Бесплатный фрагмент - Баллады, сказки, мифы, сны

Мы встретимся снова

Мы встретимся снова, пускай проплывают столетья,

И в жизни иной я узнаю тебя и приму.

И снова в объятьях твоих я проснусь на рассвете,

Средь тысячи лиц я увижу тебя и пойму..

Условности мира, его миражи, расстоянья —

Пустая забава, мы все одолеем вдвоем.

Сияние радуги после дождя и признанье,

На мокрых ладонях мы ежика в лес отнесем.

Ты помнишь, как он оказался, на нашей дороге.

Испуганный зверь о пощаде устало просил.

И кот зашипел в тишине — и гроза на пороге.

Он бегал по дому, о, как он тебя рассмешил.

Все врезалось в память — и гром, и испуганный ежик,

И наше свиданье совпало с внезапной грозой.

Но мир был прекрасен: и тихо закончился дождик,

И радуги чудо. И так мы стояли с тобой.

В сиянии сказки летело усталое время,

Оно равнодушно взирало на счастье и боль.

Внезапно приходит любовь, если даже не верю,

Высокий мужчина мне послан судьбой и грозой.

И только любовь нам подарит покой и бессмертье,

А страсть отшумит и утихнет как эта гроза.

Мы встретимся снова, пускай пролетают столетья,

И в вечности, милый, мы будем встречаться всегда.

В плену у чародея

Любимейшему Д. Фаулзу «Волхв»

Лихо построен сюжет, и страстей не унять,

Хочется знать, что в финале готовит нам он.

И ощущаю прозренье опять и опять.

Странная песня любви позабытых времен.

Странная дева во тьме — проступают черты.

Узнана всеми, но тайну до срока хранит.

Дивный художник — в экстазе судьбы и мечты.

Нас он тревожит, и в пропасть сознанья манит.

И безрассудно шагну в эту бездну с моста,

И не задумаюсь даже о той высоте.

Странная дева, чужая, иная, не та.

Снова мелькает, подобна летящей звезде.

Что в ней найду я, и что мне еще передать,

В дикую бурю все выше поднимется птица,

И упадет, но научится дерзко летать.

Скажут потом, что она не боялась разбиться.

Впрочем, какое ей дело, что скажут потом,

На маскараде веселом, меняются лица.

Вот ты с поэтом танцуешь, а это с шутом,

Надо подняться над бездной, и можно разбиться.

Жизнь безрассудна, и даже жестока порой,

Только стремимся к финалу, и снова гадаем,

С кем он останется, этот беспечный герой,

Кто его бросит, кому он улыбку подарит.

Что нам до них, только знаю, что мне не заснуть,

Вот и дошла я легко до последней страницы.

Вот и сумела в ту бездну опять заглянуть.

Вот и окончен роман, отчего мне не спится?

Три пряхи

Три девы прекрасных над миром парили вдали.

Искали напрасно и счастья они и любви.

В истерзанном мире так трудно, так страшно найти,

И пряхи устали, и сбились те девы с пути.

И нити судьбы человека отдали ему.

А сами в печали, забывшись, ушли в эту тьму.

И что ему делать с судьбою не знает с тех пор,

То бесится с жиру, то снова стреляет в упор.

То пишет доносы, то лучшие строки поэм.

О, Демон измены, измаялся бедный совсем.

И понял, что он не способен без них обойтись,

И видит, что надо вернуть и прощенья просить.

Поди же туда, а куда? И не ясно ему.

Как больно и страшно решать это все самому.

Три девы прекрасных следят за ним снова в тиши.

О, только б не продал души своей он за гроши..

О, только б остался собой, не транжиря дары,

Но слаб человек, и не знает он правил игры.

И нити судьбы выпускает небрежно из рук,

Ошибки свершает, страдает от диких разлук.

И снова в пустыне любовь он желает найти.

Измаялся бедный и сбился внезапно с пути.

Но девы обиды не могут простить и забыть.

И все завершилось, и рвется в отчаянье нить.

И кто-то завяжет вдруг узел опять на судьбе,

Грядет испытанье, и быть пустоте и беде.

А пряхи все ждут, и витают в небесной дали.

Как хочется Веры, Надежды и Пылкой Любви..

Дом на берегу моря. Гений

В доме не было окон,

а двери так плотно закрыты,

Что какие-то птицы

разбились просясь на постой,

Никого не впускал в этот мир,

о, чудак деловитый

А меня вдруг окликнул

с порога так странно: — Постой.

И ему подчинилась,

сама я себе подивилась.

Ведь никто в этом мире

не смог бы меня укротить.

И морская волна возле ног

обреченно забилась.

И меня он позвал,

чтобы чаем в саду угостить.

А потом он роман свой

читал и в порыве экстаза

То взлетал к облакам,

то валился на землю, шутя,

Что там было — не помню.

Тонуло и слово, и фраза

В этой водной пучине.

Кто был он? Старик и дитя.

Впрочем, это со всеми

мужами однажды случится,

И затворники снова

врезаются горестно в мир.

И закат там алел, и кружилась

растерянно птица.

И какая-то тень

все витала спокойно над ним.

Что там было еще?

Ничего из того, что смущало

И тревожило нервы

усталых и желтых писак.

Только птица вдали

обреченно и дико кричала.

Он смотрел в эту даль,

и я видела, как он устал.

Дар общения нам,

как богатство и слава дается.

Мы бежим от него и в писании

скрыться вольны.

Только призрак прекрасный

над гением снова смеется,

— Кто она? — я спросила,

— Душа убиенной жены.

— Как могли вы? — Я мог, —

повторил он, как горное эхо

И расплакался вдруг,

как ребенок, почуяв беду,

И я к морю бежала,

и помнила снова про это.

Ночь прекрасной была,

но я знала — к нему не приду.

И сидел он один, и в саду,

где усталые птицы

Все взирали угрюмо,

хранили покой свысока,

Будет долго потом мне старик

этот призрачный сниться,

И свечу погасила

прекрасная в кольцах рука.

— Навести его, детка, —

она, наклонившись, сказала, —

— Я сама умерла, он невинен,

он просто Старик.

И погасши давно,

та звезда мне во мраке мигала,

И забылся опять, он в романах

прекрасных своих.

Какая чудесная осень. Заповедный лес

В лесу заповедном, как листья, кружатся

Усталые души, и мысли о вечном

В такой тишине и покое родятся.

И новые сказки приносит нам ветер.

И снова с драконом вернется принцесса.

И будет Яга ему раны лечить.

О вечные сны заповедного леса,

Как листья все будут над нами кружить.

И рядом ворчит растревоженный Леший,

А ветер — проказник затих и заснул.

В тревожной тиши заповедного леса

Вдруг огненный змей чешуею блеснул.

И волк выбегает, умаялся Серый,

С царевичем снова случилась беда,

В лесу заповедном Кикимора пела

О том, кто уже не придет никогда.

И снова Баюн выбирался из мрака,

Куда его дерзко загнал старый черт.

А это что там? Да затеяли драку,

Омутник и Банник, и солнце печет,

Как будто бы лето обратно вернулось.

Но листья кружат в заповедном лесу.

И нам Берегиня в тиши улыбнулась,

И снова русалки покой принесут.

И Велес на камень у дуба садится,

И вечность пред этой лесной тишиной.

И новая сказка в тумане родится.

И радуги прелесть, и дивный покой.

Смотрю в глубину твоих глаз и не верю.

Что так все прекрасно в осеннем лесу.

И дивные духи и дикие звери

В беде нам помогут, от скуки спасут.

На свитках записаны эти преданья.

И Мокошь не даст нам солгать о былом.

В лесу заповедном пора увяданья,

И ветер проснулся, и тихо кругом.

Сон о чайке и художнике

На морском берегу снова

чайка тревожно кричала.

Только грустный художник

портрет рисовал на песке.

И хотелось в тот миг все забыть

и начать все сначала.

Набегала волна,

и душа к небесам улетела.

Мне казалось, что я

в этом мире печальном тонула,

Зарывалась в песок

и хотела от счастья бежать.

Только белая птица

к воде так внезапно прильнула,

И на миг замерла,

и в простор улетела опять.

— Это жизнь и судьба, —

я услышала странные речи.

Да и знала сама, что от этой

стихии шальной

Надо в небо лететь,

и расправить усталые плечи.

И о прошлом забыть,

если дивный художник со мной.

Только море шипит

и поет, и взвиваются чайки.

Мы случайно сюда

добрели и остались одни.

На морском берегу,

вдруг старик и темно и отчаянно

Снова просит: — Верни его,

слышишь, очнись и верни.

— Но кого мне вернуть?

Я не знаю… -Ты знаешь, конечно, —

Он упрямо твердит,

и так смотрит мне в душу опять,

— Там темно и уныло.

И лишь улыбнется небрежно.

— Я мертва и забыта. — Мой ангел,

не спорь же как знать.

Только чайка кричит

вдохновенно и как-то тревожно,

И сбежавшая к морю,

в просторе металась душа.

— Но вернись же в свой мир.

Говорю ему я: — Невозможно.

И валюсь на песок,

все труднее мне жить и дышать.

И раскинулась где-то

бескрайнее черное небо.

Но на этом просторе

одна загорелась звезда.

Растворился Старик,

я не знаю, он был или не был.

Но страданья и страсти,

врывались они и сюда.

Что за рокот такой,

это море вскипало внезапно.

Посейдон бушевал,

но бежать от него не могла.

И сияла звезда,

и в каком-то порыве азарта

Обнимала мужчину,

и такою счастливой была.

Любимая тень оживает.. Сны золотого века

И снова граф в старинном зеркале возник.

И тихо улыбнулся на прощанье,

Увлек туда, и снова этот лик

Приснится мне, окутанный печалью…

И тихо стоял у могилы любимой жены

Высокий старик, и не верил, что это случилось.

— А помнишь, мой ангел, тот бал, были мы влюблены.

Она не ответит, листва только тихо кружилась.

Не помнила, нет. И пространство иное опять

Ее обнимало, и в холоде тихой аллеи

Графиня привыкла смеяться, встречаться, порхать

И даже теперь ни о чем она там не жалеет.

Тогда почему, ты ее не оставил одну,

С любовником юным, и князем во мрак увлеченным.

Молча старый граф, только слушал еще тишину

И музыку бала, тогда он казался влюбленным

В другую, да только женился поспешно на ней,

Она согласилась, она так легко соглашалась,

И быстро расстался он с девушкой верной своей,

А что оставалось? Одна только горесть осталась.

Она умерла от чахотки в том странном году.

Помолвка закончилось вдруг неожиданно скоро,

И к этой могиле все ноги его не ведут.

Зато от графини уйдет он не скоро, и ворох

Опавшей листвы убирает он молча с плиты

И хочет в черты ее снова и снова вглядеться.

— Что стало с тобой, и зачем нас оставила ты,

Смеется беспечно, и странно колотится сердце.

И надо привыкнуть, что все были с нею милы,

И многие были близки, и она не скрывала.

Он страшно сердился, ее ревновал до поры,

А после устал, и смотрел, как она флиртовала.

— А что мне поделать, ведь я ее просто люблю,

Ответил он снова, графиня стоит, как живая,

С ним рядом, а я только в зеркало это смотрю

И век золотой, и их жизни опять проживаю.

По темной аллее куда-то уходит старик.

Он так одинок, как никто никогда не бывает.

И бабушки юной прекрасный и ветреный лик

Листва золотая к рассвету опять засыпает.

Сага о Черном Драконе

Черный дракон моих страхов и тайных страстей,

Ну почему ты сегодня кружишься во мраке.

Вечером этим к себе не ждала я гостей.

Птицы тревожно кричат, и завыли собаки..

Вот он создатель иллюзий невиданных стран.

В мире фантазий его Василиса живет.

Черный дракон, мы с тобою напишем роман,

Дивную повесть о том, как художник придет,

А не герой, чтобы убить тебя, ставши тобой.

И породивший печаль, он не нужен нам, знаю.

Ведь отвечать предстоит за пролитую кровь.

Наши жрецы нам такого вовек не прощают.

Странная сказка о дивных и темных мирах

Будет дописана нами, мой черный дракон.

Только к финалу в душе одолею я страх.

И зажигаются звезды, и странно знаком

Мне этот мир, где крылатые змеи парят.

И озверело их ищут во мраке герои.

Черный дракон, так печален пронзительный взгляд

Только роман о гармонии пишем с тобою.

Что нам сражения, если во мраке лесов

Места хватает и людям, и чудным твореньям.

Песню о свете и мире поет мой дракон.

И задувает пожар, и засыпает в забвенье.

Где он герой, и в объятиях чьих до утра.

Песни поет он о мертвом драконе и схватке.

Ложь так красива, и так привлекает игра.

Пусть говорит, эти сказки пленительно сладки.

Ты же поднимаешь меня в тишине в небеса.

Чтобы звездою земля показалась в тумане,

Черный дракон, как не верить теперь в чудеса.

Как ты паришь, и герой никого не обманет.

Черный на белом, останешься ты навсегда,

И вдохновенно художник напишет движенье,

И воплощенный ты будешь смотреть иногда

В сказочный мир, он прекраснее и совершеннее.

Все мы из сказки, но только летали не все,

Кто-то не смог в забытьи от земли оторваться.

Черный дракон я мечтаю о той высоте.

Черные крылья мне белою ночью приснятся…

Время тает, как снег

Время тает, как снег на ладони у Доли моей.

И лютует Недоля, и шлет мне опять испытанья.

И кончается ночь, и проходит она все быстрее.

Что еще остается, лишь хмурого дня трепетанье.

Что еще нас волнует, лишь спесь и печали друзей.

Возникают они, и врываются в жизнь виновато.

Вот и кончился век, и в закате немых площадей

Остается лишь миг, а потом наступает расплата.

И стоим мы с тобой в тишине у лесного костра

Слышим песни русалок и видим незримые дали.

То ли Велес опять говорит, что собраться пора,

И мигает огонь, и вернуться в реальность едва ли.

Время тает, как сон, позабытый в момент бытия.

И в сиянии звезд он ненужная миру стихия.

Только звуки имен, и улыбка и радость твоя

В эту даль заповедную снова меня уносили.

Я боялась, что там и останется с ними душа

И уже не вернется к усталому старому телу.

Потому подхожу я к окну в эту ночь, не дыша,

В эту черную бездну, в провал я взираю несмело.

С кем-то девочка там, то смеется, то плачет в тиши.

И спокойна старуха, как будто бы вечность в запасе.

И мой ангел кружится и требует снова: «Пиши»

Время тает как сон, есть иллюзия трепета в страсти.

Только это мираж, остаются во мраке слова.

Остаются стихи, им сюда еще можно вернуться.

И прохлада ласкает, и я понимаю: жива.

И внезапные рифмы, как птицы, поют, и смеются.

Там внизу наши дети, им страсть и себя подавай,

Эта ночь откровенье для них и мечта и отрада.

Я ловлю в черном небе какие-то фразы, слова.

И слетают они, словно звезды, в момент звездопада

И юноша влюбленный и забытый

И юноша влюбленный и забытый

В плену своих иллюзий и стихов.

Опять приходит к даме деловитой

Чтобы молчать про вечную любовь.

Она его тогда едва узнала.

И проводила, не успев понять.

Она с другим куда-то уплывала.

Он даже не посмел ее обнять.

Но время с расстоянием бессильны

И даже вечность у любви в плену.

И где-то там, в заснеженной России

Он снова на портрет ее взглянул.

Вино, в нем яд. Он это понимает.

Он сам смешал с вином старинным яд.

И все еще стихи во мгле читает.

И ждет минуту.. Листья лишь шуршат.

И ангелы несут дурные вести.

Туда, к тебе, за тихий океан,

Ты говоришь: «Мы не могли быть вместе.

Я не любила. Это все обман.

И я тебя прекрасно понимаю,

Твой муж надменный так еще красив,

Но почему сегодня вспоминаю

Той песни оборвавшейся мотив.

Закат алеет где-то там внезапно.

И по аллее тень бредет во тьму,

И жизнь летит с тоскою и азартом.

Но без любви зачем она ему.

Волки. Вещий сон

Этой ночью мне снились волки,

растревоженные луной.

Этот путь был в пустыне долгим,

только призрак мечты со мной.

В этой полночи маг усталый

не смыкал до рассвета глаз,

И русалка во мгле плясала,

и я слышала древний сказ

О таких прекрасных и юных

девах в полночи, в тишине

Этой ночью мне снились волки,

и стремились они к луне,

И в глазах их таких печальных,

было много силы лихой.

И давно завладевший тайной,

чародей потерял покой.

Эти сказки и эти мифы

расскажи нам в такой тиши.

Снова где-то кружили птицы,

и любви отдавшись в глуши,

Нас не слышали те, другие,

лес все тайны от глаз укрыл,

Только волки устало выли,

и душа, лишенная сил,

Оставалась такой печальной

и такой далекой была,

И бессильная боль и тайна,

и уже лишенный тепла

Он метался, он знал, что скоро

та стрела или острый нож

Прекратит с этой жизнью споры,

от судьбы своей не уйдешь.

И в просторе, залитом светом,

и в печали немых затей

Только волки воют об этом.

И молчит во тьме чародей.

