Бесплатный фрагмент - Аютинская повесть

От автора

Эта повесть о человеке, ставшем легендой Российского Донбасса ещё при жизни. Он был мне другом и по большому счёту, заменил старшего брата. Я хочу рассказать, как из самородка русского народа, обладающего незаурядными способностями, формировался государственный деятель, истинный, неутомимый защитник интересов шахтёров, и учёный — доктор социологических наук. Написать о нём книгу я пытался ещё до его смерти, но он попросил меня этого не делать, проявляя удивительную скромность по отношению к своей персоне. Теперь, когда его нет с нами, я могу рассказать, как это было, чтобы сохранить память о нём на века. Мы умираем, а книги остаются, по ним потомки будут познавать историю. Многие фамилии вымышлены, все совпадения случайны.

Шахта Аютинская

***

В полном разгаре стояло бабье лето, автобус маршрута №4 повернул вправо от остановки «Сельпо», въезжая в посёлок Аютинский. Небольшой магазинчик, давший ей название, располагался напротив колхозного клуба через дорогу и относился к потребительской кооперации, а не к ОРСу «Ростовугля», как городские. Посёлок начинался немного раньше по правой стороне от пересечения с федеральной автотрассой М4, но аютинцы по привычке считали въездом в посёлок остановку «Сельпо». Этим, наверное, хотели подчеркнуть границу между городом и деревней. Влево от клуба и вниз к речке Аюте простиралось село Нижнянка, центральная усадьба колхоза «Ленинский путь». Клуб когда-то был церковью, но во времена военного коммунизма её перестроили в колхозный клуб. С тех пор там, как и в городских ДК показывали кино, и раз в неделю проводили танцы, чем-то напоминающие современные дискотеки.

Автодорогу М4 аютинцы тоже почему-то прозвали Воронежской трассой, хотя нескончаемый поток автомобилей следовал по ней на Москву, минуя Воронеж. Окна в ЛИАЗе были открыты и, стоя на задней площадке, Владимир Жагиков выглядывал в одно из них, вдыхая свежий воздух. Слегка пожелтевшие тополя, выстроившиеся в ряд вдоль дороги, ведущей на шахту, как безмолвные постовые приветствовали парня шелестом своих крон. Было тепло и солнечно, эта золотая пора, всегда навевала тоску по уходящему лету, а для Владимира она почти всегда сопровождала ещё и повороты его судьбы. Так было и в этот день, положивший начало новой жизни, ведь он ехал на шахту сдавать документы в отдел кадров после прохождения медицинской комиссии.

Этот посёлок и сама шахта были хорошо знакомы Владимиру, когда-то в детстве он часто ездил сюда к старшей сестре. Жила она на квартале в двухэтажном кирпичном доме, построенном ещё в 60-х годах. Если сойти на «Финских домиках» у магазина, и миновать частный сектор, можно было выйти сразу к дому, в котором жила Надя с мужем и племяшкой Мариночкой. Сестра работала штукатуром в стройуправлении, и получила здесь однокомнатную квартиру. А спустя ещё три года, в посёлке Таловый, семья получила уже двухкомнатную, где и проживала, после рождения второй дочери Аллочки. Муж сестры Володя Ехимец работал тогда на шахте Аютинской подземным связистом, и мог бы тоже получить жильё, но Наде, как строителю дали его гораздо раньше.

А вот где находится главный ствол шахты Аютинская, Владимир узнал уже, будучи студентом. Однажды после первого курса он приехал к сестре в гости, а её муж предложил заработать денег, разгрузив вагон с чёрным порошком. Этот концентрат применялся в обогащении угля на ЦОФ Аютинская и назывался магнетитом. Платили сразу по окончании выгрузки наличными девяносто рублей. Работа производилась вручную через люки вагона, грузоподъёмностью шестьдесят тон, и Владимир согласился на «шабашку». Ехимец и сам не знал, что размер оплаты за работу был повышен с 60 до 90 рублей неслучайно, слежавшийся в вагоне магнетит плохо поддавался выгрузке. Это шабашники «допетрили», как только открыли кувалдой люки, в которые почти ничего не высыпалось, магнетит слежался в монолит.

Пришлось с утра и до позднего вечера долбить порошок ломом, а уж после выгружать лопатами. Этот чёрный концентрат был тяжелее металла, и требовалось много сил, чтобы справиться с выгрузкой. Вечером помылись в бане, и пошли на остановку «Колонна» как раз мимо главного ствола шахты Аютинская. Рядом с грузовым уклоном, работал людской подъём, оба ствола наклонные и шейка каждого, расположенная в одноэтажном здании, никак не ассоциировалась с копрами вертикальных стволов. Кто же тогда знал, что через много лет Владимиру придётся вернуться сюда и ежедневно опускаться по этому стволу в шахту?

У каждого человека бывают в жизни такие моменты, когда его дальнейшая судьба предопределена ранее прожитыми годами. Так произошло и у Владимира, он долгое время не мог устроиться на работу подземным электрослесарем по причине травмы, полученной в молодости в автокатастрофе. Ему было восемнадцать лет, он оканчивал Шахтинский энергетический техникум, и в последний день четвёртого курса попал в автомобильную аварию. Разрывы печени, толстого кишечника, травма лёгкого надолго уложили парня в больничную койку. Группы инвалидности, как студенту, не дали, но и в армию не взяли. Медкомиссия военкомата установила: «К службе в мирное время не годен, может быть призван к нестроевой в случае войны». Эта запись группы воинского учёта, стала непреодолимым препятствием при трудоустройстве на шахту.

Заявление о приёме начальство подписывало, а дальше нужно было пройти медицинскую комиссию, она-то и руководствовалась статьёй воинского учёта. И хотя прошло больше десяти лет, и рентген показывал посттравматические изменения, оставленные хирургическими операциями, последствия аварии никак не мешали физической работе и не беспокоили Владимира. Но для врачей это не являлось аргументом, стоило цеховому терапевту увидеть военный билет, он тут же возвращал документы парню со словами: «До свидания!».

— А как же быть, я ведь уволился с прежней работы, потому что мне подписал заявление главный механик и директор шахты? — возмущался Владимир.

— Вы бы сначала узнали, пропустит ли Вас медицина? — парировал в ответ врач, — а потом только шли трудоустраиваться!

— Медкомиссию проходят, если заявление подписано, — аргументировал Владимир, — без этого и направления к вам не получишь!

— Не морочьте мне голову, — сердился врач, — сейчас на шахты Ростовугля для здоровых мужиков нет приёма, а Вы с такой травмой хотите трудоустроиться….

— Да не болит у меня ничего, — пытался убеждать Владимир, — и к врачам я уже больше десяти лет не хожу!

— Я всё сказал, до свидания! — упорствовал врач и на этом трудоустройство на шахту заканчивалось.

Приходилось идти на работу на другое предприятие, не относящееся к угольной промышленности и не имеющее ограничений по здоровью. Но хотелось трудиться в шахте, заработки у горняков были приличными, да и гены требовали своё — отец Владимира ещё до войны работал в шахте и остался инвалидом. Старший брат Александр, окончив ГПТУ-34, тоже трудился подземным электрослесарем на шахте Красина. Горняки пользовались большим уважением, это была подавляющая часть мужской половины населения, которых узнавали по чёрным, как будто специально подведённым глазам. Местные знали, от чего так бывает. После угольной пыли в забое, горняки не могли отмыть в бане глаза, зажмуривая их от мыла и поэтому самые краешки век оставались чёрными и выглядели, словно женский макияж. Приезжие, не знающие об этом, удивлялись, что мужчины в городе Шахты подкрашивают себе глаза.

Две попытки трудоустройства провалились, и на третий раз Владимир через знакомого доктора договорился, что тот за взятку посодействует в прохождении медицинской комиссии. Но так получилось, что деньги посредник взял и немалые по тем временам — сто рублей, но комиссию Владимир так и не прошёл. То ли посредник заранее обдумал, как обмануть доверчивого парня, то ли сам врач, подписывающий заключение «кинул», осталось для Владимира загадкой. Нечестные на руку люди были и в советские времена, а сто рублей тогда равнялись месячной зарплате некоторых профессий, в том числе и младшего медицинского персонала. Поэтому заявление, подписанное главным механиком и директором шахты «Наклонная» тоже пришлось выбросить в урну.

Судьба, будто бы сама распорядилась, чтобы Владимир трудоустроился на шахту Аютинская, где работал его старый знакомый тёзка по фамилии Бонтаренко. Однажды встретившись случайно в центре города, тот бескорыстно пообещал помочь и в трудоустройстве, и в прохождении медицинской комиссии. И действительно вскоре, когда Владимир позвонил ему, Бонтаренко сообщил, что цеховый терапевт ждёт Владимира, дабы предварительно оценить здоровье претендента на работу в подземных условиях. Владимир явился в кабинет медсанчасти шахты Аютинской и симпатичная женщина средних лет, внимательно изучив его медицинскую карту, заявила:

— Я подпишу заключение о пригодности, но только давай договоримся, что если ты почувствуешь какие-то проблемы со здоровьем — уволишься по собственному желанию безо всяких ВТЭКов!

— Хорошо! Спасибо Вам огромное! — обрадовался Владимир и быстро помчался на шахту, чтобы подписать главным механиком, а затем директором заявление на работу.

До автобусной остановки идти больше километра, медсанчасть шахты Аютинской находилась в степи невдалеке от автотрассы М4. Это большое трёхэтажное здание из белого силикатного кирпича высилось среди колхозного поля, как монумент советской шизофрении. Строили здесь психоневрологический диспансер, называемый в народе дурдомом. Поэтому и вынесли здание дальше от посёлка Аютинского и дороги, по которой ходили автобусы. После что-то «переиграли», и огромное здание было отдано поликлинике и стационару медсанчасти шахты. Пройдя расстояние от больницы до остановки, нужно с полчаса ждать, пока подойдёт автобус.

В ожидании транспорта у остановочного павильона из такого же силикатного кирпича, что и здание больницы, Владимир познакомился с молодым парнем Сергеем по фамилии Чечеков. Разговорились, оказалось, что Сергей оканчивает ГПТУ-34 по профессии подземного электрослесаря и только что прошёл медкомиссию перед производственной практикой.

— Мне повезло, — хвастался Сергей, — направили в цех автоматики.

— Куда? — не понял Владимир.

— Так называют бригаду по наладке шахтных автоматических устройств, — отвечал Сергей, — в её распоряжении там действительно есть большой цех в помещении АБК бывшей 13-й шахты, где они ремонтируют всю подземную электронику. Я уже был в их цехе, где имеется огромный стенд с различными измерительными приборами и даже оборудован осциллографом. А куда ты идёшь работать?

— Мой знакомый договорился на водоотлив, — с сожалением отвечал Владимир, — но я бы с удовольствием пошёл в цех автоматики, потому что имею огромную практику и опыт в ремонте и наладке электроники по прежней работе, да и учусь на пятом курсе заочного отделения НПИ по этой специальности.

— Руководит бригадой автоматчиков известный во всём Ростовугле один из лучших специалистов Володя Кагальников! — рассказывал Сергей, — я уже познакомился с ним и смогу договориться за тебя! Ему такие специалисты позарез нужны, он сам помешан на электронике. Хочешь, поговорю?

— А к его мнению главный механик прислушается? — сомневался Владимир.

— Кагальников парторг участка, — убедительно отвечал Сергей, — и самое главное, он в дружеских отношениях с директором Лимагевым, они вместе работали когда-то. Борис Дмитриевич в то время был ещё начальником участка, а Володя электрослесарем….

— Откуда ты всё знаешь? — с подозрением спросил Владимир.

— Тебе самому об этом в первый день расскажут, — информировал Сергей, — народец-то у нас завистливый, всё о каждом знает….

— Ну, поговори, пока не поздно, — попросил Владимир, — мне ведь ещё заявление не подписывали, я сначала решил пройти медкомиссию, потом рассчитаться с прежнего места работы.

— Как это? — удивился Сергей, — сначала заявление подписывают, потом только медкомиссия….

И Владимир рассказал парню все свои неудачи с поступлением на работу в шахту. Сергей удивился упорству Владимира и тут же посетовал, что ему придётся далеко ездить на работу из посёлка Ново-Азовка до Аюты. Сам-то Сергей проживал недалеко от шахты, и Владимиру было бы правильнее устроиться на Наклонную.

— Наряд первой смены начинается с шести часов утра, — информировал Сергей, — это же, во сколько тебе нужно просыпаться, чтобы приехать через весь город на шахту к шести часам?

— Но что поделаешь, так складывается, — отвечал Владимир.

— Выходит, что ты вообще в шахте никогда не работал? — удивился Сергей.

— Я же тебе рассказывал только что! — ответил Владимир.

— А как же тебя пропустят в шахту, если нет подземного стажа? — с подозрением интересовался Сергей.

— Я давно прошёл подготовительные курсы в учебном пункте месттоповской шахты №10! — ответил Владимир, — имеются корочки! Но возникшая проблема с медкомиссией надолго оставила полученное удостоверение без дела.

До шахты ехали вместе, автобус повернул от остановки «Колонна» вправо. Здесь был Т-образный перекрёсток, влево под прямым углом дорога уходила на шахту «Юбилейная» и посёлок Таловый, туда курсировали автобусы маршрута №10. А вправо уходили «четвёрки» по посёлку Аютинский, переезжая ветку технологической железной дороги к административно-бытовому комбинату шахты Аютинская. Владимир с детства помнил остановку «Колона», недалеко от неё жили сваты, родители Володи Ехимца, к которым часто все вместе ездили в гости. Это были общительные люди, всегда приветливые и могли последнее выставить на стол, а уж без поллитровки водки никогда не обходилось.

Автобус прибыл к АБК Аютинской и остановился рядом со стоянкой личного транспорта шахтёров. За металлическим заборчиком метровой высоты отдыхали легковушки «Жигули», «Москвичи», а также мотоциклы. Многие шахтёры ездили на работу этим видом транспорта, и бабье лето, продлевало «навигацию» мотоциклистам. На въезде на стоянку имелся шлагбаум и сторожка охранника, коими подрабатывали поселковые пенсионеры. Владимир с Сергеем миновали скульптуру Ленина на постаменте, окружённую голубыми елями и грядками отцветающей астры, и направились в комбинат. Это было трёхэтажное здание из кирпича длиной около ста метров с многочисленными окнами и парадным входом. Возле дверей красовалось знамя СССР и мемориальная доска, которая гласила о том, что в 1975 году за досрочное выполнение пятилетнего плана шахта была удостоена государственной награды орденом Трудового Красного Знамени. Выше неё на стене в подтверждение тексту доски имелся барельеф ордена, величиной в половину квадратного метра.

Потом их дороги разошлись, Сергей пошёл в отдел кадров, а Владимир в службу главного механика, где нужно было подписать заявление о приёме. Её нарядная находилась на третьем этаже, а на входной двери красовалась табличка: «ЭМС». В большой комнате находилось шесть столов для старших механиков по различному шахтному оборудованию, а главный с энергетиком располагались в смежном кабинете. Были уже около четырёх часов дня, и за одним из столов восседал единственный человек, крепкий мужчина с подстриженными усиками. Как выяснилось в дальнейшем, он, после срочной службы на флоте, до сих пор употреблял разные крепкие матросские выражения. Это был Жиряхов, старший механик по стацустановкам, в том числе водоотливу. Именно с ним Бонтаренко и договорился о приёме на работу. Владимир постучал в дверь главного, и, не дождавшись ответа, открыл её. Кабинет был пуст, а Жиряхов, которого звали Иваном Алексеевичем, смотрел на парня и ухмылялся.

— Тебе чего? — спросил Иван Алексеевич грубым баритоном, — если ты к главному механику, то Цихунова сегодня уже не будет.

— Я на работу, — бурчал Владимир, — Бонтаренко….

— Ты Жагиков? — перебил парня Иван Алексеевич.

— Да, — ответил Владимир.

— А какого же ты хрена к главному механику ломишься? — возмутился Жиряхов, — я зачем здесь сижу, медузу мне в глотку и краба в задницу?

— А Вы кто? — спросил Владимир, — мне Бонтаренко сказал….

— Лучше бы он попу показал! — снова прервал Жиряхов, — я тебя тут два часа жду, скоро в обморок упаду…. Наши вторую бутылку допивают, а я, как хрен гороховый тебя выглядываю.

Не стесняясь в выражениях, Иван Алексеевич, «объяснил», что он сам подпишет заявление Владимира главным механиком и директором, и заставил парня быстро написать его. Владимир не сказал, что он хочет работать в цехе автоматики, ведь Сергей ещё не успел договориться с Кагальниковым, а поэтому промолчал. Получив от Жиряхова лист бумаги и авторучку, Владимир присел за стол и составил заявление, благо в нём не требовалось конкретизировать «в цех автоматики» или «на водоотлив». По подсказке Ивана Алексеевича, он указал: «Прошу принять меня электрослесарем ЭМС с полным рабочим днём под землёй!» Жиряхов быстро взял его в руки, пробежал глазами и спрятал в свой сейф.

— Ты пока увольняйся с прежней работы, проходи курсовую по безопасности, я его подпишу всеми, кому следует, — проинформировал Иван Алексеевич, — давай, не тяни!

Владимир вышел из помещения нарядной, и только сейчас обратил внимание на запах, царивший внутри просторного трёхэтажного здания, которое шахтёры называли комбинатом. Это был очень знакомый аромат, им насыщен воздух всех помещений и коридоров, и Владимир напряг память, где он мог слышать его раньше? …Ну, как можно забыть? Так пахло в любом административно-бытовом комбинате каждой шахты. Это запах угля, вперемежку с табачным дымом, пропитавшим стены прокуренного здания. Это был аромат детства, остающийся в памяти на всю жизнь каждому мальчишке, выросшему в шахтёрском посёлке.

В те далёкие годы, пацаны собирались по субботам в АБК ш. им. Красина, чтобы искупаться в бане. В квартирах и частных домах того времени, ванные были редкостью, вот и приходилось жителям посёлков проситься в шахтную баню, чтобы хоть раз в неделю искупаться. Городская не могла вместить всех желающих в предвыходной день, да и находилась в центре города, поэтому руководство не обращало внимания на такие нарушения банщиц. В комбинате Аютинской этот запах был сильным, исходил он из так называемой грязной бани, где сушилась шахтёрская спецовка, а степень насыщения им воздуха зависела от количества подземных рабочих на предприятии.

…И вот сегодня успешно пройдя медицинскую комиссию, Владимир вёз документы на шахту. Наконец-то его попытки стать советским горняком удачно реализовались, и теперь предстояла встреча с Иваном Алексеевичем. Тот уже должен был подписать заявление не только главным механиком Цыхуновым, но и директором шахты Лимагевым. Новый знакомый Сергей к этому времени должен уже договориться с Кагальниковым о работе Владимира в цехе автоматики. В третьем часу дня парень вошёл в нарядную ЭМС, где в отличие прошлого раза в большой комнате сидело четверо старших механиков и Иван Алексеевич.

— Прибыл предатель? — встретил вопросом Жиряхов, — я подписал ему заявление, а он оказывается к автоматчикам идёт работать!

— Извините меня, но я не успел предупредить Вас об этом, — слукавил Владимир.

— Так объясняются матросы, открывая кингстоны на корабле перед тем, как его затопить! — отшутился морской прибауткой Жиряхов, и указал на соседний стол, — вон старший механик, Магулёв, у него твоё заявление….

Рядом за столом сидел невысокий мужчина в импортном костюме лет тридцати пяти возрастом с круглой, как луна физиономией и пролысиной, замаскированной остатками шевелюры. Он что-то писал в журнале и, услышав разговор Жиряхова, оторвался от этого занятия и посмотрел на Ивана Алексеевича ехидным взглядом.

— А ты Иван не тренди, — заступился Магулёв, — шахте автоматчики нужны больше, чем слесари водоотлива! За него Кагальников хлопотал, ты что же, против генеральной линии партии? Иосифа Виссарионовича на тебе нет, помер…

— Я за! — отшутился очередной раз Жиряхов, — но на побегушках быть у тебя не нанимался…. Твой человек — ты и бегай с его заявлением! Будешь должен стакан водки мне за это!

— Могу прямо сейчас налить с крантика, — смеялся Магулёв, — подставляй посуду!

— Здравствуйте! — приветствовал Магулёва Владимир.

— Меня зовут Анатолий Филиппович, — представился тот, — я старший механик по автоматике! Володя Кагальников договаривался за тебя. Сейчас заберёшь у меня своё подписанное заявление и в отдел кадров, там скажут, что нужно делать.

Владимир должен был пройти обучение безопасности в количестве пяти дней в курсовой сети производственного объединения «Ростовуголь», находившейся в посёлке бывшей шахты Пролетарская диктатура и три дня в учебном пункте Аютинской. Его кабинет располагался на третьем этаже комбината, где нужно было сдавать экзамен по Правилам безопасности в угольных шахтах в завершение обучения. Владимир исправно, без опозданий посещал курсовую сеть Ростовугля, затем принёс документ с отметкой о прохождении в учебный пункт шахты.

Бабье лето закончилось и пошли первые осенние дожди, способствующие плохому настроению. Намокшие голубые ели возле бюста Ленина, казались уже не столь торжественными, а блестящая, мокрая лысина памятника, лишний раз напоминала, что все мы смертны на этой грешной Земле. Прибыв утром в комбинат, Владимир поднялся на третий этаж в кабинет учебного пункта и заметил, что он был не одним обучаемым, на лекцию пришли ещё трое мужчин. Эта малочисленная группа, набираемая по мере трудоустройства людей должна «выпускаться» без задержки. Хотя официально приёма на шахту не было, по знакомству устраивались многие мужики. Поэтому учебный пункт работал с вновь поступающими, по дате оформления приказов отделом кадров, не дожидаясь, когда наберётся большая группа.

