Бесплатный фрагмент - Артефакт бесконечности

У каждого есть артефакт бесконечности.

Посвящается тем, кто познал,

в чём заключена его сила.

Все события и персонажи вымышленные, любые сходства с действительностью и реальными людьми считаются случайными. Всё описанное является сказкой.

Дверь?

Что же там?

Похожий на идеальное прозрачное стекло куб надстраивался над другим и вокруг многих. Совокупность образующих пространство элементов создавала среду для формирования замкнутых систем золотых сечений, сплетающихся в общем круговороте жизни и называемых феноменами. В просторах кубического мира их принято было видеть, как яркие петли. Существовал, как слабость или чья-то сила, один артефакт, который образовывал крохотную трещину замкнутых сечений. Он был незаметен в свете линий и в искрах энергий, но являлся самым уязвимым для бесконечных существ, потому что при разрыве артефакта те превращались в обычные петли с двумя хвостами и постепенно теряли свою структуру с обоих концов до золотой середины. И только целостность и замкнутость цепи служила символом бесконечности в кубическом мире, остальное рано или поздно превращалось в шум из тысячи и миллионов точек.

Золотое сечение имеет прямое отношение к ряду Фибоначчи, по которому строятся порядки феноменов. Можно выделить числа ряда от 0 до 144 и сопоставить их с порядками от нулевого до одиннадцатого. Причём число 1 повторяется дважды и соответствует первому порядку, отчего мир структур золотого сечения обретает скорее предметный вид, поскольку именно этот порядок феноменов образовывал простейшие кольца, используемые структурами для различных целей, в том числе для борьбы друг с другом.

Как и в любом пространстве, в этом есть те феномены, которые хотели бы иметь абсолютную власть. Бесконечные, высокого порядка, продиктованного рядом Фибоначчи, были непоколебимыми в своих амбициозных планах. Они могли избавиться от артефактов соперника или врага, как будто от этого зависела судьба целого мира, забывая о потребностях большинства живущих бок о бок. А есть те феномены, которые с радостью избавили бы от этих бесконечных феноменов, разрывая их и размыкая путём разрушения артефакта. Единственное правило, существующее для его нарушения, — конечный феномен любого порядка не мог сломить бесконечный. В это верили, этому правилу подчинялись безукоризненно, за границы дозволенного заходить не смели.

Однако много лет назад на фоне притеснения конечные феномены восстали, и случился бунт. Не только это являлось основанием для свержения власти бесконечных. Было ещё кое-что, но это знали только те бесконечные феномены, которые решились примкнуть к революции и поддержать её изначально безнадёжную основу. Восставшие против властелинов кубического мира, живших в цитадели, стали звать себя охотниками за артефактами. Но стоило им завершить его разрушение, как награда в виде высвобождающихся частиц сломленной структуры золотого сечение оставалась не при них. Только сильнейшие могли собирать и подстраивать искусственно или естественным образом отщепившиеся составляющие феноменов. Такие находились, но никогда этим не пользовались.

Ответным сопротивлением был создан альянс охотников цитадели, называемый себя загонщики. Они отслеживали охотников со стороны конечных и ломали их, и вот они-то не гнушались поглощать и высвобождать частицы. Поэтому для охотников не было другого выхода, только бороться за свою правду до самого последнего завитка структуры. В определённый момент и охотники, и загонщики спрятались в своих просторах. Первые на окраинах скоплений бесконечных, отказывающихся к тому моменту следовать за ними. Вторые — в цитадели, напоминающей форму конической Архимедовой спирали в трёхмерном пространстве, подле последнего выжившего правителя самого высокого порядка, а именно одиннадцатого.

Теперь, когда наступил естественный перерыв в сопротивлениях, краткое затишье, не было нужно вмешиваться в дела низших, будь они конечными или бесконечными. Всё, что их заботило, так это власть над собственными окружающими ресурсами. Они от постоянных стычек растаяли, испарились, а теперь нуждались в пополнениях.

