Бесплатный фрагмент - Бладхаунд

ГЛАВА I. ВОЗНЕСЕНИЕ

Почерневшим от Порчи языком он облизнул бледно-алые губы, медленно расползавшиеся в кривом фанатичном оскале маньяка, который видит свое превосходство над жертвой так же отчетливо, как виден скорбный серп убывающий луны на безоблачном ночном небе.

Ноздри охотника инстинктивно расширились, он глубоко втянул окружающую темноту. Он видел ее всю — бесконечную нить первозданного мрака, что свивалась вокруг него кольцо за кольцом. И на эту нить, как деревянные бусины на примитивное ожерелье, нанизывались запахи.

Как его прозвали журналисты, эти шлюхи пера? Бладхаунд? О Порча, как тривиально! И все же охотник не мог отрицать, что это тешит его самолюбие. Прозвище получилось броским и, надо сказать, довольно точным. Ведь он действительно мастерски выслеживает своих жертв. Жертв? Хм… это тоже слово журналистов, и хотя сам он предпочитает называть их эскейперами, сути это не меняет.

Охотник снова вдохнул, протяжно, смакуя. Что-то тут у нас? Пресный аромат горячего пепла от еще дымящегося остова ремонтного блока, что стоит в трехстах шагах к северу, на самой границе леса. Вслед за ним резкий металлический запах с примесью тухлой вони опорожненного кишечника — это надоедливый пес одного из эскейперов подобрался к нему слишком близко и пришлось выпотрошить зверя прямо на поляне перед брошенным особняком.

Это все? Нет, еще терпкое марево тлена от изнуренного Порчей тела Доджера — словно в насмешку ловкач погиб первым и теперь его давно остывшая обескровленная тушка никчемным кулем валяется подле стены сарая.

О, сколько их вокруг — этих запахов! Бладхаунд и не думал считать. Он неспешно перебирал их, будто играя на невидимой арфе, в поисках того самого, единственного…

Нашел!

Запах пота. Ядреного молодого пота — холодного, мгновенно застывающего на поверхности разгоряченной кожи. Такой пот не липнет, нет. Но и не спешит испаряться. Это пот страха — первой эмоции, что стала доступна гоминидам, далеким предкам нынешних Хомо-отнюдь-не-Сапиенс.

Бладхаунд хорошо знал, что пот может пахнуть по-разному. Самый прославленный из всех — пот любви, тот самый, что пропитывает простыни, когда две страсти соревнуются в притворном противоборстве и каждая жаждет лишь заслуженного поражения. Что бы ни говорили очкастые умники про уникальность феромонов, такой пот всегда одинаков, и он быстро приедается.

Но пот страха — совсем другое дело. Охотник не думал, как это работает на уровне биохимии, ему всегда было достаточно нечеловечески обостренного обоняния, а все прочее он оставлял инстинктам. И те говорили, что пот страха у каждого свой — он складывается из десятков неуловимых тонов, формируя грандиозную в своей непостижимости симфонию, вдыхая которую Бладхаунд впадал в трепетный восторг. В этом не было ничего общего с сексуальным экстазом. Скорее что-то из области лизергамидов.

Именно так Бладхаунд чаще всего находил своих жертв. Он дышал неестественно медленно — не больше четырех-пяти вдохов в минуту. Это позволяло улавливать большинство запахов и методично раскладывать их по тонам, выкристаллизовывая необходимый. И сейчас он точно знал, что в ста двадцати шагах к югу, вдоль полуобвалившейся стены оскверненной часовни крадется Ника.

Ника. Двадцатипятилетняя медсестричка из первой городской. Это было волнительно, и про себя охотник поэтично называл ее Лайфсейвер. Ну да, есть у него такой фетиш — он всем им дает прозвища. А что? Они ведь как только его не называют!

Девушку он выследил почти час назад, когда она отстала от других обреченных, затерявшись в лабиринте его смертоносных, но слишком очевидных ловушек. Разумеется, он сам сделал так, чтобы эскейперы видели все его капканы, растяжки и волчьи ямы! Он не хотел убивать их быстро, Эссенциал не одобрит этого. А одобрение тенебриса — это все, что нужно Бладхаунду. Потому что взамен он вправе требовать новые дары. Новые силы!

Все это время Лайфсейвер двигалась на север от высохшего колодца, строго по кромке леса, не решаясь ступить в его тревожные объятья. Дважды охотник приближался к ней на полсотни шагов и тихо напевал Сумеречную Колыбельную, от которой кровь девушки обращалась раскаленной ртутью. Каждый раз она непроизвольно вскрикивала и бежала. Все дальше от остальных. Все ближе к тому месту, где он подарит ей Освобождение.

И вот она уже в конце пути. Больше не трясется, почти ничего не соображает. Она даже не в состоянии закричать, позвать на помощь! Не потому что боится привлечь внимание Бладхаунда. Нет, она просто не может.

Просто не может. Ибо он сломил ее волю.

Лайфсейвер неуклюже семенит по пыльной дороге, обхватив себя тонкими белыми руками. В тусклом свете луны ее лицо кажется мерцающей маской призрака с черными провалами вместо глаз. Но Бладхаунд знает, что они у нее голубые. Светловолосая, красивая. Вес — килограммов шестьдесят, не больше. Держит себя в форме, возможно — бегает по утрам. Но сейчас вымотана донельзя.

Свое единственное оружие — бурый от ржави кухонный нож, найденный в брошенном особняке — девчонка прячет под легкой вельветовой кофточкой, которая задубела от крови. Нет-нет, это не ее кровь! Просто дурочка пыталась спасти Доджера, когда душу этого самонадеянного неудачника поглощал призванный Эссенциал.

Бладхаунд не смотрел на девушку тогда. Не видел ее после, и сейчас не видит. Все, что он знает о Лайфсейвер, ему сказали запахи и звуки. Он намеренно в последние двенадцать часов охотится с повязкой на глазах. Он не хочет раньше времени подключать свое сверхъестественное зрение, потому что тогда все будет быстро и неинтересно. Как с глупым Доджером.

Доджер. Так он прозвал Алекса. Верткий заносчивый живчик, лютый руфер и отъявленный паркурщик. Бладхаунд ставил на него — парень должен был отправиться в Храм Тайн последним. Что ж, ставка не сыграла! И ничего удивительного — охотник никогда не умел разбираться в людях. Зато научился виртуозно выслеживать их. Как дичь.

Доджер умер на закате. Бладхаунд просто вышел к эскейперам поздороваться и Алекс первым сорвался с места, услышав Сумеречную Колыбельную раньше остальных. Но побежал он совсем не туда, куда следовало. Дурак вынес дверь сарая, намереваясь преодолеть строение насквозь и выпрыгнуть в окно. Вот только прямо под окном Бладхаунд поставил медвежий капкан, отхвативший парню ногу под самым коленом, и после этого Доджер уже совсем перестал оправдывать свое прозвище. Зато его жалкие пронзительные стоны, казалось, слышали даже наворачивающиеся звезды!

И звезды смеялись, вторя переливчатому смеху Бладхаунда. О да, у него был действительно красивый голос — сильный плавный баритон, которым можно одинаково эффектно признаваться в любви и шептать прощальные слова, прежде чем иззубренный, но всегда идеально отточенный топор перерезает чье-то горло…

Лайфсейвер прошла прямо под ним. Сидя в ветвях старого искалеченного временем явора, охотник почувствовал, что его дыхание учащается. Он усилием воли подавил отклик надпочечников, заставив их вырабатывать меньше норадреналина. Не сейчас. Он не хочет тащить девку к кладбищенской черте. Пусть сама шагает — ведь он потратил столько усилий, чтобы направить ее сюда!

Пока Ника продолжала медленно двигаться вперед по пустой дороге, он плавно скользил по ветвям с одного дерева на другое. Ни один сук не треснул под его ногой, ни один листок не отправился в суицидальный полет к проклятой земле.

О, эта бедная земля давно забыла, что такое вода! Но взамен охотник приучил ее ко вкусу крови. Он снова и снова орошал изувеченную жаждой твердь горячей влагой из ран своих жертв, приносимых в дар его темному покровителю, обретавшемуся в таких закоулках Вселенной, которые людской разум не в состоянии представить в самых диких и отвратительных кошмарах.

Наконец, Ника вышла к кладбищу и ее худые дрожащие руки непроизвольно метнулись к лицу, до белизны в костяшках зажав девушке рот. Ржавый нож едва слышно ударился о землю. Ну и ладно, она все равно не смогла бы пустить его в ход.

Разумеется, девчонка не знала, куда ведет эта дорога и теперь боялась поверить в то, что видит. Боялась сорваться на крик в каком-то древнем иррациональном страхе перед мертвецами, которые — представьте себе — могут подняться из своих могил, охочи до людской плоти.

Бладхаунд усмехнулся, наслаждаясь эффектом. О Порча, как же люди невежественны! Сорок тысяч лет эволюции, а они по-прежнему боятся мертвых. Сам же охотник лучше других знал эту простую истину — бояться надо живых. Только живых.

Он беззвучно спустился с дерева, окунувшись в стремительно наползающий сумрак. Не просто ночной туман, нет! То была Нареченная Мгла, еще один великий дар Порчи, как и Сумеречная Колыбельная. Этих даров было немного, но каждый возносил охотника на голову выше смертных.

Это опьяняло.

Но он никогда не позволял себе забыться. Он упивался своим превосходством, но всегда помнил об осторожности. Ибо смертные слабы, однако не так просты, как кажется на первый взгляд. В конце концов, он когда-то тоже был таким — слепым и невежественным. Но потом Эссенциал одарил его, позволив служить тенебрисам, и потерять благословение Порчи из-за глупой самоуверенности было бы непростительно.

Так мог ошибиться человек. Охотник не мог. Поэтому не спешил.

Девушка застыла на опушке, будто статуя, высеченная из белоснежного алебастра рукой истинного мастера. Она должна войти на погост, потому что там он выбрал место для ее Освобождения.

По дальнему периметру кладбище широким полукольцом обступала высокая покосившаяся ограда. Старые гнилые доски с торчащими во все стороны черными гвоздями выглядели хлипко, но для слабой девчонки они станут непреодолимой преградой. Есть два пролома, но первый уводит к реке, в закрытую бухту меж скал, а сразу за вторым охотник выставил капкан.

Нужно только чтобы она вошла, пересекла первую линию серых могильных плит — столь старых, что слова на них уже невозможно разобрать. Но Лайфсейвер тупила. Бладхаунд недовольно рыкнул и решил, что пора ее подтолкнуть. Он медленно снял повязку с глаз и затянул Сумеречную Колыбельную, выходя из тумана у нее за спиной. А в следующее мгновение в душу Ники отрезвляющей бурей ворвался ужас. Она тонко взвизгнула, мгновенно сбрасывая оцепенение, и вспугнутой ланью слепо помчалась через кладбище.

Колыбельная прервалась, когда Бладхаунд не сдержавшись расхохотался и рванул вслед за своей жертвой. Он смеялся все громче, и налетевший ветер искажал его смех, унося под облака далекими громовыми раскатами. Деревья за его спиной глухо затрещали и порыв могильного холода ударил в спину, нежно обнял крепкую высокую фигуру и ничуть не замедлившись полетел вперед, за обреченной бедняжкой.

Охотник быстро настигал ее. Неожиданно он почувствовал резкий запах, а его отточенный Порчей взгляд различил на крепких бедрах Ники, туго запакованных в бледно-синюю джинсу, разрастающееся темное пятно. Девчонка со страху описалась, ну надо же! А ведь ночь еще только началась…

Они находились на середине кладбища, когда Лайфсейвер свернула за изуродованную временем статую, изображавшую толи ангела, толи саму смерть, и едва не рухнула в разрытую могилу. Нет, так не должно было случиться — Бладхаунд не хотел, чтобы эти прекрасные ножки покалечились! Поэтому, мгновенно сориентировавшись, он смахнул с пояса топор и запустил его в спину Ники.

Топор ударил точно над правой лопаткой, придав телу девушки достаточный импульс, чтобы она перелетела через двухметровую яму и, кувыркнувшись в воздухе, растянулась по другую сторону от могилы. Всего секунду над кладбищем висела гулкая тишина, а потом с новыми порывами ветра в небо устремился ее истошный, булькающий вопль.

Бладхаунд уже стоял рядом. Он без видимого усилия освободил свое оружие от оков трепыхавшейся плоти и пинком перевернул девчонку на спину. Та заскулила, задрыгала ногами, замахала левой рукой. Правая повисла болезненной плетью — топор перерубил ключицу и порвал трапециевидную связку. Как и было задумано.

— Нет, пожалуйста! — пропищала Ника.

Исполненные благословенной Порчи глаза охотника уставились на нее с темным торжеством и Бладхаунд хищно облизнулся. Затем ухватил девчонку за ногу и поволок в сторону загодя облюбованной могильной плиты.

— Я сделаю все, что скажешь! Прошу! — Лайфсейвер не переставала рыдать, но охотник не отвечал. Он знал, что его молчание вселяет в нее еще больший ужас, и наслаждался этой музыкой сфер, чистейшей из когда-либо придуманных и сыгранных композиций.

Охотник повалил каменную плиту прямо на могилу и бросил на нее девушку. Та сразу же попыталась отползти прочь, но Бладхаунд ударил ее наотмашь по лицу. Голова Лайфсейвер резко мотнулась в сторону, что-то хрустнуло у нее в шее, левый глаз мгновенно заплыл, а из рассечения над бровью побежала кровь. Он верно рассчитал силу — теперь она в вязком болезненном полусне на ближайшие пятнадцать минут, и ему этого хватит.

А потом… потом она будет кричать так, как не кричала никогда в жизни. Даже когда измазанная кровью и дерьмом вылезла из утробы своей шлюхи-матери в этот злобный проклятый мир!

Он вновь снял с пояса топор, а из небрежно сброшенного рюкзака достал пять длинных кольев из черного металла. Используя обух топора как молоток, он вогнал колья в землю по сторонам от заваленной плиты. Если бы нужно было сохранить ритуал в тайне — он бил бы через тряпку. Но сейчас — он точно знал это — еще трое обреченных плотной группой движутся сюда. Они услышали истошные вопли Ники и хотят помочь. Поэтому Бладхаунд намеренно шумел как можно больше, ведь каждый из этих звуков добавлял очередную одну каплю в и без того переполненные сосуды их душ. Переполненные страхом, само собой!

Затем он достал из рюкзака цепи — тоже черные, с вытравленными кислотой рунами тенебрисов. Он сковал девчонку по рукам и ногам, а пятую цепь обмотал вокруг ее хрупкой шеи. Потом натянул цепи, пока сухожилия Ники не захрустели, и ловко закрепил их на кольях. Девчонка как раз пришла в себя, и теперь в ее единственном здоровом глазу читалась такая буря эмоций, что Бладхаунд вновь не сдержался, гулко рассмеявшись в набирающиеся грозовыми тучами небеса.

О да, сегодня будет дождь!

— По… пожалуйста, — вновь заскулила Ника, превозмогая сводящую с ума боль. — Я не… не понимаю… я случайно здесь… не нужно… прошу вас…

Он слушал, но не вслушивался. Слова не имели значения, в отличие от голоса девчонки, в котором страх ощущался столь явно, что охотник даже удивился. Нередко на этой стадии боязнь уступала смиренному осознанию, и это могло потребовать от него дополнительных усилий. Но сейчас все шло просто идеально. Эссенциал будет доволен.

Бладхаунд поднялся над распростертой жертвой, с минуту задумчиво разглядывал ее, а затем резко нагнулся прямо к лицу девушки. Лайфсейвер дернулась и замолкла. А потом истошно заорала, вкладывая в крик все силы, что оставались в закромах измученного тела. В ответ охотник улыбнулся и быстрыми отточенными движеньями вскрыл ей вены на запястьях и голенях. Последней настал черед выступившей от напряжения вены на лбу. Он резал не вдоль, а поперек, чтобы Ника не умерла в считанные минуты.

Затем он выпрямился и резанул себя по левой ладони. В отличие от человеческой крови, что алой паутиной расползалась по серой гранитной плите под девушкой, кровь охотника была черной. Порча благословила его, и он впитал это благословение вместе с частицей ее запредельной сущности.

Бладхаунд вытянул порезанную руку перед собой и повел ею по кругу, чтобы его кровь перемешалась с кровью девчонки в каждой из ее ран. Это причинило ей обжигающую боль, а ему — непередаваемое наслаждение. Такое наслаждение, что не подарит ни одна блудница мира, ни один самый изощренный наркотик!

А потом охотник внезапно скрылся меж могильных плит, канув во вновь сгустившуюся Нареченную Мглу. Он улыбнулся, понимая, что судьба вновь играет по его правилам. Ибо Лайфсейвер — ту, что должна была спасать жизни — он заставил привести их на закланье. Как драматично!

