Бесплатный фрагмент - Араик Базян — ученый и человек

Базян Ара Саакович — Молекулярный психонейрофизиолог, доктор биологических наук, профессор, руководитель лаборатории нейрохимических механизмов обучения и памяти Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии Российской академии наук, ведущий научный сотрудник лаборатории экстремальной физиологии Государственного научного центра РФ — Института медико-биологических проблем Российской академии наук, иностранный член Национальной академии наук Армении, член редколлегий российских журналов «Успехи физиологических наук» и «Нейрохимия», международных журналов «Neurochemical Journal», «Brain Research Bulletin» и «Frontiers in Neuroscience».

Базян Ара Саакович (1948 г., Ереван — 2020 г., Москва), биофизик, психонейрофизиолог, иностранный член НАН РА (2015 г.). Отец — Саак Мирзоевич Базян, мать — Ерануи Арменаковна Григорян. В 1966 году окончил школу, в 1973 году окончил биологический факультет (отделение биофизики) ЕГУ.
С 1971 г. по 1973 г. был стажером-исследователем (по специальности «биофизика») в институте Высшей Нервной Деятельности и Нейрофизиологии Академии Наук в Москве. С 1973г. по 1976 г. работал в Институте Экспериментальной Биологии АН Арм. ССР в лаборатории молекулярно-клеточных основ памяти на должности младшего научного сотрудника.

С 1976г. работает в Институте Высшей Нервной Деятельности и Нейрофизиологии АН СССР. В 1977 г. защитил кандидатскую диссертацию, а в 1988 г. — докторскую на тему «Физиологическая роль аутоадренореценторов». А в 1991 году в издательстве «Наука» вышла монография А. С. Базяна с одноименным названием. С 1995 г. он уже заведующий лабораторией, в которой начинал, как стажер, и продолжил, расширил и развил темы своего учителя и руководителя Романа Ильича Кругликова.

В 2003г., 2007 г., 2009г., 2011г. — 2019г. — участник и активный докладчик на конференциях по искусственному интеллекту. Неоднократно награждался дипломами за лучший доклад. Ему принадлежит патент на изобретение «Способа подготовки мозговой ткани к исследованию секреции медиаторов». Награжден Почетной Грамотой «За многолетний добросовестный труд на благо отечественной Науки…».

С 2012 г. по 2019 г. — участник и активный докладчик на конференциях по медико-биологическим проблемам, проходящих в Судаке.

Тесно сотрудничал с Институтом Молекулярной Биологии (Ереван). Неоднократно читал там доклады и проводил дискуссии на темы по проблемам памяти.
С 2012 г. читал лекции в ЕГУ и Славянском Университете в Армении, в Ереване.

Постоянный участник и докладчик на конференциях, проводимых в Пущино, посвященных Памяти Ольги Сергеевны Виноградовой. Один из организаторов и активный участник конференции Памяти Левона Михайловича Чайлахяна — друга, брата и учителя А. С. Базяна. В 2015 г. избран Иностранным членом Национальной Академии Наук Республики Армения.

А. С. Базян — активный член редколлегий российских журналов «Успехи физиологических Наук» и «Нейрохимия», международных журналов «Neurochemical Journal», «Brain Research Bulletin», and «Frontiers in Neuroscience». Он создал вместе с членами своей семьи творческий союз и был директором — издателем Литературного альманаха «Маски».

Участвовал во многих поездках за рубеж с успешными докладами. В 2017 году посетил Англию и получил «Sertificate of recognition for phenomenal and worthy keynout presentation»:

«Реализация направленного эмоционально мотивированного поведения и эмоционально насыщенная когнитивная карта мозга». Это было на Европейском Нейрологическом Конгрессе в августе 2017 года. London, UK
Основные научные труды последних лет посвящены «Механизмам мозга, формирующим личностное сознание». Но все начиналось с тщательного биофизического анализа явлений мозга. Биофизический анализ явлений мозга позволил Ара Сааковичу выявить роль пептидных, норадренергических, дофаминергических и ГАМК-ергических особенностей в процессе выработки условных рефлексов — одной из форм приспособительной деятельности, расширить эти знания до глубоких обобщений. Ара Саакович связал именно модуляторы с приспособительной активностью мозга. Поэтому его ранние работы были посвящены изучению модификации реакций нейронов на норадреналин в зависимости от работы пре- и пост-синаптических рецепторов к норадреналину. Его теоретические представления полностью оправдались и были с блеском подтверждены в дальнейшем.

В последние годы он плодотворно развивал оригинальную идею, которая наиболее полно отражена в его докладе: «Сознание, с позиции объективных и субъективных процессов мозга, физиологические процессы, формирующие личное сознание». Ара Саакович сумел обобщить сделанное им и другими за последние 50 лет и на этой основе дать целостную картину функции мозга, увидеть с чего начинаются электрофизиологические проявления, как они переходят в биохимические и молекулярно-генетические. Эта структурная картина по А. С. Базяну — иерархические нейронные сети: мезокортиколимбическая система мозга с контролем префронтальной коры; мезолимбическая дофаминовая система и модуляторы, вызывающие удовольствие и зависимость; несинаптические диффузные или паракринные дофаминовые, норадреналиновые и серотониновые системы мозга. Функционально он видит ее таким образом: параллельно функционирующие сети, связывающие базальные ганглии, таламус и неокортекс. Когнитивная карта мозга формируется за счет взаимодействия гиппокампальной системы с корой больших полушарий.

Одной из последних работ была работа по рассмотрению «Физиологических механизмов формирования личного сознания: Квантовый подход». А. С. Базян развивает концепцию, в которой для реализации квантовой суперпозиции необходим наблюдатель. И этот наблюдатель — наше объективное и субъективное «Я».!
Из этого следует, что квантовая механика предполагает иное понимание реальности: сознание наблюдателя играет важную роль и мыслительные процессы мозга оказывают влияние на результаты наблюдения.

Жил в родительском Доме на улице Амирян 13, (Ереван, 1948г. — 1975г.), и в Доме, который сначала вместе со старшими Чайлахянами — Михаилом Христофоровичем и Тамарой Карповной, а потом и со своей семьей строил и укреплял в течение 45 лет, превращая его в «Дом, где раскрываются сердца» на улице Губкина 7, (Москва, 1975г. — 2020г.)

***

Ара Базян — Свет нашей Жизни.

Мы вместе навсегда.

М.Ч.

«Бог всякому из нас даёт вместе с жизнью тот или иной ТАЛАНТ и возлагает на нас священный долг не зарывать его в землю. Зачем, почему? Мы этого не знаем… Но мы должны знать, что всё в этом непостижимом для нас мире непременно должно иметь какой-то смысл, какое-то высокое Божье намерение, направленное к тому, чтобы всё в этом мире „было хорошо“, и что усердное исполнение этого Божьего намерения есть всегда наша заслуга перед ним, а потому и радость».

Иван Алексеевич Бунин

Это мы с тобой, помнишь?

Письмо мамы и папы

Дорогой наш Араик!

Как хорошо, что ты родился!!!

Поздравляем тебя со славным Днем Рождения! Желаем тебе еще много-много лет отмечать эту дату в кругу своей семьи и друзей, бодро шагая вперед по жизни рука об руку со своей любимой Машенькой. Осуществлять творческие замыслы, преодолевая все препятствия!

Крепко целуем тебя!

Тамара Карповна и Михаил Христофорович

22.I. 1976 Москва

Вступление

Я всегда хотела написать книгу о любви. Я надеялась, что в основе будет история нашей любви — она того стоила. Но я никогда не думала, что в ней будет столько боли и скорби, что я ее буду писать одна, когда тебя не будет рядом со мной. Эта книга о тебе, Араик джан, и в твоей жизни была и есть наша любовь. А все события, все наши странствия только усиливают ее, обуславливают узы притяжения с теми, кто соприсутствовал нам, кто был нашим спутником, нашими современниками по земному присутствию.

Это так, Господи!

Осень вокруг прекрасна, пространство расширилось и зазвенело золотыми монистами, в душе печаль неизбывна и крепкое чувство присутствия Араика рядом.

Озеро, по которому я зимой хожу, как посуху, когда вдруг наступает некая критическая температурная точка, при которой возможно полумистическое обращение воды в иной субстрат, тот самый, что сковал грешников в последнем кругу Дантова ада.

Озерко, конечно, не озеро, синеет, зеленеет, ловит последние лучи солнца, сверкает прямо в центре парка. Ранней весной — это некий конгломерат: слюдяная масса, полная огня и льда, две несовместимости, скрепленные и поочередно берущие верх: похолодает — и все опять бело, стыло и недвижно, конец, смерть живому; потеплеет, слюда теряет в своей плотности и твердь превращается в воду, и на дне, как драгоценные камни, вдруг заиграют многоцветьем водяные толщи, обнаруживая под собой не столь глубокое дно с водорослями, камешками и множеством органических остатков и отходов цивилизации.

А сегодня… Так красиво вокруг. В этой неумолимой смене года столько мудрости и красоты, что почти невольно сопоставляешь ее со сменой времен жизни — людской жизни. Увидеть бы красоту, тайную энергию и смысл в каждый такой предначертанный период!

Мы называли этот пруд утиным. Тут и важные селезни и неправдоподобные огари — оранжевые и дружные: всегда плавают парами. Иногда чайки, словно заблудившись, горделиво поводят своими клювами: «А где тут собственно говоря море?» И мы всегда сопереживали и немного завидовали этим водоплавающим, что могут наслаждаться водными ваннами до первой ледяной корочки.

Мы с тобой, Араик джан, не всегда совпадали в восприятии бытовых коллизий. Ты, например, очень не любил принимать лекарства и предпочитал справляться с болячками волевыми приемами. В отличие от меня, потому что я могла горстями принимать медикаменты. Но в главном мы были едины — это в восприятии окружающего пространства во временном континиуме, в ощущении взаимодействия человеческих эмоций и заселения ими окружающего пространства. Оно со временем будто пропитывалось тобой и становилось твоим, частью тебя.

Араик все это формулировал очень научно и очень красиво. Он называл это «эмоционально насыщенной когнитивной картой мозга».

Проблемы сознания, работа мозга — были предметом изучения у Араика на протяжении всей жизни. Это были страстные и вдохновенные исследования, по моим наблюдениям, не прекращающиеся ни на минуту.

Впервые мы увидели друг друга в октябре 1974 года. До золотой свадьбы нам не хватило четырех лет.

Араик, как сейчас трудно без тебя!

Как близки мне стали все твои научные темы,

статьи, как будто открылись мне неведомые,

недоступные доселе тайны твоей науки,

будто ты сам помогаешь мне все это понять.

Город нашего детства

…Единственное, чем ты обладаешь навсегда — это те вещи, которые были у тебя в детстве. Мы уже побывали в раю. И часто, во всяком случае, я, возвращаюсь в него, когда вхожу в лабиринты памяти, где живет мое детство…

Мы опьянены детством — тем временем жизни, когда все мы были бессмертны

Тонино Гуэрра

По приезде в Ереван осенью 2016 года случился у нас один самый необычный день. Нас никто не позвал в гости — будто передышку дали. И мы провели этот теплый осенний, солнечный день в блаженном состоянии полугрез — полудремоты, прогуливались по городу, отдыхающему после летней жары, но еще не тронутому холодными ветрами поздней осени и надоедливыми дождями. Вот мы сидим у фонтана внизу, как в ущелье, между домами на Северном проспекте. Он перестал быть исключительно каменным и безлюдным. Тут теперь много цветов и людей, и фонтанных водяных брызг. И вот мы тут сидим, пьем ароматный и крепко сваренный кофе по-армянски, и фотографируем друг друга. И вспоминаем, как мой дорогой брат Левка смеялся в первые месяцы нашей совместной жизни, глядя на наши фотографии: «Глянь, Маша фотографирует Араика, а теперь Араик фотографирует Машу».

Фотографии получались знатные, раритет по теперешним временам, и сделаны они были на нашем балкончике с импровизированным столиком для кофепития.

Я сейчас с такой любовью смотрю на загоревшее лицо Араика на этой Ереванской фотографии. В Армении он будто подпитывался соками родной земли, как древнегреческий Антей припадая к ней, становясь все более радостным и вдохновенным. Мне Араик тоже как-то сказал: «В Ереване, в Армении ты всегда очень хорошо выглядишь!»

В общем, мы имели тогда время и право любоваться городом, в котором родились, и праздновать свое присутствие в его окрестностях.

Кто-то сказал: «Когда понимаешь, что как-то слишком хорошо и спокойно живется, значит настало время драм и трагедий»…

Это будто про нас…

Детство Араика

Но начнем теперь наш рассказ с самого начала. С того момента, когда Араик появился на свет холодным январским утром — 22 января 1948-го года. Твое ереванское детство, Араик джан, представляется мне солнечным и спокойным (несмотря на трудности послевоенных лет).

В Ереване в 20-ые далекие годы было много еще глинобитных, маленьких домиков с плоскими крышами и большими резными балконами, а по улицам ходили верблюды, летали пролетки с извозчиками на облучках.

Трудно представить это, наблюдая в теперешнем Ереване непрерывный движущийся поток машин разного калибра. Александр Таманян уже выстроил Новый град, по своему чудесному плану с вкраплениями стрельчатых окон, арками и колоннами, повторяющими черты средневекового армянского зодчества, и по мере сил боролся с корбюзятами.

Ереван — город поэтов и художников… Романтический город, будто розовоперстая Эос, богиня зари, опустила прекрасный покров на Ереван, где дома возводились из розового туфа. Чаренц, армянский поэт, назвал этот город солнцеликим, подразумевая геометрию улиц, которые разбегались от главной площади словно солнечные лучи.

Из рассказов своей бабушки Заруи Араик знал, что его дед Базке Мирзо вывел всю семью в 1915 году, вывел из опасной зоны и спас не только семью, но и всех односельчан от турецких ятаганов. Оставив все тяжелые вещи, в том числе и пояса, набитые золотом, они гнали перед собой скот и с оружием в руках, отстреливаясь, добрались из Шатаха до границы Персии, до Багдада. И через какое-то время семья оказалась в селении Кахцрашен, рядом с Аштараком.

Отец, Саак Мирзоевич, стал профессором ЕГУ, встретил голубоглазую Ерануи, она оказалась тоже из семьи беженцев из Карса. Поженились. И в той дружной семье четвертым ребенком 22 января 1948 года, родился наш Араик. Имя ему дали царское — Ара, в него по легенде влюбилась сама царица Шамирам, Семирамида, но Ара не предал свою Нвард.

В нашем варианте это уже не Ара и Шамирам, а Ара и Мариам.

Родился Араик в знаменитом Роддоме имени Микаэляна. В том самом Роддоме номер 2, что стоит на проспекте — теперь разукрашенный статуями и превращенный в медицинский центр. А тогда сконструированный на месте предполагаемого здания парламента, в одном его крыле. В этом роддоме в разное время родились мои братья: Левон Чайлахян и Рубен Чайлахян. И я сама тоже.

Родители Араика были счастливы — полная гармония — два мальчика и две девочки. Правда на 40-ой день Малыш заболел пневмонией и проболел 40 дней.

Есть какая-то странная симметрия в этом явлении. Я помню те трагические сорок дней, когда Араик заболел ковидом и находился на аппарате Искусственной Вентиляции Легких в Университетской больнице. Будто Араик брал старт перед вхождением в иной мир, в новое измерение…

Наша жизнь тогда была хождением под током высокого напряжения. Мне казалось, что если я прорвусь через кордон врачей и запретительных заграждений — смогу помочь Араику, что он, услышав мой голос, пробудится, придет в себя. Надеялась хотя бы передать запись так любимой им армянской песни «Киликии» — и он тогда захочет и сможет выскочить из тенет болезни. Помню, когда он в самые первые дни болезни лежал дома и я ему завела «Киликию», он хотя и чувствовал себя неважно, посветлел лицом, глаза засверкали, и я обрадовалась, что болезнь отступила.

— Араик, ты кофе будешь? — Он улыбнулся. Мы так любили эти наши посиделки тет-а-тет с чашечкой кофе и наши особые разговоры. Это могли быть воспоминания о славных днях прошлого, или разговор о планах на будущее, кажется, предстояла поездка в Крым, а, может, говорили о праздновании «сапфировой» свадьбы. В апреле должно было исполниться 45 лет нашей совместной жизни.

А возможно, что Араик поделился бы своими мыслями о таинственных свойствах мозга или философском понимании сознания. Я — не Лева, но на эти темы мы любили с Араиком поспорить.

Кофе мы тогда не выпили, а через три дня Араик попал в больницу и началось наше и его восхождение на Голгофу.

Араик джан, я молюсь, чтобы тот мир, «который тоже этот», стал для тебя благостным и светлым, и надеюсь на нашу будущую Встречу в Господних пределах. Аминь…

Но сейчас пора вернуться к истокам. История твоего тогдашнего исцеления знаменательна и как бы предвосхищает нашу будущую встречу.

Спасти тогда мог только пенициллин и его выдавали исключительно за подписью министра здравоохранения. И так сложилось, что министром тогда был дядя Арменак из родственного нам клана Хримлянов. Папа Саак рассказывал, что он поздно вечером поехал к дому Хримлянов, открыла тетя Ида. Я ее помнила уже пожилой, в молодости, говорят, она была очень красива. Открыв дверь, она не удивилась незнакомцу и на его просьбу ответила, что министр занят. Дядя Арменак обладал не только регалиями, но и добрым отзывчивым сердцем. Он почувствовал, что это к нему.

— Что там, Ида? — крикнул он. И тут же выскочил из ванной и мыльной рукой подписал рецепт. Пенициллин был получен и Араик выздоровел.

И это был знак будущего нашего родства. (Промыслительное совпадение, не правда ли?!) Мы об этом успели рассказать дяде Арменаку, когда приехали в свадебное путешествие в Ереван. И он был горд своим участием в нашей судьбе.

Свое детство и юность Араик провел в солнечном Ереване: учился, занимался плаванием и даже имел разряд по ватерполо. Ему были доступны и привычны те места, которые мы, приезжая в Ереван, посещаем с благоговением и интересом: Гарни, Гегард, Эчмиадзин. Старший брат Жорик с радостью возил свою семью по этим местам. Отдыхали в Горисе или на Севане, где камни белизны, как будто кто помыл, где купание в водах будто святое крещение: такое испытываешь обновление и энергетическое насыщение.

Семья разрасталась — вот их уже с бабушкой Заруи, сестрами, семьей брата — десять человек. И все они живут в одной квартире — родовом гнезде на ул. Амиряна. Мы очень любили приезжать туда.

По интересам семья разделилась: Папа и сестры были гуманитариями. Саак Базян — профессор, крупный исследователь творчества Хачатура Абовяна, и не только. Старшая сестра Саануш — занималась толстоведением, а младшая ссестра Армануш — преподавала французский в педагогическом институте. Вторая половина семьи тяготела к естественным наукам. Араик очень любил математику, решать задачи было для него просто удовольствием. Жорик был геологом и он всегда с пониманием относился к нашему азарту, когда мы по дороге на Севан набивали карманы кусками обсидиана, лежащими вдоль дороги и тускло мерцающими на солнце. Сейчас этой вольготности уже нет, все прибрано и учтено. А мама Ерануи была замечательным врачом-терапевтом, она болела с каждым своим подопечным, переживала за каждого пациента. Саак Мирзоевич и Ерануи Арменаковна принадлежали к тому дорогому, любимому поколению, которое пестовало и воспитывало нас, наше поколение, как и мои родители.

