Бесплатный фрагмент - Беседы с Софией

Моей любимой внучке Елизавете посвящаю

Маленькая София

София родилась вовремя. Полметра и три с половиной килограмма родительского счастья орали с этого момента почти постоянно, требуя к себе внимания и ещё чего-то, о чем иногда догадывалась мудрая бабушка Оля. Мама с папой просто изо всех сил любили дочь и терпеливо ждали, когда она наконец просто и, главное, тихо заговорит. Наивные! Они думали, что им станет легче и можно будет хотя бы спать спокойно.

Надежды не оправдались, и хоть вопросы белобрысой и зеленоглазой воспитанницы дошкольного центра были вполне детскими, приходилось постоянно быть начеку, чтобы не попасть впросак. И хорошо, если за неудачным ответом следовал новый вопрос, а не активные действия, представляющие угрозу как для самой Софии, так и для окружающих.

Немного легче стало лишь к девятому примерно классу, когда активное участие в разных, испытанных к тому времени, формах общественной жизни, стало понемногу тяготить юную Софию. Недолгой оказалась и дружба с высоким красивым мальчиком из десятого «Б». Как-то, отвечая на осторожный вопрос отца, она бросила с безразличным видом:

— У него в голове бицепс. Скучно.

София часто бывала на выставках и в музеях, посещала разные молодежные мероприятия, но всё большую часть свободного времени проводила одна, закрывшись в своей уютной комнате. Стихов, которые она тогда сочиняла, никто из нас, членов семьи, кажется, так и не увидел. А вот первые рассказы были мне однажды предъявлены с требованием прочесть, но ничего не говорить, пока меня специально не спросят. Конечно, я был удостоен высочайшего доверия со стороны племянницы и весьма этим гордился. Молчать, впрочем, мне пришлось не долго, и вечером того же дня у нас состоялся весьма содержательный разговор о литературе вообще и о творчестве Софии в частности. Юная писательница, забравшись с ногами на диван и спрятавшись в защитных складках большого теплого халата, смотрела на меня требовательно и настороженно. Так продолжалось минут десять, пока я с удовольствием рассуждал о достоинствах её текстов. Когда же я осторожно перешёл к недостаткам, София вдруг заулыбалась и спрыгнув с дивана объявила:

— Ну, вот. Наконец правду стал говорить. Продолжай!

Временами мне казалось, что я неплохо знаю свою племянницу, однако шло время, а она по-прежнему удивляла своими решениями и поступками, понять которые мне удавалось далеко не сразу. Софию это забавляло, а я не уставал дивиться сложной и тонкой организации её натуры.

В конце мая девятый год обучения в школе закончился и в этот день планировалось лишь прощальное мероприятие перед летними каникулами. Задержавшись на мгновение у зеркала в прихожей, София рассеянно оглядывалась по сторонам, словно пытаясь вспомнить, что именно ей нужно.

— Если ты ищешь свой рюкзак, то совершенно напрасно. Ему в школу в этом году уже не нужно. А ты так и пойдешь, в свитере и джинсах?

София, глянув на непривычно свободные руки, поддернула рукава, улыбнулась во весь рот и превратившись вдруг в сгусток праздничной энергии, бросилась мне на шею. В следующее мгновение она уже выбежала из дома.

— Соня! А бутерброды! — попыталась остановить дочку мать, вышедшая из кухни с пакетом. Но было, конечно, уже поздно.

— Я скоро! — донеслось издалека и звуки шагов быстро утонули в шуме листвы, растревоженной свежим утренним ветерком.

Я закрыл двери и сказав несколько успокаивающих слов сестре, продолжавшей растерянно стоять с невостребованными бутербродами в руках, стал собираться в университет, где было намечено заседание кафедры. Мероприятие обещало быть рекордно скучным и настроение у меня было соответствующее.

Вернувшись сразу после полудня в свою холостяцкую двушку по соседству с большой квартирой Софии, я переоделся и сварил кофе. Когда ароматный напиток был уже в чашке рядом с купленными по дороге аппетитными пирожками и свежим журналом, раздался звонок. Сестра, как это нередко случалось в последнее время, звала меня на помощь.

— София вернулась около часа назад и молча закрылась в своей комнате. Ничего не объясняет, обедать отказывается. Похоже, чем-то сильно огорчена и теперь пытается принять какое-то решение.

Валентина, безмерно привязанная к дочери, с огромным трудом сдавала привычные материнские позиции, с боем отдавая каждую новую степень свободы, к которой стремилась София. Мои дружеские отношения с племянницей, вызывали у матери очень непростые и не всегда добрые чувства. В то же время, прибегая временами к моей помощи, она не могла не видеть, что ситуация обычно разрешалась, что называется, в её пользу.

Я постучал в дверь комнаты и подал голос.

— Мне нужно с тобой поговорить, Влад, — донеслось из-за двери, — подожди меня, пожалуйста, я скоро.

— Сонечка, но ты же голодная! Выходи, и все вместе пообедаем, — взмолилась Валентина, — и папа вот-вот появится.

— Ладно, иду.

Дверь открылась и София быстро прошмыгнула мимо нас в столовую. Оттуда она, не останавливаясь, быстро перешла на кухню, где принялась помогать накрывать на стол. Хлопоты на кухне и уборку квартиры София давно разделила с матерью и эта тема практически никогда в семье не обсуждалась.

За красиво сервированным и как всегда аппетитным столом сидели в основном молча. Отец к обеду не появился из-за каких-то проблем в НИИ, где он трудился ужу много лет, а бабушка Оля гостила на Кавказе у сестры. И теперь их места за столом с приборами выглядели немного сиротливо. Когда добрались до десерта, я попытался завести разговор о летнем отдыхе, но София оставалась хмурой и упорно молчала до конца обеда.

Выйдя на бульвар и найдя свободную скамейку, мы еще некоторое время сидели молча, наблюдая за голубями, которые в ожидании подачки бесстрашно топтались у самых ног, вопросительно поглядывая на нас то одним, то другим глазом. Будто устав от психического напряжения, София вдруг глубоко вздохнула и заговорила.