Он присел у покосившегося деревянного забора в пятидесяти шагах от распятой на плите девчонки и стал ждать. Они придут, уже идут — он чует их. Слышит. И очень скоро — увидит.

Так и произошло. Три дрожащих силуэта медленно вышли из леса. Они инстинктивно жались друг к другу, затравленно озираясь. И вновь запах мочи, застарелый. Кто-то из них обоссался почти два часа назад. А еще запах крови — это Дукс поранился у ремонтного блока, когда со всех ног драпал от животного ужаса, вселяемого Сумеречной Колыбельной.

И все же, надо отдать качку должное — тогда он убегал последним, убедившись, что остальные уже скрылись в чащобе. Вот и сейчас он идет впереди, боится, но изо всех сил старается держать себя в руках. И у него это неплохо получается. Так держать!

Вглядываясь в их испуганные до белизны лица, Бладхаунд подумал, что на самом деле приманка сработала как раз из-за здоровяка. У прочих кишка тонка подставить свою шкуру за другого! Так в этой группе могут только Дукс и Лайфсейвер. Таких вообще мало. Но в том их особая прелесть, ведь лишь благодаря их глупой храбрости охотник может добывать для Эссенциала так много эмонита. Чистого, безупречного.

Он плавно двинулся навстречу обреченной троице, не поднимаясь выше крошащихся плит и остовов изъеденных ветром статуй. Слух и обоняние отчетливо рисовали ауры жертв, и он точно знал, где находится каждый из них. Нареченная Мгла плотно облегала его поджарую фигуру и стелилась позади лохматистым плащом, надежно пряча от мимолетных взглядов насмерть перепуганных глаз.

О, если бы кто-то из них сфокусировался на нем, то обязательно заметил бы, что в этом месте сумрак обладает неестественной метрикой. Будто чья-то злая воля исказила пространство, изувечила его, вывернув наизнанку. Но страх мешал сосредоточиться и увидеть мир таким, каков он есть. По правде говоря, эти трое безо всякого страха никогда не видели реальность, прячась от нее или сознательно игнорируя всю свою жизнь. И они поплатятся. Они все.

Подобравшись к Нике, Дукс несколько раз дернул цепи, а Мерси склонилась над распятой, с ужасом осматривая ее раны. Женщина оторвала пару лоскутов от своего измазанного кровью и землей платья и попыталась перевязать Нике вскрытые запястья. Та перестала стонать, лишь перескакивала здоровым глазом с одного лица на другое. Девушка искренне радовалась им, и надежда на спасение внезапно вспыхнула в ней ярким пламенем, которое обожгло тонкие чувства Бладхаунда и заставило Нареченную Мглу подернуться конвульсивной рябью. Всего на миг.

И хотя Лайфсейвер потеряла уже довольно много крови, ее все еще можно было спасти. Но — в каком-то другом мире. Что получше этого. В мире, где нет Бладхаунда.

Охотник поднялся из мрака, когда Дукс попытался вырвать из земли один из кольев. Наивная и тщетная попытка! Ибо напоенная Порчей сталь исполняет волю чемпиона тенебрисов, и больше ничью.

Он снял с пояса оба топора и запел. Ветер вновь дул ему в спину, поэтому Сумеречная Колыбельная, подхваченная низким потоком холодного воздуха, мгновенно достигла ушей обреченных. Дукс успел обернуться как раз во время –топоры рассекли пространство со злобным свистом и ударили его в широкую грудь с мерзким чавкающим звуком. Здоровяка отбросило на несколько метров и он шумно ударился спиной об изрезанный ствол высохшего дуба, что одиноко торчал посреди кладбища.

Мерси и Брейн с дикими воплями рванулись в стороны. Ну разумеется, они сразу растеряли все свое мужество, которое по крупицам собирал и поддерживал бедняга Дукс! Но как только его не стало, ужас вновь захлестнул их слабые разумы, впился в души окровавленными когтями и в мгновение ока выцарапал оттуда все, кроме слепого желания бежать. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Краем глаза Бладхаунд отметил, что Брейн кинулся обратно в лес, а Мерси шмыгнула в один из проломов в ограде. В тот самый, где он установил капкан. Идеально.

Сам он уже приблизился к Дуксу и с лукавым прищуром смотрел на умирающего качка. А он силен, этот Дукс, действительно силен! Топоры разворотили ему грудину, а удар о дерево сместил несколько позвонков и переломал почти все ребра справа. Причем одно из ребер проткнуло легкое, и как раз поэтому резкие спазматические выдохи покидают окровавленное горло с надсадным хрипом. Говорить он не может. А жаль! Бладхаунд послушал бы его проклятья в свой адрес. Такие никогда не молят о пощаде. Ух!

Охотник протянул ладони к Дуксу, любовно провел ими по рукояткам топоров, а затем резко вырвал их из груди мужчины. Тот попытался закричать, но сразу же крик перешел в глухое бульканье. Его вырвало кровью.

Бладхаунд взял Костю (ведь так его, кажется, зовут?) за шиворот и потащил обратно к плите с распятой Никой. Потащил легко, будто держал за загривок котенка. А ведь в Дуксе килограммов сто, не меньше! Сам охотник высок и широкоплеч, но серьезно уступает здоровяку в габаритах. И все же преимущество в силе казалось очевидным. Что тут сказать, дары Порчи.

Бладхаунд прислонил его к одной из разрушенных статуй таким образом, чтобы качок хорошо видел Нику. Затем охотник подошел к девушке, разорвал на ней кофту вместе с майкой, и несколько раз медленно провел лезвиями топоров по обнаженной груди. Ника застонала. Тихо-тихо. Дукс даже не услышал. Зато увидел ее взгляд — она как раз повернулась к нему лицом. И в этом взгляде, который уже готов был подернуться стеклянистой дымкой посмертия, отразился столь невыразимый ужас, что мужчина мгновенно сошел с ума.

Бладхаунд нанес девушке еще несколько ран, на задворках сознания отмечая встопорщившиеся соски безупречной формы. Забавно. Он давно заметил, что соски у женщин напрягаются и деревенеют лишь в двух случаях — при вожделении и на пороге смерти. Любовь и гибель — так близко! Сколько еще между ними общего? Верно, больше чем думают многие.

Услужливая память тут же напомнила, что эрегировать соски могут на холоде, при ПМС и еще в некоторых случаях. Бладхаунд отмахнулся от этих мыслей. Все не то, и совсем не романтично!

Охотник обошел свою жертву по кругу, оказавшись за головой девушки. Он встал перед ней на колени, отложил топоры и опустил руки на лицо Ники. Затем глубоко вдохнул, а на выдохе произнес темную молитву, одновременно вставляя свои пальцы меж зубов обреченной. Ее челюсти неловко попытались сомкнуться, безрезультатно. Он медленно развел их и продолжал разводить, пока не послышался хруст.

Он разводил их все дальше. В какой-то момент Ника внезапно пришла в себя и громко закричала. Вопль перерос в рычание, хрип, и наконец — в пустой трубный звук покидающего легкие воздуха. Потом прекратился и он — кровь заполнила трахею и девушка начала задыхаться. Но ее тело дергалось рефлекторно, сама она уже была далеко.

В последний миг жизни Лайфсейвер смотрела на своего убийцу широко раскрытым глазом. Это мгновение должно было подарить свободу ее измученной душе, но вместо этого навеки заточило ее в Храме Тайн, в бессрочном рабстве у не ведающего жалости Эссенциала.

Бладхаунд стал проводником для нее, и за те короткие секунды, пока душа Ники проходила через его душу, влекомая потоком Порчи в бесконечную тьму на изнанке Вселенной, он прожил всю ее жизнь. И он заплакал, зарыдал как дитя, не в силах сдержать эмоций. Это случалось с ним каждый раз. И это было восхитительно.

А потом он также внезапно умолк, поднял заплаканные глаза на Дукса. И настал черед здоровяка. Его Бладхаунд распял вверх ногами на мертвом дубе. Мертвое к мертвому. Так по-философски, не правда ли? Он вырвал у Кости язык и вспорол живот, в итоге мужчина захлебнулся собственными внутренностями.

Затем охотник неспешно приблизился к Мерси. Оказалось, что капкан по какой-то чудесной причине не перерубил девушке ногу, как это было с Доджером. Берцовые кости продолжали крепиться к бедренной сухожилиями, хотя коленная чашечка превратилось в сплошное красное месиво, щедро сдобренное костяными осколками. У Мерси недоставало сил, чтобы развести зубья капкана, но вырвать ногу она тоже не могла — ее пугала боль, что придет вслед за окончательно разорванными сухожилиями.

Подойдя к ней вплотную, Бладхаунд недовольно скривился. Выходит, страх перед болью оказался сильнее, чем страх перед ним? Так не пойдет! За это пусть и ненамеренное, но жестокое оскорбление он отволок стонущую и неустанно вырывающуюся бедняжку к реке и утопил. По частям.

Остался Брейн. Кажется, на самом деле его звали Фред. Фред Смит. У него была своя IT-контора, разрабатывающая ПО для военных дронов. Парень поднялся с нуля, сам. Достойно похвалы? Едва ли. Ведь ему был уже сорокет, но ни жены, ни детей, ни даже друзей. С точки зрения охотника, этот мозговитый кусок дерьма был абсолютно бессмысленнен.

Написать прогу, чтобы беспилотник мог сбросить бомбу на мирный город с тысячами невинных жителей — не такая уж великая сложность! Бладхаунд знал, о чем говорит. А вот привести в этот мир нового человечка и вырастить из него достойного члена общества — это действительно непросто. И дано далеко не каждому.

Он размышлял об этом сухо, на автомате, пока фокус его внимания концентрировался на хаотичных мазках беспредельного ужаса, которые Брейн оставлял за собой, убегая обратно к лесному поселку. Бладхаунд крался параллельным курсом, двигаясь в тенях меж сутулых стволов, а потом средь уродливых скелетов давно брошенных жилищ.

Охота всегда приносила ему наслаждение и… умиротворение, а вовсе не азарт, как утверждала писанина желтушников! Для обычных людей пространство между отдельными объектами выглядело пустым, но Бладхаунд видел мир иначе. Для него запахи, звуки, дуновения потревоженного воздуха, блики на периферии зрения переплетались между собой, образуя ежесекундно меняющийся лабиринт. Великолепный в своем утонченном хаосе.

А сам он был Астерием в этом кносском лабиринте жизни. Такой же преданный всеми и одинокий. Но вместе с тем — такой же прозревший! Познавший суть. Истину. Благословленный Порчей и тенебрисами, что обретаются в Храме Тайн за гранью реального.

Наконец, погоня ему наскучила и он не глядя метнул один из топоров в темноту. Топор прошуршал через кукурузные стебли, за один удар сердца преодолев почти тридцать шагов. В ответ раздался сдавленный крик, но не боли, а страха — оружие ударило в бревна гнилого сруба, возле которого крался Брейн, пришпилив мужчину к стене за капюшон толстовки. Фред бешено задергался — флис трещал, но не рвался.

Медленно подбираясь к последней жертве через зловещее трепетание кукурузы на ветру, Бладхаунд подумал, что не такой уж он и умник, этот Брейн. В панике дурак не догадался сделать очевидное — расстегнуть молнию и попросту сбросить толстовку.

— Нет! Прошу! — завизжал мужчина, когда темная фигура выросла перед ним из густого сумрака.

Бладхаунд лишь покачал головой. Ну вот опять.

— Послушай, послушай меня! — лепетал Фред, пока охотник выдергивал из стены топор и демонстративно осматривал его широкое лезвие в свете луны. — Ты ведь разумный человек, я вижу! А разумным людям нужны деньги, ведь так? Ну, чтобы о них не думать! — он нервно хохотнул, но тут же осекся, не увидев на лице охотника даже намека на улыбку.

— Короче, я ведь богат! — вскричал он, падая перед Бладхаундом на колени. Прямо в грязь.

Охотник по-собачьи склонил голову на бок, с интересом изучая это отвратительное создание, решившее купить себе шанс. Начал накрапывать дождь. Ну наконец.

— И хотя в списках Херста меня нет, — Брейн не переставал говорить, — но это не важно! У меня достаточно денег, чтобы обеспечить тебе любую жизнь! Я даже могу купить остров, хочешь? Сам подумывал над этим, но… — он судорожно сглотнул, наблюдая, как Бладхаунд достает из-за пояса второй топор.

Охотник же в этот момент подумал, что оригинальность должна быть вознаграждена. Ведь этот ничтожный типчик — несомненно богоявленный король в своем офисном королевстве — действительно пытается выторговать свою жизнь. И чем? Деньгами! Личным островом! Такой тупости Бладхаунд давно не видел. Но это хотя бы что-то кроме мольбы и проклятий.

— Беги, — тихо прошептал он, и его губы непроизвольно растянулись в дьявольской улыбке.

— Ч-что? — не понял Брейн. Он продолжал стоять перед Бладхаундом на коленях. Земля вокруг под усиливающимся дождем начала превращаться в черное месиво.

— Беги, — повторил охотник еще тише, указав одним из топоров на кукурузное поле у себя за спиной. — Если добежишь до противоположной стороны, будешь жить. Обещаю.

В голове Брейна что-то щелкнуло, он перестал скулить и рванулся прочь от этого жуткого монстра. Почти сразу упал, поскользнувшись, звучно обрушился на землю и пропахал носом несколько метров. Не заметив крови на губах и сломанной переносицы, мужчина вскочил и снова побежал через кукурузу. Бладхаунд захохотал ему вслед.

Он появлялся то с одной стороны, то с другой. А иногда возникал прямо перед Фредом. И наносил быстрые скупые удары — умник даже не мог различить движения рук охотника, но после каждой такой встречи на теле мужчины оставалась еще одна хирургически точная кровавая полоса, довольно глубокая, чтобы из нее пошла кровь, но недостаточно, чтобы она шла быстро.

И когда Фред уже различал впереди меж толстыми кукурузными стеблями залитый мутно-серебристым светом луг, Бладхаунд, намеренно отставший от него, метнул один из топоров. Лезвие с хрустом вошло Брейну в крестец и тот, нелепо взмахнув руками, повалился с застывшим на губах надрывным криком. Но, надо отдать ему должное, не сдался. Последний эскейпер продолжил ползти вперед, цепляясь разодранными в кровь руками за мягкую податливую землю. Ему оставалось не больше трех метров. Он сделал невероятное усилие, зарычал от напряжения и все же выбрался с кукурузного поля.

Лежа на колючей мокрой траве, Брейн смеялся. Тихо, но искреннее. Он потерял много крови, его крестец треснул, а безумный марафон через кукурузу лишил организм последних резервов. У него не осталось сил. Но он победил. Черт возьми, он выиграл гонку у самой смерти!

От внезапной боли тело мужчины прострелила шоковая судорога — это Бладхаунд вырвал из него свой топор. Затем охотник нагнулся, ухватил жертву за плечо и резко перевернул на спину. Фред толи закричал, толи заплакал, щуря воспаленные глаза под обстрелом ледяных капель.

— Ты же сказал… — выдохнул он. — Если я добегу…

— И я не солгал, — пожал плечами охотник, доставая из рюкзака ритуальные колья из металла, закаленного в крови безумцев. Они дважды послужили ему сегодня, но нужно еще одно подношение. Эссенциал позволяет ему убивать двоих по собственному желанию, но трое должны умереть через ритуал, чтобы освободиться и вознестись в Храм Тайн.

— Тогда… — Брейн попытался подняться, но боль от раздробленного крестца накатила с новой силой. И вместе с этой волной пришло понимание неотвратимости. Мужчину вновь охватил неконтролируемый ужас.

— Тогда что ты делаешь? — спросил он одними губами. От страха у него пропал голос. Бладхаунд часто видел такое.

— Выполняю свое обещание, — терпеливо пояснил охотник. — Ты действительно будешь жить. Вечно. В Храме Тайн. И каждый миг твоей бесконечной жизни будет проникнут таким ужасом и таким страданием, что сегодняшний день покажется тебе твоим лучшим отпуском.

Брейн больше не стонал и не извивался. Он безучастно взирал на то, как Бладхаунд подтаскивает его к высохшему колодцу и вбивает колья в каменную кладку. Потом охотник зазвенел цепями — Фред продолжал смотреть на него отстраненно, но все это напускное безразличие не могло обмануть Бладхаунда. Он чувствовал тенета страха, душившие саму суть этого низкого человека. И охотник упивался этим непередаваемым ощущением…

— Ты так думаешь? — неожиданно спросил Бладхаунд, взглянув через плечо. Он говорил с Эссенциалом и, услышав утвердительный ответ, пришедший вместе с шепотом ветра сквозь неумолимое стрекотание дождя, удовлетворенно хмыкнул.

— Пусть будет так, — он усмехнулся и стал приматывать цепи к конечностям Брейна. — Хотя в этот раз я бы предпочел взять язык.