— На какой участок устраиваешься? — спросил пожилой мужчина примерно сорока пяти лет.

— В цех автоматики! — не без гордости ответил Владимир.

— А-а-а, шахтная интеллигенция! — последовал шутливое замечание собеседника, указывающего одновременно на вход в нарядную ЭМС, — вон твой бригадир Владимир Кагальников! Восемь часов утра, а он ещё не переодевался в шахтёрки, интеллигенция одним словом! Курит, наверное, ждёт, пока по шахте все неполадки соберут….

В коридоре у входной двери стоял молодой мужчина с дымящейся сигаретой в руке, на вид старше Владимира примерно лет на пять и объяснял что-то двум другим, жестикулируя при этом обеими рукакми. Его опрятный и ухоженный вид, слегка розовые щёки, высокий рост и ширина плеч, даже на вербальном уровне общения вселяли уверенность и спокойствие. Он не переставал улыбаться, и у Владимира возникло странное ощущение визуального знакомства с этим человеком. Будто он знал Кагальникова много лет и ему были известны его манеры курить и разговаривая, жестикулировать руками. Так произошло их бесконтактное знакомство, которое выльется в дальнейшем в крепкую дружбу. Вскоре открылся кабинет учпункта, и вся немногочисленная группа уселась в просторном классе. Преподаватель, мужчина лет тридцати возрастом с каким-то удовлетворением начал рассказывать историю шахты Аютинская.

— Наше угледобывающее предприятие расположено в посёлке Аютинский и входит в Производственное объединение «Ростовуголь»! — пафосно начал он, — шахта имеет богатую историю. Уже в марте 1943-го, освободив город от немцев, восстановили шахты №13 и №14, принадлежавшие Министерству местной топливной промышленности, на их базе организовали Аютинское шахтоуправление треста «Шахтантрацит». Проектная мощность 400 тысяч тонн угля. В его составе в 1947 году введена в эксплуатацию шахта №19, в 1949 — №21, в 1962 — №13-бис. В 1962 году была произведена реконструкция шахты с увеличением проектной мощности до 1100 тысяч тонн. При этом горные выработки шахт №13, №14, №19 и №21 были объединены в одну и образована шахта «Аютинская».

Шахта расположена на Грушевско-Несветаевской синклинали в 10 км на северо-запад от города. Шахтное поле имеет форму, близкую к прямоугольной, с вырезами некондиционных участков внизу западного и восточного крыльев. Максимальная протяжённость шахтного поля по простиранию 10 км, по падению — 4,7 км. Сейчас восточное крыло шахты заканчивает своё существование. Там дорабатывает лава №136, выбирая оставленные ранее целики у коренного штрека. Основная добыча осуществляется на уклоне 4-бис, на котором вскоре также отработают последние лавы. Перспектива шахты — 6-й уклон….

Затем преподаватель начал знакомить обучающихся со схемой вентиляции и месторасположением запасных выходов шахты. Продемонстрировав это на бумажной схеме, висящей на стене, он велел им переодеваться в спецовку и подготовиться к первому спуску. Преподаватель должен был сопроводить группу по шахте и на месте показать запасные выходы, предусмотренные планом ликвидации аварии. Вновь поступающий на работу получал накануне спецодежду, резиновые сапоги и шахтёрскую каску. Ему определяли место в бане, вешалку, изготовленную из металлической проволоки для чистой одежды и спецовки. В ламповой за ним закрепляли аккумуляторный светильник и присваивали рабочий номер. Владимир получил двухзначный №64, хотя на шахте трудилось полторы тысячи человек.

Спустя полчаса группа обучающихся во главе с преподавателем учебного пункта собралась в ламповой. Это просторное помещение, где заряжались шахтёрские светильники, называемые по старинке коногонками. Получив их и самоспасатели, преподаватель повёл группу по подземной галерее к шейке ствола, находившейся в том одноэтажном здании мимо которого когда проходил Владимир с Ехимцом. На верхней посадочной площадке остановились, вниз уходил наклонный ствол с двумя рельсовыми путями, зияющий своим проёмом и освещённый электрическими лампами по всей длине. На одном из путей стояла «коза», так шахтёры называли сцепку людских вагонеток, предназначенную для транспортировки горняков по наклонным выработкам. Владимиру всё было впервой и он, не давая это понять остальным, старался вести себя, как бывалый шахтёр.

— Сейчас мы спустимся по первой тысячи метров людского ствола, — информировал преподаватель, — угол падения 13 градусов, внизу переход на вторую тысячу метров. Рядом с людским находится главный наклонный ствол шахты, который является тоже запасным выходом. Он пройдён без перехода, четыре ленточных конвейера по 500 метром каждый выдают добычу на ЦОФ. По людскому стволу мы опускаемся на коренной штрек, находящийся на глубине 560 метров. Когда опустимся, я расскажу далее…. А сейчас садитесь в «козу», соблюдая правила безопасности!

Группа села в вагонетку, кондуктор, преклонного возраста мужик в шахтёрках, явно пенсионер, «отстучал» пантографом по троллеи, расположенной над «козой» по всей протяжённости рельсовых путей, и вагончики медленно пошли вниз. Спустя несколько минут, увеличивая скорость, «коза» покачивалась из-за кривизны рельсовых путей, и быстро шла вниз по наклонной выработке. В освещённом уклоне перед глазами замелькали железобетонные стойки крепления типа «игдан». Обычно в такой ситуации у новичка «душа уходит в пятки», но Владимир взирал на всё спокойно и его, как ни странно, ничего даже не удивляло, не то, чтобы пугало. Видимо шахтёрские гены отца, работавшего под землёй в худших условиях, делали пребывание в шахте обыденным и привычным, будто Владимир проработал здесь всю жизнь.

Лестница, которая вела на вторую тысячу метров, была широкой и крутой. Шахтёры-аютинцы в шутку называли её «лестницей смерти», потому что после отработанной в шахте смены подниматься по ней было невыносимо тяжело. Спускаясь в начале рабочего времени со свежими силами, нужно постоянно смотреть под ноги, её крутые ступеньки жестоко наказывали за невнимательность. Если споткнуться на них, то можно было свернуть себе шею, кувыркаясь по этим ступенькам. Спуск по второй тысяче метров ничем не отличался от предыдущего, и вскоре группа вышла на посадочную площадку — коренную выработку так называемого руддвора, где за час до начала каждой смены горняки садились в людские вагонетки «экспресса».

Так называли подземный поезд для транспортировки людей до 6-го уклона с остановкой на 4-м бису. Это была самая удалённая от ствола выработка, называемая аютинцами Дальним Востоком. Пять с половиной километров электровоз с вагончиками проходил примерно за сорок минут и люди успевали к началу смены в лавы и проходческие забои, где и менялись на местах. Чтобы скоротать время в пути, в каждом вагончике играли в карты, в «козла», хотя это и было запрещено правилами безопасности. Шахта является производством с высочайшим фактором риска и каждую минуту здесь нужно быть внимательным и сосредоточенным, иначе можешь травмироваться или даже погибнуть.

Шахта Аютинская относилась к первой категории по метану, не опасная по взрывчатости угольной пыли и горным ударам. Но курить в подземных выработках категорически запрещено. Как говорили сами шахтёры, кроме главного инженера и директора в Аютинской курили все, грубо нарушая этот запрет. Конечно, не в открытую, а прячась от лиц технического надзора, который в свою очередь скрывал курение от рабочих. Когда «экспресс» отправлялся от ствола, то за ним тянулся шлейф сигаретного дыма, но стоило ему остановиться, как тут же нарушители ПБ быстро гасились сигареты и окурки выбрасывали в грязь, чтобы их невозможно было обнаружить. В лавах, штреках, в проходческих забоях, на вентиляционных сбойках и других выработках курили не стесняясь. Пачку сигарет с зажигалкой прятали в касках, завернув предварительно в целлофановый пакет, чтобы не отсырели.

Преподаватель учпункта повёл обучающихся по коренным выработкам, по ходу рассказывая их назначение и особенности горно-геологических условий. Минут через двадцать добрались под вертикальный ствол, чей копёр гордо возвышался рядом с Воронежской трассой в километре от посёлка. Одиноко стоящий посреди колхозного поля, чуть в стороне от крупной электроподстанции 110 кв, копёр, создавал впечатление мелкой «шахтёнки». Неслучайно проезжающие мимо автомобилисты из регионов, где нет угольной промышленности, останавливались и долго смотрели на его вращающиеся колёса. Им было непонятно, почему на этой «шахтёнке» нет террикона. Преподаватель объяснил, что вертикальный ствол тоже является запасным выходом и по его стенам вверх идёт металлическая лестница. В случае плана ликвидации аварии в некоторых его позициях, шахтёры должны выходить по этой вертикальной лестнице на поверхность с глубины 560-ти метров.

— А если сил не хватит у человека подняться по этой лестнице? — спросил Владимир, — полкилометра вверх, это же очень много!

— Жить захочешь, выйдешь! — коротко ответил преподаватель, — правда, таких случаев, слава Богу, у нас никогда не было. Да и лестница очень поржавела и вряд ли выдержит большого количества людей, если по ней начнёт подниматься смена. Мы сегодня не пойдём к остальным запасным выходам и сейчас поднимемся в клети на поверхность. На 6-й уклон идти пять километров, да и до запасного выхода на 21-й шахте тоже далеко. Вы всё это увидите в процессе аварийных тренировок, проводимых на шахте регулярно, поэтому я предлагаю следующее.

Поскольку вы уже приняты на работу и вам начисляется зарплата, то раньше трёх часов дня сдавать лампы и появляться в отметке нельзя. Иначе будет дисциплинарное взыскание за ранний выезд из шахты. У вас, кроме сегодняшнего, ещё два дня обучения, поэтому я по выезду передам вашу группу мастеру поверхностного комплекса по фамилии Детощка. Он даст наряд на работу, погрузку вагонеток и прочее, и этим вы и будете заниматься до конца сегодняшнего дня, а также завтра и в последующий день. У него работают мужики, выведенные после больничного на лёгкий труд, штатные рабочие и вы — курсовики. Понятно?

— А возвращаться назад нам нужно будет по шахте? — спросил Владимир.

— Зачем? — ответил вопросом преподаватель, — до шахты можно идти через посёлок.

Зашли в клеть, стволовой рукоятчик дал сигнал машинисту подъёма, и она пошла вверх, сначала медленно, потом всё быстрее. Чтобы не вывалиться из клети, нужно было держаться за поручни, подъем вертикального вспомогательного ствола был грузо-людским, и это означало, что в клети отсутствовали двери. Теперь в свете коногонки мелькали расстрелы, металлические конструкции крепления его стен. Владимир посветил коногонкой в сторону и увидел ту самую металлическую лестницу, используемую при пешем подъёме людей на поверхность. Её состояние действительно не вызывало чувства надёжности. Спустя несколько минут клеть вышла на поверхность и группа покинула её. Оставшуюся часть рабочего времени, выполняя наряд Детощки, грузили железобетонную затяжку в вагонетки. Так прошёл первый рабочий день Владимира.

На следующее утро, переодевшись в шахтёрки, Владимир на бортовой автомашине с деревянными лавками в кузове, отправился на вертикальный ствол. Этот ГАЗон возил рабочих от шахты до поверхностного комплекса и отправлялся от комбината в половине восьмого утра. Вертикальный ствол шахты Аютинская работал круглосуточно, по нему спускали и поднимали разные грузы, расходные материалы, оборудование и элементы крепи. На территории поверхностного комплекса, помимо копра, здания подъёмной машины, кран-балки погрузочной площадки, находились электроподстанция и вентиляторы центрального проветривания. Этот островок шахтной территории, вклинившийся в колхозные поля, ассоциировался у Владимира оазисом индустриализации среди сельскохозяйственного царства, а мчащиеся по автотрассе автомобили навевали тоску по путешествиям.

Наряд был дан на погрузку той же затяжки и Владимир с мужиками, которые проходили с ним курсовую работали под кран-балкой. Спустя час к зданию вентиляторов подъехал легковой автомобиль белые «Жигули» пятой модели. Из него вышел Кагальников в чистой одежде, и тут же открыв багажник, начал переодеваться в спецовку, а закончив, скрылся в пристройке вентилятора. Чистую одежду он оставил в автомобиле, а с собой прихватил комбинированный измерительный прибор, называемый «цешкой».

— Вон твой бригадир приехал, — подсказал всё тот же мужик, проходивший курсы с Владимиром, — наверное, работать сюда прибыл. Переоделся, как белый человек….

Владимир решил познакомиться с Кагальниковым ближе и, оставив мужиков на погрузочной площадке, приоткрыл дверь пристройки и заглянул внутрь. Кагальников действительно работал и не слышал, как открылась дверь. Он с головой «торчал» в шкафу, где установлена какая-то аппаратура. Владимир медленно подошёл к Кагальникову и чтобы не испугать своим неожиданным появлением, заранее покашлял несколько раз. Кагальников выглянул из шкафа и отошёл от него в сторону.

— Здравствуй, тёзка! — приветствовал его Владимир, — моя фамилия Жагиков, если помнишь, ты договаривался о моей работе у вас в цехе автоматики.

— А-а-а, привет! — молвил Кагальников удивлённо, — а ты что здесь делаешь?

— Я прохожу курсовую, — отвечал Владимир, — вот препод направил нас к Детощке на три дня. Завтра отработаю и выйду уже в бригаду….

— Вот же деятели, твою мать, — ругнулся Кагальников, — а где он этот Детощка?

В помещение заглянул мастер, он, как чувствовал неприятность, поэтому, поздоровавшись, виновато смотрел на Кагальникова.

— Геннадий, — обратился к нему Кагальников, — что делает у тебя вот этот человек, его фамилия Жагиков?

— Погрузку железобетонной затяжки! — пробормотал Детощка.

— Мы даже на заседании парткома рассматривали этот вопрос, — строго отчитывал его Кагальников, — и было обещано, что эта самодеятельность прекратится! Скажи, ну почему специалист четвёртого разряда, автоматчик, должен грузить твою затяжку? У нас что, своей работы мало?

— Так ведь, это же не моя инициатива, — оправдывался Детощка, — учпункт передаёт мне людей на время прохождения курсовой, а я что, отказываться должен от лишней рабсилы?

— Я в ближайшие дни поставлю в известность об этом директора! — пообещал Кагальников, — вы все тогда ответите ему, зачем использовать на неквалифицированной работе специалистов? Эти друзья из учпункта получат сполна за свою лень! Преподаватель должен три дня водить курсовиков по запасным выходам, а он провёл до вертикального ствола, и отдаёт их в батраки…. Ты тоже молодец! Будь уверен, отвечать придётся, как коммунисту!

— Хорошо, пусть этот Жагиков тебе помогает, раз так вышло! — «выкрутился» из ситуации Детощка и покинул помещение.

Владимир не ожидал такого разворота событий, он переводил взгляд с одного на другого и чувствовал себя некомфортно. Ему казалось, что это из-за него произошёл такой неприятный разговор, и теперь он прослывёт на шахте «стукачом».

— Да-а, мне не нужно было заходить к тебе, — с сожалением произнёс Владимир.

— Да ты-то здесь причём? — ответил Кагальников, — ну, раз зашёл, тогда посмотри принципиальную схему. Хочу познакомиться с тобой в деле, как ты умеешь читать чертежи и находить неполадку.

Кагальников достал из шкафа лист бумаги с отпечатанной на нем принципиальной схемой завода-изготовителя и положил на стол, сбитый наспех из досок, видимо используемый ранее монтажниками для работы. Владимир подошёл к схеме вплотную и взглянул на неё. Он отлично мог работать с технической документацией и быстро ориентировался в причинах отказа.

— Это шкаф управления электрокалорифером, — рассказывал Кагальников, пока Владимир изучал схему, — его установили месяц назад для обогрева шейки ствола. По прогнозу погоды ожидаются заморозки, и чтобы не было обледенения в устье ствола, нужно срочно запускать калорифер в работу. В зоне возможного обледенения установлен датчик температуры, подогретый воздух по каналу поступает в шейку ствола. …По-моему всё сказал?

— Я вижу это по схеме, — отвечал Владимир, — а что не срабатывает?

— Так ты и определи это! — ухмыльнулся Кагальников.

Владимир взял его прибор и произвёл несколько замеров в схеме управления, затем отключив силовой автомат электропитания пускателя калорифера, «прощёлкал» схему его управления, питающуюся от трансформатора, подключённого к главному автомату.

— Схема управления работает нормально! — констатировал Владимир, — проверим сейчас цепи измерения. Логометр — электроконтактный и именно он, контролирует величину сопротивления датчика температуры измерением, и управляет остальной схемой.

Владимир сымитировал замыкание контакта нижнего предела измерения, и пускатель калорифера включился без силовой сети. Затем последовала имитация контакта верхнего предела измерений, пускатель калорифера послушно отключился. Владимир ещё раз посмотрел на шкалу логометра, затем на принципиальную схему. Кагальников с любопытством наблюдал за новичком.

— Всё понятно, Володь! — по-дружески обратился он Кагальникову, — согласно принципиальной схеме термометр сопротивления, установленный в стволе — ТСМ 23-й градуировки. Видимо он такой и установлен, но логометр поставили 21-й. По этой причине из-за различия таблиц, которые называются градуировочными, он не включается по значениям температуры для выставленного по шкале диапазона! Взгляни сам — на схеме датчик температуры: «ТСМ гр.23», а на шкале логометра: «Л-64 гр.21». Нужно заменить его и поставить прибор с градуировкой 23!

— А ты где работал в последнее время? — удивился Кагальников.

— Слесарем по контрольно-измерительным приборам и автоматике на ХБК! — с улыбкой отвечал Владимир, — а что?

— Я, например, не знаком с градуировками, — сознался Кагальников, — в шахте такого оборудования не применяется, но я определил причину отказа — не работает этот логометр!

Кагальников вновь взял схему в руки и пристально посмотрел, что написано у обозначения прибора.

— Да, действительно на схеме отмечено «Гр.23», — согласился он и посмотрел на шкалу, — а на самом приборе стоит надпись «Гр21».

— Логометр исправен, работает, возможно, нормально, — констатировал Владимир, — но нужно устранить несоответствие градуировок. Или ТСМ в стволе менять на 21-ю или логометр на 23-ю.

— Установить другой датчик — это проблематично! — возразил Кагальников, — легче заменить прибор, но другого у нас нет и если Магулёв закажет снабженцам, то привезут не скоро!

— Я по старой дружбе могу попросить прибор нужной нам градуировки на ХБК! — предложил Владимир.

— А они дадут? — спросил Кагальников.

— Конечно! Там логометры сотнями применяются, — проинформировал Владимир, — я попрошу у бригадира, однокурсника по энерготехникуму и он даст, не задумываясь.

— Тогда давай поступим так, — предложил Кагальников, — завтра Магулёв сделает тебе отметку: «работа на поверхности», а ты, чтобы не приезжать на шахту рано к первому наряду, зайдёшь на ХБК и попросишь логометр. …А хорошо бы сразу два на всякий случай! А через проходную, как пронесёшь?

— Да это уже мелочи, — пренебрежительно ответил Владимир, — бригадир напишет пропуск. Что сейчас мне делать? До конца смены ещё далеко.

— Поедешь со мной в цех! — отвечал Кагальников, — познакомишься с парнями, кто сегодня не в шахте….

— А разве у вас такие работы предусмотрены? — удивился Владимир.

— Да, конечно! — отвечал Кагальников, — сам со временем всё поймёшь. Я застелю сейчас сидение плёнкой, ты же в шахтёрках….

— А как же погрузка затяжки? — спросил Владимир, — Детощка должен поставить мне упряжку в табеле….

— Ты же слышал разговор? — удивился Кагальников, — это самодеятельность! И все, кто виноват в ней, получат по заднице в ближайшие дни!

Оба Владимира сели в автомобиль Кагальникова и направились в посёлок. По пути Кагальников продолжал беседу и, по всей видимости, остался доволен способностями Владимира.

— Ты же не работал раньше в шахте? — спросил он.

— Нет, — отвечал Владимир.

— Мне Бонтаренко говорил об этом, — рассуждал Кагальников, глядя на дорогу, — он тоже просил, чтобы я посодействовал твоей работе у нас в цехе автоматики и характеризовал тебя, как классного специалиста. Но, несмотря на это, горное оборудование ты не знаешь, пускатели шахтные, аппаратуру автоматики и много чего у нас нужно знать. Схемы ты читаешь отлично, анализ отказа проводишь быстро, поэтому в первое время сразу же бери техническую документацию в цехе и дома штудируй. У нас её целый стеллаж, на каждую разновидность имеются схемы, описания и параметры работы. Аппаратура сейчас сложная, всё на электронике и микросхемах, я надеюсь, что ты быстро войдёшь в курс дела, твоя теоретическая подготовка чувствуется сразу и я рад, что не ошибся, такие спецы нам всегда нужны!