Это сказка не будет долгой,

устремится во тьму душа

Этой ночью мне снились волки,

и лежала я, не дыша.

Но однажды Лада вернется,

в этом блеске ленивых лун,

И очнется, и рассмеется

чародей, он красив и юн,

Белый волк вдруг шагнет навстречу,

снова скажет:: — Я пригожусь.

Снова вспыхнут звезды, как свечи,

и вернется, очнувшись, Русь.

Вечные соперники в любви

Мифы 11 века.

(Ярослав Мудрый — Мстислав Красивый)

На княжеском пиру шумели гости.

Был Ярослав подавлен и угрюм.

Опять война, и пострадает гордость.

Опять он брата, тот красив и юн,

С мечом встречает около столицы.

О, князь Мстислав, что хочешь ты теперь.

Мою рабыню? Будет веселиться

Весь княжий двор уж ты — то мне поверь.

Она ушла со мною в час заката.

Ушла сама, тебя оставив там.

Ей нужен Киев, и не виновата

Моя дружина, я тебе не дам

Из-за рабыни этой снова в схватку

Идти с утра, опомнись, младший брат.

А женщины во тьме поют так сладко.

И так красив сияющий закат.

И хмурится в хоромах там княгиня.

Ей спор такой не по сердцу опять.

А девушка, конечно, не рабыня,

Она княжна, но как же их унять?

Тогда оставив мужа, к гостю снова

Она идет во мраке в этот час.

И юный князь отчаян и взволнован.

— Не уступлю ему на этот раз.

— Оставь его, мой ангел, он страдает,

Ты так красив, — и замерла на миг.

И вот обняв ее, он отступает.

Пред женщиною юноша поник.

— Она к тебе придет, — княгиня снова

Пообещала, и ушла во тьму.

И ждет Мстислав до часа рокового.

И девушка, порхнув, идет к нему.

Увезена насильно — князь всевластен.

А Ярослав бывает так суров.

Дружина там волнуется напрасно,

Ушел с любимою Мстислав без слов.

И удивленно на жену взирает

Великий князь, он знает все о том,

Какую роль она теперь играет.

И он один остался без шутов.

Не будет битвы, и ее не будет.

О страсть мальчишки, не к лицу теперь.

И лишь княгиня больше не забудет

Глаз синеву, страшнее нет потерь.

И отчего она так тихо плачет,

И все молчит на княжеском пиру.

— Угомонись, совсем еще он мальчик.

— Я знаю, только без него умру….

Князь Ярослав пирует в час заката.

Дружинники веселые пьяны

А где-то там, в степени, почти крылатый,

Спит князь Мстислав в объятиях княжны.

Буря вдохновения и страсти

Памяти Николая Гумилева

Как Летучий Голландец душа уносилась во тьму.

И шутили матросы о чем-то, и долго смеялись.

Был суров капитан, и приблизился Дьявол к нему.

И забытые сны в этой бездне суровой остались.

Море дико ревет и бросает нас снова в туман,

И далекие скалы я вижу яснее и ближе.

— Мы погибнуть должны? Улыбается мне капитан:

— Невозможно погибнуть. И взор его снова я вижу.

Но о чем он опять? Мне узнать это странно теперь,

Только дикие волны куда-то уносятся с хрипом,

Альбатрос покачнется, какой-то невиданный зверь

Посейдоном подарен нам, снова я слышу и вижу

Как шальная гроза все тревожит усталую ночь.

И в тумане они проступают, и ждут в суматохе,

А Летучий Голландец уносится яростно прочь.

Океан проглотил этот миф и немой и жестокий.

Только снова в тумане все ищут обратно пути

Капитаны, которым назад никогда не вернуться.

И душа моя снова в те бури и стоны летит.

И приблизился Один, Аттила из тьмы улыбнулся.

Снова Дикой охотой закончился яростный сон,

Волны-черные псы в темноте небывалой ревели.

Гулко падали в бездну герои минувших времен,

Звезды сыпались вниз, и от страха матросы хмелели.

Пленники любви

Золотистая страсть уплывающих мимо видений.

Эта нега и власть, эта сила волшебных сомнений.

Ждет Тристана Изольда, волшебнице снова не спится.

И холодная осень в закрытые двери стучится.

Королевою стать, полюбив его ты не хотела,

Но внезапная страсть королем в этот миг овладела,

И угрюмый Тристан повезет тебя снова куда-то.

Что осталось — лишь стон, только боль и сплошные утраты.

О, Изольда моя, что же делать там царствует осень.

И понять короля ты могла бы, да кто тебя спросит.

Только хмурый Тристан пьет угрюмо, о чем он тоскует,

И жестокий обман над любовью уже торжествует.

А король, он влюблен, да и как им в тебя не влюбиться,

Эта нежность и сон, это осень, как дивная птица,

Как котенок в тиши веселится, не зная покоя.

Золотистая страсть, что сегодня случилось с тобою.

И в сиянии лун к королю поспешила невеста,

А Тристан, он угрюм, он уходит, и нет ему места,

Как же страшно отдать, как потом еще жить и смеяться,

Только осень и страсть снова принцу в печали приснятся.

Золотистая страсть уплывающих мимо видений.

Эта нега и власть, эта сила волшебных сомнений.

Только хмурый Тристан, пьет угрюмо, о чем он тоскует.

И жестокий обман над любовью уже торжествует.

Крик израненной птицы

Мне снова Венеции дивная снится,

И юная дама, плывущая мимо.

К кому на свидание райская птица

Направилась снова, а муж нелюбимый

Спокойно с другой развлекается где-то.

И даже не верит он слухам сначала.

Но вилла пустует ее до рассвета.

И тихо вода все шуршит у причала.

Ей больно и весело быть одинокой.

И рваться куда-то, забыв о печали.

И только вода, как темна, и жестоко

Опять поступают мужья, и начала

Рыдала, просила, хотела остаться.

Хотела забыться с собакой и сыном.

Но поздно и будет в тумане качаться,

И может быть встретится снова с любимым.

Но нет, этой страсти она не узнает.

И резко назад повернется гондола.

Крик раненой птицы во тьму улетает.

И сын просыпается. С тихим укором

Служанка посмотрит:- Чего еще надо?

Она не ответит, но будет во мраке

Все видеться снова вода и громада

Забытого склепа. И память о драме,

Которая там позабыта в начале.

И птица кричит так пронзительно снова.

И снится Венеция снова ночами.

И странно душа в полумраке взволнована

И муж, обнимая послушное тело

Любовницы, снова во тьме замирает.

И город во мраке, но как неумело

Бродячий скрипач где-то скрипку терзает

.

И душу терзают и сны, и виденья.

О город полетов, и город страданий.

И кружатся в пропасти робкие тени.

И с юностью снова назначу свиданье

Я знаю, мы были волками Книга Волоха

Я знаю, мы были волками когда-то.

И так не хотели людьми становиться.

И вот при луне за былое расплата —

Нам волчья свобода ночами приснится.

И снова зовет меня серая стая.

Туда, в тишину заповедного леса.

Где Леший нас снова на дело сзывает.

Мы видим, мы слышим, мы знаем про это.

На темной поляне луна серебрится.

И дивные ели нависли над нами.

И странно кричат нам незримые птицы,

Которые к нам прилетят, и в тумане

Какие-то призраки будут метаться,

И песню затянет свою Берегиня.

Мы были волками, и в бешеном танце

При блеске луны мы собрались и ныне.

Какие-то тайны нам снова знакомы.

Какие — то песни похожи на вой.

Мы вольные волки, нет дела до дома,

И Леший ведет нас во мрак за собой.

И ведьмы летят, и незримые птицы

Во тьме нам расскажут о том, что бывало.

И в лунную ночь вдруг такое приснится

Нагая русалка во мгле танцевала

Забытый вальс тебе приснится

Сначала звучала симфония страсти.

И пламя в душе до утра трепетало,

Потом вы остались у вальса во власти,

Сам Штраус играл вам немного устало.

И все наблюдал он, как пары кружились,

И падали странные тени на лица.

Кому-то твердил он: «И эти влюбились»

Но сколько тот вальс легкокрылый продлится.

И легкое танго внезапно сменило,

Хотелось стереть ироничность улыбки.

Она обнажалась, пылала, шутила.

А он уносился по почве по зыбкой.

И странно любовь исказилась до срока.

И дико взирали там светские львицы.

И все-таки жизнь и судьба так жестока.

Как трудно кружиться, как просто разбиться.

И странная тихая горечь романса-

Ты все до него докричаться хотела

И только наивно просила :-Останься.

А он позабыл твое гибкое тело.

Такое забыть невозможно, я знаю.

И где-то она обреченно кружится

С другими, чужие ее обнимают

И видит печальные, дикие лица.

И рухнет однажды на землю устало.

И в ливне осеннем она зарыдает.

И кто-то ей скажет: — А как танцевала!

И мальчик далекий ее не узнает.

И только в глазах золотая прохлада.

И что нам поделать — там тихая осень.

Симфония грусти, пора листопада,

Забытого вальса усталая проседь.

Сага о великолепном Волхве

И в мире, где мрака уже разогнать не удастся,

И черные тени, как коршуны, всюду снуют,

Вдруг песня Бояна над этой землею раздастся.

И гусли его о красавцах волхвах запоют.

Казненные снова по княжьему люту Указу,

Из пепла восстанут для битвы, и в бой поведут.

И преданный дважды, вернулся, не дрогнул ни разу.

Силен и прекрасен, и вечно сказанья живут.

О том, как сражались за землю и яростно жили.

О том, как в тумане ночном у костра пировали,

Но серые вороны снова над нами кружили,

И яркие звезды во мгле без остатка сгорали.

А после из пепла восстанут прекрасные птицы,

Над Русью кружиться они не устанут во мгле.

И легкая тень, — в этот час она вновь воплотится,

И пряха грустит и свой взор обращает к земле.

Завяжется узел, и снова во мгле снегопада

Он в лес заповедный уходит, идет не спеша.

Умрет и воскреснет, и Русь ему — боль и награда,

И в пламени вечном его закалилась душа.

И предки взирают на блудных детей из тумана.

Когда же очнемся и суть свою снова поймем.

Но наши волхвы нас спасают опять от дурмана.

И смотрим на небо, и древние песни поем.

И в мире, где мрака уже разогнать не удастся,

И черные тени, как коршуны, всюду снуют

Вдруг песня Бояна над этой землею раздастся.

И гусли его о красавцах волхвах запоют.

Великолепный. Сон о Блоке

У него глаза такие, что запомнить каждый должен. А. Ахматова

Она исчезает, во мраке она растворится,

А он не окликнет. Останутся только стихи.

Лишь маски мелькают в метели, теряются лица.

За ним, как метель, незнакомка напрасно летит.

Смеется старик, в эту бездну его увлекая,

Молчит пианист, и хрипит обреченно рояль,

И только цыганка, из вьюги немой возникая,

Танцует, над бездною, сбросив одежды, он шаль

Протянет ей снова, укутает он обнимая,

О, жрица немая, с тобой откровенен поэт.

Тебе он поверит, актрисы притворно рыдают,

И громко смеются враги, и прощения нет.

Игрушка судьбы, чародей запоздалой метели,

Куда он несется, и с кем проведет эту ночь?

В пылу маскарада, куда его тройки летели,

И черная роза покорно лежала у ног.

Страшна его власть, а стихи его странно прекрасны,

И Демон безумный, впервые парит в небесах.

Молчит Пианист, все мольбы и усмешки напрасны.

Коснуться щеки, утонуть в этих синих глазах.

И после не жить, а писать и случайно встречаться,

И память хранить о растаявшей где-то вдали,

Отчаянной встрече, им было обещано счастье.

Безумное счастье, но им не дожить до любви.

Волшебная ночь. Сказка начинается

Волк снова к жилищу пришел в этот час роковой.

И слышали духи в снегах этот яростный вой.

— Но кто там не спит? — усмехнулась устало Яга, —

Иди-ка впусти его, там и мороз и пурга.

— А нечего шастать, — ей кот отвечает во тьме.

— Открой ему двери, пришел он, я знаю, ко мне.

И кот навалился на дверь, и открылась с трудом.

И волк, разгребая завалы, протиснулся в дом.

— Чего тебе, серый, я вижу, что снова не спится.

— Заснешь тут, пожалуй, там Ний полоумный ярится.

Чертей разбросал, и Кощея на цепь посадил,

Пришел, чтобы сказать, что бороться не хватит вам сил.

Весны не наступит, он снова собрал чародеек.

И снова колдует, на что-то еще он надеется.

— А пусть похлопочет, и что нам его кутерьма.

— Весна не наступит, и вечною будет зима.

— Да, это случится, но только не нынче, мой друг, —

И странные лица сквозь стужу являлись им вдруг.

— Да кто это снова? — взмолился рассерженный кот

Князья просыпаются, время для них настает.

И снова колдует старуха в тиши у огня.

И лес заповедный, все вечные тайные храня,

В немом оцепленье сраженья великого ждал,

И волк растворился, и холод всю землю сковал.

И нет никого, только волка следы на снегу.

А кот и старуха все слушают эту пургу.

И тени героев бесшумно уносятся прочь.

И длится, и длится волшебная зимняя ночь.

Мы вольные ведьмы

Мы вольные ведьмы, нам власти не надо,

Берите ее вы опять.

Но только потом, под дождем камнепада

Не хнычьте, не смейте роптать.

Мы вольные ведьмы. Врагов мы прощаем

Но помним все их имена.

И то, что вернемся, мы вам обещаем.

Мы были во все времена.

И будем сегодня в те лучные ночи.

В глуши дураков обращать

В мышей и лягушек, мы мирные очень.

Но мы не умеем прощать.

И прежде чем вы нас учить захотите,

Отмерьте семь раз и тогда.

Ругайте, склоняйте, и снова учите.

И страх потеряв, господа

Нам снова покажут, где раки зимуют,

И сами окажутся там.

Мы вольные ведьмы, пока мы шуткуем,

Но можем серьезно и к вам

Явится в тумане, средь ночь метельной,

И Аннушка масло прольет.

Мы мирные ведьмы, но мы прилетели

К обидчикам, кто нас убьет?

И словом и делом ответим достойно.

Пощады не стоит просить.

Мы мирные ведьмы, но будьте спокойны.

Мы сможем вам всем отомстить.

И снова приснится в глуши Маргарита,

И сбудется дивный тот сон.

И воет, как волк, там Латунский побитый.

А Мастер опять отомщен.

Мы мирные ведьмы, чего ж вы хотели,

К штыку прировнявши перо.

Молчите, конечно, ведь мы прилетели

Всем бурям и бедам назло.

Мы поле засеяли, зубы драконов

Уже прорастают в глуши.

Мы мирные ведьмы, мы девы влюбленные,

Но в ласках порой задушить

Не долго, не знали, так будьте спокойны,

Не трогайте спящего пса.

Летит Маргарита, ответит достойно.

Мы можем творить чудеса…

Измены судьба никогда не прощала

Графиня швырнула кольцо, улыбаясь,

Вино допила, и осталась в том мире,

Когда этот юноша шел, не касаясь

Паркета, и строки напрасно транжирил

Он ей говорил про любовь и про Музу

Просил его снова навеки оставить.

И только смотрела на мудрого мужа.

Она улыбаться могла и лукавить.

Он бросился к деве, немой и влюбленной

Кричал о свободе, смеялся беспечно,

Но праздник закончился вдруг оживленный,

И хмурые будни в унынии вечном,

Пытался писать, только текст исчезая,

Казался каким-то нелепым уродцем.

Что это? Воскликнул, люблю я и знаю,

Как жить. А графиня из мрака смеется.

И злится в тиши та капризная дева.

Твердит, что она полюбила поэта,

Он лопнет сейчас от внезапного гнева,

Но больше не строчки, и ведая это,

Он понял, что только с красавицей рядом

Энергии этой внимая, силен он,

И бродит, и ищет случайного взгляда,

И стал безголосым мальчишка влюбленный.

И граф умоляет принять его снова,

— Ведь мы потеряем такого поэта.

И только графиня ни взгляда, ни слова.

В печали и неге не спит до рассвета,

Взяла она нынче перо и бумагу

И больше не веря предателям Музы

Сама написала с беспечной отвагой

Поэму о страсти, и к ужасу мужа

Все поняли, что там скрывается снова

За легкостью этой, и темной улыбкой,

А свет ей внимает, и мир так взволнован.

Они поплатились за эту ошибку.

И граф в тишине достает пистолеты.

— Позвольте, мой милый, готов я стреляться,

Не мог я убить, уж поверьте — поэта,

А вот с аферистом легко попрощаться.

И парень бледнеет, слова его слышал,

И он от барьера уйти не посмеет,

А где-то в салоне, все выше и выше,

Взлетает графина от страсти немея.

Любовь и поэзия только забава?

Бросать, возвращаться привыкли вы снова,

Но слишком капризна и муза и слава.

К барьеру зовет она нынче чужого.

Измены судьба никогда не прощала,

Пусть плачет о мертвом забытая дева.

И только графиня над бездной взлетала

И граф улыбался беспечно и смело.

Беглянка Князь Ярослав Осмомысл

Княгиня Ольга, дочь Юрия Долгорукого и жена

Галицкого князя Ярослава Осмомысла покинула

Своего мужа и вернулась к братьям своим во Владимир, оставив в Галиче сына Владимира и дочь Ефросинию. К мужу она больше не вернулась.

