Бесплатный фрагмент - Библиотека человеческих душ

Титан в юбке

I

За окном уже давно стемнело. Весь город погрузился в холодную темноту. Кое-где в доме напротив еще горели окна. Во дворе стояла кромешная тьма. Тихо. Кате именно этим и понравился этот двор, когда она покупала квартиру. Она могла купить себе жильё и получше, где-нибудь в центре, где улицы переливаются огнями различных мастей, в том числе и светом фар далеко не бесшумных автомобилей.

Она сидела на кухне своей маленькой темной хрущевки с выключенным светом и тлеющей тонкой сигаретой в руке. Вообще-то она не курила. Бросила несколько лет назад. Но иногда «накатывало», и старые привычки оказывались сильнее новых убеждений.

В ее душе было теперь всегда также тихо, как на этой шестиметровой кухне. А куда ей больше? Готовить некогда, да и некому. А для того, чтобы сварить кофе кофе-машине требуется всего-то полметра. Ну и место для электрочайника тоже хватает. Чайник, правда, какой-то неудачный — воду скорее греет, а не кипятит. Поэтому чай остывает очень быстро. А холодный чай, знаете ли… он как жизнь без смысла — ни вкуса, ни удовольствия. Катя смотрела в окно.

«Интересно, сколько я еще проживу? Десять? Двадцать? Тридцать лет? Моя прабабушка умерла, когда ей должен был исполниться сто один год. Избави, Бог. Не хочу столько. Да и что мне все это время делать? А может правда, родить?» — Катя поджала губы, сморщилась, как будто съела что-то кислое и ткнула почти потухшую сигарету в крышку от банки, которая служила сегодня пепельницей. Как и многие люди в сегодняшнем окружении девушки, она очень любила многофункциональность. Она долго развивала в себе это качество. Наверное, с самого рождения она пыталась быть как эта крышка. Она старалась быть послушным, хорошим ребенком. Слушалась маму, была самостоятельной и очень любила своего отца. Любил ли ее он, — этот вопрос так и остался без ответа. Наверное, по-своему любил. Они жили в большом городе. Но папу знали все. И все его боялись. Обычно люди замолкали, когда на горизонте показывалась его тучная хмурая фигура. Он никогда не опаздывал и все всегда держал на контроле. Особенно Катю. Дочь должна была приходить со школы вовремя, не опаздывать на кружки, четко и аккуратно выполнять домашнюю работу, следить за чистотой своей комнаты. Хотя будучи ребенком, она никогда не понимала зачем. Ведь в дом никогда никого не разрешалось приглашать. Они жили далеко не бедно. В доме, несмотря на Советский дефицит, всегда всего было предостаточно. Фрукты, колбаса, конфеты — ничего из этого не жалели для Кати. Но строго по расписанию — завтрак, обед, полдник, ужин.

Катя, как сейчас, помнила тот день, когда она решилась «выйти» из этого графика. Это был последний учебный день перед летними каникулами. Ей было десять. И в воздухе так вкусно пахло теплом и солнцем, что грудь переполняли восторг и невероятная радость. Окрыленная этими чувствами она согласилась на предложение подруг пойти к одной из них в гости, поиграть. Девчонок было много, как и кукл у хозяйки квартиры. А еще она отварила всем вкуснейшие сосиски. Таких нет сейчас в магазинах. И вкуснее их наверное не будет никогда. За окном все еще было очень светло, когда Катя вспомнила о том, что она после школы так и не показалась домой. В это самое время огромные часы на стене показывали без четверти семь. Уже пятнадцать минут, как отец вернулся с работы. Девочка схватила портфель и бросилась домой. Дома было тихо. Прямо как сейчас, в ее квартире. Было слышно, как тикают часы, и как всхлипывает мать на кухне. С замиранием сердца Катя шла по коридору в сторону гостиной. Отец сидел за столом. Спокойно и размерено он выстукивал секунды пальцем по столу. Его лицо не выражало ничего. Девочка остановилась у двери и, потупив взгляд в пол, тихо произнесла: «Простите!».

