АВРОРА
Ощущение неизбежной конечности любого счастья пробуждает среди ночи и самую уверенную умиротворённость. Глаза Авроры раскрылись. Тихо повернувшись набок, она стала тревожно вглядываться в темноту, стараясь различить очертания. Он рядом; мир цел.
Внезапные пробуждения в предрассветный час уже стали привычными; Аврора знала, что не заснёт снова.
В постели было слишком просторно — Камилла вновь не ночевала дома. Где она сейчас? Вероятно, забывается в одном из гремящих человеческими телами и нечеловеческими ритмами ночных клубов; или проводит время в компании молодого красивого футболиста; или нескольких. Всё чаще она стала сбегать из дома; должно быть, она чувствует ту же тревогу. Камилла никогда этого не покажет, но она беспокоится. Её напускное спокойствие, быть может, обманывает Ричарда; но не Аврору. Они ещё не говорили об этом, но в глазах друг друга видят один и тот же страх. И каждая старается победить его своим способом: одна — сбегая в новые впечатления, другая — пытаясь продлить привычные.
Большая кровать пугала своей кажущейся нескончаемостью; Аврора придвинулась ближе к Ричарду. Его дыхание ровно; его сон абсолютно спокоен. И хорошо, думала Аврора, и хорошо. Он прожил такую долгую жизнь — иногда ей казалось невероятным, как жизнь может быть такой долгой (но расцветающей молодости жизнь всегда кажется безграничной) — и жизнь эта была полна событий, ярких впечатлений и красивых женщин. Но какое это имеет значение? — спрашивала себя Аврора всякий раз, засыпая в его объятиях. Есть ли разница, что было раньше? Сейчас вся его любовь, всё его внимание сосредоточены на ней и Камилле; и так будет до самого конца.
А конец — вернее, предчувствие катастрофы — неизлечимым ядом проникал всё глубже в душу Авроры; просочившись однажды неуловимой, мелькнувшей холодным бликом где-то на поверхности зеркала мыслью, этот яд с каждым новым рассветом наматывал иной виток в гнезде тревоги, что начала сковывать юное сердце.
Мысленно приказывая глазам быть старательнее, не упустить из внимания ни малейшей детали, Аврора всматривалась в лицо, покоящееся на подушке напротив. Это лицо являло собой наглядный пример того, что старость может быть красивой. Морщины ложились вокруг глаз и губ узорным рисунком; цвет кожи был ровным и здоровым, как на портретах искуснейших художников. Да, если бы кто-либо, какой-нибудь глупец, спросил: «Что значит стареть красиво? Разве может быть что-то красивое в старости?» — Аврора молча показала бы Ричарда; взяла бы его за руку и ввела в комнату величественно, как живое доказательство своей правоты; как святыню; как очевидное свидетельство существования чего-то высшего. И его красота затмила бы всё, и его великолепие сразило бы всех; а она стояла бы рядом с ним, и красотой своей юности преумножала красоту его старости; и они были бы королём и королевой мира, почти богами, совершенными в своей красоте; и великолепии; и любви.
Но в этом не было необходимости, думала она с едва уловимой каплей горечи; его величие не нуждается в доказательствах; всем давно известно, каков он. И, видя их вместе (вдвоём; или втроём), все восхищались, все любовались, но никто не поражался. Он существовал в неразрывной связи с этим великолепием, и потому не имело значения, был он молод или стар; и насколько красива его очередная спутница; невозможно доказать то, что и так для всех очевидно.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.