Бесплатный фрагмент - Беседа о рождественском посте

Мы вновь в очередном году своей земной жизни вступаем в благословенное время подготовки к Рождеству Христову — в Рождественский пост. Христос рождается! Чем мы знаем об этом? Слышали, читали, на службах бывали… И только? А в своем опыте, в своей жизни, через свое заново во Христе рождение знаем? Когда мы через Христа, еще больше — во Христе заново живем. И началом тому было бы каждого из нас в Рождестве рождение. Когда Рождество Христово мы узнали через Рождество в Нем. Открывая время Рождественского поста, Церковь зовет нас этот опыт пережить вновь, как и в прошлом году. Как мы можем это сделать?

Если читать о Рождестве, слышать, быть на богослужениях и получить впечатление о нем — это быть и оставаться в пределах человеческого опыта. Что в них будет божьего? Ничего. Даже если от них дух захватывает. Но в Рождестве Христа родиться — это только вместе с Ним, от Него и через Него возможно. По-другому никак.

«Я познал Тебя, — говорит на Тайной вечере Господь Отцу Небесному в присутствии учеников

Своих, — и сии познали, что Ты послал Меня. И Я открыл Имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них» (Ин. 17, 25—26). Повернувшись к Своим ученикам, сказал: «А теперь иду к Пославшему Меня… Если Я не пойду, Утешитель не придет к вам, а если пойду, то пошлю Его к вам… Он, дух истины, наставит вас на всякую истину… От Моего возьмет и возвестит вам» (Ин. 13.7, 5, 16).

«От Моего возьмет и возвестит вам». Много людей искренних и вполне церковных, полагает, что пост — это время отношений с пищей и другими возбудителями страстей. Но мало людей, даже и церковных, которые знают, что пост — это, прежде всего, отношения со Святым Духом. Он есть свет миру, Он возвестит… И без Него всё знание о Боге и о Церкви останется для людей в границах человеческого — представлений, эмоций, фантазий. И мысли, и дела, и чувства, какими бы яркими, захватывающими и грандиозными ни были бы — всё будет, хоть и великое, но человеческое. А все труды поста — отложение скоромного, зрелищ, супружеской близости и прочее — будут всего лишь навсего вегетарианством, спартанством, симуляцией, снобизмом, а в итоге каким-нибудь утилитаризмом, т.е. извлечением из всего пользы для земного только существования.

Бог же рождается на земле возвестить об этом по-божьи. Это значит — Духом Святым. Это значит — дать людям благо. Тогда труды любого поста бу­дут вхождением в отношения с Духом Божиим. И от нас будет требоваться быть удобными для Него, чтобы Ему прийти к нам, быть легкими на подъем, на новый путь в жизни, когда Он поведет за Собою, быть искренними и не оборачиваться на молву людскую — что, мол, подумают, — когда Он возгреет в нас чувство, мысль, поступок; быть деятельно любящими и Христа, и людей, пробираясь к ним сквозь их хмурость, черствость сердца, обиженность и озлобленность, или веселую беспечность, когда через нас Дух Божий будет возвещать им приближающееся Рождество Христово. Для всего этого нам надо быть с Духом Божиим. «Да познает мир, что Ты (Отче) … возлюбил их, как возлюбил Меня… Я в них и Ты во Мне» (Ин. 17, 23).

Удобными сердцем, легкими на подъем, на новый путь в жизни, искренними без оглядки на молву, деятельно-любящими, способными возвещать приближение Рождества… Если всего лишь отчасти мы переживем что-либо из названного при том, что доныне мы этого не знали в опыте. В том и будет наше заново рождение. Одно только нужно помнить, что это будет прикосновение к тайне, тайне домостроительства Духа Святаго.

