Бесплатный фрагмент - Армагеддон. Коллекция

Армагеддон. Коллекция
Аннотация

Человечество осваивает космос семимильными шагами: на Луне уже есть база, активно осваивается Марс. На Меркурии действующая лаборатория по гиперпространственному перемещению. Разрабатываются недра самых крупных астероидов, строятся станции — сферы Бернала. Но на каком-то этапе с поверхности Луны вместе с грунтом приносится штамм нового вируса. Им заражается вся планета. Ученые ищут лекарство от инопланетной болезни. И у них почти получилось. В это же время сектанты «Атума» взорвали Луну, а китайские ученые проводят неудачный эксперимент по перемещению в гиперпространстве манекена, отчего Меркурий превращается в черную дыру. От нового лекарства у «условно выздоровевших» развиваются неизвестные мутации, превращающие людей в монстров. В попытке защитить оставшихся немутировавших людей правительствами стран принято решение уничтожить крупные города ядерными ударами. Сопротивление мутантов было почти сломлено. Но после стало только хуже…

— Кир Неизвестный.

— — Да что опять-то началось? Только недавно было все хорошо, а теперь снова в Китае выросла зараза. Вот откуда она там берется? — в зале шумно прокомментировали новость.

Кир Неизвестный Армагеддон. Коллекция

Армагеддон. Часть 1

Глава 1. Поселок

Голос

— Человеколюбие и спасение души? А вам сказали, какой ценой? Нет? А что тогда вы собрались спасать, если не знаете, хватит ли размена для такой покупки. И не говорите, что готовы делать это бесплатно! У всего есть цена, особенно у спасения. Но если вы все же настаиваете, так, значит, и купить ничего не сможете — вы банально еще один продавец жертвы. Только кому эта жертва сейчас нужна, на такой товар предложение уже давно превысило спрос. Для души и всепрощения есть своя инфляция, свой порог «бесценности».

— Ха! Они потом поняли, что ошибались. Ошибались, как и все другие люди. Думали, что спасали — убивая, но оказалось, что нет — убивали, чтобы убивать. Ваши, будь они неладны, гены требовали крови. И вы всегда сами себе врали, что делаете это ради людей, ради спасения, но лишь развязали руки своим инстинктам и порокам. А потом этими трупами, жизнями ваших мертвецов расплатились за свое будущее, за право называться человеком.

— Вы всегда верили в жертвенность и заклание, в кровавый ритуал. Верили, что только так можно выкупить обратно свою душу у демона с двумя именами — Мораль и Совесть. Демона, который охотно заберет за бесценок все, что вы ему предложите, но обратно попросит втридорога. Цена действительно неподъемная! Поэтому проще бежать от самих себя, лучше снова требовать жертв, так легко объясняемых необходимостью и верой в лучшие времена. Проще продолжать убивать! И вы убивали, копя чужие души и жертвы для размена, ради своего спасения.

Последняя глава

Такого чистого и вкусного воздуха он никогда еще не пробовал, а теперь его было столько и он был таким густым, что его можно было ложкой черпать. Может быть, это оттого, что мало осталось тех, кто продолжает им дышать, продолжает выбрасывать в него яд, подмешивая тяжелые металлы. А может, все эти мутации случились из-за загрязненного воздуха, может быть, сами люди создали этот вирус, который оказался вовсе не вирусом.

— Например, японцы, — он почесал заросший затылок, — интересно, а живы ли японцы у себя, на краю вселенной, в преисподней? Хотя какая сейчас разница, где кто. Где американцы со своими базами, куда занесло китайцев в экспериментах и живы ли еще индусы в своем веретене? Это уже не имеет значения, потому что цикл жизни не только человечества, а всей Солнечной системы подошел к концу.

— Как когда-то сказал мой друг, — он потрепал пса по загривку, — «мы все умрем», именно с того времени все перестало иметь значение. — Они встали вдвоем с дощатого крыльца теперь их общего дома, человек и его пес, и пошли в сторону поселка, навещать призраков прошлого. Теперь им некуда стало спешить, и они могли позволить себе прогулочный шаг. На этой планете не осталось людей и не осталось чудовищ, в которых переродились люди. Первые убивали вторых, сжигая их в ядерном пламени, вторые заражали первых, подвергая их страшным мутациям, а все ради надежды на спасение. Ради этой надежды благими намерениями путь проложили, но не в спасение, а в персональный ад. Но так требовали традиции, так чувствовало сердце и подсказывала совесть. Людям нравилось делать все правильно, как требовала мораль и общество, так хотела эволюция, которая была в каждом человеке, в его крови и коллективном разуме. И если человек брался за оружие, чтобы стать правым в споре, то обязательно напротив него становился точно такой же человек, несший еще большую угрозу. И не каждый раз человек понимал, что это лишь его отражение.

— Сколько могло остаться людей на планете после всего этого? — Сэм попробовал прикинуть в уме — вышла ничтожная цифра. — Почти нигде никого нет. Америка горит ядерными пожарами. Острова утопили в океанах. По Африке гуляют зараженные пылевые бури. В Индии, Китае и на всем Ближнем Востоке засилье мутантов, если там и остался кто, то занят только своим выживанием — ему нет дела до остального человечества. Южная Америка поглощена хаосом раздора — там остатки одной цивилизации расправляются с горсткой другой, оставшейся в живых. По большому счету мест, где еще осталась какая-то жизнь, три, по крайней мере тех, о которых он знал: Канада, Японские острова и Курилы с Сахалином, ну и тут, в Сибири. — Он поднял голову в небо и разглядел все тот же лунный серп нового спутника, родившегося из погибшего планетоида. А вслед за серпом серебряной дорожкой протянулся хвост из осколков погибшей планеты. После того как сектанты взорвали американскую лунную базу, добывавшую дейтерий из внутреннего моря, Луна раскололась на две части — Фатум и Лею и кучу мелких осколков. И после этого мир уже перестал быть прежним, а люди перестали быть людьми.

Сэм нагнулся, дотянулся до стилизованной под старину коробки радио и включил его. Пропела знакомая мелодия, а потом раздался знакомый голос диджея:

— И снова здравствуйте! С вами я, единственный выживший радиоведущий на этой планете, Ник Пензиас. И я продолжаю вещать для всех тех, кто еще жив, не покинул планету или способен меня понимать. — Звонкий голос был жизнерадостен, и казалось, что именно сейчас, когда стало для всех поздно, диджей начал жить по-настоящему. — Сегодня мы рассмотрим еще одну теорию о случившимся. И нынешним экспертом станет многоуважаемый… — Сэм чертыхнулся всем организмом, почувствовав в обуви камешек, который так мешал ему наслаждаться голосом живого человека. — …Ныне покойный, — продолжал вещать Пензиас. — А так как он лично присутствовать не может, то его голосом стану я. Итак, о явлении абасов.

— Фанатики учения бога Улуу Тойон, по преданиям создавшего абасов, утверждают, что настало время перестать противиться истинной природе человека, признать настоящего господина в их боге. Что настало время и грани миров нижнего, среднего и верхнего настолько истончились, что людям живым стало возможно встретиться с людьми умершими. Что абасы — это вовсе не демоны, а проводники между мирами и что вовсе не зло они творили, а все это время пытались достучаться до человека, помочь ему в наступающем новом мире. Что мир этот новым стал уже многие сотни лет назад, но люди не видели протянутых рук друзей, не слышали слов с предложениями помощи. И что, вероятно, опять-таки со слов сторонников новой религии, абасы в какой-то мере являются ангелами небесными, доносящими волю единственного бога, а их целью стало спасение человечества в их мире. Но также есть и другое мнение, поддерживаемое особо радикально настроенными последователями нового-старого бога, что к ним являлся бог и говорил, что и Земля никогда не принадлежала человечеству. Что люди пользовались ею на условиях аренды, но теперь пришло время расплатиться и вернуть планету истинным владельцам. А также есть третье мнение, в противопоставление последователям бога Улуу, мнение ученых, которые предположили, что существует вероятность того, что абасы — это представители древнейших цивилизаций, до этого времени считающихся вымершими. Как видно, в своей основе все три мнения выражают примерно одну суть — что человеку придется признать существование новой формы жизни, а также потесниться в своем доме, на нашей планете. В завершение, как всегда, мнение эксперта: «Как бы то ни было, люди, столкнувшиеся с абасами и сумевшие выжить, отмечали сверхъестественную природу существ и полную противоположность представлениям о живом организме. Сейчас уже сложно отрицать тот факт, что, по крайней мере в пределах одной планеты, человечество не одиноко во Вселенной, и то, что раньше считалось невозможным, теперь уже кажется вполне закономерным. И следующее, что для себя должен понять человек, — как теперь относиться к этому факту и что делать дальше». На этом все, до новых встреч.

— Там, в поселке, уже нет живых. — Он посмотрел на своего нового лохматого друга. Они, человек и пес, встретились недавно, но уже успели привыкнуть друг к другу и даже, наверное нуждаясь в обществе, прикипели душами. — Кого-то убили, другие просто умерли, покончив с собой, не найдя в себе сил смотреть на все ужасы того времени, а еще одни… им повезло, они спаслись. Вернее, их спасли. Мы к ним пойдем, навестим, пива выпьем. Может, они захотят поговорить со мной, потому что я очень хочу поговорить с ними. И кстати, сегодня родился Иван.

Один месяц назад

Человечество наивно думало, что ему все известно, природа подчинена, болезни излечены, и следующим шагом оно предполагало вступить в вечную жизнь и освоить межзвездное пространство. Как глупо и легко мы, люди, поддались гордыне! И за это Вселенная уничтожила человечество, оставив жалкие полпроцента от неполных девяти миллиардов.

Не только Вселенная, но и планета устала от людей: от их вечной грызни за пространство, ресурсы, небо и воздух. И тогда она пожаловалась вселенскому разуму, а тот не стал разбираться — смел всех, правых и виноватых, больных и здоровых, детей и стариков, женщин и мужчин. А человек, в попытке усмирить гнев древнего разума, уничтожил Солнце. И теперь если нас не убьет человеческая природа в попытках отобрать и поработить слабого, то черная дыра, как итог эксперимента, сожрет нашу звезду. Что из этого случится быстрее — теперь уже неважно, человек в своем безрассудстве добился главного, к чему шел всю историю своего существования, — самоуничтожения.

Сэм взял бутылку скотча, вышел во двор к своему любимому плетеному креслу, подвешенному верхушкой к металлической штанге, сел в воздух, между землей и небом, разделенными шелковой сеткой, и задрал голову к звездам.

Ночное небо никогда не было пустым, там, глубоко утонувшая в бездонной чаше, бурлила жизнь, пространство и время миллиарда миллиардов звезд и галактик. Там ждала человечество тайна открытий новым Колумбом далеких берегов и тех, кто может протянуть руку в приветствии. И сегодня, когда он задрал голову вверх и потягивал янтарь из горла арт совершенной бутылки, чернота неба не была пустой — разлившись молочным следом до горизонта, выкатывалась Луна, окруженная мириадами звезд, бесчисленных возможностей открытий новой жизни. Сейчас она уже не была одним целым — четыре месяца назад Луну взорвали сектанты, предъявляя свои мелочные требования миру. Луна развалилась на два больших осколка, Лею и Фатум, родившихся, вопреки эволюции, из северного и южного полушария сателлита, и множество мелких крошек, образующих звездные кольца вокруг человеческого мирка и становившихся причиной частых метеоритных дождей. Сэм всегда загадывал желание, когда видел падающую звезду, хотя знал, что его не исполнят. После того, что натворили люди, никто не хочет слышать человеческую речь.

— Да и хрен с ними! — особо ни к кому не обращаясь, чертыхнулся Сэм. — Жили без вас, а теперь, когда все сдохли, стало только лучше! — Он послушал улицу, но ему не захотели ответить. — Только я! Слышите вы меня! Только я Альфа и Омега! — Сэм прислушался к тишине, но ему никто не возразил. — Бог умер!

И все. Полная тишина и абсолютное пренебрежение им и его ничтожными попытками задеть чьи-либо чувства, возразить его хуле на бога. Под ним не разверзлась геенна огненная, его не поразило молнией и не испепелило огнем. Так было вчера, и позавчера, и неделю назад. Сэм понимал, что так будет до самой его смерти, и он теперь точно знал, что раз нет бога, то нет рая и ада, а потому:

— Да и хрен с ними!

Он откинулся в своем кресле, глотнув вместе с изрядной порцией чистейшего кислорода огненного янтаря, и подумал о том, можно ли было все изменить, если бы человечеству дали второй шанс? Он начал вспоминать, как все было.