— Вот ты, взрослый человек, который всё видел и всё знает, ты можешь мне объяснить, что такое брачный договор? Нам сегодня устроили в школе встречу с большим специалистом из этой области, который рассказал, что в цивилизованных странах люди, вступающие в брак, подписывают договор, в котором оговорены экономические условия развода. Холёный дядька в дорогом костюме вальяжно расселся перед классом в учительском кресле и стал нам рассказывать о своём адвокатском опыте. Он был похож на сытого кота и единственное, чего ему не хватало, это зубочистки!

Я его спросила, как он себе представляет разговор, например, между Ромео и Джульеттой на тему о будущем разделе имущества. А когда он вытаращился на меня своими кошачьими глазками, сказала, что если он не помнит этих персонажей, то может использовать в качестве примера Петрарку и его возлюбленную Лауру или любую другую пару из классической литературы.

Психовал он страшно, но сумел сдержаться и стал что-то говорить о том, что теперь другое время и что реальная жизнь всегда отличалась от сказок, которые рассказывают детям.

И тут включилась моя Маринка и знаешь, что она ему сказала? Мы потом с ней долго смеялись! Она заявила, что поскольку он объясняет во что или во сколько нужно оценить каждой стороне потери от будущего предательства и развода, то фактически он ведет речь в детском коллективе о продажной любви как правильной форме семейных отношений.

Ну тут такое началось! Гость страшно рассердился, но наехал не на нас с Маринкой, а на директора школы, которая его пригласила. Получился скандал, классная расплакалась и спряталась в учительской, а с нами быстро распрощались и отправили на каникулы. Всё!

А ведь этот брачный договор придумал не наш противный гость. Такие бумажки действительно подписывают люди, которые накануне ещё объяснялись друг другу в любви, клялись в верности!

Нет, я конечно знаю, что не все пары живут в любви и согласии до конца своих дней, но… говори лучше ты!

Я смотрел на сурово сдвинутые брови Софии под разметавшейся русой чёлкой, на её сжатые и побелевшие от внутреннего напряжения кулачки и не находил нужных слов, тех, о которых не придётся потом пожалеть.

— Знаешь, София, а мне жаль этого холёного дядьку. Его ведь наверняка никто по-настоящему не любил. И сам он тоже. А такой человек вряд ли способен понять то, о чем ты его спрашивала.

София во все свои огромные зелёные глаза смотрела на меня, ожидая продолжения.

— А чтобы разобраться с проблемой брачного договора, нужно, прежде всего понять что такое любовь. Это нужно, даже если ты прочла и прочувствовала не одно классическое произведение и считаешь, что все здесь ясно.

Я сделал паузу перед переходом к самой важной и самой трудной для меня части разговора. На мгновение я даже засомневался в его своевременности и в правильности выбранной линии рассуждения, но взгляд, который буквально вонзила в меня София не оставлял выбора, и я продолжил.

— Тебе, конечно, не нужно объяснять, что в отличие от жизни отдельного человека, жизнь человечества никогда не прерывается. Общество давно выработало механизм воспроизводства своих членов, каковым является семья.

При этих словах София нетерпеливо мотнула челкой и проговорила слегка обиженным тоном:

— Ты что, собрался объяснить мне, откуда дети берутся? Так я уже в курсе.

— Нет София, в этом я не сомневался, иначе вообще этот разговор бы не получился.

— Ну, извини. Молчу!

— Я хочу обратить твоё внимание вот на что. Все живые существа решают проблему сохранения жизни через рождение новых особей, уже подготовленных природой к жизни в естественных для них условиях, которые остаётся лишь побыстрее и получше освоить.

— А люди? Не так что ли?

— Да в том-то и дело, что не так! — воскликнул я, — Причем принципиально не так!

София посмотрела на меня с недоверием и, наморщив лоб, отвернулась. Немного помолчав и вдруг улыбнувшись, она снова обратилась ко мне:

— То что ты говорил, обычно было интересно и, по-моему, правильно. Извини, больше не перебиваю.

— Тогда продолжим. Так вот, проблема продолжения рода человеческого никак не решается с рождением младенца. Сейчас я выскажу мысль, которая может показаться тебе странной, но ты, пожалуйста, не спеши с выводами.

Рождение младенца это дело природы, требующее от родителей лишь здоровья. А вот рождение Человека это проблема, решение которой в это время ещё только предстоит родителям и младенцу.

— А если проблема не решается, что выходит? Что, младенец… не выживет?

— Видишь ли, создав удивительный человеческий организм, природа действительно не предусмотрела для него ни специальной среды обитания, ни способности выжить… без посторонней помощи. Но к счастью, практически у каждого современного малыша есть замечательный жизненный орган. Не догадываешься, какой?

— Но ты же сам сказал, что природа не дала ему способности выжить!

София посмотрела на меня сердито и добавила.

— Ты меня не путай, пожалуйста.

— Но ведь я и не говорю, что этот жизненный орган — часть его организма. Видишь ли, этот замечательный орган это его мама!

Мне показалось, что София пристально смотрела мне в глаза, однако взгляд её был обращён гораздо дальше. Она размышляла, прикусив по детской привычке нижнюю губу. Спина напряженно выпрямлена, а руки сцеплены и прижаты к груди.

— Выходит, что это мать учит ребенка жить, учит быть человеком. А от природы у него только сам организм со своими капризами. Я правильно поняла?

Она вновь сосредоточенно и требовательно смотрела на меня.

— Правильно, хотя на месте матери или вместе с ней может быть и другой взрослый человек. Но чтобы эта школа жизни вообще заработала, нужен не только активный учитель, но и ученик, откликнувшийся на обращенный к нему с любовью зов человеческий. Именно заботливый взрослый своим душевным теплом пробуждает человеческое сознание младенца, которое вспыхивает его первой улыбкой.

— Красиво… Но почему именно улыбка?

— Да потому, что до этого момента все его крики и гримасы были выражением различных позывов организма, голосом природы. Улыбка же, это ответ на обращение извне, другого человека.

И знаешь, как бы старательно и строго не описывали ученые психологи это событие, два впервые встретившихся взгляда всегда неповторимы и… непостижимы.

— Как Джоконда Леонардо да Винчи, — тихо добавила моя мудрая племянница.

— Пожалуй.

София замолчала, наклонившись и рисуя веточкой на асфальте какие-то невидимые знаки. Зная свою племянницу, я тоже не спешил, ожидая, когда она завершит свою таинственную работу.