Домостроительство это совершается уже без малого 2000 лет. И мы с вами живые участники этой тайны. А когда смотрим друг на друга — то и живые свидетели того, что происходит с другим. (Здесь — «с другим» в смысле — иной или «другим» в смысле друг? Может быть «другим» в смысле «не я»? ). От нас же требовалось быть способными к восприятию благодати. «Тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы» (Ин. 17,11) «Ты дал Мне (их) от мира; они были Твои и Ты дал их Мне. Они уверовали, что Ты послал Меня. Я уже не в мире, но они в мире; и молю, чтобы они были освящены истиною» (Ин. 17. 6, 8,11,19).

Поразительно, но каждый из нас к этому восприятию пришел в определенном возрасте. Кто-то в юношеском возрасте пробудился в вере, кто-то в зрелом, а кто-то и до сих пор неверующим живет. То есть для призывающей благодати нужен не просто человек, любой из живых на земле, а нужно пришествие человека в естество, способное к восприятию благодати. Из испорченного в неиспорченное. Из неспособного подхватиться ею в способного.

Пробуждение

При всём том, что каждый из нас с детства рос, развивался, жил ради какой-то видимой цели, ради радости земной, подспудно, в нас же совершалось еще одно движение, которого мы не сознавали, о котором ничего не знали. Как семя травы, которое мы не сеяли и которое не знаем, сколько прорастало в земле, нежданно для нас вдруг проклюнулось на поверхность. А для этого почва должна была подготовиться к восприятию семени — наполниться гумусом, влагой, теплом. Так и естество наше должно было очиститься, истончиться, чтобы в какой-то день нежданно для нас воспринять семя благодати и пробудиться верою. Это пробуждение и есть видимое свидетельство нашей перемены, новизны. Видимость тайны, которая совершается в нас, и делает нас иными, новыми, не похожими на мир. Мы были в мире, но уже «не от мира, как и Я (Он,

Господь), не от мира». (Ин. 17.14)

От Духа Святого мы восприняли благодать и ею сделались новыми. Здесь два момента. Один — восприятие благодати, другой — сделались новыми. Не телом восприятие благодати и даже не душою, но духом. Должно было духом истончиться, оскудеть, обессилеть, чтобы поиск жизни и жизненности продолжался дальше не от самонадеянности, самоуверенности или личного достатка, но от пробудившегося религиозного чувства. А сделались новыми при этом не только в образе жизни, но и в потребностях, и в мировоззрении. Более того, новыми сделались в силах, в состояниях и настроениях духа. Меньше или больше — у каждого свое.

Теперь, после сказанного мы можем говорить о заново рождении, к которому Церковь зовет нас днями предстоящего или уже совершающегося Рождественского поста. Как опытно мы знаем о нем? Не можем не знать. Потому что, если Господь во что-то зовет, то Сам же и преподает нам в предваряющем опыте. Нужно только не пропускать Его поучений, уметь различить их и подхватить.

Давайте вспомним предыдущий опыт, когда и как мы восприняли благодатное касание Святого

Духа? Уже будучи верующими и живущими активной церковной жизнью.

Одни из нас в религиозных чувствах жили новизной. Так, например, побывал человек в паломнической поездке, вернулся со множеством впечатлений. Кто-то прочел о жизни верующих людей, подвижников или святых — вдохновился, воодушевился их жизнью. Кто-то встретился с верующим человеком, удивился его нравственной и духовной красоте. Пройдет время. Отдалится в память прошлого удивление, угаснет воодушевление, забудутся впечатления. Но останется религиозное чувство, которое, оказывается, было при всем при этом пережито. Это чувство иной глубины религиозной жизни. При этом могло расшириться пространство религиозного восприятия мира, событий. Появиться понимание чего-то еще, что раньше оставлялось без внимания.