Пока ехали до шахты, Кагальников рассказывал Владимиру, что автоматчикам часто приходится работать в лавах и за это к ставке идёт доплата рубль тридцать. Каждому члену бригады необходимо уметь бегло читать схемы автоматического управления любого шахтного оборудования, даже вентиляторов центрального проветривания, и вообще всего, где установлена электроника. В цехе постоянно имеется работа по ремонту аппаратуры, вышедшей из строя, его апробирование и подготовка к спуску в шахту, монтаж энергопоездов для очистных лав, и даже проверяется работа автоматической подачи угольных комбайнов. Бригаду на шахте уважают за их знания и Владимир должен иметь это в виду, авторитет бригады принято только поднимать и ни в коем случае не способствовать его снижению. Работы, включая монтажные, следует выполнять качественно и постоянно повышать уровень знаний.

***

Старое здание АБК бывшей шахты «Аютинская-13», где размещался цех автоматики, было сложено на века из камня и поделено перегородкой на две части, в одной из которых размещался стройцех. Напротив находилось здание подъёмной машины старой шахты, теперь здесь была база бригады по ремонту забойного оборудования. Большой ангар с кран-балкой тоже относился к этой службе. Входная дверь в цех автоматики имела кодовый замок, придуманный и изготовленный Кагальниковым. Войдя в неё, оба Владимира поднялись на второй этаж по лестнице, на первом была большая кладовка для разного хлама. На втором этаже цех имел два просторных помещения, в одном размещалась лаборатория со стендом, о котором рассказывал Сергей, а в другой слесарная мастерская. Там же установлены индивидуальные металлические ящики с инструментом членов бригады. Имелась кладовка для запчастей, закрываемая на замок и маленькая «кочегарка», где был установлен котёл отопления с электрическими тэнами.

Кагальников представил Владимира ребятам, занимающимся ремонтом электронных устройств. Их было трое, остальные выполняли наряды в шахте, дежурного автоматчика в первую смену не ставили за ненадобностью. Среди мужчин, кто работал в цехе, был и Сергей Чечеков, который ходатайствовал перед Кагальниковым о Владимире. Он поздоровался с ним, как старый знакомый и тут же начал интересоваться его знаниями, чтобы тот подсказал неполадку ремонтируемого Сергеем блока. Владимир углубился в чтение принципиальной схемы, сделал несколько замеров и тут же выдал вердикт — сгорел выходной транзистор, в коллектор которого включена обмотка реле. Сергей спустя час перепаял транзистор и блок начал работать, что вызвало восхищение Сергея и ухмылку других электрослесарей. Один из них Лонтионов, работал на небольшом токарном станке, имеющемся в слесарном отделении цеха, а второй Маляев монтировал стенд запасных выходов для учебно-курсовой сети Ростовугля.

В половине третьего дня из шахты выехали ребята, уставшие и перепачканные угольной пылью, они с шумом ввалились в цех. Каждый отчитался бригадиру о выполненной работе, познакомился с новичком и переобул сапоги. В четвёртом часу, все вместе отправились «на баню». По пути к АБК шахты находилась разветвлённая сеть подъездных железнодорожных путей к вагоноопрокиду ЦОФ, на которую поступал уголь с других шахт. Это было большим неудобством, приходилось подлезать под вагоны, которые могли в любую минуту прийти в движение от работающего в автоматическом режиме, толкателя. Можно было обойти всю эту вагонную толкучку, что слишком далеко и все, кто ходил в том направлении, лезли под вагоны, чтобы пройти по кратчайшему пути.

Следующим утром начался первый день работы Владимира в шахте. На наряде в центр помещения участка вышел пожилой мужчина, это был председатель цехкома профсоюза Володя Прощанов. Иногда он старался выразиться как можно грамотнее, но получалась полная белиберда. В этот раз, заикаясь, профорг сообщил, что нужно отработать бесплатно смену в помощь бастующим британским шахтёрам. Простой и до смеха наивный, он всегда старался обосновать решение «сверху» политическими мотивами, но вызывал дружный хохот. Так было и в то утро, заикавшись минуты три, профорг положил ведомость на стол, чтобы каждый заносил в неё свою фамилию и расписывался. И никто, конечно, ещё даже не предполагал, что в СССР через несколько лет забастуют шахтёры, которым ни один профсоюз мира не соберёт и копейки, чтобы поддержать их голодные семьи. Первый день работы у Владимира совпал по знамению с поддержкой бастующих английских шахтёров.

Наставником Владимира назначили бригадира, и тот с удовольствием рассказывал новичку о шахте, следуя по коренному штреку на уклон 4-бис. Периодически Кагальников оборачивался и внимательно изучал состояние Жагикова, зная о том, что парень не работал ранее под землёй. Идти по деревянному трапу, проложенному между крайним рельсом электровозного пути и водосточной канавой, нужно было с осторожностью. Сзади то и дело проходили электровозы К-14 с партиями вагонеток, и нужно вовремя останавливаться, пропуская порожняк. Необходимо также постоянно смотреть под ноги, чтобы не зацепиться ступней за торчащие доски.

— Хочу спросить, — поинтересовался Кагальников, — не испытываешь страха глубины, мы сейчас находимся ниже поверхности на 560 метров? А опустимся по 4-му бису ещё глубже, где-то на восемьсот.

— Это абсолютно не действует на мою психику, — смеясь, отвечал Владимир, — мне кажется, что я в прошлой жизни был шахтёром. А может от отца по наследству перешло ощущение спокойствия под землей. Кажется, что запах и аура подземного царства мне давно знакома и даже приятна. …А к чему ты спросил?

— О-о-о, у нас столько случаев бывало, — ответил Кагальников, — приходит парень на шахту, опустился впервые под землю и рассчитывается на следующий день. Страх глубины и клаустрофобия. Такие ребята говорят: «как только представлю, что над головой полкилометра толщи горной породы, так сердце в пятки уходит…».

Пришли на верхнюю посадочную площадку 4-го биса, опустились вниз, перешли на кресельную дорогу, доехали до 470-й лавы. Владимир ещё никогда не видел очистного забоя и Кагальников, понимая это, предупредил, что там по сравнению с коренным штреком будет «немного пониже кровля». От аппаратуры по скату, короткому штреку, пройдённому по углю, ребята поднялись на просек, выработку, перпендикулярную скату, а по нему добрались до низа лавы. Она встречала ребят матерными переговорами ГРОЗов по селектору и блеском гидростоек механической крепи по всей длине лавы.

— Готов? — спросил Кагальников, — нам нужно долезть метров сто до комбайна.

— Володь, ты не беспокойся за меня, — отреагировал Владимир, — не мальчик ведь! Да и правила безопасности знаю хорошо, полезли вверх!

Парни, согнувшись почти наполовину роста, а он у обоих был под метр девяносто, поползли вверх к комбайну, цепляясь аккумуляторными батареями коногонок за гидравлические шланги секций механической крепи. Вскоре Владимир, чтобы облегчить себе движение, перелез на скребковый конвейер и поднимался с нарушением правил безопасности. Забой мог в любую минуту отвалиться огромной глыбой и упасть на скребок. Угольный пласт, сформированный природой в палеозойскую эру, в лучах коногонки сверкал «бриллиантами» и его непередаваемый запах создавал ауру шахтёрской стихии.

— Володь, вернись под секции, — приказал Кагальников, — никогда не пренебрегай безопасностью! Миллион добытого топлива и без тебя уносит одну человеческую жизнь!

Спустя несколько дней работы удалось познакомиться со всем коллективом автоматчиков. В первый день этого не получилось, некоторые члены бригады отдыхали, а дежурные трудились по скользящему графику. Выходные работающих в первую смену, были распределены равномерно. У кого-то понедельник-вторник, у других среда-четверг, третьи отдыхали по пятницам-субботам, но таких числилось всего двое. Никто, а тем более дежурные не отдыхали ни в субботы, ни в воскресенья. Кагальников, как бригадир, был единственным человеком, который имел общий выходной плюс понедельник, а пятница-суббота была у Анатолия Маляева, как самого старейшего члена бригады. К тому же он до Кагальникова руководил автоматчиками, но был отстранён за какие-то нарушения. Затем по возрасту шёл его тёзка Лонтионов, отдыхающий в те же дни, что и Маляев. Кагальников был на четыре года старше Владимира, а остальной состав бригады примерно его возраста или моложе. Владимиру, как новичку, дали выходные в среду-четверг, суббота или воскресение считались льготой, и её нужно было заработать знаниями и умением устранять самые сложные неисправности.

Владимир быстро понял, что и выходные дни и работа в бригаде распределялась по знаниям. Тот, у кого их больше, чаще оставался в цехе на ремонт электронной аппаратуры, кто не очень быстро ориентировался в поиске неисправности, ездили в основном в шахту для выполнения текущих многочисленных нарядов. Существовала, конечно, разрядная сетка, но пятый имели на шахте единицы, а 6-й для подземного электрослесаря не присваивали никому во всём «Ростовугле». По 5-му нужно «знать всё и даже больше», и его редко кому-либо присваивали.

Как говорили сами шахтёры: «электрослесарь пятого разряда — это уже профессор». В цехе автоматики по 5-му работал бригадир, Маляев, Лонтионов, Тишенко и Мыльников, остальные по 3-4-му. Когда начинался монтаж и пуск новой лавы, вся бригада, по две-три смены, не выезжая на-гора, трудилась на результат, «до победы». Старший механик Магулёв плохо разбирался в автоматике, и его задача была провести наряд типа «пойдёшь туда-то, там не работает то-то». В случае затруднений в устранении неполадки, консультироваться у него было бесполезно, только бригадир мог по телефону подсказать, читая одновременно принципиальную схему. Кого и куда посылать, тоже заранее согласовывалось с бригадиром, который, по сути, и руководил всей службой автоматики.

Рассказывали, что когда-то главный энергетик Дзюпа, перешедший на шахту с ЦОФ Аютинская, замещал находящегося в отпуске Магулёва. Давая наряд, он грубо оборвал Кагальникова, пытающегося посоветовать, кого послать на устранение неисправности в лаве. Володя лучше всех знал способности каждого члена своей бригады, но у Дзюпы взыграли амбиции. Он ещё не был осведомлён, кто такой Кагальников на шахте Аютинская.

— Ты кто, слесарь? — спросил Дзюпа у бригадира, — вот стой и жди, пока я дам тебе наряд! Не надо умничать, я работаю за старшего механика по автоматике, и ты подчиняйся мне.

Володя не имел привычки возражать в таких случаях и отошёл в сторонку. Дзюпа дал наряд устранить неисправность на комбайне электрослесарю, который плохо знал схему управления этой выемочной техники. В результате, лава простояла и первую, и вторую смену, был сорван план добычи участка и Дзюпа больше никогда не замещал Магулёва. Сергей Мыльников, имеющий за плечами горный техникум, стал подменять механика по автоматике и тогда же потребовал себе пятый разряд. Его присвоили ему безоговорочно, но профессиональный уровень Мыльникова был далеко не тот, который имел бригадир.

Кагальников придумывал методы поощрения за знания, он сам постоянно совершенствовал свой багаж, и хотел, чтобы все, кто у него работал, тоже учились и много читали. Это был уникальный человек, таких людей называют в России самородками, это на них держалась промышленность страны. Олицетворяя интеллектуальную мощь России, такие индивидуумы рождаются раз в сто лет. Главной чертой характера Кагальникова являлось лидерство, причём во всём. Он много читал и был хорошо эрудирован в различных сферах, но если возникали сомнения в чём-то, посещал в выходные дни читальный зал городской библиотеки и находил там нужную для познания литературу.

Неслучайно его выбрали парторгом участка, и он принципиальный, и целеустремлённый человек всегда проявлял активность на заседаниях парткома шахты. Был честным человеком, патриотом до мозга костей, строгим и справедливым, но в то же время доступным и простым в общении. Не имел даже признаков чванства и зазнайства, а к каждому человеку относился с позиции «как помочь?». Его выбрали членом горкома КПСС, и Володя активно участвовал в работе главного Шахтинского парторгана, причём не отмалчивался на заседаниях, выступал с критикой по недостаткам и с его мнением вскоре начал считаться даже первый секретарь. Это по предложению Кагальникова партийный контроль приступил к расследованию злоупотреблениями начальства по выделению дачных участков в станице Мелиховская. Тогда комиссия, в состав которой вошёл и Кагальников, нашла много злоупотреблений и даже должностных преступлений. Местная городская газета «Ленинское знамя» не афишировала этот факт, но горкомом были приняты «крутые» меры к нарушителям.

Чем больше Владимир узнавал Кагальникова, тем больше он ему нравился, несмотря, что Жагиков не был коммунистом. Владимир старался уже подражать Кагальникову, тем самым признавая его высочайший авторитет на шахте. Он тоже любил учиться и в первый же день взял домой стопу технической документации для изучения. Кагальников мог «зажечь» на осуществление какой-либо прогрессивной идеи или внедрения новой аппаратуры автоматизации, и этому можно было только удивляться. Володя являлся одним из лучших рационализаторов шахты, и это занятие, стимулируемое государством, приносило неплохой приработок всем, кто участвовал в новаторстве. Володя подавал идею и все вместе воплощали её в конкретном исполнении. Такими Кагальниковыми была сильна страна СССР и, несмотря на отсутствие у Володи высшего образования, он смог достичь необходимо уровня знаний домашним штудированием технической литературы. Он лучше любого механика знал практически всё оборудование в шахте, удивляя этим порой и директора и главного инженера, знал отлично технологию добычных и проходческих работ и правила безопасности.

Владимир тоже понравился Кагальникову, бригадир не оканчивал высших учебных заведений и чувствовал сильную теоретическую подготовку новичка. При этом никогда не стеснялся спросить, например, почему классическая схема на операционном усилителе называется компаратором? А Владимир даже был рад вопросам бригадира и охотно объяснял теорию и происхождение названия. Но, кроме того, эти парни были одного склада характера и жизненного кредо. Кагальников не скрывал, что он окончил всего лишь ГПТУ-33 и сразу же пошёл работать на шахту Аютинская. В армию его не взяли, потому что он был единственным сыном матери-инвалида, а когда та умерла, Володе исполнилось уже двадцать семь лет. Этот факт биографии Кагальникова Владимир выяснил в первый же день работы, когда …наматывал портянки на ноги. Автоматчики, получив наряд, переодевались в бане в спецовку, но сапоги хранили у себя в цехе. Получив в ламповой светильник и самоспасатель, они группой шли в цех, где до спуска в шахту переобувались, наматывая на ноги портянки.

Владимир тоже перенёс свои сапоги в цех, они могли здесь прекрасно сушиться на трубах отопления и лучше сохранялись, в бане процветало воровство. Порвёт какой-нибудь разгильдяй свои сапоги, схватит у кого-то по соседству, пойди, отличи их друг от друга — все одинаковы! Переобуваясь, ребята обратили внимание, что Владимир не умеет мотать портянки.

— Ты что? В армии не был? — спросили у Владимира, — портянки нужно не так мотать, ведь ноги разотрёшь в шахте на «раз-два».

— А он, наверное, как наш бригадир, подводник! — пошучивал ещё один.

Кагальников посмотрел, как Владимир неумело намотал портянку и, закурив свою любимую сигарету «Дюбек», улыбнулся во весь рот.

— А вам завидно? — спросил Кагальников, — у меня теперь однополчанин есть!

Владимир не понял в чём дело и только когда смех замолк, спросил, почему его считают подводником? Ребята рассказали, что Кагальников тоже когда-то не умел мотать портянки, он в армии не служил, и ребята так же, как сейчас, спросили у него об этом. А он, обладая тонким чувством юмора, ответил, что служил на подводной лодке, а там, у матросов не было сапог, они носили ботинки. А так как он являлся самым начитанным в бригаде, то рассказывая о службе подводников, сыпал разными морскими терминами, которые были известны ему из художественной литературы. Причём шутил бригадир с серьёзным выражением лица и все поверили, что Кагальников — подводник! Но спустя несколько минут бригадир с улыбкой признался, что не служил в армии. С тех пор обоих Владимиров стали называть подводниками.

Система оплаты труда на шахте у вспомогательных служб была повременно-премиальной. Основной заработок начислялся по ставке. Если шахта выполняла план, то на эту сумму шли премиальные плюс за каждый процент перевыполнения плана. Приходилось много работать сверхурочно, оставаться на вторую смену, а в дни монтажа и пуска новых лав, не выезжали на-гора три-четыре смены подряд. Сверхурочные часы оплачивались вдвойне и автоматчики сами были заинтересованы растянуть работу сверхурочно. В праздничные дни трудились за двойную оплату по две смены или Кагальников договаривался в отделе труда и зарплаты, чтобы произведённый объем работ оплатили по наряду. Это, как правило, в полтора раза больше, нежели двойная оплата. Средний заработок в бригаде был вкруговую по году около 400 — 500 рублей в месяц. Плюс ежегодная 13-я зарплата и выслуга лет, которая могла достигать среднего месячного заработка.

Владимир просыпался на работу около четырёх часов утра. Пешком шёл до остановки Смидовича километра три, а там рабочим автобусом завода Гидропривод, возившим с посёлка Аютинского своих работников, ехал до шахты. После смены, добирался домой не раньше пяти часов вечера и ежедневно после ужина заставлял себя штудировать привезённую домой техническую документацию на шахтную автоматику. Кагальников содействовал этому обучению, он старался, чтобы Владимиру Магулёв давал наряд на те участки, аппаратуру которых уже проштудировал Владимир. И освоение шло быстро, что и удивляло многих членов бригады. Вскоре у новичка появились завистники, каковых хватало и у Кагальникова. Если многим из пришедших в цех автоматики нужны были годы, чтобы досконально изучить сложную аппаратуру, то Владимир, имея серьёзную теоретическую подготовку, усваивал принципы и нюансы её работы быстро. Этим он особенно нравился бригадиру, потому что Кагальников тоже имел способность «схватывать всё на лету».

Когда-то на шахтах Ростовугля в воскресенье был ремонтный день, оборудование останавливали, и прекращали добычу. Можно произвести профилактику и отремонтировать то, что нельзя остановить в будничные дни. Но, начиная с 80-х годов, стране требовалось всё больше угля, и воскресенья стали днями …повышенной добычи. За работу горнякам платили наличными по выезду на поверхность, после смены. Это всё шло в ущерб ремонтам и профилактике оборудования, и вскоре повышенная аварийность его работы давала о себе знать. Остановка на ремонт стала вынужденной мерой и только в случае аварии на оборудовании, его останавливали и занимались ремонтом. А вот в советские праздники 1—2, 9 мая, День Конституции, а также 7—8 ноября шахта останавливалась на так называемые капитальные ремонты.

Владимиру предстояло впервые работать в праздничные дни 7—8 ноября наступающей годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Наметили работу по замене на ленточных конвейерах уклона 4-бис так называемых голых проводов на линию, выполненную кабель-тросом ТАШс и выключателями КТВ. В случае необходимости экстренной остановки конвейера, голые провода, смонтированные по всей длине ленты на фарфоровых роликах, нужно было замкнуть рукой между собой. Это устаревшая система безопасности иногда давала сбои, а вот кабель-тросовая линия была надёжнее и современнее. Чтобы остановить конвейер, нужно потянуть за ТАШс, а если возникала необходимость блокировки на ремонт, можно выключить КТВ. Бригадир предупредил Владимира, что праздники автоматчики отмечают всегда по выезду после двух отработанных смен и в цехе накрывают стол. Поэтому нужно приносить усиленный тормозок и бутылку водки. Несмотря на работу, автоматчики «праздновали», как и вся страна и 7-го и 8-го ноября.

— А Жагиков должен ещё и магарыч с первой зарплаты поставить! — вспомнил обычай Сергей Мыльников.

— Успокойся, — отреагировал Кагальников, и обратился к Владимиру, — не надо никаких магарычей ставить! Тебе накладно это с первой зарплаты, которую ты получил за не полностью отработанный октябрь. В семье, наверное, есть другие проблемы, требующие денег!

— А разве у нас появились особенные? — не унимался Мыльников, — все ставят, а он, почему не должен?

— Сергей, тебе мало водки будет на праздники? — оборвал его Кагальников.

— Я за всех волнуюсь! — аргументировал Мыльников.

— Все остальные молчат, один ты буром прешь, — возражал Кагальников, — если тебе мало водки, я принесу две бутылки — одну для праздника, а вторую тебе, как магарыч от Жагикова!

Ребята дружно рассмеялись и Сергей тут же начал оправдываться, что он сказал это не по злобе, а с целью соблюдения шахтёрской традиции. Горняки любили выпить, и это было известно всем горожанам. В дни получения аванса и остатка, которые перечислялись горнякам на сберегательную книжку, ребята собирались после смены, снимали деньги в сберкассе и устраивали попойку. Так было во все времена и это тоже считалось профессиональной традицией. Между собой горняки говорили, что из всех шахтёров СССР не пьют только те, чьи скульптуры стоят в вестибюле Министерства угольной промышленности СССР. Хотя никто эти творения не видел своими глазами, но каждый, кто произносил эти слова, был уверен, что в фойе здания по проспекту Мира 49 в Москве действительно стоят скульптуры горняков.

Седьмого с утра опускались в шахту, навешав на себя бухты с кабелем ТАШс, вязанками КТВ, с инструментом и приборами «цешками». Обычно на выполнение любого наряда брали с собой в шахту прибор, в коробке которого тщательно укладывали несколько торцовых ключей для открытия взрывозащищённой аппаратуры, отвёртку и плоскогубцы. Это был облегчённый вариант и если требовались большие ключи, молоток, зубило и прочие «неинтеллектуальные» инструменты, их заимствовали у участковых электрослесарей. Но когда бригада опускалась на монтаж, то в таком случае надежды возлагали лишь на себя. Отработав две смены подряд, бригада возвратилась в цех, где посланный заранее на-гора человек уже накрыл стол.