— Ну, а что же любовь? Или ты хочешь сказать, что если мать не любит своё дитя, то он может так и не улыбнуться ей? Но разве так бывает?

— Знаешь, София, раньше бытовало такое выражение «недолюбленный ребёнок».

Я хотел продолжить рассуждения, но София прервала меня, заявив, что с любовью материнской, преодолевающей свою зависимость от природного инстинкта, ей всё понятно. А вот о том, что касается чувств, связывающих родителей, она хочет меня послушать.

Было похоже, что моя София уже приняла какое-то решение, избавившись от психологической ноши, угнетавшей её последние часы.

— Посмотрю, как ты теперь выкрутишься, — говорили её, снова ставшие лукавыми и озорными, глаза.

Мимо нас промчалась шумная ватага мальчишек-подростков, распугавшая птиц и заставившая опасливо прижаться к бордюру двух пожилых дам с палками для скандинавской ходьбы. И только я собрался продолжить рассуждения, как на нашу скамью опустилась пара молодых людей, которых принято называть влюблёнными. Целующиеся были настолько увлечены своим занятием, что не обращали никакого внимания на окружающих.

София, посмотрев несколько секунд на новых соседей, повернулась всем телом в мою сторону и заявила:

— Мне они не мешают. А ты можешь говорить?

Я признался, что предпочел бы свободную скамейку, но поскольку вблизи таковых не видно, могу и так.

— Мы уже упоминали сегодня материнский инстинкт, который постепенно преодолевается по мере формирования истинно человеческого чувства к взрослеющему ребенку. Любовь между мужчиной и женщиной тоже, естественно, связана с природной предпосылкой, выражающейся, как ты понимаешь, во взаимном сексуальном интересе.

Я немного помолчал, подыскивая слова и усаживаясь поудобней.

— Огромная культурная проблема сегодня состоит в том, что…

— Подожди! Позволь я попробую угадать, что ты собираешься сказать.

София взяла меня за руку, словно удерживая таким образом от продолжения.

— Проблема в том, — решительно начала София и тут же немного смутившись, добавила, — я думаю,.. эта проблема состоит в том, что сексуальное влечение, которому подчиняется животное, всё больше руководит поведением современных людей. Люди вообще забывают, что мужчину и женщину может объединять что-либо кроме секса и денег. Или я не права?

С решительно приподнятым подбородком над тонкой, ещё детской шейкой и вспыхнувшими воинственным пламенем глазами моя племянница напомнила мне молодой зелёный побег, пробившийся сквозь грязь и бетон и тянущийся к свету, в который он верит, но до которого так далеко…

София оглянулась назад, и не увидев парочки, которая успела удалиться, облегченно вздохнула.

— Влад, — тихим и совсем уже не воинственным голосом спросила она, — как же так случилось, что настоящая любовь умерла в нашем обществе?

Я постарался сохранить спокойствие, хотя бы внешне.

— Что ты, София! Она, конечно, не умерла. Это было бы не только ужасно, но смертельно для всех, для нашего «Мы». Способность любить, а значит готовность к самопожертвованию ради любимого человека, это истинная основа человеческого способа жизни. Да ты, мне кажется, и сама это уже понимаешь. Только голос любви способен по-настоящему пробудить сознание человека, и только в пространстве любви, связывающей всех близких людей, может нормально развиваться ребенок, упорно подчиняя себе собственную природу. Именно так, с помощью других людей, ребенок побеждает в себе как жестокость зверя, так и животную форму сексуального поведения. Самец, глядя на отца, превращается в сильного и благородного мужчину, а самка в прекрасную и обязательно мудрую женщину, мечтающую стать матерью.

К сожалению, мир сегодня переживает тяжелейший культурный кризис, когда меняется способ жизни людей. Но как бы не стремились нынешние властные собственники подчинять себе Человека, заползая со своей расчетливостью и примитивной моралью в самые интимные уголки его жизни, им не победить и не уничтожить настоящую любовь.

Разрушение семьи, в том числе с помощью этих брачных договоров, утрата традиций семейных и вообще человеческих отношений — наносит смертельные раны нашему обществу, нашему слабеющему «Мы».

Я не хочу говорить про деньги и современное ростовщичество, прибыль, торговлю и прочие атрибуты новой жизни, в которой человеку доброму и честному, достойному и любящему беззаветно уже не остаётся места. Не хочу говорить, потому что не хочу верить самому себе. И ты не верь, потому что любовь и добро всё равно победят.

Я понимал, что сказал совсем не то и не так, как было нужно, что девочка ждала поддержки, а не бессильной жалобы старшего. Но я не мог остановиться, пока не договорил. Потому, что я не мог врать Софии, потому что я слишком уважал и любил этого маленького, но уже такого большого человека.

Выбор

Если бы меня спросили, люблю ли я осень, то в такой день, мрачный и серый, насквозь пропитанный ледяной сыростью, я бы наверное сказал «нет». Да и как ещё отнестись к этим пронизывающим порывам ветра, хлещущим тебя по щекам, несмотря на поднятый воротник куртки. А ведь несколько часов назад, когда я шел в библиотеку, солнце было тёплым, а редкие облака белыми и лёгкими.

— А ты чего без зонтика, — раздался рядом голос племянницы, — и без кепки любимой?

— София! Ты-то откуда в такую жуткую погоду? Неужели из школы так поздно? Когда в обед я вышел из дома, было ещё лето, вот я и оделся соответственно.

Обмениваясь малозначительными фразами, мы скоро добрались до нашего дома. Кирпичный, построенный ещё в дореволюционные годы, он все ещё выглядел крепким и надежным на своем высоком, в пол-этажа цоколе. Укрывшись на маленьком тесном крыльце, мы некоторое время наблюдали за усиливающимся дождём и набирающим силу потоком воды, вытекающим на улицу из узкого двора.

— Давно хотела тебя спросить, за что ты так любишь библиотеку, что чуть ли не каждый день сидишь там? По-моему тебе и дома никто не мешает, и книг у тебя полно, и интернет.

— Ты права, конечно, но библиотека для меня не столько источник информации, сколько особое место, где я не только могу, но и хочу работать. Это что-то вроде храма, где витают духи великих авторов, где собираются единомышленники и где как знак взаимного уважения царит тишина.

— Возьмешь меня с собой в следующий раз?