Другие в житейской суете испытывая разные нужды, в какой-то из них обратились к Богу, стали просить и пережили Его участие. Господь помог им. Только раньше, когда они получали помощь от Бога, они радовались тому, что земная нужда их устроилась, может быть даже и благодарили Бога и что-то благодарственное Ему делали (свечку, молитву, молебен), а, получив, еще увереннее отдавались своим земным делам, радуясь их успешности и тому, что Бог помог. Но однажды, получив просимое, неожиданно для себя они остановились перед Тем, Кто им помог. Не участие Его восприняли и остались сами с собою, со своими земными нуждами и успехами, но восприняли Того, Кто поучаствовал. Встретились с Ним, с Его милостью, любовью, Его прощением. А дела и просимое отошли на задний план, сделались несущественными, мелкими. Возможно, это был маленький опыт богопознания, всего лишь первое впечатление, далекое от того, что описывают святые. Но этот опыт познания Бога был.

Третьи в болезнях изнурились духом. Не только телом истончились, но и духом. Настолько, что оказались способными позвать священника, или стали думать не о смерти, но о том, что будет за нею, или пережили горечь, раскаяние за прожитую жизнь.

Четвертые истончились духом в поисках истины. Искали ее в философских трактатах. Потом вникали в ветхозаветные писания, в писания святых отцов. Открывали для себя всё новые и новые содержания истины. Ради этого и дипломов в кармане набрали кучу. А чувство, что нашли истину, не приходило. Напротив, вот уже и усталость от содержания стала посещать или радость от очередных открытий стала соседствовать с тревогой, что гаснет живое чувство веры, что покаяние давно уже остыло, что разумная жизнь, умножаясь и углубляясь в содержаниях и возвышенных чувствах, всё дальше отстоит от доброделания и давно уже потерялся вкус к нему. Это чувство тревоги, томления, тоски по Богу, не по истине о Нем, а по Нему Самому и по жизни по Нему и с Ним. Оно одно только дорогого стоит. И если есть оно, значит еще жив человек. И в одном только этом чувстве, сохранении или появлении его вся новизна и зановорождение человека могут содержаться.

Пятые истончились духом, пребывая в служении. Регента, певчего, алтарника, швеи, иконописца, строителя храмов, дьякона, священ­ника. Те и другие, трудясь над усовершенствова­нием своего служения, искренне полагали свои силы на улучшение его внешних характеристик. Но однажды появилось чувство, что есть еще что- то, помимо внешней красоты, образности, чинности, порядка. В это время регенты и певчие наткнулись на знаменное пение, о котором слышали, но не придавали ему значения. А тут прочли в книге: «Именно в богословской насыщенности и неразрывной связи знаменного пения с опытом молитвы, принципиально безэмоционального, лишенного какой бы то ни было чувственности, заключается его главное до­стоинство. Это то пение, которое существовало на Руси на протяжении многих столетий и во все века считалось канонически правильным, истинно церковным, а потому — единственно допустимым при богослужении. В XVIII веке оно было вытесне­но партесным пением, когда в эпоху «итальянского пленения» (т.е. в XVIII — XIX вв.) стали преобладающими в клиросной практике эстетические стандарты, «согласно мирским гласоломательным пением, от своего сложения (как плод свободной творческой фантазии автора), а не от святых преданное, латинское и римское партесное вискание, святыми отцы отлученное…» [1].

Чувство, что помимо внешних чина и красоты в пении, есть еще что-то более важное, жизненное и приобретающее Бога, встретилось с этими

строгими словами и встрепенулось, ожило.

Подобным же образом и в подобном настроении иконописцы могли наткнуться на следующий текст в книге: «На иконе перед нами предстает человек, не борющийся со страстями, но уже победивший их, не взыскующий Царства Небесного, но уже достигший его. Икона — не портрет, она есть явление преображенной, обоженной твари. В ней — трезвенная, основанная на духовном опыте и совершенно лишенная всякой экзальтации передача определенной духовной реальности. Всеосвящающая благодать Духа Святого просвещает всего человека, так что весь его духовнодушевно-телесный состав охватывается молитвой и пребывает в божественном свете. Икона видимо запечатлевает этого человека, ставшего живой иконой, подобием Бога.