Из Галича бежит во мрак княгиня,

Она строптива и порой мила.

А князь во мраке пировал с другими,

Когда сказали, что она ушла.

— Куда она посмела? — смотрит хмуро,

И кубок отшвырнув, взирал во тьму,

Король Венгерский — баловень Амура,

Притворно посочувствует ему.

И отшатнется, ярость эту видя,

И замолчит. Тут шутки так нелепы.

О как же он любил и ненавидел

Князь Ярослав, и только мрак и небо

Над головой и рядом, и какая

Любовница приблизиться в тот час,

Когда княгиня, полночь рассекая,

Уносится, и так сердца стучат.

А если он погонится за нею,

Служанка тихо за спиной хрипит.

И лишь луна выходит все смелее,

Беглянок в этом мраке осветив.

Она была свободна и прекрасна,

Она не терпит этой власти вновь.

Княгиня, возвращения напрасно

Ждал грозный князь.

Но их скрывала ночь.

Он так гордился, а теперь лютует,

Погони нет, опять продолжит пир,

И над собою снова торжествует,

Он пил за упокой, и много пил.

— Она мертва, — сказал он детям снова,

И слушали, вздыхая в этот час.

А князь непобедимый и суровый

Все почуял, как сердца детей стучат.

И завтра будет на пиру другая,

Княгиня Ольга канула во тьму.

И лишь луна, во мраке догорая.

Светила ей, насмешливо к нему

Вошла в покои, резко отвернулся,

Забылся князь, и покачнулся мир.

Но он очнулся, снова он очнулся

И солнце ослепительно над ним.

Еще он будет пировать, воюя,

Он будет воевать, пируя вновь.

И он княгиней сделает другую,

И проклянет забытую любовь.

Ее следы растаяли во мраке,

И только тень по гридне промелькнет.

И вот тогда, совсем не помня драмы,

Он снова кубок резко отшвырнет.

Светская львица

Женщина, безумная гордячка,

Мне понятен каждый ваш намек.

А. Блок

И снова в плену маскарада терялась во мгле.

Поэта ждала, а явился безжалостный критик.

Молчит усмехаясь. И тени бредут по земле.

— Вы слишком бледны. — Я бедна, ну чего вы молчите?

Не верит, чудак, а какое мне дело до тех,

Кто счет лишь деньгам все ведет и не знает пощады.

Я слишком бедная, и уже не волнует успех.

О счастье мечтала, да где оно тихое счастье.

И там маскарад, и меня они ждали давно.

Капризны и немы юнцы, а глядят деловито.

И этот старик, от успеха и славы хмельной.

— Да полно, профессор, все это давно позабыто,

И ваши труды, и наряды мои, это прах,

И можно в порыве страстей нынче нам обнажиться.

И стерпят, напишут. И пусть я не ведала страх,

И дико кричат, не молчат, и мы сможем забыться.

Мелькают девицы, и тают в тумане опять.

И каменный лев, все взирает на мир величаво.

— О полно, профессор, ее ли мне нынче не знать,

Но как же ничтожна ученость, и дивная слава.

Пора мне, простите, идите спокойно к жене,

Она вас любила, и может быть в миг расставанья

Заплачет о теле погибшем, душа не в цене.

Да полно скулить об ушедшем, не будет свиданья.

Надеяться, завтра, пустое, давно я мертва,

А чувства иные уже не волнуют, и снова

Печальная музыка, и вдохновенны слова.

И буря в бокале вина, не дано нам иного.

А жизнь маскарад, и не сдернуть мне маску с лица.

Лицо — это маска, и странная боль не проходит.

Вот так и кружились устало в преддверье конца

А что остается? Лишь призраки в полночи бродят..

Сон о Лолите

Ввалившись в дом, где только тени бродят,

И жен давно умолкли голоса,

Старик свою Лолиту не находит,

Стоит он у окна и полчаса

Во тьму взирает, словно смотрит в бездну,

А это бездна смотрится в него.

И кажется, все дальше бесполезно —

И в темном доме больше никого…

Ты был силен, как Галиаф когда-то.

Ты был красив, почти как Аполлон.

И не заметил новые утраты,

Казалось, что удачлив и влюблен.

И девушка с зелеными глазами

Так много обещала, но, увы,

Ввалился в дом, готовый к новой драме,

А там так тихо, женщины мертвы,

Друзья ушли, иных уж нет на свете,

И родичи растаяли, как дым,

И в телефонной книге только ветер

Играет с одиночеством твоим…

И вдруг рояль, и струны в нем дрожали,

Откуда-то из снов и забытья

Явилась мать, чтобы унять печали.

Минор Шопена — будущность твоя.

Совсем как в детстве, праздник и туманы

Старик закрыл ладонями лицо,

И вспоминал романы и обманы,

Когда к Лолите в никуда ушел…

И женщина с зелеными глазами

Так звонко рассмеялась в тишине.

Что там осталось? Бездна за плечами.

Метнулась тень. Один среди теней,

Шопена врубит, дом наполнит снова

Он музыкой из детства своего.

И упадет, растерян и взволнован…

А рядом ничего и никого.

Но чьи шаги в пустынном этом доме?

Морена, смерть, явилась невзначай,

И музыка, он ничего не понял,

И только телефон не отвечает.

И женщина с зелеными глазами

Тревожилась еще о старике..

Но даже ей Поэт не отвечает…

И стих Шопен, и соловей запел.

И тень металась на границе света

И тьмы, его души не находя.

И словно парус, там, в порыве ветра

Металась штора в шорохе дождя….

Строптивая наложница

Под сводами забытого дворца,

Угрюмый шах опять меня встречает,

И в этом сне не разглядеть лица,

Но требует он сказку и скучает.

И знаю я, как он бывал жесток,

Когда его капризы не исполнят.

О тихий ужас, о немой восток,

Но я молчу и ничего не помню.

И где-то там, вдали его враги,

Пред гневными очами замирают.

Наложница попросит: — Помоги,

Спаси от гнева, и уже играют,

Какие-то мелодии звучат,

Как паутиной душу обнимая,

И на ковре расположился шах,

Я отстраняюсь, ничего не зная,

И вдруг из тьмы приходит рыжий кот

Баюн, откуда, и у ног ложится,

И сказка здесь, и музыка плывет,

И замирает раненная птица.

Ночь пала, как наложница, во мгле,

Не дышит больше, тьма и голос дальний.

И где-то тени бродят по земле,

Но кто там? Это князь славян печальный.

Он проиграл и потерял свой мир,

Он только мстить решает, мой воитель.

А хан молчит, среди стихов и лир,

Так грустен этот темный победитель.

А их не судят, это знаем мы,

В плену, во сне, очнуться мне едва ли,

Под сводами пустынными тюрьмы,

Славянские вдруг песни зазвучали.

Я спасена, наложницы толпой

Вдруг окружили, и поют, как птицы.

— Ты молодец, мы все теперь с тобой.

Но плен есть плен и что мне веселиться?

И если бы не этот рыжий кот,

Я поднялась б на башню в час рассвета

И прыгнула, чтоб ощутить полет,

В последний миг, в песках растаяв где-то.

Одиссей

И пусть тебе Троянский конь приснится,

И рухнувший на землю царь Приам,

Но Одиссей с богами будет биться,

И что ему до жалости к царям.

Цари простят его, строптивы боги,

И где-то там, на острове химер,

Цирцея будет горестной и строгой

Когда команду превратив в свиней.

Она ему готова покориться.

Но Одиссей все видит за чертой

Родной Итаки берег, эти лица,

— Хочу домой, мой Зевс, хочу домой.

Но страшен гнев седого Посейдона,

Он не простит ни дерзости, ни лжи.

— Иди туда, и ту как будто дома.

И вдруг отброшен, разве это жизнь?

Что остается, к милости Аида

Взывать во тьме, он старше и сильней

Но снова снится боль и панихида.

— Кто там пришел? –Как будто Одиссей.

— Впустить его… и Цербера оскалом

Отмечен будет каждый час во тьме,

И только где-то на прибрежных скалах

Замрет Гермес, и будет как во сне

Он гнать Сирен, с химерами бороться,

С волшебницами спорить до зари.

А что еще герою остается?

Итаки свет, и песня о любви.

И взрослый сын в печали бродит где-то,

И Пенелопы скорбные глаза,

Страдает он в преддверии рассвета,

А снится конь троянский и гроза.

Любаша на Любинском

Вот так и сидит, опаленная солнцем апрельским,

А дождик прольется, и зонт не успеет раскрыть.

Моя незнакомка, ты дивный цветок эдельвейса,

В просторе незримом тебе Вдохновенье хранить.

А Любинский шумный проносится мимо куда-то,

Веселые стайки студентов и гости, и тени,

Забыв все балы, и едва ли припомнив утраты,

Ты в век двадцать первый вживаешься так постепенно.

Отложена книга, в ней все уже было когда-то,

Былая интрига не трогает этих парней,

Ты так одинока, печальна и все же крылата.

И в тихую полночь, в мерцании ярких огней

Поднимешься вдруг, но останется зонтик и книга,

И в эти просторы отправишься снова парить.

Моя Незнакомка, в стихии у дивного мига,

И «Лунной сонаты» в мой город окно отворить

Еще суждено тебе там, где пространство и время

Сойдутся на миг в эту полночь у всех на виду,

И замер художник — пустая скамейка, не верит,

Что стало с Красавицей, снова узнала беду?

Да нет, не исчезла, к рассвету, не бойся, вернется,

Присядет на миг, а останется здесь на года.

Замрет от печали, и только апрельское солнце,

Ее ослепит, как прекрасна и как молода,

Да только печальна, но ветер уносит печали,

И надо б узнать, чем закончился этот роман,

А мир просыпается, птицы во мгле закричали.

И смотрит она удивленно — все сон и обман.

.

Сон о корабле-призраке

И тогда появляется призрак того корабля,

Это черное зарево снова над миром нависло.

— Что хотела капитан? — Ему ночью приснилась земля

И прекрасная женщина, и не лишенная смысла

Жизнь вернулась, и где-то в пучине хрипящей волны

Видит снова русалку, и мчится за ней озверело.

Дотянулся до нас, содрогнуться пред ним мы должны,

И шутили матросы, на берег взирая несмело.

Что случилось потом? Бушевал в вышине ураган,

Словно спички, ломались от ветра во мраке деревья.

Это вышел на берег в таверну пошел капитан,

Чтобы в женщине юной найти и любовь и доверье.

Он хотел возвратиться, да мог ли вернуться назад?

Кто нам это расскажет, там снова и буря и стужа,

Было все хорошо, но откуда и гром здесь и град,

Этот гул и сияние молний дарили нам ужас.

А потом в тишине, эта дева прильнула к нему,

И они растворились, и словно бы их не бывало,

Только молния там освещает небесную тьму,

Туча пала бессильно, и снова звезда засияла.

И стояли усталые люди на том берегу,

Не мигая смотрели в безбрежную даль океана,

И какие-то блики опять в эту даль убегут.

Беспокойные птицы уводят во тьму капитана.

— А что стало с девчонкой, прекрасна и так молода, —

Вопрошали друг друга, и не было в мире ответа,

И у ног в полумраке плескалась послушно вода,

Буря стихла давно, а они говорили про это.

Кто-то снова твердил, что Голландец приносит беду,

Кто-то хмурился снова, иные искал он причины,

Ясноглазая женщина видела в море звезду,

И ее обнимал переживший стихию мужчина.

Сон о скифах

Скифы врываются в мир моих снов запоздало.

Тени мелькают в тумане, и лошадь заржала,

И уносились куда-то в пучину сомнений,

И не искали любви, тишины, вдохновенья.

Странная встреча, почти на границе разлуки,

Скифы летели, мелькали их руки и луки.

Стройные девы в плену и любви, и печали,

Наши сомненья и наши тревоги встречали.

Что это? Сон. Не пора ли уже просыпаться,

В голосе звон, в этом ливне чего нам бояться?

Дикой ордою просятся в полночи мимо

Снова скитальцы у стен покоренного Рима.

В жизни какой, у высокой звезды и утехи,

Гордые скифы мелькнули во сне и померкли.

Снова князья у огня, и в сиянии лунном,

Вижу тебя, ты такой и красивый и юный.

Падали звезды, им больше огня не хватало,

Луны и грозы веселая полночь встречала.

Только в тумане, в плену тишины и покоя,

Дивные кони выходят опять к водопою.

И уносились куда-то в пучину сомнений,

И не искали любви, тишины, вдохновенья.

Скифы врываются в мир моих снов запоздало.

Тени мелькают в тумане, и лошадь заржала.

Спасет она одна

Звериный вой иль это вопль мужчины,

Не разобрать в кромешной темноте,

Но почему она его покинула,

Оставшись только тенью на холсте?

Художник он конечно не из лучших,

Но ведь любовник был бы хоть куда.

А женщина смеется — солнца лучик,

Или во мгле сгоревшая звезда.

Она его любила, это ясно,

Но сон о капитане бросил в ночь.

На берегу ждала его напрасно

Лихой стихии преданная дочь.

Был мертвый капитан еще красивей,

Чем тот мальчишка на заре страстей,

Куда его все бури уносили.

Пропал тогда, и не было вестей.

Она жила, она ждала напрасно,

Сам Дьявол бросил в бездну суеты,

И вот теперь спокойно и безгласно

Голландца своего встречаешь ты.

Он знает, только дева, воскрешая,

Вернет его на землю в этот час,

И он пришел, и буря там большая,

И он зовет, и проступает в нас

И боль, и нежность, хриплый голос рядом,

И встрепенулась, и за ним пошла,

Прекрасна, грациозна, как наяда,

Как нимфа и легка, и весела.

Там воет зверь, о буре возвещая,

Хохочет дева, пригубив вина.

И капитан глядит в глаза и знает:

Все в мире вздор, спасет она одна.

Тайны старой усадьбы

В сумерках пела душа о печали,

Пары кружились вдали под луною.

Тени знакомые всех нас встречали

И говорили о чем-то со мною.

Дедушка, как эта встреча желанна,

Юная бабушка странно ревнива,

Осень, летят журавли неустанно,

В старой усадьбе опять сиротливо.

Только в тиши, пустоте и покое

Кажется все вдруг вернется обратно,

Только напрасно уже беспокоя,

Странные песни звучат, вероятно

Только сюда мы однажды приходим

Из чарованья старой усадьбы.

И лабиринтами памяти бродим,

Больше с собой и с другими не сладим.

Вот и стоим на пороге открытий,

Где закружились далекие пары,

И маскарад как предвестье событий

Светлых и темных, и снова устало

Дед говорит о войне и о мире.

Бабушка веер во мраке ломает.

Кто-то играет в тумане на лире,

Страшная тьма их беспечно глотает.

И остаемся одни сиротливо,

Сны, но реальнее жизни порою.

В сумерках речи чужой переливы,

Польские песни, молитвы, открою

Старые книги, приду ненароком,

Там навсегда я останусь с тобою,

Тихо, лишь в небе немом и высоком,

Лунные кони идут к водопою

Придворный поэт

Придворный поэт пробудился от долго сна,

Вдруг умер король и остался поэт не у дел,

А в мире воскресшем царит и бушует весна,

И птицы поют, только он понимает: отпел.

Нелепая жизнь при дворе не того короля,

Его он ценил, и старался поэт угождать.

Давно исписался, давно понимал — это зря.

Но как-то прижился, не мог по-другому писать…

А Муза оставила, ей было скучно давно,

Король улыбался, кому не понравится лесть.

А зависть других, да отравлено снова вино.

И он приучился не пить за столом и не есть…

Чужой средь чужих, воспевал в забытьи короля,

А тот улыбался — поэты любому нужны,

И вдруг понимает, что зря, все написано зря,

И вдруг все открылось в сиянии дивной весны.

На троне сегодня другой молчаливый король,

Поэты другие придворными станут на миг,

Уходит старик, отыграв свою скучную роль,

И Муза вернулась в покои, да только на миг…

И пусть он напишет о том, что случиться могло,

Когда бы придворным не стал знаменитый поэт.

В бокале высоком отравлено снова вино.

Он выпьет сегодня, едва лишь забрезжит рассвет…

Их вместе хоронят, беснуются где-то шуты,

Вельможи острят, да исполнена пошлая роль,

Среди королей ты поэтом не станешь, но ты

Среди стихотворцев, Старик, на мгновенье король…

Сцены из прошлого

Графиня хандрила, и голос дрожал,

И тень на лицо наплывала,

Как будто бы Смерти кровавый кинжал

Она в этот час вынимала

Из хладной груди, и бросала в окно

Какие-то странные строки.

Ему не поможет, он мертв все равно,

Молоденький, светлый и стройный.

Зачем он пробрался в покои опять,

Ведь муж не прощает обиды,

И надо же было судьбу испытать,

Но граф свои чувства не выдал,

И пьяница-брат отправлялся под суд,

Кричал, что убил он Дантеса,

И скоро могилу его занесут

Снега, и грустит поэтесса…

Невинный пойдет по этапу опять,

Куда-то в просторы Сибири,

И будет графиня страдать и играть

Шопена исполнит, и сильный,

Порывистый ветер ворвется в окно,

Граф рухнет, недугом сраженный,

И только пятно на ковре — там вино

Иль кровь, не понять посвященным.