Для Владимира это был не только рабочий праздничный день, но ещё и впервые он трудился сверхурочно две смены. Часа три отмечали Великий праздник, хорошо выпили, из дома были принесены обильные тормозки, которыми ребята закусывали выпитую водку. Захмелевшие и уставшие, автоматчики отправились в баню, а затем толпой вывалили на автобусную остановку у комбината. В праздники вечером транспорт уже практически не ходил, работали лишь дежурные автобусы, и ребята шумной компанией двинулись на остановку «Колонна», где кроме автобуса 4-го маршрута, можно было уехать ещё и десятым.

— Это когда же ты доберёшься домой на Ново-Азовку? — спросил Кагальников у Владимира, — через весь город, да ещё и в праздник.

— Не знаю, — признался тот, — я впервые две смены подряд работал!

— Вот сегодня, как раз и узнаешь! — заметил Сергей Чечеков, — помнишь, я говорил, что ты очень далеко живёшь?

— Тебе весной нужно купить мотоцикл! — неожиданно посоветовал Кагальников, — хотя бы с весны и до самых морозов можно ездить на работу. Спроси у тёзки своего Демежко, да и Сергей Мыльников на мотоцикле ездит, сколько стоит сегодня «Ява»?

— Двенадцативольтовая тысячу двести тридцать рублей! — подсказал Демежко, — в магазине на Чернокозова стоят! У меня шестивольтовая, а эти, говорят надёжнее моей….

— Смогу ли до весны заработать такую сумму? — засомневался Владимир.

— Если не сможешь, — рассуждал Кагальников, — бригада займёт деньги, сколь, не хватит!

Приехал домой Владимир в начале двенадцатого ночи, да ещё и выпивши. Лёг сразу спать, не ужиная, ведь в четыре часа утра нужно вновь отправляться на две смены. А с похмелья голова раскалывалась, как чугунок, и сильно тошнило от празднования Великой годовщины, парень почти на автомате собрался и поехал на работу. Хорошо, что на следующий день он был выходной, поэтому надежда выдержать две смены и за последующие дни отоспаться и привести себя в форму, была реально исполнимой. Но по выезду из шахты, бригада отмечала второй день праздника и вновь привезённая каждым бутылка водки должна быть непременно выпита.

Домой ехали поздним вечером и Кагальников, проживающий рядом с железнодорожным вокзалом, выйдя на остановке, завёл с Владимиром откровенный разговор. Беседовали обо всём понемногу, в том числе и о работе в бригаде. Кагальников предупредил Владимира, что у него появились завистники и не следует откровенничать с такими парнями.

— Они есть и у меня! — сообщил он, — потому, что психология людей остаётся неизменной на протяжении веков. Я отношусь к этому философски и тебе советую.

— Я не обращаю на это внимания, — поддержал Владимир, — но тебя, Володь, очень уважаю, потому, как у нас с тобой одни и те же жизненные принципы.

— У Белинского есть хорошее высказывание, — молвил Кагальников, демонстрируя свою начитанность, — глупый не любит умного, необразованный — образованного, невоспитанный — воспитанного! Но самое главное, что нужно запомнить: мерзавцы всегда одерживают верх над порядочными потому, что они обращаются с ними, как с мерзавцами, а порядочные люди обращаются с мерзавцами как с подобными себе. Я это к тому, что мы, порядочные люди должны поддерживать друг друга и тогда мерзота будет побеждена!

Владимир надолго запомнил слова Кагальникова, они запали ему в подсознание, как психологическая установка. Тем более эта философия характеризовала самого Кагальникова, как порядочного человека, в чём на протяжении многих лет будет убеждаться Владимир. Кагальников предложил зайти к нему в гости и «накатить» ещё по сто грамм, у него имелся дома коньяк. Но Владимир отказался категорически, он был ещё не настолько пьян, чтобы вваливаться среди ночи к людям и распивать спиртное. Тем более у бригадира, как и у Владимира, росла дочь немного старше по возрасту и это внутреннее «табу» отца, срабатывало подсознательно.

…Время шло, и освоение шахтной автоматики продвигалось успешно, но и не так быстро, как хотелось. Не хватало времени на изучение схем, обессилев после работы не всегда можно заставить себя заняться технической документацией. А если даже и удавалось это сделать, то невозможно было сосредоточиться и усвоить материал. К тому же на шахту уже поступала более совершенная аппаратура, которую ещё вообще никто не изучал в бригаде. Вместо БУПСов для управления оборудованием лавы поставляли ЦПУ, исключающую самопроизвольное включение конвейера или комбайна, что бывало при управлении БУПСами. На главном стволе была смонтирована аппаратура «Цикл», которую знал только Кагальников. Электроника этой системы управления конвейерами была выполненная на цифровых микросхемах.

Но Владимир любил учиться, и продолжал упорно осваивать аппаратуру. Система управления конвейерами АУК была изучена в первый месяц работы. Затем аппаратура оборудования добычных лав, система селекторной связи СГС, автоматического регулирования подачи комбайнов 2ГШ-68 «Уран». Аппаратуру «Цикл» можно было изучить не раньше, чем за полгода, даже если знаешь цифровую схематику, принципы работы микросхем, выполняющих логические операции, зависимость выходных сигналов от комбинации на входах и многочисленные нюансы их работы. Но, несмотря на это, к апрелю Владимиру уже давали наряды на устранение неполадок на аппаратуре главного ствола. Он был самым ответственным участком, по этой выработке шахты выдавалась добыча, и от нормального функционирования конвейерной линии зависело выполнение плана. За простой этого участка строго наказывали главного механика, не говоря уже за Магулёва. Поэтому на устранение неполадок посылали либо Кагальникова, как прежде, либо теперь уже и Владимира.

Автоматическую подачу комбайнов 2ГШ-68 пришлось изучать в лаве №470 на уклоне 4-бис. Там работала добычная бригада известного передовика Шилягина, выполняющая план на 120%. Четвёртый «бис» давал основную добычу шахты, и внимание со стороны начальства к его работе было пристальным. Этот уклон, как правило, пройдён по падению угольного пласта от коренного штрека, имел в своём составе людской, конвейерный и грузовой ходки протяжённостью более двух километров. Горняки опускались на глубину, уже превышающую к тому времени 900 метров на «козе», а затем на кресельной дороге. Она представляла собой подвешенный на роликах под кровлей стальной трос, к которому были прикручены стойки с сидениями в их нижней части.

Передовой участок трудился по-стахановски и времени на раздумья там не давали. А к приезду вызванного автоматчика, участковые слесаря открывали все крышки, обеспечивающие доступ к датчикам гидравлической части, а также к электрическим клеммникам. Поэтому время, чтобы открутить сорок болтов М16 на одной крышке, автоматчик не тратил и сразу приступал к наладке, опустившись по лаве на комбайн. Владимир быстро понял «слабости» этой, в общем-то, надёжной системы автоматического регулирования скорости подачи. Электроника редко выходила из строя, частая причина отказа была в том, что в процессе работы происходила разрегулировка, так называемых «нулей гидравлического и электронного датчиков».

— Кого это нам Магулёв прислал автоматику подачи ремонтировать? — удивился Шилягин, увидев Владимира, с которым был незнаком, — почему Кагальников не пришёл?

— А тебе какая разница, кто настроит автоматику? — спросил Владимир, — привыкли, чтобы вам парторг и бригадир наш хвосты тут на поворотах заносил…. Я настрою, не переживай Александр Адольфович!

— Как ты меня назвал? — рассердился Шилягин, отчество, которого было Германович.

— Ой, прости! — подкалывал его Владимир, — не Адольфович, а кажется …Гитлерович!

— Шутить ты умеешь, — злился Шилягин, — посмотрю, как в деле себя проявишь!

— И что? — продолжал Владимир, приступив тут же к работе, — премию выпишешь, али расстреляешь?

Владимир сделал несколько замеров прибором и убедился что блоки электроники в порядке. Приказал запустить комбайн и замерял напряжение на электронном датчике, оно было отлично от ноля. Отпустив контргайки штока, подрегулировал «ноль» при стоящем на месте комбайне. Он затратил на эту работу пятнадцать минут, чем и вызвал недоверие не только Шилягина, но машиниста комбайна.

— Всё! — сказал Владимир, — пусть слесаря закрывают крышки и можно работать!

— Как всё? — удивился Шилягин, — за пятнадцать минут работу закончил? Или это подколки такие?

— Я по работе не шучу! — настаивал с серьёзным видом Владимир, — пусть слесаря закрывают крышки и работайте, Александр Борманович!

— Ну, смотри подковырщик, если это твои шуточки, я до главного механика завтра пойду, — уже кричал в гневе Шилягин.

— Бутылку прихвати, не забудь! — в шутку советовал Владимир, — а я сейчас опущусь на аппаратуру и буду там до конца смены, если что!

— В смысле? — не понял Шилягин.

— В прямом, — начал злиться Владимир, — ты же сомневаешься в нормальной работе комбайна, вот и придётся мне подежурить на аппаратуре, чтобы ты успокоился, Фюрерович….

Владимир не успел ещё добраться до энергопоезда лавы, как машинист комбайна по селектору потребовал включить пускатель, питающий 2ГШ-68. Это означало, что крышки уже закрыты, зубки на шнеках поменяны, и можно опробовать работу комбайна. По селекторам прошёл предпусковой сигнал и из лавы пошла добыча. Владимир, уверенный в правильно выполненной им работы, добрался до аппаратуры, сел на лесиняку и закурил сигарету. Спустя полчаса из просека по скату вылез Шилягин. На аппаратуре был ещё один слесарь, обслуживающий маслостанцию, который, заметив комплексного бригадира Шилягина, шмыгнул в просек, чтобы не «маячить на глазах».

— Слушай, ты кто? — спросил Шилягин, подсаживаясь рядом с Владимиром и закуривая сигарету.

— Незаконно рождённый сын Джавы Харлала Неру! — с усмешкой отвечал Владимир, — сводный брат известной тебе Индиры Ганди! А что?

— Автоматика работает отлично! — констатировал Шилягин, — у нас так никто быстро ещё не «вправлял ей мозги»! Даже Володя Кагальников дольше разбирается по времени….

— Ну, так ведь причины отказа бывают разными! Сегодня, например, пустяковая, — уже серьёзно информировал Владимир, — электроника работает, а регулировка занимает мало времени….

— Как твоя фамилия? — поинтересовался Шилягин.

— Моча кобылия! — отвечал Владимир, — тебе она зачем? Неужели жаловаться будешь?

— Наоборот, упряжку по лаве проведу в качестве премии! — обещал Шилягин, — или тебе деньги не нужны?

Так Владимира постепенно узнавали на всех участках, где ему приходилось выполнять наряды Магулёва и вскоре многие поняли, что этот парень высококлассный специалист, аналогичный Кагальникову. Некоторые даже интересовались — не братья ли они? Владимир был того же типажа, что и бригадир, но на подобные вопросы отшучивался, хотя ему было приятно слышать, что его способности сравнивают с Кагальниковым. Ведь это бригадир когда-то настоятельно внедрял автоматическую подачу комбайна, которую машинисты в первое время не воспринимали, как что-то реально помогающее в их нелёгком труде. Но быстро поняли — работает автоматика подачи, режущую часть шнеков менять приходится в два раза реже. Вскоре привыкли настолько, что если не работает подача в автоматическом режиме, тут же останавливали добычу и вызывали специалиста.

По левой, нечётной стороне уклона 4-бис, в феврале начали монтировать 469 лаву, хотя предыдущая №467, что выше её, была ещё не отработана. Горно-геологические нарушения похоронили в 467 лаве ни один комплекс и, в конце концов «догрызали» эту неудачницу — на тумбах с применением леса и металла. Посетив однажды эту лаву для выполнения полученного наряда, Владимир убедился в прямом смысле выражения из горняцкого лексикона: «лава играет». Кровля была неустойчивой из-за геологических нарушений, и постоянно давала устрашающую посадку. При этом металлические стойки звенели, как струны фортепиано. Начиналась посадка сверху до самого низа и стойки по очереди издавали звуки «дзинь-дзинь-дзинь-дзинь», будто кто-то играл гамму на пианино.

Первая лава, в монтаже которой Владимир принял участие, была именно 469-я на уклоне 4-бис. Длина нарезанного очистного забоя равнялась примерно 300-м метров, лаву оборудовали механизированной крепью 3КД-90, комбайном 2ГШ-68, скребковым конвейером СП-87ПМ. Основной монтаж выполняла специализированная организация Ростовугля. Принято было считать, что когда смонтирована крепь, конвейер и комбайн, то спустя сутки, максимум двое, из лавы должна пойти добыча. Энергопоезд представлял собой магнитную станцию СУВ-350, комбайновый пускатель ПВИ или БТ-250, аппаратуру ЦПУ, СГС, систему предпусковой сигнализации и селекторной связи. Всё это монтировали на колёсных площадках, и при пуске лавы нужно было «связать» аппаратуру силовыми и контрольными кабелями, подать напряжение и опробовать всё оборудование в работе.

Когда-то, во времена руководства бригадой Маляевым, всё монтировалось в шахте, в условиях цейтнота и предпусковой суеты. Качество такого монтажа было низким и требовало гораздо большего времени. После назначения Кагальникова бригадиром, он добился у руководства, чтобы подавляющую часть монтажа электрических соединений производить в цехе заблаговременно до предпускового ажиотажа. Селекторы связи, спокойно соединяли между собой, кабель сматывали в бухты и отправляли накануне пуска лавы в шахту. Жилы контрольных кабелей, соединяющих аппаратуру энергопоезда, маркировали тоже в цехе, там же проверялась его работа, и он отправлялся в шахту. При пуске лавы оставалось растянуть по забою линию связи, закрепить селектора на бортовиках конвейера, подсоединить свободные жилы всех контрольных кабелей к клеммникам и включать оборудование в работу.

Даже при этой спокойной и тщательной подготовке не всё оборудование работало после транспортировки по шахте. Приходилось устранять непредвиденные повреждения и вышедшие из строя от многочисленных ударов части. Селекторный кабель, замаскированный в вагонетках, охотники за медным проводом вырезали бухтами по пути к новой лаве. Тогда ещё не было приёмки цветного металла за деньги, воровали кабель на домашние нужды, его жилы шли на проводку. После этого вандализма вырезанные, недостающие участки кабеля также приходилось «вставлять» заново в предпусковой спешке.

Монтаж в лаве начинали с установки линии селекторной связи, чтобы в процессе работ переговариваться и слышать предпусковую сигнализацию. Для этого Кагальников с двумя-тремя бухтами кабеля и селекторами в руках, стараясь меньше разговаривать, становился первым в цепочку. За ним выстраивались остальные члены бригады, и по команде все вместе лезли в лаву, по ходу разматывая линию связи. Затем приступали к креплению селекторов, соединению свободных жил контрольных кабелей, взаимосвязи аппаратуры энергопоезда через соответствующие клеммники.

Во время пуска лавы здесь работали люди каждой вспомогательной службы шахты. Теснота и толкучка всегда мешали сосредоточиться и произвести наладку оборудования. Как правило, лишь к середине второй смены бригада энергетиков подавала напряжение на новую сухую подстанцию, питающую участок. Только после этого автоматчики приступали к наладке, но если бригада по забойному оборудованию не успевала ещё навесить оба шнека на комбайн, приходилось ждать. К тому же долго заправлялись маслостанции механической крепи, и по лаве сверху вниз шло «броуновское движение», что мешало опробовать работу конвейера лавы. То ГРОЗы лес скачивали, то монтажники устраняли недоделки.

К концу второй смены, присутствующее здесь же начальство требовало включить оборудование, и вот тогда начиналась «свистопляска» — то одно не срабатывает, то другое. Это и было стартом наладки аппаратуры после монтажа. Заканчивали к середине третьей смены. До её начала главный механик распоряжался о доставке ребятам тормозков из буфета и фляжек с водой. В условиях запылённости и недостатка кислорода в воздухе из-за сверхнормативного количества людей в выработках, кушать не хотелось, но воду пили жадно, пряча после этого фляжки подальше от любителей «чужой водички». Сказывалась усталость и очень хотелось курить. Бегать для этого на вентиляционную сбойку, не было времени, а курить в штреках и лаве боялись из-за присутствия здесь начальства из «Ростовугля».

И только, когда лава начинала работать и первые тонны антрацита поступали из забоя по просеку и скату на ленточный конвейер нижнего штрека, ажиотаж заканчивался. Выждав час, чтобы убедиться в нормальной работе оборудования, бригада автоматчиков выезжала на-гора. От людского ствола до цеха нужно было идти мимо шахтной столовой, где, как будто специально жарилось мясо, издавая аромат на всю прилегающую территорию. Выходя на свежий воздух и потянув носом в себя, запах жареной говядины, сразу появлялось острое чувство голода, от чего начинало противно ныть «под ложечкой» и сильно хотелось кушать.

Но нужно было отнести приборы и инструмент в цех, искупаться в бане и ехать домой, чтобы с утра следующего дня вновь выходить на смену, а порой и две для «раскрутки лавы». Добравшись от ствола в цех, вспоминали о сухарях, остающихся после съеденных тормозков. Куски хлеба не выбрасывали, а регулярно сушили на дощечке, положенной на регистр отопления, постепенно накапливался НЗ. Этот запас в шутку называли «на случай ядерной войны». Сухари казались очень вкусными, и бригада за пятнадцать минут до бани съедала их по пути в комбинат.

…По мере освоения сложной аппаратуры к Владимиру само собой приходил и авторитет, но разряд, по которому оплачивалась его работа, оставался тем же. И не кто иной, как бригадир, напомнил об этом Магулёву. Тот, довольный работой Жагикова, был не против присвоения пятого разряда Владимиру, но главный механик Цихунов был другого мнения, сформулировав его так: «Рано ещё, пусть хотя бы год проработает по четвёртому!». Ребята в бригаде тоже отнеслись к ходатайству Кагальникова по-разному, и невольно вспоминалась цитата Белинского, о зависти способным людям.

— Я работаю уже четыре года, но мне никто и не подумал повысить разряд! — возмущался один из таких завистников, — а Вовчик только пришёл и уже пятый хочет получить!

— Ну, хорошо, — соглашался бригадир, — а вот ты, например, сможешь выполнять ту работу, которую он уже знает в совершенстве?

Последовало молчание, ответить было нечего. Второй завистник попытался поддержать первого и высказал своё возмущение.

— А ты, Виктор, вообще лучше бы помолчал! — протестовал Кагальников, — ещё бы горько заплакал при этом! Восемь лет работаешь, а толку от тебя? Дают наряд устранить неполадку, а следом нужно ещё кого-то посылать, чтобы огрехи твоей работы разгребать! Так что суть не в том, сколько времени у нас трудится Владимир, он знает аппаратуру на шахте не хуже меня с Маляевым и Лонтионовым, между прочим. Хотя честно сказать, я бы с последнего снял пятый разряд за отношение к работе.

— Это почему же? — спросил Лонтионов.

— За то, что бухаешь иногда запоем и прогулы совершаешь! — откровенно ответил бригадир, — ты коммунист, а ведёшь себя, как алкаш последний. Обижайся на меня, но это правда! Кто ещё возражать будет?

Таковых больше не последовало, а те, кто завидовал Владимиру, тут же поняли, что они себя открыто, показали завистниками. Таких мужиков в шахте не любят, они часто подвергаются критике и подначкам, которые у горняков всегда сопровождались своеобразным юмором с крепкими словами. Это была целая стихия подковырок, а если человек нервно реагировал на них, то его постоянно подвергали подколкам до тех пор, пока не будет обращать на это внимания. Подобных случаев на Аютинской было много, их вспоминали каждый раз, когда хотелось посмеяться, а некоторые стали просто классикой. Слесарем по подъёмным машинам работал некий Виктор, который завидовал каждому и во всём. Есть такая категория людей нытиков — то у кого-то зарплата больше, то жена красивее, то ещё что-нибудь. Дошло до сумасбродства, этот Виктор, моясь в бане, завидовал напарнику, у которого мужское достоинство больших размеров, чем у него.

Никто не слышал, как было на самом деле, но напарник рассказал об этом всему участку, и, видимо, добавил от себя, что Виктор после своих слов даже «горько заплакал». С тех пор на шахте любому завистнику говорили: «ещё бы горько заплакал». Другой случай, о котором ходила легенда, рассказывали, что некто Иван завидовал тем, у кого верные жёны. Свою супругу он считал гулящей бабой и, по его мнению, она изменяла ему каждый раз, когда для этого предоставлялся случай. Зная о ревности Ивана, шутники ему умышленно напоминали об этом в шахте.

— Вот так, Ваня, ты сейчас на глубине восьмисот метров, — подкалывали друзья, — даёшь стране угля! А твоя жёнушка тоже, но не добычу, а хахалю своему. Она же уверена, что ты отсюда до конца смены никуда не денешься….

Это приводило в ярость Ваню, и он начинал завидовать всем, у кого верная супруга. Однажды над ним подшутили прямо на утреннем наряде, Ваня тут же выпросил у начальника участка выходной и решил «застукать» жену с поличным. Он даже не подозревал, что шутник заранее договорился с его женой, с целью отучить Ваню от этой привычки. А ревнивец, сломя голову, помчался домой. Чтобы замаскироваться, он решил залечь в кукурузе, растущей в приусадебном участке, откуда хорошо был виден и дом, и двор, и летний стол для обеда под навесом. Лежит Ваня в кукурузе и наблюдает за домом.