Папа Саак преподавал в ЕГУ, на факультете армянской филологии. Вот как пишет о нем его бывший студент, ставший впоследствии моим учителем армянского Ваган Вермишян.

«Голос и дикция у него были просто отменные. Прекрасный низкий баритон, красивое лицо, пронзительный взгляд, улыбка мудрого, уверенного в правоте всей прочитанной им лекции профессора, придавала ему особый шарм».

Ваган был отличником и стал так же, как Саак Мирзоевич, педагогом от Бога. Наши занятия на армянских курсах при Лазаревском институте — тогдашнем армянском постпредстве — были очень продуктивными. Это было счастливое вхождение в ауру родного языка, и за два месяца мы уже могли объясняться и понимать очень многое на родном языке. Счастливейшие времена!!! Но это были уже 90-ые.

А в 70-ые Саак Мирзоевич, строгий лектор и знаток Хачатура Абовяна, спрашивал у студентов: «Скажи-ка друг, как звали собаку Агаси?» (роман «Раны Армении». ) Араик как-то поинтересовался, зачем он задает такой, казалось бы, второстепенный вопрос. Отец ответил, что это стержень сюжета. И вправду, собака, имени у нее в романе нет, спасает жизнь Агаси. Так что этот вопрос сразу определял, читал ли студент роман или нет.

Вечерами они с отцом гуляли по Амиряна до площади Ленина (теперь это площадь Республики), обходили ее и о чем-то беседовали. О чем, Араик не говорил, может, не очень-то и помнил, но эти прогулки глубоко помнились, может звуки тех шагов были первыми точками в начертании Араиком будущей «эмоционально насыщенной когнитивной картой мозга». Прямо по Сарояну: Мужчины шагают, рассуждают о жизни, об истории Армении и в глубине души помнят, что дома их ждут милые и прекрасные женщины, они готовят что-то вкусное и скучают.

Сестры очень любили своего младшего братика, его смешные сладкие слюнки и трогательные первые шажки. С возрастом пришло, конечно, время муштровки и воспитания, а потом он почувствовал себя их защитником. Жили неприхотливо, все младшие дети спали с бабушкой Заруи в одной большой комнате. Сестры боялись темноты и могли среди ночи разбудить Араика и попросить принести воды. И что вы думаете — он приносил. Рассказывал, что мог с закрытыми глазами проделать путь от раковины и обратно. Учил сестер плавать, и они, держась за плечо Араика, могли доплыть аж до буя.

В десять лет Араик заболел коклюшем и мама, Ерануи Арменаковна, каждый день водила сына к реке. Они сидели на теплых камнях, было начало мая, слушали журчание быстротекущей Зангу, а напротив на том берегу высился храм Сурб Саркис, в котором мы в 1980-м году примем святое Крещение вместе с детьми, тоже в начале мая. (И снова совпадение). Араик тогда об этом, конечно, не знал.

Мама Ерануи была добрым ангелом семьи, всех лечила и сама назначала лекарства. Араик, когда был маленьким, считал свою маму самой красивой и ласковой и высматривал вокруг и проверял, и каждый раз убеждался в том, что да, его голубоглазая, улыбчивая мама самая лучшая, самая красивая!

Об этом вспоминал сам Араик, совсем недавно, в докладе, состоявшемся на конференции в Пущино. Помнишь, Араик джан, это была конференция, на которую мы приехали всей семьей и 10 дней жили в блаженных пределах Пущина. Ты ходил на пленарные заседания, делал доклады на научной школе, а потом присоединялся к нам на пляже и окунался в теплые мутные воды быстротекущей Оки, водный колорит, знакомый нам еще со времен детства наших детей. Анечке и Литочке в первый наш летний приезд в Пущино было соответственно два и четыре и они очень любили «бегать по водичке» или плюхаться в воду и сидеть на теплом мелководье часами. А окружающие ученые дамы с одобрением смотрели на эту картинку и говорили своим ученым мужам: «Смотри, как эти дети любят воду».

А потом пришло время, когда и наши внуки проделывали то же самое.

В тот день у тебя состоялся сорока-минутный доклад, и половину отведенного времени ты оставил на вопросы. Они и впрямь посыпались как из мешка, атмосфера научного задора всегда сопровождала твои доклады, могу засвидетельствовать. Вот и в этот раз было и обсуждение проблемы «черного ящика», и спор с Петей Брежестовским, как понимать теорему Геделя. Об этом, обо всем чуть позже. В данном случае хочу вспомнить, как ты обрадовался, когда вставший молодой сотрудник задорно объявил: «Ну, во-первых: моя мама тоже самая красивая».

— Вот-вот, это так, это же общее место, это тривиально…

Тут и я, правда молча, сидя на своем месте, вспомнила свою историю. Мы живем на даче, мама уехала на целый день в Москву варить варенье, а я, трех-четырех летняя, хожу, заламывая ручонки, и причитаю: «Где же моя мама с красивыми ноготками?» А когда подросла, прочитала у Исаакяна описание восточной красавицы: «Ее очей два сомкнутых луча Изогнуты как меч у палача». Все так, только моя мама была очень добрая и заботливая, как и все мамы.

Ерануи Арменаковна работала в Первой республиканской больнице, была настоящим врачом, врачом по призванию, болела с каждым своим пациентом и очень верила в силу медицины, в целительность лекарств. Вспоминается, как накануне твоего, Араик, прибытия в Москву, накануне твоего знаменательного приезда, перед началом нашей новой совместной жизни у тебя сильно поднялась температура и мама Еран вколола тебе изрядную дозу жаропонижающего, и разрешила ехать.

Помню, как я встречала тебя во Внуково. Весь самолет уже вышел, а тебя все нет. Я начала слегка волноваться. И тут выходишь ты — такой родной, и какой-то взъерошенный и торжественный — это ты старался соответствовать значительности момента.

— Знаешь, что я тебе привез?

— Ой, наверное, Лорку!

В короткий период ухаживания мы успели много переговорить, и я сказала, что люблю испанского поэта Гарсиа Лорку.

В ответ ты слегка удивленно покачал головой, а потом протянул мне маленький футляр, в котором лежало прелестное бриллиантовое колечко. Прямо как в Голливудских фильмах!

А Лорку потом мы вместе купили!

Приехали на Губкина, где тебя ждали мои родители и твой новый Дом, который потом мы укрепляли почти полвека.

Порадовались, посидели, как всегда у нас были гости. Тогда это был папин аспирант. Он за нас тоже порадовался. Часа через два мама как-то озабоченно посмотрела на тебя: «Что-то ты очень красный! Температуру не померяешь?»

Ахнули, дали жаропонижающее, отправили спать в мою однокомнатную. А я спала в гостиной, в большой квартире.

На следующий день пришла наша участковая врач Людмила Людвиговна из Академической поликлиники. Тогда это было просто и вольготно. Нашла у тебя ОРЗ и одобрила мой выбор. Ты ей понравился.

Валерий Самовольнов и Людмила Людвиговна были первыми, кто утвердил твое явление в нашем доме на Московской земле. Наша врач еще добавила: «Красивый у Машеньки жених»! Такие дела…

Первая встреча

А теперь о Драматургии нашей Первой Встречи в Доме на Губкина 7. Помню самую первую мизансцену. Мы сидим в креслах за нашим журнальным столиком и говорим о Христе. Да, да, мы в первый же день говорили о самом главном. О том периоде, когда он еще не начал проповедовать. Есть какие-то неподтвержденные факты, что Христос был в Индии и общался с йогами.

И сейчас в эти трагические дни не только насильственного начала, но и насильственного, похожего на спецоперацию, конца Карабахской войны, длившейся 44 дня, я молюсь и оплакиваю ушедших молодых героев, мальчиков — львят, и страшную потерю этого дивного монастыря Дадиванка, что попадет в руки вандалов, и я все время повторяю про себя: «Араик, как хорошо, что ты этого не видишь»…

Хорошо помню, как твое лицо взошло

и засияло предо мной, и между нами

пробежали такие волны, будто

без всяких слов мы уже заключили

какое-то тайное соглашение,

незримый договор двух душ.

***

Ровно за год до этой встречи я стала хозяйкой однокомнатной квартиры по левую сторону коридора от родительской. Там в первый год царствовала я и мои друзья, и друзья моих друзей. Калейдоскоп встреч и вечеринок, всякого рода. При переезде все коробки с буквой «О» отправлялись в мою квартирку, и я торжественно поясняла, что это значит «однокомнатная», а не «одинокая». И впрямь — одиночество мне не грозило. Мой оригинальный план состоял в том, что в моей квартире не должно было быть мебели: на полу должна лежать шкура, на стене напротив жить двухглавый Арарат, а я буду одна (или в компании) сидеть на этой шкуре, пить кофе и смотреть на Библейскую Гору… И какие дивные мысли и образы будут рождаться в моей голове…

Интересно, что кое-что состоялось. Мальчик-кларнетист принес такую шкуру и мы ее мыли, а потом сушили, повесив на балкон, и она несколько дней создавала легкую водяную завесу, струящуюся с шестого этажа, и наши соседи, вероятно, удивлялись: «Дождя нет, а капает»…

Мы были молоды и беззаботны и на наши вечера друзья приходили гроздьями. Иногда случались и литературные вечера. Так однажды Юля Григорян решила почитать нам Пушкина «Царь Никита и его 40 дочерей».

Некая доля «скабрезности» произведения (пример одного из озорных вывертов поэта), не нарушила почти академического прочтения и слушания. Аудитория была на высоте. А в особо рискованных местах выручал мой брат Левка, он что-то вопрошал, выкрикивал, Юля в конце концов замолчала и сказала, что она так не может далее декламировать. И тогда Левон миролюбиво предложил: «Хочешь, я проползу перед твоими ногами?» И уже приготовился это проделать. Градус был у всех на высоте. Тут Юлька рассмеялась и, слава Богу, не обиделась.

— Араик, помнишь, ты появился на таком вечере — через неделю после нашего знакомства. Мои подружки разъезжались, кто в Ереван, а кто в Ригу. Бархатное сердечко было разрезано пополам, символизируя мое страдающее сердце, и обе половинки, как значки прикреплены соответственно на грудь уезжающих жестокосердных подружек. Для них — Анечки — ереванки и Марочки — рижанки были приготовлены два кресла. Прошел уже год с нашего переезда, я остепенилась, а квартира приобрела жилой вид с мебелью.

И на одном из кресел торжественно восседал ты, нарушив весь замысел, вернее, придав вечеру дополнительный оттенок, тайный смысл которого прояснился впоследствии.

Но и тогда никто не протестовал: всем понравился новый, молодой и энергичный член нашей компании.

Лева так просто напророчил тебя, написав следующее четверостишие:

Мариам Михайловна Чайлахян,

Вы стали хозяйкой дома,

Но чтобы в душе не зарос бурьян

Желаю Вам Доброго гнома!

— У нас потом появился веселый игрушечный Дед Мороз, под названием «гномик Араик». Ты подарил мне его на первый Новый Год. Он был очень симпатичным с белыми усами и бородой.

В одном мгновенье видеть вечность, Огромный мир — в зерне песка, В единой горсти — бесконечность, И небо — в чашечке цветка

Уильям Блейк

***

Но это все будет потом…

А сейчас о том вечере, который, если бы дело происходило в пьесе, мог бы считаться завязкой всего сюжета, он и был «завязкой» всей нашей последующей жизни.

Начнем с маленькой прелюдии о нашем доме, во всей совокупности 14-и этажей.

Два верхних этажа нашего дома на Губкина 7 занимали гости из разных стран.

Это были научные командировки, иногда на несколько лет. В лифтах звучала разноязыкая речь и цвели улыбки нечаянных встреч. Причем сложилась даже некая градация: голливудская улыбка и выражение всяческого расположения были свойственны представителям из капиталистического мира. Если улыбались, но выражали сдержанную радость — это были гости из дружественного социалистического лагеря. А те, кто не улыбался и вообще… ну, вы уже поняли, это были свои, те, кто не тратил свои эмоции попусту и вполне искренне хмурился на неурядицы нашей жизни. Я не шучу и понимаю, под внешней неприветливостью может скрываться доброе сердце, но уж очень по душе мне приветливость. Немного перефразируя можно сказать: «Ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого, как приветливость!»

Семья индианки Мины жила над нами на 14-ом этаже. Мама и папа уже побывали в Индии. На этот раз папа поехал с мамой, и все прошло очень удачно. Мама там имела успех — она читала лекции об Армении, а папа показывал слайды. На севере Индии их сделали почетными гражданами города П. и надели на шею венки из живых цветов

И мама, встретив Мину в лифте, высказала свое тепло и восхищение: «О, Индия, чудесная страна!» И пригласила Мину к нам в гости. И молоденькая индианка восприняла приглашение всерьез, а не как знак вежливости, не как оборот речи и пришла чуть ли не на следующий день. Мы подружились, и она часто стала к нам наведываться.

«Когда смерть превратится

в Любовь — мы встретимся!»

***

Араик-джан, мы много раз на протяжении этих 45 лет вспоминали тот знаменательный день, тот необыкновенный вечер встречи. Кто же был тогда нашим свидетелем, нашими свидетелями? Я разделила бы этот момент на два основных действия. Первый — это момент самого знакомства.

Мина своим приятным говорком мило спросила, можно ли ей привести знакомого сотрудника из лаборатории, который интересуется йогой. Я как-то вскользь Мине упомянула о том, что немного занималась йогой в подпольной группе (таких в 70-ые было множество) и рассказала, как это мне помогло снять многие барьеры в моей жизни.

Я до сих пор удивляюсь и радуюсь, что йога помогла и на этот раз, и на нашу с тобой судьбу выпала такая удача — наша нежданная встреча. Как сказала однажды Ирочка-кошечка, друг моего брата Левы и его жены Иночки: «Араик», — прочувствованно сказала тогда Ирочка, — «тебе очень повезло!» Потом сделала паузу, посмотрела на меня и молвила: «Маша, тебе очень повезло!» И это истинная правда!

Что же должно было произойти, чтобы эта встреча состоялась?

Вечер, когда возникла параллельная вселенная

«Истинная любовь не способна

противостоять темноте мира».

Так ли это?

Итак, Мина привела в наш дом молодого симпатичного армянина, который интересовался йогой. Лицо у Мины было при этом хитрое-прехитрое; думаю, что идея познакомить двух армян с тем — а вдруг что-то выйдет, мелькала у нее в подсознании, где-то на заднем плане. Приход незнакомца меня не удивил, дом наш был открыт и каждый день он наполнялся гостями. И моя относительная незанятость (я была в аспирантуре) помогала установить распорядок моего дня в свободном режиме.

Через пять минут после прихода Мина сообщила, что ей надо вернуться домой.

— Мина, так не делают, — сурово проговорила, нет, прошипела я ей на ушко.

Она пообещала скоро вернуться. Она действительно вернулась, но уже с отцом — индусом средних лет, который приехал в Москву консультироваться по поводу коммунистического движения в Индийских широтах.

— Не говори, что я привела Араика, — тихо и быстро проговорила Мина.

Мы за это время уже поближе познакомились. Араик успел заявить, что он превосходно готовит кофе, и мы отведали две чашечки, а потом переместились в большую родительскую квартиру.

Мне сейчас помнится, что мы провели наедине не более сорока минут. Араик говорил, что он пришел в восторг, что у симпатичной девочки (это про меня) есть своя квартира… И какие воображаемые картины нашего будущего пронеслись в его мысленном взоре, остается только догадываться.

Тут пришла мама, обрадовалась, увидев симпатичного выходца из Армении, и торжественно пригласила на чай в соседнюю квартиру. Постепенно стол становился многолюдным. Пришла Наташа Рихтер, которая приехала в командировку из Питера и жила у нас. Мама и Папа дружили с семьей Рихтеров — Тер-Минасянов еще с Ленинградской голодной аспирантской молодости. Дочь знаменитого лингвиста Ерванда Галустовича Тер-Минасяна, а теперь еще и профессор энтомологии, тетя Грета, на лето всегда вывозила своих девочек Наташеньку и Верочку в Армению, чтобы знали язык и помнили места родные. И по дороге из Ленинграда в Ереван заскочила к нам на два часика, а оказалось на две недели. Так как сначала Наташа, а потом и сама тетя Грета заболели гриппом. Какое это было счастливое для меня время. Мама сразу наладила врачебный уход, Тоня отвечала за обеды, а папа, приходя с работы, рассказывал последние научные новости.

А мама и тетя Грета вспоминали свою Ереванскую молодость, жизнь в домике поэта Иоаннесяна в Эчмиадзине с его дочерьми и мамиными подругами. Они были ревнивы и говорили: «Что ты выходишь замуж за аспиранта, ты могла бы составить партию и выйти за наркома». Что было с наркомами в скором времени, вы уже, наверняка, представили, а папу они все вскорости полюбили и оценили.

Судьбы моих дорогих друзей — Верочки и Наташеньки сложились, в общем, счастливо. Они защищали диссертации, они создавали семьи. И мы посылали им в Ленинград, а потом в Питер поздравительные открытки и телеграммы. Иногда, встречаясь в Ленинграде или Москве, с удовольствием вспоминали те далекие две недели и жалели, что все проходит.

В свой первый приезд в Питер я жила у них на Пестеля 5, уютный уголок, совсем неподалеку дом, где жил в свое время Иосиф Бродский. Помню, как- то осталась одна, и вдруг позвонил молодой человек и попросил к телефону Наташу. И я как-то особенно настоятельно предлагала ему позвонить еще раз. Вернувшиеся домой девочки и тетя Грета никак не могли понять, кто же это мог бы быть. Голос нового знакомца. Потом этот молодой человек, Саша Козинцев, стал мужем Наташи. А этот эпизод вспоминался так: «Как Маша уговаривала Сашу не бросать Наташу».

Теперь же пришла очередь Наташи быть свидетелем нашего знакомства и присутствовать при первом посещении Араиком нашего дома. Сидим мы в количестве уже семи человек — звонок в дверь. Это, должно быть, Лева. Мама, как всегда, когда приходит сын — молодеет, чуть ли не подбегает к двери, наверняка следит, чтобы он помыл руки, а потом торжественно знакомит: «Это наш сын Левон».

Дальше рассказывает папа:

— Я протягиваю руку — и не нахожу плеча Араика, оглядываюсь и вижу, что молодой человек залез под стол. Пришлось его оттуда за чуб вытаскивать.

Я же помню, что Араик как-то покраснел, посерьезнел и монотонно, без энтузиазма, сказал: «Я Левона Михайловича хорошо знаю».

А Лева ничто же сумняшеся тут же спросил: «А ты что тут делаешь?»

И тут выяснилось, что именно Араик был членом той самой лаборатории, которую в Ереване создавал Левка, и кого он сам принимал на работу.

Ситуация абсолютно театральная (водевильная). Вспомнили, папа вспомнил, что Араик сказал: «Я занимаюсь памятью». Может что-то более конкретное, уже не помню. Мама переспросила, а папа ответил: «А чем занимается твой сын?» Ну, прямо в точку. Такие дела, такое прямо промыслительное совпадение, предначертанное стечение обстоятельств.