Четыре месяца назад

У Сэма, как он сам считал, была самая лучшая профессия — он работал лесным инженером, а в простонародье — егерем. Примерно шесть лет назад его пригласили в Россию восстанавливать популяцию сибирского кедра, существенно пострадавшего от локальных пожаров и массовой вырубки последних лет. И он с радостью согласился, Сэм давно мечтал попасть в эту огромную страну, богатую историей и традициями. Проехать по бескрайним просторам на поезде навстречу восходу, увидеть великий Байкал и великолепие сибирской тайги. Правда, поначалу все было не так, как он себе представлял: глаза резало грязными городами с разбитыми кривыми улочками, а неулыбчивые, подозрительные местные жители сторонились Американа, как успели прозвать его местные, со слишком открытой улыбкой, со слишком хорошими зубами, что резко контрастировало с местными жителями. Правда, когда ему приходилось с ними выпивать, приходило на ум, что, возможно, еще не все потеряно для этих людей — к ним возвращалось хорошее настроение и душевная теплота, и тогда Американ становился «в доску своим».

А еще ему нравилось работать с русскими, именно на работе его принимали за своего, никто не сторонился и не чурался его. Нравилось, что русские всегда объединялись в трудные минуты, всегда приходили на помощь, готовы были поделить последний кусок хлеба с ним, с чужаком. В такие минуты он сам хотел стать русским, хотя, наверное, он стал им. За те шесть лет перед катастрофой, что пробыл в чужой для него стране, он выучил все «хорошие и не совсем», как говорил его друг Иван, слова и научился их вставлять в нужных местах, отчего фразы получались витиеватыми, а иной раз незнакомыми, непривычными для слуха и потому вызывающими одобрительный смех русских парней. Благодаря этому неожиданному качеству он смог заслужить уважительное прозвище Молоток.

Вечером последнего дня недельной смены все собирались «У Анатолича», в местном трактире, где здоровые дровосеки не прочь были выпить по кружке-другой крепкого сибирского пива, с пеной такой густой, что ее не каждый раз получалось сдуть через край пивной кружки. А потом все расходились по домам, к своим семьям. Дом Сэма стоял на вершине холма и был только его. До приезда никто не хотел занимать этот дом на окраине, на вершине высокого холма — очень тяжело было карабкаться после рабочей недели вверх в неуклюжих, негнущихся рабочих сапогах.

Дом достался ему в то время, когда только приехал, и на него местные подозрительно озирались, единодушно видя в Сэме «американского шпиона», и ничто не помогало их разубедить, даже то, что он канадец. Думали, что, не справившись с тяжелой российской реальностью, уедет холенный хорошей жизнью Американ, сдастся, а он не уехал, остался. Ну а потом, когда его узнали и он понял, каким нужно быть для этих «диких» мужиков, — к нему привыкли. Его даже хотели переселить на равнину, в большой и светлый дом, но он уже полюбил это спартанское жилище и отказался. Сэм находил некоторую романтику в своем простом существовании на окраине всего цивилизованного мира.

А потом до их деревни докатился слух о новом смертельном заболевании, которое стремительно распространялось по всему миру, убивая без разбора старых и молодых. Сначала были только слухи, и особо никто в это не верил, хотя и допускали, что «что-то где-то» происходит, но точно не у них, иначе все бы давно об этом знали. И как-то после очередной недельной смены они с Иваном собрались к «У Анатолича», раздавить по паре кружек, перед тем как Иван вернется «в тот ад», как он сам говорил про своих детей и жену.

— Говорят, что в Китае новая зараза появилась, — заявил Иван, когда они встретились у джипа Сэма.

— Снова грипп? — нисколько не удивившись, формально спросил Сэм, возясь с ключами и пытаясь найти нужный, тот, который открывает машину. Он уже не раз слышал, что Китай становился причиной многих заболеваний. Хотя большей частью новости были раздуты прессой, нежели существовала реальная опасность.

— Не знаю. Пока только слухи, но как всегда — лекарства от этой болезни нет. — Иван пожал плечами. Он, как и Сэм, считал, что эта новость для них имеет не столь большое значение, как для столичных жителей. Обычно для жителей сибирской глубинки большее значение имело резкое изменение погоды или ранняя смена сезонов. Но сегодня синоптики обещали только сильный дождь с грозой, поэтому ничего неожиданного они не ждали, а потому и в жизни ничего не могло случиться — все уже было предсказано.

— В Москве снова карантин? — Сэм перебросил бензопилу в другую руку. Они подошли к джипу и стали загружать инструмент в кузов.

— Вполне вероятно. — Иван вздохнул. — И почему эти случаи учащаются?

— Да брось, — Сэм махнул рукой. — То ли еще будет, — пошутил он. — Я тут недавно слушал по радио, — он решил перевести тему, — что те же китайцы удачно провели опыт дальней космической связи.

— Погоди, а раньше что, ее не было? — Казалось, Иван обрадовался новой теме.

— Нет, там история другая, — Сэм оживился, оседлав интересующую его тему. — Они какую-то технологию придумали, и теперь ждать ответа собеседника не надо, а люди общаются, как сейчас мы с тобой, без задержек. Связь назвали электроволновой телепортацией.

— Ну и что? — не понял Иван.

— Да как что? — удивился его незадачливости Сэм. — А то, что расстояния в космосе просто огромные! Это не как на Земле — позвонить в соседний город, в космосе миллиарды километров, и порой, чтобы дождаться простого «Здравствуй», нужно ждать несколько часов.

— И в чем же уникальность технологии? — отказывался понимать Иван.

— А в том, что теперь сигнал не нужно ждать, он приходит мгновенно. Ты что-то сказал, а тебя уже услышали и ответили.

— Как на телефон позвонить! — догадался Иван.

— Точно! Но это еще не все — китайцы говорят, что готовы пойти дальше и приступить к телепортированию живых существ.

— Откуда и куда телепортировать будут?

— Они базу обустроили на Меркурии, в районе… — Сэм замялся, вспоминая название, — какого-то бассейна, — так и не вспомнив название, продолжил он. — Там есть области, которые заряжаются от космических лучей, и ученые, подключив приборы, получают даровую энергию. Я понимаю, энергии для телепортации нужно очень много, и как раз ее там с большим запасом. Поэтому все сейчас говорят, что ученые оценивают будущие успехи опытов с хорошими шансами на успех.

— Да, Китай в науке впереди планеты всей, — одобрительно прокомментировал Иван. — Вот только кушать перестали бы все подряд.

— Это точно.

Они сели в кабину, и Сэм, включив радио и вывернув руль, тронулся в путь, к «Анатоличу». А на радиоволне на русском языке уже вещал ведущий одной из популярных просветительских станций Канады, весьма уважаемой Сэмом:

— И снова здравствуйте, наши дорогие слушатели! Мы возвращаемся в студию прямого эфира, я, ведущий передачи «Доступно о сложном» Ник Пензиас, и наш гость, Арно Браун, заведующий кафедрой астрофизики и звездной астрономии Гарвардского университета, штат Массачусетс. Мы продолжаем разговор на тему «Основные задачи и трудности ГПР-передачи». Напоминаю, что реклама нас прервала на интереснейшей теме — получение энергии на Меркурии. Помнится, в первой части программы вы упомянули электромагнитные пояса вокруг планеты.

— Да, вы совершенно правы. Но прежде всего хотелось напомнить слушателям о том, что такое ГПР-передача. ГПР на самом деле — это простое сокращение гиперпространства.

— А вы можете дать определение гиперпространству? Мне часто приходится слышать это слово, но, если честно, я не совсем в теме. Что же значит «гиперпространство»? Слушателям, я думаю, будет интересно, особенно тем, кто не знает, что это за «овощ» такой. А тем, кто знает, вдруг получится услышать что-то новое.

— Хорошо. Наше пространство трехмерно, это все прекрасно знают. В этом пространстве человек хорошо ориентируется и передвигается: влево, вправо, вперед, назад и вверх, вниз. Есть еще четвертое измерение, это время. Оно линейно и не подлежит изменению.

— К сожалению.

— Согласен, к большому. Но. Гиперпространство — это особая форма всех известных нам измерений, оно свертывает и сжимает до точки все доступные нашему пониманию системы отсчета. Гиперпространство из четырех измерений создает свое, пятое.

— Ого! Вот это интересно!

— Весьма. Благодаря такой технологии можно перемещаться в пространстве в разы быстрее света, почти мгновенно. Гипотетически.

— До последнего «гипотетически» все звучало очень даже обнадеживающе. Что же, теперь нам не ждать чуда?

— Я бы так не торопился с выводами, так сказать — время покажет.

— Ну хорошо, давайте вернемся к нашей теме — электромагнитные пояса вокруг Меркурия.

— Это не совсем пояса. — Сэму пришлось отвлечься и совершить несколько маневров, объезжая зазевавшихся автомобилистов. — Наши ученые предположили, что энергия, накапливаемая скалистыми новообразованиями, кроется в двух причинах. Первая и самая очевидная — явление магнитных вихрей, так называемый эффект «Косы Вероники» — сплетенных узлов магнитного поля, которое захватывает заряженные частицы солнечного света, при этом образовывает низкоэнергетическую плазму. И вторая, косвенная причина — эффект «динамо», формируемый жидким металлическим ядром планеты, которое, к слову сказать, имеет диаметр три четверти планеты. Особенно сильным эффект «Косы Вероники» стал около четырех лет назад, достигнув рекордных тысячи шестисот километров в поперечнике.

— Скажите, Арно, а вот этот эффект «Косы Вероники» — это нормальное явление для Меркурия?

— Не совсем. Обычно для планеты свойственно иметь относительно ровное магнитное поле, с редкими включениями одного — двух вихрей, достигающих в поперечнике четырехсот — шестисот километров. А тут мы имеем дело с объединением нескольких магнитных вихрей, отличных друг от друга размером и структурой. Такая аномалия и стала причиной негативных последствий.

— Ого. И каких же?

— По Меркурию в первые два года с начала эффекта прокатилась череда землетрясений, впрочем не достаточно сильных, чтобы существенно изменить ландшафт планеты. Но все же пара неприятных извержений произошла, вызвав смещение пород на дне Рахманиновского бассейна, с выходом лавы и новообразованиями как раз тех самых скальных пород. Вот там, на глубине почти пяти с половиной километров, в вечной тьме и засверкали электричеством первые ВЕ-феномены. Извините за излишнюю литературность, пришлось сказать ради красного словца, надеюсь, что радиослушатели меня простят за это.

— Я думаю, что слушатели нас поймут. Вы говорили о феномене, и я хочу спросить о его интересном названии. Что оно значит?

— ВЕ на маори значит «плазма». В составе научной экспедиции, первой спустившейся на дно бассейна, был маори Моана. Ему не повезло — он попал под разряд плазмы. В честь погибшего сотрудника все научное сообщество единогласно решило назвать этот феномен ВЕ.

— Теперь понятно. Мои соболезнования семье погибшего героя. Скажите, Арно, эти ВЕ-феномены как-то связаны с новообразованиями?

— Мы до конца не уверены, но думаем, что да.

— У вас есть какая-то теория?

— Да. Ученые исследовательского центра базы «Маринер» предположили, что «Косы Вероники» аккумулируют плазму индукционным способом с помощью жидкого металлического ядра планеты и так заряжают скалы на дне Рахманинова. А еще не так давно стало известно, что эти скалы полые внутри и, когда наполняются энергией, начинают низкочастотно вибрировать. Это можно почувствовать, если прислонить руку к породе.

— Но это, наверное, опасно?

— Весьма. В начале «знакомства» с этими скалами мы ничего не знали об этом «эффекте», и группа, которая доставила исследовательское оборудование, первой попала под удар. Люди просто ходили и прикасались перчатками скафандров к породе, кстати, именно тогда стало понятно, что если скала вибрирует, то она заряжена по самую макушку и оттого смертельно опасна, если ничего не ощущается, то емкость, скорее всего, недавно разрядилась. Именно тогда случилась первая серьезная трагедия, которую потом назовут в СМИ «Убийство в подвале мира».

— Да, я что-то слышал. Это, наверное, вы говорите о «Серебряных джетах»?

— Печально известные «Джеты», — подтвердил Браун. — Они унесли жизни сразу трех космодесантников.

— Жаль, что нам приходится такой ценой учиться на своих ошибках.

— Полностью присоединяюсь.

— Скажите, Арно, а есть ли еще что-то столь же необычное, связанное с этим кратером и самой планетой?

— Да, конечно. После вышеупомянутой серии землетрясений нашими сотрудниками были обнаружены импактные зоны, которые окружили новообразования, причем сформированные не аллогенной брекчией, а вытесненными гранитными породами с необычными геохимическими свойствами. Эти породы в своем составе содержали ряд элементов, еще неизвестных науке, в том числе и с сильными магнитными свойствами. Мы элементы изучили, смогли расшифровать их свойства и уже потом на их основе создали сплавы и материалы, с применением которых создали инструменты перемещения в пространстве.

— Да, да! Именно этого я ждал, ждал этого припасенного вами сюрприза! Вы хотите рассказать нам о барокамерах?

— Ну, раз все уже знают…

— Пока только слухи.

— Хорошо, тогда только по секрету. Вы же умеете хранить тайны?

— О, безусловно!

— Тогда ладно. Сейчас как раз проводятся опыты с барокамерой трансляционной станции телепортации живых организмов. Если можно так сказать — ГПР-передача.

— И как вы думаете, каковы шансы на успех в деле ГПР-передачи, скажем, человека на орбиту Юпитера?