Много времени прошло. Стало привычно жить, будто ничего не происходит. Теперь революция конечных выглядела сказкой. И среди низших о ней ходили слухи, что тысячелетия назад ворвалась в кубический мир одна структура и напрочь разрушила союз бесконечных, которые сплочённо существовали вместе и поглощали конечных, словно законы им были не писаны. Однако чудаковатая, прежде неизвестная, структура умела противостоять любому порядку, включая самый высший порядок золотого феномена. Хотя внутри него ячейками сверкали сто сорок четыре сосуда энергий, спиралью кружащих вокруг собственных петель и соединяющихся с хвостами трёх остальных. Итого в распоряжении одиннадцатого порядка было пятьсот семьдесят шесть вариаций себя защитить с помощью внутренней силы.

Когда чудаковатая структура вторглась в бесконечные пределы, она запечатала в тензорных полях места для побега. Она смогла сломить дух нескольких бесконечных золотых структур, убедить их в надёжности конечного представления существ и устроить тот самый переворот. Куда она делась и какой была её подробная история, никто не знал. Точно также никому неизвестна дальнейшая участь мистических даже для столь странного кубического мира тензорных полей. Мог ли кто-то ими пользоваться, понимали ли владевшие ими феномены их важность, было неизвестно. Поэтому подобные вопросы потеряли смысл. А спустя множество тысячелетий почти все забыли о всём произошедшем. И даже сказки для них превратились в небыль.

Насмотревшись на унылое прозябание бесконечных феноменов затаившихся охотников, но не загонщиков, среди беззаботных конечных собратьев, некоторые, обладающие артефактом, существа захотели схожего счастья. Оно вмещает эффект ликования и ответственности перед миром, когда каждая минута становится ценной из-за завершённости происходящего. Один охотник за артефактами, забывший, когда последний раз действовал, исходя из своего предназначения, сам мечтал о таком коротком пребывании в кубическом мире. Смысл жить вечно, если однажды становится всё равно и происходит отказ от созидания, сменяя его разрушением?! Будучи девятым порядком, выше которого были только десятый порядок конечных и тот самый спрятавшийся в цитадели раненный правитель одиннадцатого порядка, он искал того, кто мог бы вступить с ним в схватку и разорвать бесконечную цепочку ячеек. Он надеялся, как на конечных, так и на бесконечных, хотя правила мира говорили о его пустых надеждах. Одни не могут, другие страшатся проиграть в бою, убеждённые, что схватка является ловушкой.

Сплетённые хвосты и дуги начал прятали в себе единственную точку… ахиллесову пяту всей беспрерывности. И никто не мог помочь охотнику, желавшему забыть, что произошло тысячелетия назад и почему он сейчас жил на отшибе, не желая ни с кем встречаться и взаимодействовать. А когда становилось совсем тоскливо, он выходил в центр скопления феноменов и кричал.

— Я бросаю вызов девятому порядку сечения, — разносилось по цепким струнам послание охотника.

Системность бесконечно сплетающихся петель его идеального сечения постоянно содрогалось от гнева и одновременно от насмерть прошитого в узлах отчаяния. Каким бы сравнение не казалось абсурдным, но именно смерть не способна поразить крепкие цепи и указать на место конечности существования, давая ему, в итоге, почувствовать, какого это — быть осторожным, любознательным и ценящим жизнь существом восьмого порядка.

— Будучи охотником девятого порядка, пытаешься найти изничтожение у равного себе? — ответом дошло вибрационной грамотой. — Направляйся в спирали, ищи одиннадцатый порядок сечения, — последними содроганиями донеслось до виновника излишних волнений среди всех прочих золотых феноменов.

Всё вокруг затихло и расправилось.

— Я бросаю вызов девятому порядку, — повторил запрос охотник, сменив гнев на очередную молитву.

— Нет среди ближних столь высокого порядка, — сказал тот же феномен. — И нет тебе хода в спирали цитадели, потому что сгинешь там. Даже равного себе не найдёшь для схватки, а я помогать не стану. Ты можешь нарушать законы бытия, уничтожая слабых и никчёмных, тогда найдут тебя охотники, решившие однажды защищать невинных. Но разве кто-то ищет изничтожения среди бесконечного существования в мире стабильности и прочности?

— Я бросаю вызов тому, кто утомился вести бессмысленное существование, — продолжил донимать охотник. — Ведь нет созидания там, где не существует цены бытия.