В общем, вечер прошел в теплой, дружественной обстановке. И каждая фраза имела — теперь в ретроспекции это особенно очевидно — имела почти сакральный смысл.

Папе Араик понравился, образованный, раскованный, с научной целеустремленностью. Еще и пиджак был какой-то необычный, папа раздумчиво сказал: «Репатриант, наверное».

И еще Араик сразу энергично высказался по поводу «Софьи Власьевны», и сразу почувствовался наш единомышленник, не приемлющий ложных постулатов.

Про маму и говорить нечего — она как бы сразу стала на сторону Араика.

Когда мы с подружкой, не помню уже по какому поводу, похихикали на его счет, мама как-то тихо, но твердо сказала: «Подожди, еще неизвестно, чем все это кончится»…

Наташа тогда мне ничего не сказала, но по тому широкому гостеприимству, которое нам примерно через год оказало все семейство во главе с Тетей Гретой, когда мы, вдвоем с Араиком, оставив годовалую Литочку на несколько дней, поехали в Питер просвежиться, было видно, что Араик одобрен дружественным семейством.

Мина чувствовала себя ангелом-соединителем. Думаю, что ее папа не очень понял ситуацию, но был рад новым межнациональным контактам и знакомству.

И только Левка не сдавал позиции.

Араик, вспоминая этот судьбоносный вечер, говорил, что он увидел в моих глазах мольбу о помощи: «Ты будто говорила: спаси меня!» А я помню, Араик джан, что ты сразу сказал: «Вы мне кого-то напоминаете!» Меткий глаз и мудрое сердце!

А уходя повторил: «Теперь я знаю, кого Вы мне напоминали!»

Но и это не все. Эмоциональный толчок дал живописный образ, хранящийся где-то в закоулках памяти (об этом потом Араик напишет в своей статье).

В детстве Араик любил рассматривать картинки из хранящегося дома, в библиотеке на Амиряна, шеститомника «Всемирной истории искусств». И тут сошлось — я напомнила «Святую Инессу» с картины испанского художника Хосе Рибера. Такие вот дела…

События развивались стремительно. Араик стал частым гостем в нашем доме. И уже примерно через неделю столкнулся с дядей Левой, мужем папиной младшей сестры тети Гани.

Мы все часть великой истории.

***

Был в нашем большом семейном клане замечательный Левон — Левон Ашотович Атанасян, муж папиной младшей сестры. Блестящий человек, красивый, мужественный. Врач-хирург от Бога. Не со всеми родственниками складываются свои отношения, с дядей Левой они у меня были. В общении с ним я впервые почувствовала силу врачебного внушения. У меня коленки всегда были в болячках, но эта была особенная. И я почему-то боялась столбняка — эта наслышанность и знание наполовину часто очень портит жизнь.

Но дядя Лева, улыбаясь, меня успокоил. От столбняка вылечиваются, правда, это не так просто, но сейчас возможно. Он, видимо добавил что-то еще, потому что я представила, как человек лежит три дня, вытянувшись (выгнувшись) на койке, как при гипнотическом сеансе, а потом поправляется. И еще спрашивала тогда про «новую» болезнь (с библейских времен существует, но я и моя подружка не знали) проказу.

— Ну, это только при очень близком личном контакте, — успокоил нас дядя Лева и на этот раз.

Дядя Лева воевал, попал в плен, там лечил всех — и наших, и немцев. За это, за то, что не застрелил себя, было такое указание от главнокомандующего-мясника: попавшим в плен убивать себя, дядя Лева был арестован, сидел в лагерях. Потом был сослан на север в Мураши. Все это я знаю от других. Я же общалась с ним в относительно спокойные 60-70-ые годы прошлого века. Он приглашал меня в консерваторию, в театр, и я чувствовала себя избранной, любимой племянницей. Именно дядя Лева как-то сказал: «Машенька живет неоцененной».

И, конечно, неслучайно, что он пришел к нам, когда у нас в гостях был тогда, далеко еще не в статусе жениха, мой будущий супруг. Дяде Леве он, видимо, приглянулся и, интуитивно почувствовав будущий сценарий событий, он решил проверить догадку и позвонил назавтра, чтобы пригласить меня в театр. «Меня уже пригласили, спасибо, дядя Лева». «Кто, тот молодой человек?» — «Да». — «Это хорошо», — обрадовался дядя.

«Тамара, Миша представьте, могло ли быть в прошлые времена, чтобы дочь переводчика художественной литературы и профессора не знала родной язык», — пенял он моим родителям. Он любил играть в нарды и называл себя Шахиншахом Нардистана. Дядя Лева купил в конце жизни дачу с участком, на котором посадил смешанный плодовый сад из яблонь и вишен, и назвал свой скромный домик и участок — виллой «Шарм». Его последнее письмо наполнено добрым юмором, оптимизмом и приглашением на эту знаменитую виллу «Шарм». Мы побывали там уже после ухода дяди Левы, (это было, когда дочь дяди Левы, моя сестра Наточка, устроила на даче его 100-летний юбилей). На месте плодовых деревьев там образовалась чудесная солнечная поляна. Наши мужчины гоняли на ней футбольный мяч и команда «старичков», куда входили Лева, Араик, кузен Рубик — все ученые мужи — выигрывала у более молодых, но видимо, неопытных.

У нас в семейном архиве сохранились два шутливых письма дяди Левы. Одно моим родителям, с которыми дядю Леву связывала полувековая дружба. А другое — нам с Араиком. Теперь это воспринимается, как дорогая реликвия, как знак благословения старшего поколения нам, вступающим в совместную жизнь.

Вилла «ШАРМ»

1 октября 1975 года.

Дорогие Тамара и Миша!

Покидая Ваш гостеприимный дом я каждый раз вспоминаю прекрасную Шехерезаду и жестокого Шахриара. Я напоминаю очень старую Шехерезаду — седую и лысую, а вы все — Шахриара. Мы готовы говорить всю ночь, так редко мы встречаемся, и о стольком хочется поговорить. Шехерезада всю ночь рассказывала Шахриару сказки, а с наступлением рассвета оканчивала очередную на самом интересном месте и в следующую ночь продолжала и так без конца. Конечно, меня не ждет утром казнь, и я прерываю свой рассказ раньше, но все же многое остается недосказанным. В этом году исполняется полувековой юбилей нашего знакомства и дружбы. Это ведь не мало! Сколькие ушли, не дождавшись этой даты, и сколько осталось нас? Конечно, надо встречаться чаще, но сколько препятствий на пути. Вы поклонники городского пейзажа, а я сельского. Написал письмо Г.Г. и думаю быть у них на следующей неделе. Возвращаясь от Вас, я думал о невероятной жестокости Маши, но об этом пишу ей.

Ваш Шахнардов

Дорогая Маша! Я не мог предположить, что в тебе может быть столько жестокости. Назад два года или около того, ты, объясняя мне как ехать к вам, указала на станцию метро «Октябрьская» и далее автобусом или троллейбусом. На самом же деле я экономлю каждый раз 40 минут, если буду пользоваться трамваем и станцией «Ленинский проспект». Да простит тебя Всемогущий! Махлас!

Известно ли тебе, что недавно, в Хельсинки, была конференция руководителей 35 стран по взаимному пониманию и смягчению отношений? Если это тебе известно, то ты, вместе с Араиком, можете свободно посетить виллу «ШАРМ», не боясь никаких репрессалий. Все это в прошлом, в дохельсинкский период жизни человечества. Пользуйтесь тем, что я еще жив и могу лично познакомить вас с восьмым чудом мира. Помимо того, если Араик, в отличие от твоего отца, умеет играть в нарды, то пусть он воспользуется возможностью скрестить оружие с самим Шахин Шахом Великого Нардистана. Я погружу его в такие глубины нардной нирваны, что он на всю жизнь сохранит нежнейшее чувство к этой изумительной игре, которой иногда, на Олимпе, занимался даже громовержец Зевс. Итак, смело в путь.

Обнимаю вас обоих,

Ваш Шахнардов

Тогда мы на виллу не поехали, гуляли по Москве, сходили на концерт.

А в декабре я отправилась в командировку от нашего Института Истории Естествознания и Техники (ИИЕТ) в Питер. Зимние прогулки по Питеру незабываемы, но мне особенно ярко запомнилось мое возвращение в Москву. Какие прекрасные розы подарил мне Араик при тогдашней встрече, прямо на вокзале!

Скажу сразу, я не поощряла ухаживаний, с королевским спокойствием принимала знаки внимания, как должное, и совсем не рассчитывала на счастливое окончание всей этой истории. У меня тогда было глубокое убеждение, не без оснований, исходящее из предыдущего опыта, что мне не судьба быть в счастливом браке. И когда Араик сделал мне признание, вскоре после моего приезда, я ответила, что не могу за него выйти. Я тогда решила все прекратить и уйти обратно в свою вольную, не обремененную обязательствами жизнь.

Помнится, как Араик хихикал тогда, ну когда уже все было решено, и мы были уже вместе.

— Я же тебе говорил о любви, а не о замужестве. А ты вон как все повернула!

Ну, это он, конечно, лукавил, я же понимала, что роман, развивающийся у всех на глазах, свернуть на свободную любовь не получится.

Но что-то у меня внутри защемило, и когда ты, Араик, позвонил мне через день, я сказала, что мне очень грустно, и что наша дружба может продолжиться.

В общем, добрый ангел и те феи, что оберегали нас, не дали свершиться расхождению. А тут на подходе был уже Новый 1975 год!

И также как в начале индианка Мина, снова вмешались друзья, повернув в нужное русло течение нашей жизни. Ведь именно после этого рождественского праздника окрепло обоюдное намерение связать жизнь, пожениться.

Болгары Рая и Саша — Рая, кажется, тоже была связана с Араиком по стажировке, пригласили нас на празднование Рождества 24 декабря в общежитие, что до сих пор стоит у Академического метро. Все прошло празднично, весело и символично. Брат Саши, симпатичный молодой человек, жаль не помню его имени, почувствовав наше притяжение и решив, вероятно, подтолкнуть нас к решению сказал, обращаясь ко мне: «Все замечательно, не надо ждать принца». Я, тоже улыбаясь, ответила: «А я и не жду». А про себя тогда подумала: «Уже нашла, и не просто принца, а целого короля.» Араик же, как раз из рода королевичей, недаром имя у него легендарное: «Такавор Ара-прекрасный» («такавор» — это «царь» по-армянски).

Есть люди, которые своим присутствием,

словно цветок, украшают жизнь.

Араик джан, ты из этой породы,

ты украсил своим присутствием

нашу жизнь: мою, нашей семьи, наших друзей…

***

Было уже где-то близко к полуночи, когда мы вернулись домой. Мы как раз подошли к тому моменту, когда Лева вытаскивал проигрыватель из моей квартиры.

— Мы идем к французам на верхний этаж праздновать Рождество, присоединяйтесь, — пригласил он нас.

На тринадцатом или четырнадцатом этаже, точно уже не помню, жила молодая семья из Франции. Они тоже приехали в научную командировку по приглашению друга Левы — Юры Аршавского. Лева, как всегда, был дедом Морозом и мы все вместе покружились с их маленькими очаровательными детьми вокруг елки и поздравили друг друга с Рождеством.

Потом мы с Араиком откланялись и, отпросившись у гостеприимных хозяев, поспешили в нашу, нет, еще только в мою, квартирку на посиделки за чашкой кофе.

— Ты заметила, Лева спросил, можно я возьму ваш проигрыватель?, — улыбаясь, спросил Араик.

Где-то под утро около 5 часов Лева зашел попрощаться и решительно проговорил:

— Араик, ты идешь? Давай поговорим…

— Нет, я еще побуду, — твердо ответил Араик.

Лева, наверное, как старший брат хотел выяснить намерения Араика. И подсознательно надеялся сохранить лабораторию. Он сказал как-то маме: «Араик уедет — и лаборатория развалится». Так и случилось, к сожалению. А мама тогда ответила: «Тебе что важней, лаборатория или счастье сестры?»

Надо ли говорить, что Лева впоследствии стал для Араика учителем и другом, и наставником, и просто названным старшим братом.

Различать вечное и преходящее, это тонкое умение. Главное — наполнить каждый шажок в жизни любовью. Кажется, Ницше говорил, что надо жить так, чтобы хотелось проживать свою жизнь снова и снова. И сейчас, вспоминая наши первые шаги в общей жизни с тобой, Араик, я проживаю все это снова и снова… (проживаю с любовью и нежностью. Какие же были славные, золотые времена).

И в моей душе, в моем сердце живет

эта радость памяти и она помогает мне

преодолевать боль утраты

Ты всегда рядом, дорогой наш Араик!

Араик, а как мы покупали елку и, заняв очередь на елочном базаре, прятались и согревались в подъезде генеральского дома, что у Академической, и как шаловливые детки тайком целовались. Как потом наряжали первую в нашей жизни елку. Но над нами висел твой отъезд, командировка кончилась, и ты уезжал встречать Новый Год домой, в Ереван. И еще надо было сообщить родителям о нашем решении пожениться. Предстояла разлука, первая в нашей жизни. Мы боялись, но верили, что все будет хорошо. А ведь нам предстояла борьба за нашу любовь, за наше будущее счастье…

И снова Карабах

Что протекает сейчас перед нашими глазами.

Как мне хочется рассказать тебе Араик джан, о том, что наболело за последние два месяца. В 90-ые, когда мне написалось: «И горечью заполнен рот. Опять весь мир нас предает», мы были вместе, было тоже страшно, но не сравнить с этими 44 днями. Это вероломное нападение Азербайджана, инициированное Турцией, снабженное израильскими беспилотниками и сирийскими боевиками было смертельно опасное, казалось, что они сметут не только Арцах (Карабах), но и саму Армению. Воевали совсем молодые неопытные ребята, и среди них наш Арсен. Осталось загадкой, почему не были задействованы отряды регулярной армии Армении и боевая техника, которую так и не пустили в действие. Все это дало бы возможность не подписывать позорное соглашение. Мир раскачался, с протестами выступили Франция, Бельгия, Италия, Австрия, США и другие. Некоторые правительственные организации разных Европейских стран приняли статус Карабаха-Арцаха, как независимую республику.

Теперь, как мне видится решение того, что произошло. Соглашение, конечно, надо хотя бы частично аннулировать. Надо признать, что это не война, а преступное нападение с запрещенными приемами — фосфатные бомбы, отравляющие всю экологию, землю, растение, все живое; ракеты с кассетными запрещенными бомбами, разрушающие дома и убивающие мирных людей. Бой шел на тотальное уничтожение, противники — жестокие наемники, накачанные наркотиками, шли как зомби, одни падали, на это не обращали внимания, вперед продвигалась следующая шеренга и они шли, шли, шли…

Хоть соглашение и было нелепым и грабительским — отдавали Шушу, Кельбаджарский район и Лачинского прохода оставлялось только 5 км, но слава Богу, что кровопролитие остановилось. Ложь и паника — не на фронтах, а в тылах сопровождала всю эту навязанную войну. А ребята, что воевали, проявляли чудеса смелости и силы духа. Потом началась эта свистопляска с митингами. Роль Путина не ясна. С одной стороны, он называет Азербайджан, да и Турцию стратегическими партнерами. А с другой, поддерживает Пашиняна и посылает русских миротворцев для удержания шаткого, но все же мира. Я вот думаю, может, он что-то пообещал Николо Пашиняну, (я имею ввиду, конечно, не деньги и подкуп, а, например, возврат Нахичевана. В будущем году истекает срок договора о его передаче Азербайджану). Потому что это молниеносное подписание без участия президента страны (он узнал все из газет) и консультации высших чинов из военных, было совершено странно и нелепо, будто окончание согласованной спецоперации. Кто-то махнул палочкой и вот тебе — подписано невероятное соглашение. Испугались, или что?

Но я не о том. Сейчас понятно, что с этим положением нельзя мириться, и что внутренние распри, предательства и страх надо оставить позади.

Была во времена Тиграна Второго Великая Армения. У нее всегда были храбрые герои, недальновидные дипломаты и предательские друзья, и кольцо врагов вокруг. Странно, что армяне вообще выжили, а не исчезли, как например шумеры или филистимляне. Армения сжималась, как шагреневая кожа, осталось совсем немного, но какой это дивный маленький кусочек земли, как мы славно побродили по нему всем семейством в 2019 году. И я очень надеюсь, что молодое поколение нашей семьи еще побродит.

Но для этого надо, чтобы маленький Арцах-Карабах, маленький христианский оплот, служил отправной точкой опоры. Помните, как у Архимеда: «Дайте мне точку опоры и я переверну мир».

Карабах должен стать той точкой опоры, оперевшись на которую (на то, что открылось миру в связи с этой беспрецендентной бойней, на это христианское мужественное начало) человечество найдет в себе силы создать на земле царство, подобное Царству Небесному.

Вот как в моем кратком пересказе звучит наставление или предсказание греческого афонского монаха, духовного светоча греческого народа 20-го века Паисия Святогорца. В 2015 году старец был причислен к лику святых.

Вот что он говорит:

«Наши враги — турки и им придется расплачиваться за то, что они натворили. Они заняли земли без Божьего Благословения и потому погибнут.

И государства, играющие решающую роль в мировой политике, отдадут Константинополь. Не потому, что нас любят, а потому что Бог устроит так, что будет выгодно, чтобы Константинополь стал греческим.

Подействуют духовные законы.

Сегодня ради турок европейцы создают независимые государства с мусульманским населением (Босния, Герцеговина).

А в будущем разделят и саму Турцию, восстанут курды и армяне, и европейцы потребуют признать независимость и права этих народов на самоопределение. Они скажут Турции: «Мы вам сделали одолжение — теперь подобным образом должны курды и армяне получить независимость». Так «благородно» разделят на части Турцию.

Константинополь возьмем назад, но не мы сами (без непосредственного участия Греции).

Из-за того, что опустилось большинство нашей молодежи, мы не способны на такое. Однако Бог устроит так, что другие возьмут город и отдадут его нам».

Вот что значит видеть историю в ее духовном измерении.

Жаль только, Араик джан, что мы с тобой этого не увидим.

История Большого Дома Базика

Запись по докладу, сделанному Араиком на вечере, посвященном 100-летию со дня геноцида армян в Турции. (Литмузей в Трубниковском переулке).

По-армянски, на слух, звучит очень поэтично, поэтому я написал по-армянски «Բազկե Մեծ Տան Պատմությունը», 1915 թ». Имя нашего прадеда Базик, который дал начало фамилии всего рода — Базикян. И моя фамилия была бы Базикян, но папа был литератором, по традиции взял псевдоним, выкинул две буквы «ик» и стал Базяном. Я очень гордился, что у меня очень редкая фамилия Базян, а потом оказалось половина Нагорного Карабаха — Базяны. Название «Большой дом Базика» возникло потому, что все родные и двоюродные братья Деда жили вместе со своими семьями. Жили они в Шатахе, это в Васпуракане, уезд Ванского вилайета, Ванской области. Село в котором жили мои предки в 1915 г. назывался Чhнук.

Мой замечательный дед Мирзо. Именно благодаря ему вы можете меня лицезреть. Деда в селе звали Базке Мирзо, что означало большое уважение, и дед имел большой авторитет в своем селе. У деда было 7 братьев, родных и двоюродных и они со своими семьями все жили вместе. Бабушка рассказывала, что у них было более 300 баранов и 10 коров. Они возделывали землю, сажали зерновые и у них были большие виноградники.