Отец ничего не сказал. Молча встал и направился к телефону. Он кому-то звонил и что-то говорил ровным и спокойным голосом. Но что именно Катя слышать не могла. К ней уже подбежала мать, которая громко кричала, обвиняла ее в отсутствии совести и безответственности. Кричала громко и очень долго. Но стоило в комнату войти отцу, крики прекратились. Отец сжимал в руке ремень. Лицо его по-прежнему не выражало ничего.

Катя часто вспоминала тот день, день, когда ее больно наказали за то, что она потерялась. Отец никогда до того и никогда после не трогал ее и пальцем. Чего нельзя сказать о матери и брате. Вадим был сыном мамы от первого брака. Говорили, что он был очень похож на своего отца, которого толи посадили, толи убили. Отчим не смог заменить ему даже частично самого дорогого человека. Мать никак не противилась порой крайне жестокому способу воспитания сына. «Он должен знать, что плохо, а что хорошо, чтобы не повторять ошибок отца, — говорила она своей матери в те редки встречи в старом покосившимся отчем доме. Ходить туда тоже разрешалось по графику — не чаще двух раз в месяц, в воскресение, когда супруг был занят дружескими встречами или уезжал в командировку.

Странное детство было у Кати. Словно его не было вовсе. Первым повзрослел брат. Едва ему исполнилось двенадцать, он сбежал. Мать долго разыскивала его. Отец — нет. Казалось, он даже не печалился о пропаже. Говорили, что он уехал в Москву. Как? Никто не знал. Но все знали его характер. Если Славка чего решил, то заставить его передумать было уже не возможно.

Через десять лет он сам нашел их с мамой. За пять лет до того, когда Советский союз стал разваливаться и отец был занят своими делами, им удалось вырваться из его лап. Девушке было семнадцать лет. Оказавшиеся в другой стране, в других условиях они чувствовали себя одинокими, но свободными. Но чувство страха еще долго не покидало их. Хотя Катя до сих пор не знала, чего именно тогда они больше боялись: того, что никогда не смогут выбраться их беспробудной нищеты и голода, или того, что отец захочет вернуть их.

Катя достала еще одну сигарету, повертела ее в руках и убрала назад в пачку. «Хватит на сегодня!» — сказала она вслух, будто все это время вела беседу с кем-то невидимым. Она поднялась со стула, открыла окно и швырнула отраву на улицу. «Свинья» — сразу оговорила она себя, выпрямилась, точно вытянули ее внутреннюю струну, глубоко вдохнула морозный воздух, закрыв глаза, и постояла так еще пару секунд. Словно придя в себя, она хлопнула окном, щелкнула выключателем и засуетилась. Нужно было выкинуть безнадежно испорченную крышку, вылить остывший чай и помыть кружку. Сделать это нужно быстро. Ведь на часах было уже без четверти два и на сон оставалось теперь всего четыре часа.

II

Без четверти восемь Екатерина Сергеевна входила в свою приемную. По ней, как любила говорить ее секретарь Любочка, можно сверять часы. Любочка ровнялась на Екатерину Сергеевну. Когда они познакомились девушка была ничего не соображающей студенткой третьего курса экономического факультета, которой срочно была нужна работа. Срочно, потому что жизнь в столице обходилась не дешево, а родителям платить было нечем. Впрочем, как нечем было платить на тот момент уже бывшему возлюбленному. Потому-то он и стал фактически сразу бывшим. Но в дни своей былой славы, он позволял своей любимой слишком много. Так много, что ее буквально ненавидел каждый, кто знал из-за напыщенности, наглости и вседозволенности. Но сказка кончалась, карета превратилась в тыкву. На репутации последней особи женского пола собачьего рода Любовь уехать не смогла. Апартаменты растворились словно сон, а белоснежная Ауди была практически сразу продана, чтобы обеспечить хозяйку традиционными походами по магазинам, салонам и клубам. Но и у первоклассного авто есть своя ограниченная стоимость. Еще через пол года спеси у нашей Любочки поубавилось, как поубавилось и бриллиантов в шкатулке с украшениями. Теперь Любочке нужна была совершенно необыкновенная вещь. Такую вещь она еще никогда не хотела. Любочке нужна была работа. Но вот только в директорах и даже начальниках среднего звена девушке места не нашлось. Слава богу, что нашлась Екатерина Сергеевна. Она неплохо платила и без проблем согласилась на то, чтобы в свеженькой только что распечатанной трудовой Любочки красовалась надпись «Принята на должность помощника руководителя», а не унизительное «на должность секретаря». Данный факт Любочку порадовал настолько, что она почти поклялась верой и правдой служить Екатерине Сергеевне с восьми до семнадцати часов ежедневно с понедельника по пятницу, но обязательно с перерывом на обед. Тем более что за время своих мытарств и тягот Любочка сбросила больше десяти килограмм и теперь с чистой совестью могла кушать салат на обед в кафешке, располагавшейся через улицу.