Струны сечения щупальцами закрутились между бесконечным полотном сплетений других феноменов. Очевидность безрассудности низшего порядка скрипела и стонала, пока не добралась до охотника, чтобы сократиться до чётного порядка и поставить финальную точку на заслуженной развитием или битвами длины жизненного пути пространства.

— Я седьмого порядка, естеством истлел и оголодал, из окружения своих и старших бесконечных я был изгнан. Конечные от меня отвернулись. Мне предложили бой только вы, и в доблестной схватке я докажу своё достоинство, став конечным феноменом и пройдя её короткий путь.

— И нет того, с кем мог бы ты оставить новый феномен, теряя порядок?

— Я изгнан и не нужен, какие могут быть союзы? Даруй мне битву, чтобы принят вновь был, как достойный феномен.

Яркая вспышка сверкнула в подсвеченной раскатами искр на сплетениях кубической сетке. Нити сечения разорвались и стукнулись о другие феномены. Порядок сократился до шестого, что отсчитывало всего тринадцать лет существования. Тринадцать лет по меркам пространства кубического мира. Но за пределами сего места расстилался привычный людскому взору мир, где жили люди, процветали, угасали, имея чёткую черту, заступив за которую проходили процесс перерождения и начинали путь заново. Для них происходящее в кубическом мире могло показаться моментальной вспышкой и превратиться в угловатое кружение летних мошек. В том месте, где сейчас пребывала Вера таких насекомых было много, особенно в чаще, где стоял забитый давно сгнившими досками домик, оставшийся в наследство от прабабушки, которая длительное время до своей кончины ни с кем из родни не общалась и жила в доме престарелых.

Многие в семье отмечали, что Вера — точная копия прабабушки, судя по фотографиям и рассказам бабушки. Правнучка никогда этого не признавала и была равнодушна к подобным сравнениям. От природы она сохраняла хладнокровие, а от неудачной первой и пока что последней любви жестокость. Оттого многое, что должно было бы вызвать какие-то эмоции, проходило стороной и никак не задевало Веру ни в положительном, ни в отрицательном ключе.

Когда правнучка приехала в деревню, она не знала, куда ей идти и как выглядит этот дом. Ни один номер и ни одно название улицы не подходили под те, которые были в документах собственности. По пути она спрашивала дорогу, просила рассказать историю старого жилища, но никто ничего не знал. Якобы. Никогда не видели тех, кто жил там. Якобы. Туда не носили письма, оттуда не приходили за едой и необходимыми покупками. Якобы. Не было видно ни света ночью, ни дыма от печи зимой, ни слуху, ни духу. Но так говорили, в рассказе оставляя надежду, что всё это скрываемая тайна. Вера надеялась, что поездка не омрачится отсутствием строения и выброшенными на ветер деньгами.

Тут телефон Веры, нечаянно поймав сигнал, зазвонил. Это была Света, её подруга, которая хлопотала над тем, чтобы устроить очередную выставку картин и скульптур в центре города, откуда приехала Вера.

— Да, Светик, — грустно сказала она, садясь на ветхую скамейку рядом с заброшенным зданием. Кажется, это когда-то был ткацкий завод.

— Я напрягла Тёмку, чтобы он снял нам помещение. Оказалось, у него в самом центре на пятом этаже торгового центра была доля собственника. Он там сдавал долгое время в аренду всяким бутикам. Сейчас у них заканчивается договор, они его хотят продлить, но он вроде бы обещал оставить это место за нами. Ты как?

Вера подняла от удивления брови. Её охватило волнение от предложения, хотелось резко вскочить с места и заликовать. Место в торговом центре — это сказка, которую можно было придумать, но не воплотить.

— Сколько он запросил? — сдержанно уточнила Вера, пряча за неровной интонацией фейерверк эмоций.

Света рассмеялась, затем покашляла:

— Смехотворные двадцать пять процентов от прибыли только с посещения выставки.

— Не может быть! — всё же не удержалась Вера и вскочила на ноги.

— Тёмка вообще странный дуралей, — хмыкнула Света. — Ему бы прибыли побольше с площадей, а он лезет в искусство, в котором не разбирается. Ведь он даже не знает, будут ли посещать выставку люди, продадим ли мы хоть какие-то картины или нет. Хотя… я-то знаю для кого и чего на самом деле он это делает.