— Конечно. Но имей в виду, что там не принято разговаривать. Только в холле.

Прошло несколько дней и я снова собрался в библиотеку. Одевшись и сунув с сумку ноутбук, я вдруг вспомнил о просьбе Софии. Зная, что племянница ничего не забывает и решений своих обычно не меняет, я позвонил в дверь соседней квартиры. А спустя пять минут, мы с ней уже выходили из дома. Погода на этот раз была хоть и прохладной, но солнечной и даже ласковой. Наверное из-за едва заметного ветерка, от которого не пришлось даже укрываться воротником.

— А чем ты сейчас занят? — поинтересовалась София — Ты уже сто лет мне ничего не рассказывал про свою работу.

Вопрос касался, конечно, не преподавания в академии, а моих научных текстов и литературных опытов. К последним я относился не слишком серьёзно, оставаясь в глубине души уверенным в правоте утверждения «если можешь не писать, не пиши!».

Я начал рассказывать про тенденции в развитии системы расселения и проблемах современного города, но София вежливо остановила меня, попросив поведать сначала про какую-нибудь литературную идею. Я сделал вид, что задумался, но она, внимательно посмотрев на меня, со смехом потребовала:

— Нет, дядя, ты уж колись, нечего хитрить с любимой племянницей!

Если мне и удавалось провести Софию, то лишь в самом раннем её возрасте, да и то по мелочи. На всякий случай, я тяжело вздохнул и признался.

— Решил написать фантастическую повесть о встрече землян со старшими по культуре.

— С инопланетянами?!

Глаза Софии загорелись любопытством, и я понял, что бросить эту затею мне теперь уже не удастся.

— Ух ты! — добавила она — А они у тебя с хвостиками или с хоботками?

Повеселившись немного со своими предположениями, она уже почти серьёзно спросила

— А всё же, кто с кем у тебя будет воевать? Ведь без этого бестселлер сегодня не получится. Нельзя без угрозы человечеству, без вероломного вторжения и без несокрушимого супер героя, способного набить физиономию самому продвинутому завоевателю галактики. Или ты нашёл другой ход к сердцу современного читателя?

— Знаешь, дорогая племянница, я совершенно не сомневаюсь, что ты сама в состоянии ответить на все эти вопросы. Хотя не скрою, что именно одна из форм такого ответа и легла в основу сюжета, над которым я ещё размышляю.

— Но ты ведь уже пишешь?

— Ну, да — снова признался я, — вчера начал вторую главу. Но не факт, что я сохраню написанное. Поведение персонажей мне не очень нравится, и я пока ничего не могу с ними поделать.

Но вот мы и пришли. Заходи. Гардероб справа, в углу.

Пройдя необходимые процедуры и получив книги, мы тихо вошли в мой любимый читальный зал и уселись за соседние столики. Народу здесь было не много, в основном люди взрослые и сосредоточенные, привыкшие к работе с книгами. Несколько студентов, устроившихся в дальнем углу у больших окон со светлыми шторами, тоже старались выглядеть серьёзно, но время от времени они обменивались взглядами, которые сразу выдавали состояние их душ, измученных непролазными текстами и неподъёмными фолиантами.

Следующие два часа я провёл в обществе своевольных героев своей повести, слова и поступки которых сегодня меня вполне устраивали. В то же время, я немного устал наблюдать за ними, переживая каждый шаг и наконец откинулся на спинку стула, уставившись в окно и стараясь отвлечься от фантастических событий.

Тем временем София была погружена в чтение какой-то книги. Три другие, которыми она вооружилась, лежали на краю стола нетронутой стопкой.

Заметив, что я закончил работу, она неохотно, как мне показалось, закрыла потрепанный томик. «Вино из одуванчиков», прочитал я на обложке и немного позавидовал племяннице, которая провела целых два часа в замечательном мире Рэя Брэдбери.

— Как тебе книга, — спросил я Софию, как только мы вышли на улицу, — понравилась?

— Давно! — Хмыкнула она — Или ты думаешь, что я её первый раз в руки взяла? Я с Брэдбери познакомилась года два назад, а «Вино из одуванчиков» — моя любимая. Сейчас приду домой и обязательно дочитаю.

— А как тебе вообще библиотека, читальный зал?

— Честно?

Я кивнул.

— Если бы ты раньше меня с собой взял, я бы уже давно туда жить переехала. Как это здорово, когда люди умеют молчать! Только тебя это не касается, не надейся! Ты расскажешь мне про своих братьев по разуму? Ну, пожалуйста, Влад!

— Хорошо. Но учти, что мне придется что-то выдумывать на ходу, а текст повести в окончательном виде будет совсем другим.

— Я слушаю, — прервала моё вступление София, — рассказывай!

Неизвестный объект просто появился вдруг в определенной точке пространства. Не прилетел, как все прочие космические объекты, а именно появился. И теперь не торопясь летел к Земле. То, что объект искусственный, сомнений практически не было, а вот что он собой представлял было не ясно. Все характеристики, которые удалось зафиксировать, были нестабильны, словно он постоянно менялся, но расстраивались по этому поводу лишь специалисты. Интерес населения к необычному явлению, в силу отсутствия новой информации, постепенно угасал и вскоре сошёл на нет. А между тем в библиотеке города Н появился новый читатель.

Событию этому никто не придал значения. Библиотекарь, молодая женщина с редким нынче именем Глафира, заполнила формуляр и выдав требуемые книги читателю, тут же о нём забыла, вернувшись к своему богатому маникюрному набору. Лишь несколько дней спустя, она отметила про себя, что этот мужчина уже больше недели приходит каждый день, в одно и то же время.

Некоторую странность в поведении нового читателя первой заметила студентка журфака Настя, — внимательная и улыбчивая девушка, с цепким взглядом черных, чуть раскосых глаз. Сначала она обратила внимание на то, что одежда его изо дня в день не меняется даже в деталях. При этом и черная водолазка, и лёгкая коричневая куртка, и темно-серые брюки оставались идеально чистыми и какими-то неестественно гладкими. Размышляя об этой интересной, как ей показалось, особенности и приглядываясь более внимательно к соседу, она обнаружила нечто ещё более странное. Книги он просто листал, глядя при этом в одну точку, а не водя глазами по строчкам, как все нормальные люди. Листал быстро, лишь иногда задерживаясь на какой-то странице. Вскоре сомнений не осталось, — человек не читал. И было в нем что-то такое, что вызывало у Насти не столько интерес, сколько внутреннее беспокойство.