— О телепортации человека говорить еще рано, но, скажем, лабораторное животное уже пробовали и добились некоторых результатов.

— О каких результатах вы говорите?

— Скажем так, мышь переместилась сквозь пространство.

— Надеюсь, что мышь живой переместилась.

— Не все еще, к большому сожалению, у нас пока получается, и не каждый раз опыт заканчивается удачно…

— Вы о «вывертах»?

— Слухи даже об этом знают?

— Так говорят.

— Да, это так. Но в части экспериментов мы добились значительных результатов…

Дальше Сэм не стал слушать, потому что они подъехали к трактиру «У Анатолича». У них получилось синхронно выйти из пикапа и закрыть двери, и тут Иван не выдержал:

— Так это что ж получается — в космосе кто-то проводит опыты, осваивают спутники, планеты, а наше правительство ничего не делает для космического будущего страны! Ты слышал, что этот «пензиаст» наговорил на радио? — К тому времени, как они подъехали к трактиру, на востоке завязалась темная, до черноты туча, освещаемая по периметру зарницами, а в воздухе запахло дождем.

— Да, слышал. — Как всегда, натура холерика не давала Ивану спокойно принять новость, которая не соответствовала его внутренним посылам. — Но ты же знаешь, что страна переживает не лучшие времена и ей нужно подготовиться, решить внутренние, а еще важнее, внешние проблемы, устранить угрозы экономического плана и только после этого рваться в космос.

— Сэмми, дружок! — как-то нехорошо ласково проговорил Иван. — Вот ты, Американ, из вполне благополучной страны, скажи мне, какого черта ты тут забыл? Мне порой кажется, что ты банально шпион, но только что тут, — он поводил руками по горизонту, наполненному сейчас зеленым, в серых, мертвых проплешинах, морем, — что тут выведывать? Сколько посадили новых деревьев, сколько спилили старых и негодных? Сэмми, скажи не таясь, что ты тут делаешь? — Первые раскаты грома стали долетать до них отголосками пушечных выстрелов, и частота их говорила о серьезности приближающейся стихии.

— Приехал в этот славный трактир со своим русским другом выпить пива с замечательным лещом. — Сэм натянул полог брезента на борта пикапа, закрывая инструменты от надвигающейся стихии.

В трактире «У Анатолича»

— Ну и черт с тобой, не хочешь говорить, и ладно, но ты знай, если вдруг окажется, что ты шпион, я не обижусь. — И он, приглашающим жестом махнув рукой, позвал: — Пошли.

Надо сказать, трактир «У Анатолича» был весьма занимательным объектом, выстроенным по архитектуре, больше соответствующей сараю, с поперечными оголенными дубовыми балками под кровлей, с большим камином в центре зала, у барной стойки, со стилизованными под старину подсвечниками и центральной люстрой, украшенной оленьими рогами. В левом углу от входа стоял музыкальный автомат, невесть откуда здесь взявшийся, а по залу, удаленные друг от друга на одинаковое расстояние, но почему-то казавшиеся расставленными в хаотичном порядке, тяжелые дубовые, грубо отесанные столы, возле которых во всю их длину стояли лавки с сидениями из двух половинок стволов дерева и оснащенные спинками. Все тут говорило о принадлежности трактира этой местности и традициям. Тут все было сделано для настоящих лесорубов, и поэтому ничего не могло просто так сломаться.

В трактире негромко пиликала музыка, один из любимых синглов Анатолича, который, кстати, несменяемым барменом сейчас стоял за стойкой, также своей дубовой монументальностью соответствующий этому трактиру, и натирал очередной бокал в ожидании гостей.

— Анатолич, привет! — подняв руку в приветственном жесте, поздоровался с ним Сэм.

— Привет, Сэм! — Анатолич учтиво кивнул головой в ответ. — Как всегда?

— Да, и леща пожирнее, — это уже Иван, приветствуя и присаживаясь на стул, попросил бармена. Тот в ответ кивнул и исчез в подсобном помещении.

— А чего ты не женишься или хоть бабенку из города какую-нибудь пригласишь? Чего ты все бобылем живешь? — спросил Иван у Сэма. И тут снаружи, за стенами и дверью, стремительно набирая силу, прокатилось по небу огненными шарами и грохотом, проникая в помещение вибрацией и приглушенным звуком, — гром, предвестник дождя. А вслед за громом внутрь ввалились человек двадцать лесорубов, таких же, как Сэм и Иван, балагуря и радостно предвкушая ненастье, поздоровались с ними.

— Бо-бы-лем? Что это? — не поняв значения слова, Сэм спросил Ивана, когда гомон работяг немного стих и Анатолич, приняв заказы, удалился раздавать указания на кухню.

— Ну да! — сообразив, что Сэм еще не знает значения этого слова, Иван принялся объяснять. — То есть один как перст. Ни кошки, ни собаки.

— Зачем мне кошка или собака, у меня есть ты.

— Знаешь, это про шпиона я тебе зря сказал, я все же обижусь. — Иван весело подмигнул Сэму. — А вот и пиво. — Действительно, Анатолич вынес пару пол-литровых кружек, наполненных до краев животворным хмелем с самой плотной пеной, которую когда-либо видел Сэм, и отменного вкусового качества. А тем временем по крыше и стенам, не подготавливаясь и без пауз, ударил ливень, и тут же помещение заполнил шум дождя, прерываемого раскатами грома. Присутствующие в трактире возбужденно стали переговариваться, повысовывались в окна, заобсуждали погоду.

— Анатолич, а где лещ? — несколько разочарованно поинтересовался Иван, после того как тот, расставив кружки пива, не торопился переходить к «главному блюду», как любил говорить лесоруб.

— А вот и лещ! — бармен вытащил рыбину почти до локтя длиной, с надутым икрой брюшком. — Самый лучший сибирский лещ, которого когда-либо тут ловили!

— Вот это другой разговор! — Иван ударил ладонями в предвкушении вкусового экстаза. Снаружи снова эхом прокатилось по небу, сотрясая неприступные стены помещения.

— Анатолич, какие сейчас новости в мире? — дунув на пенку и посмотрев на бармена поверх кружки, поинтересовался Сэм.

— Сейчас включу телевизор, там как раз информационная передача началась. — Бармен щелкнул пультом, и закрепленный под потолком телевизор развернул цветную картинку, на которой корреспондент что-то тараторил в микрофон, но ничего не было слышно.

— Анатолич, звук включи. — Голос из телевизора заглушил разом все звуки, шедшие снаружи, кроме перекатов грома.

… — Это не вирус и не болезнь в прямом понимании этого слова. — В кадре появился худощавый человек в белом костюме и очках на пол-лица, общим видом выражавший крайнюю образованность. — С такого рода пандемией человечеству еще не приходилось сталкиваться. И очень может быть, если мы не найдем в самое ближайшее время лекарство, история этого вымирания станет самой массовой. К моим словам надо отнестись максимально серьезно, и стоит принимать меры безопасности не только те, которые рекомендует государство, но также которые подскажет ваш инстинкт самосохранения.

— Есть ли какие-то новые симптомы у заболевания и что-то слышно о выздоровевших?

— Симптомы очень сильно разнятся, но есть основные: лихорадочное состояние, сильный жар, апатия, депрессивные состояния, галлюцинации, диарея, рвота. О выздоровевших мне ничего не известно.

— Вы говорите, что это не заболевание и не вирус. Тогда что это?

— Мы думаем, что это микроспоры неизвестного еще науке организма. Этот организм, как мы предполагаем, мог попасть на Землю очень давно и пребывать в спящем состоянии в морозильниках Антарктиды. Но, как вам известно, глобальное потепление внесло свои коррективы, и эти споры, освободившись от ледяного плена, с ветром разнеслись по миру, заражая и убивая человечество.

— Какие будут ваши рекомендации, если все же человек заразился?

— Молитесь и ждите помощи. — Камера вновь переместилась на корреспондента, и он, видимо прощаясь со студией, прижал наушник в ухе и утвердительно закивал головой.

— Анатолич, — врезался в телевизионный эфир голос Ивана. — О какой такой болезни говорит этот человек?

— Да ты что, Иван, с луны свалился? Да об этой эпидемии уже как неделю говорят на всех каналах. Говорят, уже миллион человек умер. — Снаружи снова загремело и засверкало, что только усилило и без того отменно обильный дождь.

— Да, вот дела, — протянул Иван. — Пару дней поработаешь в тайге, а тут такое. Нет, ну мы, конечно, слышали, что есть какая-то болезнь, что снова Китай стал первым, где появились зараженные. Но про миллион умерших слышим впервые. А как же заражаются другие люди?

— Они думают, что это как грипп. Уже и границы закрыли, города. Даже кварталы во многих городах закрыты. Правительство надеется, что помогут средства изоляции. — Бармен снова взял очередной чистый стакан и начал натирать до блеска, повторяя бессмысленное действие.

— Да хватит уже слюни разводить, Анатолич! Ты же взрослый мужик, а все еще веришь этому ящику!

— У Блохина вчера племянница в Москве умерла. Ее родители тоже заразились. К ним скорая отказывается ехать, ссылается на тяжелую эпидемиологическую ситуацию в городе. Соседи им дверь снаружи забили досками, говорят, опасные они, хорошо, что еду доставляют.

— Мы ему сочувствуем. — Иван покашлял немного, прочищая вдруг охрипшее горло. — И как теперь быть?

— Советуют находиться на карантине, ни с кем не контактировать, а если все же заразился, обязательно позвонить врачам, в центры эпидемиологической помощи, родственникам, друзьям, чтобы предупредить возможные контакты, — явно наслушавшись официальных точек зрения, процитировал бармен.

— Анатолич, дай еще пива! — крикнули в зале. — Ага, и нам, — с другого конца поддержали просьбу. — А можно камин разжечь? — кто-то икнул. — А то что-то похолодало. — А ты окошко прикрой, и капать на тебя перестанет, и согреешься, — посоветовали там же просящему.

— А что же наш президент? — спросил Сэм Анатолича.

— Где-то «на удаленке», трудится на благо страны. — Анатолич жестом велел помощнику вынести пиво и разжечь дрова в камине. В зале стали захлопываться деревянные окна, закрывая помещение от промозглой вечерней прохлады.

— Ага, они сейчас все по бункерам попрятались, решать чрезвычайную ситуацию, — как-то зло прокомментировал Иван. — Они всегда требуют от нас того, чего сами не могут.

— Это чего же? — спросил Анатолич.

— Сейчас ждут, кто кого — или мы все передохнем от этой болезни, или все же сможем ее победить. Чтобы потом появиться, таким всем светлоликим, и на радостях объявить, что они вновь победили.

— От нее народ умирает, а эти в бункерах позапирались и экономику спасают.

— Да не экономику они спасают, а денежки свои, — прокомментировали из зала.

— Точно, точно, — там же поддержали. По небу снова прогремело, но уже далеко в стороне. Чувствовалось, что непогода стала терять свою силу, уходя в противоположную сторону.

— Эх, такой дождь, да летом, когда пожары, — мечтательно кто-то в зале изрек.

— А еще я думаю, что нет никакой пандемии, — не отвлекаясь на комментарии, продолжил поддерживать общий опасный тон Иван. — Это наши правители проецируют свои старческие страхи на всю страну, и никак иначе.

— Анатолич, какие еще новости? Прибавь громкость, — переводя тему, попросил Сэм бармена, тот молча нажал нужную кнопку на пульте.

— …Заражение, впрочем, как и течение самой, если так можно сказать, болезни, проходит для зараженного незаметно. То есть человек совсем не замечает сколько-нибудь существенных изменений в своем самочувствии. И да, отвечая на ваш еще не заданный вопрос, в то время, когда он является носителем болезни, он также будет и ее распространителем. Один такой зараженный, учитывая высокую подвижность «вируса», в день может заразить вокруг себя около сотни человек. Это может быть и в общественном транспорте, в местах общего пользования, на работе, дома. А учитывая скрытую форму протекания заболевания, это, кстати сказать, может быть срок и до месяца, цифра зараженных будет доходить до тысячи.

— Но что же тогда делать, как понять, что ты уже заражен? Что посоветуете нашим радиослушателям?

— Сдача анализов: крови, мочи, флюорографии. Не посещать людные места. А если есть возможность уехать в деревню, к бабушкам, — не думайте, бросайте все и уезжайте, потому что завтра может быть поздно.

— Хорошо. А теперь о самом заболевании — что же это все-таки на самом деле: бактерии, вирус?

— Ни то и ни другое. Мы теперь точно знаем, что это споры внеземного происхождения, и так же точно знаем, что появились они на планете совсем недавно, видимо, как следствие освоения недр Луны.

— Но недавно в официальных источниках говорилось о том, что в теории появление этих самых спор связали с таянием льдов Антарктиды.

— В том-то и дело, что совсем недавно это было лишь теорией. Теперь мы на все сто процентов уверены — пандемия пришла к нам из космоса и совсем недавно, вероятно не более года назад.

— Ясно. А что говорит ВОЗ? У организации есть какие-то цифры по инфицированным, умершим, выздоровевшим?