Вера проигнорировала очередной выпад Светы, старавшейся вначале свести её и брата, а потом неожиданно мешать их отношениям. Вера не симпатизировала Артёму, однако ей было искренне жаль его, когда тот сталкивался с очередными издёвками сестры.

— Мне кажется, или ты не веришь в успех нашего трио? — села на скамью Вера и насупилась. — Я, Димка и Тося из кожи вон лезем, чтобы продвинуть наши работы. Мы продали кучу картин, у нас заказы, а ты опять думаешь, что выставка провалится?

Сейчас Света, кажется, что-то жевала, отчего речь становилась неразборчивой:

— Ничего не думаю, только мечтаю о скорейшем её открытии. Ты там полазай у прабабки в подвале, может парочку картин наскребёшь. Выставим как антикварную живопись.

— Ещё бы найти этот чёртов дом. Никто не знает о нём или специально не говорит, — пробормотала разочарованная Вера.

Но Света сказала, что связь начала прерываться, и услышать слова целиком было сложно. После они распрощались, и Вера снова отправилась на поиски. В итоге она нашла старую жительницу, которая сначала не хотела говорить лишнего, повторяя тоже самое, что и остальные, однако позже, после неловкого взгляда в расстроенные глаза Веры, сдалась и рассказала, что в лесу, если идти по тропе лесников, можно найти старое здание, куда все бояться ходить, потому что много странностей происходит вокруг.

— То есть это место всё же существует и все о нём прекрасно знают? Почему же никто ничего не рассказывает про него? — спросила Вера и потёрла ноющие от поездки и ходьбы колени.

— Говорят, что там жила старуха, собирающая древности чёрной магии, не стоит туда ходить, — сказала миловидная старушка.

— Так вы всё же знаете, кто там жил?!

— Все знают эту сумасшедшую, не в обиду тебе, — махнула рукой хозяйка и шёпотом добавила: — Говорить о ней не хотят. Слишком буйная была и одержимая. Но древности, говорят, собирала или сама делала. Не знаю. Как это называется? Антиквар.

— Почему же эти древности не разнесли до сих пор? — спросила Вера, скептично воспринявшая неожиданные факты.

— Потому что боятся. Говорят, там несколько людей пропало. Охотники подумали дикие звери, ходили туда, чтобы те в деревню не забрели. Вернулись, а седые. Говорят, что зверей вокруг дома старухи нет, и птиц тоже. На остальные вопросы не отвечают, другого рассказывать не хотят, якобы и не было ничего, но туда носа совать нельзя.

— Если древности, если антиквариат, меня ни одна нечисть не остановит, — улыбнулась Вера.

После странного разговора она и старушка разошлись. Вера по наставлениям отыскала лесную тропу, проверила вещи и инструменты, которые могли понадобиться во время исследований дома, и направилась в лес. Всё было при ней. Тропа вопреки пересудам была чистой и не заросшей, отчего казалось, что по ней часто ходят. Сама избушка хоть и казалась убогой, но при свете солнца получила необычный шарм загадочности. Доски закрывали окна, люк в подвал и дверь. Если этого места боялись, не приближались к нему, и считали прабабку сумасшедшей, то почему помогли закрыли все проходы, подумала Вера. Внутри сразу заклокотало, а вдруг местные заперли старуху внутри. Но потом вспомнила, что её нашли на вокзале, когда она собиралась впервые за сорок лет навестить родственников, сбежав из дома престарелых, где пробыла в состоянии отрешённости от потомков около семи лет. Поэтому решила, что прабабка сама орудовала молотком и досками.

Вера достала лом, убрала все доски с окон, чтобы было светло, с люка в подвал на всякий случай и входной двери. Внутри дома эхом пронеслось стрекотание насекомых и раздалось цоканье маленьких коготков мышей или крыс. Осталось только достать фонарик, на случай если внутри окажется слишком темно даже при освобождённых рамах, надеть медицинскую маску, чтобы не надышаться пыли, и пройти внутрь. Вера повернула ручку и выломала механизм с корнем.