Дед Мирзо был главным героем рассказов бабушки. Ну, он был самым красивым мужчиной, как считала бабушка. Он и вправду был красив. Он лучше всех танцевал. Был ведущим в мужских и смешанных армянских хороводных танцах. Это рассказывали мне и другие родственники. Дед замечательно стрелял. У него было ружье Мосина. Большую портняжную иглу, 10 — 15 см длиной и 1—2 мм в диаметре он сбивал с камня пулей, с 30 шагов. Я в это верю, так как оказалось, что это генетически передаваемый признак. Я тоже хорошо стреляю, но меня никто никогда не учил. Где то в 30 лет, когда я был офицером запаса, меня на пару дней взяли на сборы и повезли на стрельбище. Дали в руки автомат Калашникова, обойму с 12 патронами, посадили паренька, солдата, рядом, чтобы он регистрировал мои результаты. Из 12 патронов я потратил 8. Как обычно говорят «подавил пулемет, уложил дощатые фигуры противника на 300 и 800 метров».

— Здорово, — сказал солдатик, — тебя живым не возьмут.

— Ну, утешил, — ответил я.

Но самое главное, что говорила бабушка, это то, что мой дед организовал 25 — 30 вооруженных людей, из которых семеро были его братьями, для защиты и охраны большого обоза, с которым они вышли на дороги репатриации. Фотография деда выделена из группового снимка: 25 — 30 вооруженных людей сидели и стояли сзади деда. Это была не наша фотография. Папа ее принес домой и на следующий день отнес фотографу, а затем вернул хозяину. У нас не было ни одной фотографии деда Мирзо. Эта единственная фотография с ним была сделана в горах среди камней. Очень жалко, что папа не снял копию всей фотографии. Как то, в начале 90 годов, к нам домой пришел парень, не помню, как его зовут и не помню, кто его привел. Но он посмотрел на фотографию деда, которая висела на стене и сказал:

— А, значит, ты внук фидаина. Фидаины — это члены добровольческих отрядов, которые в 1915 году воевали с турками, чтобы не быть полностью уничтоженными.

Вообще я мало что помнил из рассказов бабушки, и всем рассказывал, в том числе и Григорию Соломоновичу, что дед хорошо стрелял, у него было 7 братьев и они спасли в 1915 году всю семью от уничтожения. Когда Гриша сказал мне, что нужно рассказать всю эту историю моей семьи, я сел и начал вспоминать.

Все-таки память потрясающая вещь. Это моя прямая специальность, я этим занимаюсь более 40 лет и не перестаю удивляться способностям мозга. Слово цепляется за слово, образ за образ, и начинаешь воспроизводить то, что казалось тебе давно забытым.

Бабушка говорила, что дед Мирзо организовал оборону обоза, который шел по дорогам репатриации. Я был маленький и естественно всему верил, что говорили взрослые. Но специально вспоминая рассказы бабушки, я вспомнил, что в середине 50-х годов, к бабушке пришел пожилой человек, который казался гораздо старше бабушки. Он еле передвигался и пришел с сопровождающим. Я тут рядом играл и вдруг слышу от бабушки слова глубокого уважения и пиетета. Мой папа долгие годы был деканом филфака и к нам приходили в гости очень много уважаемых людей: известные поэты и писатели, ученые, академики. Бабушка всех радушно принимала, относилась ко всем уважительно, но с достоинством, без каких-то особых вещей. А тут ее реакция меня очень удивила. Я улучшил момент и спросил:

— Тат, это кто?

Бабушка ответила коротко:

— Он с Родины, шел с нами в одной колонне.

В некий момент, когда бабушка вышла из комнаты, он сказал своему спутнику:

— Ее муж спас всех нас.

Моя бабушка Заруи. На Шатахском диалекте ее звали Зардар, что означает «украшение», а мой старший брат иногда, в шутку, звал ее Зара Карповна. У бабушки родились 7 сыновей, но 6 умерли еще в младенчестве, едва дожив до 2 — 3 лет. Выжил только мой папа, единственный сын.

Бабушкино улыбающееся лицо на фотографии, она держит на руках свою старшую правнучку, мою племянницу Асмик (в переводе Жасмин). На ней надет передник. На этом переднике спереди был большой карман. И в детстве, проходя рядом, я всегда залезал в этот карман. Бабушка это поощряла, она считала, что я плохо ем, и держала там или сухофрукты или конфеты, или печенье. Все это прекратилось, когда моим племянницам стало 2 — 3 года. Она хватала меня за руку и говорила: «Ты взрослый парень, оставь детям». И правда, мне было уже 13 — 14 лет.

Мою вторую бабушку, мамину маму, звали Антарам, что означает «неувядающая». У бабушки Антарам было четверо детей, старшая — мама, и только мама прошла по дорогам беженцев. В 1915 году маме было два года. Она родилась в Карсе. Это известный город, его отвоевал Генерал Андраник, разгромив турецкую армию в Сардарабатской битве (21—28 мая 1918 года). А затем, в 1921 году, Ленин подарил его обратно туркам, заодно и Арарат. В 1915 году город был у турок и армян депортировали оттуда.

К сожалению, эта моя бабушка жила у младшего сына в Ленинакане и очень редко приезжала к нам. Поэтому я практически не знаю историю их исхода из Карса. Знаю только, что они жили в Ленинакане, и деда Арменака в 1928 году арестовали как кулака, и он погиб в лагерях.

Мой папа, Саак Мирзоевич Базян, был профессором Ереванского Госуниверситета. Долгие годы был зав. кафедрой армянской литературы, и деканом филологического факультета Университета.

Моя мама Ерануи Арменаковна Григорян, была врачом — терапевтом.

Отец рассказывал, что Дед участвовал в обороне Вана. Бои проходили в основном в городе Ване с 19 апреля по 16 мая, когда осаду города сняли русские войска, под командованием генерала Юденича, и армянские добровольческие отряды, под командованием Андраника. Стрелковой бригадой командовал генерал Назарбеков, а батальоном 8-го полка и добровольческим отрядом Андраника командовал полковник Джебашвили. Позже он писал: «Дружинники вели себя превыше похвалы. В их действиях было замечено мною полное презрение к смерти».

Как вспоминал Назарбеков, «я видел в бинокль с горы, как дружинники во главе с Андраником, осыпаемые турецкими пулями, лихо двинулись в атаку, пригнувшись к земле и почти все почему-то без папах. Турки не выдержали такого напора и очистили деревню Барчитлы… В заключение могу сказать, что эта молодецкая атака и занятие деревни Барчитлы на фланге турок имели значительное влияние на общий ход Дильманского боя…»

Я думаю, что дед не стал дожидаться пока придет регулярная турецкая армия, придет в его родной Шатах и заставит их уехать. В этом случае, они отделяли мужчин и уводили на тяжелые работы, где их убивали или они сами погибали. Женщин, детей, стариков или сгоняли в пустыни или сразу убивали.

Зная все это дед организовал жителей деревни. Дом Базика (Базке Тун) собрал все самое необходимое и загрузил на телеги, запряженные волами и лошадьми. Маленьких детей, в том числе моего трехлетнего отца, привязали к спинам лошадей и вышли по направлению на Багдад, это была одна из дорог репатриации. Надо было идти около 800 км, дорога предстояла длиной в несколько месяцев и надо было запастись едой.

Какую еду они взяли? Во-первых, лаваш, его пекут очень много, кладут один лист на другой и высушивают. В таком сухом состоянии, лаваш сохраняется несколько месяцев. Когда нужно, берут несколько листов лаваша, кладут на мокрое полотенце, немножко смачивают каждый лист и дальше накрывают мокрым полотенцем. Через 10 — 15 минут лаваш становится мягким.

Помню, как бабушка, уже в Ереване делала сильный солевой раствор, почти насыщенный раствор соли и держала в этой воде брынзу или другие сорта белого сыра. В таком растворе сыр сохранялся тоже несколько месяцев. Они взяли с собой несколько больших глиняных широкогорлых сосудов с солевым раствором и сыром.

У армян есть два вида сыро-вяленного мяса, которые сохраняются очень долго, так как туда добавляют острые приправы. Это бастурма и мясной суджух. Это мясо может сохраняться около года и даже дольше.

Но, кроме того, длительно сохраняемой, высококалорийной и очень вкусной едой является сладкий суджух, по-грузински чучхела. Но от чучхелы, особенно Шатахской, сладкий суджух, отличается тем, что делается из двух цельных половинок грецкого ореха. Однажды бабушка сделала это лакомство и в Ереване. Мы дети стояли тут же рядом, потому что если при нанизывании на нитку, хоть маленький кусок от ореха откалывался, бабушка говорила: «этот не годится» — и давала нам. Потом из винограда делают дошаб. Свежий виноградный сок выпаривают и концентрируют, добавляют туда муку и варят. Получается очень сладкая и очень густая смесь. Орехи, нанизанные на нитку, макают туда так, чтобы не оставалось никаких пустот. И сушат в висячем состоянии. После недельной сушки, макают в дошаб во второй раз и основательно высушивают. Получается очень питательная и очень вкусная вещь. Сладкий суджух размером в 15 — 20 см. держит человека полдня. Но на этот суджух можно здорово подсесть. Вот после того, как бабушка один раз макнула нитку с орехами в дошаб и повесила сушиться, эти «висюльки» не прожили даже недели. Мы дети все это, не снимая, съели. Бабушка даже обиделась: «Такая кропотливая работа, а вы даже не дали довести до конца. Больше не буду делать». И правда, больше не делала. А зачем? Его можно было купить теперь в магазине, и до сих пор покупают, даже в Москве.

В этих телегах, кроме еды, были запасные ружья и патроны. Почему мужчины были так здорово вооружены? Потому, что геноцид начался не в 1915 году. Например, уничтожением армян всерьез занимался султан Абдул Гамид II. После поражения в Балканской войне, в 1894 — 1896 гг., с санкции турецкого правительства, турки и курды с поразительной жестокостью уничтожили огромное число армян, около 300 тысяч человек в Эрзеруме, Сасуне и Урфе. Поэтому люди были вооружены, чтобы в случае чего дать отпор. И вот это оружие пригодилось для обороны обоза, идущего в Багдад.

Бабушка рассказывала, что вся дорога до Багдада была усыпана Васпураканскими женскими поясами, набитыми турецкими золотыми монетами и вообще золотом. Васпураканский женский пояс — это широкая и полая лента, длиной в 1,5 — 2 метра, которую женщины обматывали вокруг своей талии, и в них можно было хранить золото и драгоценности. Сначала, брали с собой накопленное богатство, потому, что это было символом их хорошей и счастливой жизни, потом все это выбрасывали, потому что на трудных дорогах репатриации это превратилось в обузу.

— А у вас разве не было накоплений, — спрашивали мы бабушку.

— Было, — отвечала она, — но дед Мирзо запретил брать с собой.

— Надо вывести детей и вообще выжить, не до золота — сказал дед.

Вот за этим золотом и охотились лихие люди. Могли просто подойти и ограбить, убить того, кто сопротивлялся. Если не было золота, брали еду, быков, лошадей и все, что можно было продать. Все это делалось с поощрения турецкого государства. Но ни один разбойник не сумел подойти к обозу, который охранялся 25 — 30 вооруженными людьми, ближе прицельного ружейного выстрела. Только один раз, когда напал довольно большой отряд и началась перестрелка, вдруг из кустов совсем рядом с папиным конем, выскочил спрятавшийся там человек. Кинулся к коню и уже протянул руку, чтобы схватить под уздцы, бабушка в ужасе смотрела на него. Тут грянул выстрел и он упал, бабушка схватила малыша и убежала. Я думаю, что она даже не видела кто стрелял, мы и не спрашивали, заранее зная ответ. Они шли днем, а ночью ложились спать. При этом выставляли дозорных, которые сменяли друг друга.

Так они дошли до Багдада, не потеряв ни одного человека. А по дороге, рассказывала бабушка, было много холмиков и холмов с самодельными крестами. В Багдаде французы начали им помогать и давали еду, например, сыр с плесенью, «а мы все это выбрасывали», рассказывала бабушка. Однажды у брата деда Мирзо поднялась температура и он попросил: «Какос джан, кинь этот сыр в соленую воду, я поем». Какос — это сокращенное имя отца бабушки, полное имя — Киракос. По-русски это звучит, как скажем, Петровна. Бабушка рассказывала, что она сделала особую круто подсоленную воду, выкинула всю плесень, а в воду бросила оставшуюся бело-желтоватую часть. На следующий день брат деда съел этот сыр. Никто не знает, какой он был на вкус. Потому что никто другой не притронулся к этому заплесневелому сыру.

Вообще семья была очень спаяна и все поддерживали друг друга. Я помню двоюродного брата отца, дядю Базика, его назвали как прадеда. Помню, он раз в 2 — 3 месяца приезжал к нам домой, привозил лаваш и бочонок домашнего вина. Несмотря на то, что наша семья в этом не нуждалась. Но это все началось во время войны. Дядя Базик отрывал этот лаваш и вино от себя и приносил нам. Причем в войну транспорт не ходил, а от его села Кахрцрашен до Еревана было 30 км. Он весь этот путь проходил пешком. Вот это пример преданности и самоотверженности.

Из Багдада часть семьи уехала в Европу, а часть пришла в восточную Армению, в Арташатский район, село Кахцрашен. В 1918 — 1919 году, деду вместе со всеми сделали прививку. После укола Дед получил заражение крови и вскорости умер, в возрасте 38 — 40 лет.

Вот так закончилась жизнь моего замечательного деда Мирзо, который спас всю свою патриархальную семью и не только ее, а еще семьи многих друзей и соседей.

А. С. Базян

Продолжение нашей семейной истории

Испытание разлукой

Араик еще инициировал приезд в январе своего папы Саака и старшей сестры Саануш. Произошло знакомство, был приятный вечер и подтверждение брачного предложения со стороны родных Араика. Так легализовалось наше желание быть вместе. Потом они все уехали, и наступило затишье.

Что мы делали в это трудное для нас время… Араик вспоминал, что друг еще школьных времен Самвел спрашивал: «Звонишь, письма пишешь, а телеграммы почему не шлешь?!» Интернета не было, и мы обходились этими старыми способами общения.

А я тоже писала, тоже звонила, причем, как вспоминают подружки, чтобы не вызвать ревность старшей Саануш — звонили они и спрашивали Араика разными незнакомыми голосами. В той семье она играла роль тормоза и охладителя той общей жизнерадостной эйфории, в которой находились мы и наши близкие. Мы с Саануш потом стали друзьями, но тогда ей очень не хотелось, чтобы брат уезжал, ей было спокойнее, когда он был рядом. Я ее вполне понимаю. И даже немного удивляюсь, что родители сумели отпустить Араика так далеко от себя. На то, наверное, и родительская любовь, самоотверженная, желающая счастья своему чаду.

Как-то так повернулось, что надо было подождать, проявить выдержку и терпение. (Помните, чем это кончилось у Наташи Ростовой и Андрея Болконского, когда семья решила на год отложить свадьбу?) Тогда я об этой параллели не думала, а просто погрустнела и находилась в смиренном ожидании.

Однажды, это было уже где-то в феврале, моя подруга Марочка Шлифер, близкий мне человек по духу, литературным устремлениям и свидетель вхождения Араика в наш круг, спросила:

— Ну как у вас продвигаются ваши отношения?

— А мы решили подождать!

Я ответила бодро, не позволив себе никаких иных модуляций.

Но, то ли Марочка услышала мою горечь, то ли сталкивалась с такими ситуациями, она грустно усмехнулась и сказала:

— Ого, тогда ты его потеряешь…

И я услышала и подумала, что это так и будет. И грустно сказала по телефону Араику, что, наверное, у нас ничего не получится. И я готовилась уже принять эту разлуку без счастливого конца, и хотела спрятаться от всех ненадолго где-нибудь на природе. Звенигород для этого вполне бы подошел. Но судьба решила иначе. Судьба в лице Араика. Он прилетел на следующий день. Мне, конечно, досталось от моих родителей, что я срываю молодого человека и нарушаю его планы. Но тогда, и с тех пор всегда, планы у нас были общими. Мы побежали в ЗАГС. Заветное число 30 апреля замаячило на горизонте.

Надеюсь, Араик джан, что ты не был бы против, и я помещу наши наивные первые письма (ты их потом назвал глупыми, но это не так). Это часть нашей истории, и наше чудное, нежное начало. Пусть их и немножко смешно читать.

Письмо первое

Маш джан, милая! Наконец-то, сегодня получил твое письмо. Интересно, сам вид его меня очень тронул и взволновал. Я очень долго смотрел на него и не смел распечатать. У меня очень больно сжалось сердце, и я еще сильнее почувствовал, что между нами лежит большое расстояние. Боюсь даже представить, что было бы, если бы не телефон. Я сейчас слишком переполнен и не уверен, что получится стройное изложение моих чувств. Я тебе немножко завидую, у тебя огромный дар писать между строк. Пишу это потому, что никогда в жизни не получал такого нежного и грустного письма. Извини, Маш джан, я несколько раз прочел твое письмо и вдруг увидел за ним человека с протянутыми ко мне руками. Я вспомнил твои глаза и смиренно склоняюсь перед ними. Хорошо, что ты меня не видишь в этот момент, когда я пишу тебе это письмо. Знаешь, Маш джан, прочитав твое письмо я понял, что я тебя очень плохо знаю. Я увидел тебя совершенно другую и новую, но еще более родную, близкую и любимую. Ты не представляешь, какая у тебя глубокая и нежная натура. Тебе ниспослан огромный дар творца, но он у тебя лежит под толстым слоем пепла. Может я повторяюсь, Маш джан, но за дарованное надо бороться, надо бороться за свою натуру, не отступать ни на шаг, быть уверенным, что ты прав и что это твоя судьба. Может, это немножко эгоистично, но я очень хочу, чтобы всю твою глубину познал бы только я.

Большое спасибо Санта Клаусу за пожелание. Но мне кажется, что мне будет ниспослана милость великих вещей, если я до конца проникнусь самым прекрасным творением всемогущего Творца — твоей Душой. Твои диапозитивы очень хороши, особенно тот, что на фоне осеннего леса. Он вызывает у меня такое чувство, как будто я смотрю на произведение искусства. Он очень дополняет твое письмо, или письмо дополняет его, я точно не знаю. Он очень свойственен твоей натуре, а второй немножко нет. Там немножко несвойственное тебе выражение лица. Но мне кажется, что оно больше говорит о недовольстве собой и усталости. Все-таки, Маш джан, писать я не умею. Опять не смог передать даже часть того, что во мне творится. Извини за слишком частое употребление местоимения «Я».

С нетерпением жду встречи с тобой.

Целую, обнимаю, люблю

Араик

Письмо второе (16 февраля 1975)

Араик-джан! Хочу написать тебе, что после твоего письма нахожусь в каком-то состоянии плоскостного оптимизма. Потерялись оттенки и светотени, как в далеком восторженном детстве — сплошной ослепительный блеск и белый щедрый свет. Только молю Бога о том, чтобы подольше продолжалась Его и твоя Щедрость.