Охотник обвязал цепями руки, ноги и шею мужчины, затем стал натягивать их в разные стороны, а когда закончил, Фред оказался подвешен над черным оком колодца ровной пятиконечной звездой.

— Где поправить? — Бладхаунд вновь обернулся через левое плечо. Эссенциал пояснил, и охотник кивнул, соглашаясь с его указанием. — И правда неровно.

Он чуть подтянул цепь, удерживавшую правую руку Фреда, и тот внезапно понял, насколько безумен его убийца. Ведь рядом никого не было. Никого! Маньяк разговаривал с пустотой!

— Я знаю, что он думает, — ощерился Бладхаунд, в очередной раз покосившись за плечо. — Он ведь не видит тебя, владыка. Он слеп. Как и все они. Но я подарю ему Освобождение.

И когда охотник склонился над Брейном, едва не коснувшись его лица своим, тот наконец заорал. Он просто кричал, даже не думая о том, какие эмоции вкладывает в этот крик. Страх, отчаянье, ненависть, непонимание. Там всего было в достатке. И этот великолепный коктейль станет лучшим подношением тенебрисам!

Бладхаунд сжал его дергающуюся голову сильными руками, отчего череп Фреда затрещал и он сразу заткнулся, ослепительная боль лишила мужчину дара речи. Затем охотник, продолжая улыбаться, вплотную приблизил свои губы к правой глазнице жертвы и обхватил ее точно присоска. Он с силой втянул в себя воздух, а вместе с ним — глазное яблоко Брейна. Тот вновь неистово завопил, а Бладхаунд сплюнул глаз на землю и небрежно отер губы тыльной стороной ладони.

— Теперь второй, — констатировал он. — Не можешь же ты явиться в Храм Тайн одноглазым? Это неуважительно, ведь там глаз нет ни у кого.

И он проделал ту же отвратительную процедуру со вторым глазом Брейна, который лишь чудом не потерял сознание от непередаваемой боли. Хотя, чудом ли? Ведь умник не видел, как рваный саван Нареченной Мглы, игнорируя неистовый ливень, сгустился вокруг колодца и несколько призрачных щупалец проскользили по испещренному трещинами камню, туго обвив его грудь.

О да, именно Порча не давала ему провалиться в спасительное забытье! Ведь чтобы перейти в Храм Тайн, нужно сохранять сознание. Только так можно миновать порог смерти и оказаться за пределами брошенного Творцами мира. Бладхаунд называл это Вратами.

Он оставил Брейна истекать кровью над колодцем, а сам направился в сторону ветхого домика, что слепо глядел выбитыми окнами на кукурузное поле. Черное сердце охотника тихо напевало Сумеречную Колыбельную, а его душу обуял покой, который люди не испытывают даже в посмертии. Он не оборачивался, хотя знал, что это невероятное зрелище — как Эссенциал забирает душу смертного в свою обитель. Но Бладхаунд боялся привыкнуть к невыносимо прекрасному явлению, поэтому, когда ему хватало воли, намеренно упускал его из виду. Чтобы в следующий раз насладиться вдосталь!

Он толкнул дверь с облупившейся серой краской и та с протяжным скрипом отворилась. Войдя в дом, Бладхаунд осторожно прикрыл дверь за собой, отсекая шум дождя и рев обезумевшей души, лишь сейчас осознавшей, что агонизирующее и полное боли тело было куда лучшим пристанищем, чем то место, куда она теперь отправляется.

Дом был абсолютно пуст, исключая простой деревянный стул, пугливо замерший посредине единственной комнаты. Стул выглядел хрупко и едва ли мог выдержать вес Бладхаунда, но все же выдержал, когда тот тяжело опустился на него, положив окровавленные топоры на пол. Охотник откинул голову назад, упираясь шеей в жесткую спинку, прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

Он славно потрудился сегодня. Эссенциал будет доволен. Порча и остальные тенебрисы будут довольны. И он сам — тоже доволен. А значит — пора отдохнуть.

Бладхаунд вновь глубоко вздохнул и… открыл глаза уже в другом мире. Он осторожными движениями размял затекшую шею и приподнялся с синхронизационного ложемента. Что есть силы зажмурился, прихватив переносицу пальцами, затем резко открыл глаза, тут же сощурившись от неяркого света люминотонов, которые угловатой паутиной разбегались по потолку и стенам Клуба.

— Ну что я могу сказать, — пробасил у него над ухом Виктор. — Ты превзошел сам себя, чертов безумец! Думаю, ни у кого нет сомнений, что после этой кровавой бани ты точно попадешь в финал!

Остальные одобрительно зашумели — сегодня Клуб набился битком. Но никто из присутствующих даже не притронулся к аниматическим ложементам — весь последний час ребята напряженно наблюдали за игрой Марка на голо-экране, который по просьбам трудящихся Виктор развернул во всю стену.

И скажем честно, тут было, на что посмотреть! Никто из почти ста двадцати миллионов профессиональных игроков в Офферинг не играл за Бладхаунда так, как это делал Марк Свартальв. Его охотник был последователен, фанатичен и никогда не совершал ошибок. На десяток шагов впереди самого хитрого эскейпера!

— Да ладно тебе, — Марк отмахнулся от слов Виктора, который тем временем ловко отключал от активного ложемента нейрокиты. — Не нам решать. А вердикт судьи озвучат завтра.

Он пробежал сощуренными глазами по лицам друзей и знакомых. Те сразу заулыбались и зааплодировали. Некоторые подходили, чтобы пожать руку, другие хлопали по плечу и что-то восхищенно бормотали. Он не прислушивался, но благодарно кивал.

Образ игрового персонажа — Бладхаунда — быстро улетучивался из сознания. Через полчаса марк едва вспомнит, что вообще делал в игре. Но сохранятся записи. Судейская коллегия еще не раз пересмотрит их прежде, чем вынести решение.

И все же, направляясь к выходу из Клуба, Марк не сомневался в словах Виктора, которые — и он не мог этого отрицать — льстили ему. Он действительно отлично отыграл роль сумасшедшего убийцы, продавшего свою душу темным силам. И конечно после такой игры он попадет в финал! А потом станет Чемпионом Восьмого Сезона.

Марк махнул кому-то на прощанье, пожал чью-то вспотевшую от волнения пятерню, и вышел из Клуба. Розоватый закат больно лизнул по глазам и на мгновение ослепил. Было на удивление свежо, легкий ветерок приятно холодил кожу на щеках и предплечьях. Марк наполнил грудь смесью горячего асфальта и цветущей сирени, подошел к парапету и посмотрел на свой родной город.

На закате Арк-Сити всегда особенно красив.

Марк достал витаминизированную сигарету и мощно затянулся. Он решил постоять тут еще пару минут, наслаждаясь послевкусием удачной игры. Вдруг подумалось: а мог бы он делать так же в реальном мире? Убивать, мучить, вкушая боль обреченных жертв, как долгожданный десерт? Что за чушь, конечно нет! Ведь здесь он ни какой-то мистический безумец, а талантливый нейро-дизайнер, глава отдела в перспективной компании.

А еще — любящий муж, которого дома ждет красивейшая женщина на свете! Само собой, Даша уже приготовила ужин и скорее всего наворачивает десятый круг по узким тропинкам парка, что клубится раскидистыми грабами и тисами прямо напротив их дома. Небольшого двухэтажного коттеджа, который Марк достроил в прошлом году и они — наконец то! — выбрались из съемного жилого блока.

Помимо красавицы-жены дома его ждет почти дописанная книга, права на которую уже готово купить одно престижное издательство. А на рабочей почте висит официальное приглашение в Ассоциацию Сетевого Регицида, ведь он вчера победил в местечковом турнире, к собственному удивлению не получив ни одного поражения. Как говорится — мелочь, а приятно!

Но главное — во дворе их дома качается на веревочных качелях самая улыбчивая милаха на земле. Его шестилетняя дочка Лара. Лучшая ученица в классе, которой, похоже, передался его удивительный талант интуитивной мнемопластии. Уже сейчас она рисует такие многомерные пейзажи, что на выставках в городской галерее многие до сих пор не верят в авторство ребенка.

Марк тихо усмехнулся и бросил бычок на разгоряченный за день асфальт. В течение пятнадцати минут инабумага полностью истлеет и обратиться в ничто. А он к этому времени уже припаркует свой старенький Венанди у дома и с искренней улыбкой на устах войдет в него. Чтобы дарить тепло и любовь самым дорогим людям на свете.

ГЛАВА II. ДОРОГА ДОМОЙ

Он курил, полуприкрыв вечно улыбающиеся глаза, и смотрел сквозь пелену ливня на черный океан, раскинувшийся поверх мясистых парковых крон и высоток района Сигма. Деф-экран, развернутый над галереей, тихо похрустывал коронными разрядами, испаряя капли. А вот ветер он пропускал и тот нагло ерошил Марку волосы, даже не спросив разрешения.

Он думал о том, как стремительно меняется мир. Ведь когда его отцу было двадцать девять (как Марку сейчас), никто даже не заикался о виртуальной реальности полного погружения, не говоря о био-валентной синхронизации через аниматический интерфейс. На тот момент это было уделом фантастов!

Но уже тогда, как рассказывал отец, стали популярны ассиметричные хорроры — то есть когда один игрок примеряет шкуру маньяка-убийцы, а остальные (как правило, три-пять человек) играют за жертв. Это выглядело ново и необычно, людям нравилось.

Марк как-то читал статью в Инфолинке, что такие игрушки тогда начали строгать десятками. Но проблема заключалась в ограничениях, накладываемых железом. Тогда ведь играли в наушниках, выводя изображение на плоский экран, держа в руках джойстик или клавиатуру с компьютерной мышью. Вот таким в те дремучие времена было полное погружение!

Хотя отец говорил, что сердце стучало — будь здоров, и адреналина хватало с избытком! Марк этого понять не мог, но допускал. Ведь его Лара со сверстниками не знают, что такое компьютерная мышь. Сам же он этот пережиток застал, когда только начинал учебу в университете. А уже на втором курсе они работали через простенькие нейро-хэнды и первые мнемотические граверы.

Так что чему тут удивляться? А с другой стороны — что-то вечно. Ну, какая игра сегодня самая популярная в Аниматике? Вот именно — Офферинг. Ассиметричный хоррор.

Марк плотно подсел на этот опус отечественного игростроя в начале прошлого года. Он долго не соглашался на уговоры Сани, имея патологическую неприязнь ко всему, что в тренде. А Офферинг — эталонный тренд, игра висит в топе последние семь лет, в нее играют миллионов, и Марк уже только поэтому даже не хотел пробовать. Но однажды после корпоратива Саня на спор все-таки затащил его в Клуб…

А спустя три месяца Марк занял на мировом Чемпионате второе место и получил триста тысяч дат. То есть свой годовой заработок. Даша тогда присвистнула и крепко-крепко обняла его, но не поверила, пока не увидела перевод от Федерации Киберспорта. Он и сам не верил, всегда довольно скептически относясь к этому аспекту игровой индустрии.

Но оказалось, что у него вроде как талант. А потом объявили об увеличении призового фонда. Марк хорошо помнил этот момент, они стояли у входа в Клуб и курили.

— Новый Чемпион получит три ляма, вы слыхали? — Саня скривился и поскреб щетину.

— Слыхали, — отозвался Марк. Тогда мысль о возможных перспективах еще только зарождалась в его несколько консервативном, если не сказать «старомодном» сознании.

— Ты не понял, брат, — Саня приспустил солнцезащитные очки и пристально посмотрел на собеседника. — Три, мать твою, ляма!

— И то правда, — поддакнул внезапно материализовавшийся рядом Виктор. — За такие бабки и убить кого-нибудь можно.

— Да не то что кого-нибудь! — взвился Саня. — Целый город вырезать! А потом откупиться от Стражей и еще останется, чтобы старых друзей напоить в баре!

Все громко рассмеялись над туповатой шуткой (а других у Сани, скажем честно, не бывало даже в лучшие времена). Но Марк всерьез задумался. Не над возможность убийства или вырезания целого города, нет конечно! Он подумал о том, что может победить на турнире. Действительно может.

И если он это сделает, им хватит денег, чтобы определить Лару в Академию, а не в обычную среднюю школу. Отец Марка мечтал отдать туда сына, но одного таланта оказалось мало. И теперь Марк отлично понимал, что для Лары с ее даром к мнемопластии это путь в будущее, во всех отношениях.

Но зарабатывал он недостаточно. Да и ведь была другая проблема. У девочки еще в первый месяц жизни выявили врожденный дефект тазобедренной кости, отчего она немножко подволакивает правую ногу при ходьбе. Никаких ограничений или дискомфорта, даже внешне почти не заметно. Но Марк и Даша видели, что Лара стесняется своего недостатка, хотя всеми силами пытается это скрывать. Однако помочь дочери они не могли, операция стоила полмиллиона дат. Конечно, можно было обратиться в муниципальную клинику, но там девочку скорее покалечили бы, чем излечили.

Победа в турнире и звание Чемпиона снимали все вопросы. Три миллиона дат были именно той суммой, которая могла все для них изменить. Марк рассказал о своих планах Даше, и та поддержала его. Как всегда.

И вот уже шесть месяцев каждый день он после работы заходит в Клуб и фанатично тренируется, оттачивая свой неожиданно открывшийся талант и совершенствуя игровые навыки. При этом Лара никогда не засыпает без отца, а он не забывает о ней ни на миг, и проводит с семьей по возможности как можно больше времени. Да, он не высыпается. Да, уже полгода живет на одних кофейных инъекциях, бодрствуя по восемнадцать часов в сутки. Но Марк не собирался жертвовать настоящим ради мечты.

Далекий грохот небесных баталий выдернул его из пучины размышлений. Он взглянул на серебристое небо поверх черного тела океана и в этот самый миг на горизонте полыхнула молния. Марк докурил и бросил бычок в темноту. Невзначай подумал о том, что волнуется. А еще подумал о Даше. Ведь она не спит, он это чувствует. Не спит, но не подходит к нему. Потому что хорошо знает своего мужа. Знает, что сейчас ему нужно собраться с мыслями. В одиночестве.

Почему-то вспомнилась та страшная авария, в которую они попали почти год назад. Уже год? Да, кажется, это было в марте. Он настолько сильно старался все забыть, что действительно стал забывать. Картинки, звуки, но не эмоции. Тот непередаваемый ужас — не за себя, за них — навсегда останется в уголках его души.

Марк мотнул головой. Ведь ничего ж не случилось! Машина всмятку, а них троих — ни царапины. Даша с Ларой, само собой, перепугались. Но все ведь живы. И вроде бы даже счастливы. А скоро будут еще счастливее…

Он еще немного постоял, вслушиваясь в песню дождя, и пошел спать. А проснувшись, застал жену не в постели, а на кухне. Тосты с арахисовым маслом и чашка крепкого сладкого кофе со сливками — как он любит. Что-что любит? Конечно, не кофе с тостами, а ее! Самую прекрасную женщину на свете, которая действительно понимает его без слов, как бы банально это не звучало.

Он вышел из дома, когда Лара еще спала. Они с Дашей решили, что в этот ее день рождения обязательно отведут девчонку в Скай — топовый парк развлечений в Арк-Сити. Разумеется, в зону «Ф», куда вход — с семи. И куда теперь ей можно! Хоть каждый день!

Марк завел Венанди и улыбнулся, представив, как рада будет Лара. Он вернется к четырем, не позже. К этому времени турнир давно закончится, и он еще успеет обсудить с Виктором, Саней и остальными свою игру и матчи основных конкурентов. А результаты все равно будут известны только завтра.

Подъезжая к Клубу, Марк не удивился, когда лишь с превеликим трудом нашел место для парковки. Он представления не имел, где Виктор собирается размещать столько людей! Понятно, большинство будет смотреть стрим дома или по барам. Но присутствовать в Клубе, из которого синхронизируется фаворит сезона, это другой уровень.

Саня на этот счет не преминул выступить с предложением «А давайте сделаем вход платным!» Это было в его стиле. Но Марк тогда лишь усмехнулся, а Виктор дал молодчику подзатыльник…

В Клубе будущего чемпиона уже ждали. Едва Марк вошел, со всех сторон на него обрушилась оглушительная волна свиста, гомона, аплодисментов. И опять его дружески хлопали по плечам и спине, опять пожимали руки, желали удачи, просили расписаться на сиськах… Благо Джонии с ребятами тут же образовали вокруг него клин, что позволило любимцу толпы относительно беспрепятственно прошествовать к синхронизационному ложементу.

— Я поставил на тебя, мужик, — шепнул ему в ухо Саня, пока Марк устраивался в ложементе. — Поставил всю получку. Так что не расстраивай семью дяди Саши!