«Ненадёжный алюминий», — подумала Вера и вскользь подметила, что латунь прочнее. Дверь повисла на нижней петле и стала клониться к ней, но Вера выставила руки и удержала разломавшуюся на куски деревянную конструкцию. Поднялась пыль и вырвалась из коридора, занавешенного паутиной и пауками на ней. Они отвыкли от гостей и не сразу поняли, что стоило бы разбежаться по углам, чтобы не быть пришибленными. Бабушка описывала, что картины созданные её матерью, потрясающе складывались из миллиардов точек и миллионов петель в пейзажи. Поэтому Вере было всё равно, что полно препятствий и мелких тварей. Она достала малярную кисть, которую взяла для смахивания пыли, и переступила порог, вытягивая руку над собой и задевая первые сплетения паутинок.

Какими туда приходят?

Внутри дома после каждого шага оставались следы от ботинок в толстом слое клубившейся в своём маленьком мирке пыли. Гигантские по сравнению с частичками подошвы продолжали рядить туго сплетённое полотно, прочерчивая русло движение фигуры по коридорам.

— Снаружи он меньше, — шепнула Вера и поправила маску, на которую успело налипнуть немного паутины.

Комнаты — маленькие прямоугольники — шестью дверьми обозначились в коридоре, который тянулся между ними, лишённый естественного источника освещения. Почти из каждой комнаты можно было попасть в следующую, минуя коридор. Но об этом Вера узнала позже, чем заметила напротив входной двери в самом конце прохода первую картину.

— Чья эта работа? Прабабки? — неопрятно пробираясь сквозь паутину, практически побежала Вера.

Она коснулась ветхой рамки и проследила за идеальными чертами мужчины. Девушка не могла поверить глазам, настолько портрет был похож на брата Светика, Артёма. Вера хотела позвонить подруге по видеосвязи или отправить фотографию, но обнаружила, что сеть совсем не ловит.

Картине на вид было более ста лет, возможно, её нарисовала неизвестная Вере прабабушка ещё в юности, а изображённый мужчина на ней — это незабываемая любовь художницы. Она так решила, потому что видела фото родителей и прародителей бабушки в семейном фотоальбоме. Это не прадед Веры и даже не её прапрадед. Других родственников, братьев, например, тоже не было. Это однозначно любовник. Вера взглянула на подпись в нижнем углу, на превосходно подобранные цвета всего полотна, на структуру письма и положила руку на грудь.

— Идеальная, как изображённый ряд Фибоначчи, — пробормотала она и отошла подальше, чтобы рассмотреть следящий за ней образ, захвативший своей красотой и пленившей, как когда-то наверняка пленил художницу.

Неожиданно Веру привлёк орнамент на рамке, который закручивался улиточной раковиной и соединялся с такой же петлёй, рисуя сложную последовательность выпуклых линий, бережно и детализировано вырезанных на потемневшем дереве, с которого облетала от слабого выдоха краска.

— Сделано твёрдой рукой. Мужской? — боясь разрушить повреждённые временем детали, Вера не стала больше трогать реликвию, также воздержалась от длительного свечения лампой фонарика на полотно.

Она достала блокнот и записала находку, чтобы спланировать транспортировку антиквариата к себе домой. Вера прошла в соседнюю комнату, которая оказалась кабинетом и освещалась достаточным количеством солнечного света. Там стояла коллекция из трёх, почти касающихся головами потолка, статуй грациозных женщин, сотворённых той же рукой, что и рама для картины. Сейчас Вера убедилась, что не мужчина решительно вырезал каждый желобок. Работа казалась более плавной, отражающей то, что женщина считала важным в первую очередь для себя, но в точности повторяющая характерный скульптору способ оставлять свои собственные следы в творчестве. Вера поднялась на цыпочки, чтобы рассмотреть плечи и ключицы деревянных статуй. Находясь под огромным впечатление, она даже поверила, что на шее женщин могли биться под кожей артерии. Метнув светом фонарика к лицу, Вера оторопела, интуитивно ей захотелось рассмотреть глаза ближе.