Так вот, без четверти восемь дверь в приемную распахнулась, и Екатерина Сергеевна стремительно скользнула в свой кабинет, делая вид, будто не замечает несколько человек, ожидающих на диванах. Любочка скользнула за ней, озираясь на ожидавших и растянувшись в улыбке, сквозь зубы промямлив, мол, ожидайте.

— Люба, отправь этого Кротова восвояси. Я не желаю больше разговаривать про его проект.

— Я ему так и сказала, — протянула своим сладким голосом Любочка, подхватив пальто Екатерины Сергеевны. — Он все равно требует с вами встречи. Говорит, что каждый имеет право на ошибку.

Екатерина Сергеевна приподняла бровь с неподдельным удивлением.

— Ах, вот как? Ну, запускайте зайца в клетку с тигром.

Екатерина Сергеевна рывком отодвинула собственное кресло, однако садиться за стол не стала, а лишь сняла пиджак и накинула на его спинку. На пороге возник невысокого роста человек лет двадцати пяти. Он судорожно поправил очки, и робко спросил позволения войти.

— Проходите, проходите, — уверенно заговорила с ним Екатерина Сергеевна. — Хотелось бы уточнить цель вашего визита?

— Екатерина Сергеевна, я… — молодой человек замялся. — Я…

— Я поняла, что это вы. Достаточно. Продолжайте свою мысль.

— Я подвел вас. Понимаю. И мне крайне стыдно за это. Но я уверяю, что такого больше не повторится.

— Антон Игоревич, кажется? Мне кажется, слово «подвел» не совсем уместно в отношении вашего поступка. Подвели вы меня, когда проспали понедельничную планерку, и я не смогла лично вас поблагодарить за не продленный контракт с «Контпласт» — нашим основным поставщиком. Напомните, пожалуйста, что случилось тогда?

— Я заболел, — еле слышно проговорил молодой человек, поправляя очки.

— Да, совершенно точно, вы заболели. Как вы сейчас себя чувствуете? Здоровы? На три недели на больничный не желаете?

— Нет, все в порядке, — еще более тихо промямлил собеседник.

— Вас тогда понизили, но не уволили. Хотя основание было более чем на мой взгляд. Спустя месяц вас отправили в командировку. Все что вам было нужно, это встретить человека в аэропорту, подписать там же договор о сотрудничестве и вернуться с одним подписанным экземпляром назад в Москву. Я понимаю, что Петербург — очень красивый город, и вы, скорее всего, прогуляли перед этим всю ночь. Я поняла бы, даже если вы опоздали на эту встречу. Но не явиться совсем — это, простите, не «не подвел», это подставил. Вы понимаете, что это одна из крупнейших европейских компаний? Вы понимаете, что это выход на международный уровень для нашей компании?

Молодой человек залился красным румянцем.

— Вы понимаете, что из-за вас все мы лишены этой возможности? Возможности выйти на другой уровень и зарабатывать другие деньги? Вы все еще считаете, что подвели меня? Нет, дорогой мой Антон Игоревич. Вы подвели всех своих теперь уже бывших коллег. Я надеюсь, что вы извлечете из этого урок. И да… если вы еще раз наберетесь наглости прийти ко мне, я дам охране распоряжение, вышвырнуть вас силой. Всего доброго, Антон Игоревич!