— Цифры есть, но вовсе не утешительные и весьма приблизительные. На сегодняшний день статистика такова: по инфицированным — более восьмидесяти миллионов человек по всему миру в разной степени тяжести заболевания, умершими числится чуть менее четырех миллионов, условно выздоровевших почти двадцать шесть миллионов.

— Вы сказали — «условно» выздоровевших? Что это значит?

— Болезнь не уходит совсем, но отступает. Она переходит в «спящий» режим и может вернуться через некоторое время. Это может быть месяц, а может, и год. Мы пока не знаем, от чего это зависит, но надеюсь, что скоро узнаем.

— А какие данные по России?

— По России следующие данные: заразилось за все время десять миллионов двести тысяч тридцать два человека, умерло более одного миллиона, условно выздоровевших чуть больше трех миллионов.

— А есть ли люди, у которых наблюдался иммунитет к заболеванию?

— Да, и по нашей статистике их порядка тысячи человек, правда, мы не обо всех знаем.

— Скажите, вы уже знаете, что спасает этих людей от заражения?

— Пока нет, но надеюсь, что скоро узнаем…

— Нет, ну вы слышали, что происходит! — Иван в возмущении вскинул руки. — Я думаю, наше правительство опять хочет нас в чем-то обмануть! Вот только не оригинально, уже проходили такое!

— Вань, у Блохина племянница умерла в Москве, помнишь? — Анатолич укоризненно поглядел на Ивана. Звук дождя снаружи стал заметно тише, а вспышек молний и вовсе не стало видно, лишь редкие и приглушенные звуки грома говорили о недавно прошедшей стихии.

— Да что ты мне тычешь Москвой! Где Москва, а где мы? Да пока эта новость доберется сюда, она таким обрастет! Да еще неизвестно про саму больницу, куда бедную девочку увезли.

— А что с больницей-то не так?

— Ну ты, Анатолич, и дремуч! — возмутился Иван. — А то, что ее туда отвезли! Она отчего-то умерла, а врачам сказали озвучить, что от этого вируса. Вы же знаете, что когда страшно, тогда поверишь во что угодно, лишь бы не с тобой! А за обещание, что будет все хорошо, еще и спасибо скажешь! — Иван вышел в зал и встал возле камина, прогревая руки вытянутыми ладонями вперед. Огонь сыто трещал березовыми поленьями и забирался по ним вверх, проглатывая все пространство вокруг себя.

— Циник ты, Иван. Ты же не знаешь, как на самом деле, а говоришь, словно тебе все известно. — Бармен дал знак еще подбросить дров.

— А что, им можно, а мне нельзя? — Кто-то в зале открыл окно, и в зал ворвался звук утихающего дождя и трели вечернего соловья. — Да и за последнее время ничего хорошего не случалось, один только негатив из центра. Мы живем в другой стране, не в той, где Москва! Я не уверен, что они там считают себя за россиян, — вконец разошелся Иван.

— Считают или нет, какая тебе разница? — задал риторический вопрос Анатолич. — Они тебя не знают, они историю страны не помнят, географию Родины не изучали в школе, а если и изучали, то как вводную и необязательную часть. Они не знают, что есть такая часть страны — Сибирь, и если честно, так по мне — лучше бы и никогда не узнавали, спокойнее без них. Живут они там, в своей Московии, в Лонданах и Ньюерках, и черт с ними! — Дождь снова усилился, заставив прикрыть окна снова. — Пусть только сюда не суются, ни в тайгу, ни в бар мой. И ты бы, Вань, пореже вспоминал их от греха подальше.

— А что ты так забеспокоился о них? — Иван обогнул камин и приблизился к бару, взял кружку, уже наполовину полную. — Они нас никогда не слышали и теперь не услышат. Ни хвалу, ни хулу. У нас тут, в поселке, ни царя, ни бога. Живем сами по себе, и законы наши по справедливости, а не из-за денег. Ну а то, что прибудет иногда от них эмиссар с ручкой и голосовальными листочками, так это нас тоже не касаемо. Не про нас те уговоры и обещания, против которых галочку нужно ставить. Так что, Анатолич, ты за свой бар не беспокойся, никто тебя не оставит на старости лет без прибытку, а уж выпить к тебе мы всегда горазды. — Иван отсалютовал бармену и пригубил пиво.

— Спасибо, Иван, тебе за слова. Но а если о Родине подумать, не только о Москве, а всей России? Тогда что говорить нужно, а, Вань? Что скажешь? — Анатолич взялся натирать новый стакан, и таких стаканов у него было штук сорок, так что, по прикидкам Ивана, бармен никогда не останется без работы.

— А что тут скажешь. Вот ты, Анатолич, только сейчас о баре своем переживал, как бы у тебя его не отняли. Опять-таки о тайге, о земле своей думаешь. А где-то там, за тайгой, города, в которых сотни тысяч жителей живут и где все общее, а потому никто ни за что не в ответе. — Снаружи громыхнуло так, что Сэм невольно вжал голову в плечи, ожидая, что сейчас рухнет весь трактир ему на голову. На этот раз обошлось — не рухнул. — Там у них нет своей земли, да и дело у всех одно — наемное, за зарплату, — продолжил Иван как ни в чем не бывало. Сэму порой казалось, что Ивана ничто не берет, и даже если тому придется встретиться с самим дьяволом во плоти, он просто пройдет мимо, игнорируя само его существование. — Там ответственность другая, если вообще она есть. Там тоже нет страны, одно название, дома и улицы, до которых никому нет дела. И все потому, что в аренде и социальном найме. В городах за жизнь платить нужно, и они платят своими голосами и выбором. Для них это тоже ничего не стоит, потому что не за свое голосуют. А если не свое, значит, можно, значит, даром.

— А как же история? Она же общая, одна на всех, или я ошибаюсь? — спросил обеспокоенный такой философией бармен.

— Да какая уже тут история? Были победы и лихие времена, гражданская революция, и беззаконие, и постоянное безденежье. Вся страна живет на крохах с барского стола, вот и вся история. Только сейчас это и объединяет народ под общей идеей — лишь бы не война. Они за такое все отдадут, чтобы не стало еще хуже. Поэтому меняют мир на обещания, отдают свое «ничто» за что-то для себя важное и ценное, за то, что обещающим досталось задарма. Теперь уже нет никакой общей истории, это, Анатолич, полигамная политика: кто больше даст, под того и лягут. — Снаружи вначале было поутихшая непогода разыгралась с новой силой, озаряя все вокруг молниями и оглушая раскатами грома.

— Эх, как, Вань, ты про свой-то народ, — возмутился бармен.

— Да какой он мой, этот народ! Сегодня он такой, а завтра, когда бояре сменятся, будет другим. Это уже не народ! Человек из такого народа — собственность, без своего мнения и ориентира. Безвольный, бесхребетный, продажный, с ценой в одно предложение! — Иван отставил пивную кружку и попросил еще добавки. — Слушай, Анатолич, ты сегодня разошелся, давай уже тему поменяй, а то у меня от тебя раньше времени потребность в уборной возникла. — Иван съехал с высокого барного стула и пошел в туалет, озаряемый в спину отсветами молний. В трактире запиликала новая мелодия.

— Опять Анатолич виноват, — пробубнил с досадой бармен, глядя вслед удаляющемуся Ивану.

— Анатолич, а что про Меркурий слышно? Скоро они изобретут телепортатор для землян? — перевел тему Сэм. Анатолич, взяв паузу на то, чтобы обновить Сэму и Ивану пивные кружки, наполнить новым пенным напитком, а потом неторопливо, с рассуждением ответил, как раз успев начать к возвращению Ивана:

— Перед вашим приходом закончилась передача на эту тему. Говорят, что сегодня, после двадцати двух ноль-ноль по Москве, будут запускать на шестьдесят процентов мощности. Они уверены, что должно хватить для манекена.

— Так они манекен собрались запустить в космос? — блаженно выдохнув и вытерев «усы» после хорошего глотка пива, спросил Иван.

— Вань, не в космос, а в гиперпространство, — ответил ему Сэм.

— И что потом? Сначала мышь, обезьяна, манекен, человек, а потом что? Будет переселение или китайцы только о своей нации позаботятся? — Иван просто не мог остановиться, будучи заведенным одной из больных тем. — Американцы готовят переселение на Марс, Луну, на которой уже есть база и они что-то там добывают. Кстати, Сэм, чего они добывают на Луне?

— Дейтерий и гелий-3.

— Точно!

— Сэм, а для чего нужны они? — Анатолич спросил Сэма.

— Говорят, что американцы изобрели высокотехнологичный двигатель, в основе которого высокотемпературная плазма вступает в реакцию с ядерным топливом. Они предполагают, что могут достичь скорости в двадцать тысяч километров в секунду. Основа синтеза заключена в соединении дейтерия и гелия-3. — За окнами, снаружи засверкало, а потом громыхнуло так, что жалобно зазвенели подвешенные за ножки фужеры над барной стойкой.

— Вот так жахнуло! — кто-то в зале ахнул от неожиданности, и тут же трактир загудел низкими голосами лесорубов.

— И откуда ты все знаешь, Сэм? — перекрикивая гомон, спросил Иван.

— Так я же Американ, — улыбаясь, пояснил Сэм.

— Япошки осваивают астероиды, и как их… — продолжал медленно кипеть Иван.

— Планетоиды, — подсказал Сэм.

— Точно!

— А на кой черт им планетоиды? — снова поинтересовался Анатолич, не обращая внимания на кипевшего Ивана. Сэм не успел ответить, в трактир ввалились еще несколько здоровых мужиков в дождевиках, топая и фыркая так, будто только вышли из парной.

— Ну и льет! Так в теплую погоду летом не поливало, как сейчас! — отфыркавшись, прокомментировал погоду один из них.

— Да, это точно! — поддержали его сухие товарищи в зале. — И мы носа на улицу не суем, пережидаем тут, в тепле и с пивом, — загоготали лесорубы.

— Японцы освоили технологию, — как только гомон стих, продолжил Сэм, — «внутренних полостей», так ее назвали. Они пробуривают системы тоннелей внутри планетоида, обустраивают базы рядом с ядром и так получают бесплатное тепло, энергию. В общем, японцы — первая нация, которая полностью готова к переселению.

— Вот это да! — восхитился Анатолич.

— Индусы строят сферу… — скрежеща зубами, продолжал вещать Иван.

— Бернала, — вновь помог Сэм.

— Сэм, — Анатолич умолял глазами рассказать о сфере.

— Это огромная космическая станция, — сжалился над ним Сэм, — очень напоминает веретено, которое при вращении создает искусственную гравитацию. Индусы сейчас строят что-то около тридцати станций, точно не вспомню, каждая вместимостью под миллион человек.

— Но их же больше полутора миллиардов, — удивился бармен.

— Да, но и их вера позволяет спасти только избранных.

— А что же наш президент не озаботился спасением нации? Или все же спасает, но только «истинных патриотов», проявивших себя должным образом. Или как у индусов, определяют по кастам? — не удержался Иван и вставил свои пять копеек.

— Да брось, Вань, тебе ли не знать, что сейчас поговорят месяц-другой, проведут какой-нибудь закон и поутихнут опять на время, а мы как жили, так и будем жить. Может, действительно нет никакой заразы, а это так, для вида, — постарался успокоить не на шутку разошедшегося Ивана Анатолич.

— Ну, или строят что-то под шумок, но военное, а потому секретное, чтобы не узнали враги, — продолжил конспирологическую теорию Сэм.

— Ага, чтобы потом жахнуть по ним по всем, чтобы разом списать все кредиты, взятые втридорога у МВФ! — уже смеясь, подхватил бармен.

— Сэм, вот она, самая главная тайна современной России, — надо что-то такое замутить, чтобы всем стало так же, как нам сейчас. Если ты действительно шпион, можешь бросать все — миссия выполнена, телеграфируй шефу.

— А что, он шпион? — не понял шутки Анатолич, но потом, видя надутые и красные от сдерживаемого смеха лица друзей и поняв, что его разыгрывают, махнул на них полотенцем и включил очередные новости, которые рассказывали о запуске опытной программы по «телепортации человека» на орбиту Юпитера.

— Кстати, Анатолич, налей пивка, — отряхивая руки от рыбьей чешуи, попросил Иван. — А рыбка действительно хороша. — Чувствовалось, что его настроение пошло на поправку.

— …На этой неделе более шести миллионов москвичей, — вещал ведущий с экрана телевизора, — проигнорировав условия самоизоляции, покидали свои дома на четыре часа и более. Оперативный штаб напоминает, что нарушение условий самоизоляции, ввиду серьезной угрозы эпидемиологической ситуации в стране в целом и Москве в частности, создает реальную опасность заражения родственников, друзей, коллег. Правительство еще раз напоминает и убедительно просит: оставайтесь дома, это пока единственный и самый действенный способ победить эпидемию…

— Да ну тьфу на вас! — разозлился на новость Иван. — Что за дурной народ эти москвичи! Им же сказали — сидеть дома, а они шастают по городу, заражают налево и направо. Чтоб им пусто было!