Вера нашла в углу кабинета железную, не успевшую заржаветь, стремянку и поднялась к лицу первой фигуры. В пределах невероятно очерченной радужки, было что-то выцарапано. Тонкой иглой чертился детально проработанный силуэт, отражающийся в отполированной поверхности выпуклого глаза. Вера достала из рюкзака лупу и приставила к статуи. Она увидела тонкие линии, прокладывающие аккуратными бороздками пути друг к другу и передающие черты лица того мужчины, который одиноко висел в конце коридора.

— Прабабка была одержима им. Видела только его, — ухмыльнулась Вера и слезла со стремянки.

Глаза остальных фигур она осматривать не стала, просто записала их число в блокнот, сделав быструю зарисовку. В кабинете больше не было ничего похожего на антиквариат, поэтому она направилась в следующую комнату, оказавшуюся спальней. Там на письменном столе лежал практически такой же блокнот, куда Вера сейчас записывала свои находки. Только немного больше и намного старее. Правнучка предположила, что на страницах могут быть подобные изображения мужчины, отчего интерес заглянуть в чужие работы возрос до состояния нетерпения. Вера достала пинцеты и аккуратно перевернула страницы, боясь, что они достаточно истлели, чтобы рассыпаться, хотя прошло не так много времени.

— Какие наброски ты сделала? — снова пробормотала под нос она и перелистнула пару листов.

Но ничего, кроме замысловатых и витиеватых пейзажей не нашла. Её прабабушка словно пыталась через ракушку золотого сечения передать все объекты своих набросков. Где-то даже были оставлены вымеренные его контуры под закручивающимися листами на изогнутой ветви дерева.

— Одержима идеальными формами, — потерев о плечо маску, под которой вспотело лицо, снова шепнула Вера и записала в блокнот ещё одну находку, которую она планировала разобрать на листы и положить под стекло в своём хранилище, так она называла недоступный подвал с сейфовой дверью у себя на даче. Если созданное прабабкой искусство будет востребовано на грядущей выставке, то на следующей Вера представит что-то вроде черновиков и дневников. А до тех пор всё останется в подвале под стеклом.

Также в спальне была резная мебель из местных деревьев. Красивая, но не столько дорогая, сколько старая. Талант резчика по дереву здесь обозначил для себя границы практичности и долголетия службы, поэтому в полной мере не проявился. Но и это могло отлично украсить дачу Веры.

В ближней комнате к выходу была ванная. Напротив, через коридор, кухня, где самой ценной была также мебель. Следующая комната — это гостевая. И вот там-то Вера и нашла обилие картин на стенах. Окно было залеплено чем-то тугим, вроде ткани, пропускающей немного света. Под потолком висел практически выломанный карниз, а плотные шторы лежали на полу. То тут то там смятые и разорванные полотна были похоронены под слоем пыли и частично уничтоженны грызунами и насекомыми. На стенах картины висели покосившись. Некоторые гвозди пустовали.

— Кто же осмелился испортить полотна?! — возмутилась Вера и насчитала пять уцелевших картин, которые нуждались в реставрации и изображали детализированные пейзажи из блокнота прабабушки.

Вернувшись в коридор и ещё раз взглянув на портрет красивого мужчины, Вера прошла в последнюю комнату, куда двери из гостиной не было, как и в гостиную из кухни. В последней маленькой и узкой комнате была встроена небольшая кладовка и лестница, ведущая в подвал.

— Чёртовы подвалы, — проверила фонарик Вера и осветила подгнившие доски, ведущие вниз.

«Крысы, мыши, насекомые, звери побольше… Надеюсь, последних я там не встречу», — подумала она и крикнула:

— Эй, дикое зверьё, у меня есть лом, лопата и ракетница. Если там кто-то есть, советую бежать в норы, иначе я за себя не отвечаю!

Кто-то в подвале засуетился, а дом едва слышно застонал. Но ни один из звуков не принадлежал никому, кто был бы больше енота. Вера аккуратно сделала несколько шагов по ступеням вниз, половицы заскрипели. Она подождала, когда звук исчезнет и легко поставила ступню на следующую ступеньку. Шаг за шагом она добралась до бетонного пола подвала и осветила углы помещения, заполненного деревянными статуями, мебелью, орнаментами. Архивными картриджами стояли покрытые паутиной и пылью картины, на полу лежали осколки разбитой лампочки.