Екатерина Сергеевна подняла уголки своих губ, и ее лицо стало надменно веселым, точно она получила несказанное удовольствие от того, что буквально размазала парня по стене. Тот более не смел сопротивляться и попятился к выходу, постоянно кланяясь точно через чур воспитанный японец. Выйдя в приемную и закрыв за собой дверь, он только и смог выпалить: «Сука!», после чего поспешно вышел вон.

К обеду весь офис гудел, словно разворошенный улей. Все кто имел рот, говорили о том, что Чекмарева все же уволила несчастного Кротова. Последний в красках описывал не сложившийся разговор с высокомерной начальницей-выскочкой, которая унижала его на протяжении всех шести месяцев работы. Больше всего Антона Игоревича возмущал факт того, что на него свалили чужую вину. Ведь лететь в Петербург должна была изначально Ольга Валерьевна из отдела обеспечения. Но у нее заболел ребенок, и она не смогла. При этом наличие семьи у Кротова никого не волновало. А у него, между прочим, накануне отъезда дома разразился невообразимый скандал из-за которого-то сразу по приезду в северную столицу появилась необходимость залечить, так сказать, душевные раны. Молодая супруга устроила ему страшный скандал из-за сообщения бывшей однокурсницы в социальной сети. Уверения в том, что ничто их более не связывает кроме как воспоминания об учебе, возлюбленную не убедили. И довод ее был один — в той же сети среди десятков фотографий периода его студенческой жизни жена откопала ту саму, на которой оставлен отпечаток пламенной любви ее мужа и прекрасной Алены Красновой, смевшей написать ему спустя три года после окончания института, и предложить встретится.

Да, Кротов банально проспал. Причем проспал весь день. И этот факт он признавал. Но в конце концов не так и далека Норвегия, где находится основной офис этой лавочки, на которую Чекмарева делает такой упор, что не смогла пощадить новоиспеченного отца с трехмесячным ребенком на руках и истеричкой женой.

Улей жужжал. Но наступала гробовая тишина, стоило показаться на горизонте главной виновнице этих волнений. Екатерину Сергеевну вряд ли кто-нибудь посмел в чем либо обвинить глядя в глаза. Она была молода для поста руководителя, как считали многие работающие в «МегаМедии», но невероятно умна, что позволило ей вытащить компанию из глубокого анального отверстия.

Когда-то «МегаМ» была одной из крупнейших компаний сферы информационных и рекламных услуг столицы. Тогда-то в нее пришла работать менеджером двадцатидвухлетняя Катя Чекмарева. Она оказалась не просто способной, а умной, расчетливой, а также крайне любознательной. Сутками напролет Катя только и делала, что работала и училась, училась и работала. Причем помимо получения привычной для всех вышки, Катя ездила на семинары, конференции, слушала лекции, читала специализированную литературу. Через два года девушка приносила компании в клювике больше семисот тысяч в месяц. Не плохой улов для новичка сферы. Она убалтывала людей так, что отдав приличную сумму при заключении контракта, они в следующем месяце уже сами без напоминаний приносили еще. Конечно, по законам жанра на этой самой почве у Кати возникли серьезные проблемы с тогдашним директором компании. Что это было? Жадность до процентов, зависть или что еще, но вскоре Катя ушла в свободное плавание. И нужно сказать не утонула. В отличие от «МегаМ». Через пять лет компания уже еле держалась на плаву. Тогда-то кресло директора и, так уж получилось, владельца заняла Екатерина Сергеевна Чекмарева. Что это было? Месть, самолюбование или расчет — о том до сих пор спорят сотрудники.

Екатерина Сергеевна заставила себя уважать сразу, одним только своим возвращением. На двери офиса с самого утра того дня появилось короткое объявление: «Жизнь продолжается, несмотря на то, вынуждены вы остаться или уйти». В тот же день было проведено собрание, на котором новый руководитель озвучил общие для всех сотрудников цели и задачи. Все, кого не устроили правила игры, могли без отработки в тот же день получить расчет и покинуть «МегаМедиа».