Будущая журналистка не долго терзалась сомнениями. Явившись однажды пораньше, она дождалась появления странного читателя и сразу атаковала его первым из заготовленных вопросов.

— Скажите, пожалуйста, как вам удаётся читать с такой невероятной скоростью?

— А вы так не умеете? — с искренним удивлением, вопросом на вопрос ответил странный читатель, — Это же так просто.

Подумав немного, он продолжил тихим и одновременно выразительным голосом, глядя на Настю живыми и вполне подвижными голубыми глазами с каким-то необычным, трудноуловимым оттенком.

— Я изучаю вашу замечательную литературу, но как всегда, плохо подготовился к визиту. — С виноватым видом он развел руками. — И опять представиться забыл. Моё полное имя очень длинное, а короткое, которым пользуются мои друзья, Кролин. С буквой «н» на конце, потому что с буквой «к» получается Кролик, а это, по-моему, смешно. А как вас зовут?

Настя во все глаза смотрела на своего нового знакомого и не сразу ответила.

— Ой, простите, — пролепетала журналистка, — я Настя…

— Нас-тя, — повторил её странный собеседник, будто пробуя на вкус слово, — красивое имя, мне очень нравится. А теперь, если вы не против, я немного почитаю.

Кролин прошел на свое обычное место, опустился на стул и раскрыл первую книгу. «Сказки народов мира» прочла Настя на обложке большого подарочного вида издания.

Так получилось, что из библиотеки они вышли вместе. Кролин, оказывая даме положенные знаки внимания, был неловок и от того постоянно смущался. Настя же, пытаясь придумать хоть какое-то объяснение происходящему, терялась в догадках и предположениях.

Так дошли они до ближайшего перекрестка, где Настя должна была свернуть направо, к своему университету.

— Мне туда, — махнула она рукой в сторону современного здания, которое почему-то считалось красивым, — на пару нужно успеть. До завтра, Кролин!

— Погоди, Настя! А можно тебя попросить об одной маленькой услуге?

— Конечно, говори!

— Дело в том, что я бы хотел сегодня слетать к себе, и чтобы затем проще было вернуться, нужно где-нибудь рядом оставить портик. Ну, ты понимаешь. А иначе меня может занести невесть куда. Со мной уже случалось…

Кролин, кажется, окончательно смутился, особенно после последнего признания. Между тем Настя, от которой ждали сочувствия, ничего ровным счетом не поняла, но на всякий случай кивнула головой.

— Ну конечно, Кролин. О чем ты говоришь! А где этот портик? Он большой?

Теперь уже Кролин посмотрел на Настю с удивлением, и покачав отрицательно головой, успокоил

— Да нет, обычный. Зачем мне большой? Я вообще здесь один…

Он протянул открытую ладонь, на которой лежал маленький металлический диск с серой матовой поверхностью. В центре было круглое прозрачное окошко, сквозь которое виднелось какое-то цветное изображение. Настя взяла в руку предмет, оказавшийся неожиданно тяжелым, и глянув в отверстие сверху, вдруг ясно увидела живой улыбающийся портрет Кролина с аккуратной красивой прической.

— А что я должна сделать?

— Нет, нет! Делать ничего не надо. Просто завтра, когда ты придешь в библиотеку, портик должен быть с тобой, чтобы я мог сориентироваться.

— А ты меня можешь видеть через это окошко?

— Ну, конечно. Это же портик. Если ты позовешь меня по имени, мы сможем даже разговаривать. Правда, небольшая задержка в этой модели ещё чувствуется.

Шли дни. Портик оставался у Насти, а Кролин каждый день появлялся в библиотеке, располагаясь с книгами в читальном зале и начиная их терпеливо листать. Несмотря на давно состоявшееся знакомство, Настя мало что узнала о странном читателе. Он же, кажется, всё больше замыкался в себе, стал неразговорчивым и каким-то особенно грустным.

Впоследствие Насте показалось, что она предчувствовала события, которые начались во вторник, как раз накануне потрясшего весь мир известия о приближающемся к Земле с огромной скоростью новом космическом теле и о неизбежности катастрофы. Портик, лежавший как обычно в Настином рюкзачке, вдруг подал голос. Вернее, голос с его помощью подал Кролин. Услышав призыв своего странного знакомца, донёсшийся из прихожей, Настя вскочила, чуть не опрокинув чашку с горячим чаем, и выбежала из кухни.

— Настя! Отзовись, пожалуйста! — негромко, но настойчиво и даже требовательно звал Кролин.

Схватив рюкзак и нащупав на дне тяжелый диск, Настя вынула портик и тут же столкнулась с напряженным взглядом его хозяина.

— Настя, это очень срочно. Мне нужно объяснить… Я должен был ещё два дня назад, но было так интересно и я забыл… Можно я прямо здесь выйду?

— О боже! Откуда ты выйдешь?

— Как откуда? Из портика, конечно, — сказал растеряно Кролин и почти шёпотом повторил просьбу, — Можно?

— Да конечно, чего ты спрашиваешь! Давай, выходи!

Настя была уже, кажется, готова к любому сюрпризу, но когда кто-то сзади тронул её за плечо, она всё же вскрикнула. А резко повернувшись и увидев Кролина, она уже совсем тихо произнесла

— Ой! Это ты?!

— Да, Настя, это я. Просто забыл пройти адаптацию, да и не до того сейчас. Давай сядем, если можно, и я всё тебе объясню.

Стройный, ставший заметно выше, молодой человек с лицом Кролина, но в светлой облегающей одежде необычного фасона, рухнул в кресло и только теперь видимо заметил прямоугольный зеленоватого цвета пенал, который держал в руке.

— Забыл про адаптацию, забыл положить на место адаптер, всё забываю, как только начинаю читать. А тут ещё и это…

— Послушай, Кролик, объясни толком, что у тебя случилось. А заодно и всё остальное. Ты что, не понимаешь, что выглядишь как инопланетянин какой-то!

— Кролин, — тихим голосом поправил Настю гость, — но это сейчас не имеет значения. Да, нужно действительно, всё объяснить. Иначе не получится и даже ты не поверишь.