Неожиданно жена начала накрывать стол, поставила поллитровку, приготовила салат из огурцов, поджарила котлет. «Точно стерва ждёт хахаля!» — мелькнуло в голове у Вани. И он терпеливо наблюдал, что будет дальше. Жена приготовила угощение и позвала соседа-холостяка, а тот не понимая в честь чего праздник, удивился очень, но пришёл. «С соседом, значит, стерва изменяет мне», — подумал Ваня, «ну, я им сейчас обоим устрою пир!». А жена разыгрывала спектакль, режиссированный заранее и, выйдя к кукурузе, громко прокричала:

— Вань, а Вань, какого хрена ты валяешься в огороде, иди за стол, я уже всё приготовила!

Ивану ничего не оставалось делать, как подняться из своей засады и, словно оплёванному садится за стол, боясь поднять глаза на соседа. С тех пор он прекратил ревновать супругу и завидовать мужикам.

В Международный женский день 1985 года, как и на все советские праздники, автоматчики работали по наряду две смены подряд. А десятого марта умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Черненко, который правил СССР после смерти Андропова. Был объявлен очередной траур, и уже на следующий день стало известно, что новым генсеком выбрали Горбачёва, которому было в то время 54 года. «Эра пышных похорон» закончилась. Но мало, кто представлял, что начнётся другая, которая приведёт к развалу страны. Перестройка, ускорение научно-технического прогресса, начало реализации международной политики нового мышления Горбачёва будут тем инструментом, с помощью которого в СССР начнётся необратимый процесс.

Всё эти лозунги звучали убедительно, и народ поверил в быстрые перемены в лучшую сторону. На шахте повсюду велись разговоры на политические темы и большинство горняков были довольны, что во главе страны поставили молодого ещё секретаря по сельскому хозяйству. Несмотря на то, что в рядах КПСС тоже царила эйфория, Кагальников отнёсся к назначению Горбачёва с прохладой. Конечно, как парторг участка, он обязан был говорить о том, что принимаемые в Политбюро решения — правильны и необходимы, но Владимиру казалось, что бригадир недоговаривает чего-то и однажды, оставшись вдвоём в цехе, он спросил об этом Кагальникова.

— Понимаешь, Володь, — отвечал Кагальников, — я ведь член горкома партии и для нас существует льгота по приобретению различной литературы, поступающей не только в книготорг, но и другие источники. Я много читаю и внимательно изучил большое количество исторических материалов и сочинений, авторами которых являются не только партийные функционеры, но и диссиденты. Поэтому, меня настораживает эта хрущёвская манера — брать с места в галоп, закусив удила. Ты помнишь, как мы в детстве днями напролёт стояли в очередях за хлебом. Политика Горбачёва ассоциируется у меня со временами Хрущёва. Только давай условимся, что этот разговор останется между нами?

— Безусловно, Володь! — заверил Владимир, — ты уже понял, что я парень не из болтливых!

— Тогда я тебе ещё откровеннее скажу, — продолжил Кагальников, — в партийной среде верхнего уровня ходят слухи, которые распространяются от Москвы до Шахт со скоростью поезда «Тихий Дон». Так вот говорят, что выбрали Горбачёва с перевесом в один голос и если бы Щербицкий не был в отъезде в США, то вряд ли Михаил Сергеевич стал генеральным секретарём.

— Но это могут быть интриги, — предположил Владимир.

— Не исключено, — согласился Кагальников, — но ходят слухи, что он подкаблучник, и принимает решения с подачи своей жены. Это опасно для любого государства, достаточно вспомнить Григория Распутина, императрицу и самого Николая II. …Ладно, Володь, поживём, увидим!

Парторг участка больше никому в бригаде не доверял своё мнение по этому поводу и отвечал на вопросы друзей сдержанно и как-то зажато. Это свидетельствовало, что он доверился только Владимиру, несмотря, на его беспартийность. Кагальников соответствовал официальной точке зрения, но без эйфории и энтузиазма. А Владимир, конечно же, был польщён оказанным ему доверием, и считал этот день началом их дружбы. Ведь только бесспорному единомышленнику и близкому другу можно говорить то, чего не хочется сказать даже однопартийцам.

Отвечая взаимностью на доверие бригадира, Владимир однажды открыл Кагальникову личную тайну. Парень стеснялся своего хобби и не хотел никому о нём рассказывать. Он ещё в школьные годы, а потом будучи студентом энергетического техникума, увлекался литературным творчеством. Ещё школьником им была написана приключенческая история о пиратах, необитаемых островах и отважных юношах, нашедших сокровище. Рукопись в общей тетрадке, друзья, которым Владимир давал её прочесть, «зачитали» до дыр. Конечно, эта история была явным подражательством Жюлю Верну и Даниэлю Дефо.

Потом в разное время было написано несколько повестей и с десяток рассказов. Над квартирой Владимира, жила некая Наташа, работающая секретарём-машинисткой, ей он всегда платил по существующему тарифу, чтобы она перепечатала рукописи на машинке. Сшил их в общую книгу и теперь предложил любителю чтения Кагальникову, почитать произведения. Но с одним условием, бригадир не должен никому рассказывать о том, что Владимир увлекается литературным творчеством. Кагальников пообещал молчать и с удовольствием прочёл всю писанину Жагикова.

— Это действительно ты написал? — спросил Кагальников, возвращая «книгу».

— Конечно, — ответил Владимир, — а ты сомневаешься?

— Нет, просто хочу, чтобы ты развивал свои способности, — отвечал Кагальников, — я убедился, что они у тебя имеются и можно попробовать выслать рукопись в какой-нибудь литературный журнал, например «Роман-газету».

— Бесполезно! — возразил Владимир, — это уже пройдено, — второй и третий экземпляр, которые вместе с первым печатала мне Наташка, давно высланы. Один в «Юность», другой в «Дон». Но до сих пор никто так и не ответил….

— Нужно, чтобы кто-то из писателей порекомендовал, — заметил Кагальников, — без этого, конечно, никто даже читать не будет. Но ты продолжай, может быть, когда-то и напечатают что-нибудь. Сказать честно, мне лично понравились рассказы, хотя над стилистикой тебе нужно серьёзно поработать!

— Спасибо, Володь! — поблагодарил Владимир, — для меня твоя оценка, дороже какого-либо писателя. Если тебе интересны рассказы, то значит, у меня получается писать! Но об этом никто, кроме тебя не должен знать! Хорошо?

— Лады! — ответил Кагальников, — я понял, ты боишься показаться ненормальным, ведь пишущую братию именно так и воспринимают!

Кагальников сохранил эту личную тайну Владимира до самой смерти, никто не слышал о хобби Владимира из его уст, что характеризует высокую порядочность этого уникального человека.

***

С двадцатых чисел марта в город пришла весна, наступившая в том году дружно и неотвратимо. Яркое солнышко и тёплый южный ветерок быстро просушили тротуары и лужи талой воды, заставили зеленеть правый берег реки Аюта. Его склон хорошо просматривался из посёлка и территории шахты. Весна, стремительно вступающая в свои права, создавала контраст, остро ощущаемый по выезду на поверхность. Он делил бытие на два мира — подземный, где в глубинах недр шла битва за добычу угля и второй, нормальный, в нём ярко светило солнце, щебетали птицы, радовали глаз зелёная трава и деревья.

Эти два мира были не похожи между собой, как небо и земля, находясь в одном, не верилось в существование другого. Порой появлялось желание вернуться от ствола, отложив спуск в шахту, и отправиться куда-нибудь на природу, чтобы подышать свежим, чистым воздухом, и вместе с ней порадоваться весеннему пробуждению. Но стране требовался уголь, без которого промышленность не могла обходиться ни дня, и понимание важности этой государственной задачи, заставляла шахтёров спускаться на глубину около километра, чтобы с достоинством выполнять задание Родины.

Продолжительность дня увеличивалась, и вскоре Владимир стал засветло приезжать домой. Зима пролетела, как во сне, хотя и растянулась надолго, он не видел солнечного света на протяжении нескольких месяцев. Уезжал на работу за три-четыре часа до восхода солнца, в шахте тоже «хоть в глаз коли», и приезжал домой, когда уже было темно. С непривычки ему начинало казаться, что он живёт, как крыса, которых в шахтных выработках водились огромные стаи. Эти существа настолько адаптировались к постоянной темноте, что если посветить на них коногонкой, то крысы ту же пускались врассыпную. Другим отпугивающим способом для грызунов был писк, напоминающий крысам о сигнале бедствия и если сымитировать его, то хвостатые твари панически исчезали из поля зрения.

Шахтёров крысы воспринимали без агрессии, наверное, понимая, что это они носят им пропитание. Выбрасывая недоеденные тормозки, каждый горняк сам того не желая, подкармливал всю это крысиное царство. Особенно голодные умудрялись нагло полакомиться шахтёрской едой. Как не прячь от них тормозок, подвешивай на наголовник крепи на приличном расстоянии от него, всё равно достанут, разорвут газету и сожрут до крошки. Однажды Владимир сидел на пульте управления конвейером 6-го уклона и кушал, положив развёрнутый тормозок на колени. Внезапно почувствовал какое-то шевеление у правого кармана куртки-спецовки.

Ничего не подозревая, он потрогал то место и понял, держит в руке что-то меховое, пушистое. Выставив её на свет собственной коногонки, он увидел, что держит за шиворот крысу, которая прибежала на запах тормозка и пыталась стянуть кусок колбасы, пролезая сзади у кармана куртки. Парень с отвращением швырнул её в сторону, а крыса на удивление вела себя спокойно. Она даже не укусила Владимира, когда тот хватал её рукой. И убегать не собиралась, а усевшись в метре от него, терпеливо ждала, когда парень доест тормозок и выбросит объедки. Посветив на неё коногонкой, Владимир обалдел от такой наглости. Эта, молодая ещё особь, активно двигала носом, принюхиваясь к еде, и даже становилась на задние лапки, стараясь заглянуть выше своей головы, как бы контролируя, достанутся ли ей остатки тормозка?

На конвейерном уклоне 4-го биса на перегрузах сидели мотористы, несмотря что он работал в автоматическом режиме. Горнорабочих там держали для наблюдения за состоянием течек, чтобы вовремя зачищать лопатой, просыпи или возникающие иногда при пересыпе завалы. Однажды Владимир после случая с крысой на 6-м уклоне приехал на один из перегрузов 4-го биса проверять датчик скорости и рассказал о наглой крысе мотористу во время перекура. Мужчина не только не удивился, но и сам поведал о том, что он приручил одну из крыс, которая ходит кормиться теперь к нему со своим выводком. Стоит позвать её и она вскоре появляется, как будто понимает человеческий язык. Чтобы продемонстрировать это, самодеятельный дрессировщик громко крикнул: «Лариска, ко мне!».

Теперь удивлялся Владимир, на зов моториста выбежала огромных размеров крыса и уселась напротив дрессировщика. Следом за ней откуда-то из темноты появились крысята, штуки четыре или пять. Они также уселись в полукруг и все смотрели на моториста. А он достал спрятанный тормозок и извлёк из него кружок колбасы, затем отламывая маленькие кусочки начал бросать их крысятам. Те, сидя на задних конечностях, поглощали угощение, взяв, кусочек передними лапками и даже не дрались между собой. Кормление выглядело действительно, как шоу в цирке и забавляло не меньше, чем езда медведей на велосипедах. Удивляла и мама-крыса, она в последнюю очередь сожрала брошенный кусочек, как бы убедившись, что всем деткам досталось угощение. Посидев ещё несколько минут и, поняв, что больше моторист не даст колбасы, крыса исчезла вместе с выводком в темноте уклона.

Этот случай надолго запомнился Владимиру, убеждая его в истине, что голод заставляет думать всех живых существ, а доброта, проявленная человеком не вызывает агрессии даже у крыс. В начале апреля у парня был день Рождения и он, как принято в бригаде автоматчиков, накрыл стол, чтобы отметить. Ребята сложились на подарок и купили Владимиру импортные электронные наручные часы. Кагальников сам возил их гравёру, чтобы сделать на хронометре дарственную надпись. Отмечали днюху после окончания смены в цехе и разъехались по домам почти в восемь вечера, находясь в кондиции «ты меня уважаешь?». Но даже в хмельном состоянии Кагальников ни слова не проронил о его недовольстве назначением Горбачёва генеральным секретарём.

А эта политика «шапкозакидательства» и галопирования с места с закушенными удилами «пошла в разнос» уже с начала мая. Было опубликовано Постановление Совета Министров СССР от 7-го мая 1985 года №410 «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренения самогоноварения». По телевидению эта тема не сходила с экранов и все, кто выступал публично для телезрителей, не переставали восхищаться «мудростью» нового генсека.

— Слухи о том, что Мишаня Горбачёв подкаблучник, начинают подтверждаться! — заметил однажды Кагальников, оставшись с Владимиром наедине, — какому мужику, без требования жены может прийти в голову такая идея?

— Но ведь действительно в СССР с каждым годом пьют всё больше! — отреагировал Владимир, — так, по крайней мере, по телевизору говорят.

— С пьянством бороться нужно иначе, — не согласился Кагальников, — эта закоренелая проблема не может быть решена одним необдуманным постановлением. Скоро увидишь, что эта попытка родит ещё несколько и, причём трудных, не легче, нежели проблема пьянства. И главная из них — спекуляция!

Слова Кагальникова оказались пророческими, в городе моментально возникла и ширилась незаконная торговля вино-водочной продукцией. Лица цыганской национальности почти в открытую обосновались за магазином, что напротив остановки автобуса на железнодорожном вокзале и развернули торговлю. Это была самая первая точка в Шахтах, где можно купить спиртное в любое время суток и в неограниченном количестве. Водка у них стоила 15 рублей за пол-литровую бутылку, вино — девять за «огнетушитель». Горисполком определил своим постановлением магазины, которые должны торговать спиртным и около каждого из них обосновались такие же группы спекулянтов. Не прошло и месяца со дня выхода Постановления по борьбе с пьянством, как в одночасье исчезли с прилавков табачные изделия. А у спекулянтов добавился ещё один дефицитный товар, пачка «Примы» стоила три рубля, «Нашей Марки» — пять.

Продукты питания один за другим исчезали с прилавков, как по мановению волшебной палочки. Промышленные товары, пусть и невысокого качества, тоже вымыло из торговли в одночасье. Правительство, возглавляемое Рыжковым, ввело талонную систему, через которую пыталось распределить «остатки роскоши». К талонам на сливочное масло, введённых ещё при Брежневе, добавились на вино и водку, колбасу, мясные консервы и даже на крупу. Но главное с прилавков исчезло мыло, которое шахтёрам регулярно выдавали для помывки после смены в бане. Без него никак нельзя представить себе нормальную работу горняков. Спекулятивные цены на этот необходимый товар «кусались» и возникший дефицит сильно возмутил шахтёрскую общественность. Без колбасы, работать под землёй тяжело, а при отсутствии мыла вообще невозможно!

По личному указанию Горбачёва в городах и на каждом предприятии начали создавать рабочий контроль. В стране существовал подобный орган, называемый народным, но он являлся государственным, а рабочий учреждали на профсоюзной основе. Кагальников предложил Владимиру возглавить такой контроль шахты и войти в состав городской комиссии. Он же предложил его кандидатуру на совместном заседании парткома и шахтного комитета профсоюза. Вскоре Владимир уже организовывал проверочные рейды по магазинам посёлка Аютинский и участвовал в городских мероприятиях. Для устрашения, а может по недоверию органам МВД, Горбачёв подключил к этому процессу КГБ и в городских рейдах помимо местной прессы стал принимать участие одноклассник Владимира капитан КГБ Геннадий.

Как бы по статусу Владимира ввели в состав профкома шахты и теперь члены его группы рабочего контроля, и он сам участвовали в распределении по коллективам шахты поступающих на реализацию товаров: сигарет, обуви, одежды и бытовой техники. Случалось так, что привозили эти дефициты, когда он находился в шахте и председатель профкома искал его через телефонисток под землёй.

— Владимир, выезжай из шахты, — требовал председатель, — зимнюю обувь привезли, необходимо распределить английские мужские сапожки….

— У меня же работа! — пытался возразить Владимир, — кто её выполнит, если я её не сделаю?

— Пусть Магулёв ваш разбирается с этим! — категорически заявлял председатель, — ты только прикинь, что будет, если мы задержим распределение дефицита? Бросай всё, я уже жду тебя в профкоме!

У вино-водочных магазинов, начинающих работу с двух часов дня, уже с утра выстраивались километровые очереди. Когда открывалось маленькое окошко, тут же, как после удара в гонг, вспыхивал мордобой. Кто-то пытался пролезть без очереди, иные торговали местом в ней, а самые сильные и здоровые мужики не гнушались расталкивать остальных, кто слабее, и прорываться к заветному окошку. Глядя на эту ситуацию, Владимир часто вспоминал дрессированную крысу с выводком на перегрузе 4-го биса. Даже эта тварь не позволяла себе того, что мог допустить хозяин природы — человек, в очередях за спиртным. Озлобленные любители выпить больше походили на крыс, загнанных в угол, когда их жизнь зависела от умения вцепиться намертво в глотку того, кто загнал их туда, убить его и вырваться на простор. Глядя на это безумство, хотелось на весь город закричать: «Люди! Опомнитесь, вы же разумные существа!»

Самогоноварение, которое предполагалось искоренить с помощью Постановления, наоборот ширилось в устрашающих объёмах, гнать «бормотуху», начали даже те, кто этим никогда не занимался. И очень смешно выглядели тенденциозные телерепортажи о добровольной сдаче самогонных аппаратов участковому, где кто-нибудь из очереди на сдачу, клялся провести оставшуюся жизнь трезвенником. Бутылка «чемергеса» стоила двенадцать рублей, что на трояк дешевле спекулятивной цены на водку, кто мог добровольно лишать себя таких «привилегий» или дохода?

С прилавков исчез не только сахар, но и конфеты, варенье, повидло, томатная паста, словом всё то, из чего можно приготовить бражку. Поговаривали, что кое-кто освоил технологию производства самогона из берёзового сока. Вскоре появилась в частной продаже патока, которой торговали прямо из бочек для кваса и различных ёмкостей, изготовленных из листовой стали. Самогон из этого сырья вызывал не только стойкую рвотную реакцию, но и отравление. А по телевизору Михаил Сергеевич со своей женой продолжали рассказывать о «позитиве» борьбы с пьянством и морально поощрять безалкогольные свадьбы.

— Кто она эта баба? — возмущался Кагальников по поводу жены Горбачёва, — он понятно, главное должностное лицо. А ей, кто давал право выступать по вопросам государственной политики?

— Она его жена! — с усмешкой резюмировал Владимир.

— Точно, Нина Хрущёва! — заметил Кагальников, — по загранкам с Никитой ездила, будто деятель государственный! Этот тоже возит свою Раю, да ещё эта баба в политику лезет. Быть беде, такого нельзя допускать, коллапс власти наступит похлеще, чем у Хрущёва….

На посёлке Аютинском в одной семье тоже пытались провести безалкогольную свадьбу. На столах, кроме чая ничего не наливали, но в летней кухне, отцы молодожёнов угощали гостей спиртом, купленным у случайного спекулянта. Участковый несколько раз наведывался на свадьбу с проверкой, в первое время распивать спиртное даже на таких семейных праздниках было запрещено. Хозяева побоялись угощать милиционера спиртом, и это спасло ему жизнь. Оказалось, что заготавливая подпольно крепкий напиток, вместо этилового, приобрели метиловый, являющийся отравой. В живых из гостей «безалкогольной» свадьбы остались всего несколько человек.

Один партийный функционер, районного масштаба, выдавал замуж дочь и чтобы не быть уличённым в подпольном угощении гостей спиртным, провёл свадьбу на базе отдыха одной из шахт Ростовугля. Развёрнутая в стране гласность, давала стимул журналистам в разоблачении тех партийных руководителей, которые «идут против линии КПСС». Один такой внештатный папарацци, сфотографировал свадьбу секретаря и отослал карточки в областную газету. Функционера сняли с должности и даже хотели отдать под суд, как руководителя, нанёсшего вред авторитету КПСС и «до безобразия исказившего генеральную линию партии». А нештатный корреспондент получил должность в редакции областной газеты.

На шахте Аютинская многие карьеристы тоже поняли, как сдвинуть с должности начальника и занять его место. Стартовала череда сдачи с поличным при распитии водки, дабы «не допускать искажения линии партии». Обычно начальники участков, механики и прочие ИТР, после того, как директор уезжал домой, собирались в помещении нарядной одного из участков и выпивали. Замыкали изнутри дверь, чтобы не быть обнаруженными недоброжелателями и старались вести себя тихо. Но это не останавливало карьеристов, подкравшись к двери и прислушиваясь, они убеждались в «имеющей место пьянке» и шли звонить директору Лимагеву. И ему ничего не оставалось делать, как приезжать в АБК и осуществлять задержание выпивох с обязательным участием парторга шахты.