III

Катя сидела в пустом кабинете. Офис опустел. Кто-то спешил домой, кто-то в детский сад за ребенком, а кто-то в фитнес-клуб. Так или иначе, каждого кто-то где-то ждал. Кроме Кати.

Мама умерла два года назад. Не сказать, что они были близки. Просто пока была мама, у нее кто-то был. Они вместе пережили убийство брата и угрозы бандитов, с которыми он умудрился связаться. Он был должен им не малую сумму. Кате пришлось тогда очень много работать, чтобы не последовать за ним. Надеяться было не на кого. Мать совсем опустила руки. Казалось, она даже жалела, что сбежала от мужа-тирана. Она нашла утешение в телевизоре. Целыми днями она сидела у экрана, переключая с канала на канал. И даже когда ситуацию с деньгами удалось разрешить, она продолжала игнорировать мир вокруг. Катя прекрасно осознавала, что мать вряд ли получила бы титул «матери года», однако продолжала мучиться угрызениями совести по поводу того, что и сама не любила ее. Что уж требовать к себе взаимности? Катя купила маме новый большой телевизор, тем самым окончательно спрятав за ним человека, подарившего ей жизнь.

Порой девушка думала над тем, что она, как и ее родители, попросту не умеет любить. Поэтому ей и не встретился человек, с которым можно было бы просыпаться утром и вместе готовить завтрак. Одно время она всерьез даже думала научиться любить. Правда после нескольких неудачных попыток она бросила эту несчастную затею.

Она сидела в пустом кабинете. На часах было около восьми.

«Наверное, я так и умру в этом кресле, в совершенном одиночестве, — подумала Катя и тут же осеклась. — Соберись, тряпка. Нужно доделать это коммерческое предложение и так, чтобы этот сноб просто не смог сказать нет».

Она выпрямилась, похлопала себя по щекам, точно приводя в чувство, и застучала пальцами по клавиатуре ноутбука.

В то же время в небольшом кафе на Новой пока еще тоже в гордом одиночестве сидел взволнованный Кротов. Он успел осушить стакан виски до того, как к нему за столик подсел высокий тучный мужчина, похожий на большую гору. Мужчина откинулся на спинку стула и пристально не без презрения посмотрел на Кротова.

— Я понимаю, что вы злитесь, — начал тот. — Но это вышло не по моей вине. Я старался как мог. И у меня почти получилось. Она даже назначила меня руководителем отдела снабжения. Но потом она видимо начала догадываться. И сняла меня. Она очень умная. Я бы даже сказал через чур…

Незнакомец остановил речь Кротова, подняв ладонь.

— Слушай, Антон, я знаю тебя с тех самых времен, как тебя отец лупил ремнем. И ты никогда не отличался умом и сообразительностью. Все о чем я просил тебя — приглядывать за Чекмаревой. И докладывать мне о том, что она собирается делать, куда ехать и с кем встречаться. Ты неплохо устроился, получая за это нехитрое дело приличные деньги, которых должно было за глаза хватить и тебе, и твоей распущенной Женьке. Видимо тебе этого было мало. Но в итоге, увы, ты и на это оказался не способен. Что ж, очень жаль.

Мужчина неспешно поднялся и, пригладив бороду, уже намеревался уйти, когда Антон попытался его остановить, схватив за руку.

— Что мне делать дальше? — испуганным тоном промямлил парень.

— Не знаю. Может быть, взяться за голову и перестать проматывать деньги матери? — от этих слов Антон переменился в лице. — Ты думаешь, я не знал, что она до сих пор отдает большую часть того, что я присылаю? Ее может не стать в любой момент, и тогда тебе действительно будет тяжко. Тебе наконец-то придется повзрослеть.

Мужчина брезгливо отстранил руку Кротова и добавил:

— Похоже, Катя — единственное мое достижение, которым я могу гордиться. Достижение, которое достигло само себя.