А так как рукописный образ исполняется иконописцем с непременным участием его души, и в изображении будет чувствоваться как душевное состояние его, так и молитвенное настроение, если оно, как какая-то искорка было в нем, то и от иконописца требуется к написанию иконы подготовленность подвигом, церковная жизнь, исполненная его личной аскезой. Знаменательно, что лучшими иконописцами были монахи. Многие из них были великими созерцателями и мистиками.

Своими корнями икона уходит в евхаристический опыт Церкви, неразрывно связана с ним, как и вообще с уровнем церковной жизни. Когда этот уровень был высок, то и церковное искусство было на высоте; когда же церковная жизнь ослабевала или наступали времена ее упадка — тогда приходило в упадок и церковное искусство. И на иконах выписывались человеческая плоть и человеческие чувственные, а порой и пошлые и тучные настроения. Икона вырастает из молитвы и без молитвы не может быть настоящей иконы» [2].

Граница между внешним и внутренним

Слова эти могут ударить по сердцу и предчувствие чего-то более важного, чем внешнее изображение, запечалуется тонкими прикос­новениями Святого Духа, заронится скорбь по Богу, и вина перед Ним, и окаянство.

Так и во всяком другом служении, какое бы оно ни было. Ревностью духовной сначала о внешнем человек приходит к той границе, за которой начинается ревность о внутреннем. Служение Богу переходит в угождение Ему. Приношение Ему результатов внешней деятельности перерастает в приношение Ему себя самого — своего сердца, ума, воли, в удобное для Святого Духа устроение себя внутреннего. Это и есть труды поста.

Подобно и то же происходит и в наших домашних отношениях с близкими. И на работе, и в гражданских собраниях, и с соседями, и на улице, и в транспорте. Время поста — это время искания отношений со Святым Духом, время ожидания обновления по благодати, заново рождения духовного вместе с нарождающимся Господом.

«Любовь ко всем святым пребывает у вас с того дня, как вы услышали и познали благодать Божию в истине. Посему мы, — говорит апостол Павел, — не перестаем молиться о вас и просить, чтобы исполнялись познанием воли Его, во всякой премудрости и разумении духовном, чтобы поступали достойно Бога, во всём угождая Ему, принося плод во всяком деле благом и возрастая в познании

Бога» (Кол. 1, 4—10). «Всякий, рожденный от Бога, не может грешить, потому что рожден от Бога» (1Ин. 9,3). Пусть помнит об этом каждый, и помнит, что «Бог производит в вас и хотение, и действие по Своему благоволению» (Флп. 2, 12—13).

Мы не знаем и не можем даже подозревать тех премудростей, к которым каждый из нас может быть призван Духом Божиим. Одно только очевидно, что призывание это происходит точно тогда, когда дух человеческий измождается или истончается до неспособности противиться Духу Божию. То есть в каких-то движениях своего духа человек уже не может надеяться на себя, делать и жить от себя. Это «не может» есть некоторая пережитая нищета, которую сам человек в своем начальном опыте может и не уразуметь как нищету духа, скорее он переживет отчаяние, скорбь неудачи, потерянность даже. Но в этих больше душевных настроениях будет еще что-то, от духа, от его нищеты, которое проявится со временем как искание выхода, как надеяние и кроткое ожидание, как упование. В это надеяние и упование в нищете кроткого духа и придет Дух Божий и подаст жизнь. Из этого начального опыта много позже вырастет делание, о котором апостол Павел говорит: «Мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога.., соображая духовное с духовным. Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно» (1 Кор. 2, 12—15).

Счастлив тот из нас, кто в опыте, пусть начально, имеет эту скрытую в духе потребность Духа Божия. Тогда время поста для него — это постоянное нахождение, искание в себе самом того устроения своих духа, воли, сердца, которыми возможно было бы приходить в сообщение со Святым Духом.