Графина осталась спокойно одна,

Фиалки несет на могилу,

И только Шопена нахлынет волна,

Какая в нем воля и сила…

И в час роковой на рассвете опять

Врывается призрак прекрасный,

— О милый мой друг, что еще мне сыграть,

Но нет, уходи, тут опасно.

Да в чем же опасность, не знает сама,

Его не убить, но в печали

С порывами музыки хлынула тьма,

И ангелы их обвенчали.

Вот так Афродита Адониса вновь

Холодное тело обнимет,

И снится, и снится графине любовь.

И нет их печальней отныне…

Ежик, медвежонок и звезда

Ежик с медвежонком до зари

В том лесу, где было так темно,

О звезде погасшей говорили,

Им она светила все равно.

Только там, на краешке земли,

Где легло у скал ночное небо,

Ангел все старался до зари

Ту звезду вернуть, но силы не было.

Он ее достанет из воды,

Капельки прозрачные стряхнет,

— В небе очень мрачно без звезды,

Но она мигнет и упадет.

Что же делать, если там, в тиши,

Больше их звезде не удержаться?

Ежик с Медвежонком не спешили

С звездною мечтой распрощаться.

И когда прозрачной стала тьма,

И заря, готовая разлиться,

Небо заполняла, вдруг сама

Та звезда смогла там зацепиться.

И она сияла с высоты,

Ангелу лукаво подмигнула,

Ежик с Медвежонком у звезды

Танцевали, и она сверкнула.

Пусть мечты сбываются порой,

Пусть нам светят звезды, мрак глотая,

Ежик с Медвежонком под звездой

Ангела усталого встречали.

— Как она коварна и прекрасна, —

Медвежонок ежику сказал.

— Красота всегда была опасна, —

Ежик медвежонку отвечал.

Сказка о влюбленном мышонке

Мышонок Тарас в эту темную ночь заблудился,

Мышонок Тарас вдруг в летучую мышку влюбился,

Он сильно страдал, и решил навестить ее ночью,

А тьма проглотила мышонка Тараса, не хочет

Мышонок сдаваться, несется за нею он снова.

Он камнем в траву полетел, и последнее слово:

— Люблю тебя, мышка Иришка, — взглянув удивленно,

Услышал лишь кот, удивился: — Мышонок влюбленный..

Кот голоден был, и охотился он за мышами,

Да мыши все спали, они разминулись с котами,

И только Тарас, в своей страсти невинной сгорая,

В когтях у кота позабыв обо всем, умирает.

Смирился Тарас и просить о пощаде не смеет,

Но что тут поделать, и смотрит в глаза, веселее:

— Позволь мне с летучею мышкой, котяра, проститься,

— Конечно, позволю, — и надо же было влюбиться,

— 

Ворчал старый кот, в животе его что-то урчало,

— Вернешься назад? — Я вернусь, но прощусь с ней сначала.

И кот отпустил удивленно мышонка Тараса,

Под дубом уселся, чего ему было стараться?

— Придет, не придет, уморит ли кота наш мышонок, —

Крикливые птицы все спорили где-то спросонок.

Мышонок вернулся, лишь с мышкой летучей простился,

— Какой же ты глупый, — кричали веселые птицы.

— Но слово я дал, не сдержать его мог ли, не знаю.

А птицы летали, и кот разозлился в начале,

А после остыл, аппетит у кота исчезает.

— Иди–ка ты, серый, — наш кот в пустоте восклицает, —

— Ты тощий и странный, и есть мне тебя неохота.

Еще зарожусь, захочу я летать отчего-то.

А только влюбиться еще мне в кого не хватало, —

Ворчал старый кот, на луну все взирал он устало.

Резвился мышонок, и звезды во мраке сверкали.

Влюбляйтесь, любите, тогда и коты отдыхают.

А если от скуки рыдать и скулить вы начнете,

То в лапы кота непременно тогда попадете.

Как Медвежонок и ежик листья спасали

Листья летят, как птицы, чтоб за теплом угнаться,

Только их ветер снова берет и швыряет в грязь.

Листья летят, как птицы, где-то в тиши резвятся,

И в листопаде снова русалки танцуют вальс.

— Видишь, как все красиво, — твердит в тиши медвежонок, —

Осень — такое чудо, хочется только спать.

Ежик с пенька в тумане смотрел опять на влюбленных,

Листья ловил он в лапки, разглядывал их опять.

Сказочный лес вдруг ярко солнце на миг осветит,

Только без листьев клены голые так грустны,

— Но ничего не сделать, ветер, играет ветер,

Мы с листопадом, мишка, смириться с тобой должны, —

Ежик вздохнул устало, и погрустнел немного,

Что это там за чудо, дюжина листьев вдруг

— Я их пришил к деревьям, чтобы ветер не трогал.

И ничего не сделает, пусть они поживут.

Только Стрибог резвится, осенью этой снова,

То налетает дерзко, то отойдет тайком,

Листья опять на ветках, грозный зол и взволнован,

— Кто это с ним играет, кому это все нипочем?

В полночи затаился, молча на клен взирает,

Ежик и медвежонок, снова там при луне

Листья пришили к веткам, умаялись, отдыхают,

песенки распевают в полночи, в тишине.

Что с ними делать было, молча махнув рукою,

Грозный властитель ветра мечется и молчит.

Ежик и медвежонок за листья теперь спокойны,

Да и у клена нынче вовсе не голый вид…

— Видишь, как все красиво, — твердит в тиши медвежонок,

Осень — такое чудо, хочется только спать.

Славно мы потрудись, ежик твердит спросонок,

Листья им машут с веток, осень в лесу, благодать.

Алая буря в бескрайнем просторе. Морская легенда

Снова алое пламя на фоне бесцветного неба,

Снова музыки бред, и веселая сила огня.

И куда-то в просторы небес, где со мною ты не был,

Эта женщина в красном влечет и кидает меня.

— Страсть порочна? — смеется, — но в чем же она виновата?

И лихой капитан снова видит ту даму во сне.

За грехи и за спесь наступает однажды расплата,

И Летучий Голландец врывается в душу ко мне.

Этих платьев пожар, и страстей негасимое пламя

Никогда не забуду, и будет в тумане одна

Танцевавшая танго кружиться беспечно над нами,

И усталый корабль за нею скользит по волнам.

Кто-то скромно вздыхает, кого-то потопит стихия.

Это буря на море лишь ужас рождает в душе,

Знаю, там, в высоте нас не встретят сегодня чужие,

Только дивная дева опять об ушедших запела.

Пусть на море туман, но она — это алое пламя.

В тишине и тумане вернется внезапно к нему,

— Ты о чем, дорогая? — О бросившем мир капитане.

— Да не стоит, там тьма. — Значит, мне освещать эту тьму.

Кто-то будет молчать, и кому-то не хватит задора,

Не у всех в этом мире огонь полыхает в груди.

Только там, в пустоте, в немоте тех безбрежных просторов

Снова женщина в алом несется во тьме впереди.

И когда в тишине эти песни услышат матросы,

И от страсти хмелея, куда-то они поспешат.

То лихой капитан осторожность и страхи отбросит,

И обнимет ее, но никто не вернется назад.

Леопард

О чем задумался, мой юный леопард?

Тебе приснился берег и пустыня,

А ты в лесу, здесь осень, листопад

И ежик с медвежонком здесь грустили.

Ты здесь чужой, но что же делать нам,

Чужой среди чужих, как это страшно,

И только лист порхает по волнам,

Лесного озера, а где-то там, у башни

Опять царевна Василиса ждет.

Тебя купец привез дитю в подарок,

А ты сбежал, и только дождь идет,

Ты у костра погреешься, пожалуй,

Обсохнешь, снова станет веселей,

И девочки рука тебя ласкает.

Я знаю, очень грустно без зверей,

Но что же делать, раз судьба такая

.

О это одиночество в глуши,

Мой леопард, тебе нужны просторы,

Но ждет она, ты лучше поспеши.

И помирись с ней и привыкнешь скоро.

А в листопаде скрыться так легко,

Остаться в одиночестве так просто,

Но стоит ли, пусть дружба — плен оков,

Она ребенок, ты почти что взрослый.

И вот шагнул, пусть листья зашуршат,

Она тебя увидела и рада,

И ежик веселится, малышам,

Быть одинокими в лесу не надо.

Ты во дворце красивый сильный зверь,

Служанки верещат, тебя завидя,

Ты не один, с царевной ты теперь,

Ее никто вовеки не обидит.

А если будет сниться дивный мир,

И звери поспешат к тебе навстречу,

Ты не грусти, что ты расстался с ним,

Везде есть небо, всюду звезды светят

Снежная роза. Красавица и чудовище

Она цвела упорно до мороза,

Страх потеряв, чего еще бояться?

Прекрасная, изысканная роза

Морозу продолжала улыбаться.

Когда Кащей пронесся над полями,

От древней дикой лютости зверея,

Над белыми, холодными снегами,

Вдруг роза заалела, для Кащея.

Сначала он виденью не поверил,

Умерил пыл, спустился к ней поближе,

И боль, и ярость вдруг в душе Кащея

Обнажена: — Люблю и ненавижу…

Коснулись пальцы скрюченные розы,

Глаза его бесцветные слезились,

И тихо побелела от мороза,

И лепестки от холода скрутились.

— Вот так весь мир, — хрипел Кащей устало, —

Меня завидев, умирал внезапно.

Но роза и жила и трепетала

В каком — то сне и пламенном азарте.

Чудовище становится добрее,

И схлынули ужасные морозы,

Когда в тумане, где поля белеют,

Вдруг поступает пламенная роза.

Зачем она опять пылать готова?

Чтоб усмирить жестокого Кащея?

Но он дохнет, и заморозит снова.

И все-таки она в снегах алеет.

И мечется опять в бескрайнем поле

Старик усталый, ветер обгоняя.

Что стало с ним? Тоска, найти он хочет

Цветок прекрасный, пусть тот засияет.

Прекрасная, изысканная роза,

Кащею продолжала улыбаться,

Она цвела спокойно и в морозы,

Она умела с холодом сражаться…

Мчатся дивные кони

Мчатся дивные кони, тихо тают в тумане,

Возвращается страсть, и любовь меня манит.

Нас опять окружают дивных викингов песни,

Это старые мифы в поднебесье воскресли.

И князья удалые будут к нам благосклонны,

И проносятся кони, и глядят удивленно

Там волхвы молодые, нет пленительней магов,

И еще остается, и любовь и отвага.

— Что ты снова за саги, нам бы надо про чувства,

Но опять побеждает, и любовь и искусство,

И прекрасные девы нас во мраке встречают.

И родные напевы снова нас окружают.

Кто там — свет этот дивный? Там красавица Лада,

Где-то в шелесте ливня и любовь и отрада,

Это Русь дорогая в дивном свете и звоне,

И несутся куда-то наши легкие кони.

Мы встречаем их снова в тишине на рассвете,

Мир прекрасный и новый ярко солнце осветит,

С нами гордая ведьма там с русалкой воркует,

Все растаяло где-то, только Русь торжествует.

Никаким басурманам, ты уже не подвластна,

И не взяли обманом, пусть старались напрасно.

Там волхвы молодые, нет пленительней магов,

Нам еще остается, и любовь и отвага.

И прекрасные девы нас во мраке встречают.

И родные напевы снова нас окружают,

Возвращается страсть, и любовь тебя манит,

Мчатся дивные кони, тихо тают в тумане….

Приближение весны

В занесенной снегами избе

Домовой пробудился от сна.

И в сугробах, представьте себе,

спит, как белая кошка, весна.

Растянулась и в пасмурной мгле,

видит странные дивные сны.

Домовой пробудился в избе,

и гадает, когда им весны

Ожидать, не стихает пурга,

лишь огонь так устало трещит,

И к жилищу подходит Яга,

белый волк там завыл от обид.

Разбудили беднягу и вот,

никого, ни еды, ни жилья.

Сладко спит в тихом сумраке кот.

В вязи сказок тонула земля.

Духи снова вернулись в наш мир.

И повсюду видны очертанья.

И реальность исчезнет на миг,

и проснутся былые преданья.

Кот Баюн убаюкал метель,

но устал и прилег отдохнуть.

Тихо скрипнула старая дверь-

и мой дедушка снова вернулся.

Там у Банника черти дрались,

и Кикимора песню тянула.

Все теперь у огня собрались,

тени, души, и вьюга заснула.

В занесенной снегами избе,

в полумраке реальность отступит.

Белый кот, в каждой новой судьбе

дух славянства однажды проступит.

И тогда в тишине у огня

Леший снова дымит самосадом,

И метель все глядит на меня,

укрывая весь мир, снегопадом.

Мы любуемся, ночь так тиха.

И для счастья не много нам надо.

За строкою ложится строка,

и надежда живет и отрада.

Сказание про Домового, рыжего кота и первый снег

Что это было? Только первый снег,

Случайный миг сказанья и тумана,

Мир золотистый побелел, померк,

И Домовой проснулся, и обманом

Он удивлен, казалось осень там,

А вот зима внезапно накатила,

И лишь ворона бродит по следам

Кошачьим. Что же птицу удивило?

Наш кот следы оставил на снегу

И растворился, где же он, не знаю.

И только листья бросив в ту пургу

Снегурочка смеется и играет.

Она пришла и так пока легка,

И так прекрасная, словно миг удачи.

И черный ворон у нее в руках

Нахохлился, молчит, и это значит,

Что девой белой ворон наш пленен,

А Домовой метлу опять достанет

И валенки, и долго будет он

Сметать тот снег, мы знаем, не растает

Он сам, — пришелец из иных миров,

И рыжий кот крадется виновато.

Что это было — паутина снов,

Когда душа легка и так крылата.

И жарко Домовому, а коту,

Так зябко, нагулялся в снегопаде,

И птицы, встрепенувшись, весть несут

О холоде, о сумраке. Снег падал,

И засыпал всю землю до утра,

Мир засыпал в такую пору тихо,

И только миг, когда среди зеркал,

Металась осень, но, не слыша крика,

Мы даже не заметили в тот миг,

Как растворилось золото на белом

Ковре снежинок, побелел, поник

Привычный мир, о, что же ты наделал.

До печки кот добрался наконец,

Огонь трещит победно и с азартом…

— Что там случилось? — Это первый снег,

Такой пушистый, и такой внезапный

Не отражался в зеркале

Не отражался в зеркале, не мог

Оставить след в душе моей усталой,

И все же на одной из тех дорог,

Неведомых путей меня оставил.

Сначала изнывала от тоски,

Потом от дикой радости кружилась,

И только крылья, словно две руки,

Бессильная, беспомощно сложила.

И вот тогда в потоке бытия,

В какой-то странной бездне пониманья,

Еще металась рядом тень моя,

Ждала его покоя и вниманья.

Не дождалась, и в том тумане дней,

Пустых и милых и душе и взору,

Опять явился он среди теней,

Не отражаясь в зеркале, с укором

Смотрел куда-то, видел только тьму,

Была расплата так тогда сурова,

И я ушла от этих грез к нему,

Истерзанная, я металась снова.

За миг до страшной гибели могла

Взлететь и кануть где-то в миг печали.

И только там еще колокола

Его пророка в ранний час встречали.

И кто-то хохотал и пил вино,

Тюрьма и море было по колено,

Но он ушел, от ярости хмельной,

И все твердил, что будет неизменно

В моей судьбе являться в грозный час,

Искать ответа, не задав вопроса,

О, как сердца усталые стучат,

Какая блажь пред ним казаться взрослой.

— Свободна, Фауст, свой построив мир,

Ты не отыщешь больше Маргариты,

Не отразился в зеркале, пред ним,

Пасуют все пророки, и забыты

Портрет мужчины, мрак и холод снов,

И тихая печаль моей отрады,

Пусть затерялся где-то средь миров,

Пусть он блуждает в вихре звездопада

Ночь укрывала звездным покрывалом. Гармония

Ночь укрывала звездным покрывалом

Тела влюбленных в этот дивный час,

Потом она ждала и колдовала,

Когда заря зальет сияньем нас.

И было в мире так светло и ярко,

Как эта ночь июльская, мила.

И только сон, то радостный, то жаркий

Он окрылил и души и тела

Летать во сне, какое это благо,

И в той тиши, не узнанной опять,

Готова я отдать тебе часть клада,

Когда русалка будет танцевать.

Ночь — это свет звезды давно погасшей,

Он где-то в тихом доме ждет нас вновь.

И только тот огонь о ночи страстной

Напомнит, и вернется к нам любовь.

Она придет, однажды постучится,

И распахнет все окна и сердца,

А что там, милый? Там душа, как птица,

А птица и легка, и хороша.

И знаю я, что счастье точно будет,

Что нам той дивной ночи не забыть..

И лишь русалки пыл легко разбудят

И будут с нами вместе там кружить..

Ты спрашивал, откуда эта вольность

И эта воля в душах в час зари.

А это ночь, когда нас была двое,

Все колдовала, небо озарив.

Огонь блестел. Сходили чьи-то тени,

И где-то там, у самого лица,

Узнали мы и радость и забвенье,

И стало легче жить нам и дышать.