Падение с Олимпа

I

Это был затхлый бар. Один из тех, что работали в этом сером невзрачном городишке, который только и мог гордиться, так это огромной черной рекой, разрезающей его надвое, да мостом, созданным каким-то чудиком несколько веков тому назад. Увидеть и запомнить здесь что-то еще просто не возможно. Разве что полуразрушенные старые дома и заросшие пустыри, напоминающие декорации к фильму про лихие 90-е. Таких, правда, по всей России-Матушке полным-полно, как и баров, подобных этому. В народе его называли «Мясник». Нет, не потому что здесь кого-то резали или рубили, хотя и такое бывало. Когда-то давно, лет двадцать — двадцать пять назад здесь был мясной магазин. И сколько не меняли вывески над входом, называли его всегда одинаково.

Когда он только открылся, он казался всем самым крутым местом на земле. Круче было только в северной столице, да в златоглавой. Туда и утекала молодежь на поиски лучшей жизни. Да и правильно. Чего ловить в этом старом, занюханном городе с его пропахшим бог весть чем пабом, в котором подают отстойное пиво и несъедобное нечто на тарелках с отбитыми краями.

Посетители этого колоритного притона полностью соответствовали окружающему антуражу. Здесь все знали всех, часто со скуки били друг другу морды, а после пили до утра, зарыв топор войны до следующей пьянки. После посещения таких мест нормальным людям хочется одного — помыться.

— Димон, тыщу займешь до среды? — раздался хриплый голос позади.

Димон медленно повернул голову, приподнял глаза и попытался их сфокусировать. Безуспешно. Человек, стоящий рядом, словно сливался с окружающим пространством. Так и не дождавшись ответа, некто убрал свою пропахшую дешевыми сигаретами руку с его плеча и видимо испарился в действительность.

Потупив еще какое-то время, приложившись в очередной раз к стакану и поняв, что он пуст, Димон решительно встал, оттолкнулся руками от стойки и поплыл в сторону двери, изредка набегая на какие-то препятствия.

Свежий ветер пахнул в лицо и заставил съежиться. Осень в этом городке была какая-то особенно мерзкая. На секунду Димону показалось, что он даже протрезвел. Тогда парень резким движением надвинул капюшон и прыгающей походкой пошлепал по лужам через площадь. У моста он встретил двух бывших одноклассников. Встреча была теплой на столько, что однокашники отписали Димону пачку сиг, чтоб тому не пришлось чапать в магазин. Чуть побазарив пришли к выводу, что пора б согреться. Тут у одного оказалась припрятана в куртке еще и бутылка водки. Перебазировались в сквер у моста, на лавочку. Приняли. Пошло хорошо. Приняли еще. Все завертелось. Стали подтягиваться какие-то люди. Бабы тоже были. Время начало точно издеваться над парнем, то провисая, как сопля, но вспыхивало огнем зажигалки. Стало темно. Позже холодно. Когда открыл глаза, уже светало. Рук и ног почти не чувствовал. Рядом никого не было. Попытался сесть. Не очень получалось. Получилось упасть в какие-то колючие кусты. Справился с собой каким-то чудом. Поднялся и поплелся домой. Холод теперь был такой, что трясло, как под током, не остановиться. Мост, река, старый пустой стадион, кусты, лужи. Сколько ушло на преодоление этого пути, не понятно. Но когда дверь поддалась, Дима буквально ввалился, распластавшись на полу. Входная дверь, которую он потянул за собой, с грохотом закрылась. И снова погрузился в тишину дом, в квартире которого в один из дней прошлого точно так, как и сейчас на полу умер человек.

II

Сейчас уже сложно сказать, когда и как все случилось. Дмитрий вернулся в родной город. Родным он его называл, потому что здесь родились и выросли его родители, он сам. Когда-то давно, в детстве он очень любил эти места. Они на самом деле были удивительными. Чего стоили цветущие люпиновые поля, или старая уютная дача, которую родители оборудовали в старой сельской школе. Ее купили за копейки, когда парню было лет десять. Как он любил быть здесь. В округе было много интересных мест, было много заброшенных ягодников, которые остались от прежних жителей этой деревушки. А еще каждое лето все столбы в округе превращались в подставки для гнезд аистов. Гордая птица любила эти места. Они с братом не раз норовили залезть и посмотреть на кладки. Но силенок забраться на самую верхотуру не было. Аисты судя по всему это хорошо осознавали, а потому лишь спокойно наблюдали за дерзкими мальчишками. Но этот город был слишком мал для него. Дмитрий Волонский решил покорять столицу.