Однажды Борис Дмитриевич отказался по звонку «стукачей» ехать на шахту. Он уже прибыл домой и почувствовал повышение температуры после простуды. На следующий день, о его «политической близорукости» стало известно в горкоме партии, откуда был сделан звонок с «последним предупреждением». Многие классные специалисты потеряли тогда должности за выпитые после работы сто-двести грамм водки. И это тоже был негативный результат горбачёвской политики. А она, по предположению Кагальникова, проводилась спешно по советским меркам, без оглядки на ошибки и рождаемые ей самой, новые проблемы. Горбачёв, как будто спешил реформировать всё, навсегда, быстро и безвозвратно, он явно закусил удила и как когда-то Хрущёв сеял в стране хаос вместе с любой кукурузой.

Спустя несколько месяцев после того, как шахта перестала выполнять план, директора Лимагева перевели на Юбилейную главным экономистом, а на Аютинскую пришёл новый директор Леоснов Анатолий Алексеевич. На 4-м бису 469 лава вошла в зону горно-геологических нарушений, 402-я отрабатывающая по восстанию пласт между 4-м и 6-м уклоном закончилась, также отработала своё поле 457-я бремсберговая, поэтому всю добычу шахты давала 472-я в правом крыле 4-го биса. На 6-м уклоне проходка не успевала подготовить новые лавы 604 и 605. Шахта, как выражались в подобных случаях горняки, пошла «в прорыв». Понятно, что причины были объективными, и каким бы опытом не обладал директор, он не мог повлиять на ситуацию, а руководству Ростовугля приходилось делать оргвыводы. Борису Дмитриевичу, отдавшему много лет шахте Аютинской, пришлось покидать её с тяжёлым чувством неудовлетворённости и чисто человеческой грустью о перемене в его судьбе. Главного механика Цихунова и заместителя директора по добыче Лепёгина отправили на пенсию, и ЭМС возглавил Александр Ефимович Самойренко.

По телевидению впервые начали говорить о рыночной экономике, индивидуальном предпринимательстве, кооперативах и переводе промышленности на хозрасчёт и самофинансирование. Начиналась обработка общественного мнения заблаговременно до принятия решений правительством. А вместо секретаря Московского горкома КПСС Гришина, как-то тихо и незаметно появился ранее неизвестный Борис Ельцин, работавший до декабря 1985 года первым секретарём Свердловского обкома КПСС, а потом заведующим отделом строительства ЦК. На шахте заговорили о работе предприятия на хозрасчёте и самофинансировании в бездотационном режиме. Владимир лично слышал серьёзный разговор, когда занимался наладкой ТСД — телесигнализации диспетчерской. Работая за мнемосхемой шахты, откуда его не было видно, он внимательно слушал возмущение главного экономиста Тавринова, который по просьбе диспетчера Георгия Пувленко объяснял, что значит для шахты хозрасчёт и самофинансирование.

— Это идиотская идея мне помнится ещё со времён Хрущёва, — возмущался Тавринов, достигший уже пенсионного возраста, — они хотят, чтобы шахта была самостоятельной единицей. В случае, когда она «уходит в прорыв» по объективным причинам, сама брала кредиты в госбанке и рассчитывалась по ним. Пойдут горно-геологические нарушения, как у нас на 4-м бису, мы должны будем в одиночку выпутываться из положения, оказавшись на грани банкротства. Чушь собачья, которую уже проходили в начале шестидесятых! Шахты для того и объединены в Ростовуголь, чтобы избежать экономического краха, то есть банкротства, отдельных шахт! Это не реформы, а онанизм горбачёвский и вредительство, потому как обанкротившиеся шахты придётся закрывать. Что это такое, если не вредительство? Угледобывающие предприятия всегда работали с государственными дотациями, другого варианта не существует!

Это было объективное предсказание будущего всей угольной отрасли. Наверное, его публичные оценки ситуации не остались без внимания злопыхателей и ретивых блюстителей «генеральной линии партии». Доносительство, называемое в народе «стукачеством» вновь процветало, как во времена репрессий. Но теперь это называлось по-горбачёвски — гласностью. Оставшись наедине с Кагальниковым, Владимир рассказал ему об опасениях главного экономиста Тавринова и поинтересовался, что по этому поводу думает бригадир.

— Понимаешь, Володь, — отвечал Кагальников, — я это слышал на заседании горкома партии и считаю, что старик Тавринов прав насчёт вредительства! Кстати, его хотели отправить на пенсию за это, но я воспрепятствовал увольнению, и был на приёме у второго секретаря. Но тот, к сожалению, объяснил мне, что ничем помочь не сможет, в Ростовугле сами решают такие вопросы и мне пришлось добиться приёма у генерального директора! Деда пока оставили, но думаю, что «дожмут» и он сам уйдёт на пенсию….

— Так почему же горком не выскажет своего мнения по вопросу губительной политики по отношению к шахтам? — удивлялся Владимир, — это единственная успешно работающая отрасль промышленности, кормящая не только город, но и область! Посмотри местную газету, ни одно крупное предприятие, ни ХБК, ни Гидропривод не выполняют план….

— Кто из сегодняшних руководителей осмелиться на открытое выражение мнения, идущего вразрез с линией Горбачёва? — спросил Кагальников, — чтобы лишиться своего места? Вот и молчат все, а коллегиальным голосованием ту ничего не решить, такие, как я, будут в скромном меньшинстве….

На этом разговор и закончили, так называемый демократический централизм в КПСС никто не отменял, и «самоубийц» в руководстве партийной организацией города не находилось. А вот в «Ростовугле» вскоре произошли перемены. Генеральный директор, Герой Социалистического Труда Иван Дмитриевич Посыльной оставил эту должность и был переведён директором Шахтинского филиала института повышения квалификации. На его место назначили Мелкова Алексея Дмитриевича, работавшего ранее техническим директором Ростовугля. Подробности принятия такого решения Минуглепромом, несмотря на гласность, никто не сообщал. Возможно, это как-то было связано с протестом перевода шахт на хозрасчёт и самофинансирование.

Одним из столпов горбачёвской перестройки было укрепление трудовой дисциплины. Но здесь, в отличие от методов Андропова, делалась ставка на активизацию трудовых коллективов на основе самосознания и воспитательных мерах, осуществляемых товарищескими судами. Кагальников предложил Владимиру возглавить ещё и суд. Он полностью доверял ему и видел, как добросовестно парень относится к выполнению его общественных поручений. К тому же уровень образования и эрудиции позволяли Владимиру грамотно говорить в официальной обстановке и вести диалог с начальством. И он, понимая, что это нужно другу, старающемуся во всем удержать порядок, соглашался на любое его предложение.

Сбывались самые мрачные предсказания Кагальникова, страна «пошла в разнос» от головокружительной перестройки. Взрыв реактора на Чернобыльской АЭС и столкновение в Цемесской бухте сухогруза «Пётр Васёв» с круизным теплоходом «Адмирал Нахимов» наглядно доказывали это. На ликвидацию аварии в Чернобыле, под видом военных сборов отправили шестьсот тысяч человек. На шахте Аютинская многих мужиков, выезжающих на поверхность после 2-й и 3-й смены, ночью сажали в выделенные для этого автобусы и везли в военкомат. Люди, не представляя даже куда их отправляют, попадали в Чернобыль в зону радиоактивного заражения, чтобы ликвидировать рукотворную аварию по причине разгильдяйства и в большинстве своём погибнуть от радиации. «Пётр Васёв» столкнулся «Адмиралом Нахимовым» там, где по определению невозможно этого сделать. Что это, если не разгильдяйство и безответственность? Капитаны этих судов, будто новички-практиканты, устроили крупнейшую катастрофу на Чёрном море, утопив теплоход и пятьсот человек пассажиров.

Негативные процессы начались и в вооружённых силах, на Красной площади приземлился спортивный самолёт под управлением немецкого авиатора-любителя Руста. Он беспрепятственно пересёк границу Финляндии с СССР и пролетел над его территорией тысячу километров. И это произошло в День пограничника, что явилось позором для наших ПВО. Порядок на шахте действительно нужно было удерживать, многие начальники участков и механики занимались откровенными приписками, а случаи грубейших нарушений правил безопасности становились повседневным явлением. Вскоре Тавринов всё-таки ушёл на пенсию, а вместо него назначили Сергея Алексеевича Баронова, переведённого на Аютинскую из Башкиругля. Нового главного экономиста представлял директор Леоснов на общем наряде. Этот грамотный специалист и добрый по характеру человек быстро сдружится с Кагальниковым, наведёт порядок с приписками и уже спустя год его переведут на должность начальника ОТИЗ Ростовугля. Позднее Володя и Сергей станут кумовьями и будут считаться почти родственниками.

Кроме гласности, к сожалению, ускорения научно-технического прогресса не происходило, а что касается рыночной экономики, то шахтёры давно жили в её условиях. Хорошо зарабатывая, они не стояли в очередях в государственных магазинах, все продукты покупали на колхозных рынках, называемых по-простому базарами. Одежду, обувь, бытовую технику и радиоаппаратуру приобретали на «толкучках» с рук. Ведь самое главное условие, позволяющее покупать всё по свободным для того времени ценам, выполнялось за счёт хороших зарплат, и денег хватало на всё.

У Владимира тоже неплохо выходило в месяц, в среднем около пятисот рублей вкруговую. В передовых лавах ребята получали по тысяче с лишним и все, как один, копили на покупку машины. На шахте существовала очередь на приобретение автомобиля и когда горняк покупал новенькие «Жигули» по государственной цене, это считалось праздником, который отмечали всей бригадой. У Владимира запросы были скромнее, к середине мая он скопил необходимую сумму для приобретения мотоцикла «Ява». Кагальников ещё раз напомнил ему о бригадном займе в случае нехватки денег на покупку, но Владимир с благодарностью отказался и вскоре приобрёл «Яву» в магазине на Чернокозова. Записался на курсы авто мотолюбителей, чтобы сдать на права, но ездить решил пока без них. Летом в бригаде начинался сезон отпусков, и возникала необходимость подмены дежурных автоматчиков. Магулёв поставил Владимира в смену, ведь он теперь мог до глубокой осени ездить на работу своим транспортом.

Гаража для мотоцикла пока не имелось, и первое время Владимир оставлял его у подъезда дома напротив окна, из которого просматривалось место стоянки. Спустя неделю жилец дома, где была квартира Владимира, предложил ставить «Яву» в котельную, расположенную рядом, и даже дал ключ от двери. Он имел мотоцикл «Урал» и решил помочь Владимиру, предоставляя место в котельной, за которую лично отвечал по своей работе. Чтобы заказать металлический гараж под мотоцикл требовалось ещё как минимум четыреста рублей.

После трудоустройства Владимира на шахту, его жена рассчиталась с работы и сидела дома. Поэтому на одну зарплату быстро скопить такую сумму не получалось и пришлось отложить вопрос до следующего года. А заодно и коляску для «Явы» приобрести, чтобы по выходным можно было ездить в соседнюю Донецкую область за мясными продуктами. Одно огорчало авто мотолюбителей, бензин исчез на заправках и перешёл в разряд дефицита. Как ни странно, в соседней Украине, где жила тёща Владимира, колбаса и мясо было постоянно в свободной продаже по государственным ценам и бензина на каждой заправке в достатке.

Кагальников продолжал удивлять Владимира своими глубокими знаниями горного дела, нюансов работы любого оборудования, установленного на шахте. Этот человек мог вполне соответствовать должности главного механика, но его образование не позволяло работать ИТР. Жизненная позиция, честность, прямолинейность и лидерское качество характера вызывали заслуженное уважение у всех, кто был с ним знаком. Бригадир не уезжал домой после первой смены, у него находились дела в кабинете главного механика, где он участвовал в планировании работ, обсуждении проблем, возникающих перед службой ЭМС, даже консультировал по некоторым вопросам Самойренко. Ему до всего было дело, он не мог терпеть разгильдяйство, очковтирательство и формальное отношение к порученной работе. Домой Володя уезжал после пяти часов и никогда не сетовал, что работает на «добровольных началах» чуть ли не заместителем главного механика.

Жагиков уже изучил практически все черты характера Кагальникова, но каково же было его удивление, когда однажды летом обнаружилась поразительная скромность Володи. Обновляли Доску Почёта и каждый, чья фотография была размещена на ней, должен принести своё обновлённое фото, чтобы увеличить его до размеров портрета и заменить старый. Кагальников принёс фотографию и, показывая её ребятам в цехе, посетовал, что стареет слишком быстро. Владимир тоже взял в руки эту фотку и застыл от неожиданности. Бригадир был снят в мундире Почётного шахтёра СССР, на котором красовались государственные награды — два Ордена Трудовой Славы, три — «Шахтёрская слава» и знак «Почётный шахтёр Министерства угольной промышленности СССР».

— Ну, ни фига себе! — воскликнул от удивления Владимир, — у нас бригадир орденоносец, а я и не знал об этом. Володь, ты ни разу не упомянул….

— А чего я должен на каждом углу этим хвастать? — перебил его Кагальников, краснея.

— Не обязательно хвастать, — не унимался Владимир, — просто рассказал бы….

— Это ты не знаешь, а ребята все в курсе, — спокойно отвечал Кагальников, — на Доске Почёта моя фотография висит, мог бы сам ознакомиться!

— Я как-то не обращал внимания на Доску, — оправдывался Владимир.

— А у тебя от этого зарплата больше станет? — язвительно спросил Маляев, — если ты в бригаде кавалера трудишься?

— Работать под началом орденоносца, это вам не хухры-мухры! — искренне восхищался Владимир, — это, можно сказать честь для каждого автоматчика.

— Меня награждали, когда я ещё на добычном участке работал, — рассказывал Кагальников, — я-то и в цех автоматики попал из-за травмы глаза. Тогда Анатолий Иванович Маляев бригадиром здесь был….

— Пока не скинули, — продолжал язвить Маляев, — из-за твоих орденов, между прочим. Наверное, посчитали, что негоже кавалеру рядовым электрослесарем работать….

— Ну, зачем ты так, Анатолий Иванович? — вступился Владимир, — у нас в стране ордена за красивые глаза не дают! За них нужно пахать, как ломовой лошади!

— Ребята, хватит об этом, — вмешался Кагальников, снова краснея, — нашли тему для разговора….

Владимира удивляла скромность Кагальникова, он не имел привычки хвастаться и не старался выделяться из шахтёрской среды. Володя вёл себя естественно, но лидерские качества сами собой выставляли его на первый план. В то же время от него веяло какой-то добротой и справедливостью, которую он старался отстаивать в любой ситуации и в присутствии начальства разного уровня. Кагальников всегда находил аргументы, чтобы убедить любого руководителя и порой казалось, что эти логически выстроенные доводы у него имелись на каждый случай. На некоторое время за Володей даже закрепилась прозвище Штирлиц и утвердилось мнение, что спорить с ним бесполезно, Кагальников всегда докажет свою правоту.

Наряду с деловыми качествами, бригадир, как и многие шахтёры, обладал тонким чувством юмора. Его шутки и подколки были направлены в первую очередь на прогульщиков, ленивых, тупых и не способных к творческому подходу в работе ребят. Но Володя, подшучивая над ними, не позволял себе оскорблений в чужой адрес и относился к каждому, как свободной личности, уважал мнение окружающих, даже если оно не совпадало с его точкой зрения. Но когда приходилось шутить, он делал это так, что ему могли позавидовать многие юмористы, выступающие на телевидении. Его ироническая улыбка и светящиеся глаза напоминали в это время чем-то Михаила Задорнова, набирающего популярность на эстраде СССР.

Однажды на работу в состав бригады принимали молодого мужчину, лет сорока. Магулёв, который сам был из любителей выпить и часто появлялся с утра на похмелье, задавал новобранцу вопросы.

— У нас не терпят прогульщиков, — предупредил его Магулёв, — ты как относишься к спиртному?

— Я вообще-то не любитель, — отвечал тот с серьёзным видом.

После первой своей получки, этот работник не появлялся на наряде целую неделю. Когда вышел на работу, Магулёв потребовал больничный лист.

— Я не ходил на приём к врачу, — лгал прогульщик, — отлёживался дома. С детства не переношу запах больницы, аллергия у меня на него….

— Выходит, что ты прогулял, как говорят у нас, двинул недельку! — подвёл итог Магулёв, находившийся сам в состоянии похмельного синдрома, — и скорее всего из-за пьянки. Посмотри на себя в зеркало, помятый весь, как в стиральной машинке ночевал. А врал мне, что не любитель!

— Он честно тебе сказал, — неожиданно вступился за прогульщика Кагальников, — действительно по отношению к спиртному он не любитель, а профессионал! Алкоголик, иначе говоря….

— Увольнять по статье! — возмутился Владимир, — это я как председатель товарищеского суда требую….

— Подожди, Володь, — остудил его пыл бригадир, — начальник имеется, пусть он подумает, может быть и у него голова перестанет болеть на похмелье? Помнишь анекдот, когда один пьяный идёт, держась за забор, чтобы не упасть в лужу, а другой сидит в ней. Первый говорит ему: «Какая ты свинья напился до такой степени, что в лужу сел!». А тот его предупреждает: «Иди, дальше осторожнее, здесь забор кончается!».

— Ну и что мне теперь с этим прогульщиком делать? — тупо спрашивал Магулёв у бригадира, не понимая его подколки.

— Ты старший механик, — отшучивался Кагальников, — тебе решать! Выпиши ему направление к аллергологу, чтобы запах больницы переносил!

— А разве в нашей поликлинике есть такой врач? — удивился Магулёв, не чувствуя подвоха.

— Ты выпиши ходатайство, а цеховый терапевт сам направит его к аллергологу, — шутил Кагальников, — таких врачей в ЛТП несколько человек! Они ему нюх сразу восстановят!

— Слышал? — обратился Магулёв к прогульщику, не понимая шутки бригадира, — сейчас я тебе напишу бумагу, а ты иди на приём к врачу и бери направление в ЛТП!

— Но ведь это же лечебно-трудовой профилакторий для алкашей! — возмутился прогульщик, — что мне там делать?

— Нюх восстанавливать! — тонко шутил Кагальников, — иди и пока не вылечишь его, к нам не появляйся! У нас без нюха никак нельзя работать, опасно очень!

А самое смешное было то, что Магулёв тут же взял лист бумаги и авторучку. Члены бригады, ожидавшие наряд, уже смеялись втихаря, но головная боль старшего механика мешала ему реально оценивать ситуацию, и он принялся писать ходатайство.

— Володь, а как пишется подобный документ? — спросил он Кагальникова.

— Пиши! — деловито произнёс Володя, — цеховому терапевту шахты Аютинская от старшего механика Магулёва. Ходатайство! Прошу вас направить такого-то, …ФИО поставь, к аллергологу в ЛТП для восстановления нюха!

— Может быть, как-то иначе написать? — советовался Магулёв, — например, восстановления обоняния?

— Пиши обоняния, — согласился Кагальников, — и не забудь спросить, какие тебе самому таблетки принимать, чтобы на наряд не являться на похмелье!

Только теперь все, кто слышал этот спектакль, громко рассмеялись, а Магулёв с обидой порвал свою писанину, и грозно сверкнув глазами, приказал прогульщику писать заявление по собственному желанию, иначе он уволит его по статье. После этого случая, Магулёв несколько месяцев не появлялся на наряде с запахом перегара. Анатолий Филиппович не был «злопамятным» и забывал обиды «как вчерашний сон». А времена антиалкогольной кампании Горбачёва создавали всё новые проблемы с приобретением спиртного. Уже ощущались перебои в снабжении даже специализированных вино-водочных магазинов. Поэтому, когда на наряде, он спрашивал своих подчинённых, где, в каком магазине можно купить бутылку, означало — он остаётся верен «зелёному змию».

На подготовительном участке работал механиком некто Пётр Кусьменко, который постоянно приходил на наряд ЭМС, и требовал автоматчика в помощь своему электрослесарю. А поскольку на проходческих породопогрузочных машинах не было никакой электроники, ему часто отказывали в помощи в силу занятости автоматчиков другими, более сложными неполадками. Тогда этот механик подходил к Кагальникову, чтобы проконсультироваться по имеющейся на его участке неполадке. Кусьменко не только не умел читать принципиальные схемы, но и объяснить грамотно, что случилось, не мог. Эти консультации обычно вызывали дружный смех, потому что выражаться, как это делал Пётр, не к лицу было не только механику с высшим образованием, но самому захудалому слесарю.

— Володь, — обратился однажды Пётр Иванович к Кагальникову, — что может быть? Я нажимаю пусковую кнопку, машина не включается, а внутри её магнитной станции слышится звук: «Д-з-з-з-з».

— Ну, ты хотя бы открывал её, с целью посмотреть, что там срабатывает? — спросил Кагальников.

— Да, конечно, — сообщил Кусьменко, — там есть маленькое реле и оно тоже непонятно как, срабатывает! Примерно так: «Ляп, пауза секунду, потом снова ляп и опять пауза…». Я смотрю, рядом с ним установлено переменное сопротивление, подкрутил его малость. Эта релюшка начала срабатывать без паузы, быстро так — ляп-ляп-ляп-ляп….

— А что издаёт звук «Д-з-з-з-з»? — пытался заочно установить неисправность Кагальников, по ходу вспоминая схему управления породопогрузочной машиной.

— Контактор! — отвечал Пётр Иванович, — главное, «д-з-з-з-з», и не включается ни хрена! Что может быть?

— А как громко «д-з-з-з-з»? — начинал уже прикалываться Володя, которому трудно было разговаривать на языке первобытных.

— «Д-з-з-з-з»! — изо всех сил промычал Кусьменко, испугав своим рёвом Магулёва и вызывая дружный хохот всех, кто слышал этот разговор.

— Вот так, да? — ухмыльнулся Кагальников.