«Пока еще хватает щедрости и огня,

Дай же ты всем понемногу

и не забудь про меня».

Это молитва «зеленоглазому богу» из песни Булата Окуджавы. Я молюсь по-христиански, но во имя языческой радости, во имя праздника, ожидаемого с детства. Если мне в полную меру была отпущена горечь «несбывшегося», то сегодня (нет, вчера, сегодня уже 17-ое), я была по-детски, без отягощений, которое время создает в нашем сознании, была счастлива.

Сегодня ко мне пришло «сбывшееся»…

Милый, родной Араик, когда (если это случится), мы будем совсем близки и коленкоровый запах новизны и неожиданности пройдет, этот запах поселится в душе. Как-то я в шутку назвала ноябрьские праздники, вторя Хемингуэевской фразе — «праздником, который всегда с тобой» (только у Хемингуэя это было сияние парижской жизни, а для нас — подневольное празднование революционных дат., прим. ред.) Сейчас, безо всякой иронии и вполне ощущая степень сказанного, могу повторить — это и вправду будет «праздником, который всегда с нами», наша общая жизнь и любовь.

Араик, если бы ты видел, какой сегодня был снег, такой, наверное, бывает только высоко-высоко в горах — чистый, белый и нездешний. А солнце светило, грело, электризовало все и всех вокруг. Я визжала внутри от радости, и мне хотелось всех расцеловать, это был какой-то апофеоз восторженности, почти спазм радости и энергии. Ты высвободил во мне дремавшую язычницу, но я все же не обращусь в нее совсем, тебе бы самому это не очень понравилось, ведь мужчины любят в женщине тихую грусть и смирение. Мои духовные и душевные испытания дали мне это, я смогу лишь возродить в себе ощущение собственного «Я», вычлениться из всепоглощающего и умиротворяющего христианства (на самом деле я тогда еще не знала, что это такое — подлинное христианство).

Ты пишешь, что только со мной сможешь достигнуть желаемого, а я смогу достигнуть своего «дня преображения» только, когда насыщусь нашим обоюдным: «Я тебя люблю».

Я тебя люблю, Араик…

Я не стесняюсь это повторять, и я хочу, чтобы ты знал эти повторения, эти слова, они каждый раз звучат чуточку сильнее, чуточку правдивее и чуточку радостнее, для меня, по крайней мере. Я настолько живу в этом, что прекратись все, оборвись — для меня это было бы не лишним ударом, а полным, уничтожающим крушением.

Это настолько страшно, что я даже боюсь высказать свою боязнь.

В общем, пусть сбудется, пусть нам будет суждено счастье, ведь иногда и такое случается.

Люблю, жду, целую.

Маша

Письмо третье.

18 февраля 1975г.

Араик джан!

Я так и знала, что у меня будет сильнейшая реакция на мой беспочвенный оптимизм.

Когда я сегодня ехала с концерта, то увидела сквозь замерзшее окно трамвая молодых мужчину и женщину. Сыпал снег прямо на поднятые вверх лица, на нос, губы, а они прижались друг к другу и целовались, целовались… И мне вдруг так горестно стало, показалось, что нас обкрадывают, что то тонкое и нежное, что родилось между нами, слишком беспощадно подвергается рациональному испытанию.

И если мы уже в самом начале не подчиняемся волнующему и властному чувству, а выдвигаем на первый план дела, интересы близких, имеем ли мы право на соединение, на высокую или неуловимую честь называться влюбленными.

Что выше: долг перед другими или перед самим собой? Кто знает? Этот вопрос до сих пор так никто и не решил. Спекулятивность мысли позволяет выворачивать его каждый раз на свой лад и в своих интересах. Ты меня слышишь?! Я делаю последнюю попытку в бессильной борьбе с разлукой и умолкаю. Пусть время и события все решают за нас.

Я хочу видеть, как ты улыбаешься, как со вкусом произносишь слова, как прячешь мою руку в своей и внутренне успокаиваешься.

Мы сейчас живем так, как будто ничего не произошло, у каждого своя линия жизни, свой путь, своя работа и свой ритм отдыха.

Любовь — это труд и основное дело жизни, для меня это звучит вполне серьезно.

Араик, мы действительно поменялись ролями. Ты говорил, ты верил в счастье, и я услышала тебя, ты оказался проницательней и чутче и услышал то, что еще только могло быть. А теперь ты услышь меня, очень прошу: слушай!

Каждый день, каждый час надо бороться за это услышанное счастье, за возможность и необходимость быть вместе; и стоит только поверить в иные рассуждения — мы можем потерять друг друга…

Я хочу быть рядом, чтобы время работало на нас и не стучало в сердце разлукой, а отсчитывало счастливые часы единения.

Араик джан, ты меня понимаешь?

Надеюсь на это, жду, целую. Маша

p.s. Я очень надеюсь, Араик-джан, что ты придумаешь какой-нибудь выход, чтобы сократить и умерить наши обоюдные страдания.

Я всегда верила в конструктивизм мужского мышления. Я верю в твою любовь.

О психофизиологии влечения и о духовности

В основе сексуального взаимного влечения мужчины и женщины лежит половой инстинкт. При половом созревании возникает половая мотивация. Половая мотивация вызывает поисковую деятельность и является таким состоянием, при котором организм реагирует специфической психофизиологической реакцией на внешний образ. Порой эта реакция может быть настолько бурной, что состояние влюбленности становится схожим с эйфорическим, трансовым, или наркотическим состоянием.

Известно, что наркотическое состояние может вызывать неадекватное восприятие внешнего образа, вплоть до иллюзий и галлюцинаций. Состояние влюбленности сходно с эйфорическим, трансовым или наркотическим состоянием именно тем, что также может вызывать неадекватное восприятие внешнего образа, например, его идеализацию, или игнорирование недостатков, даже чисто внешних.
По своему накалу чувство влюбленности очень сильно и многогранно. Чувство влюбленности и состояния, формирующие его, требуют практически немедленного выхода, или немедленного проявления. Скорее всего, эти состояния и являются внутренним стимулом для творчества и проявляются как вдохновение. Это вдохновение является одной из разновидностей эйфорических или трансовых состояний, вызванных влюбленностью. Этому вдохновению мы в большой степени и обязаны существованию любовной лирики в поэзии.
Духовное проявление чувств является таким же сильным (если не более) фактором вызова ответной реакции на свои чувства, как и внешний образ. Под влиянием духовного фактора человек может пренебрегать внешними недостатками или игнорировать их.
По мере взросления и приобретения личного опыта у человека формируется внутренний идеал, который представляет собой неосознанный комплекс духовного и физического образов. Совпадение внешнего облика и духовности объекта с внутренним идеалом приводит к возникновению наиболее стабильных и длительных отношений между мужчиной и женщиной. Тут, конечно, не может быть аксиом. Иногда влечение может быть настолько сильным, что человек пренебрегает своим внутренним идеалом. В других случаях внутренний идеал может претерпевать значительные изменения.
Интересно, что чисто научное постижение двойственности человеческой природы имеет свою литературную аналогию. Вот как задолго до нас Данте и Фома Аквинский представляли себе «механизм» любви. Душа человека наблюдает внешний мир, «наружные образы». Эти образы западают в душу, проникают в нее, и душа созерцает их в себе. Среди них есть такие, которые «пленяют» ее, и это плененье — особая тяга к таким образам и есть любовь.
Когда оно подкреплено «наслаждением» от любимого образа, в душе рождается «желанье», «духовный взлет», порыв к «обладанью» любимым существом. Как говорил поэт:

Как пламень кверху устремлен,
И первое из свойств его взлетание…
Так душу пленную стремит желанье,
Духовный взлет, стихая лишь тогда,
Когда она вступает в обладанье.

Подтверждение мысли о бессильности контроля над чувствами мы находим в романе Роберта Элли «Последнее танго в Париже». Еще более значительно и наглядно эти проблемы представлены в одноименном фильме Бернардо Бертолуччи. Главный герой Поль оказывается загадочно притягательным для зрителя. Загадочная притягательность героя, его «отрицательное» обаяние спровоцировано его неоднозначным психическим состоянием, которое можно охарактеризовать, как садо-мазохистический комплекс, причем даже не пограничной формы. Садо-мазохистические наклонности наиболее выразительно проявляются на эротическом фоне, поэтому интимные сцены фильма представлены довольно откровенно, чтобы, по возможности, полнее раскрыть именно психический образ героя. Причем, несмотря на свои садо-мазохистические наклонности, герой вызывает сочувствие.
Показан человек, попавший в капкан собственных страстей. Это состояние становится вдвойне мучительным из-за того, что отгораживает героя от окружающих его людей и мира и ввергает в одиночество. Психическое состояние Поля порождено жестоким личным жизненным опытом. Самым ярким воспоминанием детства, по словам героя, является образ пьяницы отца, который систематически унижал самолюбие мальчика. Линия сын-отец указывает на генетическую склонность Поля к приобретению садо-мазохистического комплекса и полностью снимает ответственность с него.
Общение с таким человеком как Поль и, особенно, чувства, питаемые к нему, превращают жизнь других героев в ад. В этом произведении сопоставляются образы двух женщин: жены Поля — Розы, покончившей жизнь самоубийством, и Джин — основной действующей героини, которая находится в интимных отношениях с Полем. Конечно же, Поль создает тяжелую психическую ситуацию для обеих женщин. Будучи близки с ним, обе женщины не в состоянии преодолеть одиночества Поля, что усиливает ощущение их собственного одиночества и ненужности. Джин начинает казаться, что ее только используют, и она, даже, срывается и бросает обвинения в лицо Тому, человеку, который искренне ею восхищается.
Обе женщины пытаются вырваться из этого кошмара. Естественно, Розе намного сложнее, так как она в течение пяти лет была женой Поля, любила его и не смогла избавиться от этого чувства. В порыве отчаянья и в попытке вытеснить свои чувства к Полю она заводит любовника — Марселя. Но не найдя душевного спокойствия и удовлетворения, начинает переделывать Марселя по подобию своего мужа, пытаясь навязать ему привычки Поля. Поняв всю тщетность своих попыток вырваться из этой ситуации, Роза использует последнюю, трагическую возможность освобождения и кончает жизнь самоубийством.
Джин в свою очередь пытается порвать с Полем, но когда Поль начинает преследовать ее, она вдруг осознает невозможность своей попытки и, под влиянием внезапного ужаса, охватившего ее, застреливает Поля.
Две женщины и два разных способа выхода из безвыходной ситуации — любовь жертвенна. А страсть — эгоистична.
Во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной огромную роль играют также два очень распространенных психофизиологических фактора: фактор новизны и фактор привыкания.
Практически фактор привыкания вызывает некоторое охлаждение отношений между мужчиной и женщиной и, в определенной степени, притупление ощущений. Отношения с притупленными ощущениями могут удерживаться довольно долго, но они неинтересны и серы. Разрыв отношений, вызванный их охлаждением, тем не менее, часто переживается довольно бурно, так как в этом случае опять возникает фактор новизны.
Отношения между мужчиной и женщиной остаются по возможности идеальными, когда удается поддержать в течение всей жизни фактор новизны. Я был достаточно хорошо знаком с несколькими такими «идеальными» парами. И то, что особенно выделяло их среди остальных пар, это было ощущение их духовной близости и очень гармоничное дополнение друг друга в образе духовной целостности.
Фактически поддержать фактор новизны во внешнем образе очень сложно, тем более что внешний образ с годами меняется не в лучшую сторону. Наиболее динамичной, многогранной и постепенно раскрывающейся системой является человеческий духовный облик. Именно динамичность и многогранность духовного облика непрерывно воссоздает фактор новизны и придает этому фактору одухотворенную форму. Духовный облик оказывает сильное воздействие на человека через эмоционально-психические состояния. Поэтому наиболее идеальные отношения между мужчиной и женщиной поддерживаются обоюдным, каждодневным, трудным, но благословенным трудом и стараниями.
Ничто так не притягивает и не пленяет человека, как попытка раскрыть ему душу. Возникающее при этом обоюдное доверие является одним из самых интимных компонентов во взаимоотношениях мужчины и женщины. Возникает некое ощущение общего заговора, как будто вам двоим известна некая тайна, скрытая от остального мира. Какое ощущение полета возникает от простых слов, которые показывают, что вас поняли, например, сказанное с восторгом: «как это здорово!», или «как мне это все нравится!» А как убивает невнимательно брошенная фраза: «как это примитивно и неинтересно». Такая фраза вызывает не только оскорбление, но при частом повторении может убить любовь, или, даже, вызвать ненависть.
В своем максимальном проявлении чувство любви является самозабвенным и само отрешенным чувством. Но такое восприятие любви не всегда было свойственно человеку. «Судя по аккадскому «Эпосу о Гильгамеше», богине Иштар нужна только телесная близость, она еще не любит. А просто вожделеет». «Страх перед любовью, леденящая боязнь ее — это главное настроение, которое пронизывает большинство (классических греческих) трагедий. В «Агамемноне» Эсхила, в «Трахинянках», «Геракле» и «Эдипе-царе» Софокла, в «Ипполите», «Медее» и «Электре» Еврипида любовь — это кровавый двигатель людских поступков, она несет людям муки и ужас, смерть и измену». И далее. «…Эрот классической трагедии — это не тот веселый и порхающий летун, которого мы привыкли видеть. Хор в еврипидовском «Ипполите» называет его царем над смертными, жестоким богом, который сеет смерть и проклятье».
Но, одновременно с этим, автор сам приводит примеры одухотворенной любви. «Любовь Эхнатона к Нефертити вообще была, пожалуй, первой известной нам из истории великой любви», — пишет он. Далее, легенда об Орфее и Эвридике, об Адмете и Алкестиде. В «Одиссее» Гомера — любовь Пенелопы к Одиссею. Пигмалион, любовь которого оживила статую, и т. д. 
Любовная лирика была широко представлена и в римской поэзии. У Катулла, Овидия, Горация и других любовь описывается, как одно из основных духовных чувств личности — «ось жизни».
Но только с возникновением христианства любовь приобретает свой наивысший духовный смысл — жертвенной христианской любви. И, действительно, не является ли распятие Христа символом Вселенской любви? — Распятый во спасение человечества.
Я считаю, что чувственные состояния людей, живущих в разных исторических эпохах, не отличаются друг от друга. По своим человеческим возможностям и ощущениям, например, эллины были точно такими же людьми, как и мы. Это подтверждается величием их литературы и искусства. Но вот осознание своих чувств, их духовность в принципе отличаются от наших, так как духовные ценности, идеалы и приоритеты, формируемые культурно-философскими и религиозными идеями у нас и у них совершенно различны. Вот эти разные состояния третьего компонента формирования личности и являются причиной различий в осознании своих чувств у людей разных исторических эпох.
До сих пор мы говорили преимущественно о психофизиологическом проявлении любви. Но в любви настолько переплетены физические, эмоционально-психические и духовные проявления, что невозможно анализировать их отдельно, не учитывая их взаимосвязи. Вот в этих неразрывно переплетенных проявлениях любви реализуется одна из основополагающих идей христианства — идея триединства. И именно поэтому любовь является одним из основных путей постижения Высшей Духовности и зависит от веры человека. В одном случае Высшую Духовность можно воспринимать как реальность, в другом — как некую метафору.
Идея о том, что любовь есть путь постижения Высшей духовности, раскрыл Платон — двадцать пять веков назад. Любовь, по Платону, заложена в самой природе человека и нужна она для того, чтобы исцелять недостатки этой природы, возмещать их. По Платоновскому мифу Зевс рассек двуполые существа «жено-мужей» на две половинки. «Вот с таких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое, соединяя прежние половинки, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую природу».
Человек, по Платону, состоит из бессмертной души и смертного тела. Душа человека — маленькая частица «Вселенской Души». Она живет в «занебесной области», по которой разлита «Сущность», «Истина» — великая первопричина и великое первоначало всего мира. (Вселенская Душа, Сущность, Истина ассоциируется у Платона с образом Божества — Единого Бога. «Истина едина» — говорил Платон). Потом душа теряет крылья, не может больше витать в божественном мире и должна найти себе опору в смертном теле. Как половинки «жено-мужей» рвутся друг к другу, так и частички Вселенской Души стремятся назад, в занебесную область, к истине и Сущности мира. Но чтобы вернуться туда, душе нужно восстановить крылья. Именно это и делает любовь.
Любовь, по Платону, дарит человеку исступление, приводит в экстаз (эйфорическое или трансовое состояние). Исступление любви — дар Богов, мостик между смертным и бессмертным миром. Таинства любви ведут человека к таинствам жизни, к Божественной Истине. Любовь, по Платону, путь к смыслу жизни, к бессмертию.
Платон делит любовь на три ступени. Первая ступень, по Платону, это неотделимый сплав эроса с духовностью. На второй ступени этот сплав распадается, дух отделяется от тела и противодействует ему. На третьей ступени дух полностью отделяется от тела и стремится к познанию Истины, к познанию красоты гармонии. Фактически этими ступенями Платон описывает путь постижения Высшей Духовности через культивирование чувства любви.
Тут необходимо отметить, что Платон жил и творил в эпоху язычества. И его произведения были написаны так, чтобы быть воспринятыми языческим мышлением. Но, тем не менее, Платон остался в истории, как один из великих Учителей Духовности.
Достаточно близких взглядов о смысле любви придерживался и Владимир Соловьев. Восприятие любви у Соловьева истинно христианское. «Смысл человеческой любви есть оправдание и спасение индивидуальности через жертву эгоизма». Любой разумный человек всегда допускает полную равноправность других людей с собой; но в сознании жизненном, в своем внутреннем чувстве и на деле, он утверждает бесконечную разницу, совершенную неизмеримость между собой и другими: он сам по себе есть все, они сами по себе — ничто. Между тем именно при таком исключительном самоутверждении человек и не может быть в самом деле тем, чем он себя утверждает. Таким образом, эгоизм никак не есть самоосознание и самоутверждение индивидуальности, а напротив — самоотрицание и гибель. Есть только одна сила, которая может изнутри в корне подорвать эгоизм и действительно его подрывает, это именно любовь и, главным образом, любовь между мужчиной и женщиной — пишет Соловьев.
«Дело истинной любви, прежде всего, основывается на вере. Коренной смысл любви состоит в признании за другим существом безусловного значения». По Соловьеву «Для Бога Его другое (то есть вселенная) имеет от века образ совершенной Женственности, но Он хочет, чтобы этот образ был не только для него, но чтобы он реализовался и воплотился для каждого индивидуального существа, способного с ним соединиться». Женский образ вселенной или природы как прародительницы, как Богини-Матери восходит к наидревнейшим временам, к каменному веку. И поэтому для Соловьева, в своем высшем предназначении любовь — это стремление к созданию духовной целостности. «Человек и его женское alter ego (второе Я) восполняют взаимно друг друга не только в реальном, но и в идеальном смысле, достигая совершенства только через взаимодействие». Создание целостной души и есть путь к бессмертию. Только в духовно целостном человеке воплощается образ Божий или истина, считает Соловьев.
Образ духовной целостности имеет реальную основу. Отсутствие духовной целостности вызывает то томительное чувство одиночества у человека, которое не могут восполнить ни друзья, ни родственники, ни дети и, даже, ни человек, вызывающий страсть, но не одаривающий духовной близостью. Тут, конечно, речь не идет о крайне редко встречающихся цельных и самодостаточных личностях, которые для осуществления своего духовного или творческого подвига нуждаются в одиночестве.
Любовь является основой христианского учения. Когда у Христа спросили: какая заповедь первая из всех? — Христос ответил, что первая заповедь есть: «Господь Бог наш есть Бог единый, и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всем разумом твоим, и всею крепостью твоею». И вторая — «Возлюби ближнего своего как самого себя. В другом месте сказано: «Любите врагов ваших и молитесь за гонящих вас, чтобы стать вам сынами Отца вашего, Который на небесах, потому что солнце Свое Он возводит над злыми и добрыми и изливает дождь на праведных и неправедных. Ибо, если любите любящих вас, какая вам награда?». Другим краеугольным камнем христианской идеи является творение добра. Причем христианство учит творить добро в откровенном порыве, не запоминая, не осознавая и не афишируя его. Творить добро можно из чувства жалости, сострадания или любви. Когда вы делаете добро из чувства жалости, то вы осознаете и запоминаете свои действия, так как они направлены на успокоение этих чувств в себе. Но творить добро, не осознавая, что творишь его, можно только в откровенном порыве любви. Когда ваши дети попадают в беду или у них возникают какие-то проблемы, то это и ваша беда, и ваши проблемы. Когда вы спасаете детей от беды или решаете их проблемы, то вы не осознаете, что сотворили добро. Вы осознаете это, как абсолютно естественное явление. Следовательно, добро тоже есть любовь.
Христианство призывает, вот так, как детей своих, любить всех людей и, даже, врагов своих. Когда все люди будут относиться друг к другу именно так, тогда и наступит Царствие Божие. «Царствие Божие внутри нас», — говорит Иисус. «Эту духовную реальность нельзя ставить в один ряд с каким-либо земным счастьем. Земное счастье хрупко: немного нужно, чтобы развеять его как сон», — пишет Александр Мень. Действительно, земное счастье хрупко. Но изначально создание Царства Божьего в себе может осмысляться, как стремление к достижению земного счастья (к внутренней гармонии, чувству умиротворения и благодати), которое невозможно разрушить никакими внешними факторами. Именно невозможность разрушения земного счастья внешними факторами и делает его неземным — божественным. Это, конечно же, идеал, но идеал, достойный постижения.
Есть только один путь постижения этого идеала — путь любви. Хотя бы раз нужно ощутить это чувство к совершенно чужому дотоле человеку, чтобы суметь впоследствии культивировать его и довести до любви ко всему сущему, ко всему человечеству и к каждому человеку.