В семнадцать он сдал вступительные в Институте права и умчался на поиски себя. Себя, правда, он нашел не сразу. Институт оказался не таким веселым и увлекательным мероприятием. Результат — со второго курса на вылет. Сдаваться, правда, не хотелось. Как и пополнить ряды Вооруженных сил. Решено было остаться в столице. Благо и работёнка тогда быстро подвернулась не пыльная. Один знакомый, с которым еще будучи студентом он халтурил то там, то тут, поведал ему об агентстве недвижимости. Агентство набирало сотрудников без опыта и учило их всему, что требуется. При этом новоявленному агенту платили и комнату предоставляли. Дело плевое, но очень выгодное. И вот, запаковав свой единственный чемодан, Дмитрий Волонский отправился покорять новый мир — мир недвижимости и продаж. И тот ему покорился. Уже через полтора года из простого менеджера он стал управляющим филиалом агентства на Варшавке, а маленькая облупившаяся комната сменилась вполне приличной однокомнатной квартирой. Наглость, с которой, как говорил его отец, он родился, сыграла свою роль, подняв его на вершину успеха. Он не боялся отказов, он знал все грешные мысли клиента и чувствовал почти наверняка, за какие ниточки дернуть, чтобы кошелечек открылся. Он любил эту работу. И это было взаимно. И однажды с невозмутимостью на лице Дмитрий принял решение стать Дмитрием Николаевичем — директором и владельцем своего собственного агентства по продаже недвижимости. Ушел он конечно не с пустыми руками, а с целой базой наработанных клиентов. Причем наработанной не только им. Владелец агентства, конечно, очень обиделся, но его собственно никто не спрашивал. Дмитрий Николаевич ушел бороздить просторы океана не проданных и не сданных в аренду офисов и квартир.

Было все: деньги, крутая машина, признание, известные друзья, не менее известные клиенты, которые готовы были на руках носить, лишь заключить сделку как можно выгоднее для себя. Дмитрий Николаевич знал, как удовлетворить и удовлетвориться. Пока не появилась она. Красивая, жгучая, страстная, загадочная — она заняла все его мысли. Ее звали Диана. Ее отец был владельцев нескольких автосалонов. И решив, что «надо брать», он сделал ей предложение, на которое она, конечно же, сказала да. Пышная свадьба, медовый месяц и завистливые взгляды приятелей на вечеринках. Все так, как он и мечтал. Красота, которая буквально слепила глаза. Иначе, он бы заметил, что уже через полгода с момента как отзвучал марш Мендельсона его вдохновенная Диана вдохновлялась в туалете с директором одного из офисов его компании.

Падение на грешную землю было таким же стремительным, как и взлет. Правда, в ускоренном варианте. В двадцать семь он стоял все с тем же единственным чемоданом, с которым приехал в столицу. Стоял на пероне в ожидании поезда в родные пенаты, обманутый мошенниками, преданный возлюбленной, которая явно на самом деле была ведьмой.

Без бизнеса, квартиры и машины, которая благоверная, успевшая залететь, отобрала еще задолго до официального разрыва, подсунув в нужный момент нужные документы. Он оказался не нужен ни партнерам, ни клиентам, ни даже конкурентам. Вся Москва потешалась над ним и его невероятной тупостью.

Брат схоронил родителей за два года до того, один, поборов эту боль, но не обиду. Он не пришел встречать Димона на вокзал, а лишь бросил тому ключи от квартиры родителей через окошко дежурки, куда тот заявился.

— Проваливай! — это был его единственный ответ на приветствие брата.