— Ну, может быть даже ещё сильнее! — уточнил Пётр, заглядывая Володе в глаза, — что может быть?

— Если ещё сильнее, — улыбнулся Володя, — тогда не знаю, я ведь думал, что тихо «д-з-з-з-з»….

Громкий смех заглушил возмущения Кусьменко, а Кагальников прекратил улыбаться и строго посмотрел на механика.

— Пётр Иванович, — выговаривал ему Кагальников, — ты с высшим образованием, а рассказываешь, как пастух или индеец. Вот скажи мне, что можно понять из твоих этих «Д-з-з-з-з», «Ляп-ляп-ляп-ляп»? Ты в зоопарке давно был?

— Причём здесь это? — тупо удивлялся Кусьменко.

— Так бегемот губами плямкает, — завершил разговор Кагальников.

В декабре 1986-го года стартовала самая снежная зима, Владимир за свою жизнь не мог припомнить подобного. Начиналась она вроде как всегда: немного подснежило, растаяло, затем подмёрзло. Ждали очередной оттепели, а ее не последовало, наоборот, с десятого декабря поднялся ураганный ветер, и началась пурга, какие бывают на Крайнем Севере. Это продолжалось с нарастающей силой, и каждый старался успокоить себя, что это пустяки — похулиганит ветер и всё! Но не тут-то было, буря улеглась лишь к 20-му числу. Но снег не переставал идти, он валил, не прекращаясь, примерно до конца декабря. Город замер, снежные сугробы достигали полутора-двух метров высоты, наступал полный коллапс. А снег всё шёл, как будто хотел испытать на прочность шахтёрское племя, горбачёвскую власть и его перестройку. Ездить на работу стало практически невозможно, транспорт не мог выехать из гаража, дороги завалило снегом.

Надо было что-то делать, дабы обеспечить подъезд хотя бы к горкому партии. На дорогах в первые дни этого природного катаклизма, конечно же, появилась снегоочистительная техника, но ее катастрофически не хватало. Она ломалась из-за повышенной нагрузки, требовались чрезвычайные меры. Снег шёл практически каждый день, временами не сильный, но иногда валил, как пух из вспоротой перины. На крыши жилых домов давили тонны непредвиденного груза, и те начали проваливаться под этими сугробами. Все жилищно-коммунальные службы перешли чуть ли не на военное положение и чистили снег с крыш, сбрасывая его вниз. Улицы превратились в тоннели, по краям нагребли снега в три метра высотой. Эту массу попросту некуда было девать, убирать его не успевали. Предприятия ежедневно выводили на улицы сотрудников с лопатами, чтобы хоть как-то обеспечить проезд по улицам.

В первые дни погодной аномалии на конечной остановке автобуса 4-го маршрута «Железнодорожный вокзал» организовали отметку для горняков Аютинской. До шахты добираться было нечем, а те, кто жил в посёлке работали сверхурочно за «городских». Немного позже к каждой смене пустили по автобусу, который двигался с черепашьей скоростью, иногда застревая в снежной каше. И если на работу можно было ещё как-то попасть, то возвращаться иногда приходилось пешком от самой шахты. Владимир с бригадиром часто возвращались с работы своим ходом, несмотря на сильный встречный ветер и Кагальников удивлялся, откуда у Владимира берутся силы, чтобы пешком добираться до Ново-Азовки.

И это была единственная зима, когда снег лежал с декабря и до мая. А в апреле Ростовскую область накрыла вторая волна снегопадов, и это был первый день рождения 10 апреля, который Владимир встречал «зимой». Неожиданно повалил сильный снег, и увеличил имеющийся покров больше, чем на метр, в городе опять лежали огромные сугробы. Во время Всесоюзного коммунистического субботника ко дню Рождения Ленина, народ, вышедший на улицы, убирал снег, вместо того, чтобы высаживать деревья, цветочки и белить бордюры. В занесённых выше макушек лесопосадках, снег образовал ледники, таял долго и лишь к середине мая они исчезли, когда вокруг уже бушевала зелёнка.

Реформы Горбачёва сыпались, как из рога изобилия, их быстро начинали и бросали на полпути. В январе 1987 года произошёл первый показательный конфликт между Горбачёвым и Ельциным на заседании Политбюро. Этого телевидение не показало, но газета «Вечерняя Москва» успела выпустить и продать половину тиража с речью Ельцина на заседании Политбюро. Остальную часть изъяли, но ходившие по рукам проданные газеты приводили в восхищение и политический экстаз москвичей. Вот она гласность и демократия! Кто мог позволить во времена Брежнева публично перечить генсеку? Ай, да молодец, Борис, настоящий защитник интересов народа! С той поры, Первый секретарь Московского горкома стал быстро нарабатывать популистский авторитет, или как сегодня говорят — рейтинг. В коллектив шахты дошли слухи о «бунтаре», но особого восхищения не вызвали, да и в лицо его ещё никто не видел даже в центральных СМИ.

С принятием Закона СССР о государственном предприятии с расширением полномочий трудовых коллективов срочно избирались их советы на предприятиях. Шахта Аютинская не являлась исключением, и когда стал вопрос о председателе Совета трудового коллектива, то кандидатуре Кагальникова на эту общественную должность не было альтернативы. Володю единогласно выбрали на общешахтной конференции, и он серьёзно занялся этой общественной деятельностью. В состав СТК с правом совещательного голоса Кагальников ввёл председателя рабочего контроля шахты Жагикова, который занимался распределением дефицитов по участкам, а на заседаниях СТК всегда имелись вопросы по справедливому их распределению. Кроме того он, как единомышленник, всегда поддерживал Володю в принятии решений.

Согласно постановлению об СТК, совет имел полномочия выбирать директора предприятия, с чем Кагальников не соглашался категорически. Однажды несколько членов совета подняли вопрос о снятии с должности нового директора Леоснова. Эти ребята, проходчики и ГРОЗы, решили, что Анатолий Алексеевич слишком строго относится к рядовым шахтёрам.

— Это не является его отрицательным качеством! — протестовал Кагальников, — дисциплинарный шахтёрский Устав не отменяли! А строгое отношение к разгильдяйству я лично приветствую! Я вообще не понимаю, как мы можем оценивать работу руководителя, не побывав в его шкуре? Вот я, например, знаю, кто и на что способен в моей бригаде, так как я специалист в этой области. Но я никогда не руководил шахтой и по определению не могу знать всех нюансов этой работы. Как я должен оценивать, эффективно ли Анатолий Алексеевич руководит нашей шахтой? Я, конечно, поставлю вопрос на голосование, но призываю вас не поддаваться на «заманухи» политики популизма! На предприятии, а тем более на шахте, должно быть единоначалие и дурак придумал наделять полномочиями СТК по избранию директора. Он должен назначаться по профессиональному признаку, но не по нашему желанию.

— Он что, родственник твой? — кричал ярый противник директора.

— Такой же мой, как и твой! — ответил Володя.

— А чего ты тогда глотку рвёшь? — не унимался тот.

— Я не личность Леоснова отстаиваю, а против выборов директора вообще, — парировал Кагальников, — убеждён, что если подчинённые будут выбирать себе руководителя, то начнётся стопроцентный развал предприятия! Понятно, что выберут «добренького», который потом не в состоянии будет управлять коллективом. Как только он начнёт требовать, его тут же могут снять голосованием с должности. Поверьте, так и будет!

— Но ведь это не мы придумали, а партия! — не унимался горластый, — ты против линии генерального секретаря?

— Я считаю, Горбачёв занимается популизмом, — впервые публично высказался против политики генсека Кагальников, — я за здравый смысл и не приемлю популизма! И я, как нормальный человек и коммунист, не хочу начинать развал промышленности собственными руками!

В зале начался гвалт, но Кагальников быстро прекратил эту свару. Он поднялся из-за стола и объявил, что если совет проголосует за недоверие Леоснову, то он по закону ничего не сможет противопоставить решению совета, но попросит проголосовать ещё раз, только за отставку Кагальникова с должности председателя СТК. Владимир наблюдал в это время за выражением лиц членов совета трудового коллектива, и было понятно, что никто из них, даже ярые противники директора, не желали отставки Кагальникова. Когда вопрос о доверии Леоснову он вынес на голосование, «против» был всего один человек, который задавал Володе вопросы о родстве.

— Молодец, бригадир! — не сдержался Жагиков и первым захлопал в ладоши.

— А ты бы вообще заткнулся! — закричал на него противник Леоснова, — все знают, что ты ставленник Кагальникова, марионетка, проще!

— А тебя неслучайно прозвали глупомордым в бригаде! — вспылил Жагиков, — я тебе за твои слова могу в рыло заехать!

— Ну, попробуй! — подбежал к Владимиру вконец разозлённый противник.

Владимир уже не мог сдерживаться, всё произошло так быстро, что никто, в том числе Кагальников не успел среагировать. Владимир коротким прямым ударом в нос, сбил с ног этого горлопана, кровь тонкой струйкой брызнула ему на одежду, а поверженный противник завалился на стул спиной.

— Товарищи, посмотрите на эту демократию! — орал на весь зал «глупомордый», — члена совета избивают!

— Это точно сказано! — бросил реплику Владимир, — и ещё какого члена…, глупомордого!

Директор, присутствующий на каждом заседании СТК, быстро поднялся и вышел, ему впечатлений и без этого хватило. Резко вскочились с мест большинство членов СТК. Кагальников подбежал к Владимиру и схватил его за руки.

— Ты чего? — спросил Володя, — это же скандал на весь Ростовуголь!

— Всё будет нормально! — уже спокойно рассуждал Владимир, — я ведь убеждать, как ты не умею, а гадов, выражаясь устами Бендера, убивал ещё в детстве из рогатки!

Вопреки опасениям Кагальникова скандала никакого не последовало, слишком малый был его масштаб. Страну сотрясали другие более значимые скандалы, и в каждой газете можно было прочесть об этом и даже посмотреть по телевидению. Но по шахте поползли сплетни, что Кагальников с Жагиковым избили нескольких членов СТК, защищая директора. В эти домыслы, мало кто верил, все знали характер и порядочность Володи Кагальникова. «Если даже и так, то значит, было за что!» — реагировало на слухи большинство.

Перемены в руководстве шахты происходили без скандалов, после того, как сменили директора, пришла очередь главных инженеров. Назначили парторга Павловского, а вместо него организацию возглавил Александр Хостев, работавший начальником ОТИЗ. Эта замена главного инженера была сама по себе странной. Павловский хоть и имел соответствующее образование, но его нулевой опыт, не мог бы вытащить шахту из прорыва.

Для этого нужен был человек с нестандартным мышлением и даже талантом в производстве проходческих работ. Ведь отставание в подготовке лав могло привести к остановке двух добычных участков. Необходимо было форсировать проходку 605-го и 606го штрека, чтобы подготовить сразу две лавы. К тому же Павловский вызывал насмешки у начальников подготовительных участков своими указания и некомпетентностью, а проходчики открыто смеялись ему в лицо, когда он требовал заземлить пневматический колонок.

Вскоре в Ростовугле поняли неравнозначность замены главного инженера, на СТК была представлена новая кандидатура. Технический директор Ростовугля Песеев лично привёз на шахту сына бывшего генерального директора, Сергея Ивановича. К фамилии Посыльной на Аютинской относились негативно, но Сергей Иванович, как опытный руководитель, прошедший шахтёрскую школу от горного мастера, мог достойно ответить на любой провокационный вопрос.

— Вы сын бывшего генерального? — спросил «глупомордый» член СТК, которому Владимир когда-то разбил нос.

— Да! — ответил Сергей Иванович, — моя фамилия Посыльной.

— Нашей шахте не нужен такой главный! — категорически протестовал бунтарь.

— А чем Вам не нравится мой отец? — возмутился Посыльной, — я горжусь им! Он всю жизнь посвятил добыче угля в Российском Донбассе, Герой Социалистического Труда….

— Знаем мы этих героев! — протестовал «глупомордый», — липовые они.

Технический директор Песеев не ожидал такого поворота событий и с растерянным видом смотрел, как в зале поднимается шумиха. Многие члены СТК, подстрекаемые бунтарём, тоже начали выкрикивать оскорбительные доводы против Сергея Ивановича.

— Товарищи! — громко успокаивал их Кагальников, — высказывайтесь по существу! То есть, по каким критериям вы недовольны кандидатурой Посыльного Сергей Ивановича? Он профессионал своего дела и если критиковать, то нужно говорить о недостатках в работе. Не надо устраивать здесь базар, мою позицию вы все знаете, я сторонник назначения на должность руководителя, а не выборы его с обвинениями на основе сплетен.

Члены СТК начали постепенно успокаиваться, ни у кого не нашлось реальных аргументов, кроме слухов, чтобы выразить недоверие представляемой кандидатуре. Только лишь «глупомордый» бунтарь продолжал горланить и даже оскорблять Сергея Ивановича, называя его братом алкоголика. Да, старший Сергея Ивановича имел эту пагубную привычку, но кто должен отвечать за брата, и как это влияет на профессионализм представляемого кандидата на должность? Тем более, сам Сергей Иванович не страдал этим недугом.

— Ты долго ещё орать будешь? — не выдержал Владимир, присутствующий на заседаниях СТК с правом совещательного голоса.

— А что, ты опять меня избивать начнёшь? — взвизгнул «глупомордый» бунтарь, — посмотрите, люди добрые, вот она их демократия. …Жагиков, ты вообще с правом совещательного голоса, так что заткнись и сиди, молча. Мы будем решать!

— Я тебе сейчас в рыло заеду совещательным апперкотом, и сразу проголосуешь в штаны! — злобно высказался Владимир, приподнимаясь с места.

— Обнажил он бицепс ненароком, даже снял для верности пиджак! — в шутку процитировал Высоцкого кто-то из членов совета.

Бунтарь, понял, что Владимир может снова публично испортить ему физиономию, резко дёрнулся с места, поднимаясь, нечаянно и громко пукнув, чем вызвал дружный хохот всех присутствующих.

— Ну, вот я ещё не приблизился к тебе, а ты уже проголосовал! — смеялся Владимир.

Такого позора бунтарь явно не ожидал. Жалкий вид и последующее бегство с заседания определило дальнейшее решение по утверждению кандидатуры Сергея Ивановича на должность главного инженера. Он оказался лучшим из числа тех, кто когда-либо руководил проходкой на шахте Аютинская. В кратчайшие сроки ликвидировал отставание, организовав встречную проходку 606-го штрека со стороны 602 уклона, отработанной лавы. Аналогично ускорили проходку и 605-го штрека с той лишь разницей, что «встречку» шли от вентиляционной сбойки. Всё это позволило уже в ближайшие месяцы запустить и 605-ю и 606-ю лавы. Шахта вышла из прорыва и выполняла план, зарплаты резко увеличились за счёт премий, и настроение коллектива поднялось, будто на дрожжах. Сработал главный принцип Сергея Ивановича: «не обманывать людей, пообещал заплатить за ускоренную проходку не меньше тысячу рублей в месяц — держи слово!»

Зарплата у автоматчиков позволяла частенько устраивать мальчишники, совершая посещение ресторана. В городе их было всего три: «Восток», «Никополь» и самый «крутой» «Донбасс». Когда-то его называли «Космос», именно в этом ресторане заведующей залом работала давняя знакомая Кагальникова, и бригадир пользовался этим. Дело в том, что попасть в подобное питейное заведение было не просто, столики бронировались заблаговременно, но по знакомству это было возможным. Ребята начинали уговаривать бригадира с утра, и он «сдавшись» к обеду, звонил по телефону своей знакомой, чтобы та забронировала на вечер столик на несколько человек. В ресторан шли самые способные, и это также являлось стимулом для повышения уровня знаний у членов бригады.

Даже в горбачёвские времена здесь можно было выпить хорошей водки, коньяка и марочного вина. Холодные закуски официанты готовили на все столы заранее, это было фирменное мясное ассорти, салаты, паштеты, нарезки. Горячее нужно заказывать отдельно, спиртное — тоже. Во времена тотального дефицита, этот ресторан казался раем и, попадая в него, каждый посетитель понимал, что это последний оазис изобилия в бескрайнем океане дефицита. Такой ассортимент, как в «Донбассе» в горбачёвские времена можно было встретить не в каждом ресторане. Стоило это конечно дорого по тем временам, но всё в мире относительно, шахтёры со своим уровнем зарплаты, безусловно, могли позволить себе посидеть в таком «раю» вечер. Играла живая музыка, на эстраде исполняли современные попсовые песни, можно было потанцевать с красивой девушкой и, конечно же, хорошо выпить. Обходилось такое удовольствие «десять-пятнадцать рублей с рыла», а если больше, то ребята, рассчитываясь за столик, восхищались: «Хорошо мы сегодня погуляли! По восемнадцать рублей с носа…»

Посещали ресторан почти каждый месяц, по установившемуся обычаю никто из ребят не брал с собой жён. А чтобы не заезжать домой после работы, и не показываться лишний раз на глаза супруге, в такой день старались не спешить с выездом из шахты и с удовольствием задерживались на вторую смену. Ресторан, расположенный в центре города, открывался в восемь вечера и «гулёны» появлялись там к девяти, чтобы вдоволь успеть «покуролесить». Все рестораны города работали до полуночи и с её наступлением, официанты вежливо просили всех покинуть заведение. Тем, кто жил на Аюте, приходилось обратно добираться домой гораздо труднее, только автобусом, везущим на шахту четвёртую смену. Владимиру на Ново-Азовку тоже приходилось ждать 20-го маршрута «Центр-Наклонная» и приезжать домой глубокой ночью, поспать два часа и снова на работу.

Хождение во власть

***

Близился к завершению 1988 год. После прошлогодней, снежной зимы, декабрь выдался морозным и солнечным, но снега было немного. Природа, как будто израсходовала свой лимит на снегопады в прошлом году и земля то там, то здесь проступала чёрными пятнами среди белого покрова. Но уже с двадцатых чисел начались оттепели, чередующиеся с морозами, от чего деревья, кустарники и торчащая кое-где прошлогодняя трава покрывались густым инеем. В такие дни от въезда в посёлок и до самой шахты, дорога с высокими тополями по обочинам, казалась сказочным тоннелем. А красная звезда на АБК Аютинской становилась белой от инея. Неоновый лозунг «Слава КПСС» из-за вышедших из строя ламп, подсвечивающих буквы «К» и «П», прославлял «СС», но на это никто уже не обращал внимания, что соответствовало перестроечным процессам в государстве.

Но были и положительные перемены, во втором полугодии начато кредитование индивидуального жилищного строительства. Давали ссуды под 3% годовых на пятнадцать лет, построить за эти деньги собственный дом стало реальностью. Владимир с женой и дочкой проживал в однокомнатной квартире, Кагальников вообще в бараке, называемом казармой. Бригадир стоял на очереди на получение квартиры, и строиться не планировал, а Владимиру посоветовал взять такой кредит. Но для получения нужен был выделенный под строительство земельный участок и проект. Его Жагиков заказал в кооперативе, организованном главным архитектором. Земельный участок, половину усадьбы, решил просить у брата, живущего в отцовском доме в посёлке Красина. На это ушло ещё два месяца, а когда документы были готовы, выдачу кредитов резко приостановили. Несогласованность горбачёвских реформ с возможностями бюджета начинала проявляться в извращённом виде.

В СССР только ленивый не понимал, что за прошедший год страна приблизилась к черте, за которой последует её развал. Невольно вспоминались слова Сталина: «Ленин оставил нам уникальное государство, а мы его просрали!». По центральному телевидению шли репортажи, посвящённые расследованиям громкого «Узбекского дела» под руководством Гдляна и Иванова, с каждым днём обострялся конфликт в Нагорном Карабахе, в республиках Прибалтики зрело недовольство Москвой. В мае в СССР была создана первая политическая партия, оппозиционная КПСС — «Демократический союз», положив начало многопартийности в стране. После состоявшейся встречи Горбачёва и Рейгана стартовал вывод войска из Афганистана.

В июне созвали XIX партийную конференцию, на которой Ельцин выступил с просьбой о политической реабилитации. Это прозвучало, как раскаяние заблудшей проститутки, осознавшей своё аморальное поведение. Его выступление показали по телевидению, и этот мужик, не производящий впечатления умного, Владимиру сразу не понравился. Во-первых, внешностью он был похож на «глупомордого бунтаря» из состава СТК шахты, которому Владимир когда-то разбил нос. Во-вторых, его покаяние типа: «простите братцы, я обделался, но предан вам даже засранный», вызывало чувство неприязни к приспособленцам. Кагальникову Ельцин тоже не понравился, Володя не мог терпеть двуличности и непорядочности, ради чего бы они ни проявлялись.

В столице состоялся первый митинг Московского Народного фронта, в Куйбышеве стихийное мероприятие собрало устрашающее количество митингующих — семьдесят тысяч человек. Требовали отставки Первого секретаря обкома Муравьева, и Горбачёв снял неугодного руководителя. В Эстонии, Литве и Латвии прошли учредительные съезды общественных организаций, созданных якобы в поддержку перестройки, но именованных почему-то Народным фронтом, будто эти республики готовились воевать. Митинг по поводу событий в Нагорном Карабахе собрал в Баку около семисот тысяч человек. В ноябре ВС Эстонской ССР принял Декларацию о суверенитете и изменения в Конституцию, устанавливающую приоритет республиканских законов. Президиум Верховного Совета СССР принял указ о несоответствии этих законодательных актов Конституции СССР. Начиналось противостояние союзных республик с центром.