Тень героя

В полночи сказочной в бликах огня и тумана,

Снова ворвется герой из чужого романа,

Встанет к окну и расскажет внезапно о встрече

С тенью волхва, пусть слова его комкает ветер.

Вечер, свеча и звезда, и поет неустанно

Песню огня мне герой из чужого романа.

Вижу глаза его звезды и сильные руки.

В полночи сказочной мы говорим о разлуке.

Той, за которой и встречи уже не случится,

В облаке странных мелодий теряются лица.

Ангел и демон все шли за тобой неустанно.

В полночи сказочной я вдруг мечтать перестану.

— Что с тобой? — спросит, качнется, опять удалится,

Темною ночью мелькают слова на страницах,

В сумерках грез проступает опять паутина,

Что мне принес этот призрак, зачем он покинул?

Город иллюзий наш соткан из слов и туманов,

Темные люди, брожу среди них неустанно.

Снова страницы листаю, чтоб в них раствориться,

Голос во мраке растаял, теряются лица.

Тени страстей, ты опять и легка и желанна,

Я поселюсь на страницах чужого романа.

Пусть уплывает во мрак мой Летучий Голландец,

В полночи сказочной так мне легко оставаться,

Тень вдохновенья над ликом героя мелькает.

Сказочный мир в зазеркалье и нас увлекает.

И остается за этой последней чертою,

В тени романа мой принц из забытой истории.

Встанет к окну и расскажет внезапно о встрече

С тенью волхва, пусть слова его комкает ветер.

В полночи сказочной в бликах огня и тумана,

Снова ворвется герой из чужого романа.

Белая чайка. Предание о страсти и огне

И там, на берегу сливались тени

В одном порыве страсти и тоски.

И перед ними отступило время.

И были души призрачно легки.

И что она ему тогда сказала,

Что он ответил? — не узнать теперь.

И только чайка белая упала

В пучину моря, и среди потерь

И страшных гроз потом вдали ночами

Она все эту чайку вспоминала,

Звала его. А он не отвечает.

И даже жизни показалось мало

На то, чтоб море грозное оставить,

Остаться в тихой гавани скучать.

И снова страсти этим миром правят,

И эта чайка снится ей опять.

Уже давно в живых его не стало,

Мир странно изменился в этот час,

Когда седая женщина рыдала

О юности, о страсти, и у нас

Слов утешенья больше не хватало.

Не помогли прекрасные стихи.

Во сне она над морем тем летала,

И все шептала: — Ты меня прости.

И тень его застыла у камина.

Согреться не могла, сгореть не смела,

— Да, это был единственный мужчина —

Она призналась вдруг и онемела.

И перед ними отступило время.

И были души призрачно легки.

И там на берегу сливались тени

В одном порыве страсти и тоски.

Обречен на бессмертие. Один в вечности

Думали — человек, и умереть заставили.

М. Цветаева.

Из брани избран, чтобы стать

избранником судьбы и рока.

И на челе его печать

отверженного и пророка.

Про рок устал он говорить,

да кто его теперь услышит?

И пусть во тьме свеча горит,

душа, дыша, взлетает выше

И падает, и грешный мир,

оставленный, о ней вздыхает,

Из брани голоден и сир,

пророк, как рок, один шагает.

От чаянья беды молчит,

отчаянье в себе подавит.

И снова с нами говорит,

пусть мир воинственный бездарен,

Но где-то у иной черты

и в полосе иного света

Над миром дивной красоты

он избран, чтобы слыть поэтом.

И вдохновение ему

нисходит — боль и наказанье,

И этот свет, и эту тьмы

он видит в тишине от брани

Ушел, но только краткий миг,

и вечность будет за плечами…

Какой-то призрачный старик

от чаянья души не чает.

И с частью горести и лжи,

расстанется, чтоб счастье ведать,

Но как душа его дрожит

в преддверье смерти и победы….

И в вечных отсветах огня,

он тень и свет иной эпохи.

И снова смотри на меня

про рок забыв, пророк высокий.

В тумане, в сумраке тревог,

один, забытый в поле воин,

И только век, и только бог

его внимания достоин…

Про рок устал он говорить,

да кто его теперь услышит?

И пусть во тьме свеча горит,

душа, дыша, взлетает выше.

Из брани избран, чтобы

стать избранником судьбы и рока.

И на челе его печать

отверженного и пророка.

Полет во мраке над бездной

Я вхожу в океан этой страсти и нежности дерзко,

И ищу оправданье за наши и речи и встречи,

И металось душа, уплывая то в юность, то в детство.

И погасшие звезды светили во тьме в этот вечер.

Словно бабочка грез, я искала то яркое пламя,

И нашла в полумраке забытых стихов миражи.

Я вхожу в океан, не боюсь ни страстей, ни признаний,

— Успокойся, мой ангел. –Не буду, мне хочется жить.

— Он беспечный скиталец, его не прельстят твои речи,

Он давно позабыл, как парить между небом и морем.

— Он усталый пророк, заглянувший во сне в свою вечность.

Но опомнись, не спорь. — Ну конечно, с тобой я не спорю.

Я вхожу в океан, и тону, как в начале когда-то,

Знаю, снова меня эти сильные руки спасают.

— Ты рискуешь, мой друг, он давно позабыл все утраты,

Он не старый десантник, он просто усталый скиталец.

Снова дед и отец защищают от страсти и боли,

Но упрямству и дерзости видно не будет предела.

Я вхожу в океан, как русалка под мутной луною.

Только тень моя снова во тьме золотистой алела.

И смолкают вдали где-то вальсы в миноре Шопена,

Это бабушка в полночь к роялю решила спуститься,

В океане страстей не укрывшись от вечного плена,

Я плыву в неизвестность, случится лишь то, что случится.

Пирушка… Ночные тайны

И свет огня мелькнет в пенсне Ф.

Ю Визбор

Нас трое в заброшенном доме осталось,

И ночь нависала, как плащ чародея,

И где-то звезда в полумраке металась,

И пламя в печи загорелось яснее.

О чем говорили, не помню, не знаю,

Мы в сказочный мир открывали дорогу,

И там, в зазеркалье старуха седая,

Смотрела на эту пирушку нестрого.

А рыжий шутил, но о чем, непонятно,

Он зеркала суть нам хотел передать,

Но мрак был зловещим, и звезды, как пятна,

На черном плаще проступали опять.

И словно бы время имело значенье,

И слово казалось, чарует внезапно,

И только у зеркала больше прозренья —

Ответа не ждем, я нема и азартна.

Огонь синеватый, его откровенья,

Мое пониманье, романа начала.

Но что это снова? Мираж и прозренье,

Нас трое в заброшенном доме, звучала

Минорная, знаю, «Баллада» Шопена,

Да только закончили пир мы в мажоре.

Рассвет, он врывается в жизнь постепенно,

На радость на нашу, кому — то на горе.

И белая стая — небесная стража,

Нам свет возвращает легко, беззаботно.

Дожили, допели, и что еще надо?

Огонь отразится в пенсне у Ф…

И в первый день творенья… Мой Фауст

Усталые звезды искрились, и море хрипело,

Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела,

И облачных тройка коней уносилась к закату,

Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.

Двенадцать героев на берег морской выходили,

Хранили тот остров, и сказки и песни любили

Послушать во мгле, не утихнуть уже звездопаду,

И чуду творенья мы были с тобою так рады.

Останутся снова поэмы и песни, и страсти,

Поэты в забвенье, и Слово в неведомой власти.

Останутся в мире лишь первые звуки творенья,

Усталые звезды коснулось внезапно забвенья.

И все, что до нас сотворили — оно ускользало,

И волны хрипели, и мудрость смывали безжалостно,

И новые свитки напрасно спасти мы пытались,

И там, в тишине обнаженные снова остались.

Вот так и живем, и теряем какие-то книги,

Лишь моря простор остается и страсти вериги,

А все остальное придумаем завтра мы сами,

И новые звезды опять засияют над нами.

И Фауст усталый, он бесу сегодня не верит,

Он мир этот чудный аршином своим только мерит,

И море, и небо над нами такая стихия,

И смотрим мы немо на шири и дали иные.

И облачных тройка коней уносилась к закату,

Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.

Усталые звезды искрились, и море хрипело,

Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела.

Князь Ярослав. Тысячу лет назад

Князь Ярослав, сильна твоя держава,

И лютый ворог голову склонил

Пред мудростью седого Ярослава,

Но сочтены твои труды и дни.

А что же дальше? Только грез лавина,

Всеслава гнев, и чародей в пути,

Он выгонит в снега жену и сына,

И сможет после в Киев твой зайти.

И вот тогда пойдут они войною,

И будут мощь и торжество делить.

И где-то там, над милою страною

Лишь тень бессильно в пустоте парит.

Да, было все, князья к тебе спешили,

И короли приют здесь обрели,

Когда и Русь, не ставшая Россией,

Была как третий Рим, но дни прошли.

И от мечей сынов твоих угрюмых,

Разрушен мир, и нет пути назад,

Монахов черных сумрачные думы,

Перун ярится, молнии летят.

Но где же Русь, и как без Ярослава,

Сдержать их пыл, не ясно, не пойму,

И только смотрит злобно и лукаво

Коварный Локи, видя эту тьму.

Повержен мир, из рабства не подняться,

И каждый свой удел усилить рад.

И только там, где молнии искрятся,

Ушедший князь пытается назад

Вернуться, только время не осилить.

И вот теперь один средь облаков

Несется он над рабскою Россией,

И видит мир, поверженный в полон.

Что было свято — стало только тенью,

Погиб Гаральд в сражении лихом,

И бедный Изяслав в ладье за теми

Другими мчится, слаб и не здоров.

И короли, покорные когда-то,

Теперь над ним смеются в грозный час.

О, Ярослав, страшны твои утраты,

И этот мир спасавший, он не раз

У Лукоморья снова ждет защиты,

Но грозный Велес слышит ли в тиши,

Предавшие сыны давно убиты,

И только Мудрый князь на Русь спешит.

Она заснула под пятой татарской,

Она подняться сможет ли, мой князь.

И только где-то дивный гимн остался,

О времени победном, веселясь,

Враги твои припомнили, как было,

Какой могучей оставалась Русь.

И бродит бедный всадник сиротливо

Среди миров, познав триумф и грусть.

А что же дальше? Только грез лавина,

Всеслава гнев, и чародей в пути,

Он выгонит в снега жену и сына,

И сможет после в Киев твой зайти.

Князь Ярослав, сильна твоя держава,

И лютый ворог голову склонил

Пред мудростью седого Ярослава,

Но сочтены твои труды и дни.

Белый медвежонок

Расскажи мне о том, как бушуют метели, и вьюги

Пишут снежные сказки на белой безбрежности поля.

Пусть огонь полыхает в камне, а в снежной округе

Белый мишка гуляет на этом бескрайнем просторе.

Он заметен едва, он в снегу утопает и злится,

Ведь добраться не может до нас и ввалится в наш дом.

Пусть усталый мужчина, пытаясь к медведю пробиться,

Позовет меня снова, в снегу мы утонем вдвоем.

Доберется до нас медвежонок, укрытый метелью.

Будет снова играть и рычать, и валяться в снегу.

И встречая рассвет, нам о чем-то веселом запели

Берегини несбывшихся грез, я заснуть не могу.

Сон метельный опять то ли прошлое миру являет,

То ли мне о грядущем какие-то знаки пришлет,

Только белый медведь и мужчина меня оставляют

Ненадолго, я знаю, и кто-то в мой дом заглянет.

И в бескрайнем просторе симфония дивной метели,

Нам реальность скучна, и нам хочется сказку понять,

Лишь погаснет огонь, бродят снежные белые звери.

И врываются в мир, чтобы в душах метели унять.

Пусть огонь полыхает в камне, а в снежной округе

Белый мишка гуляет на этом бескрайнем просторе.

Расскажи мне о том, как бушуют метели, и вьюги

Пишут снежные сказки на белой безбрежности поля.

Мир иллюзий и снов

Мир иллюзий и снов

разрушает безжалостно время,

Остаются печали,

они умножают страданья.

И в сомненьях своих

откровениям я больше не верю.

Ухожу в этот час, ненавижу

и грусть, и прощанье.

Молча мастер стоит,

и, пытаясь закончить картину,

Долго смотрит в упор

на бескрайнюю даль полотна.

Как прекрасно, что с нами

еще остаются мужчины,

И эротика грез за стихией

той страсти видна.

Мы живые, и там, где

таятся стихи и преданья,

Мы способны услышать

и музыку эту понять.

Люто зависть рычит,

тихо злоба скулит на прощанье,

Только в душах храним мы

сиянье снов и огня.

Тот Купальский костер,

никогда он уже не погаснет,

И печали веков не коснутся

нас в эти часы.

Мир иллюзий и снов,

от него уходила напрасно.

Улыбнулся мой ангел: —

Ты об этом теперь напиши.

И встречал меня снова

в своей мастерской на рассвете

Дивный мастер веселый,

и в нем тот огонь не погас.

Там слагались стихи,

подхватил их порывистый ветер,

И куда-то унес,

и растаяли вирши в тот час.

Если слово бессильно,

то будут и краски и звуки

Прорываться сквозь дебри

слепой и оглохшей души.

Улыбнется победно мне

Мастер за миг до разлуки,

Только ангел шепнет:

— Ты об этом потом напиши…

И в сомненьях своих

откровениям я больше не верю.

Ухожу в этот час, ненавижу

и грусть, и прощанье.

Мир иллюзий и снов

разрушает безжалостно время,

Остаются печали,

они умножают страданья.

Сага о вольных волках

Волки выли о том,

что уже надвигается осень,

И вчерашние сны, нам

покажутся грузом случайным,

И в тумане страстей мы у них

еще в полночи спросим,

Как там жить среди псов,

даже если они одичали?

Только это не в счет, что с них взять,

их давно приручили,

Им не выжить в лесу,

и они это, бедные, знают.

Мы уходим в отрыв,

мы о них, об убогих забыли,

Пусть у ног у хозяйских

свободу они вспоминают.

Мы уходим в туман,

где живут наши дивные сказки,

Не вернемся назад,

где так тесно давно от собак.

Осень так разноцветна,

на лес пусть взирают с опаской,

И поют свои песни,

где много и женщин, и драк.

Пусть поют о страстях,

только кто им, легавым, поверит,

Им Луна — только призрак,

и ярче горят фонари.

Но рожденные псами

не люди еще и не звери,

Вот и мечутся где-то в тоске,

и в преддверье зари.

Мы уходим в отрыв,

мы шалеем легко от свободы,

Подчиниться? Оставьте,

какая нелепая спесь.

В этой осени снова

танцуем мы, веря исходу,

Растворились в тумане,

поем свою лунную песнь.

В душах, вольных навеки

какие-то тайны сокрыты,

И колдуньи приходят

к нам в полночь на этот простор,

И звенит в небесах наша

страсть, и свободой увиты,

Мы бросаемся в Пекло

и таем в безбрежности гор.

Воют псы на цепи,

к нам они захотели вернуться,

Но порвать ли им цепи?

И стать ли волками опять?

И с порывами ветра осеннего

волки проснутся,

Чтобы мир посмотреть

и себя ему вновь показать.

Мы смеялись над цепью,

плевали на ваши охоты,

Нам осеннее танго

унылого вальса милей.

Разве пес понимает,

что есть высота и свобода?

Вольный ветер, простор,

о, отрадная участь ЗВЕРЕЙ!!!

И в тумане страстей мы

у них еще в полночи спросим,

Как там жить среди псов,

даже если они одичали?

Волки выли о том,

что уже надвигается осень,

И вчерашние сны, нам

покажутся грузом случайным.

Зимние сказки заповедного леса

Холод душу сковал ледяной пеленой,

Хрипло кот закричал:- Что же будет со мной?

Домовой заскулил, словно раненый пес.

Все морозы с собой этот гость им принес

Ворон каркал всю ночь, нагнетая беду,

И по снегу к нам души умерших бредут,

И плетется куда-то в тумане Змея,

И не слышится свиста во тьме Соловья.

И сидел в тишине Позвизд злой у огня,

И ругался с Ягой, люту долю кляня…

А Яга вдруг запела о миро другом,

И металась метель, было снежно кругом.

К ним пробрался из леса теней Соловей,

Говорил наш повеса о доле своей.

Мол разбойничать больше бедняге невмочь,

Надвигалась на мир новогодняя ночь…

Тьма готова всю землю навеки сковать.

Только стала Метелица вдруг колдовать,

И кружиться в тиши, засмотрелся Старик,

И седою главою устало поник.

— Что-то худо мне нынче, — он нам говорил,

Домовой вдруг проснулся, как волк там завыл,

А Метелица пляшет, смеется во мгле,

Бродят тени по скованной вьюгой земле…

И в объятия злого спешит старика,

— Что ты грустен и сед, потанцуем пока,

Пусть огонь разгорится, пусть кот запоет,

Ведь без песен его лето к нам не придет…

Встрепенулся, и шубу откинул он прочь,

И продлится еще та метельная ночь.

Снег летит в небеса, ведьма пряжу придет,

Нас спасут чудеса, к нам придет Новый год.

И из чащи навстречу выходит медведь:

— Кто посмел там плясать, кто осмелился петь.