Кролин глубоко и горестно вздохнул, затем, прикрыв глаза, начал странный, невероятный рассказ.

— Мне трудно свыкнуться с тем, что многие вещи, обычные среди моих соплеменников, кому-то не знакомы и кажутся необычными. Из-за этого я уже попадал в неловкие ситуации. Наверное, если бы я не был литератором-исследователем самого высокого уровня, меня никто и никогда не послал бы в экспедицию. А это было бы ужасно!

Но я, кажется, опять не о том… Настя! Во-первых, я не инопланетянин в том смысле, который вы вкладываете обычно в это слово. Хотя нам и приходится бывать в разных далёких местах, мы, мой народ тоже земляне. Ты же видишь, что я такой же, как вы. То есть, существуют отличия, которые связаны с адаптацией к разным условиям, но они искусственные и совсем не заметны.

Наши предки давно покинули Землю. Вскоре после событий, весьма схожих с теми, которые, как я теперь понимаю, переживает ваш мир сейчас. Правда, мы к тому моменту уже осознали, что вся настоящая сила и все главные ресурсы находятся не в банках и не в недрах планеты, а в людях. Общество тогда сосредоточилось на творческом развитии детей и эффект не заставил себя ждать. Качественный рывок, который произошёл во всех сферах жизни, позволил нам оставить Землю, страдающую от людских пороков.

Да… Прошло много времени, но мы никогда не теряли свою космическую родину из вида, стараясь оградить её по возможности от разных неприятностей. Вот и теперь, когда стало ясно, что эта комета движется прямо к вам, мы организовали очередную экспедицию, чтобы предотвратить катастрофу. Это не сложно, просто нужно немного время, чтобы создать специальную энергетическую оболочку вокруг планеты. Комета изменит траекторию и улетит. А проблема в том, что когда наш корабль начнет формировать спасительное поле, он не сможет тратить энергию на собственную защиту. И так до тех пор, пока комета не свернёт.

— Так это же замечательно! Значит, мы спасены! Чем же ты так огорчён, Кролик?

На этот раз Кролин печально вздохнул и не стал поправлять Настю.

— К сожалению, всё не так, как должно было быть! И я не знаю, что делать. Ваши правительства, к которым обратился корабль, отказались выполнить просьбу по дезактивации каких-то видов оружия, которое зафиксировали наши автоматы. А в таком состоянии при столкновении кометы с защитным полем возникнут эффекты, которые приведут к взрыву большинства арсеналов и планета всё равно погибнет.

Кролин обхватил голову руками и некоторое время сидел, упершись локтями в колени. Затем вдруг выпрямился в кресле и посмотрев горестно на Настю, продолжил

— К сожалению, и это ещё не всё. Корабль передаёт, что некоторые горячие головы решили, будто угрозу для вас представляет именно наш корабль, и теперь они собираются наносить ракетные удары как по этому спасительному механизму, так и по приближающейся комете!

Это просто безумие, но я не знаю, как его остановить!

Скажи, Настя, ты можешь мне объяснить, почему мирный спасательный корабль нужно объявить вражеским и пытаться уничтожить, несмотря на то, что вся информация была передана в полном объёме и на нескольких языках и что опасность, от которой вас пытаются уберечь, очевидна для всех. А, Настя? Разве я похож на агрессора, которого следует бояться и, тем более, уничтожать? Или ты мне тоже не веришь?

— Господи, Кролин, я верю тебе, конечно, хотя многого не понимаю. А может вам нужно было направить на землю делегацию, которая всё бы объяснила?

На Кролина было жалко смотреть, и Настя не знала, что её больше огорчало — космическая катастрофа, о приближении которой поведал странный гость или катастрофа в душе этого доброго и мягкого человека, исказившая черты его лица.

— Какую делегацию, Настя! Я здесь один! Второй — это андроид, образующий одно целое с кораблём. Куда я могу сейчас пойти и кто мне поверит?

Настя услышала тихий звук зуммера, заставивший Кролина вскочить с кресла и произнести какую-то фразу на непонятном ей языке. Одновременно, он проделал что-то с браслетом на запястье, и прямо перед ним в воздухе возникло изображение совершенно белого человека, будто слепленного из снега и света. Всё до мельчайших деталей, от обуви до ресниц было белым. И только глаза, спокойно и даже ласково глядящие на Кролина, были серыми.

— Что ещё случилось, Ликон? — обратился к нему на русском языке Кролин.

— Есть ещё один вариант развития событий, — заговорил виртуальный андроид, — который я проверил. Если земляне уничтожат наш корабль ядерным зарядом в момент, когда комета будет находится достаточно близко, взрыв самого корабля сможет отклонить её траекторию. Наша основная цель будет достигнута. Все люди, включая экипаж корабля в вашем лице, останутся живы.

— А на чём я вернусь домой? — без энтузиазма спросил Кролин.

— На одном из кораблей, которые в будущем возможно прибудут на орбиту Земли с любыми другими миссиями. Информацию о том, что экипаж остался на Земле мы передадим в центр, а оба варианта спасения планеты отправим на Землю немедленно.

На принятие решений осталось семьдесят два часа и тридцать четыре минуты.

Ликон замолчал и спустя несколько секунд исчез.

Кролин одернул рукав и медленно поднялся. Помолчав несколько минут, он снова заговорил, уже более спокойным голосом.

— Если бы я понимал, на каком основании нас принимают за врагов, что заставляет делать такие ужасные выводы, я бы искал и может быть нашёл аргументы в пользу разумного решения. Но я не знаю причину этой агрессивности, а мой единственный аргумент это правда. Что ещё я могу сказать людям, которые, скорее всего, просто не станут меня слушать, приняв за сумасшедшего.

Конечно, я мог бы просто улететь, если бы не был человеком. Хотя даже мой андроид, если не будет соответствующего приказа, не покинет ситуацию, в которой есть шанс спасти людей даже ценой собственного существования.

— А может быть земные ракеты смогут отклонить комету? А вы полетите домой, — прошептала Настя.

— Не смогут.

Голос Кролина прозвучал твердо и даже жёстко, заставив Настю глянуть на него с удивлением.

— Тогда тебе придется выбирать, — медленно проговорила Настя, подойдя к Кролину и осторожно взяв его за руку.