Марк улыбнулся другу и кивнул. Тот весело хмыкнул и моментально исчез в толпе. Сашка тот еще балабол, но всегда точно знает, когда нужно просто отойти и не мешать.

Виктор тоже не полез с наставлениями, но посмотрел на Марка с нескрываемой гордостью. Ему было почти пятьдесят — совершенно седой внушительный дядька с длинными усищами и волосами, заплетенными в конский хвост. Они познакомились задолго до того, как Марк стал играть в Офферинг, и парень мог без лишнего пафоса сказать, что Виктор в каком-то смысле заменил ему отца, которого тот потерял в далеком детстве.

Пока Сержант (прозвище Виктора) подключал к ложементу нейрокиты и активировал процесс синхронизации на дополнительном проекционном экране аниматического интерфейса, Марк запустил Офферинг и выбрал персонажа. Само собой — Бладхаунд. Со скином он не стал заморачиваться — всегда играл стандартным.

Начался процесс синхронизации. В глазах зарябило, в затылке больно кольнуло, а потом умиротворяющее тепло разлилось под сводами черепной коробки и сбежало вдоль позвоночника. Личность Марка отступила на второй план, самоархивируясь в теневых сегментах и освобождая активные мнемонические кластеры под загрузку искусственного сознания игрового персонажа. Это всегда было странно. Непередаваемо. Он будто умирал и одновременно рождался вновь. Но уже совсем другим человеком.

Однако прежде, чем провалиться в реальность Офферинга, Марк успел посмотреть карту, и это придало ему уверенности. Карта всегда выбиралась рандомно из ста двадцати пяти возможных вариантов, но в этот раз слепой выбор генератора случайных чисел пал на его любимую локацию.

Темный луг.

В принципе, ему плевать — он знает все карты как собственный дом. Но Темный луг почему-то всегда импонировал ему больше остальных. Что-то Марк в нем ощущал. Будто какое-то далекое воспоминание, забытое, но крепко засевшее в голове.

А еще он успел просмотреть ники игроков, которые будут эскейперами. Разумеется, он знает их всех, ведь турнир собрал лучших из лучших. Тем не менее, Дредд, Вальравн и Хаски — хотя и умелые, но далеко не такие уж хитрые и прозорливые игроки. А вот Икар и Дедал… говорят, они действительно отец и сын, и в Офферинг играют за парных персонажей — Хайта и Нимбла. С ними нужно держать ухо…

Марк расслабился и закрыл глаз. А открыл их уже Бладхаунд.

Он невесомой тенью бесшумно двигался меж деревьев наперерез группе эскейперов, придерживая топоры на поясе, чтобы их рукоятки не ударяли по бедрам. Небо впереди над лесом стремительно перекрашивалось из розоватого кармина в чернильный багрянец. Наступала ночь. Его время.

Запахи, звуки… Он не видел своих жертв, но уже чуял и слышал их. Трое. Почему лишь трое? Ветер — его верный союзник — тут же принес ответ на серебристых крыльях. Еще двое в пути. Они спускаются на парашютах, причем один целит в горящий ремонтный блок, к которому вот-вот должна выйти троица, тогда как другой правит севернее, куда-то между брошенным особняком и лугом, что охватывает лес широким полукольцом и упирается в кукурузное поле, а с другой стороны — в крутой изгиб реки.

Это не сбивало с толку, но ставило перед охотником вопросы, которые надлежало разрешить как можно быстрее. Несомненно, эти двое на парашютах — Максим и его сын Пьер. Бладхаунд прозвал их Хайт и Нимбл. Первый — бывший Страж, которого выгнали из Управления, потому что этот коп играл не по правилам. Что касается второго — он под стать папаше, умный и жестокий. Такие в детстве отрывают голубям головы, чтобы посмотреть, как птичка устроена. А еще — потому что могут.

Но все это не имеет значения. Ведь Хайт и Нимбл пахнут полынью и чесноком, а значит — ОНИ ЗНАЮТ. Бладхаунд редко встречался с теми, кому ведомо истинное мироустройство. Почти все из них просто любопытные авантюристы, либо клинические безумцы. И те и другие обычно даже не понимают, что им открылось. Но порой охотник все же натыкался на тех, кто окуривает себя священной артемисией и натирает веки аллиумом. Такие знают о тенебрисах, но не преклоняются перед темными апостолами и благословенной Порчей.

Вероломные богохульники! Да, они знают, но это не делает их чем-то большим, они лишь простые смертные, а значит — не ровня Бладхаунду, не достойные соперники!

Тем более, что он уже раскусил этих двоих и плотоядно облизнулся по этому поводу. На лесные цветы под его ногами упало несколько капель черной слюны и она зашипела на сворачивающихся к ночи бутонах. Через мгновение, когда охотника здесь уже не будет, цветы превратятся в обугленных скрюченных уродцев — будто сожженные до кости человеческие пальцы с обрывками поджаренной плоти торчат из земли.

Эти двое наивно надеются перехитрить охотника. Хайт приземлится за особняком и сразу побежит к лодочной станции, где можно установить рацию. Само собой, рации при нем нет, ведь она в ремонтном блоке, где ее отыщет Нимбл. Но артефакт отцу понесет не сын, он пошлет того, кого не жалко, скорее всего — Брейва. И пока Бладхаунд будет разбираться с ними у лодочной станции, Нимбл проведет Ритуал Очищения над колодцем, отняв эту землю у Порчи. Это навсегда лишит охотника покровительства Эссенциала.

Как просто! Если бы этот план удался, то Хайт, пожертвовав собой и еще парой эскейперов, несомненно спас бы сына и кого-нибудь в придачу, вероятно — премиленькую Елену, которую Бладхаунд уже мысленно прозвал Кьюти.

— Вот только ничего у вас не выйдет, еретики, — прошептал он и рванулся вперед со всей скоростью, на которую было способно его благословленное Порчей тело. Нареченная Мгла окутала охотника с ног до головы, поглощая случайные звуки и скрывая от вероятных взоров.

Он оказался в пылающем блоке раньше группы, которую туда уже вел Нимбл. Бесшумно забравшись на верхний этаж, охотник затянул Сумеречную Колыбельную, а затем выждал несколько минут для усиления эффекта и, широко размахнувшись, опустил топор на портативную рацию пульта связи. Раздался оглушительный скрежет, пульт заискрил, что-то в его глубине глухо стрельнуло, ржавую металлическую панель охватило голубое химическое пламя.

Бладхаунд выбрался на крышу, отметив, что его маневр сбил Нимблу все планы и теперь тот спешно уводит группу прочь, в сторону лодочной станции. Неужели у них действительно не было запасного плана? А ведь он так надеялся!

Не переставая напевать Сумеречную Колыбельную, охотник спрыгнул с крыши ремонтного блока, одним махом преодолев двадцать метров, пружинисто приземлился и рысцой побежал к сараю у кукурузного поля, где у южной стены в деревянном ящике лежали медвежьи капканы.

Вскоре он уже расставил их по округе, просчитав наиболее вероятные маршруты обреченных. Потом остановился посреди луга, принюхался, и блаженно закатив глаза, когда понял, что группа возвращается. Все вместе они идут обратно. Нет, не обратно. Прямо к колодцу!

Бладхаунд изогнул тонкую черную бровь и глухо рыкнул. Самоубийцы что ли? Сектанты какие-то, решившие вложить свои бренные души прямо в руки жнеца тенебрисов? Охотник такого еще не встречал, поэтому, следуя неодолимому зову любопытства, решил пока не мешать им.

Он уже представлял, как возникнет за их спинами из тьмы и сходу вскроет сонные артерии Хайту и Нимблу. За тремя оставшимися он будет охотиться всю ночь, наслаждаясь их страхом, капля за каплей вытягивая из них надежду. А когда ему надоест, он по одному принесет их в жертву Эссенциалу…

Но время шло, а ничего не происходило. И тогда Бладхаунд, устав ждать, вышел прямо на людей, сгрудившихся напротив брошенного особняка. И мгновенно понял, что совершил непростительную ошибку.

Охотник недооценил смертных.

По нему открыли огонь из трех пистолетов и двух самозарядных винтовок. Он тут же скрылся за углом здания — помогли звериная скорость и Нареченная Мгла. И все же несколько пуль зацепили его правую руку, а один особенно удачный выстрел даже повредил сухожилие в локте. И черт бы с ним, но это были не простые пули!

Охотник зарычал и отбежал подальше в лес за особняком. Он чувствовал, как пуля, застрявшая в кости прямо над медиальным надмыщенком, жжет его плоть текучим колким огнем. Он присел на одно колено, выхватил топор и точным росчерком матового лезвия увеличил входное отверстие. Потом залез в рану грязными пальцами, морщась от боли, нащупал свинцовый конус, подцепил его ногтями и с ревом вытащил на свет отнюдь не божий.

Бладхаунд отбросил пулю, которая даже глаза обжигала, накрыл рану рукой и стал читать Темный Заговор. Когда охотник закончил, рана исчезла, но поврежденному сухожилию нужно больше времени на восстановление — пройдет не меньше часа, пока в руку вернется ее истинная сила.

Твою мать! Оказывается, Хайта не интересовала точка связи. Он знал (откуда-то знал!) о старом военном схроне в подвале лодочной станции. Более того — розданное остальным обреченным оружие он заговорил, используя древние герметические мантры. Выходит, эти двое не просто знают о тенебрисах и их посланниках. Им известны способы борьбы с Порчей.

Это немыслимо!

Оружие смертных неспособно причинить значительный ущерб сущности жнеца тенебрисов — только его телу, которое легко восстановить. Но заговоренные пули, осененные знаком Элоим и окропленные настоем артимисии, — совсем другое дело. Они ранят плоть, но их цель — его черный дух. Они лишают его связи с Храмом Тайн, забирают силы, дарованные Порчей.

Ему нельзя, никак нельзя подставляться! Одно прямое попадание и два касательных — и вот уже усталость ощутима. Бладхаунд не мог сказать точно, но полагал, что полдюжины пуль полностью разорвут цепи, что связывают его с Эссенциалом. Это будет эндшпиль, и он окажется слабейшей стороной.

О Порча, ведь он сам дал им время, полагая, что разгадал замысел отца и сына! Досадная ошибка. Страшная. Но — не критическая. И сокрушаться о своем жестоком просчете он будет потом. Сейчас нужно вернуть доверие тенебрисов.

Бладхаунд поднялся в полный рост, закрыл глаза. Затем поднес к лицу топор, которым только что вскрывал свою рану и, высунув неестественно длинный язык, провел им по острому лезвию. Мутный ручеек черной крови, перемешанной со слюной, пролился на землю. Охотник спрятал топор и встал на колени перед небольшой лужицей, отливающей всеми оттенками тьмы в неверном свете восходящей царицы ночи.

Он взглянул на луну. Та криво улыбнулась в ответ.

Бладхаунд произнес тайные слова, опустил в лужицу кончики пальцев и кровь забурлила. Не переставая шептать рваные строки нечеловеческого языка, от которого само пространство истончалось и сворачивалось, как пергамент от жара костра, охотник поднял руки к лицу и провел ими ото лба до подбородка.

— Я знаю, — ответил он Эссенциалу, который с усмешкой задал ему очевидный вопрос.

— Я верну расположение Порчи, и эту жатву Храм Тайн запомнит надолго, — посулил Бладхаунд, поднимаясь. Не глядя на своего повелителя, стоявшего за его левым плечом, он уверенно зашагал в сторону особняка.

Он шел, широко разведя руки в стороны. Обнаженные топоры матово блестели в переливах сумраках. Охотник не таился. Он собирался ловить зарвавшуюся дичь на живца, и сам с удовольствием сыграет его роль!

Хайт и Нимбл тем временем выстроили обреченных вокруг колодца и дали указание стрелять только по ясно различимой цели. Услышав это, Бладхаунд злобно ухмыльнулся. Патронов у них немного, а он не собирается быть ясно различимым в ближайшие полчаса!

И все же охотник кое-чего не понимал. Почему они не начинают Ритуал Очищения, ведь каждая секунда ожидания играет ему на руку? Теперь он ясно видел обжигающе яркий свет в нагрудном кармане Нимбла. Охотник не знал, что это, но знать ему не требовалось. Он чувствовал. Чувствовал древнюю силу, заточенную в этом мальком круглом предмете. И он видел, что силы этой достаточно, чтобы изгнать отсюда Порчу, навеки выкорчевав ее из проклятой земли.

Он не мог этого допустить.

Темный призрак с пылающими багрянцем глазами вырос по другую сторону от особняка и Скара тут же открыла огонь из пистолета. К ней сразу присоединились Брейв и Кьюти. Хайт запоздало крикнул, чтобы они прекратили стрелять, но было поздно. Семь заговоренных пуль в клочья разорвали тенета Нареченной Мглы, секундой раньше собравшиеся в подобие человеческой фигуры по воле своего хозяина.

Сам охотник подбирался к ним со стороны кукурузного поля.

— Бу! — гаркнул он в спину Нимблу и тот легко развернулся на каблуках, вскидывая пистолет. Рявкнули выстрелы, потревоженные стебли кукурузы закачались, посыпалась сухая ботва.

Он появлялся то с одной стороны, то с другой, заставляя Нареченную Мглу создавать человекоподобные фантомы. Это выходило легко — Мгла питалась людским страхом, а сейчас даже Хайт и Нимбл боялись, хотя и не подавали виду.

Дважды он метнул топор, не целясь. Один раз лезвие просвистело прямо над ухом Кьюти, отчего блондинка завизжала, будто он уже начал вскрывать ее, и совсем непоэтично намочила бикини. Второй раз Нимбл с легкостью ушел от броска и тут же выстрелил в ответ. Не попал, разумеется. Ведь теперь Бладхаунд был готов.

В какой-то момент охотник почувствовал, что пора остановиться. Нервы обреченных натянулись как тетивы боевых луков, их восприятие обострилось благодаря щедрым потокам норадреналина, которыми их бедные надпочечники наполняли взбухшие вены разгоряченных тел. Даже Скара перестала палить по чем зря.

И тогда Бладхаунд вновь затянул Сумеречную Колыбельную. Он кружил в тенях, изредка попадаясь на глаза своим жертвам, и каждый раз широко улыбался, до боли высовывая изо рта свой черный язык, капая кислотной слюной на измученную землю.

Он менял тональность и тембр, пел то тише, то громче, реагируя на каждый вздох, каждый удар сердца обреченных. А потом Скара закричала.

— Я больше так не могу! — девушка бросила пистолет на землю и ринулась прямо в лес, не разбирая дороги, с бесконечным ужасом в широко распахнутых глазах. Сумеречную Колыбельную тут же прервал удовлетворенный смешок. Охотник нашел ее слабость. Довел до предела. И она сломалась.

Глупую девчонку Бладхаунд настиг за сараем. Он схватил ее за горло и буквально впечатал в гнилые доски старой стены, которые от удара натужно захрустели и прогнулись внутрь. Скара захрипела, из уголков губ потекла кровь. Ничего, лишь пару ребер сломал, цела будет! Пока что.

Бладхаунд, продолжая прижимать жертву к стене, приблизил к ней свое лицо. Она вяло сопротивлялась, будто осознавая всю тщетность этих попыток. Ей казалось, что ее держат не человеческие пальцы, а стальные прутья, которые не разжать, не сдвинуть. Можно только неистово колотить по ним своими тонкими ручками, ломая ногти и срывая нежную кожу.

— А теперь зови на помощь, — прошептал он девушке в лицо, обдавая ее приторной волной гниющей органики. Запах тлена. Запах смерти. Запах Храма Тайн, оборотная сторона которого — Храм Наслаждений!

Скару вырвало ему на руку. Охотник не обратил на это внимания, лишь склонил голову на бок, уставившись ей прямо в глаза немигающим безумным взглядом. Он явно дал понять, что не намерен повторять свой приказ.

— Помо… — она закашлялась кровью, но страх пересилил физиологию. — Помогите! Прошу! Кто… кто-нибудь!

Бладхаунд кивнул и отпустил Скару. Девушка кулем рухнула на землю, но охотник тут же подхватил ее за шиворот вельветового пиджачка и потащил в лес, намеренно издавая как можно больше громких звуков. Он знал — Брейв, этот защитник невинных, уже спешит сюда. Ведь разве мог славный рыцарь бросить в беде столь лакомый кусочек, м?

Продолжая уходить дальше в лес и волоча за собой Скару, охотник почувствовал замешательство у колодца и на краткий миг ему показалось, что Хайт скомандует остальным двинуться вслед за Брейвом, чтобы сохранить группу. Но нет. Вместо этого старик приказал Нимблу начать Ритуал Очищения.

Спину Бладхаунда лизнул горячий огонек. Это парень достал из кармана артефакт Посвященных. Что ж, начинается большая игра!