Волк-буран, за Кащеем усталым спешит,

Тихо тонет в сугробах, и в пропасть летит.

Эта ночь так волшебна и так хороша,

За метелицей снова несется душа.

До рассвета лишь миг, новый день, тишина,

А волшебная ночь, как метельно темна.

Я волк одиночка

Посвящается Раймо Сумманену

Я волк одиночка, не стать мне послушным щенком,

У ног твоих снова замру и растаю вдали.

Но кто-то еще приручить все пытался волков,

И кто-то хотел подарить эту прелесть любви.

Я волк одиночка в просторе безбрежном степей,

Холодная влага мне лапы омоет и снова

Я буду метаться и выть на луну — я ничей,

Меня не пугает каприз и не ранит вдруг слово.

Едва повстречав тебя, я попрощаюсь опять.

И буду в тревоге, и буду в пути я и знаю.

Не быть на цепи, мне, а Велеса снова встречать,

И в схватку идти, эти вольные дни вспоминая.

А где-то в тумане растаяли верные псы,

Князья и девицы их снова зовут за собою.

Погладят, прогонят, свободу швырнув на весы,

Я волк, а не пес, в этой схватке не сдамся без боя.

Но если однажды мне стать суждено на пути,

Тогда берегись и молись, о, красавица злая.

Легко загрызу, пока когти и даже клыки

Мне служат исправно, я жалости больше не знаю.

Пусть пес заскулит, лишь заслышит мой вой вдалеке,

Пусть воин оружие снова в тумане хватает.

Я волен и зол, не вести меня на поводке.

Что гнев или ласка, я знаю, любовь убивает.

Но кто-то еще приручить все пытался волков,

И кто-то хотел подарить эту прелесть любви.

Я волк одиночка, не стать мне послушным щенком,

У ног твоих снова замру и растаю вдали.

Маскарад призраков. Последний бал

23 июня День рождения А. А. Ахматовой

В доме, заполненном светом нездешних страстей

Ждет королева своих запоздавших гостей.

Что там осталось от странного замка в тиши?

Темной аллеи мираж, не спасти ей души.

Вот они снова приходят в покинутый дом,

И говорят о потерянно друге своем,

Пьют за здоровье, за Музу, потом за стихи.

Слушают музыку ветра, шаги их легки.

В их невесомости боли и радости нет.

Лишь королева все видит — и знак тот, и свет.

К темной аллее метнулась внезапно душа.

Кто-то вздохнет обреченно: — Она хороша.

— Да хороша. Отчего же не в меру грустна?

— Мужа убитого ждет до рассвета она.

Нам же пора, мы не будем мешать, господа!

Стройная тень, иногда он приходит сюда.

Только Летучий Голландец напрасно спешит,

Ей не уйти от страстей, миражей и обид,

Прошлое жжет и в грядущем им жить не дает.

Кто это там так красиво и звонко поет?

— О, дорогая, не слушайте, там Крысолов,

Он их чарует, забрать их с собою готов.

Нам же туда не пробраться, останемся тут.

В доме, заполненном светом, все гости встают.

И растворяются где-то за миг до зари.

Лишь королева пред ним обреченно стоит.

— Я отпускаю, тебя мне теперь не спасти.

И капитан отвечает ей тихо: — Прости,

На море буря, и я погубить не могу

Душу любимой, я Музу свою сберегу.

Тонкие руки внезапно метнулись к нему,

Но обнимает бессильно кромешную тьму.

И Крысолов оставляет, и замок пустой…

Плачет бессильно, смеется она над собой,

Отняли все, все ушли, королева одна,

И обреченно ей светит в тумане луна…

Свет отраженный не может согреть и спасти.

Вот и осталось шептать обреченно: — Прости.

И для поэмы героя едва ль отыскать.

Но маскарад продолжается, и танцевать

Кто-то чужой приглашает, покорна она,

Мастер уходит, а ты оставаться должна,

Силы оставили, воля предательски лжет,

Но обреченно шагнет королева и ждет,

То ли расправы, а может триумфа, гроза,

Мертвого мужа бездонные видит глаза.

И обнимает напрасно ее тишина.

— Пани сегодня осталась, я вижу одна.

Как на Шопена похож, да откуда тут он?

Трепет «Баллад» этот звон, этот горестный стон,

Выход, мазурка, и как же ему отказать.

Женщины дальней, ревнивой ты видишь глаза.

В этой мазурке смеясь, утопает она,

О, королева, она далека и больна…

В доме, заполненном светом внезапных страстей,

Ждет королева своих запоздавших гостей….

Кружатся тени и призраки рядом в тиши,

И не спасти обреченной на страсти души…

Бал завершится, но Мастера ей не спасти,

— Можно остаться? — Но ты ни о чем не проси,

Все отдадут, только могут они отнимать.

И в тишине проступает Пилат, и опять.

Лунной дорожки незримая тянется нить.

Надо уйти и о главном еще говорить.

Но остается, чтоб горе испить до конца,

Маска не скроет во тьме очертанье лица.

Полночь все длится, и вечен ее маскарад.

Знает царица — никто не вернется назад…

Грустная песня одинокого волк

Я видел Осень в золотом наряде,

О, как она плясала на ветру.

И ежик затерялся в листопаде,

И бабочки затеяли игру

Прощальную, и только мне не спится,

Брожу во мраке я совсем один,

И на носу зима, и нет волчицы,

С кем зимовать? С характером моим

Ужиться трудно, вот и разбежались

Да так, что не угнаться по грязи.

Не усмирить пленительных красавиц.

Куда же ты, волчица, погоди.

Она с другим, она меня не слышит,

И в песне Леля горестный итог,

А листья к лапам падают все тише,

Я просто старый одинокий волк.

И даже Ний уже не улыбнется,

Когда к нему я снова загляну.

Лишь кот Баюн ругает и смеется,

Когда один я вою на луну.

А как не выть, ведь там, в тиши, в тумане,

Все волки в стае, и полно волчат,

Судьба — злодейка лишь меня обманет,

Охотники внезапно налетят.

Загонят снова в гиблое болото.

Я там русалку присмотрел одну…

А чем такая жизнь, но не охота

Идти ко дну, повою на луну….

Жизнь одинока, но она прекрасна,

Я укушу злодея Баюна,

И зайца отпущу, еще не праздник,

Но Дева Осень есть, и есть луна.

Видать, не все потеряно для волка,

И где-то там средь листьев золотых,

Волчица молодая, буря смолкла,

Кружилась в снах отчаянных моих.

Люди, вы звери! Монолог глупого волчонка

.

Я глупый волчонок, пришедший из дивного леса,

Меня Василиса однажды легко приручила,

А после украла тихонько одна Поэтесса,

И спрятала бабка, на цепь вдруг она посадила.

— Ты будешь собакой, мое охраняй вдохновенье,

Пугай моих злыдней, они одолели внезапно.

И вой на луну, напишу я поэму последнюю.

Сижу на цепи, она пишет и воет с азартом.

И вдруг в тишине пролетает куда-то ворона,

И там Соловей мне поет, разорался повеса,

И смотрит Старуха во мраке, легко, удивленно,

И снится мне тайно огонь заповедного леса.

Явился вдруг черт, а чертей она очень боится,

И стал он пугать, и рычать, обомлела старуха.

Он цепи порвал, вместе с ним я тогда растворился,

И больше ни слуху о бабке суровой ни духа.

Мне черт говорит: — Несмышленый и глупый волчонок,

Влюбился в царевну, и что из любви получилось?

И только луна все взирала на нас удивленно

И раны от цепи чертенок и ведьма лечили.

А после мы шли по тропе заповедного леса,

Туда, где у озера снова была Василиса.

— Куда ты девался, — спросила устало принцесса,

Тебя я искала, наверное, ты заблудился.

Не стал говорить я девчонке о злобной старухе,

Я знал никогда мне не стать ее верной собакой,

И только в лесу заповедном я радостно слушал

Веселые сказки, огонь там мерцает во мраке.

И что вам сказать, о беспечные люди, вы звери,

И ваши поэты бывают всех прочных страшнее,

Я глупый волчонок, но вам никогда не поверю.

В лесу покусаю, сюда приближаться не смейте.

Нам не страшен Хэллоуин

Мышей перекрасим, а кошек поймаем опять,

И с ведьмами будем всю ночь до утра танцевать.

И пусть чародеи там бесятся, нам нипочем,

Мы вместе с Балдою их снова в свой лес уведем.

И Дикой охотой закончится наш Хэллоуин.

Мы их победим, мы с тобой и тогда устоим,

Мы черти, а значит нам духи чужие — пустяк.

Мышей перекрасим, котов переловим и так

Потом веселиться мы с ведьмами снова начнем,

Что вспомнят в гробу лишь о празднике духи своем.

Еще пожалеют, что с нами связались они,

Уже испугались? В глаза их смелее взгляни.

В лесу заповедном в плену у веселых чертей

Все гоблины будут, на праздник шагай поскорей.

Там ведьмы такие, там белые мыши опять,

Забыв про страшилки устали с чертями плясать.

И Див в полутьме, их давно от проказ отучил,

Даешь Хэллоуин, мы на праздник спешим, не грусти.

И лопнул от злости и канул во тьму чародей,

Ни дна, ни покрышки, пошли же на праздник скорей.

Там белые мыши, и больше коты не шалят,

Там юные ведьмы еще нас с тобой удивят..

И так веселиться, мы с ведьмами снова начнем,

Что вспомнят в гробу лишь о празднике духи своем.

(Песенка чертей заповедного леса)

Песенка Болотного духа Сказки заповедного леса

Нет в мире болота уютней, чем это.

Какие лягушки вокруг, камыши.

Вот так и лежал бы в тиши до рассвета.

Да черти мешают, хоть пой, хоть пляши.

Болотные черти такие бродяги.

Все ищут русалок, да где же их взять?

Напрасно Кикиморы стонут, бедняги,

с чертями им справиться, где уж.

Резвясь.

Они перероют любое болото.

Да так, что покоя лишат упырей.

И снова заботы, и снова работа,

для милой жены, для красотки моей.

А я все лежу, и луною любуюсь.

И жду появления Пана опять.

Я мог обольстить бы русалку любую,

Да хлопотно с ними, и звезды достать

Потребует снова, а я расхворался.

И старая скоро покинет жена.

И Леший распелся, и бес расстарался.

Но прелесть, какая стоит Тишина.

А если бы волки так странно не выли,

Да если бы черти мои присмирели,

Но все -таки как восхитительно в мире,

и слушая Пана ночные свирели,

Я помню о том, что когда-то случилось,

и как Лешачиха поет в камышах.

Ах, черт, упыря упустили, на милость

теперь не надейся, но жизнь хороша.

Пусть снова изловят его и приколят.

Куда удерут от меня упыри?

Да где ты отыщешь болото такое?

Вот так и лежу от зари до зари.

Устал, я устал, но русалка-колдунья

такой мне массаж на заре сотворит.

И ведьмы станцуют еще в полнолунье.

И слышатся песни до самой зари.

Сага о снежном тигре и Жар-птице

Он столько метался по снежному миру

Забытых страстей и отчаянных грез,

Что силы оставили, хочется тигру

Забыться, заснуть и обидно до слез,

Что где-то в тумане растает тигрица,

И больше уже не вернется назад.

Здесь снег и туманы, он просто боится,

Взглянуть этой ведьме жестокой в глаза.

Он тигр, и прожить в этом мире достойно

Так хочется зверю, забывшему нежность.

Отвергнутым быть — это грустно и больно,

А тут снегопад и его безмятежность.

Задумался он, замечтался о чем-то,

И в сон очарованный вновь погружен,

И только надежда — смешная девчонка,

Ведет его в тропики страсти, и он

Умчался туда, не надеясь, не веря,

Что там, среди скал, нависавших над морем,

Она укротит в нем жестокого зверя,

Она и с богами, и с тигром поспорит.

Не верил и все-таки шел виновато,

К девятому небу, о Данте не зная,

И страсть, и любовь, как мечта и расплата

Останется с ним, этот дар принимая.

Очнется в каком-то внезапном сиянье,

И станет единственным в мире чужих,

И где-то остались мечты и страданья,

Он сильный, он главный, среди остальных.

Поэт средь вождей, или вождь для поэтов,

Он ей подчинится с веселой усмешкой,

Жар-птица, в сиянии яростном света,

Светило для тех, кто устал и замешкался.

Приснится ему снегопада лавина,

Мороз все зверевший, какая — то дева,

Порочна пред всеми, пред ним же невинна,

И Велес, заставший в тумане от гнева.

— Ты тигр, поднимайся, тебе не пристало

Остаться бессильным и выть, замирая.

Рванулся в безбрежность, она танцевала,

Его в эту бездну страстей увлекая

…

Пусть каждому тигру Жар-птица осветит

Остаток пути в снегопаде внезапном,

И песню о страсти споет ему ветер,

И в небо забросит с веселым азартом.

Белый волчонок

— Мама, зачем я родился белым?

— Такое порою случается, милый.

— Как же случилось? Все волки серы.

И как мне поладить со стаей и с миром?

— Не все приживаются, ангел мой, в стае,

А белые, знаешь ли, одиноки.

— Прости меня, мама, я мир оставил,

Такой привычный, такой жестокий.

Не жди, домой не смогу вернуться.

А гостем дома быть не желаю.

— Но на чужбине не остаются.

— Да почему же, там выживают.

— Да, выживают, а жить когда же?

Душа металась в глуши Урала.

И Домовой тебя ждал, вот скажет:

Когда же твой парень придет, бывало.

Тогда ночами ему ты снился,

Теперь тебя мы едва б узнали,

Ты возмужал, ты так изменился,

И ждать возвращения мы устали….

Но где-то там, за чертой, однажды

Столкнемся снова в тумане белом.

Мой мальчик, нам ты тогда расскажешь,

Где был, как жил там, и что ты делал.

Ну а пока в пелене тумана

Мне снится снова белый волчонок.

Он тихо спросит:- Скажи мне, мама,

Зачем родился я в мире черном?

И белым облаком за горами

Он вдаль стремится и тает где-то.

Нет места белым им в серой стае,

Пусть не коснутся его там беды….

Пусть будет мир к нему ласков снова,

Ведь надо где-то прижиться белым.

Он помнит мир, не забыл он Слово,

И пусть его обойдут все беды.

И белой птицей душа над снегом

Несется к дому на миг единый.

— Скажи, зачем я родился белым?

— Ну что ж поделать, о, мой родимый…

Рыжий ангел в городе снов

Рыжий ангел метался по городу снов и иллюзий,

То в толпе он терялся, то с листьями в небо летел,

И улыбкой его провожали и дети и люди.

Не до ангелов нам, если столько событий и дел.

Он хотел им сказать, что нагрянула теплая осень,

И немного осталось в Сибири продрогшей тепла.

Я спешила к тебе на свидание вечером, в восемь.

Но на Любинском в сквере на ангела я набрела.

Он лежал с перебитым крылом и смотрел виновато.

— Уходи, дорогая, ты можешь к нему опоздать.

Мерс куда-то летел, замечтался, и это расплата,

Я подвел тебя снова, а надо мне было спасать.

Я сидела в тени, позабыв о тебе и о встрече,

Зажигались огни, все спешили во мгле по домам,

Говорят, что об ангелах грезят поэты и дети.

Только резкий звонок монолог мой тогда оборвал.

И наемный убийца шагнул в пустоту обреченно,

Он наткнулся на ангела, и с перебитым крылом

Рыжий вестник метнулся, крича ему снова о чем-то.

Мы останемся в доме прохладном и кофе попьем.

Скорой помощи рев, это он, это он промахнулся,

Ты останешься жив, хмурый доктор не спит в эту ночь.

Распахну я окно, чтоб к реальности снова вернуться,

Рыжий лист, словно кот, примостился спокойно у ног.

Я с улыбкой его провожала потом на рассвете,

Не до ангелов нам, если столько событий и дел.

Говорят, чтоб об ангелах грезят поэты и дети,

То в толпе он терялся, то с листьями в небо летел.

Анна и Адмирал Омские легенды

Заснула Анна, в листопаде снов,

Пытается увидеть адмирала,

А он стоит, спокоен, вечен, нов,

И осень осенила у причала

Скитальца, и иные миражи

Ему видны, и в этой синей дали,

Уходит в море, продолжает жить,

И Анна спит, забыв про все печали…

Век викинга прекрасен и суров,

А он из той породы, понимаем,

И только в вое заплутавших псов

Тот белый волк прекрасен и отчаян,

Среди собак ужиться ли ему?

И сколько ни корми, он смотрит в море.

А Анна, одолев немую тьму,

Ворвется в мир, с охранниками споря,

Изгнание, охота на волков,

Все это недоступно адмиралу,

И в тишине смолкающих шагов,

На краешек кровати он устало

Присядет, и касается щеки

Его рука: — Но что еще случилось?

— Все хорошо, любимая, поспи,

Нам сам Нептун оказывает милость.

И Анна спит в объятиях судьбы,

И только осень вести ей приносит.

Не скажут палачи, что он убит.

Не скажут, но она их и не спросит.

Не сможет волк среди дворовых псов

Ужиться — это Анна понимает,

И крепко спит под звон колоколов,

А в небесах там Лада все рыдает…

Его у Тарских встретили с утра,

По Любинскому снова он проходит,

И ищет Анну на семи ветрах,

Зовет и ждет, но больше не находит.