В декабре состоялась встреча Горбачёва с Джорджем Бушем на Мальте, после которой оба заявили на весь мир об окончании «холодной войны». Горбачёв верил в эту сказку, придуманную в Вашингтоне, чтобы впоследствии продвинуть НАТО дальше на Восток. Вернувшись в Союз, Михаил Сергеевич объявил о первых, по его мнению, свободных выборах в Верховный совет СССР в будущем году. В связи, с чем, по его указанию уже в декабре был принят Закон СССР «О выборах народных депутатов СССР». Согласно ему, они должны быть альтернативными, а кандидатуры выдвиженцев по Шахтинскому избирательному территориальному округу №278 должны утверждаться на его конференции.

В шахте велись нескончаемые споры о выборах в Верховный Совет, горняки в большинстве своём не верили в их честность, утверждая, что 99,9% проголосуют «За», как это было раньше. Горячо обсуждались кандидатура делегата на окружную конференцию, которая будет утверждать народных выдвиженцев, чтобы их фамилии внести в избирательные бюллетени. Делегата от шахты Аютинской выбирали на общем наряде и за Кагальникова вновь проголосовали единогласно. Володя всегда отстаивал интересы коллектива шахты, добивался выделения дополнительного количества автомобилей в Ростовугле для реализации их очередникам. И у него всё хорошо получалось. Об этом знали не только те, кто ждал заветного авто, но и все остальные горняки. Когда же нужно было отстоять интересы участка ЭМС у руководства шахты, он тоже делал это корректно и умело. Такой он был человек, выражаясь современным сленгом — корпоративный. Например, интересы бригады автоматчиков всегда защищал перед любым начальством.

Летом, когда Владимир подменял дежурного, ушедшего в отпуск, произошёл такой показательный случай. Горный диспетчер Георгий Пувленко, у которого автоматчики отмечались перед сменой, распорядился Владимиру идти в цех и заниматься вышедшей из строя аппаратурой. Так часто бывало, если шахта работала безаварийно, старший механик оставлял задание дежурному на ремонт электроники и тот выполнял его. Так было и в этот раз, Владимир пройдя отметку, пришёл в цех автоматики и занялся ремонтом электроники. Часа три спустя, Пувленко позвонил ему в цех и приказал срочно ехать в 606 лаву, где по его словам «не включается комбайн».

Владимир опустился по людскому стволу, в руддворе его уже ждал электровоз. Идти пешком по шахте шесть километров, значит потерять, как минимум час. В подобных случаях, когда нужно срочно добраться в дальние выработки, диспетчер шёл на грубое нарушение правил безопасности и предоставлял электровоз. Понятно, что кроме машиниста в его кабину сесть невозможно, и теперь уже дежурному автоматчику приходилось нарушать правила безопасности. Он ложился под пантограф электровоза и тот, раскачиваясь на извилистом рельсовом пути, осыпая снопами искр, мчал его на 6-й уклон. По пути можно было упасть с электровоза, получить тяжёлую травму или потерять жизнь. Но кто из горняков не нарушал правил безопасности, тот не работал в шахте!

Владимир явился на аппаратуру лавы и с удивлением узнал, что комбайн не включается не по вине автоматики — выбивало реле утечки. Случалось так, что повреждённая резиновая оболочка комбайнового кабеля пропускала воду, и тогда реле утечки не позволяло подать на него напряжение. В этих случаях дежурный электрослесарь участка либо отключал эту защиту от КЗ на землю, либо «простреливал» кабель, чтобы поставить счалку. И то и другое являлось грубым нарушением правил безопасности. «Прострел» был необходим для обнаружения места повреждения, маленький незаметный задир шланговой оболочки или тонкий порез, обычно не видим при осмотре. Но как найти это повреждение, если его не видно? Тогда и «стреляли» кабель, для чего на отключённые на комбайне концы ставили перемычку трёх фаз на «землю», отбрасывали защиту и толчком подавали напряжение. В месте повреждения происходил пробой кабеля, и рассевшиеся по лаве ГРОЗы, отмечали место, где «стрельнул» кабель.

Дежурный электрослесарь участка Славик, обрадовавшись появлению автоматчика, объяснял ему скороговоркой, что не может «прострелить» кабель.

— Ну, а меня, зачем вызывали? — не понимал Владимир, — автоматика у тебя работает нормально, я это вижу по свечению индикаторов на ЦПУ. Стреляй на здоровье, пока не обделаешься!

— Я же рассказываю, что не могу прострелить! — истерично взвизгнул Славик, — не прожигается ни хрена!

— А я здесь при чём? — удивился Владимир, — вы это должны делать сами, не я же вам кабель повредил! Отключай реле утечки, может, подсохнет в процессе….

— Я без защиты не буду работать! — возмутился Славик, — а если кого в забое прихватит под напряжение?

— Твои проблемы! — ответил Владимир, начиная злиться, — какого хрена автоматчика вызвал? Механика своего нужно было будить среди ночи и «сверлить ему мозги». Вы здесь вообще охренели, ребята, по тысяче в месяц вам зарплату закрывают, а автоматчик должен им реле утечки отбрасывать. Ты не хочешь искать повреждение, отключать защиту, но я-то здесь причём?

— Тогда я звоню диспетчеру! — задиристо произнёс Славик.

— Можешь самому директору! — взбесился Владимир, — ты смотри, какой умник хренов нашёлся! Может и зарплату за тебя получить? Воистину сказано: Отчизна требует героев, а влагащие твоей мамы рожает дураков, хитровымудренных!

Славик взял трубку телефона, висящего на аппаратуре, и о чём-то переговорил с Пувленко. Владимир, находясь в десяти метрах от него, не слышал, о чём шёл у них разговор. Из-за работающей маслостанции в этом месте вообще чего-либо услышать невозможно.

— Возьми трубку, диспетчер с тобой хочет поговорить! — кричал Славик, протягивая тяжёлую взрывобезопасную телефонную трубку Владимиру.

— Я слушаю! — ответил Владимир Пувленко.

— Ты почему не запускаешь лаву? — последовал идиотский вопрос.

— Потому что здесь кабель комбайновый повреждён! — ответил Владимир и вкратце объяснил ситуацию.

— Ну, так отключай реле утечки! — орал диспетчер, — и пусть работают!

— А ещё что мне сделать? — с иронией спросил Владимир, — может член им на поворотах заносить, чтобы не закидывало?

— Я тебе приказываю! — орал Пувленко.

— Жене своей будешь такие команды давать! — с горяча ответил Владимир, — ты же знаешь, мы не отключаем защиту! Даже по твоему письменному приказу я это делать не стану! Ты тоже там охренел, Жора? Буди механика участка, пусть приезжает сюда и сам разбирается со своим слесарем! Ты меня и так сегодня под пантографом прокатил, я в следующий раз хрен тебя послушаю….

— Ну, смотри! — грозил диспетчер, — премии за месяц не увидишь, если лаву через пять минут не включишь!

— Себя лишай! — грубо ответил Владимир, — или начался приступ мании величия? Видите ли, он приказывает мне нарушать правила безопасности! Ты играешь, ты и пой, а ты откуда хрен такой?

Пувленко бросил трубку, а Владимир усевшись на лесиняку, закурил сигарету и гневно посмотрел на Славика. А он отвернулся и тоже дымил. Так просидели они час, Пувленко больше не звонил, лава не работала до конца смены, и назревал грандиозный скандал. Такого ещё не было на шахте, когда свои обязанности кто-то перекладывал на другого и подставлял его виновным в невыполнении задания по добыче. Когда закончилась смена, Владимир выехал на-гора и в цехе подробно рассказал об этом Кагальникову. Тот возмущался минут пятнадцать, и, успокоив Владимира, отпустил его домой. Скандал разразился в тот же день, и бригадир, явившись к директору, объяснил ему ситуацию. Оказалось, Пувленко наврал Леоснову, написав в докладной, что Жагиков не захотел устранять неполадку автоматики и послал его, как диспетчера, куда подальше. Вопреки требованиям дисциплинарного устава, действующего в угольной промышленности, директор поверил Кагальникову и лишил премии Пувленко за ненадлежащее исполнение своих обязанностей. С тех пор Жора с оглядкой и опасением давал указания дежурному автоматчику.

…Кагальников принял участие в городской конференции и на следующий день рассказал коллективу шахты на общем наряде об утверждении кандидатов в депутаты СССР. Он сообщил, что ему лично были непонятны процедуры выдвижения кандидатов, которых утверждала конференция. Мероприятие состоялось в драматическом театре имени Погодина, но никто толком не объяснил делегатам, кем выдвигались эти кандидатуры? Кагальникова возмущал сам факт отсутствия в их числе представителей Ростовугля. Он выступил на конференции с критикой, на которую никто не отреагировал. В то же время Володя нормально отнёсся к самой процедуре утверждения. Кандидаты поочерёдно представляли свои программы и отвечали на вопросы из зала. И только после этого они утверждались открытым голосованием делегатов.

В стране началась предвыборная кампания первого тура, голосование по которому должно было состояться в конце марта. Программы центрального телевидения напичкали репортажами, выступлениями и агитационными слоганами. Но главное событие марта произошло в Воркуте. Там второго числа на шахте «Северная» была впервые объявлена забастовка горняков в форме голодовки. Изначально в акции участвовало чуть больше ста человек, они отказались выезжать на-гора. 4 марта в подземные выработки опустилось ещё около полусотни шахтёров. О забастовке пытались умолчать, хотя по телевидению прошла сжатая отфильтрованная, несмотря на гласность, информация.

— Володь, что происходит в Воркуте? — спрашивали ребята Кагальникова, — из-за чего там шахтёры объявили голодовку?

— Толчком к началу акций стихийного протеста горняков, — отвечал Кагальников, — стало ухудшение снабжения северных шахтёрских регионов в условиях тотального дефицита. Смешно говорить, но одним из требований горняков является обеспечение мылом, без которого невозможно работать под землёй. Возмущение у воркутинцев вызывает недостаточный уровень безопасности работ, участившиеся случаи гибели товарищей. Стремления руководителей шахт обеспечить рост добычи любой ценой не соответствуют реальному положению дел, уголь тысячами тонн лежит неотгруженным на аварийных складах. Но главная причина забастовки связана с переходом на хозрасчёт и самофинансирование.

В 1988 г. шахта «Северная» перешла на эту новую форму хозяйствования. В декабре план шахты был выполнен на сто процентов. В то же время некоторые добычные участки план перевыполнили. Эта ситуация повторилась в январе и феврале. За такой результат работы была положена премия по итогам этих месяцев. Себестоимость добытой тонны составляла 48 рублей, а отпускная — двенадцать. Деньги на покрытие разницы в ценах дали только на отгруженный уголь, тот, что оставался на аварийном складе не учли. Поэтому в соответствии с новыми условиями хозяйствования, коллективам шахты выплатили деньги, исходя из стопроцентного выполнения плана, без премиальных за его превышение. Выплаченная зарплата была меньше ожидавшейся на сумму этих премий. Но денег всё равно не хватало, и шахта взяла кредит в госбанке, а чтобы его вернуть, руководство было вынуждено снизить расценки на норму выработки.

В Воркуту 4 марта вылетел Министр угольной промышленности СССР Щадов со своими заместителями, председатель ЦК профсоюза Сребный, группа из обкома КПСС во главе с первым секретарём Мельниковым. Событие рассматривалось уже как экстраординарное. Приземлились ночью и сразу же вместе с руководителями обкома партии с аэродрома — в шахту. Спустились в забой, говорили с людьми, предлагали им подняться и спокойно все обсудить наверху. Но люди уже были взвинчены и не хотели, не получив конкретных ответов на свои вопросы, покидать шахту. Неделя понадобилась министру, чтобы урегулировать этот конфликт, возникший по причине попытки перевода шахты на хозрасчёт и самофинансирование.

— Откуда тебе всё это известно? — сомневались некоторые члены бригады.

— От верблюда! — шуткой отвечал Кагальников.

— А на этом двугорбом ездит полковник КГБ! — поддержал шутку Кагальникова Владимир, — или генеральный директор «Воркутауголь»….

— Какой на хрен хозрасчёт? — возмутился Анатолий Маляев, — разница себестоимости и отпускной цены составляет 36 рублей убытка. Какой дурак придумал переводить шахту на самофинансирование? Заранее понятно, она обанкротится….

— Я давно говорю, что Горбачёв, будто с Луны свалился! — парировал Кагальников, — наломает дров, мы ещё Хрущёва не забыли….

Бригада готовилась к внедрению на главном стволе новой аппаратуры управления конвейерами. Прослуживший несколько лет «Цикл» был усовершенствован заводом-изготовителем, и эта автоматика теперь называлась УКЛ. Элементная база, состоящая из логических микросхем гораздо современнее, чем у «Цикла», также были добавлены дополнительные опции аппаратуры. К ней планировали установить приставку расшифровки УКИ, которая показывала, какой по счёту от головки конвейера КТВ заблокирован или после него имеется обрыв ТАШс. Эта опция, как и индикация срабатывания других датчиков, например, схода ленты, давала огромный выигрыш в работе при обслуживании и наладке аппаратуры. Не нужно было заниматься поиском и сразу устранять обрыв кабеля или неполадку датчика. Работы по замене «Цикла» на УКЛ планировали на 1 и 2 мая, но задолго до этого необходимо было собрать в имитационную схему пульт и все блоки управления, опробовать новые функции и произвести настройку. Эту работу бригадир доверил Владимиру и когда остальные автоматчики уехали в шахту, он признался, откуда у него информация по воркутинской забастовке на «Северной».

— Ты почти угадал, насчёт верблюда, который возит полковника КГБ, — с улыбкой сообщил он Владимиру, — да и о генеральном директоре тоже, но только не «Воркутауголь». Мне сообщил эти подробности Алексей Дмитриевич Мелков, наш генеральный директор. А ему майор Шахтинского отделения КГБ.

— Ты встречался с генералом? — удивился Владимир.

— Представь себе да! — не без гордости ответил Кагальников, — ты знаешь, я сам не ожидал! Он оказался таким классным мужиком, простой в общении, грамотный экономист и руководитель….

— А как тебе это удалось? — не понимал Владимир.

— На окружной конференции, — рассказывал Кагальников, — ему понравилась моя критика, что председателя колхоза выдвинули в Верховный совет СССР, а представителя Ростовугля забыли! Кстати, Алексей Дмитриевич говорит, что если не будет нашего человека в органах верховной власти, то мы одни из первых в СССР закроем свои шахты после этого хозрасчёта и самофинансирования!

Я даже больше тебе расскажу, эти сведения имеются лишь в КГБ, поэтому сам понимаешь, нужно чтобы меньше кто знал. Ты в курсе, что сегодня происходит в Польше, там практически правит страной независимый профсоюз «Солидарность», руководимый Лехом Валенсой. Имеются сведения, что финансируют эту организацию американцы, но самое главное, польский профсоюз «закинул удочку» и к нам в Воркуту. И я сделал вывод, что всю эту демократизацию у нас в стране раздувают спецслужбы США.

— Зачем им это надо? — удивился Владимир, — Буш с Горбачёвым вроде как пришли к главному соглашению….

— Да это всё маскировка, Володь! — возражал Кагальников, — им нужно быстрее создать у нас в стране хаос по формуле: «Чем хуже, тем лучше!». Это начало проявляться и в Воркуте. В актовом зале АБК шахты «Северная», где планировалась встреча её работников с министром Щадовым, появились активисты «Солидарности». Такая общественная организация не зарегистрирована не только в исполкоме горсовета Воркуты, но и во всей стране. Бастующие отказались подняться на-гора и направили к министру своих представителей. Встречу решили перенести на более позднее время. Но в вестибюле уже собрались шахтёры других участков, жены бастующих, их дети, корреспонденты местных СМИ. И поскольку народ собрался, руководство шахты решило провести их встречу с представителями министерства, обкома и горкома КПСС, видимо, надеясь склонить общественное мнение в сторону осуждения бастующих.

Но тут случилось непредвиденное, пятеро активистов «Солидарности» перехватили инициативу и организованное руководством собрание переросло в митинг поддержки бастующих шахтёров, голодающих в забое. Активисты кричали в дорогие японские мегафоны, мешали выступающим, призывали к неповиновению руководству шахты, властям и милиции. Тогда к микрофону подошёл начальник Воркутинского горотдела МВД, и предупредил их об уголовной ответственности за хулиганство. Но это не подействовало и активистов пришлось арестовать. На допросах они вели себя иначе, геройство ушло в пятки, и кто-то из них рассказал, как они встречали из Польши представителя «Солидарности», который учил их создать такую же у себя в Воркуте и организовать забастовку. Поэтому самое опасное сегодня для экономики СССР — это вмешательство иностранных государств. Нам, шахтёрам нужно идти во власть, чтобы противостоять этому и сохранить шахты от бездумного перевода их на хозрасчёт и самофинансирование.

К этому разговору друзья вернуться незадолго до выборов народных депутатов РСФСР, почти через год. А пока шла предвыборная борьба утверждённых окружной конференцией кандидатов. На один мандат народного депутата СССР по стране было выдвинуто приблизительно по пять кандидатов. Выборы предусматривались в два тура, и первый день голосования определили 26-м марта. Второй тур состоялся 4 апреля. По Шахтинскому округу победил кандидат из хутора Красный Кут Животов Алексей Александрович, председатель колхоза «Россия» Октябрьского сельского района. Во втором туре выборы ему проиграл управленец завода «Гидропривод» по фамилии Буяло.

Уже 25 мая состоялся Первый съезд народных депутатов СССР. Вся страна прильнула к телевизорам и радиоприёмникам, заседания главного выборного органа транслировались в прямом эфире. В цехе автоматики всегда имелся чей-нибудь телевизор. Ремонт бытовой радиоаппаратуры по приказу Магулёва поручался кому-нибудь из тех, кто в этом соображал: Кагальникову, Маляеву, Лонтионову и Владимиру. Теле мастерских по городу было мало, и каждый старался отремонтировать телевизор или магнитолу на работе за бутылку водки или коньяка, особенно начальство и инспекторы Госгортехнадзора. Поэтому один отремонтированный телевизор выдавали, а другой принимали в починку. Автоматчики тоже проявили интерес к заседаниям народных депутатов, по выезду из шахты частенько засиживались у экрана, спорили и обсуждали происходящие на съезде события. Лишь на одного Кагальникова это не производило впечатления, что многих удивляло и даже тревожило.

— Володь, почему ты не интересуешься политикой? — спросил его однажды член бригады Алексей Зуев, — даже как-то демонстративно проявляешь к съезду апатию.

— Спектакль всё это! — отвечал бригадир, — причём неинтересный! Я только не понимаю, почему там снова этот дешёвый горлопан Ельцин?

— Потому что его избрали москвичи! — горячо констатировал другой член бригады Виктор Масейко, — демократия!

— После его демарша на Политбюро? — вопрошал Кагальников.

— Но он же извинился на конференции! — поддержал Масейко Тишенко.

— Вот именно! — заметил Кагальников, — как политическая проститутка…. Понимаете ребята, той властью, которой обладает генсек, он мог сделать так, что мы бы уже забыли эту фамилию Ельцин! Ан, нет, не трогает! Поэтому я и говорю, что похоже на спектакль. Или сценарий это не предусматривает у режиссёра, который спрятался за кулисами и не разрешает Горбачу трогать Ельцина. Или они между собой договорились — ты типа на меня бочки кати, но не зарывайся, этим мы покажем миру нашу демократию!

— А мне кажется, Горбачёв и Ельцин прогрессивные люди! — предположил Сергей Чечеков, который после окончание училища вернулся в бригаду.

— Вот видишь, и ты клюнул на эту вонючую наживку! — усмехнулся Кагальников.

— Владимир, чего ты молчишь? — спросил у Жагикова Маляев, — что ты думаешь по этому поводу?

— Если тебя, Анатолий, интересует моё мнение, — отвечал Владимир, — то я на все сто согласен с бригадиром! Это даже не спектакль, а цирк! Ельцин очень похож на одного нашего дебила из СТК, которому я в морду заехал однажды…. Да и на лице у него нет даже тени интеллекта. Обыкновенный партократ-карьерист, горлопан, который почуял, что можно продвинуться выше и корчит из себя либерала!

— Чего же он не демократизировал обком, которым руководил девять лет? — поддержал Владимира Кагальников, — тем более в Свердловске говорят, что он властолюбив, амбициозен и в целях карьеры, родную мать переступит….

— Это тебе тоже верблюд рассказал? — с иронией поинтересовался Маляев.

— Нет, Толя, — с улыбкой отвечал Кагальников, — газеты нужно читать! Это мнение о Ельцине принадлежит его предшественнику на посту первого секретаря Свердловского обкома Рябову.

В последних числах мая цех автоматики посетил худощавый парень примерно тридцатипятилетнего возраста. В это время Владимир и Кагальников вдвоём занимались ремонтом электроники, остальные члены бригады получили наряды и спустились в шахту. Входная дверь в цех была всегда заперта, все автоматчики знали код и открывали её сами, при входе в цех, а для посторонних рядом с набором цифр имелась большая кнопка звонка.

— Кого там принесло? — спросил Кагальников, услышав длительный настойчивый звонок, и обратился к Владимиру, — Володь, посмотри, кто там? Я сейчас микросхему паяю на плате, сам знаешь, прерываться нельзя!

— Трезвонит, будто с пожара прибежал! — отозвался Владимир на настойчивый непрекращающийся звонок, — сейчас открою!