— Нет Настя, выбор я уже давно сделал. Мы все его сделали. Теперь ваша очередь.

— Ты что замолчал? — дернула меня за рукав София. Ну, Влад!

— Мы уже пришли, София. Да и темно уже, и родители переживают. Может отложим до завтра?

— Насупившись обиженно, София махнула мне рукой и легко взбежала по лестнице на второй этаж. Хлопнула дверь и я остался один.

А пару дней спустя улыбающаяся племянница зашла ко мне в гости и с порога заявила:

— Я знаю, чем всё кончилось. Хочешь, расскажу?

— Ну конечно, обрадовался я. Только присядь, пожалуйста. Тебе чай или кофе налить?

— Потом! — отмахнулась София, — Слушай!

Прошёл месяц. Двое стояли на балконе, держась за руки и глядя на огромную, красивую до чертиков Луну.

— Вон там, немного правее, — сказал он, — через 10, 9, 8 … секунд. Вспышка была достаточно сильной, чтобы её можно было заметить невооруженным взглядом.

— Ну вот, Ликон улетел с чистой совестью, — сказала она, — а ты говорил, что нет выбора. А ведь мог тоже улететь, а меня бросить.

— Нет, не мог. Я же сказал, что у меня нет выбора.

— Я знаю, Кролик, — прошептала Настя, прижавшись к любимому.

Диалог

Откинувшись на спинку стула, София смеялась весело и заразительно. Все сидящие за обеденным столом тоже улыбались, поддерживая веселое настроение одиннадцатиклассницы, и все ждали продолжения её рассказа об очередном школьном дне.

Нельзя сказать, что ситуация была необычной для нашего родственного сообщества, в котором застолье было, кажется, главной и всеми любимой традицией. София с родителями и мудрой бабушкой Олей жили в относительно небольшой четырехкомнатной квартире, где была замечательная гостиная-столовая с большим массивным столом, такими же стульями и портретами предков на стенах. А поскольку жили мы по-соседству, на втором этаже старого кирпичного дома, то и я частенько оказывался за общим столом на правах дяди Софии и, по общему мнению, её старшего друга.

— Представляю, с каким облегчением вздохнет наша директриса, когда я, наконец, закончу школу! — заявила моя племянница, с хрустом раскусив яблоко, и сразу смутив и встревожив родителей.

— София, девочка, не пугай нас, ради бога! Что ты опять учинила?!

— Да ничего, мамочка, я не сделала. Просто задала вопрос нашему гостю, который читал лекцию в рамках профориентации. Нам сказали, что это талантливый молодой профессор, который защитил докторскую диссертацию в двадцать девять лет. Он действительно молодой, умный и, наверное, очень уважаемый. Рассказывал нам о психологии и современных методах управления персоналом, и уговаривал идти учиться на современных руководителей. Мы его внимательно слушатели, а потом девчонки поинтересовались, как он относится к искусственному интеллекту и какую роль по его мнению займут завтра роботы в сфере производства. Он обрадовался и много чего наговорил, но в основном про то, что роботы уже вытесняют из сферы занятости разных исполнителей. И тогда я поинтересовалась, а что будет делать он сам, когда лишится исполнителей; какую профессию себе выберет. Он стал чего-то объяснять, но это было неубедительно и скучно. Может, конечно, мы его просто не поняли.

— Боже мой, София, ну когда ты научишься придерживать свой язычок?! — всплеснула руками Валентина и бросила быстрый взгляд на мужа.

— Мама! Но нам же предложили задавать вопросы! Я что, должна была спросить женат ли он или про его гастрономические предпочтения? Почему нужно прикидываться восторженной дурочкой?

— Не надо дурочкой. Иногда можно просто промолчать.

— Ну да! Все сразу подумают, что я захворала. Ещё скорую вызовут. Пап, ты тоже считаешь, что молчать полезнее?

— Я считаю, — заговорил папа Антон, с трудом погасив улыбку — что ты у нас большая умница и наверняка сама понимаешь, что нужно уметь и говорить, и молчать. А вот чувство меры между тем и другим это уже признак мудрости, которая приходит с годами.

Антон, человек решительный и твердый в своих убеждениях, с круто вырубленными чертами лица и почти таким же характером, был обычно на стороне дочери и в большинстве случаев одобрял её поведение. Что же касается меня, то в подобных пикировках я старался не участвовать. Родители ценили такую сдержанность, но, каждый в отдельности, временами заводили со мной разговор о дочери, о её возможном будущем. Я же отмечал многочисленные способности Софии, подчеркивая, что она прекрасно мыслит и в состоянии самостоятельно решить вопрос о выборе профессии или, точнее, места дальнейшей учебы.

Снова заговорила Валентина, пытаясь за деланной веселостью скрыть истинную озабоченность и тревогу за будущее дочери. Впрочем, всё это легко читалось на лице моей черноволосой красавицы сестры, казавшейся совсем маленькой рядом со своим Антоном.

— Доченька, но ты же должна занять такое положение в обществе, чтобы тебя уважали и труд твой ценили. И зарплата нужна достойная..

— Знаешь, мамочка, для меня нынешнее общество, это множество людей построенных в пирамиду по принципу подчинения. Одни командуют другими. У тех, кто выше, больше власти, а у кого больше власти у того больше денег. Сегодняшний профессор учил, как забраться повыше, чтобы оттуда.. ну в общем понятно. А я, пока книги умные читала, да людей умных слушала, начиная с вас, мамочка и папочка, поняла одну простую истину, что человеком, если он действительно человек, управлять не нужно. Вернее, нельзя! Человеку нужно помочь вынырнуть на поверхность человеческой жизни, чтобы он мог оглянуться и увидев интересный берег красивый или маяк, плыть к нему. Лучше вместе с друзьями, чтобы помогать друг другу не утонуть.

В общем, разговор за столом, продлившийся еще около получаса, лишь добавил беспокойства матери и, кажется, никак не отразился на позиции Софии. Когда после обеда все расходились по своим делам, я тоже отправился к себе, собираясь поработать над статьёй об образовательном пространстве города. Уже закрывая за собой дверь, я услышал голос племянницы и обернулся.