Охотник остановился и швырнул скулящую девчонку вперед. Ее тело, пролетев с полсотни метров, сбрило все мелкие ветки на своем пути, со звучными шлепками ударяясь о более крупные. Вполне возможно, она получила серьезные повреждения и скоро истечет кровью. Но когда наступит это «скоро», все уже закончится.

Бладхаунд развернулся и, взрыв иссушенный чернозем вперемешку с опавшими листьями, ринулся обратно к колодцу. Он с такой скоростью пронесся мимо Брейва, который шел на отдаленные стоны Скары, что тот даже не понял этого. Лишь мгновение спустя боль в вывернутом запястье оповестила храбреца о том, что оружия у него больше нет.

Охотник на ходу разрядил пистолет, отщелкал из обоймы все патроны, передернул затвор, освободив тот, что уже был в стволе. Пистолет отправился в одну сторону, обойма — в другую. Пальцы охотника обтекли рукоятки возлюбленных топоров, вырывая их из кожаных тесемок.

Сконцентрировавшись на ритуале, Хайт допустил ошибку — он выставил Кьюти со стороны кукурузы. О, как легко было ее убить! Просто снести голову одним ударом. Или легким росчерком распороть от горла до промежности. Или перебить одновременно оба колена. Но охотник не хотел этого делать. Он не убьет никого из этих пяти, чтобы все они достались Эссенциалу. Это искупит его просчет.

Топор со свистом рассек воздух и ударил в землю между ног Кьюти, обдав ее розовые леггинсы брызгами сухой земли. Девушка подпрыгнула, крепче сжала винтовку, но не стала стрелять. Охотник мысленно похвалил ее. Дура дурой, а послушная. И учится быстро.

— А ведь Скара мертва, — его тихий шепот просочился через стебли кукурузы неуловимым шорохом зловещего ветра. — И ты отправишься за ней, если только…

— Не слушай его! — завопил Хайт и дал несколько выстрелов по кукурузному полю. Ни один из заговоренных свинцовых конусов не отведал плоти Бладхаунда, и даже не приблизился к ней на потенциально опасное расстояние.

— …если только не уйдешь, — закончил охотник, не обратив внимания на Хайта, который загородил девчонку собой, выступив вперед. Его глаза, превратившиеся в две узкие щели, до боли всматривались в кукурузу. Ствол автоматической винтовки хищно рыскал из стороны в сторону.

— Ведь мне нужны эти двое, ты же понимаешь, — шепот Бладхаунда зазвучал увереннее, но источник его находился уже не в кукурузе, а в голове девушки. Будто это были ее собственные мысли… Кьюти мотнула роскошной шевелюрой, пытаясь выти из-под чарующего влияния голоса охотника. Но не смогла. И он надавил.

— Элиас ждет, — жестко припечатал он, имея ввиду Брейва. — Та глупышка истекла кровью у него на руках и сердце воина разбито. И некому взять его в ладони, чтобы собрать воедино. Если только…

Он не договорил. Хайт заорал и снова начал стрелять. Но было поздно. Пролепетав что-то нечленораздельное, Кьюти бросилась туда, где минутой раньше скрылся Брейв, а до него — Скара. Она слепо бежала к лесу, продолжая бездумно сжимать в руках холодный ствол винтовки.

Бладхаунд презрительно хмыкнул.

Слабости. Они есть у каждого.

Он внимательно посмотрел на Хайта и Нимбла сквозь просветы в кукурузной стене. Мальчишка вот-вот должен закончить ритуал. Он стоит над колодцем с закрытыми глазами и читает свои отвратительные мантры, от которых охотника уже начинало мутить. Обе его руки вытянуты над черным провалом, обложенным мшистым серым гранитом. Меж сомкнутых замком пальцев Нимбл держит артефакт, который для смертных выглядит как кусок фульгурита, по форме напоминает корень растения.

Но охотник видел его иначе.

Он видел суть этого древнего предмета, истоки которого уходят в те же области Вселенной, где обретаются тенебрисы. Хайт, Нимбл и подобные им удивились бы, узнав, что сила, которую они используют в борьбе с Порчей, не чужда ей самой. А что бы они сделали, узнав? Бладхаунд мысленно фыркнул. Само собой — не поверили бы! Слепые пасынки полуправды. Таких не переубедить. Зато можно отправить на перевоспитание. В Храм Тайн.

— Я недооценил тебя, признаю, — прошептал Бладхаунд над самым ухом Хайта, на миг повернувшегося к кукурузному полю спиной. Ему пришлось это сделать, ведь читающий мантру Нимбл абсолютно беззащитен, поэтому нужно контролировать всю территорию по периметру колодца.

Мужчина развернулся, вскинул винтовку. Тут же получил удар обухом топора в челюсть и отлетел к колодцу, глухо ударившись о него спиной.

— Не останавливайся! — рявкнул он Нимблу, вскакивая на ноги. Бывший Страж звучно сплюнул кровь вместе с парой раздробленных зубов, не отрывая взгляда от стены кукурузы. Стебли были неподвижны. Даже ветра не стало.

— Но потом ты совершил ту же ошибку, — раздалось со стороны брошенного особняка. Хайт мгновенно обернулся на звук (быстрее, чем мог бы обычный человек) и лишь чудом увернулся он брошенного в него топора. Не удержав равновесия, он шлепнулся на задницу, но тут же снова поднялся.

— Нужно было начинать ритуал немедля, — насыщенный порывами вновь поднявшегося ветра, шепот Бладхаунда зазвучал сразу со всех сторон и Хайт лихорадочно завертел головой, водя дулом винтовки.

— Тогда все уже закончилось бы, — продолжал охотник, закутанный в переливчатое марево Нареченной Мглы. Он кружил на самой границе зрения Хайта. На границе лживого сумрака и истиной тьмы.

— А теперь, — он с сожалением вздохнул, и его вздох ледяным порывом вздыбил волосы на загривке мужчины. — Теперь ваше причастие к Храму Тайн — лишь вопрос времени. Выходит, — он горько хмыкнул, — мы не такие уж разные. Оба ошиблись в одном…

— Я не такой, как ты! — внезапно закричал Хайт. Слева что-то мелькнуло в тени и он трижды выстрелил. — Ты — дитя ночных кошмаров, порождение вселенского зла! А мы — белые фигуры в этой партии!

— Белое — не значит чистое, — парировал Бладхуанд, материализуясь за спиной Хайта и нанося ему удар топором под левое колено.

Вот она, слабость фанатика! Охотник усмехнулся, понимая, что все-таки лучше переоценить свою жертву. Но время аперитива прошло, и пора переходить к главному блюду.

Бладхаунд дважды ударил Хайта по ребрам, сломав почти все из них, прежде чем правая голень мужчины отделилась от тела и он повалился на землю. Охотник намеренно не забрал его оружие — винтовка ему еще понадобится. Чтобы сделать выбор.

Бладхаунд скользнул к Нимблу, который все это время читал мантру, следуя приказу отца. Паренек оказался стойким, не поспоришь. Но какое это теперь имеет значение? С его губ уже сорвались последние звуки древнего заклинания и осталось лишь разжать пальцы, бросив артефакт в колодец. Разумеется, охотник убьет их обоих раньше, чем грозовой камень достигнет дна черного провала. Он и тех троих успеет убить, пока артефакт не поразит сердце Порчи. Но они все равно победят. И для них это — главное, и любые жертвы — всего лишь статистика, безликие строки на предвечном монументе славы, который никогда не возведут.

Или нет?

— Я брошу, — процедил Нимбл сквозь плотно сжатые зубы. Охотник стоял у парня за спиной, держа его за волосы и подставив к горлу лезвие топора.

— Конечно, бросишь, — ядовито улыбнулся Бладхаунд, глядя в глаза Хайта поверх головы его сына. Хайт полулежал напротив, целясь в охотника из винтовки. — Если только твой отец не запретит тебе.

— С чего бы ему… — начал было паренек.

— Заткнись! — тут же перебил его Хайт. — Не говори с ним! И не слушай!

— А с того, что если ты не закончишь ритуал, один из вас останется в живых, — пояснил Бладхаунд, с наслаждением уловив предательскую рябь сомнения в глазах Хайта. — Я обещаю, — добавил он и плотнее прижал лезвие топора к шее парнишки, так что на коже выступила кровь.

А вот и вторая слабость. Что судьба целого мира против жизни собственного отпрыска? Эссенциал однажды сказал ему: не путай грязное с темным. Бладхаунд запомнил это. Как и прочие наставления своего владыки.

Руки Нимбла, по-прежнему сцепленные в замок с зажатым меж побелевшими пальцами артефактом, медленно двинулись в сторону от колодца. Взгляд Хайта лихорадочно метался с охотника на сына и обратно, рука, поддерживающая винтовку за цевье, мелко тряслась.

Бладхаунд улыбнулся так, что затрещала кожа в уголках губ.

А потом прозвучал выстрел.

Оглушительный хлопок с одновременной вспышкой непереносимо яркого света заставил охотника зажмуриться. Ослепленный, он отступил на несколько шагов, мысленно призывая на помощь Нареченную Мглу. Но та не ответила.

Он замахнулся топором в пустоту. Снова хлопок, снова вспышка и что-то остановило его, легко коснувшись груди. Затем какая-то неземная сила мягко забрала у него из рук оба топора, а потом и тот, что он носил за поясом со спины. Та же сила аккуратно, но уверенно уложила Бладхаунда на землю, и тогда привычные звуки и запахи исчезли, он будто оказался в вакууме. И дышать становилось все труднее.

Внезапно шею обожгло.

— Какого?.. — глухо прозвучал незнакомый голос. — Он не отрубается!

— Так вколи еще! — нервно ответил другой, тоже незнакомый.

— И так двойная доза! — возмутился первый. — И не забывай — в нем две дырки уже…

— Коли! — грубо перебил третий. Низкий зловещий бас. — Поверь, если он сейчас придет в себя, будет хуже. А ты ведь стоишь ближе остальных…

Бас сказал что-то еще, но охотника вновь ужалило в шею и слова говорившего тут же превратились в бессмысленную абракадабру. Он по-прежнему ничего не видел, вокруг расплескалась белая пустота, медленно поглощавшая его сознание. Он пытался бороться, но тело не слушалось…

Во второй раз охотник пришел в себя плавнее и сразу стал анализировать обстановку. Итак, он находится в горизонтальном положении и обездвижен. Марк (что? Марк? чье это имя?) ощущает холодный металл на шее, запястьях и лодыжках. Все тело жутко болит, особенно грудь — ее при каждом вдохе будто обливают кислотой изнутри.

— Так это правда он? — спросил кто-то над самым ухом. Молодой и звучный, но неуверенный голос. Кажется, охотник уже слышал его. — Тот, за кем все Стражи Арк-Сити гоняются без малого полгода?

— Ага, — второй голос был ниже, старше… Стоп! Это те самые голоса, которые говорили что-то об уколах и двойной дозе. Но это же было… А когда это было? Сколько времени он спал? И почему ничего не видит?

Марк (точно! это мое имя!) понял, что его веки закрыты. Он попытался распахнуть их. Никак. Попробовал повернуть голову. Не вышло. О Порча, он даже языком не может шевельнуть!

— Тридцать пять смертей за двенадцать месяцев, — продолжил второй голос. — Немыслимо!

— Было бы сорок, — хриплый бас донесся с другой стороны. Или с той же? Охотник (кто, твою мать?) совсем потерялся в пространстве, потому что почти не чувствовал собственного тела. Зато смутно ощущал мерные покачивания из стороны в сторону. Похоже, они едут в кузове крупногабаритного автомобиля, грузовика.

Сознание двоилось, страх (эмоция, которой охотник никогда в жизни не испытывал) родился где-то внизу живота и теперь поднимался вдоль позвоночника, обжигая отвратительным холодком. Марк понял, что если бы язык и губы слушались его, он заорал бы во все горло.

— А вы хорошо сработали, — бас говорил тихо, гулко. — Департамент отметит вас обоих. Но я должен уточнить. Вы же понимаете, что все произошедшее этой ночью никому больше не должно быть известно?

— Но, тэн, — вяло запротестовал первый голос. — Сеть все равно узнает. Рано или поздно…

— Это так, — прервал его бас. — Но в этот раз будет поздно. И в том виде, в каком нужно нам.

— Ладно, ладно, мы законопослушные граждане и все понимаем, — зачастил второй. — Спасибо за оказанное доверие, тэн! Вы можете не беспокоиться, мы с Квином все надлежащие документы подпишем без разговоров.

— Благодарю за содействие, — бесстрастно констатировал бас, и на несколько мгновений в машине воцарилась монотонная тишина. Марк вновь попытался сделать хоть что-то, но тело по-прежнему не слушалось. Паника продолжала неумолимо захлестывать его сознание, но хотя бы отступило ощущение двойственности.

— А что с ним вообще? — внезапно спросил первый голос. Похоже, именно его звали Квином. — Я такое впервые увидел — глаза черные-черные, вообще без белков. И за что он парнишку того с дядькой хотел укокошить? Топорами!

— Ты файл не читал? — удивился второй голос, пока безымянный. — Тебе ж прислали сводку, когда вызвали.

— Дим, да я спал, когда вызов пришел! — обиженно протянул Квин. — Машина уже ждала, времени не было. — Послышался шорох одежды. — Ну сейчас вот гляну…

— Он в Нетлинке работал, — Дима все-таки снизошел до пояснений. — Ведущим нейро-дизайнером.

— О как! — с задержкой откликнулся Квин, видимо уже успевший что-то прочитать. — Да он чуть ли не топовый мнемопластик Арк-Сити! Точнее, был им… ага, вот! Как раз год назад начал затягивать со сдачей проектов, а зимой вообще забил на работу.

— Ну да, — протянул Дима. — Опоздания, срывы дедлайнов. Грязный приходил, вонючий. Но всегда улыбался, представляешь, и не уставал повторять, что жизнь прекрасна! — он фыркнул. — На этом и спалился, кстати. А еще знаешь на чем? Как-то коллеге сказал, что городской турнир в сетевой регицид выиграл. Не знаю даже, что это.

— А я знаю, — ошарашено ответил Квин. — Но я сам играю давно и почти со всеми топами хорошо знаком. Его среди них точно нет.

— То-то и оно! — подытожил Дима. — Тогда и стали проверять. Оказалось, что полгода назад он со съемной квартиры переехал в заброшенный дом на Южном холме. И жену туда перевез.

— А жена у него тоже?.. — к вопросу Квин присовокупил мелодичный свист.

— Ага, — Дима глубоко вздохнул. — Но у нее по-другому. Она просто овощем стала. И он о ней, представь себе, все это время заботился. А когда в конторе ему платить перестали, как-то умудрился свою старую Венанди толкнуть.

— Венанди? — Квин ахнул. — Да их уже не выпускают сколько лет, пятьдесят? Эта дрянь даже за антиквариат не сойдет.

— А все же продал, — Дима невесело хмыкнул. — Короче, пока неясно ничего, но вроде как у него крыша поехала на игрушке из Аниматики. Хоррор какой-то. Стал ассоциировать себя с одним из персонажей. Ну и… вот.

— Не сказать, чтобы типично, — Квин откашлялся, — но не из ряда вон. А из-за чего, собственно? Причина ж должна быть.

— Ты про аварию на Темном лугу слышал? — Дима задал встречный ответ. — В прошлом году за городом. Где ремонтная мастерская давно была. Там еще кладбище это стремное у реки, и ферма зеленых.

— Точно, точно! — тут же подхватил Квин. — Да все про это слышали. Человек сорок тогда погибло! Говорят, дрон-дальнобой заглючил. Там с десяток тачек в гармошку смяло его фурой.

— Наш парень был в одной из этих тачек, — сухо пояснил Дима. — С семьей. С женой и дочкой. На нем и жене ни царапины.

— А… дочка? — после некоторого молчания спросил Квин.

— Бедняжке ногу оторвало по самый тазобедренный сустав, — Дима сглотнул. Энтузиазм, с которым он минутой раньше начинал рассказывать эту историю, испарился, как иней на стекле под теплым дыханием. — Ее не успели спасти.

Марк слушал их и не верил. Точнее — отказывался верить. Даша сошла с ума? Лара погибла? Что за бред вообще? В той аварии никто из них не пострадал! А его работа? Его увлечения? Ведь все это — его жизнь, она ведь… почти идеальна! И он близок к…

…горячая кровь на губах. Он облизывается, наслаждаясь соленым металлическим привкусом. Затем проводит языком по лезвию топора. Тот же вкус, и он сводит с ума. Перед ним — располосованное тело молодой девушки, руки-ноги раскинуты пятиконечной звездой, горло обращено кровавым месивом, и судя по характеру ран, плоть здесь рвали зубами…

Нет! Марк мысленно замотал головой, потому что тело все еще не слушалось. Жуткие образы отступили, подернулись дымкой забвения и воспоминания превратились в тщательно забытый ночной кошмар. Да к черту, это ж явный сбой…

— Заканчивайте, — третий голос, имени которого он так и не узнал, прозвучал резко и громко, словно выстрел в замкнутом пространстве. — И забудьте все это. Вас на этом задании не было. Этого задания вообще не было.