А. С. Базян

Поздравление К… — летию моей самой любимой женщины

Дорогая Машенька, вот и исполнилось тебе… лет. В этот знаменательный день, я хочу высказать все свои мысли, чувства и чаяния. Хотя, на самом деле, ты все прекрасно сама знаешь. Я думаю, что именно твое это свойство — понимать меня без слов, и держит меня рядом с тобой столько лет. Дело даже не в самом понимании, а в твоем сочувствии ко мне. В сочувствии — в смысле:

«Нам не дано предугадать,

Как наше слово отзовется,

Но нам СОЧУВСТВИЕ дается,

Как нам дается благодать».

Я понимаю, что моя позиция в какой-то мере эгоистична, но тут ничего не поделаешь, мы познаем мир через себя и мир вертится вокруг нас самих. Я просто хочу надеяться, что ты тоже чувствуешь мое сочувствие к себе, и что я, хотя бы частично, являюсь для тебя такой же поддержкой и опорой, какой ты являешься для меня.

Люблю тебя

Араик

P.S. Эту статью, так же как и последнее письмо, Араик написал уже в 90-ые гг. Мне статья очень нравится, а письмо просто драгоценное свидетельство, что чувства наши с годами не оскудевают. Вообще мы всегда любили беседовать и говорить на высокие темы. Так уж повелось с самого первого дня знакомства. И в те далекие времена после целой цепочки событий, переживаний и всяческих действий произошел хэппи енд. Была свадьба. Вот как об этом времени пишет моя подруга Марочка Шлифер.

Воспоминания Мары Шлифер

***

Дорогие читатели не скрою, что никакого опыты по написанию воспоминаний, особенно касающихся нашего общения с Мариам и Араиком, у меня нет. Священный огонь дружбы, который не угасило время — доныне в моем сердце. Сожалею, что мирская суета и отъезд моей семьи на жительство в другую страну почти стерли наше общение. С любовью и уважением до конца моих дней дарю моим друзьям этот неординарный мистический эпизод моих воспоминаний.

Есть в Москве несколько домов, которые я вспоминаю с любовью и среди них один особенный дом на улице Губкина, где самых разных людей встречали радушно, как родных. Были ли то узы крови или духовные связи, или деловые отношения — все сливалось в сверкающий искрами юмора, радости, тепла человеческий костер. В этом доме даже айсберг оттаял бы в огне этих душ. Мы были молоды, веселы и счастливы. Мариам и Араик встретились в те самые времена нашей молодости, когда жить было легко и двери музеев, концертных залов и кинотеатров были открыты, а духовный поток протекал через благодарные умы и сердца, усиливая эмоции и преображая их в сильные чувства.

А в том, что судьба свела эту пару по Божьему благоволению, я никогда не сомневалась. Любовь была обоюдная и вспыхнула в обоих сердцах с такой силой, что не могло так случиться, чтобы они не соединились. Араик жил в Москве и учился в аспирантуре, встречи были возможны. И вдруг он уехал в Ереван по поводу своей научной работы. Мариам, мучимая сомнениями, пригласила меня приехать и погадать на кофейной гуще, что я и сделала. На стенке ее чашки я увидела лодку и под ней слово «песня». Я долго раздумывала и, наконец, решилась: «У вас будет любовь, красивая как песня», — торжественно объявила я Мариам и посоветовала: «Напиши ему и пусть он приедет». Он не приехал — он примчался, и вот решено — свадьбе быть. Всю жизнь горжусь, что взяли свидетелем — ведь подружек у невесты было много, и даже еще одна Мара, кажется, из Латвии. Араик сиял среди нарядных девчонок, как серебряный месяц в небе среди звезд. Влюбленная невеста в платье бирюзового цвета с пышными спадающими на плечи локонами волос походила на выходящую из морской пены богиню любви.

Мина — аспирантка М.Х. — Машиного папы и одна из подружек невесты гадала в одной из комнат Дворца Бракосочетания всем оставшимся холостячками подружкам невесты. Мне выпало стать знаменитой и объехать весь мир. Гадание Мины — увы — не сбылось. На свадьбе я влюбилась в свидетеля жениха — романтичного мужчину, который, к сожалению, оказался женат. Араик долго наблюдал, как мы, трепетно обнявшись, танцуем, затем подошел и с иронией произнес: «Не принести ли вам диван». Мы улыбнулись и продолжали танцевать. Было много тостов с благими пожеланиями. Жена машиного брата Левона Михайловича пела красивые песни для молодых. Тонкие изящные бокалы, выброшенные молодоженами на счастье из окна, зазвенели как медные колокольчики при соприкосновении с каменным настилом двора. И была непременная шутка папы: проходя мимо телефона в прихожей, М.Х. произнес, наклонившись к аппарату: «Мы одобряем Советскую власть».

В этот момент мы уже застегивали свои ветровки и плащи и выходили из квартиры, унося с собой всю ту радость, которую мы вдохнули в этот вечер. Мы радовались — ведь наши друзья были вместе, и их радость была нашей.

Благодарю музу Мнемосину за то, что сохранила в моей голове эти прекрасные воспоминания. Простите, если что-нибудь напутала.

Всегда ваша Мара РамиРиф

Мой комментарий

Марочка в конце извиняется за невольные ошибки. Они и в самом деле присутствуют. Мина никак не папина аспирантка, она стажировалась в лаборатории, где работал Араик. И он сам стажировался, а не был аспирантом. Но это не так важно. Марочка потрясающе передала ту атмосферу любви, нежности и какого-то нереального всепроникающего счастья, которая осенила не только нас с Араиком, но и наших друзей, и родных. Бывают в жизни такие созвучия и совпадения душ и устремлений. И ничто им не может помешать…

А вообще у нас была не одна свадьба. Праздники были развернуты во времени. Первая называлась «молодежная», она праздновалась еще до официальной регистрации. У моих мамы и папы это незаконное бракосочетание продолжалось 20 лет, и в этот период и родились мы с Левкой. У нас с Араиком это продлилось 20 дней. И наша первая совместная поездка в Звенигород состоялась именно тогда. Мы притирались друг к другу, мы жили в фееричной обстановке, где царила любовь и весна света и воды. Хорошо, что добрые люди, даже не близкие друзья, одолжили нам сапоги, хорошо, что мы не увязли тогда в звенящей на ветру березовой роще. Внизу вода, наверху небо, вокруг пятнистые стволы, будто растворенные в апрелевском воздухе. И мы, совершенно счастливые, посреди этого весеннего хаоса. Мы тогда подружились с друзьями родителей: Зильмой и Лазарем Маянцами. Зильма — литератор и пришла в восторг от романтичности нашей первой встречи и напевала Бетховенскую «Судьба стучится в дверь». А рассудительный физик Лазарь Соломонович радовался и удивлялся, что у нас в номере кровати стоят не так, как в других номерах, а рядышком: «Смотри, Зильма, насколько уютней!» — восклицал он. Зильма Иосифовна его тихонько толкала в бок, но он по мужскому простодушию этот сигнал не понимал. Конечно, наш уют был сотворен нами и даже горничная нам ничего не сказала. Впрочем, в пансионате всегда царила некая степень свободы от строгих правил. Мы потом, когда приезжали с детьми, встречались с Маянцами и всегда вспоминали этот апрель. Они потом уехали в Америку, поэтому сохранилось письмо, которое передает аромат нашего общения, нашу дружбу (я там даже Зильму называю на «ты»).

Письмо в Америку

Дорогая Зильма, прошу прощения за долгое молчание. Во-первых, для меня письмо написать — целое событие: долго собираюсь с мыслями и настраиваюсь, а во-вторых, как всегда суета и множество событий вокруг. Но на самом деле наш разговор по телефону всколыхнул много теплых воспоминаний, которые, оказывается, никуда и не исчезали, а всегда присутствовали параллельно со злободневностью.

Этим летом, когда мы на 10—12 дней отправились в Звенигородский пансионат, у меня было чувство, что мы вернулись на родину. Словно Одиссей спустя 14 лет возвратился в свою родную Итаку. Когда мы подошли к пансионату, то увидели тот могучий дуб, вокруг которого всегда играли все дети пансионата, и он нас приветствовал шелестением резных листочков. А со скамейки поднялся Лев Иосифович Миркин, и мы с ним троекратно расцеловались. Зильма, вы с Лазарем Соломоновичем наверняка вспомнили бы этого человека, он очень любил прогуливаться по аллеям с молодыми девушками и седовласыми академиками. Причем, в первом случае он становился похожим на фавна, подглядывающего за играми нимф. Сейчас он организовал свою Академию, сотрудничает с американскими учеными и очень тепло вспоминает прошедшие времена, свои беседы с папой и игры наших детей, тогда совсем еще маленьких. С иронией вспоминает, как одна старушка, приехавшая в Звенигород спустя 20 лет, увидев его, восторженно воскликнула: «Ой, как прелестно, Вы сидите на той же скамеечке, в той же рубашечке».

А ведь и вправду хорошо, когда в нашем быстро изменяющемся мире есть что-то постоянное.

В пансионате мы жили вдвоем с Араиком, дети изредка нас навещали. Зильма, ты не поверишь, но первое, что мы вспомнили, когда поселились в номере — это как вы с Лазарем Соломоновичем пришли к нам, это было в апреле 75 года. Нам даже показалось, что мы в том же номере. Но потом выяснилось, что этаж другой: третий, а не четвертый, так как отсчет сейчас там ведется с цокольного этажа. Вы нас тогда, можно сказать, благословили на союз и любовь. И с тех пор прошло уже больше тридцати лет.

И любимые нами люди, которые ушли, снова были рядом. И те, которых нет, и те, которые далече. В 2002 году исполнилось 100 лет со дня рождения папы. Это широко отмечали в ИФРе (Институте Физиологии Растений), а мы издали книгу «Портрет ученого в интерьере». С воспоминаниями, фотографиями и письмами. К сожалению, очень маленьким тиражом. Но если в дальнейшем финансы позволят, мы повторим выпуск и обязательно пришлем тебе экземпляр.

Странная вещь память: некоторые вещи не помнишь глухо, а некоторые картинки прямо-таки стоят перед глазами. Вспоминается, как мы все шли в березовую рощу дивной красоты, и вы с мамой шли как две подружки, тесно прижавшись, и говорили, говорили о литературе, насколько я помню, и о Метерлинке тоже, о его дивной пьесе «Синяя Птица». Недавно я перевела пьесу Уильяма Сарояна, которая как-то перекликается с идеями Метерлинка о запредельном существовании людей перед рождением, пьеса — фантазия. Там, а, может быть, где-то в его биографической прозе я прочитала слова, которые близки моей душе: «Мы были тогда счастливы, и разве эти мгновения не были нашей вечностью». Для меня те, «Звенигородские мгновения», и есть наша вечность.

В постперестроечные времена туда стали ездить «новые русские» и, говорят, даже постреливали друг в друга. Оставшиеся там интеллигентные старушки бегали к директору и жаловались, что, мол, стреляют, а он невозмутимо отвечал: «Ну, не в вас же стреляют, чего вы волнуетесь». Сейчас, Слава Богу, другой директор, и публика все больше интеллигентная. Стали возвращаться ученые люди, которые к этому времени поднакопили денег, цены там стали высокими. Но интерьер значительно улучшился, да и номера более уютными стали — правда, нам и тогда там было хорошо. Окружающая природа так же прекрасна — та же речка, с излучиной, те же песчаные обрывы, и много-много цветов. В общем, райский уголок.

Москва тоже этим летом была вся в цветах, и это помогало выжить в городской пыли и суете.

Совсем недавно у нас произошло событие, которое потребовало многих усилий и наших с Араиком, и девочек. Почти год они настойчиво искали помещение, где можно было бы сравнительно недорого, и обязательно в центре, провести вечер искусств. И нашли «Всероссийское музыкальное общество» на Рождественке — хорошая зала с роялем, коридоры со светлыми стенами, на которых хорошо смотрится живопись. Участниц было трое, первой была Лилит — наша Литочка. Они давно, с того дня, когда Лилит перевела стихотворения в прозе Марселя Пруста «Цветные мечтания времени», надеялись соединить это с цветными мечтаниями Анечки — Анны Базян — второй участницы вечера. А третьей была Вика Завгородняя, однокурсница по институту Анечки. Она — хорошая пианистка, особенно мне нравится Бах в ее исполнении, но тут она играла других композиторов. Я посылаю программку, в ней все сказано. Жалко, что невозможно на день приехать и окунуться в атмосферу искусства и общения близких людей. Девочки постарались, а зрители были внимательны и чутки, и поэтому сложилось все удачно. Один из наших друзей написал отзыв в Книгу отзывов, мне хочется его частично процитировать:

«Я до сих пор храню впечатление субботнего вечера и мне жалко с ним расставаться. По разным причинам. Отчасти потому, что понравилась выставка. Почему-то запомнилась картина про Петербург (картина Анны называлась «В Петербурге мы сойдемся снова»). Для меня это про перспективу жизни, про судьбу, про ушедшие годы и будущие встречи. Грусть и светлая вера в неразрушимость связи, в неотменимость предопределения. А в завитках чугунной решетки дома, улицы, сцены когда-то увиденного, прожитого, забытого. Раньше думалось, что прошлое невозвратимо. Теперь понятно, что его нельзя отобрать.

Очень много значили для меня тексты (мы повесили рядом с картинами странички текстов из переводов и эссе Лилит) про Версаль, про мозаику осенних листьев. Для меня это пространство неосвоенное, но чем-то очень близкое. Как родная земля, на которую боишься ступить. И даже не потому, что не примет, скорее не веришь себе.

Но, может быть, еще важнее оказалась эта семейная атмосфера, ощущение круга близких людей, обретающих в культуре пространство жизни и не отягощенных межевыми проблемами. Это не часто теперь. А дышалось легко, даже радостно. И в этом было все — и прозрачная глубина прозы, и живопись, и высота старинных стен, снова заполненных звуком, спасибо Виктории. Я ничего не понимаю в музыке, но есть вещи самоочевидные, на уровне мурашек по коже.

…Потом мы шли по ночной Москве, по Рождественке, Звонарскому, Столешникову. Но за необязательностью разговоров проступало желание не расплескать. Есть события, после которого человек становится больше. Здорово, когда получается их замечать и длить». (А.К., или Саша Кремлев, наш будущий зять)

Нам очень понравились эти слова, потому что они отражают и наши чувства радости от общения с искусством, от общения с близкими по духу людьми.

Зильма, дорогая, так приятно хоть и на расстоянии пообщаться и поговорить о наших делах. Я очень рада, что, несмотря на тяжелую потерю (Царствие Небесное и Вечная память Лазарю Соломоновичу), ты ведешь такую активную творческую жизнь и пишешь такие интересные и замечательные книги-энциклопедии, полные живых чувств и глубоких знаний. Это очень нужно сейчас всем людям, ценящим культуру. И я очень рада, что среди героев этих книг есть и отец Александр (Борисов). Он — настоящий пастырь, когда во время всенощной он под конец возглашает: «Слава Тебе, показавшему нам Свет», — у меня такое чувство, что открывается силой этих слов и искреннего чувства завеса и нечто ослепительно обнажается в Храме и в наших сердцах. Иногда потом целыми днями я нахожу эту фразу у себя на сердце и губах. Какая-то мистика, но не дурного вкуса, а истинного вчувствования, хождения перед Богом.

Я так рада, что мы теперь общаемся с Аней и Лидой Маянц. Целуемся при встрече и сообщаем друг другу последние известия от тебя. Они в храме составляют элиту, ведут катехизацию и втянуты во все общинные дела. Я пока на стадии ученичества, и счастлива этим. Дети уже прошли катехизацию и у них своя молодежная группа по изучению Нового Завета. Араик ездит в армянскую церковь, он молится по-армянски. У нас там служба ведется на Грапаре, это древний язык, аналогичный церковно-славянскому. Иногда заходит в Храм Космы и Дамиана в Шубине, наш храм. В прошлом году в последний день уходящего 2004 года отец Александр устроил предНовогодний молебен, мы все вчетвером поехали. И с Божьей помощью помолились о ниспослании Божьей Благодати нам, нашим близким и тем, кого носим в своем сердце. Надеюсь, что и этот Год сподобит нас этой радости.

Зильма, Я нежно целую тебя. Все наши: и Араик, и Литочка, и Анечка целуют тебя тоже. Храни тебя Господь.

Маша

P.S. Посылаю нашу летнюю фотографию. Мы на балконе Звенигородского пансионата. Июль, 2005 год

Мы послали фотографию, но я рада, что Зильма нас помнила совсем молодыми, теми, Апрелевскими. Араик тогда был безбородым. С возрастом Араик становился похожим на библейских мудрецов, входил, можно сказать в красоту апостольского образа. Недаром же отец Джованни во время литургии нарек его Павлом. Но об этом попозже.