Весь вечер Дима сидел на кухне в этой маленькой, старенькой квартирке. Было так тихо, что можно было подумать, что квартира умерла вместе с отцом и матерью.

«Ведь даже не попрощался! — крутилась в голове единственная мысль. — Чертов ублюдок! Даже не попрощался! А все ради чего? Или кого? Ради того, чтобы сидеть сейчас одному на шатком табурете в их квартире и глушить припрятанный батей домашний самогон. Хорошее пойло, бать!».

Мысли не отступали ни после первой, ни после пятой.

«Эх, мам, а огурцы твои соленые ща как бы кстати были! Скучаю я по огурцам твоим и помидоркам! Да по капустке квашеной, как в детстве вилками».

Самогон уже не жег горло. Он заходил смело, дерзко, как когда-то заходил в жизни людей Димон.

«А нет Димона больше! Сдулся! Нет его! Нету!»

Вылив остатки самогона из бутылки в стакан, он встал и направился в сторону комнаты. Правда, ноги слушаться не хотели. И все заплетались, и заплетались. И вот в районе коридора, того самого из которого десять лет назад он отправился покорять Москву с насмешливыми словами: «Счастливо оставаться!», он грохнулся на пол.

«Нету Димона! Закончился Димон, сволочь!» — мелькнула мысль и погасла.

III

Он очнулся от жуткой головной боли. Она теперь стала его единственным спутником. Руки, ноги, спина — все затекло. Хотя и это было теперь привычным. Непривычным было в это утро одно — запах. По всей квартире носился просто сумасшедший запах картошки с мясом. Тот самый, который раздавался по выходным в детстве, когда мама вставала рано утром, шла на рынок, а потом готовила самое вкусное в мире блюдо — мясо в горшочке.

Димон морщился и еле шевелил конечностями, как упавший на спину жук, в попытке подняться. Кто-то мурлыкал на кухне какой-то веселенький напевчик. Парень с трудом поднялся и, шатаясь, направился на звук. От солнечного света, пробивавшегося через окно, в глазах невыносимо защипало. Он попытался закрыться рукой. В кухне танцевал чей-то силуэт. Судя по всему, это была какая-то девчушка, небольшого роста.

— Ты кто? — прохрипел пропитым голосом Димон.

Силуэт остановился и умолк.

— Эй, — протянул женский голос. — Допился совсем? Нет, мне говорили, что ты бухаешь. Но я не думала, что ты будешь меня встречать полуголый в бессознательном состоянии на полу.

— Слышь, ты кто? — громче захрипел парень.

— Катя, алкаш пропивший мозги, — возмутилась гостья и умолкла. Глаза стали привыкать к свету, и теперь Дима мог рассмотреть девушку. Она была невысокого роста, худая и плоская как доска, с темными волосами, закрученными в некое подобие пучка на макушке. Она еще пританцовывала, словно продолжала петь про себя.

— Слышь… Катя, ты чё делаешь тут?

Девушка обернулась, и Дима увидел ее лицо. Где-то внутри что-то дрогнуло, словно оборвалась струна. Лицо показалось очень знакомым, но как бы он не напрягал память, вспомнить его так и не получалось.

— Дебил что ли? — совершенно искренне удивилась она. — Есть тебе, придурку, готовлю. А то вон совсем скелетом стал. Вешалка в коридоре и то симпатичнее выглядит, чем ты.

— А чё тебе до того, как я выгляжу? — почти прошипел Дима.

— А может, я тебя люблю все еще! — выпалила барышня и Димон, который взял со стола кусок черного хлеба и уже начал его жевать, от неожиданности хмыкнул и сразу же подавился.

— Эй, ты чего? Да ладно, ладно! Шучу я! — протараторила девушка, хлопая его по спине.

— Ты вообще кто такая? Катя? — наконец откашлявшись и оттолкнув руку незваной гости, заорал Димон.

Девушка попятилась назад, наткнулась на ручку сковороды и та с грохотом полетела с плиты. Катя попыталась ее схватить. Но сковорода была огненной и та лишь обожгла руки.

— Дебил ты! — завопила она и стала буквально рыдать от боли.