К этому добавим слова святителя Иннокентия Пензенского: «Средний между нами — тот, кто из душевного, или рабского состояния истинно и желает, и старается перейти в состояние свободы духовной. По мере желания и усилия он при содействии Духа Божия может приобретать и постепенно приобретает способность разуметь духовные истины и уразумение их доказывает действиями, составляющими жизнь в Боге» [3]. Как не лучшим временем для этого будет время долго­го поста? Сейчас Рождественского, потом Велико­го.

Какие мы все разные

И, тем не менее, к посту мы все по-разному

пришли. Кто-то, может быть, в условиях нашей «Отрады», духовного училища, пришел к посту даже с некоторым в глубине сердца страхом, мол, всё теперь будет постным — трапеза, общение, вся жизнь. Вот подвели его к посту, почти подтащили. Подтащили его же собственным согласием быть со всеми, называясь православным, его же собственным чувством необходимости следовать заданному церковным календарем образу жизни. И некуда теперь деться. Время поста неумолимо наступило. Давно отошло чувство радости от церковной жизни, воскрыленности от призывающей благодати. Наступили как будто нескончаемые будни церковного уклада, в которых сил следовать ему из года в год становится всё меньше и меньше. Вот и теперь очередной пост, как предчувствие маяты, нежизни.

Кто-то из нас, может быть до сего дня, еще уговаривал себя жить в «Отраде», оставаться в общине, но сейчас, когда наступил пост, увидел, как многие вокруг всерьез относятся к нему (посту), берут какой-то труд ради Рождества Хри­стова, пожалел, что раньше не оставил «Отраду». Подумал о городских — как хорошо им, никто их никуда не зовет, не понуждает, хотят исполнять пост — исполняют, не хотят, дают себе послабление — никто и не видит этого, никто и не укорит, вокруг все неверующие, а на их фоне и малость поста — уже пост, где уж тут дополнительные труды брать, тем более ради Святого Духа, уж очень это высоко, по нынешним возможностям совсем и далеко. «Не хотите ли Меня оставить», — сказал Господь Сво­им ученикам. И то сказал им после того, как «мно­гие из учеников Его отошли от Него и уже не ходи­ли с Ним» (Ин. 6, 6667). Слишком странными и далекими для них показались им слова о Плоти и Крови. Господь на то сказал им прежде, чем они отошли: «Слова, которые Я говорю вам, суть дух и жизнь. Дух животворит; плоть не пользует нимало. Но есть из вас некоторые неверующие» (Ин. 6, 63­64). После этих слов они оставили Его. По-видимо­му, задетыми такими словами, неверующими оказались почти все.

Может быть, и нас с вами кого-то задевает эта беседа. А труды поста все равно остаются для таких людей трудными, да и не понятными во многом, бессмысленными, потому и бессильными.

Есть, возможно, и третьи среди нас. Они спокойно взирают на происходящее. Они давно уже привыкли к церковному укладу, просто живут в нем, следуя церковным установлениям, особо не вдаваясь в смыслы, давно уже не придавая значения призывам; может быть когда- то увлеченно откликались на них, потом устали, может быть, было время и раздражались на призывы, а теперь выработали манеру слушая не слышать, видя не видеть, но внешнее положенное в меру сил выполнять. «Исследуйте писания, — говорит Господь, — ибо вы думаете через них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют обо Мне. Но вы не хотите прийти ко Мне, чтобы иметь жизнь» (Ин. 5, 39—40). «Вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он (Отец) послал. Но Я сказал вам, что вы и видели Меня, и не веруете» (Ин. 6, 29, 36). Не к нам ли относятся эти слова? Но Он же и сказал нам: «Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдет бодрствующими» (Лк. 12, 37). На возглас же: «Господи, неужели мало спасающихся? Он сказал: подвизайтесь войти сквозь тесные врата, ибо, сказываю вам, многие поищут войти, и не возмогут» (Лк. 13, 23—24). И в другом месте добавил: «Соль — добрая вещь, но если соль потеряет силу, чем исправить ее?» (Лк. 14, 34).

Четвертые из нас не могут не думать о смыслах поста, о тайне его, о событиях, которые из