— …А теперь переносимся в самое эпохальное место, возможно самой важной вехи всей истории человечества. Именно сейчас здесь пишется новая история современной России. На возрожденном Таганрогском комбайновом заводе с конвейерной линии сошел первый комбайн нового поколения…

— Анатолич, уважь, переключи на другой канал, — сморщившись, словно от зубной боли, попросил бармена Иван.

— И чего это я, там же другой канал! — всплеснул руками Анатолич, схватил пульт и судорожно нажал нужную кнопку.

— …Мы снова возвращаемся на орбиту Меркурия, на планету, которая стала синонимом прогресса и надежды человечества на новое будущее в новых солнечных системах! На планету, которая подарит человечеству новую родину и даст старт homo sapiens в уже такую доступную эволюцию в homo galactic. И вот он, такой долгожданный момент, которого ждала ни много ни мало вся цивилизация «человека разумного». Сегодняшний эксперимент поставит большой знак равенства между человеком и звездами, определив ближайшее будущее всего населения Земли! И уже через какую-то минуту поднимется вон тот флажок условного включателя и мы станем свидетелями произошедшего, не побоюсь этого слова, научного чуда, способствующего первому шагу на рубежи дальнего космоса! А вот и обещанное чудо, мы видим, как флажок включателя пополз вверх, включая камеру телепортации на обещанные шестьдесят процентов, необходимые для перемещения условного пассажира на почти миллиард километров, на орбиту Юпитера! Но смотрите, что-то происходит. Скорее всего, это так было задумано, хотя и вызывает большие сомнения. О боже!..

Все, кто был в то время в трактире, невзирая на проливной ливень, выскочили на улицу в надежде разглядеть начало катастрофы или хоть что-то разглядеть, что может указать на правдивость новости. Но то ли тучи заслонили своей монументальностью все небо, то ли планета развернулась от Солнца обратной стороной, но они так и не смогли в ту ночь хоть что-то разглядеть, чтобы опередить первые выводы своей субъективности. Видимо, судьба всей глубинки состояла в том, что любой довод, сформированный вне досягаемости ощущений ее жителей, не укладывался в миропонимание самих этих жителей. А потому любое событие, случившееся не где-то рядом, а за «рубежом» досягаемости их оценки «если сам не видел — значит, не было», представляло собой смысл выдуманный, а порой и враждебный, если пытался своим содержанием повлиять на их устоявшуюся философию. Мужики еще немного постояли под дождем, покрякали на неудобное свое положение и потянулись в трактир за порцией знакомых убеждений и пива.

Так и не дождавшись обещанного чуда и чувствуя, что, кроме приятной компании, они тут занимаются банальной потерей времени, Сэм и Иван решили распрощаться со всей компанией и Анатоличем и попытаться добраться до своих домов. Ивану это оказалось проще, потому что его дом находился всего в паре сотен метров от трактира, чего не скажешь о доме Сэма. Иван, чувствуя затруднительную ситуацию, пригласил товарища переночевать у них, и после непродолжительных уговоров тот согласился и они пешком, ввиду бесполезности сейчас пикапа, скача по лужам и со смехом матерясь на обстоятельства, направились к дому. Там их встретила жена Ивана, Мария, которая, судя по виду, не ложилась спать, ожидая своего благоверного, и уже хотела броситься обнять его, как заметила Сэма, сконфуженно наблюдавшего за этой сценой.

— Маш, Сэм сегодня у нас переночует, ты постели ему на кухне, — Иван, чувствуя эмоции своей жены, незаметно улыбнулся, ощущая разливающееся тепло по организму. Она опустила взгляд, пряча сверкавшие глаза, и пригласила Сэма за собой, показывая ему на постель. Она и сама все прекрасно понимала, тем более что гостеприимство обязывало, а их с Иваном дела могли подождать до завтра. Снаружи, утихая и смиряясь, булькал по лужам крупными каплями дождь, сходя на нет и уступая обычной для сентябрьской осени погоде.

А утром их ждал солнечный день, который распалился жарой и никак не напоминал осенний месяц. В открытом настежь окне стоял, студясь, яблочный пирог, а птичий щебет зазывал обратно лето. Сэм поднялся с постели и понял, что попал в прошлое, на два месяца назад, в июль. Тогда также пахло природой. Он выглянул из окна во двор, нашел глазами Ивана, который нашел сухое место, несмотря на поливавший всю ночь дождь, и сейчас возился с детворой в саду, крикнул ему:

— Иван, что случилось? — Он хотел другой вопрос задать, о том, почему так жарко, а еще, может быть, о том, почему у него ощущение дежавю, но задал именно этот вопрос, как-то само вырвалось. Вместо ответа Иван ткнул пальцем в небо, указывая на что-то. Сэм проследил за знаком и почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове.

Настоящее время

Кажется, что все произошло совсем недавно, как будто бы вчера. Вчера они сидели в трактире, разговаривали, слушали новости и пили пиво. И казалось, что все это пройдет, как и раньше проходило, мимо них, как всегда сосредоточившись своим негативом на столицах государств и на Москве. Куда им, таким вечно далеким, никому не известным и не нужным, до проблем глобальных, интересующих «все человечество»? Про них, про эту землю, «все человечество» вспоминало только в двух случаях — когда нужно было «правильно» проголосовать и когда вдруг находили что-то лишнее, что очень мешало местным жить, и поэтому это вырубалось, оптимизировалось или внедрялись инновации.

Так они думали и тогда. Они знали, если к ним пришла «цивилизация» — значит, кому-то в Москве вдруг стало тесно и ему захотелось вселенской любви и славы. А может, и власти. А как еще этого добиться, если не через очередной кризис, поставить народ перед лицом страха всепоглощающей анархии и бесконтрольного беспредела. Они это прекрасно понимали, а также и то, что от них ничего не зависело, впрочем, как и от сотен миллионов, проживающих в стране и не ждущих свершений народолюбия.

— Они как болезнь. Народ переболеет одной, и вроде со временем станет легче — попривыкнет. Но вдруг повеет сквозняком — и снова трясет в лихорадке. Уже пробовали лечить антибиотиками реформ, анестезией обещаний, но, наверное, болезнь прогрессирует, поражая все больше «хороших» и «просто хороших» людей, которые «хотели все изменить», идя во власть. Впрочем, все уже знают: голосуй не голосуй, все равно получишь…

Так говорил Анатолич, философ бутылок и стаканов. Ему было видней, ведь он черпал свою мудрость не из черствого ящика, льющего галлонами черную липкую ложь, а от людей, тех, кто имел свое мнение, живя на своей земле.

Сэм посмотрел на своего пса и позавидовал его блаженному неведенью, дотянулся до радио и включил. И снова раздался тот самый мелодичный сигнал, и голос, звонкий и радостный, возвестил всему оставшемуся миру:

— И снова здравствуйте. С вами я, единственный выживший радиоведущий на этой планете, Ник Пензиас. И сегодня мы поговорим словами моего хорошего друга, ныне и во веки веков ему аминь, Джона Соера о единении с самим собой. Итак, включаю запись. — На заднем фоне что-то щелкнуло и приятным, спокойным баритоном поплыло в пространство:

— Вот оно! Все равны, всем одинаково во всей вселенной! Больше никто не получит больше, потому что невозможно купить то, что нематериально. Это невещественное сейчас абсолютно в тренде. Люди долго шли к тому, что деньги не приносят желаемого и не имеют значения. Особенно тогда, когда вдруг понимаешь, что на них не купить спасения. А еще душу. — Слышно было, как Джон Соер затягивался сигаретой и выдыхал дым, наслаждаясь этой минутой славы.

— Душу не купить и не продать. Да и у кого она осталась? Кто-то вообще ей пользовался? А если пользовался, то как давно это было? В современном и благословенном мире все то, что нельзя почувствовать, потрогать, — не нужно, а значит, неспособно синтезировать новые удовольствия. А что душа могла родить, кроме безумных совестливых криков? Нет, такое только мешает принимать философию потребления, хлебать из чана сиюминутные выгоды и бесценные блага. Расточительно жить жизнью узника совести и морали, если это не сулит шальные выгоды.

— А как оказалось, душа — самое ценное, что есть у человека, хоть и непонятно, сколько это может стоить. Неожиданно за душу, за ее наличие, вас спасут. Словно в стакан, вам нальют еще времени, чтобы смогли немного пожить в будущем. Пожить в новом мире.

— Итак, душа нужна для рая? Или куда их забирают, спасенных?

— На сегодня все! С вами был единственный выживший радиоведущий на этой планете Ник Пензиас. До новых встреч!

Радио зашипело и отключилось. Сэм почесал за ухом пса и продолжил размышлять о своем:

— Но тогда ошиблись все, и Анатолич, в мудрости своей занимающий вакантную должность бармена, и те, что в Москве, продающие право на жизнь миллионам. Болезнь действительно была, и то, что от нее вначале просто умирали, было даром небес, потому что то, что стало потом с теми, кто «условно» выздоровел, стало настоящей карой.

И еще был бог, который, вконец растревоженный просьбами и молитвами переживающих за вселенское большинство, а оттого с пустой мошной, как всегда просящей, но не дающей, людской массы, называемой народом, решил враз решить беды всех и одарить последним исполнением верующих всей Земли. Но, видимо из-за того, что практики у него последнее время было недостаточно, бог в своем благом намерении перестарался и дал больше, чем просили, ускорив гибель родительской звезды посредством рук человеческих, случайно ускорив приход Страшного суда. Оценив труды свои, он снова погряз в роскоши и неге просящих, властью наделенных и способных позолотить «ручку». Принял свое естественное величие в праздности и неге.

Теперь уже всем было не до того, что случится с планетой, Солнцем и никому теперь не нужным прошлым, историей. Теперь каждый думал о себе и спасении, если не души, так бесценного ее хранилища — тела. Первый раз в истории цивилизации, от генезиса до евгеники, человек не думал о способах обогащения и победы над природой, не пытался стать лучше с целью завоевать все вокруг. Ему было достаточно оставаться в живых.

После того как рукотворная сингулярность появилась у Солнца, погода резко начала меняться. Там, где раньше была пустыня, — температура поднялась вдвое, а пески захватили еще большую площадь, сгоняя людей с нажитых земель. Там, где были острова и рай земной, — осталось только море и водная гладь. А у них в Сибирь пришла благодать в виде вечной весны и обильного урожая. Так бы и потянулись к ним люди со всех концов света, да вот уже тянуться осталось почти некому, а тем, кто еще был жив, угрожала со всех сторон пандемия и «условно» выздоровевшие. Так и остался их поселок белым пятном благополучия на карте всеобщего отчаяния и хаоса.

А солнце уже перестало быть для кого-то богом и лучезарным, превращаясь с каждым днем в разгневанного монстра, сжигающего своими лучами землю, выжигая жизнь. Но и это, ужасное и предвещающее только одно событие — смерть, не так сильно пугало людей, как противоестественность черной дыры, объекта, не оставляющего после себя ничего, даже света, даже памяти о случившемся. Уже не годы, прожитые одним человеком, тысячелетия человечества и сотни миллионов лет жизни уйдут в небытие, в черную бездну неизвестности.

Но странная штука — если кто-то удосужился спросить у кого-то другого, волнует ли его вопрос об исчезновении человечества в безвременье, а также самой сути человека, то тот бы ответил, что и без таких глупостей хватает забот. У каждого была своя история и своя жизнь, свой мир, который он хотел спасти, и это стало единственным, за что готов страдать человек. Ни космос, ни Солнце, ни планеты, ни Земля и тем более человечество так и не стали ответственностью человека разумного. Только философия инстинкта довлела, все так же оставаясь звериной, — спастись самому. И потому уже неважно для поселка, как живут в селе, для села — как в городе, а в городе — как в стране, люди старались просто выжить.

***

В этом городе народ живет непростой и непохожий на людей из страны. Тут человек знает меру отношению и стоимости времени, знает цену всему вокруг, а потому и покупает то, что в других местах само по себе растет. Тут все в цене, на всем ярлыки валютные или рублевые, равняющиеся в стоимости на ненужность и бесполезность, в общем на тренды. Но и тут все общественное — значит, бесполезное, и никто не желает за него платить, а значит, оно без хозяина. На такое либо асфальт положат, либо плиткой прикроют или, на худой конец, дом построят. Поэтому нет равнодушных к такому товару, к этому городу, его ненавидят, им восхищаются, его продают и покупают, но по-настоящему он так никому и не нужен, являясь предметом сделок.