— А с ним что? — поинтересовался Квин. — Он ведь выживет, походу.

— В Клинику Мебиуса его отвезут, — с неохотой ответил бас. — Все! Сейчас вас высадят. Еще раз от имени Департамента благодарю за содействие…

— В дурку значит, — Марк расслышал тихий вздох Квина даже сквозь патетичную браваду сурового баса.

А потом машина остановилась, хлопнули двери. Шарканье и шорохи оповестили Марка о том, что Квин и Дима спешно покинули авто. Двери снова хлопнули, ренж-двигатель гулко заурчал, как сытый кот. Машина тронулась.

Марк изо всех сил напрягал голосовые связки, пытаясь закричать. Он хотел сообщить Виктору, что в аниматическом синхронизаторе сбой и нужно срочно отключить его от ложемента.

Он никогда не слышал о таких сбоях, но что еще это могло быть? Это уже явно не Офферинг, хотя некоторые слова этих людей… Каких, блин, людей? Он же подключен к ложементу, он в игре!

Марк напряг все мускулы и попробовал целенаправленно глубоко вдохнуть, не обращая внимания на кислотное пламя в груди, а потом медленно выдохнуть, чтобы привести мысли в порядок. Вроде получилось. Похоже, к телу возвращается чувствительность.

Твою мать, это определенно программный сбой, возможно — первый за всю историю Аниматики! Хотя кто знает, ведь официальные источники в Сети умеют скрывать и не такое. Марк попробовал успокоиться, хоть немного разжать холодные тиски паники, уже готовые раздавить его голову.

А потом все, что он услышал и запомнил из этого диалога в авто, обрушилось на него отрезвляющим ливнем.

Авария.

Темный луг.

Сорок смертей.

Лара. Его Лара…

— Нет, — с жаром прошептал он. Губы плохо слушались, но язык уже мог ворочаться. — Моя девочка. Моя красавица. Нет. Нет! Ты не могла, — он глотал слова, так что они сливались в нечленораздельное мычание, — ты не могла! Не могла… умереть.

— Не стони, — бас грубо выдернул его из пограничного состояния. Марк уже и забыл, что в машине был третий человек. Страж.

Внезапно фрагменты воспоминаний начали собираться, как кусочки паззла. Один за другим, один за другим. Не хватало последнего. Самого важного. Марк неосознанно уступил охотнику и тот сфокусировал свою волю на единственном желании — вспомнить. И этого оказалось достаточно, чтобы взломать аутоментальный барьер, возведенный в его памяти почти год назад. Озарение обожгло словно льдом.

— Нет, нет! Ты не понимаешь, — закричал Марк. Он чувствовал, что уже может немного ворчать головой. Его речь стала четче, но зрение по-прежнему не возвращалось. — Лара была жива, я вспомнил! Умирала, но была жива! И ее… — он осекся. — Там были какие-то люди. В форме Стражей…

— Не было там никого, — оборвал бас. — А ты теперь псих. И никто тебе не поверит.

Машина въехала в ворота Клиники Мебиуса, над которой собирались черные тучи с алыми прожилками злобно мерцающих молний. Погода менялась слишком резко для этого времени года. Снова будет гроза. И это к лучшему. Гром заглушит крики обреченных. И хохот их палачей.

ГЛАВА III. ЛАБИРИНТЫ БЕЗУМИЯ

Проснувшись, Марк резко сел, но тут же с глухим стоном повалился обратно на постель. Тело скрутила болезненная судорога, а в голове загудело так, будто он пытался пробить ею бетонную стену, и само собой — победа осталась за стеной.

Со второго раза вышло лучше — он осторожно приподнялся, а потом сумел-таки зафиксировать себя в сидячем положении. Гул в голове чуть поутих, обрывки невнятных образов, далеких воспоминаний и откровенно бредовых фантасмагорий наслаивались друг на друга, путаясь в неразличимой круговерти. Марк почувствовал тошноту и закрыл глаза, чтобы опять не лечь. Глубоко подышал, до белизны в костяшках упираясь в кровать рукам. Потом медленно разлепил веки. Осмотрелся.

Комната примерно три на четыре с жемчужно-белыми стенами и высоким потолком, в центре потолка — активированный люминотон. Он сидит на невысокой кровати, напротив — самый обычный стол, а рядом — стул без спинки. В дальнем от него углу — вакуумный унитаз, чуть в стороне — умывальник.

Ага, еще дверь без ручки, такая, что от стены ее можно отличить только по тонкому темному контуру. Не отрывая взгляда от двери, Марк аккуратно поднялся, стараясь не делать резких движений, чтобы опять не затошнило.

— Твою ж мать, — проскрипел он, опершись о стол. Тут же на стене над столом, среагировав толи на голос, толи на движение, зажегся голографический экран. Время, дата, погода, свежие новости…

Он уже где-то видел все это. Абсолютно такую же комнату и такой же голографический экран. И такую же дверь, открыть которую можно только снаружи. Там еще крипто-замок, настроенный на кодирование с универсальных имплантов охраны. Охраны? Нет-нет, Смотрители — здесь их называют Смотрителями.

Точно, вспомнил! Он как-то был в Клинике Мебиуса, она специализируется на психиатрии и считается лучшей не только в Арк-Сити, но и по всему Побережью. В Клинике ему нужны были мнемо-отпечатки параноиков для дипломного проекта. Верно, он тогда вместе с Максом провел великолепное исследование, благодаря которому оба закончили универ с отличием…

Погодите, ведь получается, что он сейчас в… И будто прорвало плотину, воспоминания захлестнули его приливной волной, обрушившись мириадами спутанных образов и ощущений. Марк вспомнил Квина, Диму и Стража — людей, которых даже не видел. Он ехал с ними на машине, они везли его в Клинику, но — откуда? Он не помнил. А этот их разговор…

— Черт, Виктор! — зарычал Марк, разобравшись наконец в ситуации. — Вытаскивай меня скорее! Тут какая-то жопа с Аниматикой…

— Посетитель, — оповестил его мелодичный женский голос, донесшийся из скрытых в потолке динамиков. Одновременно на голографическом экране над столом вспыхнуло дублирующее текстовое сообщение. — Визит через две минуты.

— Виктор! — Марк начал терять терпение. Блин, неужели это они так пошутить решили? Ну точно! Он все же выиграл Чемпионат, и друзья заказали ему одно из этих «свободных погружений». Знают же, суки, что он против сюрпризов, и тем более — спонтанных квестов в виртуальности!

— Виктор, я сейчас говорю абсолютно серьезно, — Марк понизил тон, борясь с вновь подступившей тошнотой. — Я нахрен прикрою твой Клуб, когда ты меня десинхронизируешь из этого безумия. Ты меня слышишь? У меня ведь теперь достаточно денег…

Скрытые динамики тонко пискнули и дверь плавно откатилась в сторону. На пороге возникли два амбала в жемчужно-белых халатах. У обоих на левом предплечье точно механические пауки уселись нейро-хэнды медицинской модели. Мужчины сдержано улыбались, за спиной второго плавно покачивался типовой медбот.

— Марк Свартальв, — обратился к нему первый мужчина, шагнув в комнату. Марк инстинктивно попятился, и чуть не упал, когда внезапная боль прострелила все тело.

— Осторожнее! — предупредил второй, входя вслед за первым. — Это следствие тройной дозы транквилизатора. Еще пару дней будут проблемы с координацией, тошнота, болезненные судороги.

— Я Олаф, а это — Антон, — первый мужчина кивнул Марку и указал ладонью на своего напарника. — Я ваш персональный Смотритель, а он на сегодня мой помощник. Вы находитесь…

— Заткнитесь оба, — процедил Марк, зло глядя на двух НПЦ. — Засуньте свои тупорылые скрипты себе в задницы! Или вы игроки? Ай, не важно! Прервать синхронизацию! Вы слышите, мать вашу, прервать синхронизацию!

Он и сам удивился, сколько неприкрытой злобы и агрессии было в его голосе. Вообще, он крайне редко выходил из себя, даже не мог вспомнить, когда в последний раз такое случалось. Наверное, еще в универе, когда они с макароновскими забили стрелку парням с тристака… Ладно, к черту, это не важно! Важно, что Виктор, надо думать — с подачи Сашки, засунул его в это дерьмо, и не хочет вытаскивать. Тут и Будда из себя вышел бы! Во какой экивок…

— Марк, спокойно, — Олаф широко улыбнулся, и будто бы даже вполне искренне. — У вас шизоаффективный психоз, осложненный диссоциативным расстройством идентичности на фоне психической травмы…

Марк внезапно вспомнил Темный луг. Он вспомнил аварию, Дашу и Лару, людей в форме Стражей. Нет, нет, нет! Бред. Сука, Виктор за это ответит!

— Ладно, я понял, — он глубоко вздохнул и посмотрел на Олафа, который все это время что-то говорил, но сразу осекся, едва Марк обратился к нему. — Сейчас вы должны отвести меня к моему лечащему врачу, так? Кто он? Хотя не важно, идем!

Они шли по коридорам Клиники довольно долго, порой встречая на пути других пациентов и их Смотрителей, изредка — медботов. Несколько раз переходили между этажами, всегда только поднимаясь. Марк с любопытством осматривался. В основном вдоль стен шли однотипные двери без ручек с крипто-замками, само собой — другие палаты, такие же, как у него.

Они прошли столовую, несколько залов для групповой терапии, тренажерный зал. Но нигде — ни единого окна. Да и вообще, план Клиники представлял собой сплошной лабиринт этажей и переходов. В совершенстве владея навыками мнемопластии, Марк не терял направления и сразу вспомнил, что такая планировка удивила его еще тогда, девять лет назад, когда они с Максом были здесь…

Ох, ну не здесь ведь! А в настоящей Клинике Мебиуса, в реальном мире. Хотя надо признать, это место… Марк испытал искреннее уважение к тому, кто его создал. Симуляция безупречно повторяла план Клиники, насколько он его помнил. Просто тогда план его не особо волновал и он выбросил эту информацию из головы, как несущественную. Но мозг ничего не уничтожает безвозвратно, о нет! Так что теперь осколки реальных воспоминаний накладывались на этот виртуальный лабиринт. И накладывались идеально!

Помнится, тогда их сопровождал сам главный врач — Ник Бостром, светило современной психиатрии. Он пояснил, что Клиника специально спроектирована таким образом, чтобы если кому-то из пациентов удастся сбежать, он ни за что не сумел бы выбраться. Макс еще тогда пошутил, что Свартальв точно смог бы, с его то даром!

— И правда круто, — прошептал Марк, прикидывая, сколько сил и времени стоит создать такую симуляцию. Тем временем они вновь поднимались, в этот раз — на скоростном лифте. Стояли в просторной кабине вчетвером — он, Олаф, Антон и медбот за номером — Марк присмотрелся — F13.

В ответ на его реплику Смотрители переглянулись, но промолчали. А Марк подумал, что вряд ли это игроки, скорее стандартные НПЦ с вариативными скриптами. Таких Макс еще на втором курсе штамповал десятками для своих локальных симуляций! Сам он в программировании не особо шарил, да никогда и не лез в эту область. У него были свои интересы. Свой путь, как всегда говорила Даша.

Воспоминание о жене отчего-то больно кольнуло сердце, но Марк не успел распознать эмоцию, потому что двери лифта открылись и они вошли в просторный кабинет с панорамным окном во всю стену. Хотя тут же оказалось, что вошел только он — Смотрители и медбот остались в лифте, двери которого через мгновение вновь соединились в узкую едва различимую линию.

Марк сразу вспомнил это место. Во блин, кабинет Ника Бострома! Похоже, Виктор с Саней серьезно подготовились к этой авантюре, наверное — выуживали инфу по крупицам из его воспоминаний во время игровых синхронизаций. Вообще такие вещи запрещены законом, но Саня реально крутой хакер, а запреты властей останавливали его разве что в материнской утробе, и то лишь потому, что там у него еще не было универсального импланта, который каждому ставится в запястье при рождении.

В отличие от остальных помещений Клиники свой кабинет главврач обставил не так минималистично. Насколько Марк помнил из общего курса культурологии, это Барокко — золотой, кремовый и бордовый тона, деревянные шкафы и кресла на ажурных резных ножках. Картины, стилизованные под старину, портреты насупленных дядек в очках, несомненно — знаменитые психиатры прошлого. Короче, как говорится, производит впечатление!

— Здравствуйте, Марк, — Ник обратился к нему с другой стороны овального стола. Врач указал гостю (точнее пациенту ведь?) на глубокое кресло перед столом, а сам направился вокруг своего рабочего места ко второму такому же креслу, располагавшемуся точно напротив первого. Марк улыбнулся — ну понятно, это чтобы пациент чувствовал себя с врачом на равных, элементарная психология в действии!

Ник терпеливо подождал, пока Марк медленно прошел через кабинет — его тело все еще отзывалось ветвящимися по нервной системе молниями болевых ощущений, да и тошнота не спешила отпускать, так что двигаться быстрее он не мог физически. В итоге, они сели одновременно и Марк, наконец позволив себе расслабиться, с нескрываемым интересом посмотрел на Ника. Тот улыбался, но как-то невесело.

— Я помню вас, Марк, — Ник опустил жилистые ладони на кремовые брюки старомодного пиджака и посмотрел в глаза своему пациенту. — Очень жаль, что во второй раз мы встретились при таких вот обстоятельствах. Я не буду ходить вокруг да около. Вы, насколько я помню, первоклассный специалист по мнемопластии и неплохо себе представляете, как устроен человеческий мозг. Так вот ваш больше вам не подчиняется, не в полной мере. Это шизоаффективное расстройство, осложненное…

— Стоп, стоп, стоп! — Марк качнул головой и поднял руки, останавливая врача. — Ваш коллега, Олаф, уже сообщил мне эту чушь. И то, что вы хотели повторить ее слово в слово, лишь подтверждает, что я в симуляции. А вы, при всем уважении, НПЦ. Безмозглый бот со скриптованной…

— A nescire ad non esse! — неожиданно перебил его Ник. Марк сразу заткнулся, но так и не удосужился прикрыть рот. Он ошарашено смотрел на врача несколько секунд, потом облизнул вмиг пересохшие губы.

— Ведь НПЦ не может произнести эту фразу, верно? — Бостром прищурился. — Это один из базовых законов Аниматики, он автоматически прописывается в ядре каждой симуляции, включая локальные, не подключенные к Сети.

— Откуда вы..? — Марк приподнял одну бровь. Бостром не производил впечатления заядлого геймера. — Откуда вы это знаете?

— Вы поступили к нам два дня назад, и у меня было время изучить вашу историю, — Ник глубоко вздохнул, прежде чем продолжить. — Мне правда жаль, но Олаф сказал вам правду. И тот факт, что вы до сих пор принимаете реальность за…

— Сколько я уже тут? — перебил его Марк, запоздало переварив сказанное врачом. — Два дня? Но по ощущениям все случилось минувшей ночью!

— Это из-за транквилизатора, — Бостром цокнул языком и покачал головой, его руки непроизвольно сжались в кулаки. — Два идиота, Квин Сакс и Дима Радченко, их приставили к группе Стражей на вашем задержании, они вкололи вам тройную дозу! Клялись мне, что вы не отключались после двойной, — врач покачал головой. — Недоумки точно напортачили с дозировкой зарядов! Ни одно из известных науке живых существ не может сохранить сознание после двух доз «Напамина». И я приношу за их ошибку официальные извинения, — Ник чуть склонил голову. — Некоторая прострация будет сохраняться еще пару дней, и ничего удивительного, что вам кажется, будто прошло меньше времени.

— Подождите, подождите, — Марк только сейчас сообразил, что сам же и задал вопрос о том, сколько он пробыл в отключке. Блин, да какая разница! Это же симуляция!

— Вы не НПЦ, я понял, — он кашлянул и постарался собрать в кулак мысли, разбегавшиеся во все стороны, точно тараканы от яркого света. — Значит вы игрок. И значит…

— Прервать синхронизацию! — громко и четко проговорил Ник. — Повторяю, прервать синхронизацию!

Но ничего не произошло. Марк не очнулся в Клубе под какофонию улюлюканья и дружеского смеха. Сашка с Виктором не подбежали к нему, озорно улыбаясь и громко хохоча.