А он стоит, спокоен, вечен, нов,

И осень осенила у причала.

Заснула Анна, в листопаде снов,

Пытается увидеть адмирала.

Мой Демон

Он пришел и уселся устало,

Отстранившись на миг от огня.

Это ветер бумаги листает,

Упрекая устало меня,

Говорит он, печали отринув,

И хлебнув обреченно вина,

— Я сегодня Сальери покинул,

У меня ты осталась одна.

— Быть не может, откуда такое?

Миг до встречи с тобой, мой герой,

Но рояль обреченно откроет,

Что за музыка, Демон со мной…

Моцарт мертв, за окошком прохлада,

Осень скоро столкнется с зимой

И в объятьях Нескучного сада

Мой поэт, хотя вряд ли он мой…

Он немой от любви и участья,

Мог бы все навсегда изменить,

Но боится, как бури, он счастья,

И его ли за это винить?

Незнакомец курил и смеялся,

Тихо скрипка смолкала вдали,

Он один в этом мире остался,

Я отпрянула, и корабли…

Над Нескучным в тумане парили.

Он развеял мечту: — Облака.

Но звала Мефистофеля ты ли?

Я ошибся, пока же, пока.

Он ушел в пустоту, и печали

Заедала конфетами вновь.

Как пронзительно птицы кричали,

Улетая за демоном в ночь.

А в поле Метелица дивная

А в поле Метелица дивная кружится,

Какая хвороба, какая кручина,

И что же тебе, мой любимый, недужится?

Уводит куда-то в ненастье мужчину…

И что же тебе из былого запомнится?

И в старости грозной внезапно помянется?

Как Лада заглянет усталая в полночи.

И Снежною Девой к рассвету останется…

А в поле метель от страдания белая,

Заносит следы и дороги запутаны,

Мой призрак печальный, о, что я наделала,

Когда в недоверье и ревность укутала..

Душе твоей снова в тумане неможется,

И ей остается тоска и страдания,

И в лютую стужу тревоги умножатся,

Там ветра унылые слышу рыдания…

Там песня внезапно во мгле обрывается,

А в темной аллее все призраки мечутся,

Над нами Метелица тихо склоняется,

И кто-то чужой к нам спешит опрометчиво.

Но что же тебе, мой любимый, недужится,

Какая тебя обнимает Метелица,

Душа, обессилив, над бедами кружится,

Пусть все успокоится и переменится….

Мы славяне

На закате нам снились погасшие луны,

И русалки в тиши до зари танцевали.

Там и души остались отчаянно юны,

Мы славяне, мой друг, мы не знали печали…

Мир славян — это дивная смесь расставанья,

За которой последует новая встреча.

И улыбка прощенья, и горечь признанья,

Там остались мы вместе на весь этот вечер….

А потом на рассвете в туман уходили,

И тонули внезапно в той светлой печали.

И прекрасные боги нам верно служили,

И во тьму увлекая, о страсти вещали.

Мир, где нет, и не будет крещенья иного,

И где сгинул Владимир, уплыв в Византию.

Что осталось? Наш Велес, свободны мы снова,

И расправила крылья над Русью Россия.

Параллельных историй пленительны звуки.

И гармония там, и прекрасные лица,

Мир не знает вражды, пустоты и разрухи,

На курганах нам с предками встретившись, слиться.

Там и души остались отчаянно юны,

Мы славяне, мой друг, мы не знали печали…

На закате нам снились погасшие луны,

И русалки в тиши до зари танцевали.

Прогулка по столице в ноябре

В голосе страстей бессильный ропот

И столицы грозовой провал.

Отыскать любовь свою попробуй,

Там, где черный кот повоевал,

И уехал на трамвае в пропасть,

Приложив к магниту проездной.

Отыскать любовь свою попробуй,

Осенью печальной, не весной.

Надо у Сокольников причалить,

И пройти от вышки вглубь аллеи,

Чтобы снился темными ночами

Призрак капитана, не жалея

Там поэтов музы награждают,

Ведая секреты мастерства.

Там нас откровения встречают,

И звучат пронзительно слова.

Ангел из Чертанова — он с нами,

Он, смеясь, навек соединит

Тех, кто осторожными шагами

Шли друг к другу, чувствуя магнит.

В зале шумно, музыка чарует,

Как близки мы в этот дивный час,

В голосе страстей и  ведьма  чует,

Что рождалось в этот вечер в нас.

В этой вечной музыке полета,

Скрипка прорывалась, вдаль неслась,

И  Ирина видела кого-то,

И свершилось чудо, и у нас

Не хватило слов для откровений.

Небо и земля сошлись на миг,

Вырывая души из забвенья,

Мы ворвались в засыпавший мир.

— Пристегнись, — как это безрассудно.

И теряясь в суете огней,

Ощущаю — радостно и чудно

Спутницей вдруг сделаться твоей.

Так светло, влечет меня стихия,

В пропасть грез, туда, где в краткий миг,

Ангел из Чертанова — мессия,

Подарил нам суматошный мир.

Помахал с улыбкой на прощанье,

И растаял в тишине ночной…

И спешила Демоны отчаянно,

Ужин при свечах, и выходной,

Все еще наступит, и мгновенье,

В вечность превратится в этот миг,

Словно бы строка стихотворения,

Фауст  мой из пустоты возник…

Баллада о вечной любви

Анне будет сниться адмирал,

Уходящий в свой поход последний.

Снова в бездну, в пропасть и провал,

И звезда сияет там, над бездной.

Знаешь, мы, наверное, пришли

В этот мир, ведомые звездою.

Чтобы Анна в грозовой дали

Снова дерзко спорила с судьбою.

Чтобы лунный ангел в тишине

Ждал меня покорно у причала,

И молилась женщина, во сне,

Как она любила адмирала.

— Анна, Анна, твой печален лик

Над Иркутском грозовые тучи,

В сонме душ не различая лиц,

Знаешь, затеряться в бездне лучше.

Но опять присела у огня,

И о чем-то говорит устало.

И с портрета смотрит на меня,

Там теперь молясь за адмирала…

Бродит Анна, наш покой храня,

Перед грозой опять расправив плечи,

И в мерцанье дивного огня

Адмирал всегда спешит навстречу.

Жены остаются за чертой,

Звезды — их возлюбленные светят…

Женщина склонилась над тобой,

Самая любимая на свете….

В каждой жизни встретит нас любовь.

Без нее — нелепая забава….

И парила Анна над тобой…

И звала из бездны Адмирала..

Сказ о Лунном ангеле

Ангелы в слезах уходят в небо,

Словно птицы, покидают лес

О. Чертов

Лунный ангел метался в просторах столицы,

И поэта искал, чтобы к нему прилуниться,

А поэт торопился на встречу с работой,

У него и цветы, и дела и заботы.

Лунный ангел пытался сказать ему тихо,

Что в заснеженном мире, где радость и Лихо,

Без него одиноко живет в суматохе

Дева грез, потерявшись в безумной эпохе…

Но не слышал поэт эти тихие стоны,

На столицу смотрел он как будто влюбленно,

И не ведал, что там, где снега веселятся,

Деве ангелы снова внезапно приснятся.

Много дел и забот в суете у поэта,

Вот и бродит наш ангел в сиянии света,

И Луна его снова ласкает напрасно,

Трудно в мире остаться навеки безгласным.

И тогда он помчался в просторы Сибири,

Чтобы там отыскать ее, дали и шири

Не страшны, но крыло у скитальца болело.

И Луна в той метели уже не блестела.

— Не добраться, и ей не сказать про поэта,

И тогда закружился в тумане рассвета,

И увидела дева пленительный танец,

Улыбнулась и крикнула громко: — Останься.

— Не могу, мне пора возвращаться в столицу.

— Пусть поэту твой танец хотя бы приснится.

И тогда он поймет, что в тумане метели,

Мы любили и жили, быть вместе хотели.

Но в огромной стране, где и ангелы немы,

Остается луна, и туманное небо.

Этот танец, он песней нам стал лебединой,

Но любовь растопила метели и льдины.

И поэты останутся с нами, и птицы,

Лунный ангел воскреснет, и будет мне сниться

Этот танец в метели, темны и туманны,

Мы воскреснем, очнемся еще от дурмана.

Нас обнимет любовь, как Метелица, снова.

И звенит в поднебесье отчаянно Слово…

Это ангелы с неба с метелью вернулись,

Чтобы мы позабыли тоску и очнулись…

Тамерлан и Царь-девица

Идет хромец к столице обреченной,

И мечется в отчаянье Москва.

Князь Дмитрий мертв, Василий удивленно

Для воинов все подобрал слова.

И ждет разгрома юный князь, в тумане

Мерещатся воителя полки.

И лишь Владимир князя не обманет:

— Мы будем биться, хоть дела плохи.

Легко сказать — навстречу Тамерлану,

А он сильнее будет, чем Батый,

Идут полки, растаяли в тумане

Былые страхи, русский богатырь

Не отступал, но как же с ними биться,

И вот тогда печальная Москва

Отправила к Тимуру царь-девицу,

Княжна София с ним в ту ночь была.

Не знал никто, ни наши, ни чужие,

Как эту ночь он проводил без сна,

Молилась в келье снова Евдокия,

Но истомила дева, и она

Осталась только призрачной наградой,

Не вышел из шатра в тот день Тимур,

Все грезилась в потоках звездопада

Славянка непокорная ему.

Он постоял тогда перед Москвою

В отчаянье и повернул коня.

Владимир и Василий меж собою

Переглянулись, тишину кляня.

Им все казалось, будто буря грянет,

А появилась радуга любви.

Растаял где-то Тамерлан в тумане,

Князья остались в тишине одни.

— Уходит он, — твердили обреченно

И радостно усталые полки.

И это все из-за лихой девчонки,

О, Господи, помилуй и спаси.

Княгиня Софья в монастырь молиться

Отправится, забыв кошмар, туман,

И слышит сказы там про царь-девицу,

Ей снова снится грозный Тамерлан.

Ее Москвы не тронуть обещает,

Он страстен был и нежен в эту ночь.

И лишь звезда Тимура ослепляет,

Так победила Витовита дочь…

Ни муж и ни отец, — никто не знает,

Она в могилу тайну унесет.

И хмурый князь, пируя, намекает,

Что от кошмара чудо их спасет…

Когда мужчины дать отпор не в силах,

Когда беда нависла над Москвой,

Она опять в тумане проносилась.

И уводила в пропасть за собой,

И тот, кто победит в кровавой битве,

Сдается ей, волнуясь и шутя,

И пусть творят легенды и молитвы,

Царь деву победить им всем нельзя.

Наполеон мечтает о Марысе,

И Тамерлан грустит во тьме ночной.

Напрасно тучи черные нависли,

Он с ней сражался, снова не с Москвой..

И воеводы говорят о чуде,

И хмурится устало юный князь.

Не верит, что сражения не будет.

Воитель уходил во тьму, смеясь.

Батый и непокорная княжна

Батый сердит, сгоревший Киев внемлет,

Но не понимает грозных слов,

Он, покоривший призрачную землю.

Еще пирует у ночных костров,

И русский князь, покорный и усталый,

Не хочет пить кумыс его речей,

И где-то, словно горлица, взлетала

Княжна над ним, и уносилась в степь.

Мир покорен, но не послушен хану,

И надо что-то резко изменить.

Там колокол, звеневший неустанно,

В Софии обещает схоронить…

Батый сердит, он верит, что проснется

Страсть и надежда в душах у славян,

И мир татарский с Русью — вот где Солнце,

Соединится, от мечтаний пьян

Надеется, батыры там родятся,

Сильны, как русы, и красивы, но,

Какой-то бес все продолжал смеяться,

Отравлены и думы и вино.

Сквозь дым пожара к пропасти княгиня

С наследником шагнула с высоты,

Батый багряный плащ легко откинет,

И встанет отрешенно у черты,

Волхв и священник в этот миг едины,

Все против хана, Киев догорит,

Князь Ярослав, узрев его руины,

Ходил по пепелищу до зари…

И никого в тумане не осталось,

И степь зовет Батыя в грозный час,

Лишь тень княгини пред конем металась

И исчезала, колокольный глас

Ему приснится позже, на закате,

И встрепенувшись, он пойдет на Русь.

И вдохновенье дикое охватит,

Там воины воскресли, там дерутся….

Там тень княгини, им непокоренной,

Сведет в могилу, и хрипит Батый.

Князь Ярослав седой и отрешенный,

Смотрел с тоской на даль степей и ширь.

И Александр, победитель шведов,

Придет к нему с поклоном на заре,

Но Русь жива, и путь ее неведом,

В жару, в степи там сокол на заре,

Как древний Волхв, несет ему проклятье.

И победитель воет от тоски,

И ведьма, сотворившая заклятье,

Смеется сквозь туман, к нему летит.

И окруженный женщинами, дремлет,

Готов весь мир швырнуть к ее ногам,

Батый сердит, он проклинает землю,

Которую я хану не отдам.

Князь Александр склонил пред ним колени.

Мир пошатнулся, Киев догорел,

И только волхв далекий вдохновенно

Батыя извести всегда хотел.

Он, покоривший призрачную землю,

Еще пирует у ночных костров,

Батый сердит, сгоревший Киев внемлет,

Но не понимает грозных слов….

Мой Рыжий ангел

Гадает рыжий ангел на ромашке,

Галдят в тумане призрачные птицы,

В разгаре лето, хочется поблажки,

Но жар палит устало и сердито.

У озера лесного феи дремлют,

И кот Баюн в финале новой сказки

Покажет нам ту призрачную землю —

Лес заповедный и русалок маски….

За ними звездно, лица не скрывая,

Не отражаясь в озере безбрежном,

Они еще нам жизнь натанцевали,

Когда смотрели в пропасть безмятежно.

Гадает рыжий ангел на ромашке,

И все там получается так складно.

Как в ласковом, забытом мной романсе,

Звезда сияет, тихо и отрадно.

От чаянья любви вздыхают души,

И притяженье так влечет в аллею.

И только гром внезапный все нарушит,

Толкнет в объятья, там цветок алеет.

Исполнит он желанье наше, знаю.

Последний лепесток твердит, что любит.

Там на ромашке ангел мой гадает,

И молния осветит и разбудит

Чертенок за левым плечом

Чертенок за левым плечом усмехнулся,

О чем-то запел, рог устало чесал.

— Смотри-ка, а он к тебе снова вернулся,

Как странно, признаться такого не ждал.

Сама удивленно и долго смотрела

На звезды и бездны в тиши у окна,

Вернулся, казалось, что не было дела,

И знала, что я ему вряд ли нужна.

Но жизнь удивительней сна или сказки,

И вряд ли мы что-то могли угадать.

Чертенок посмотрит из мрака с опаской.

— Ну, если ее ты заставишь страдать.

Смеется:- Какой ты оранжевый ныне,

А я так устал от зеленых чертей,

Без вас задыхался я в знойной пустыне,

И понял, что стал я чужой и ничей.

Соскучился, ну принимайте же, братцы,

Всегда для гостей был приют на Руси,

Признаться не верил, что в силах добраться,

И все же дошел, ты пойми и прости.

— Смотри-ка, а он к тебе снова вернулся,

Как странно, признаться такого не ждал.

Чертенок за левым плечом усмехнулся,

О чем-то запел, рог устало чесал.

Смерть поэта

Как только ночь коснется мирозданья,

И выпито прокисшее вино,

Сосед-поэт, забыв про все страданья,

Читает Блока, от любви хмельной.

Он на балконе, словно на трибуне,

Забытого Неронова дворца,

Читая Блока, уверяет, будет

Прекрасной Дамы свет, и тень лица

Испитого в тумане проступила,

Несмело, но достали пистолет

И на разборке, средь бандитов мимо

Летящих, был в ту ночь убит поэт.

Прекрасной дамы утонченный профиль,

Она коснулась онемевших губ,

Сирены, полицейские: — Все пропил.

Пришла старушка: — Что ж вы душегубы.

И Блок смотрел с небес на эту драму.

Он за спиной Двенадцати затих.

Погиб поэт, суровый и упрямый,

И на рассвете даже ветер стих.

Братки дела, как и всегда, решили,

Сгорел не Рим, но где-то в тишине

К нему друзья забытые спешили

И утверждали: «Истина в вине».

А мы вины своей не признавали,

И радовались — Пуля не ко мне.

И только тени дивные мелькали,

А истина, конечно же, в вине.

И вот теперь, забыв про все страданья,

Читает Блока в небесах хмельной.

Как только ночь коснется мирозданья,

И выпито прокисшее вино.

Сказочная ночь

Что-то ведьмы разлетались

над заснеженной равниной,

На часы взгляну — осталось

три часа до Хэллоуина.

За окошком черти плачут,

это злыдни одолели,

Все могло бы быть иначе,

распахни скорее двери,

Не сиди сегодня дома,

тыквы больше не спасают,

Мы идем к костру, ведомы

хороводами красавиц.

Кто там так протяжно воет,

леденеет вся округа,

Это мертвому живое

не дает проходу к другу.

Это Моцарт вновь в ударе,

и грустит старик Сальери,

Слышишь, флейты заиграли,

встрепенулись и запели.