Высокая, в лёгком коротком полупальто тёмно шоколадного цвета, с кажущейся небрежной стрижкой и проницательным взглядом лукавых глаз, она выглядела человеком, рассуждать о самостоятельности которого было как минимум поздно.

— Влад, подожди секунду! Вот, посмотри, пожалуйста.

Она протянула мне несколько страниц с распечатанным текстом. И помахав рукой побежала вниз по лестнице.

— Вечером поговорим! — донеслось снизу, хлопнула входная дверь и снова стало тихо.

Усевшись в кресло, я стал просматривать полученные от Софии листки. Здесь было несколько симпатичных коротких литературных зарисовок, затем следовали рассуждения, которые меня особенно заинтересовали. «Семья» — было крупно выведено от руки. Первую букву украшал тщательно прорисованный растительный орнамент. Зная любовь Софии к рисованию и некоторые её привычки, я догадался, что она довольно долго размышляла перед чистым листом.

Подвинув кресло к окну, манившему картинкой солнечного денька, я несколько раз внимательно перечитал страницы с плотным текстом, напечатанным десятым кеглем «Корпусом». И в очередной раз мне стало ясно, насколько глубже тщательно сформулированные суждения и мысли моей племянницы, чем те ироничные высказывания, которые спровоцированы попытками старших поучать и тем более порицать её.

София размышляла о роли отца в семье, а поскольку мы уже говорили об этом раньше, я сразу отметил изменения в её позиции, ставшей глубже и серьёзнее. Настолько, что я даже решил пройтись, поскольку так мне всегда лучше думалось.

Одевшись, я вышел из дома и направился к обласканному ещё слабым солнечным теплом бульвару, обычному месту моих прогулок. Ни ветра, ни шумящей толпы прохожих не было, и я без помех погрузился в размышления.

Первая мысль Софии состояла в том, что старший человек для младшего это не только образ собственного будущего, но и возможность сформировать свои жизненные ориентиры. «Хочу или, наоборот, не хочу стать таким же, похожим на него». Младший же для старшего тоже не менее важен, поскольку, по мнению Софии, может служить для него живым ответом на вопросы о том, почему сам взрослый оказался именно таким, как это всё произошло и что ещё можно поменять, исправить. Главным же было то, что она сумела разглядеть потребность этих двоих друг в друге, их особое, совершенно необходимое для развития обоих единство.

Рассуждениям об отце племянница придала особое значения. Мысли формулировались четко и, кажется, даже осторожно, что явно объяснялось бережным отношением к самому любимому родителю.

Раньше семейный уклад опирался, по мнению Софии, на сформированный веками образ главы семьи, патриарха, укорененный в сознание ребёнка вместе с другими традиционными представлениями. Теперь же многие традиции просто устарели. Современный глава семьи, положительное представление о котором у ребенка изначально формирует мама, должен постоянно оправдывать поступками свое место во главе семейного стола. И в конце текста София заключает, что на основе старых традиций должны формироваться новые культурные потребности друг в друге, а не право управлять другими членами семьи.

Я сидел и размышлял о феномене моей племянницы, сочетающей в себе подростковую ранимость и порой раздражительность с какой-то удивительной проницательностью, когда меня вдруг окликнул Антон.

На лице отца Софии не было и следа того беспокойства, которое терзало Валентину. Усевшись рядом со мной и глянув на листки в моих руках, он спокойно поинтересовался, что нынче пишет дочь. Это был уже традиционный для наших давних доверительных отношений вопрос, и я, не показывая ему сам текст, поведал о новой ступени в формировании мировоззрения его дочери.

— Послушай, Влад, а ты сохраняешь её тексты? Со временем, я думаю, они для самой Софии обретут большую ценность.

— А как же иначе? Всё это — богатство, пока не оцененное, но которое безусловно ещё сыграет свою роль в её жизни.

— Знаешь, я уже несколько дней собирался поговорить с тобой вот о чём. Мне предложили двухлетнюю стажировку в Штатах, в Калифорнийском университете. Ты понимаешь, насколько для меня это интересно и важно, учитывая имеющуюся там экспериментальную базу. Один я, конечно, не поеду. Баба Оля, слава богу, крепка и вполне сможет обойтись пока без нас. А вот София не хочет даже слышать об американском вузе, хотя с английским языком у неё совсем не плохо. Может ты поговоришь с ней как-нибудь осторожно? Похоже, это для меня последний шанс.

Неожиданно подул холодный и порывистый ветер. Я глянул на небо, затянутое тяжёлыми мрачными тучами и подумал о том, что на сегодня хорошая погода закончилась. Впереди явно был дождь и стоило поторопиться. Антон, который уже успел замерзнуть в своей ветровке, махнул призывно рукой и энергично зашагал в сторону дома, заставив и меня поспешить.

— Конечно, я поговорю с Софией, но вовсе не уверен, что сумею её переубедить. Думаю, её протест это далеко не каприз.

Добравшись до дома и ещё раз пообещав Антону рассказать Софие о заманчивых перспективах обучения в Соединенных штатах, я закрыл за собой дверь.

Видимо простудившись, к вечеру я почувствовал себя неважно. Валентина глянула на мои гланды, потрогала лоб и заявила, что жить я буду, но пить таблетки и полоскать горло всё равно должен вовремя. Приготовив всё, что нужно для лечения и оставив блюдо с румяными пирожками, которые виртуозно пекла баба Оля, сестра ушла. А около девяти вечера в дверь позвонила София. В глазах её была тревога, а в голосе появилась позабавившая меня материнская нотка.

— Ну вот, тебя уже нельзя одного оставить! Ты что, под дождем гулял?

Убедившись, что я выполняю все предписания Валентины, София уселась в кресло и сразу ошарашила меня вопросом.

— Будешь меня агитировать за американский вуз? Давай, послушаю.

— Почему ты так решила, София? Я ведь ещё ни слова не сказал ни за ни против?

— Да потому, что раз отец загадочно молчит и спросил только, намерена ли я тебя проведать, значит он передал полномочия тебе и теперь ждёт результата. Или я ошиблась?

Честно говоря, я слушал Софию с удовольствием. Разобраться в ситуации было, конечно, не трудно, но у неё это получилось и легко, и весело. Хотелось бы ещё понять, что она надеется услышать и о чем говорят весёлые лукавые чёртики, прыгающие в её чуть сощуренных глазах под неизменной чёлкой.