— Вот это джекпот, — обескураженно подсвечивая фонариком и навешивая на каждый найденный предмет ценник, пробормотала Вера.

Тут на стене она заметила картину чистого помещения с множеством комнат, они по перспективе устремлялись куда-то в одну точку и копировали подвал, если бы тот был пуст и наполнен комнатами. Провод под потолком, державший некогда лампочку, закрутился в спираль. Стены наполнились шумом из точек, а картины и статуи сложились из светящихся колец, поджигающих искрами опорные доски. В мгновение ока привычное окружение сгорело и взорвалось яркими вспышками. До ушей донеслись стоны и плачущие завывания, для которых еноты были слишком малы. Впереди, среди мечущихся зёрнами частиц, сбивающихся в одну картинку реальности, выросли решётки. За ними в крохотных комнатках сидели люди живые и мёртвые.

— Не поняла? — посветила фонариком туда Вера и прошла дальше, недовольно бормоча себе под нос: — Я упала с лестницы и потеряла сознание? Меня всё-таки укусила за шею бешенная летучая мышь?

— Феномен, это новый феномен! У тебя тоже сломан артефакт? — закричал кто-то за первой решёткой и протиснул наружу руки, чтобы схватиться за одежду пришельца, но Вера стукнула по ним полной вещей сумкой и направилась к лестнице.

Не успев сориентироваться и оценить обстановку позади, она врезалась в другого человека, который путал свой образ спиралями и переплетающимися дугами. Словно глаза насекомого он закручивался в пространстве, но мозг Веры отказывался воспринимать его в отличном от человеческого облике. От попытки сфокусировать глаза на внешнем виде странного существа у Веры закружилась голова, её затошнило, а подготовленный для ответного сопротивления страх превратился в непонятное бормотание, которое она успешно практиковала на протяжении всего дня, обсуждая прабабушкины произведения искусства. Она не успела запомнить, каким образом оказалась за решёткой одной из свободных комнат. Вера потеряла сознание прежде, чем увидела два скелета в тряпье рядом с собой.

Часть третья

В зелёно-сером коридоре, возникшем из ниоткуда под ветхим домом, под замком сидели четыре человека, троя из них почили. Среди них по воле случая была и Вера. Она не сразу пришла в себя. А когда это произошло, то первым делом увидела пустые глазницы, где непроснувшимся сознанием дорисовывались очертания глаз, прожигающих дыру во лбу. Вера вскрикнула и, резко встав, прижалась к осыпающейся стене. Полетевшая пыль закружилась и присоединилась к множеству точек, плетущих паутину, облупившуюся краску, ржавые прутья и гвозди, торчавшие из сломанных досок стула, похожего на сидение отхожего места.

Она видела не так много, будто доступным углом обзора было маленькое ясное окошко, а остальное расплывалось и затягивалось, как при прогрессирующей глаукоме. Вера оглядела комнату и схватилась за голову. Она пытала вспомнить, как и от чего потеряла сознание, но в голове всё мешалось, как и контуры предметов вокруг. Вере вдруг подумалось, что её похитили. «Скорее всего, — начала рассуждать она, — он вколол мне какой-то препарат, поэтому всё вокруг плывёт, а потом засунул в эту комнату. Но как эти решётки оказались в доме прабабки? Или я перепутала картину с дверью? Потайная комната? Абсурд, если только…»

— Ах! — округлила глаза и зажала рот рукой Вера.

«Подвал был совсем другим, когда я его осматривала. Потом я заметила картину, и тут началось… Он ещё до картины меня одурманил, я себе всё надумала. Он похитил меня и привёз неведомо куда. Маньяк, знал, что я приеду в дом прабабки за наследством и выкрал».

Обхватив кружившуюся голову потеющими ладонями, она сползла по стене. Вера не считала времени, которое потратила на жалость к себе, но когда решилась бороться до последнего, то встала на затёкшие ноги, кинулась к решётке и дёрнула её несколько раз, отчего разболтались гнёзда для болтов, державших конструкцию. Однако она этого не заметила и стукнула ладонью по железякам. Казалось бы, она потеряла надежду, но снова собралась с духом и рыкнула:

— Вот так это делается.