— И это тоже ничего не значит, — Марк всеми силами пытался ухватиться за истончившееся до предела чувство реальности, но оно выскальзывало из его сознания, точно кусочек мокрого мыла из рук. — Вы могли заранее договориться с администратором сеанса, с Виктором…

— Да хватит уже! — Ник с силой хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. — Марк, я не только помню вас. Я знаю вас, потому что изучил ваше дело, переданное мне Сторожевым Департаментом. Они немало нарыли, поверьте! И все это, — он мотнул головой в сторону рабочего стола, очевидно, имея ввиду личный файл Свартальва, — говорит о том, что вы умный человек. Можно сказать — уникальный. Допускаю, что как раз это стало вашей слабостью. Увы, но чем сильнее мозг — тем он чувствительнее.

Бостром встал с кресла и коснулся рукой полированной крышки стола — та сразу превратилась в голографический экран. Еще несколько прикосновений — и на экране вспыхнул каскад изображений. Марк всмотрелся в них и пустота колючей волной прокатилась по его венам. А вслед за пустотой пришла боль, безумная, непередаваемая.

— Это фотографии с места аварии, — пояснил Ник, хотя его пациент и сам отлично все видел. — Странно, но качество и правда плохое. В Департаменте мне сказали, что в районе был электромагнитный выброс, похоже — с ближайшей стрейн-станции. Но это не важно, основные детали хорошо различимы. Ты ведь видишь их, Марк? — он заглянул в лицо парню, который у него на глазах постарел лет на десять. — Видишь свою машину? Видишь себя и… остальных.

Последний вопрос прозвучал скорее констатацией факта. Конечно, Марк видел. Воспоминания, которые он так долго пытался искоренить, с готовностью вернулись, едва им дали мотив. Но они тоже были смазанными, как эти фотографии. И это удивило бы Марка, будь он в себе, ведь с его мнемопластическими навыками такие моменты из собственной жизни он должен помнить, будто они произошли только что.

Но в данный момент парень думал о другом. Он видел на снимках свою разбитую вдребезги машину, видел себя, а рядом — тело Даши. Неподвижное. Нет, дело не в том, что это статичное фото. Марк действительно помнил — она не двигалась. А дальше, в двадцати метрах от дороги, у кромки леса…

— Уберите, — он опустил глаза. Хотел заплакать, но слезы не шли.

— Тогда взгляни, пожалуйста, на это, — Ник вновь коснулся экрана и на нем появился другой коллаж. Эти фотографии были максимально, отвратительно четкими. На них Марк увидел мертвых людей. Убитых людей, которых жестоко мучили перед смертью. Отрезанные части тел, изуродованные лица, вскрытые животы и шеи.

— Их тридцать пять, — Бостром провел рукой по экрану и изображения исчезли, осталась только полированная крышка стола, подсвеченная голографической синевой по краям. — И было бы еще пятеро, если бы тебя вчера не остановили. Всего сорок. Ты ведь помнишь это число?

— Да, — Марк попробовал сглотнуть, но горло пересохло. Парень сцепил руки в замок, потому что они затряслись и он не мог это контролировать. — Столько жертв было в той аварии.

— А где произошла авария, ты тоже помнишь? — Ник снова сел напротив Марка, который весь ссутулился, сжался, будто хотел, чтобы большое мягкое кресло, выполненное в чертовом стиле Барокко, поглотило его целиком. — Этот район называется Темный луг.

Марк медленно поднял на него глаза. Сейчас они были не карие, как обычно, я темно-красные, в них полопались все капилляры.

— Твоя фантазия, твоя вторая личность, — пояснил Ник, пришпиливая пациента ледяным взглядом к спинке кресла. — Ты представлял себе Офферинг. Этот популярный хоррор. И всегда играл в локации Темный луг. А теперь смотри.

Врач протянул руку к рабочему столу и не глядя коснулся его пальцами в замысловатой комбинации. На вновь вспыхнувшем голо-экране появился текстовый список, и Марк сразу узнал его — сто двадцать пять локаций Офферинга. Он не хотел читать, боялся, но глаза помимо воли пробежали по столбцам. Названия «Темный луг» там не было.

— Мне очень жаль, — в который раз повторил Ник Бостром, гася экран. Его глаза снова лучились теплотой, а голос звучал мягко, успокаивающе. — Но я уже говорил, что у тебя сильный разум, и теперь это твое преимущество в борьбе с недугом. Мы победим его, я обещаю. Твой случай редкий, но отнюдь не единичный.

Именно в этот момент Марк понял, что все это — правда. Что он действительно сошел с ума из-за гибели жены и дочери. Что он целый год жил в мире, которого не существует. Что он убил тридцать пять человек. Убил жестоко, извращенно.

А лучшее доказательство всего этого — человек, который сидит перед ним. Ник Бостром выступал консультантом его университетского исследования, поэтому Марк хорошо запомнил врача, хотя лично они встречались лишь раз, в основном общаясь по Сети. Бостром широко известен нестандартным подходом к лечению пациентов, он нем часто шутят, что он будто воплощает плохого и доброго Стража в одном лице. Но делает это вовсе не как шизофреник, совсем наоборот — на его фоне пациенты инстинктивно осознают, что действительно больны. Он будто оттеняет их девиантное состояние своей эталонной человечностью — далеко не идеальным образом, но максимально стабильным, этакой психической константой, которую невозможно пошатнуть.

Создать НПЦ, который так точно скопировал бы характер настоящего человека, просто невозможно. Это годы, даже десятилетия. И тем более, так невозможно сыграть.

Значит это не симуляция.

Марк ожидал, что его сознание отключится, едва он мысленно озвучит свой вывод. Что он окончательно слетит с катушек и начнет разносить кабинет Бострома, или даже набросится на врача. Но он ничего не сделал, и даже дрожь в пальцах прекратилась. Выглядело все так, будто он давно это знал, или догадывался, но что-то в мозгу не давало ему увидеть реальный мир. И вот теперь, когда занавес подняли, разум Марка вздохнул с облегчением.

— Я сошел с ума, — проговорил парень, глядя на свои вспотевшие ладони. — Я и правда сошел с ума.

— Осознание — первый шаг, — улыбнулся Бостром. — На самом деле я удивлен, что удалось так быстро достучаться до твоей рациональной стороны.

— Меня можно вернуть? — Марк посмотрел на своего лечащего врача и вот теперь почувствовал, что его глаза увлажнились. Совсем чуть-чуть. — Вы вылечите меня?

— Я смогу это сделать, — Ник подошел, опустился перед ним на колено и положил руку ему на плечо. — Верь мне, и у нас получится. Но учти, когда я вылечу тебя и докажу твою вменяемость, тебя будут судить, — его взгляд изменился, стал озабоченным. — То есть разумеется, будет легко доказать, что ты был невменяем в момент совершения всех этих… деяний. Тебя оправдают, но общественное мнение… в общем, сам понимаешь.

Марк понимал. А еще испытывал искреннюю благодарность к Нику Бострому. Пусть пока у него есть лишь обещания, порой этого более чем достаточно.

— Что ж, — врач встал и протянул Марку руку, помогая ему подняться. — Я рад, что наш первый сеанс завершился успешно! Но у меня есть и другие пациенты, — он поджал губы, вроде как извиняясь. — Да и административной работы, честно говоря, навалом. Так что, до завтра?

— До завтра, — Марк крепко сжал руку врача. — Спасибо вам.

— Благодарить рано, — Ник строго покачал головой, а потом внезапно его глаза округлились. — Ох, чуть не забыл! Два момента. Во-первых, когда вернешься в палату, тебя будет ждать сюрприз. Знай, это часть терапии. И второе, — он прочистил горло, прежде чем продолжить. — Мы некоторым пациентам разрешаем гулять во внутреннем дворе. Он большой, там хорошо. В общем, я могу открыть тебе доступ — Олаф будет отводить тебя во двор, когда захочешь.

— Когда захочу? — искренне удивился Марк. На фоне в мозгу бушевали шторма из мириадов мыслей. О семье, о безумии. Об Офферинге.

— Ну, у нас же тут не тюрьма, — Бостром широко улыбнулся. — Так что?

— Да, да, — Марк быстро закивал. — Я бы хотел! Конечно!

— У нас ведь… — врач внимательно посмотрел него, и это снова был плохой Страж, — у нас ведь не будет проблем? Пойми меня правильно, я обязан перестраховываться, даже с такими пациентами, как ты.

От этой фраза — «даже с такими» — Марк передернул плечами. Ему показалось, что Ник произнес ее так, будто подразумевал «тем более с такими».

— Проблем не будет, — убежденно сказал он. Парень и сам в это верил, потому что… Черт, да потому что кому хочется быть психом? А Ник ведь профи в своем деле, он поможет.

С этой мыслью Марк покинул кабинет главного врача Клиники Мебиуса. До палаты его проводили Олаф и медбот, Антон куда-то подевался. Марку было плевать, он не стал спрашивать о нем своего Смотрителя. Зайдя в палату, парень доковылял до кровати и растянулся на ней, шумно выдохнув. А когда он, интересно, вдохнул? Когда проснулся?..

Так значит Даша и Лара… мертвы. Немудрено сойти с ума от такого. Вот он и сошел. Но убивать же стал не сразу, а спустя полгода! Почему? А потому же, почему сейчас он не рыдает и не бьется о стены, узнав правду. Просто он всегда был эмоциональным тормозом. До него дойдет позже, через неделю, месяц, а может через год. Но обязательно дойдет.

Но теперь у него хотя бы есть какие-то ориентиры. Бостром наглядно показал, что этот мир — реален, и Марк точно не синхронизирован и не застрял в Аниматике. Облегчения эта мысль не приносила, но, как любил повторять Макс, знание лучше незнания.

От размышлений Марка отвлек шорох, донесшийся из-под кровати. Какого..? Он непроизвольно напрягся, но тут же расслабился. Да показалось! Но когда шорох повторился вновь, Марк резко сел, инстинктивно подобрав под себя ноги. Может, галлюцинации, последствие тройной дозы «Напамина»?

Парень медленно свесился с кровати и осторожно заглянул под нее. Сидя на квадратном бежевом коврике, на него лупатыми глазами смотрел маленький черненький котенок. Рядом с котенком обнаружились две миски — с водой и кормом, а чуть дальше стоял лоток под туалет.

— Вот, значит, какая терапия, — усмехнулся Марк и ощутил, как по телу разливается тепло. Едва он увидел котенка, ему сразу стало легче. Он всегда любил животных, особенно кошачьих.

Парень спустился с кровати и подозвал котенка к себе. Тот пару минут не двигался с места, только забавно лупал большущими синеватыми глазами и поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, любопытно всматриваясь в своего неожиданного соседа сверху. Потом котенок осторожно переступил с лапки на лапку и медленно пошел к Марку. Дойдя до протянутых рук, он аккуратно обошел их полукольцом, обнюхивая, а затем внезапно боднулся в ладонь. Парень хохотнул и подхватил котенка на руки. Такой теплый и ласковой, точно кусочек августовского солнца. Черный-черный кусочек!

Марк понял, что улыбается — широко и охотно, и на глаза навернулись слезы. А потом прозвучал сигнал оповещения, сначала беззвучно вспыхнувший на голографическом экране над столом, а мгновением позже озвученный девушкой-невидимкой.

— Полуденный прием пищи, — предупредил нежный, но вкрадчивый голосок. — Смотритель прибудет через две минуты.

— Через две минуты, — глухо повторил Марк, сажая котенка на кровать. Вся нежность сразу куда-то улетучилась, но оставила приятное послевкусие. — Дайте хоть умоюсь.

Столовая показалась ему нереально большой, и все же вряд ли она могла вместить в себя всех пациентов, ведь Клиника Мебиуса, как говорят, крупнейшая на Побережье и сюда свозят «одаренных» со всех северных районов. Марк помнил, что это огромное здание занимает почти все Плато Гримма, так сколько же тут обитателей? Тысячи две? Или больше?

Его обед состоял из питательной смеси и… питательной воды. Марк не удивился — к чему заморачиваться визуализацией? Молочно-белые сопли, скорее всего, включают аминокислоты, сложные углеводы, рассчитанное количество жиров и клетчатку, а вода — по-любому изотоник, еще небось витаминизированный. Но вкус у всего этого неприглядства — что надо. Будто курица с овощами, а вода — как подслащенный апельсиновый сок. Мда, вот на модуляторах органолептики здесь точно не экономят!

— Мне бы во двор, погулять, — обратился Марк к Олафу, когда они вышли из столовой. Парень уже понял, что этот молчаливый здоровяк вместе со своим ручным медботом будет следовать за ним буквально по пятам.

— Без проблем, — пожал плечами Олаф и махнул рукой, мол, пошли.

Вот так просто, без проблем! Смотрителя, похоже, уже предупредили, что Ник позволил Марку выходить во двор. Оперативненько! Может, с ним и поговорить нормально можно? Нет, это будет лишнее. По крайне мере, не сейчас.

До двора они добрались минут за пятнадцать. Двигаясь по сменяющимся с головокружительной быстротой переходам, коридорам и лестницам, которые были похожи друг на друга как родные братья, Марк подумал, что Макс девять лет назад сказал чистую правду. Если захочет — он сможет отсюда выбраться. Он пока даже не знает, где выход, но еще день-другой и уже будет точно знать как минимум свое крыло. А сейчас во дворе поймет, как Клиника ориентирована по сторонам света. Останется соотнести это с обрывочными воспоминаниями о прошлом посещении и план здания будет у него в голове — достаточно подробный, чтобы при необходимости использовать его для побега. А заодно разорвать на кровавые лоскуты с десяток подвернувшихся под руку…

Воу! Марк даже вздрогнул от неожиданности. Это чьи мысли такие? Уж точно не его! Ведь он уже решил, что останется здесь до полного выздоровления. Он же и правда псих, ему к людям нельзя!

Но тут они с Олафом вышли во внутренний двор, и парень забыл обо всем. Над головой развернулось чистое голубое небо, слева подсвеченное прозрачно-золотой полусферой заката. Он опустил взгляд — широкие аллеи с раскидистыми каштанами и стройными березками по бокам, а меж них шарообразные люминотоны на тонких, кажущихся хрустальными столбах. Справа под пологим холмом журчит речушка, через нее в трех местах перекинуты жемчужно-белые мостики без перил. И все вокруг так зелено и ярко, что на глаза наворачиваются слезы!

— Бесконечное лето, — пожал плечами Олаф, догадавшись о невысказанных вопросах Марка. — У Клиники собственный климатический комплекс, здесь только один раз в году — на Рождество — выпадает снег.

Ник сказал, что гулять разрешено лишь некоторым пациентам, и Марк почему-то подумал, что во дворе его ждет сонное уединение. Однако людей тут хватало, многие лавочки под каштанами были заняты, пациенты бродили по аллеям, в холмах и вдоль реки. Прикинув, что с учетом размеров внутреннего двора их тут сотни, Марк вновь подумал о том, сколько же на самом деле в Клинике «одаренных»?

Он ходил по двору около часа, мимо фонтанов, беседок, даже встретил пару ларьков с фастфудом. Ну то есть на самом деле в этих ларьках продавалась все та же питательная смесь, просто вкус у нее здесь был — гамбургеров, чизбургеров, наггетсов и дальше по списку.

А потом он увидел холм, на вершине которого рос еще относительно молодой дубок, и невзначай вспомнил, что уже многие годы занимается цигун. Или это ложные воспоминания, не его? Парень встал под кроной дубка, развел руки в стороны, расслабился. Глубоко подышал несколько минут и на автомате стал выполнять упражнения типового комплекса. Что ж, похоже, цигун он действительно занимается.

Легкий ветер приятно холодил шею и ладони. Марк вдыхал его и привычно освобождал голову от мыслей. Получалось на удивление легко. Хотя… все верно, он ведь тормоз, и осознание придет позже. И Нику Бострому придется хорошенько постараться, чтобы привести его в норму!

— А ты так не поломаешься, дядь? — вопрос застал Марка на пике вдоха и от неожиданности он поперхнулся воздухом. Откашлявшись, обернулся — позади него на склоне стоял субтильный паренек лет двадцати, тощий и высокий, с яркими голубыми глазами. Паренек криво улыбался и жевал губами.

— Я Сакура, — представился он и протянул Марку узкую ладонь. Несколько мгновений Марк раздумывал, подозрительно оглядывая паренька, но потом все же пожал его растопыренную пятерню. На ощупь та оказалась холодной и заскорузлой, как куриная лапка.

— А кто вы я знаю! — радостно заявил паренек, едва Марк открыл рот, собираясь представиться. — Говорят, что Клиника Мебиуса — как маленький провинциальный поселок, и слухи тут расходятся очень быстро, — он нервно хохотнул и внезапно напрягся. — Хотя вы как-то не похожи на серийника-психопата. Мне кажется, маньяки цигун не занимаются.

— Да ладно? — Марка больше удивило не наивное предположение Сакуры, а то, что он знает о цигун. Этот древний комплекс, сочетающий лечебную гимнастику, акупунктуру и медитацию, сам он нарыл в каком-то дремучем архиве в Сети.