Араик, ты помнишь, кому ты обязан появлением своей бороды. Нас тогда, причем обоих, пленил на кинофестивале отважный нью-йоркский полицейский Серпико в одноименном фильме. И только потом, когда прошли годы, и я стала разбираться в голливудских артистах, поняла, что пленил нас великолепный Аль Пачино. В общем, ты задумался, а я поддержала — а почему бы тебе не носить бороду, тем более, что и твой любимый Левка тоже носил. Ты решился — и тогда и родился твой облик то ли Одиссея, то ли Будулая, и окружающим это тоже пришлось по душе.

— Дядя Араик, — сказал лет семь спустя мальчик Алеша, когда мы вместе с детьми отдыхали в Звенигородском пансионате. — Вы похожи на Будулая.

— Это плохо? — переспросил ты.

— Это просто замечательно!

Папа Марочки, той, что так чудесно написала о нашей свадьбе, увидев тебя с бородой, остроумно заметил: «Ясно, — при этом он рассматривал свадебные фотографии, — Маша вышла за одного, а приехала с другим».

Я бы не сказала, что борода тебя сильно изменила, но конечно подчеркнула мужественность твоего облика.

В тот знаменательный апрель кроме предсвадебного путешествия в Звенигород была торжественная встреча мамы и папы из Баку. Да-да, там были научные дружественные встречи, они вернулись радостные после теплого приема, и такого громадного букета тюльпанов, самых невероятных цветов и размеров, мы никогда больше не видели. Прием был произведен с восточной широтой и гостеприимством, ведь гостями были дорогой профессор Чайлахян Михаил Христофорович и его прекрасная супруга Тамара Карповна.

И мне хочется верить, что это все было искренним, и подаренные гостеприимными бакинцами чудесные армуты — стаканчики в позолоченных подстаканниках для питья крепкого ароматного чая — долго украшали наш стол в гостиной. В общем, такие дела…

И мне непонятна эта патологическая ненависть, что сейчас празднует свою победу на улицах Баку.

Тогда была неожиданная острая ситуация, но мы с Араиком, слава Богу, смогли вовремя встретить прибывший самолет. Папа в отличие от обычной аккуратности и четкости назвал не тот аэропорт, мы приехали во Внуково и обнаружили, что рейс должен прибыть в Домодедово. И мы на академической машине, со страшной скоростью проделали путь от Внуково до Домодедово по кольцевой дороге за 25 минут и доехали как раз вовремя, чтобы увидеть улыбающиеся лица наших родителей, обнять их и восхититься потрясающим букетом и сообщить, что мы, слава Богу, успели…

— Как, — удивленно переспросил папа, — а это не Внуково?

А вечером мы пошли к Леве, чтобы поздравить жену Иночку с днем Рождения.

Они жили в семи минутах ходьбы от нашего дома, и это создавало особый уют в нашей тогдашней жизни. Были друзья и родственники, и они все как-то особенно смотрели на нас, на меня, ожидая новостей. Но до этого было еще далеко. Новости случились аж после третьего свадебного путешествия…

Как справедливо заметил английский писатель-психолог

Генри Хэвлок Эллис: «Искусство жить состоит

в точном соотношении вечного и преходящего».

А французский эссеист и драматург Жан Жироду сказал:

«Я не боюсь смерти. Это ставка,

которую ты делаешь, чтобы сыграть в жизнь».

Араик джан, а ведь мы с тобой неплохо, я бы сказала даже хорошо, сыграли нашу жизнь, а я сейчас играю ее в уме на бис…

***

Сама основная свадьба прошла многолюдно и весело. Запомнился тост Григорича.

На нашей с Араиком свадьбе Григорич чувствовал себя посаженным отцом.

— Машенька, — сказал он, деланно горько скомкав рот, — тебя целует другой.

А потом за пиршественным столом громко пожелал нам трех мальчиков — это по принципу один сын — не сын, два сына — половина сына, три сына — сын. И первым должен был родиться Григорич. А его жена, милая Анна Ивановна, поджала губки и сказала:

— Ну вот, влез в чужую семью.

Не чужую, хотела сказать я, но промолчала. Григорич все-таки родился потом, много позже, у его любимой внучки, но в земной жизни он об этом не узнал.

Наш другой свидетель — Карен, студенческий друг Араика, следил, чтобы все прошло достойно и, когда мы слишком увлеклись разговорами по телефону с Ереваном, спросил, не считаем ли мы нужным обратить свое внимание на сидящих за столом родных и друзей. Тех, что отправляли нас в будущее плавание.

Как сказал Юджин О, Нил:

«Нет настоящего или будущего

— только прошлое, происходящее снова и снова».

О, как сильно я сейчас это чувствую.

***

Помнится, что одной из наших прогулок в короткий, но достойный период знакомства и ухаживания еще до отъезда Араика в Ереван в декабре, перед Новым 1975 годом, была поездка в нашу родную армянскую церковь, что на Армянском кладбище. Часовенка, построенная над могилами Лазаревых. Каждое воскресенье там совершалось Богослужение. И иногда в те времена весь хор заменял наш хороший знакомый Геворк. Именно он заприметил тогда Араика и позвонил маме, и сказал: «Машенька пришла сегодня в церковь с человеком с очень добрыми глазами». Да, родной мой Араик, я не сразу поняла, не сразу осознала, что именно этот твой дар доброты и сочувствия и был той точкой избрания, той особенной изюминкой, что меня привлекла в тебе. Ты ведь помнишь, как ты хотел «спасти меня»…

Я в тот период совсем не строила планов на матримониальное будущее и не надеялась на счастливые отношения.

Как хочется мне снова и снова ощутить тот дух освобождения и радости, ту праздничную атмосферу, в которой мы находились в те предсвадебные апрельские дни. Хочется притянуть, вспомнить всех родных, всех присутствующих тогда в нашей жизни и продолжающих жить в памяти людей, чтобы их драгоценные лица не забылись, а голоса зазвучали вновь; и это поистине органное, мозаичное многоголосие зазвучит, отражая все богатство и мощь нашего бытийного присутствия, нашего неумолкаемого звучания в мировой симфонии жизни.

Тетю Манечку Араик видел всего один раз. Мы поехали в больницу, зная, что это были ее последние дни. Попрощаться и познакомить с Араиком.

Тетя Маня была старшей сестрой моего папы, дама с очень благородными чертами лица, добрая в душе, но строгая и гордая по внешним повадкам. Она стоически проживала свою скромную долю и хранила тайны семейные, как дорогие реликвии. Тетя благословила моего будущего мужа и нашу жизнь. «Красивый мальчик», тетя Манечка сказала это по-армянски: «Сирун ереха», кинув почти невидящий взгляд в сторону Араика.

Она ушла, словно подождав, чтобы мы отпраздновали не только основную свадьбу, но и последующие вечера, в начале мая. И была похоронена на нашем семейном кладбище, неподалеку от церкви построенной Лазаревыми.

Тодик, Тадеос, мой двоюродный брат — писатель Федор Колунцев, часто приходил на могилу матери, сидел на скамеечке и дымил в трубку. И мы заранее, подходя к месту, угадывали, что он тут; издалека казалось, что это причалил и дымит какой-то пароход, маленький летучий голландец, прибывший с гор Араратских. А он, очкастый Тодька, сидел, улыбался, не выпуская изо рта трубку, и мрачно рассказывал, что его отец чуял приближение смерти (у него был туберкулез) и описывал, как его гроб будут выносить из узких дверей анатомического отделения медицинского института в Ереване. «И что?» — спрашивали мы, ожидая шуточного подвоха. «Так и было», — кратко ответил он. Он тогда еще что-то добавил, и стало ясно, что и он слышит шаги смертного ангела.

Умер он конце 80-ых, тоже от болезни легких. И теперь, когда я прихожу к нашему Пантеону, мне часто слышится его глухой низкий голос: «Есть три тайны у жизни — тайна рождения, любви и смерти».

Тодика Араик назвал крестным отцом по трубкам. У Араика с легкой руки брата образовалась внушительная и разнообразная коллекция трубок, среди которых были сделанные на заказ, существующие в единственном экземпляре. Мастера Киселева указал тоже Тодик. Были и купленные, но так обработанные потом самим Араиком, что тоже становились уникальными. И все, конечно, из настоящего древовидного вереска.

«Жизнь прекрасна… Несмотря ни на что. И главное в ней, научиться любить…

А мы с моим собеседником, это Араик, остались на пустынном морском берегу, по колено в воде. Бредем куда-то, взявшись за руки, и я, обращаясь к высокому Небу, говорю:
Сегодня 45 лет исполняется, как мы соединили свои судьбы. И я, Мария, опять даю свое согласие на то, чтобы быть вместе в беде и радости, в горести и счастье, и беру в мужья этого мальчика, который походил на мальчика –еврея из «Явления Христа народу», дрожащего и мокрого. Потом он заметно возмужал. Его стали изображать то в образе Саят-Новы (заслуженный художник Александр Григорьян из Еревана), то в образе Одиссея (Карслян, уличный художник из Санкт-Петербурга — тогдашнего Ленинграда). Неужели это не вчера собирались три поколения друзей и родственников чествовать наш союз, отправлять нас в дальнее плавание (долгое плавание, что длится и длится — и, слава Богу!). Детки уже превратились во взрослых девиц, замужних дам, (прелестницы и служительницы муз). И это уже неоспоримая данность.
И солнце посылает мне в ответ целый сноп своих сверкающих стрел. А на горизонте появляется пароход, и мы видим, что он с алыми парусами. И мы начинаем смеяться, а нам машут оттуда наши дети, внуки, братья и сестры, и друзья, и мы заходим все глубже в воду и ждем приближающегося парохода, чтобы уплыть на нем в неизведанную и желанную страну вечного Добра, Света, Любви и Красоты.
И если соединить все это в одну целостную картину, то станет видно, как по водам, по сверкающей солнечной дорожке идет навстречу Спаситель, в белых одеяниях, и руки Его, обращенные к нам, — как вселенское объятие — и я понимаю, что это и есть то самое чудо, которого так жаждет наша бедная пугливая человеческая душа».

Свадебные путешествия

Потом была поездка в Ереван. Не знаю, можно ли назвать наш поезд свадебным, но купе было международное, двухместное с душем. А в Харькове нас встречал мой любимый двоюродный брат Эрик с Киевским тортом в руках и родственной улыбкой. Помнишь, Араик джан, тебе Эрик понравился и ты ему тоже. Он потом часто, приезжая в командировки, останавливался у нас и мы записывали его джазовые импровизации и песни-романсы в его задушевном исполнении. Жаль, что Эрик не пошел по музыкальной линии и с критикой относился к нашим восторженным аплодисментам. Детки его любили, они были маленькими и с восторгом залезали на дядю Эрика. Но тогда, конечно, это все организовала тетя Ася, она была очень рада, что я, как тогда было принято говорить, устроила свою судьбу с таким приятным молодым человеком. А нас с Араиком часто признавали похожими. Впервые это случилось в международном вагоне, когда мы ехали в свадебное путешествие в Ереван. Я услышала, как проводница кому-то говорит: «Не знаю, там вроде едут то ли брат с сестрой, то ли муж с женой.»

Поездка эта вспоминается сокровенно и сладостно

…Тогда я впервые увидела дом, в котором рос Араик, увидела друзей, с некоторыми мы еще долго поддерживали отношения, а некоторые безвременно ушли молодыми.

Помнится, как погожим майским вечерком мы большой компанией: сестра Араика Саануш, моя кузина Танечка, Армик (по-моему, с гитарой), Овик (тогда еще холостой), филолог Армен (шутивший по поводу исполнения Швейком всех желаний), наверное, еще кто-то, пританцовывая прошлись по Амиряна до Площади, потом свернули на Спандаряна (теперь улица знаменитого героя — Гарегина Нжде). Там жила моя подруга — прекрасная Мариетта. Попили кофе, пошли дальше… Мы праздновали наш союз, нашу сказку молодости и дружбы, в которой всегда было больше любви, чем дружбы.

Был, конечно, и свадебный обед для той лаборатории, из которой уходил Араик. Араик потом в этом институте (институт «Молекулярной Биологии») часто читал лекции и имел тесные научные и дружеские общения. Помню первый доклад в этом институте, он вызвал горячий интерес и яростные споры. Но об этом попозже.

Араик джан, как мы с тобой купались в лучах любви, внимания и доброты наших родных и близких…

У Арманчик уже была семья и маленькая Рузан (Давидик родился позже). И мы представляли, тогда только представляли, что и у нас будет такое чудо.

Потом приехали мои родители. И повели нас к Туманянам. Не как на экскурсию в Дом- музей Туманяна, а в гости к его дочерям Ашхен и Арпик Туманянам. С тетей Арпик маму и папу связывала давняя дружба. Знакомство произошло спонтанно.

Арпик Туманяна была носительницей семейных примет и настолько похожа на отца (женский вариант знакомого облика поэта), что моя мама, увидав ее где-то в санатории на берегу моря, не выдержала, подошла и спросила: «Вы не дочь Туманяна?» А той, тоже по тогдашней молодой гордыне, не хотелось быть просто дочерью, да, вероятно, просто надоели поклонники отца, вот она и ответила: «Нет». Потом, конечно, призналась, и они: моя мама, и мой папа, и тетя Арпик стали большими друзьями. И вот, я возвращаюсь к запомнившейся мне картине — они сидят за столом: тетя Арпик с горделивым профилем и лучистыми добрыми глазами Туманяна, моя мама с горделивым профилем и лучистыми добрыми глазами своего отца, а моего деда, Карапета Аматуни, потомка того знаменитого Аматуни, что перевез прах Месропа Маштоца в Ошакан. Они смотрелись, как две диковинные прекрасные птицы, и говор у них был быстрый, птичий и гортанный.

В тот вечер у нас была еще одна гостья — Лусик Лазаревна Сарьян, супруга Мартирос Сергеевича. Художник и мой папа были земляками и при встрече вспоминали Ростовско-Нахичеванский быт. Этот мир был особенный, город Нахичевань (теперешний район Ростова-на-Дону) был весь пропитан родственными кровотоками, все там имело свой особый облик, обрядовый ритм и красоту. Как-то Мартирос Сергеевич сделал папин небольшой поясной портрет, а потом подарил его любимым друзьям. И мы с Араиком всегда считали, что именно он породил все картины Анечкины, что теперь украшают стены нашего дома.

А мне просто запомнилось, что мы не угостили наших дорогих друзей апельсинами, они так и простояли на шкафу, в красивой хрустальной вазе, и тетя Арпик, и Лусик Сарьян, она составляла с моим папой физиономически совсем иной тип армян — с мягкими округлыми чертами и сияющими с поволокой глазами, — так и любовались на них весь вечер.

А тогда, давным-давно, в лето 1975 года в Ереванском доме Туманянов, мы сидели на веранде, пили кофе со сладостями в окружении возлюбленного старшего поколения и чувствовали себя любимыми и избранными. И потом, каждый раз, приходя в этот дом, сначала с детьми, а потом и с внуками (наша поездка осенью 2019 года) мы вспоминали об этом радостном кофепитии и общении…

***

Когда Араику стукнуло 20 лет, он поехал завоевывать Москву. Наподобие герою Бальзака из «Человеческой комедии» (например, Эжену Растиньяку, завоевывавшему Париж). Конкретный вариант был простым и четким: после третьего курса Араик перешел на индивидуальный план обучения и устраивался на курсовую и дипломную стажировку в научный институт. Милые родители, несмотря на то, что им хотелось иметь сына перед глазами, отпустили его, да еще папа способствовал его устройству в институт ВНД, именно там занимались, наряду с другими вопросами, изучением мозга. Ведь Араик хотел понять, что такое гениальность и связывал это с функцией мозга. Рассказывают, что директор института Эзрас Асратян, человек с громоподобным голосом и довольно жестким нравом, доброжелательно и милостиво спросил, а чем, собственно, хочет заниматься юноша, Араик бодро ответил: «Абстрактным мышлением!» Эзрас Асратян даже приподнялся от удивления над столом и переспросил с раскатами в голосе: «Чэм, чэм!!!» Араик сразу сориентировался и ответил: «Памятью». «А, — успокоенно выдохнул дядя Эзрас, — тогда прямиком к Роману Ильичу Кругликову». И под руководством Романа Ильича Араик завершил дипломную работу, а потом, в 1977-ом году защитил кандидатскую диссертацию.

На защите докторской диссертации уже присутствовали детки, Литочка и Аненька. И тогдашний директор Павел Васильевич Симонов спросил: «А что, у нас сегодня елка?» Защита была прямо перед Новым Годом. Не помню, за что мы тогда открыто голосовали (т. е. не мы, а Ученый Совет), кажется, за утверждение протокола заседания, и дети тогда тоже тянули свои ручонки. А на закрытом голосовании Ученого Совета диссертация прошла единогласно. Это был 1988 год.

И тогда, и следующие 20 лет рядом с Араиком был человек, главный оппонент и одновременно учитель, по признанию самого Араика, и это был Левон Михайлович Чайлахян.

Учитель, друг, брат

С Левоном Михайловичем Чайлахяном я познакомился в 1973 году. К осени 1973 года у меня кончался срок стажера — исследователя. Я был прикомандирован на рабочее место в Институт высшей нервной деятельности и нейрофизиологии АН СССР, в лабораторию нейрохимических механизмов условного рефлекса, от кафедры биофизики Ереванского Госуниверситета. Я окончил стажировку и нужно было вернуться в Ереван и при этом найти работу.

Мой друг Карен Назарян рассказал мне, что в Институте экспериментальной биологии АН Арм. ССР открылась лаборатория обучения и памяти, которой руководит Л. М. Чайлахян.

— Я с ним знаком, сказал Карен, я вас познакомлю.

Через несколько дней, в большом конференц-зале нашего института был доклад Дунина–Барковского «Теория мозжечка Бриндли и Мара». На доклад пришел и Л. М. Чайлахян, так как они были друзьями, коллегами и соавторами с Дуниным–Барковским. При первой встрече я был потрясен сходством Левона Михайловича с католикосом всех армян Вазгеном Первым. Чтобы не быть голословным привожу фотографию Вазгена Первого.

Фото Его святейшества — Вазген I

Когда я продумывал вставку фотографии Вазгена Первого, то хотел написать: «Не думайте, это не Левон в клобуке, это Вазген Первый». Но, на самом деле оказалось, что это Левон в клобуке. Оказалось, что в миру Вазгена Первого звали Левон — Левон Карапет Палджян. Это я узнал совсем недавно прочитав книгу воспоминаний о католикосе всех армян «Веапар». Веапар, по-армянски означает Святейший. Почему два имени, Левон и Карапет, я не знаю. Двойными именами называют католики, но Вазген Первый румынский армянин, родился в Бухаресте, но католиком не был.

Карен нас познакомил. Я объяснил свою проблему, Левон Михайлович сказал: «Приходите на Ленинский 33». Я пришел и начал рассказывать свои эксперименты и результаты. Левон дотошно вникал во все, вплоть до устройства условно рефлекторной камеры. Я подумал, что за зануда, далась ему эта камера. Я тогда не знал, что Левон дотошно вникает во все, но после этого очень глубоко овладевает материалом. В итоге этого разговора меня приняли в лабораторию. По-моему, я был единственным, которого принял Левон Михайлович.