Нет вражды в подлунном мире,

люди сами виноваты,

Что любовь свою транжиря,

дотянули до расплаты,

Что-то ведьмы разлетались

в этом снежном чистом поле,

Нам с тобой еще осталось

танго над огнем, на воле.

Ты прижмись ко мне плотнее,

вдруг откроется нам чудо.

В тыквах свечки догорели,

страсти суетятся всюду,

Но любовь непостижима,

ей никто не страшен боле,

Белый вальс и закружились

души в этом снежном поле.

И прильну к тебе и буду

тоже ведьмой, пусть сжигают,

Хэллоуин подобен чуду —

разобщенных он сближает

Рояль раскрыт, упал бокал вина 22 ноября

Вахтангу посвящается…

Рояль раскрыт, упал бокал вина,

И спит Тбилиси в мороке страстей,

Шопен звучит, я больше не вольна

Забыть тот вечер, заговор свечей,

Твой дивный лик, профессор, это сон,

Мы снова нашей юностью пьяны,

И над Сибирью колокольный звон,

Который слышать там, в горах, должны….

И монастырь, где Мцыри горевал,

Где пел поэт, царицею пьянен,

Нас примет в этот час, и засыпал

Мой снежный город — это только сон.

И на столе твой призрачный портрет,

И в голосе Тамары дивный страх,

Рояль раскрыт, о сколько томных лет

Мы жили, и хранитель страсти прав,

Он нам плеснул то сладкое вино,

Отравленное страстью роковой,

Нет Маргариты, в комнате темно,

И Фауст  глух, но Дьявол  вновь со мной.

Я переводчик в мире этих грез,

Хотя нужды в тех переводах нет,

Укутал снег здесь наготу берез,

Там склоны гор укрыл надежно снег…

Гадает ангел на ромашке

Приснился мне ангел в ромашковом поле,

Как солнышко рыжий, печальный до боли,

Он бродит с ухмылкой, ромашки срывая.

— Не любит, не любит, — мой ангел гадает.

Я верю, что он меня больше не любит,

Но как же жестоки любимые люди,

И рыжие ангелы в поле безбрежном,

И только светило ласкает нас нежно.

И Лада к костру в эту полночь спустилась,

Приснился мне ангел, я впала в немилость,

А черти давно стороной оббегают.

Они на ромашках о нас не гадают.

И Лада в тумане растает к рассвету,

Ну что же, не любит по всем он приметам,

И все-таки знаю, грустить я не стану,

Ромашки терзать и губить — это странно,

Когда на рассвете вдруг ворон разбудит,

И каркнет устало: — Не любит — полюбит.

И вспыхнут, сгорая в тумане звезда,

И ворон Эдгара орет: Никогда…

Гибель генерала

Над Питером бесится бледная вьюга,

Домой загоняя случайных зевак,

И трудно им вырваться, стонет округа,

И надо проверить, кто там виновато

Шагает к финалу, как будто к началу,

И хмур в это утро седой генерал,

И страшные слухи его укачали,

Крепчает метель, конь едва устоял.

Немеет вдали император, тревожно

Семейство взирает сквозь эту метель,

— Куда вы? И смотрит в туман осторожно,

А вьюга завыла, как раненый зверь.

О Пестеле что-то они говорили,

И хмур от отчаянья князь Трубецкой,

Но может ли быть, чтоб они наступили

В такую погоду. Да кто он такой.

И все же он снова объедет устало

Посты, убедившись, что волки не спят,

И старые раны болят генерала,

Куда это роты в метели спешат.

И тают, как те, что недавно убиты,

Неужто теперь им тринадцатый год?

И смолкли в бесстрастье творцы и молитвы.

И лишь генерал свою службу несет.

Ему император с небес улыбнулся,

Как славно они воевали тогда.

А ветер в на Невском во мрак отшатнулся,

И шепчет упрямо: беда, мол, беда…

Но разве они испугают героя?

В сражении было намного страшней.

Спешит он к Сенатской, ругаясь и споря,

Но что там, беснуется тень средь теней.

Стреляет, но кто? Обжигает стихия.

И пуля, как жарко, как горько, зачем?

— Скажите, он воин, герой? Кто такие.

— Он просто разбойник, рехнулся совсем.

И быстро уносят орлы генерала,

Там Зимний уныло мерцает вдали,

И тело, что там, в том бою устояло,

Бессильно. Луна в полумраке горит.

Глаза императора дико печальны,

Ему оставаться в бессилье ночном.

И снежная птица уносит все тайны.

— Будь проклят, злодей, даже в мире ином,

— Я сам разберусь, — Николай восклицает,

И видит, как страшно царица бледна.

И где-то над белым туманом витает,

Крылатая тень, и хранит их она.

В петле задохнется злодей, обрываясь,

Но это сегодня его не спасает,

И тихо поет им метель, извиваясь,

О том, что герой их простит и поймет,

И воют как звери они отчего-то,

И ждет горемык в этом мраке Сибирь,

А белая птица в экстазе полета,

Хранит нашу Русь — эту даль, эту ширь…

Тень генерала

Старик идет устало к маяку.

И оживает призрачный маяк.

Что видится во мраке старику?

Его кумир, он так устал и так

Далек теперь от бойни и страстей,

От женщин и собак, его пленивших.

Но он зовет непрошеных гостей,

Когда-то все в судьбе переменивших.

Откуда этот свет и этот мрак,

Он вспомнит это и поймет едва ли.

Среди былых, среди грядущих драм

Старик стоит у маяка в печали.

Была ли юность? Кажется, была.

И свет иной его ласкает душу.

И женщина склонилась у стола,

Чтоб мемуары почитать, и слушает…

А он ее красою окрылен,

И молодость ее не увядает.

— Елизавета, — снова шепчет он,

Но перед ним другая возникает.

Звон колокольный, дивная пора,

И император до рассвета с ними.

Со смертью продолжается игра,

Но поле боя он живым покинет.

Он видел корсиканца и молчал,

Израненный в его последней схватке.

Горел маяк, и души их ласкал.

Раз есть огонь, то в мире все в порядке.

Когда же он погас? Когда ушла,

Та женщина с зелеными глазами.

Во сне она склонилась у стола,

Над свитками, над страстью, над годами.

Горит маяк, погашенный давно,

И император с ними в час заката

Поговорит, потом допьет вино,

И до рассвета он уйдет куда-то.

Елизаветы несравненный лик,

Поэта дерзость, лирики услада,

В том лунном свете, среди смолкших лир,

Стоит старик, любуясь звездопадом.

Тень поэта

Над землей, укутанной туманом,

Бродит тень забытого поэта,

Он еще живет в тоске обманом,

От заката, бедный, до рассвета..

Ищет строчки песни, не находит,

Утопая в прелести обмана,

И бокал разбитый, бросив, бродит,

В мороке сомнений и туманов…

Женщины забытая улыбка,

И восторг врага его далекий.

— Разве жизнь и творчество ошибка?

Ведь живут же песни там и строки.

И Мефисто дерзко улыбнется,

Он король презренного обмана.

То ли плачет дева, то ль смеется

В мороке отчаянном романа.

— Я поэт, оставьте, уходите, —

Никого, и сам не помнит строки,

Он еще живет в тоске событий,

Молодой, и яростный, и стройный.

Он еще живет в тоске обманом,

От заката, бедный, до рассвета..

Над землей, укутанной туманом,

Бродит тень забытого поэта,

Письмо бабушки

И когда уходил мой последний

забавный поклонник,

Говорил, что на день,

оказалось, на целую жизнь.

Старый граф молчаливо взирал

и курил на балконе,

И чертенок забытый шепнул

мне лукаво: «Держись».

Тот семнадцатый год

я запомню навек, дорогая,

Ничего не осталось,

ну только с рубином кольцо.

И заря, как рубин,

угасала во мгле, догорая.

И ему я сказала зачем-то

тогда « Ни за что».

Но о чем это я? О не помню,

поверь мне, котенок.

Был пожар и разлад,

маскарад, только страшный такой.

А когда уходил мой

последний забавный поклонник,

Только алое пламя

горело еще над рекой.

Над какою рекой, нет,

я этого тоже не помню.

Сколько было столиц,

и закатов, и тягостных рек.

Ничего не осталось,

старый граф все курил на балконе,

И «Титаник» ушел в свой

последний убийственной рейс.

Пьян его капитан, он

об айсбергах помнит едва ли,

И бессильные сны

нас в пучину бросают опять.

И на палубе грез мы

устало еще танцевали,

И мечтали вернуться,

чтоб снова Россию обнять

.

Ничего не случилось,

как бунт беспощадный ужасен,

Полыхали усадьбы,

писали о прошлом князья.

Окрыленная муза звала

нам к провалам напрасно.

И во снах догорала

Россия, Россия моя…

И заря, как рубин,

угасала во мгле, догорая.

И ему я сказала зачем-то

тогда « Ни за что».

Тот семнадцатый год

я запомню навек, дорогая,

Ничего не осталось,

ну только с рубином кольц

Уходящая натура

Ночь падала на плечи, как фата,

И растворялась в пелене тумана.

И в танце золотистом маята

Осеннего жестокого обмана.

Печаль изжита, нет пути назад,

Старик у Маяка застыл навеки,

И только губы темные дрожат,

Печаль не вечна, уплывают в реки

Мечты и сны, сомненьям вопреки.

И хочется укрыться от обмана,

Но окружают только старики

И маяки за пеленой тумана.

А жизнь скользит неслышно по воде,

И никого, и ничего не будет,

Ночь догорала в дикой суете,

Там шла я обреченно снова к людям.

Сны растворились в суете дорог,

И никого до горизонта снова,

И только старый, старый добрый бог

Помашет мне из мира из иного.

И тихо спросит, как мои дела,

И много ли до света мне осталось.

Я понимаю, что не умерла,

Я просто средь туманов затерялась

Спит Муза

Спит Муза, укутавшись в плед из сомнений,

Устало Шопен доиграл свою боль

И вышел на воздух, и миг вдохновенья

Уводит тебя в не проигранный бой.

И кажется что нам беспечный Беллоу,

Такое еще мы успеем создать,

Что гении века, как волки, завоют,

Воскреснут из праха, чтоб что-то сказать…

Но лист золотистый кружился у окон,

Печаль наступала, как темная ночь.

И в небе стальном, непреступном, высоком,

Он звезд не зажег, не хотел нам помочь.

Он Музу послал, а она так устала,

Что просто укуталась в плед виновато,

И спит, ничего, отступать не пристало,

Шопен доиграет, и будет расплата…

И все же очнется однажды Беллоу,

Мы сможем до Ивлина Во дотянуться,

Печальная осень исполнит нам снова

Искристое танго, чтобы взять и очнуться.

В сплетенье сюжетов, в интриге романа,

Прожить эту жизнь бесшабашно и странно,

И только любовь — незажившая рана,

Уводит нас снова в ту осень нежданно,

Где Муза укутана в плед из сомнений,

И где нам Шопен свою боль доиграет,

В улыбке печальной укрыв вдохновенье,

Туда он по лунной дорожке шагает

Только Матильда одна танцевала

Сходятся тени на пир небывалый,

Кажется всем нам знакомые лица,

Только Матильда одна танцевала,

И позабыла в стекле отразиться…

Осень умножит былые печали,

И от бессонницы души немеют.

Снова ребенка Фрида качает,

Гелла простором бескрайним владеет

Дочери мрака на свете неясном,

Ангелов ищут — посланцев печали.

Хмурая осень станет прекрасной,

И на челе только призрак печати.

В холоде снов проступают виденья,

И никого уже больше не слышат.

И на пирушку сходятся тени,

Кружатся в вальсе, но больше не дышат.

Празднична ночь эта, тени внимают,

И забывают о мире и доле,

Только забытые строки мелькают.

Напоминая о свете и доме.

Мы уходили, куда — непонятно,

Мы оставались, чтоб снова расстаться.

Дочери мрака в свете неясном.

И вечной стихии быстрого танца…

Мне снится князь

Мне снится князь, какое-то столетье,

Сраженье и Бояна песнь во мгле,

Уносит прочь мои мечтанья ветер,

А он несется в полночь на коне.

Что увлечет его во мрак кромешный,

Чернигова ли спесь, Твери подъем,

И чей-то голос грозный и нездешний,

Мол, по углям к столице мы придем.

Но Киев иль Москва теперь столица,

Не угадать, все укрывает мрак,

И князь летит, вдали мелькают лица,

Кому-то послан тот победный знак.

Он черной меткой станет на рассвете,

Болото проглотило спесь и власть,

Но в этот миг еще луна осветит

Его любовь, надежду, боль и страсть,

— Олег, — зовет Рогнеда изнывая.

И тот, кто станет на Руси святым,

Сегодня брата молча убивает,

А Киев ждет, и он летит за ним.

Раздор крепчал, и купола Софии

Хранят века тот ядовитый ад,

Когда и Русь, не ставшая Россией,

Смотрела, как на брата несся брат….

Все в мире неизменно, понимаю,

И молча изнывает Святослав…

Рогнеда сыновей опять рожает,

Их много, кто ж там прав или не прав?

Мне снится князь, за миг до смерти снится.

Не прекратится дикая вражда.

Она в веках печальных отразится,

И в душах остается навсегда

Уснул дракон во тьме

Вахтангу

Уснул дракон во тьме моей души,

И дремлет страсть, о прошлом не жалея,

Труды и дни все так же хороши,

С людьми сходиться стало тяжелее.

Печаль погасла как к утру камин,

А радость разгореться не сумела,

И в стане позабытых мной мужчин

Гуляет смерть отчаянно и смело.

И больше нет Купальского костра,

Но чаще зажигаем в храме свечи,

А может мне туда уже пора,

Страдания, как шаль, обнимут плечи.

Дракон проснется и попросит пить,

Вина ему грузинского достану,

Мы просто будем в этом мире жить,

Как прежде жить, тревожно и устало.

Там молодые боги на заре

Спускаются с небес к костру земному,

А он еще в душе не догорел,

Еще чуть-чуть и разгорится снова…

Он умер лет сто назад

В тишине перед рассветом

тихо плакала гитара

Над растравленным поэтом,

над погибшим адмиралом.

Кровь семнадцатого года

в наших душах отзовется,

В тишине перед рассветом,

снова реквием прольется.

Август там не знал пощады,

он и нынче так тревожен,

Нам Матильды не прощают,

убивая осторожно.

И безумная Лолита

прет сегодня в депутаты,

Там творцы давно убиты,

и за них дают награды.

Сумасшествие такое

здесь реальностью зовется,

За кометой, за звездою снова

— снова кровь прольется,

Тихо плакала гитара,

жрица снова танцевала,

И внимал ей Ирод старый,

все решив начать сначала.

Но смеялась Саломея,

растворяясь в миг рассвета,

Перед ней опять немели

властелины и поэты…

Что там было, что там будет,

Прокуратор нам расскажет,

Просыпались в мире люди

в миг прозревшие однажды…

И упали апельсины

в роще темной и печальной,

И расстрелянных поэтов

укрывали сны и тайны.

Гибких женщин силуэты

танцевали до заката,

Как печальна песнь гитары,

нас влекущая куда-то…

Четыре великих княжны и палач

Юровскому девочки светлые снятся,

Палач не забудет их нежные лица.

И в айсберг души вмерзла цифра 17,

Напиться до чертиков, чтобы забыться.

И видит он дочь в эту ночь, и рыдает,

Над горькой судьбою несчастной девицы.

Юровскому снится старуха седая,

— Оставь меня, — просит. Он СМЕРТИ боится.

Они не боялись за миг до рассвета,

Они улыбались, не зная о главном,

И только палач затеряется где-то,

За все он ответит, и сгинет бесславно.

Не жаль, за его ли нам душу молиться,

Пусть молятся снова там Ольга с Татьяной,

Ему бы напиться, ему бы забыться,

Да поздно, мерзавец, а может быть рано.

Все хочется там за себя оправдаться,

Приказы, вожди, ничего не спасает,

Прекрасные девочки Ироду сняться.

И снова Антихрист о жизни вздыхает.

Смеется в лучах предрассветных Мария,

Она-то его в этот миг пожалеет,

Но страшные сны палача заморили,

Он больше не знает, он больше не верит…

Мы из прошлого

Минувшие века, как загнанные звери,

В тумане голубом проносятся в тиши,

И верить я хочу, но все еще не верю,

Что в мире проживем мы как-то без души.

Смотри, какая осень за окнами бушует,

Обряжена в туманы, укутана дождем,

Минувшие столетья как будто торжествуют,

Но мы и в этом времени с тобою проживем.

И холодку улыбки внимания виновато,

Я листья собираю в один большой букет.

И ворон нависает над миром как расплата,

Он снова «Никогда» — кричит сквозь бездну лет.

Над листопадом тень безумного Эдгара,

Зачем ее нам снова швыряет наш Творец,

Минувшие века подобием пожара,

В тумане золотистом мой обреченный век…

Какие знаки там проступят за туманом,

И с глыбой мрака вновь беседует Пилат,

И кажется нам мир одним сплошным обманом,

А Черный кот  поет: «Никто не виноват».

И верить я хочу, но все еще не верю,

Что в мире проживем мы как-то без души.

Минувшие века, как загнанные звери,

В тумане голубом проносятся в тиши.