— Серьезно, — паренек сарказма не понял. — Хотя в тихом омуте… — он широко улыбнулся. — А что имя странное у меня — вы не обращайте внимания. Это ник в Сети, как на самом деле зовут — ни скажу, уж извините. Бостром считает, если я не хочу говорить, то и не надо.

— Он твой лечащий врач? — Марк насторожился.

— Ну да, — кивнул Сакура, сходу сообразив, чем вызван вопрос. — Ага! Значит, и вас он лечит! Похоже, наш главный всех самых крутых ребят собирает под свое крыло, — и видя непонимание в глазах Марка, парень продолжил. — Вспоминайте же! Я тот самый Сакура, который взломал центральную банковскую сеть Побережья. Украл пятьдесят триллионов дат. И просто стер их! — после этих слов парень просиял, будто рассказал новогодний стишок деду морозу.

— Помню-помню, — Марк решил не упоминать, что в новостях тогда объявили о смерти хакера. — Так что же, ты все эти три года…

— Ну да, здесь вот! — с готовностью подтвердил Сакура. — Но знаете, я как-то и сам не против. Тут ведь неплохо, правда? Меня даже дважды в месяц к Аниматике подключают. Само собой, симуляции локальные, медицинские, но и то…

— Что ты сказал? — Марк и сам не заметил, как в одно мгновение преодолел те несколько метров, что разделяли его и Сакуру. Он придвинулся к парню вплотную и хотя тот был на голову выше, со стороны казалось, что это Марк нависает над бедолагой, а не наоборот. — В Клинике есть синхронизационный ложемент? Полноценный?

— Ээ, ну да, — паренек сглотнул и начал отступать. Марк, не отдавая отчета своим действиям, немедленно двинулся следом. — Один всего, но его довольно часто используют в терапии всяких шиз, типа как у меня…

— И ты знаешь, где он? — Марк продолжал надвигаться на Сакуру. Они уже спустились с холма и через несколько секунд паренек, отступая, уперся спиной в шершавый древесный ствол. Его глаза расширились от внезапно накатившего страха, хакер не понимал, как нужно реагировать.

— Ну да, да! В моем Блоке, двумя этажа выше, — сбивчиво залепетал он. — То есть в нашем с вами Блоке, мы в одном!

— Откуда ты знаешь? — Марк, наконец, остановился и глупо заморгал, пытаясь понять, что им двигало мгновением раньше. Он будто на короткое время потерял контроль над своим телом и не мог вспомнить, о чем думал в эти секунды.

— Ну, — парень замялся, но одного взгляда Марка хватило, чтобы он тут же продолжил. — Я ведь парсер по специальности! Закончил Академию с отличием на три года раньше тех, с кем поступал, — он хмуро улыбнулся исподлобья. — Вы ведь знаете, парсер — это профи по внедрению и поиску…

— Я знаю, кто такие парсеры, — перебил его Марк, подумав о том, что паренек, похоже, псих лишь с одной стороны. А с другой — гений. Иначе ему никогда не удалось бы взломать банковскую систему Побережья.

— Короче, я время от времени внедряюсь в местную сеть, — Сакура повел рукой, очевидно имея ввиду Клинику Мебиуса. — Ну вы меня поймите, мне ж надо чем-то себя занять! Тесты Ника, конечно, интересные, но я их всегда быстро прохожу, надоедает. А так я еще порой палаты открываю, камеры глушу, вот умора — наблюдать, как Смотрители пытаются понять, в чем дело! Но знаете, я так дистанционно больше одной за раз не могу, тут оборудование нужно…

— Какого?.. — Марк вдруг понял, что вполне вероятно перед ним обычный шизантый, принимающий себя за кого-то другого, а вовсе не виртуозный хакер, однажды поехавший на своем увлечении взламывать все и вся.

— Это невозможно, — констатировал он, потому что в целом неплохо представлял себе функционал, доступный универсальному импланту.

— Возможно, если модифицировать имплант дата-расширителями модели не ниже 4.13 и криптографической призмой Смита, — на миг из глаз Сакуры пропал всякий страх и Марк снова сменил свою точку зрения. — А вот отследить эти модификации действительно не получится. Собственно, поэтому они еще при мне!

С минуту они тупо смотрели друг на друга. Марк собирался с мыслями, а Сакура просто не понимал, чего от него хотят. Но гению-психопату было до жути интересно, поэтому он решил пока не пускаться наутек.

— Так ты можешь уйти, — не спросил, сказал Марк. — Тогда почему остаешься здесь?

— Ну, не все так просто, — Сакура скривился и вновь начал жевать губами. — Я могу попасть только в локальную Сеть Блока D. Остальные независимы, у каждого Блока — своя локалка. Гениально же, а! Ведь если они физически не соединены, то взломав один, я не получаю доступа к другим. Поэтому я даже не знаю, как они устроены внутри и где выход. Да и… — он глубоко вздохнул и опустил глаза. В его взгляде Марк прочитал боль, глубокую, подавленную. — Да и если б я все же сумел как-то выбраться… зачем? У меня там нет никого. А тут… тут я вроде как нужен. Хотя бы даже для экспериментов Ника!

Старый Марк обязательно пожалел бы паренька, но очнувшийся в Клинике Мебиуса был уже не в полной мере тем непревзойденным нейро-дизайнером из Нетлинка с выдающимися перспективами и простым добрым характером. Этот человек, внезапно вспомнивший о том, что уже год как потерял всю семью и будущее, о котором мечтал с детства, думал лишь как использовать Сакуру в своих целях.

Было в этом что-то жестокое, неправильное. И Марк даже ощущал стыд, но какая-то глубинная часть его сознания нашептывала, что он все делает правильно. Он не хотел, чтобы эта глубинная часть вообще существовала, но не мог ее прогнать, не мог просто отказаться от нее. Твою мать, похоже, он и правда сбрендил! Вот только…

Точно! Теперь он вспомнил, о чем подумал в тот миг, когда Сакура заговорил о синхронизации.

— Короче, — Марк постарался подавить возбуждение в голосе, чтобы парсер снова не напугался. — Ты знаешь, где находится синхронизационный ложемент, можешь открывать двери палат и временно отключать камеры, я верно понял? Просто ответь — да или нет?

— Ну… да, да! — Сакура смутился, но вроде бы страх в его глазах поблескивал уже не так явно. Зато любопытство паренька стало очевидным.

— И ты можешь ночью открыть мою палату и провести меня к помещению с ложементом? — Марк решил идти в лоб.

— Эм… — парень поскреб давно немытую голову, потом куцую бородку, потом все вместе. — На самом деле, даже если нас засекут, о моих модификациях не узнают, нет у них таких спецов. Но изолятор на полгода нам обеспечен, а вот оттуда выбраться реально сложно…

— Да или нет, Сакура? — Марк надавил. — Ты можешь это сделать?

— Могу, могу! — паренек едва не запищал. Похоже — от восторга. — Вот это да, настоящее приключение!

— А в глобальную Сеть сможешь выйти? — Марк сощурил глаза. Он уже понял, что Сакура — эталонный ведомый, и чтобы им манипулировать — много ума не надо. — Нет, ну если это невозможно даже для тебя, тогда…

— Возможно! — выпалил парсер. Его голубые глаза вновь налились внутренним светом и он уже напрочь забыл про свой страх перед маньяком-серийником. — Я это сделаю! К чему нужно будет подключиться?

— К Офферингу, — медленно проговорил Марк.

Вот, что ему необходимо, чтобы раз и навсегда понять — безумен он или нет. Нужно просто вернуться в игру, вновь выбрать Бладхаунда и отыграть матч. Что он хочет доказать этим? Что найти? Не важно, он разберется на месте. Но ему это нужно — Марк чувствовал, как от одной мысли о возвращении в виртуальность у него начинает кровь закипать в венах.

А потом в голове прозвучал невнятный шепот, который тут же сменила череда образов — таких ярких, что Марк невольно вскрикнул, отступил, споткнулся о ветку и шумно рухнул на изумрудную траву. Он мотнул головой, приходя в себя. Образы, которые он видел всего мгновение, напоминали смазанные снимки, будто смотришь на окружающий мир через запотевшее стекло. Он не мог ничего толком разобрать, но чувствовал — там кровь, везде кровь.

И вновь этот шепот… Марк не расслышал слов, но по спине у него пробежал холод, а волосы на руках наэлектризовались. Похоже на игровые воспоминания, но ведь так не должно быть — они затираются после сеанса! И тем не менее, он был уверен, что эти картины его глазами видел кто-то другой, и шепот — он тоже обращался не к нему. Точнее, к нему, но будто… будто к другому Марку. Которого и звали иначе…

— Черт! Сука! — он с силой ударил себя ладонями по вискам, потом обхватил голову руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.

— В последний раз, — твердил он себе под нос, продолжая раскачиваться. — В последний раз я должен попасть туда. Должен понять, что локации Темный луг нет, тенебрисов — нет, а игра — это лишь игра… Стоп? Тенебрисы? Это кто вообще?..

— С вами все в порядке? — Марк от неожиданности дернулся и поднял голову. Над ним склонился Олаф, лицо здоровяка выглядело озабоченным. Позади, как обычно, стоял медбот. Робот перемигивался зелеными и желтыми огоньками, а его подсвеченный синим контур стал ярче, среагировав на спускавшиеся сумерки.

— Уже… темнеет? — Марк удивленно посмотрел на небо. Вечерело. А ему казалось, что с обеда прошло не больше часа, ну может полтора.

— Вы не пришли на ужин, — пояснил Олаф, протягивая Марку руку. Тот принял ее и с кряхтеньем поднялся. — Я выждал положенные шестьдесят минут и пошел вас искать. Вы сидели тут и что-то бурчали себе под нос.

— Да, точно, — вздохнул Марк. — Простите, что не пришел на ужин и заставил волноваться. Я… — он замямлил, не понимая, что должен сказать. — Похоже, я немного потерялся во времени.

— Ничего, это последствия транквилизатора, — Олаф легонько похлопал его по плечу. — Все образуется, — он поджал губы и так по-доброму посмотрел на Марка, что тому захотелось заплакать. Хотя он знал, что не сможет. — А пока просто не доверяйте своим органам чувств. Мы ввели вам соответствующие препараты, но доза «Напамина» была слишком высокой. Чудо, что вы еще соображаете и визуальных галлюцинаций нет!

Марка прошиб холодный пот. Неужели Сакура — галлюцинация? Он стал лихорадочно осматриваться и когда увидел неподалеку на лавочке одинокую тощую фигуру с всклоченными давно немытыми волосами, вздохнул с таким облегчением, что Олаф удивленно хмыкнул.

— Это что значит? — поинтересовался Смотритель. — Вы будто…

— Да нет, все в порядке, — Марк как можно естественнее улыбнулся ему. — Просто мне сейчас тяжело, понимаете? Все эти воспоминания. Я будто чужую жизнь проживаю.

— Или кто-то другой проживает вашу, — лицо Олафа неуловимо изменилось, он плотоядно улыбнулся, глаза блеснули чернотой.

— Что, простите? — Марк часто-часто заморгал. Олаф вновь стал самим собой — здоровенным добродушным Смотрителем с медботом на фигуральном поводке.

— Да я говорю, что еще пару дней и будет получше, — он вновь легонько коснулся плеча Марка. — А вообще Ник вам обязательно поможет. Он хороший специалист. Лучший.

— Да, я слышал, — рассеянно уронил Марк, прикидывая, что это было. Реально транквилизаторные флешбэки? Или его собственное безумие? Ладно, пока остановимся на последствиях транка.

Олаф повел его в Блок. Когда они проходили мимо лавки, на которой скучал Сакура, Марк бросил Смотрителю «Я сейчас!» и подбежал к пареньку. Тот вздрогнул и сразу подобрался, увидев нового знакомца.

— Слушайте, я не знал, что делать! — залепетал парсер вполголоса. — Вы упали, потом в транс какой-то вошли…

— Заткнись, — беззлобно прервал его Марк. — Сегодня ночью, понял? — он пристально посмотрел хакеру в глаза. — Сегодня ночью ты поможешь мне выбраться из палаты и проведешь в комнату с ложементом. А если не сделаешь этого, клянусь…

Олаф вовремя окликнул его и Марк просто ушел, оставив Сакуру наедине с его экзистенциальными ужасами. Что может быть действеннее незавершенной угрозы, м? Когда финал предлагается додумать твоей бурной фантазии!

В палате его ждал холодный ужин (надо же, позаботились!) и черное мурчащее чудо. Когда Марк уселся за стол, котенок, забавно перебирая лапками — тык-тык-тык — подбежал к нему и ткнулся в ногу. Потом попытался запрыгнуть на колени, но не сумел, высоковато еще. Марк улыбнулся и положил на пол немного питательной смеси. Котенок любопытно вытянул мордочку, нюхнул эти жутко полезные сопли и демонстративно фыркнул.

— Как хочешь, — Марк принялся за еду. — Но не думаю, что у тебя там вкуснее.

Котенок будто понял слова человека и, скрывшись под кроватью, захрустел оттуда сухими кормом.

— Как же его называть? — спросил Марк у полезных соплей. Он задал вопрос вслух, чтобы отвлечься от роящихся в голове мыслей. Ему было страшно и странно, парень окончательно запутался, но четко для себя решил — если Сакура действительно поможет ему синхронизироваться, он должен попасть в Офферинг. Это либо даст ему все ответы, либо…

— Конкретизируйте запрос, пожалуйся, — промурлыкала назойливая девчонка у него над головой. Тут же над столом зажегся голографический экран с поисковой строкой.

— Заткнись, — с улыбкой рыкнул Марк, не переставая жевать свой ужин. — Отключить голосовое управление.

Девчонка, кажется, обиделась, потому что не сказала ничего вроде «Инициирую отключение» или как там обычно отвечают эти интеллектуальные системы. Экран над столом погас, а Марк, глядя в пустую стену, вспомнил, что у него тут есть доступ к новостной ленте. Хотя что он там увидит? Что доблестные Стражи поймали, наконец, маньяка-серийника, который уже полгода терроризирует благословенный Арк-Сити? Что его пристрелили во время задержания? А его по любому пристрелили, потому что так спокойнее. Ведь если граждане узнают, что упырь жив и теперь на казенных харчах как на курорте… о! Что-то может начаться!

Хотя, наверное, как раз этих новостей здесь не будет. Ник Бостром — не глупый человек, а значит фильтрует всю информацию, что попадает из глобальной Сети в локальную. И он, конечно, не станет лишний раз травмировать своего нового пациента.

Марк отбросил ложку и встал из-за стола. Стянул жемчужно-белую робу пациента, лег на постель и уже думал жалеть о том, что отключил голосовое управление, когда свет люминотона начал сам собой медленно гаснуть. Ага, значит тут еще датчики движения и состояния. Блин, у него дома таких не было!

Дом… Перед глазами встали Даша и Лара. Не в коттедже на Южном холме, которого не было, а в съемном жилом блоке на Перекрестке Эсфендиари. Несмотря на его высокую должность в Нетлинке, Марк зарабатывал недостаточно, чтобы накопить на собственное жилье. Ну, то есть рано или поздно должен был накопить. А они — его жена и дочь — ни на миг не сомневались в нем!

Парень сглотнул соленый ком и понял, что слезы больше ничто не держит. Теперь он не только хотел, но и мог плакать. Навзрыд, по-взрослому, злобно и слепо…

Через какое-то время он почувствовал, как по его ногам мягко ступает что-то легкое, почти невесомое. Очень скоро котенок добрался до его груди, улегся на нее, вытянувшись всем телом, и тихо заурчал. Марк коснулся его мягкой шерстки и с его губ сорвался истеричный смешок.

— Я назову тебя Шеогарат, — он вяло улыбнулся, проваливаясь в сон. И даже не подумал, что это может быть кошка, а не кот.

ГЛАВА IV. ДВЕ ЖИЗНИ, ОДНА ЛОЖЬ

Марк проснулся от ощущения, что на него кто-то смотрит, и сразу почувствовал резкий солоноватый запах пота. Не своего. Он медленно открыл глаза и скосил их к двери. Там стоял Сакура с Шеогаратом на руках.

— Вот лучше б собаку завел, — вполголоса хохотнул парсер. — Кошки — такие себе охранники!

— А ты воняешь, — брякнул Марк, вставая с кровати. Он слепо пошарил вокруг в поисках робы. Люминотон почему-то не включился, хотя должен был отреагировать еще когда открылась дверь. — Почему темно-то так?

— Я заглушил датчики, — пояснил Сакура, яростно обнюхивая свои подмышки. Котенка он отпустил и тот засеменил к Марку. — Слушай, ну я мылся на ночь вообще-то! Сейчас вот пробежался немного…

— Не важно, — Марк, наконец, отыскал одежду. Обостренное обоняние можно было списать на что угодно, поэтому он тут же выбросил вопрос из головы. — Спасибо, что пришел. А теперь веди!