Пандемия обнажила все спрятанное под лоском — потребители каждодневного и насущного исчезли с улиц города, перестали покупать у города его пространство и отказались от его философии многомиллионного проживания. Этой лихорадкой заболел и он, разнося по улицам-капиллярам и автобанам-артериям смерть. Тогда срочно потребовалось вмешательство извне, укол антибиотиков, размешать и взболтать жителей с новыми лейкоцитами — армией. Кто-то из приближенных предложил, а президент второпях подписал, и началось:

— …Первые новые ограничительные меры сегодня приняты в Москве против нарушителей самоизоляции. Напоминаю, что согласно новым правилам теперь нельзя выходить из дома без специального документа. Это касается абсолютно всех жителей Москвы и Подмосковья. Новые ограничительные меры также дают право при пресечении нарушения самоизоляции открывать огонь на поражение при любых подозрениях со стороны органов, осуществляющих контроль над соблюдением карантинных мер…

Город залихорадило, в городе началась война с нарушителями за общественное. Только теперь никому не нужное стало так значимым, общественное — личным и то, что скрывалось под асфальтом и плиткой, — бесценным. Это была земля, которой так никто и никогда не пользовался и в которой не нуждался, которая была просто бизнесом. В этой лихорадке проснулось коллективное сознание жителей, и они, всегда и все покупавшие, решили купить себе жизнь, и тогда началась война с особыми причинами, за то, что принадлежало им по праву, — за общественное.

Противостояние приняло угрожающие масштабы, и тогда правительство, боясь потерять контроль над ситуацией, приняло решение о самых жестких мерах противодействия — объявить в городе военное положение и начать воздушные налеты, нацеленные на очаги сопротивления. Но вирус восстания уже было не остановить — то тут, то там по стране вспыхивали пожарища самовластия, люди брали в руки оружие и чинили кровавые суды по справедливости. И конечно, остальная страна об этом ничего не знала.

До ядерного апокалипсиса оставался один шаг, до гибели Солнца полшага, а до смерти Москвы несколько секунд.

Глава 2. Абас

Жила у них молодая пара в поселке, звали их Таня и Сергей Надеждины. Поселились они недавно, но судя по намерениям — надолго. Они бежали из большого города, в котором, как и во многих современных городах, все теснее становилось жить по обязательствам. Вот и они решили, создав молодую семью, устроить свое будущее на просторах забытого края. Таня была лет двадцати двух, медная и веснушчатая, общительная и улыбчивая, в городе работала воспитателем в детском саду и имела педагогическое образование. В деревне Тане понравилось, и ей сразу нашлось применение — детский сад тут был да была вечная нехватка персонала, поэтому до появления Тани деревенские женщины дежурили посменно. Конечно, Татьяна согласилась взять садик в свои опытные руки, а в нагрузку еще и первые классы начальной школы. И сразу в детских коллективах пошло все на лад, дети стали с удовольствием ходить в сад и школу, тянулись к ней и ее словно волшебной харизме, стали более усидчивыми и прилежными в обучении, да и как будто лучше стало у них получаться схватывать новый материал. В общем, с появлением Татьяны дела в деревне пошли на лад, ну и местные не забывали благодарить — таскали все подряд к дому Сергея и Тани, кто мед, кто мясо, кто овощей положит на крыльцо. Так тайно таскать начали, когда она запретила им носить продукты в школу, наотрез отказавшись от благодарности.

А Сергей сразу по приезде устроился в бригаду егерем, и хоть с непривычки — в городе работал больше с компьютерами — не все получалось, но очень старался освоить новую профессию и быть полезным. Первые две недели у него хорошо получалось только набивать мозоли и валиться от усталости еще до конца рабочего дня. Но он был упорный, скрипел зубами и, несмотря на боль и усталость, продолжал работать, отчего заработал пару дружеских, подбадривающих похлопываний по спине.

Но все же что-то с ними было не так. И как-то раз, сидя «У Анатолича», Иван вдруг завел разговор на эту тему.

— Вам не кажется, что с нашим новым работником что-то не так? — обратился он сразу ко всем.

— А что не так с ним? — пробасил невероятных габаритов егерь Гена Столяров. Гена был в их бригаде кем-то вроде облома для тех, кто с непривычки начинал канючить и просить себе больше преференций. Тут-то Столяров и ставил их на место своим видом и особым отношением к просящему.

— Иван, а тебя больше не волнует тема конца мира? — кто-то в зале подначил. — Что ты к парню прицепился, работает он себе и работает, как может работает, — поддержали первого говорившего лесоруба. — Вон скоро конец мира, Солнцу скоро конец, а ты о работниках думаешь. Лучше придумай, как все вернуть как было.

— Вот сколько он уже с нами работает? — не обратил внимания на подначки, спросил сразу у всей компании Иван.

— Около двух месяцев, — ответил Женя. Он уже успел сдружиться с Сергеем, поэтому отслеживал все успехи своего товарища.

— Вот, — сделал акцент Иван. — После двух месяцев любой уже встает на «рельсы» и начинает нормально, наравне со всеми работать.

— Даже как Генка? — компания рассмеялась, мысленно пытаясь сравнить доходягу айтишника с великаном Столяровым.

— Я серьезно. Я вот смотрю на него, а силы из него как будто уходить начали, он уже и не рубит толком, да и спотыкаться стал чаще. А недавно вовсе упал и разбил нос до крови.

— Да, я тоже заметил. И я, — поддержали Ивана.

— Так что же с Сергеем не так?

— Может, он того? — Столяров хлопнул себя по горлу.

— Нет, Сергей не пьет, — за всех ответил Женя. — Я тоже замечал за ним такое поведение, спрашивал его.

— Ну а он чего?

— Говорит, скоро пройдет.

— И когда это было?

— Да вот уже как дней десять назад.

— Ага, и судя по его поведению, это его «скоро пройдет» прогрессирует. Я думаю, что его надо спросить прямо — что с ним происходит, — уверенно проговорил Иван.

— Да, надо. А то вдруг у него эта московская зараза.

— Да он не из «этих»! — обиделся за товарища Женя.

— Мы не про ту болезнь, — успокоил его Иван. — Вдруг это то, о чем по телевизору говорят.

— Да по ящику все врут, — пробасил Столяров.

— Вот и проверим. Завтра, — поставил точку Иван. — Анатолич, включи звук, новости давай смотреть. — Бармен нажал нужную кнопку, и помещение залил новостной шум.

— …А теперь более подробно о произошедшем на китайской станции «Меркури» нам расскажет собственный корреспондент Георгий. Георгий, как слышите нас?

— Здравствуйте, Татьяна! Слышу и вижу вас отлично! А теперь о базе «Меркури», хотя больше получится о планете Меркурий. Как вы уже знаете из последних событий, эксперимент по передаче манекена сквозь пространство не удался. Но это еще не все и, к сожалению, не главное. После того как, по оценкам наших экспертов, энергетический луч вырвался из коридора, созданного силовым полем, он прошел сквозь приемную барокамеру, образовав, соединившись с отрицательно заряженными частицами, зону аннигиляции. Но так как проводимый эксперимент находился на одном из модулей массы, окруженный искусственной гравитацией, в зону контакта с так называемой нулевой аннигиляцией попало все, что находилось внутри сферы искусственного притяжения. В итоге база «Меркури» буквально «схлопнулась» в одну точку, образовав в центре протосингулярность. И уже потом произошло то, что мы уже знаем, — на месте планеты Меркурий образовалась черная дыра, которая уже начала взаимодействовать с Солнцем.

— Скажите, Георгий, а каким образом черная дыра воздействует на Солнце?

— Она замедлила его вращение, а на поверхности звезды образовался «прилив», обращенный в сторону сингулярности. Эксперты говорят о первых признаках «перетекания» звездного вещества на поверхность черной дыры. Что это будет в итоге — вещество Солнца растворится в недрах сингулярности либо образуется квазар, покажет время. Но уже сейчас становится ясно, что человечество существенно сократило время жизни родительской звезды.

— Скажите, а что говорят эксперты по времени «дожития» Солнца?

— Точной информации пока нет, но ориентиры нам кое-какие дали, наши эксперты сошлись на мнении о миллиарде лет. Но также есть и альтернативное мнение, озвученное китайскими коллегами: они убеждены, что, исходя из характера эксперимента и ориентируясь на измененную орбиту Юпитера вследствие проведенного эксперимента, речь идет о тысячелетии. Но на самом деле не это страшно. Ученые говорят о том, что сместившийся центр масс оказывает губительное влияние на орбиты планет и влияние новой гравитации уже характерно заметно на Венере, которая изменила орбиту и буквально стала падать на звезду. Об изменениях на нашей Земле станет известно позднее, но очевидно, что мы их почувствуем уже в ближайшее время.

— Спасибо вам, Георгий, за такую исчерпывающую и неутешительную информацию. А теперь мы переключаемся на зал заседания ВОЗ и к последним новостям о всемирной эпидемии. — Картинка сменилась, обнажая внутренности красивого здания.

— Мы снова переключаемся на зал заседания Всемирной организации здравоохранения, где в ходе многочасовых переговоров государства — члены организации пытаются найти единое решение, которое устроило бы всех участников, о борьбе с пандемией Ignoprietas, или как еще ее называют — Collector Animarum. Нашими вирусологами тоже присвоено неформальное название — «Коллекционер», и как раз об этом мы хотим поговорить с профессором медицинских наук Злобиным Валентином Васильевичем. Валентин Васильевич, как слышите нас?

— Слышу прекрасно!

— Есть ли какие-то утешительные новости о пандемии? Стоит ли надеяться на успешный исход в борьбе с пандемией?

— Теперь я с уверенностью могу сказать — да! Нам удалось найти лекарство, которое в то же время является и прививкой от новой болезни. В ходе экспериментов, проведенных с помощью крови «условно» выздоровевших и имеющих иммунитет, нам удалось выделить два «исправленных» гена. Первый ген получился в ходе выделения из крови «условно» выздоровевших, имеет яркоокрашенную реакцию на воздействие организма заражения и буквально вступает в «военные действия» против инфицированных участков. Второй ген более спокойно воспринимает результат заражения и «перепрограммирует» враждебные организму элементы. Во втором случае получается гораздо дольше и результат, к сожалению, не всегда стабилен. Поэтому, скорее всего, ВОЗ будет рекомендован первый вариант, показавший самые значительные результаты и скорость излечения.

— Валентин Васильевич, а какой бы вы рекомендовали ген, первый или второй? Мне кажется, что в условиях, угрожающих вымиранием двух третей населения планеты, лучше говорить о таком результате, который бы гарантировал спасение человечества.

— Как известно, сейчас самый основной ресурс, который никак не вернуть, — время. Каждую секунду по всей планете от болезни погибают люди, и с каждым часом их количество возрастает кратно. К сожалению, ни у ВОЗ, ни у стран-участниц не осталось выбора, и видимо, решение уже принято, вероятно сейчас идет обсуждение деталей.

— Так все же, Валентин Васильевич, если бы от вас зависело решение, то что бы вы порекомендовали?

— Без сомнения, второй вариант, даже с учетом большого количества жертв, только так можно спасти человеческий вид.

— Спасибо за откровенность. А теперь к следующим новостям…

— Я же говорил, что правительство опять чего-то мутит! — обрадованно воскликнул Иван. Его больше волновало то, что его теория оказалась верна, нежели то, что было найдено лекарство от смертельной болезни. — А ведь было у них это лекарство! Уже давно было! — расходился эмоциональный лесоруб. — Это они в очередной раз доказывают свою значимость, то, что народ без них никак не сможет — не выживет. Они еще раз сказали нам, что мы без них сдохнем! — Иван встал со стула и развернулся к залу трактира лицом, к таким же, как и он, к еще примерно тридцати людям. — А вот хер им! — Иван демонстративно ударил ладонью по сочленению руки в локте. — Хер им, а не еще один срок, хер им, а не народная любовь! — В помещении одобрительно загудели голоса. — Они снова хотят нам подачек кинуть в обмен на нашу кровь и землю! А мы не верим! Ни тогда не верили, ни теперь, когда нам грозят новой смертью!

— Не верим, не верим! — понеслось по залу. Бородатые мужики застучали кружками по дубовым столам, поддерживая Ивана.

— Я думаю, что следующее, что они сделают, — предложат нам пройти вакцинацию от этого вируса. Но я думаю, что это будет вовсе не вакцина — нам в кровь хотят влить яд! Тот яд, который разжижает мозг и сгущает кровь! Такой яд, который скажет вам, что делать, если вы начнете задавать вопросы!

— …Президент России предложил на сегодняшнем пленарном заседании, которое было проведено по формату удаленной встречи, пройти вакцинацию всем жителям страны, а также он предложил начать с него и правительства… — включился отрывком диктор с экрана.

— О, уже началось! — прокомментировал Иван.

— …Президент также подписал указ о закрытии крупнейших городов и вводе в них военного положения. Также в города будут введены военные силы для подавления волны мародерства. Россия, как и мировое сообщество, будет и дальше проявлять свою ответственную позицию в отношении своих граждан, и с сегодняшнего дня вступает в силу третий пакет помощи населению, адресно направленный на наиболее нуждающиеся слои…

— Ага, адресную помощь. А адрес тот в бункере, — прокомментировали в зале.

— …А также будут выдаваться продуктовые пайки наиболее нуждающимся слоям населения. — Фон на картинке поменялся на студийный, где новостной ведущий продолжил «лить пропаганду», как любил говорить Иван, в народ.

— …В китайских городах Чунцин и Тяньцзинь продолжаются боевые действия. Правительственные войска при попытках подавления студенческих бунтов встречают яростное сопротивление от местного населения. Председатель КНР Си Ченьхуа заявил о вводе военного положения по всей стране, а также о новых мерах самоизоляции, связанной с новой болезнью, охватившей недавно весь север Китая. По сведениям ВОЗ, новое заболевание, грозящее, как и два предыдущих, перерасти в мировую пандемию, требует безотлагательного и самого твердого вмешательства со стороны мирового сообщества…

— Да что опять-то началось? Только недавно было все хорошо, а теперь снова в Китае выросла зараза. Вот откуда она там берется? — в зале шумно прокомментировали новость.

— …зараженные нападают на группы людей…

Происшествие

Они вдвоем снова тряслись по грунтовой дороге на пути к делянке. Сэму не очень хотелось разговаривать, но тему, как всегда, предложил Иван:

— Я вчера статью прочитал в интернете про новую болезнь в Китае, и в ней было написано, что это вовсе не новая болезнь, а вторая стадия у «условно» выздоровевших. В Китае не проходила пандемия, она переродилась в нечто ужасное.

— О чем ты, Вань? — не сразу понял Сэм.

— Я о том, что, если в Китае такое происходит, значит, и с нашими «условно» выздоровевшими скоро будет то же самое.

— А что, ты говоришь, в Китае?

— Все «условные» переродились. Я даже фото видел, но, правда, оно было плохого качества, и все же кое-что можно разглядеть.

— И что ты разглядел?

— Это конец, Сэм. Нам всем конец.

— Ты краски сгущаешь.

— Я после смены приеду и сразу своих отправлю к тетке, отсюда подальше. Если у нас такое случится, то нам никто не поможет.

— А кто им там поможет? — резонно спросил Сэм.

— Там армия, гвардия, полиция. Там количество вооружения на одну тысячу человек больше, чем у нас во всем поселке.

— Зато у нас не может появиться этой заразы. У нас нет чужаков.

— А как же Надеждины?

— Да брось ты, — удивленный предположением, протянул Сэм. — Да какие они нам чужаки? Татьяна, вот какая она чужая? Да и муж ее, Сергей, ничего так.

— Ага. А то, что они недавно из города?

— Ничего, — успокаивающе сказал Сэм. — Плохого точно ничего не случится, и уж точно чего не нужно делать, так это отправлять твоих неизвестно куда, чтобы уберечь неизвестно от чего. — Сэм вывернул руль, остановился и вытянул ручник до упора, они приехали. — Весь мир болеет, а у нас ни одного случая заболевания, а все потому, что мы не с ними, а значит, мы этой болезни без надобности. Так что, Вань, все будет хорошо, — и на этих словах они вышли из машины.

***

— Генка! Столяров! Иди сюда, да живее! — проорал Иван, зовя к себе гиганта лесоруба. Тот, еще не зная, для чего его зовут, степенно отложил в сторону топор, стянул рабочие рукавицы и засунул их за пояс и так же не спеша двинулся в сторону Ивана. Надо сказать, что, если посмотреть по прямой линии от того места, где был Гена, до расположения Ивана, идти было совсем недалеко, но между ними был навален старый, колючий сухими ветками бурелом. И чтобы преодолеть это препятствие, Гене пришлось обходить его слева. — Ну ты где? — нетерпеливо крикнул Иван.

— Да что случилось? — преодолевая очередной опрокинутый ствол сухой сосны, откликнулся Столяров.

— Надеждину плохо! Давай уже бегом, помощь твоя нужна! — Наверное, Иван специально не стал говорить Гене, что конкретно произошло, потому как последний мог до крайности довести спасение Сергея.

Он вырвался из серого сумрака валежника на простор поляны и увидел престранную картину: Иван держал за плечи, прижимая к земле, дергавшегося в конвульсиях Надеждина, а у того закатившиеся глаза оголили в широко открытых глазах белки, уродуя обычные человеческие глаза в рыбьи бельма. А изо рта зеленой рвотной массой толчками выплескивалась вонючая жижа. Гена рванул на помощь Ивану.

— Что с ним?

— А черт его знает! — воскликнул обеспокоенный Иван. — Я тут неподалеку работал, когда услышал странное рычание, прибежал сюда, а этот, — он указан на Надеждина, — руками землю рыл, а потом его волчком закрутило. Я его держать стал, чтобы он себе не навредил, так у него рвота началась. Я его зову, но он не слышит. В общем, к врачу его надо, а не то помрет он у нас тут, что мы потом его Татьяне скажем?

— Да, с таким припадком он запросто может откинуться. — Гена почесал затылок, словно о чем-то вспомнил и, прикидывая, стоит ли спрашивать, но вроде набравшись смелости, поднял глаза на Ивана. — Ты с ним говорил?

— Нет, не успел. — Иван опустил глаза, отвлекаясь на вновь задергавшегося Сергея. — Придержи его, я постараюсь носилки сделать. Да, и куртку свою дай. — Иван забрал куртку у Гены, снял свою и пошел искать две жерди, и тут произошло неожиданное.

— Он знает, он слышал. — Очнувшись из коллапса, Сергей вдруг окрепшими руками схватил Гену за грудки и привлек к себе. — Он все знает. — Его снова вырвало зеленым, но теперь жижа попала на брюки Столярова.

— Черт! — с досадой выругался Гена. — Кто знает? Что слышал? — Он с отвращением смахнул рукой вонючую желчь со штанины. Рвота, исторгнутая Надеждиным, оказалась теплой, липкой, склеивающей пальцы перепонками субстанции.

— Карантин… — Сергей закашлялся. — Условный… — И его снова стало трясти в припадке, а из горла медленной тягучей массой вытекала студенистая желчь.

— Ну, ты готов? — торопясь подбежал Иван. — Как он? — Но увидев Сергея, мучительно старавшегося проблеваться зеленью, и следы рвоты на брюках и руках Столярова, он изменился в лице. — Он что-то говорил?

— Кто говорил? — Сразу не понял Гена.

— Надеждин! Надеждин что-то говорил? Он очнулся? — нетерпеливо и как-то нервно переспросил Иван.

— Нет, — твердо ответил Гена. — Ты на него посмотри, он помрет сейчас, как он может говорить?

— Ладно, ладно, — примирительным тоном ответил Иван. — Давай его грузить на носилки, и до джипа Сэма тащим, а потом в поселок.

— Может, не надо его в поселок, может, сразу в город?

— В какой город? Все города уже закрыты! Да и кто нас с ним, — он указал на задыхающегося Сергея, — пустит? Да даже если и впустят, потом точно уже не выпустят! Ты слышал, в стране карантин! В общем, давай без самодеятельности, тащим его к джипу.

— А Сэму ты уже сказал?

— Да, он уже идет к машине и будет нас ждать.

— А Женька где? Он же должен быть с ним, они вроде вместе работали.

— Потом. Давай с этим потом. Тем более что у Жени есть своя машина — не маленький, разберется.

***

Джип безжалостно трясло на ухабах, вытрясая душу из Ивана, Столярова и безжизненного тела Надеждина. Казалось, что Сэм специально вез их по всем ямам и буеракам, хотя на самом деле было, конечно, не так. Иван видел, как Сэм буквально раздавливал в своих руках руль автомобиля, стараясь объехать как можно больше неровностей. Видел, как каждый толчок в кузов жалобно скрипевшего джипа болью отражается на его лице. Но не останавливался. Ни на секунду не останавливался — он хотел спасти Сергея.

Они привезли Надеждина к его дому, там, где Татьяна что-то варила на плите и напевала какую-то мелодию. Она улыбалась своим мыслям, и им было видно ее в окне. А потом она увидела их и как они вытаскивали из кузова вперед ногами побитого дорогой ее Сергея. А потом уже не было ничего: ни плиты, на которой доваривались щи; ни дома, этого проклятого дома черт знает где; ни этого мира, с умирающим Солнцем и, возможно, потому теперь такими теплыми вечерами. Не стало ничего вокруг, кроме ватного тела ее Сергея!

Она подбежала к машине, как смогла растолкала здоровых мужиков и приняла тяжелое, обмякшее тело. Но она, хрупкая, не справилась, упала вместе с ним на гравий дороги, в пыль, которая тут же осела на одежде и лице, забилась в ноздри и рот. Ей хотелось чихнуть, но не хватало воздуха легким, которые раз за разом выдыхали: «Сергейсергейсергей». Ей хотели помочь, но она всех прогнала. Пыталась оживить безразличное тело, пыталась поцелуями вдохнуть в него жизнь. И вдруг он выдохнул ей в рот, то, что она своим дыханьем пыталась разбудить. А потом он открыл глаза.

— Таня? — узнал ее. Она не смогла сдержаться и замолотила по его груди ладонями.

— Не смей! Слышишь! Не смей от меня уходить! — Она уже не могла определить, отчего лились слезы, но это теперь было и неважно, ведь Сергей был жив.

— Татьяна! — уже не ждущий отказов голос Столярова привел ее в себя. — Сейчас придет доктор, нам нужно занести Сергея в дом и все подготовить.

— Что подготовить? — не поняла она, но почувствовала, как сердце, ничего не задев, провалилось куда-то под землю и теперь ей не принадлежало. — Кого подготовить?

— Нужна теплая вода, чистые полотенца, если есть, марля. Нашатырный спирт, водка.

— Что… Что с ним такое? — Только сейчас до нее дошло — что-то случилось страшное.

— Сергей упал в обморок. Мы его сразу сюда привезли, — Столяров был по-военному краток. — Остальное скажет доктор.

Она хотела задать вопрос, нет, сотни вопросов. Как случилось? Где случилось? Кто был рядом? Почему не уследили за ее Сергеем? Что вообще происходит? Что ей дальше делать?.. Но не могла, мысли, словно мотыльки о ртутную лампу в колбе уличного фонаря, бились внутри головы, и у них не было ни шанса, как у тех мотыльков, выбраться наружу — им суждено было сгореть в лучах ложной надежды.

Она так и не задала ни одного вопроса, так и не смогла оторвать взгляда от лица Сергея, который безучастно смотрел вверх, видимо не понимая, что происходит.

Подъехал белоснежный рено, выпуская из своих недр Густую Катю. Ее так прозвали за самые героические размеры, обхватить которые не отваживался даже Столяров со своими длинными и мощными руками. Густая вышла, пыхтя и отдуваясь, с переднего кресла, максимально отодвинутого назад, отчего рено благодарно скрипнул рессорами, выпрямился, вздохнув прожеванными покрышками.

— Где он? — Густая легонько подтолкнула дверь автомобиля, отчего он пошатнулся и звонко зазвенел всеми стеклами. Она обошла рено сзади и, открыв дверь, вытащила, хрустнув в объятиях пальцами на рукоятке, медицинский чемоданчик.

— Гена! Геночка! Пожалуйста, пожалуйста! — Таня умоляюще сложила руки и посмотрела на Столярова. — Не пускай ее к нему! Она же убьет его!

— Не волнуйся, — пробасил лесоруб. — Катя у нас лучшая, а уж каких она с того света вытаскивала. Просто доверься.

Таня с болью смотрела, как Густая взошла на половицы крыльца, которые, как казалось, обогнули — обрисовали силуэтом натянутого лука мощную фигуру докторши. Видела, как она пропала вслед за Иваном в дверном сумраке их дома. «Что теперь будет?» — в панике подумала она.

Надеждин

«Мы все умрем. Мы точно все умрем!» — думал Иван, помогая Густой осматривать Сергея. Надеждин уже был совсем плох и только хрипел, когда докторша неосторожными пальцами-сосисками надавливала сильнее, чем нужно.

— Чего встал? — грубо окликнула его врачиха. Она повернула Сергея на бок и слушала его дыхание. — Теперь давай его обратно. — Иван помог ей развернуть Сергея. — Сейчас уколю его седативным, лекарства Танюше дам, ты ей объясни потом, что к чему. Температуры у него нет, а рвота могла начаться и от банального перенапряжения. Я думаю, что вы там, на своей делянке, совсем загоняли парня. В общем, дать ему нужно время, пусть отдохнет, а там посмотрим.

— Кать, а если он это… того? — несуразно, путаясь в словах, спросил он Густую.

— Чего того? Ты что, Вань, совсем языком одеревенел? Ты что хочешь сказать?

— Если он из «условно» выздоровевших?

— Ты это точно знаешь? Кто тебе об этом сказал?

— Он сам. Еще на делянке, перед работой, когда плохо себя почувствовал. Я тогда этому значения не придал.

— Ага, — протянула Густая и присела в прихожей на выставленный колченогий табурет. — А кто еще об этом знает?

— Больше никто. Мне кажется, что он только мне успел сказать об этом.

— Хорошо, что тебе так кажется, будем исходить из этого. Давай так, я сейчас вызову бригаду скорой и усиление, и пока они будут ехать, вы возле дверей дома подежурьте и никого к нему не впускайте.

— Даже Татьяну?

— Никого. А я уж постараюсь быстрее управиться. — Она с трудом встала с неудобного табурета и вышла в солнечный осенний вечер. — Татьяна, — позвала она. Та вскочила, и тут же ослабевшие ноги вернули ее на место, но она смогла себя перебороть и со второй попытки смогла все же подняться.

— Да, — с робкой надеждой спросила она докторшу.

— Твоему Сергею я вколола успокоительного. Он поспит, а ты ему не мешай. Я буду тут рядом и, если что, помогу. А пока за ним пусть присмотрят ребята.

— А я? — не поняла Татьяна.

— А ты отдохни. Я когда вернусь, мне будет нужна твоя помощь. Так что до скорого. — И она неторопливо и как сумела грациозно втиснулась в пространство рено, тот жалобно скрипнул, фыркнул двигателем и, постанывая, поднимая облачка пыли, поехал прочь.

***

Густая вышла из своего рено и, торопясь, насколько позволяли ее габариты, зашагала в свой медпункт. Первым делом она себе наметила выпить сто граммов спирта и выдохнуть тот страх, который ее преследовал всю дорогу от дома Надеждиных. Она уже тогда поняла, когда увидела Сергея, что это не обычное заболевание и очень было схожим с тем, что прислали в медицинском описании из областного центра. Еще в этой памятке говорилось о том, что ни при каких обстоятельствах не стоит контактировать с заболевшим, а сразу изолировать его и контактную группу, и чем быстрее это сделать, тем меньше потом будет жертв. Но у них этого не получилось, и теперь она, единственный врач в поселке, подвергла такой опасности всех жителей и себя в том числе. Также в памятке говорилось о рекомендациях к действию, если появилось подозрение, что вы вошли в контактную группу, звонить на горячую линию эпидемиологического штаба. Она собиралась это сделать, но сначала в планах был спирт и закусить.

Она открыла холодильник, взяла прозрачную бутылку из-под лимонада, в которой хранила неразбавленный медицинский спирт, налила трясущейся рукой в стакан, потом нашла колбасы кусок и не стала его резать, решив, что сейчас и так сойдет. Махнула спирт разом, выдохнула остаток воздуха из легких, чтобы не обожгло, и откусила солидный кусок колбасы. Облегчение пришло сразу, в голове метрономом стучавшая кровь отлила, оставив после себя пустоту и легкость, и сердце, до этого нещадно колотившее в грудь, успокоилось, перейдя на неторопливый шаг. Густая снова выдохнула, теперь получилось с облегчением, и, не откладывая в долгий ящик, решила заняться главным — предупредить о массовом заражении поселка и потребовать обеспечить карантинную изоляцию федеральными властями. Она захлопнула дверь холодильника и ахнула.

Чудовище сидело за дверью и ждало ее, и перед тем как свет для нее погас, она узнала в этом существе Лешку-заику, который всегда пытался рассмешить ее анекдотами, а она всегда старательно смеялась над ними, хотя смешно никогда не было.

***

На рассеченный кошачий глаз стал похож вечный земной сателлит, а над самим разломом, над верхушкой Луны, выплеснулся молочный след, серебряный кометный хвост, как результат деятельности человека. Сэм смотрел в ночное небо и не мог поверить в то, что это сейчас происходило наяву. Нереальность картинки, происходящего в небе, в ближайшем космосе никак не хотела согласовываться с привычным мироощущением, ему казалось, что он участник инсценированного действия, где все бутафорское и не взаправду.

Так оно и было, сначала человек взорвал Меркурий и создал сингулярность у звезды, чем попрал единовластие во Вселенной бога. Уничтожил Луну, а потом утопил в ядерном огне миллиарды человеческих жизней. Но перед этим человек решил, что ему не нужно спрашивать бога о том, что он должен теперь делать, человек уже сам знал, что хочет и куда ему идти дальше. Человек теперь сам укажет богу его место, тому самому, который в своем милосердии избрал тактику невмешательства в дела человеческие. Богу, который понимал взросление за самостоятельное принятие решений. И когда человек понял, что больше за ним не присматривают и не указывают, оставили без контроля все его выходки и делишки, он резко повзрослел и сам создал свой мир, в котором хотел жить. А потом уничтожил его.

Человек ответственен за все, но не упрекает себя, считая хаос и разрушительную энтропию лучшим своим творением. Что когда-то создал бог, человек, сравнявшись с ним по могуществу, смог уничтожить. И в такой хвале себе самому человечество содрогнулось в экстазе наслаждения и удовлетворения своей похоти к самоубийству. Человек теперь наедине с собой, остался один, бесконтрольный, а потому ни за что не в ответе. Пусть теперь отвечает тот, кто не слышал молитв и жалоб, кто обрек человека на Землю и на этот мир! Будь он трижды проклят!

Сэм отвернулся от неба, он уже понял, что там, наверху, никого не осталось. И теперь, когда цивилизация умирала в смертях, рожденных интеллектом, никто не придет за их душами и никто не простит им дела их. А за чертой осталась только пустота и безвременье, и первым, кому «повезет» это увидеть, видимо, будет Сергей. Молодой и сильный, имеющий красавицу жену и далеко не самый плохой человек — стал разменной монетой в бесконечном платеже за величие.

***

— Мы все умрем. Но не это важно. Важно то, как мы умрем. — Иван вышел на крыльцо и как-то странно и отстраненно посмотрел в небо.

— Это неважно, потому что после нас никто этого не вспомнит. После нас уже ничего не будет, мы, видимо, последние, — ответил ему Сэм. — И наверное, это правильно, что вот так все умрут — разом. Правильно, что не разбирали на хороших и плохих, богатых и бедных. Теперь у всех будет шанс на равных ответить за свою жизнь.

— А как же дети?

— Держи их при себе. — Сэм не продолжил, а Иван и без этого понял.

— До завтра? — нехотя спросил Иван.

— Да. До завтра, — нехотя ответил Сэм. И они разошлись по своим сторонам, прочь от проклятого дома Надеждиных.

***

Сэм сел в пикап и долго не мог сосредоточиться и провернуть ключ зажигания. Он все думал и думал о Надеждине и его жене, о том, что им суждено и как теперь изменится жизнь в их поселке. Он думал о приближающемся конце света, созданного человеком, и хотя это произойдет еще не скоро, он точно знал, что в условиях всеобщей паники и хаоса человек максимально приблизит апокалипсис. От этого ему становилось не по себе, и еще от того, что уже не будет, как было раньше, и видимо, скоро вообще ничего не будет.

— К черту все эти домыслы, к черту эту сингулярность, китайцев, японцев, индусов! Всех к черту! И страну эту проклятую — к черту! Напьюсь сегодня, просто вдрызг надерусь! Мутной самогонки, что Анатолич приторговывает из-под полы. А потом будь что будет, все равно уже деваться отсюда некуда!

Густая уже сообщила о карантине их поселка, и скорее всего, завтра появится оцепление, а это значит, что он тут застрял навечно и не видать ему своей родины уже никогда. Он прокрутил ключ, пикап взревел двигателем, проворачивая колеса по гравию, и он умчал, поднимая облака пыли, в трактир, дожить этот ненавистный день.

***

— О боже! Сережа, Сережа! Что с тобой? — в отчаянии она заламывала руки на груди. Ее Сережа, с которым они счастливо прожили два с половиной года, сейчас в диких муках корчился на дубовом полу, костенея на время самыми невообразимыми формами. Его кожа плавилась синими волдырями, просвечивая темными жилами капилляров. Его белки глаз, как и кожа, окрасились ярко-синим, а изо рта, выталкиваемая судорожными движениями кадыка, пульсирующими толчками выплескивалась отвратительно воняющая зеленая жижа.

— Сергей! Сергей! — она подбежала к нему, взахлеб пытаясь что-то еще сказать, но не могла произнести какие-то очень важные слова — слезы душили ее. Тогда она взяла его голову в руки и, словно укачивая, начала раскачиваться, гладя Сергея по волосам. И он, как бы отвечая на ее ласку, притих, обмяк углами локтей и коленей, выдохнул из себя последний глоток жижи, задышал ровнее. А она вспомнила песню, которая нравилась им обоим и стала потихоньку напевать:

— А во время звездопада

Я видала, как по небу

Две звезды летели рядом —

Ты мне веришь или нет?

Веришь мне или нет?

Я тебе, конечно, верю —

Разве могут быть сомненья.

Я и сам все это видел.

Это наш с тобой секрет,

Наш с тобой секрет.

И тут она почувствовала, что Сергей как-то странно притих, обмякши бесформенно у нее на руках. Она попыталась прощупать пульс и поняла, что самое страшное случилось.

Шаман

Анатолич несменяемым часовым стоял за стойкой и натирал очередной стакан, в воздухе пахло жареными сосисками и свежим хлебом. Сэм начал думать, что это один и тот же стакан и он в руках бармена выполнял функцию четок, когда нужно было что-то заговорить или произнести молитву. А может, таким образом Анатолич снимал с себя некий груз ответственности, наказывая себя бесполезным, повторяющимся, сизифовым трудом. В последние дни многое на кого находило, и на Сэма тоже накатило страхом за будущее и за то, что останется здесь до конца. Он не боялся смерти и принимал ее как данность — сначала жить, потом умереть. Но он боялся умереть на чужбине, вдали от своих корней. А еще он понимал Анатолича и завидовал ему, завидовал, что у него был его стакан, а у Сэма не было. Но ничего, он сейчас это исправит доступным для него способом.

— Анатолич! Привет! Налей мутной, и поскорее, пожалуйста! — Бармен, видя состояние лесоруба, не стал расспрашивать, а просто выполнил просьбу — достал из-под стойки трехлитровую банку непрозрачной, белесой жидкости, налил специально припасенный для таких случаев граненый стакан, а рядом на тарелке протянул черный хлеб с зеленым луком и сала куском. В трактире заиграла ритмичная незнакомая мелодия, наполненная латинскими напевами. Сэм посмотрел на жидкость в стакане и понял, что боялся ее всегда, видел, как мужики, выпив этой жидкости, продолжительно крякали и пытались потом заставить себя дышать. Но после по их лицам он понимал, что приходило облегчение. И сейчас он не стал себя мучить долгими приготовлениями, махнул не глядя в стакан…

Ему показалось, что огненный шар, взорвавшийся в груди, прожжет грудь, но стало хуже — в этом пламени загорелась его душа. Он закряхтел, пытаясь выдохнуть огонь, но не получалось, и вместо этого пламя, спалив его изнутри, сошло само на нет, оставив после себя легкую пустоту и понимание, что теперь все будет хорошо. Сэм смог наконец-то вздохнуть и открыть глаза. Перед ним был тот же Анатолич, только какой-то не такой, а словно светившийся изнутри, отдающий приятным теплом. Таким же теплом, какое сейчас сформировалось внутри у Сэма. Бармен стал очень похож на Сэма, как родственная душа, как его брат. Теперь он понял, что и тут для него тоже есть родина, есть близкие люди, рядом с которыми уже не страшно ничего.

— Что это, Анатолич? — блаженно и счастливо улыбаясь, спросил Сэм. Теперь все помещение трактира засветилось теплым светом, видимо отдавая его от дерева, из которого был построен.

— Это лекарство, — ответил тот. — Самогонку гоню сам, но потом ношу местному шаману для ритуала. Что он делает, я не знаю, но главное — помогает.

— Шаману? А кто он? — Теперь Сэм чувствовал свое тело легким облаком, и единственное, что мешало ему оторваться от земли, — это тяжеленные сапоги на толстой полиуретановой подошве. Он присел на высокий барный табурет, неуклюже пристроившись на самом краю, и принялся стягивать неподатливую обувь. Потом, поняв, что процесс сильно тормозят шнурки, которые стягивали края сапог, он попытался их развязать, но и тут потерпел фиаско. Он поискал глазами на стойке нож, но, не нашедши его, плюнул, поднялся с табурета и встал на носочки в надежде на то, что в таком положении будет проще осуществить задуманное.

— Если честно, то черт его знает. — Анатолич удивленно наблюдал за манипуляциями Сэма. — Он всегда тут был, даже, как мне говорил мой отец, до моего рождения. Я сегодня еду к нему после закрытия. Если хочешь, поехали со мной, я вас познакомлю. — Бармен снова взял стакан в руки и начал, дыша на него, натирать до блеска, избавляя от невидимых для нетренированного взгляда несовершенств.

— Хочу, — просто ответил Сэм. Он все никак не мог смириться с тем, что для полета словно облако был не его день и дело тут было вовсе не в обуви, а во времени и месте. Но тут на него навалилась предательская всеохватывающая дикая усталость, бороться с которой он просто уже не мог. Превозмогая зевоту и стараясь не поддаться вдруг резко увеличившейся гравитации, он спросил: — Я могу у тебя тут вздремнуть? — Бармен молча и понимающе кивнул, провел его в подсобку, показал на кровать и, пообещав разбудить, удалился. А Сэм, как только его голова коснулась подушки, провалился в сон со странными видениями.

Ему снилась тайга, всполошенная ночными чудовищами, поднявшими сотни сонных птиц из их гнезд, которые теперь возмущенно-гортанно кричали и каркали в свинцовое ночное небо. Он одиноким темным силуэтом стоял на краю чащи и ждал хозяина тайги, того, кто пробирался через нечесаный лес, ломая многовековые сосны, кедры и ели, к тому месту, где был он.