Через полгода я написал первый вариант диссертации и привез в Москву, своему шефу Роману Ильичу Кругликову, у которого я проходил стажировку. Вхожу в экспериментальную комнату и вижу, спиной ко мне сидит темноволосая девушка, в красном платье, а внизу темная широкая полоска материала. Я тогда подумал, что это или армянка или грузинка и это ее косынка, которая сползла на ее ноги. Я протянул руку, сделал шаг вперед и сказал: «Девушка, у Вас косынка сползла». То, что случилось дальше, привело меня в шок. Девушка вскочила как ужаленная, повернулась ко мне, молитвенно сложила руки, как делают индусы, и начала быстро — быстро кланяться и шептать «здравствуйте, здравствуйте…", а на лбу у нее красная точка. Одновременно с этим, ко мне подлетает вошедшая в комнату Лена, наша лаборантка, хватает меня за руку и орет в ухо: «Не смей трогать ее руками, для индианок это страшное оскорбление». Это была индианка Мина, которая жила в том же доме, где жили родители Левы и его сестры — Маши.

Я тогда интересовался йогой, особенно тем, что, как говорили, они левитируют, то есть поднимаются в воздух без опоры. И я пристал к Мине, Мина мало знала про йогов и совсем мало про левитацию, а я все расспрашивал и расспрашивал. По-видимому, я ее достал и она сказала: «Хочешь, я тебя с живым йогом познакомлю?» У меня сходу возник образ жилистого бородатого темнокожего индуса с копной взъерошенных волос. «Это молодая симпатичная девушка», — сказала она. Образ старика индуса не пропал.

Она познакомила меня с Машей. Когда я увидел Машу, первое, что я ей сказал было: «Вы мне кого-то напоминаете, но сейчас я не помню, кого». Действительно, Чайлахяновская печать есть и у Маши, и у Левы. А затем пришла Тамара Карповна и пригласила меня в соседнюю квартиру пить чай. Ну естественно, незнакомого человека расспрашивают обо всем. Я сказал, что я биофизик, занимаюсь памятью. Тамара Карповна спросила, а почему биофизик занимается памятью. Михаил Христофорович спросил: «Твой сын Лева кто?» — «Биофизик» — ответила Т.К. «Чем он занимается?», — продолжал М.Х. — «Памятью», — ответила Т. К. Они все время говорили: «Сейчас Лева придет». Мне бы догадаться, какой Лева сейчас придет. Но ничего подобного.

Открывается дверь и в комнату входит Левон Михайлович Чайлахян. Чувствую, что у меня дурацкая улыбка, и я начинаю медленно подниматься. У Левы потрясенный вид. М.Х говорит: «Познакомьтесь, это мой старший сын». Я не даю договаривать и вставляю: «Я Левона Михайловича знаю». «Откуда», — спрашивает М.Х. «Так он из той Ереванской лаборатории», — отвечает Лева. Потом ко мне: «Что ты тут делаешь?» — «Привез диссертацию Роману Ильичу». Лева, наверно, имел в виду «что ты тут делаешь, в квартире моих родителей». Ну да ладно, как ответил, так ответил. А когда я уходил, я сказал Маше: «Теперь я знаю, кого Вы мне напоминаете». Позже М. Х. рассказывал, что когда Лева вошел и он повернулся к Араику, чтобы представить его: «Вижу, стул пустой, а под столом по моим ногам кто-то ползет. Я засунул руку под стол, схватил Араика за воротник и посадил на стул».

Я думаю, что Лева подозревал меня в меркантильности, когда мы с Машей решили пожениться и был против. «Почему?» — спросила Т.К. «Он уйдет и та Ереванская лаборатория рухнет», — ответил Лева. — «Теперь тебе что важно, счастье сестры или лаборатория», — спросила Т. К. А лаборатория, потом, действительно рухнула.

Я очень люблю всю свою семью, и Машеньку, и детей, и внуков. Я очень счастлив. Но я знаю, что я счастлив и потому, что Лева был Машенькиным братом и стал моим братом, учителем, другом и оппонентом, беспощадным непреклонным оппонентом. С каждой своей идеей я бегал к нему и все выкладывал. Сначала он беспощадно критиковал меня. Это вначале, а затем начал прислушиваться. «О, достучался», — думал я. По мере наших общений я чувствовал, как я расту. А мы говорили обо всем: о сознании, эмоциях, памяти и смысле жизни. Я и сейчас занимаюсь этими глобальными проблемами. Когда ты говоришь и споришь об этом каждый день, все ощущения трудности и невозможности заниматься этими проблемами пропадают, и ты начинаешь писать об этом и печатать статьи и не боишься ошибиться или что-то в этим роде. Раньше была мысль «нестрашно, Левка поправит». А теперь, к великому сожалению и к несчастию, этого нет. Правда, я написал статью «В чем смысл жизни». Журнал не напечатал. Написали «не полностью раскрыта тема», как будто эту тему можно полностью раскрыть. Но всем, кто читал эту статью, она нравится. Даже настоятелю церкви Космы и Дамиана в Шубине, отцу Александру Борисову. Кроме того, я считаю, что я дошел до понимания, что такое сознание. Это осознание себя в контексте окружающей среды. И самое потрясающее, что я могу описать молекулярно — химические, структурно — функциональные, нейронно — сетевые процессы этого явления. Часть этой идеи, о контексте окружающей среды, я рассказал на конференции «Нейроинформатика16», и даже критичному Дунину–Барковскому понравилось.

И все это Левон Михайлович Чайлахян. Однажды, в пылу яростного спора я сказал Леве: «Ты сам не понимаешь, что ты глубоко верующий человек». Как он разозлился тогда. Но я думаю, что Левино крещение за пять дней до смерти, многое значит.

Царство Небесное и светлая вечная память тебе, дорогой Учитель, Друг и Брат.

А. С. Базян

Наше армянское кладбище в Москве

Сколько уже похоронено здесь родных и близких, оплаканных по законам человеческого страдающего сердца, с церковным пением и ладаном принявших земное погребение.

В маленькой кладбищенской церквушке горят свечи за упокой их душ и в знак будущего праздника встречи с ними. В одну из стен внутреннего помещения церкви вделана мраморная табличка, надпись на ней гласит: «Храм сей, сооружен во имя Воскресения Христова иждивением благочестивых мужей двух братьев Мины и Якима Лазаревичевых Лазаревых в вечную память их и всех кровных своих в лето Господне 1815-го июня 1-го дня в первопрестольной столице Москве».

Служившая вначале лишь для исполнения похоронных триб, церковь со временем стала духовным центром московских армян.

Входящий в Храм Воскресения Христово становится свидетелем и соучастником благодатных минут человеческой жизни. Вот младенца, радостного и невинного, окунают в купель, творят над ним Божественные знаки и, притирая благовониями, приговаривают: пусть ножки идут по праведному пути, пусть ручки творят Божьи дела, пусть горит во лбу, словно четырехглавая звезда, крест Божьей благодати, а уши — да внемлют Божьему гласу с неба. И часто, очень часто во время этого таинства, когда любящие и умелые руки нашего архиепископа Тирана или отца Мовсеса особенно бережны, а голоса чутки и сладостны, дитя беспечально, со сверкающими глазенками и звонким гулением, принимает святое крещение. А у молчаливо стоящих рядом старцев по прекрасным, в своей совершенной старости, почти пергаментным, лицам текут слезы — слезы умиления и тревоги за жизнь идущих следом за ними. Иногда старцы и сами принимают крещение, и священник их тоже называет «ереха», так как перед Богом все мы дети.

А под конец тоненький крестик надевается на шею, и маленького христианина относят на скамейку к матушке, одеваться. И неяркий луч зимнего солнца просачивается в узкое оконце, будто нездешним светом освещая скромную церковь и всех находящихся там прихожан.

***

Последние годы мы с тобой, Араик джан, особенно ты, довольно часто ездили на службу, на Литургию. Ты знал наизусть всю службу. Наш органист Аркадий, знакомый нам много лет, всегда радостно и привычно здоровался, мы любили с ним поспорить на богословские темы, а текин Астхик, что сменила нашу Ниночку за свечной лавкой, была уверена, что Араик имел священнический сан. С возрастом Араик действительно приобрел черты вардапета: внушительная борода, осанистая походка, мудрый взгляд… И какое-то утверждение всему этому дал наш друг, бывший прежде писателем, лингвистом из Италии, а теперь православный священник Джованни Гуайта. На сороковой день после ухода Араика мы в светлице храма Косьмы и Дамиана сделали поминание. Приехали всей семьей и стояли со свечками. Джованни мы знали с того памятного вечера, когда была презентация его книги «Беседы с католикосом Гарегином Первым» на вечере, организованном армянским обществом «Арарат». Блестящий филолог, знаток языков и исследователь истории Церкви, Джованни Гуайта издал четыре книги об истории Армении, о почти двухтысячелетней верности христианству, а после ухода из жизни отца Георгия Чистякова, принял сан священника. Итальянец по происхождению, отмеченный библейским обликом, он был нашим единомышленником. Помню, как он записывал у себя в блокноте те пожелания и замечания, которыми делились выступающие на вечере читатели, мы были среди них. И Джованни помнил нас. И мы всегда очень тепло общались при встрече и дали ему имя «друг армянского народа». Целая плеяда блестящих поэтов и переводчиков: Валерий Брюсов, Сергей Городецкий, Андрей Битов, Ким Бакши, Василий Гроссман, Владимир Рогов — носили это почетное звание.

Мы с Араиком как-то обсуждали, почему при такой любви к Армении Джованни не стал армянским священником. И я предположила, что грабар — древне армянский, на котором ведется литургия, был небольшим, но все же препятствием к этому. На русском же наш друг говорит хорошо, с небольшим приятным акцентом. И вот так с любовью и мягким выговором отец Джованни произносил имя Араика, добавляя к нему имя Павла. Он потом сказал, что в святцах в этот день было это имя. Имя апостола, родившегося на Киликийской земле, пришлось к месту. А я восприняла это как знак, как то, что Араик уже заочно был крещен в апостольское имя. И Араик всегда был рад подробно и вдохновенно рассказать о вере своих предков, о заповедях армянской апостольской церкви и, главное, стремился доказать, как несправедливо обвиняют армян в монофизитстве.

(В письме Вардану говорится об этом.)

Но сначала предыстория вопроса:

Почему армяне не участвовали в IV Вселенском соборе церквей в Халкидоне?

«26 мая 451г., накануне Пятидесятницы в Васпуракане, к северу от озера Урмия, произошло решающее сражение армян с Персией, известное под названием Аварайрской битвы, которая явилась первой во всеобщей истории вооружённой самозащитой христианства против маздеизма, когда друг другу противостояли свет и тьма, жизнь и смерть, вера и отречение. Хотя армянские войска и потерпели поражение, однако Аварайрская битва возвысила и воспламенила армянский дух настолько, что он стал способен жить вечно, ибо армяне шли на смерть с лозунгом: «Неосознанная смерть — это смерть, смерть же осознанная — бессмертие». После битвы Католикос армян Св. Овсеп I и пресвитер Св. Гевонд, которые духовно подкрепляли народ, со множеством представителей духовенства и князей были сосланы в Персию, где в 454 г. были мученически убиты.

В октябре того же 451г. в Халкидоне состоялся IV Вселенский Собор, созванный в мае императором Византийской империи Маркианом, который незадолго до этого указа отказал армянскому посольству в просьбе о военной помощи в защите христианской веры. Таким образом, ещё до Собора были отвергнуты Слова Божии и поучения святых отцов: «Спасай взятых на смерть, и неужели откажешься от обречённых на убиение?..» (Прит. 24: 11—12); «Ничто столько не раздражает Бога, как небрежение о спасении ближних, — говорит Св. Иоанн Златоуст. — Посему Он признаком учеников Своих поставил любовь…»; «…Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоан. 15: 12—13), — говорит Христос.

И вот, когда христианский мир в Халкидоне решал христологические споры, целый народ, брошенный на произвол судьбы своими братьями по вере во Христа, защищал христианскую веру от языческой Персии; когда в заточении под пытками находился Пастырь Армении со своей паствой, участники Собора со спокойной совестью решали вопрос о том, кто же умер на кресте?

Армянский народ в неравной борьбе сохранил как свою веру, так и целостность Церкви, ибо «христианство для нас — это не одежда, которую можно менять, оно — наша кожа, которую невозможно снять».

А вот Халкидонский Собор стал причиной разделения Церкви…» С благословением, иеромонах о. Гевонд Оганесян.

Письмо Араика об устоях армянского христианства

Письмо Араика написано нашему хорошему знакомому из любимой нами, дружественной семьи Тер-Минасянов. Насколько я помню, он был одним из создателей нового армянского храма в Москве — Преображенского храма, что на Трифоновской улице в Москве.

Письмо Вардану Тер-Минасяну.

Дорогой Вардан!

Халкидонский Собор осудил монофизитизм и провозгласил, что Иисус Христос имеет две ипостаси — Божественную и Человеческую, или иными словами Вочеловеченный Бог. Монофизиты признают только одну ипостась Иисуса Христа — Божественную.

Армянская Церковь не участвовала в Халкидонском Соборе по известной Вам причине (историческая справка уже приведена выше, ред.). Для того чтобы понять, какого направления Христианства придерживается та или другая Церковь, необходимо прочесть его Символ Веры. Так как это концентрированный сгусток Церковного догмата и идеологии. Ниже я приведу официальный Церковный перевод с армянского Символа Веры Армянской Православной (точнее, Восточно–Православной, это официальное название) Апостольской Григорианской Просветительской Церкви и официальный Символ Веры Русской Православной Церкви. Вы сможете их сравнить и посмотреть большая ли между ними разница. В самых важных для немонофизитизма местах я поменял шрифт на жирный италик и подчеркнул.

СИМВОЛ ВЕРЫ

Армянской Церкви

Веруем в единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого.

И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного от Бога Отца единородно, именно от естества Отцова. В Бога от Бога, в Свет от Света, в Бога истинного от Бога истинного, рожденного, а не сотворенного; единосущного Отцу, Коим сотворено все на небесах и на земле, видимое и невидимое. Ради нас людей и спасения нашего ради сшедшего с небес, воплотившегося, вочеловечившегося, родившегося совершенно от святой Девы Марии Духом Святым. Принявшего плоть, душу, разум и все, что есть в человеке, — истинно и несомненно. Страдавшего, распятого, погребенного, на третий день воскресшего, вознесшегося на небеса в том же теле, воссевшего о десницу Отца. Грядущего в том же теле и во славе Отца судить живых и мертвых; Его же Царству нет конца.

Веруем и в Духа Святого, несотворенного и совершенного, глаголившего в Законе, Пророках и Евангелиях. Сшедшего на Иордан, проповедовавшего Посланного и обитавшего в Святых. Веруем и в единую, Соборную, Апостольскую святую Церковь. В одно крещение, в покаяние, очищение и отпущение грехов; в воскресение мертвых; в вечный суд душ и тел; в Царство Небесное и в жизнь вечную.

СИМВОЛ ВЕРЫ

Русской Церкви

Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Иже от Отца рожденного прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечившася. Распятого же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанием. И восшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою, судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, животворящаго. Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном споклоняема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину святую, соборную и апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых; и жизни будущаго века. Аминь.

Можно заметить, что человеческая ипостась в армянском варианте описана подробнее. Насколько я понимаю, оба Символа Веры перевод с одного греческого текста. Кстати и Армянская, и Русская литургия ведется в чине Иоанна Златоуста, 3-ий век, то есть до Халкидонский.

Между прочим, в Русском Православии термины Халкидонит — Нехалкидонит имеют синонимы монофизит — немонофизит. А в Армянском Православии это совершенно разные понятия. Кстати в книжке Ерванда Тер–Минасяна «Воспоминания о моей жизни» на стр. 68 Ерванд Галустович описывает свою дискуссию с Малхасянцом о том, был ли Моисей Хоренский (Мовсес Хоренаци) халкидонитом или не халкидонитом. Во всей дискуссии даже не упоминается слово монофизитизм. Думаю потому, что, как я сказал выше, для Армянского Православия это разные понятия.

С наилучшими пожеланиями

Араик Базян

Араик всегда как настоящий христианин

был в этом вопросе рыцарем, защищающим свою веру

мечом, который есть слово Божие.

Араик, я знаю, как ты доверял Господу

и верил в Его милость и любовь.

В 1971 году Араик начал работать в своем родном ВНД, как стажер-практикант

Это тогда Араик, впервые получив родительское благословение, покинул отчий дом.

Конечно родители дали свои наставления. Араик рассказывал, что мама Ерануи предостерегая его сказала, чтобы он вел себя осмотрительно, так как вообще в мире, а особенно в таком столичном городе, как Москва, есть «хулиганские» женщины, которые стремятся заполучить в свои сети симпатичных молодых мальчиков.

— Когда я приехал в Москву, ждал, что вот на меня накинутся эти кровожадные особи, но ничего такого не происходило.

Была правда одна забавная история. Когда Араик устраивался в общежитие, что на Шверника, я потом видела это странное мрачноватое здание, его поселили в комнату, где обитало еще 7 девочек.

— И ты еще жалуешься, кайф-то какой, — сказал ему знакомый еще по ЕГУ преподаватель, они встретились у окошка администратора, когда Араик пришел просить переселить его в другую комнату.

Эта путаница объясняется грамматически. Имя, оканчивающееся на гласную, для знающего грамматику русского языка, но не вдающегося в подробности личного характера госслужащего, должно принадлежать женскому полу. Так мы с Араиком однажды получили именные билеты на самолет, где четко было обозначено, что в Ереван летят Ара Сааковна Базян и Мариам Михайлович Чайлахян. Мое-то имя оканчивалось на согласную, а значит, должно было принадлежать мужскому полу. В обоих случаях все кончилось благополучно — мы долетели до Еревана, а Араику тогда в семидесятых поменяли комнату.

Потом, кажется, он перебрался к друзьям. И все сокрушался, что не пришел к нам в гости раньше.

— Нет, Араик джан, все свершилось тогда, когда надо. Раньше у нас ничего бы не вышло. Должна же была я попытаться сделать себя окончательно несчастной, и только потом разрешить судьбе предоставить мне счастливый шанс.

Буддийская мудрость гласит:

«Когда встречаешь родственную душу, помни,

что потребовалось 500 лет, чтобы вас свести.

Поэтому цените и уважайте друг друга».

«Если ты встретишь настоящего друга — вы

будете связаны во времени и пространстве 500 лет».

***

Мое первое знакомство с Романом Ильичем, с лабораторией, в которой Араик проработал около 50 лет, произошло у нас дома. Это был уже, наверное, третий по счету свадебный ужин в те далекие, уже легендарные времена. Они все пришли к нам на Губкина 7 поздравить и попировать в честь нашего союза.

Помню, как Роман Ильич тогда несколько раз сказал: «Наш Араик!»

А я как-то встрепенулась и возразила: «Он больше наш, чем Ваш»…

Потом очень переживала.

А сейчас думаю, как же мы все любили тебя, Араик, радостно присваивали тебя. Ты был близок и любим в нашей семье, и в твоей научной семье.

Тамара Диш, Нина Орлова, Валя Гецева приняли тебя в свою «семью кандидатов», кто-то из них это радостно озвучил, когда мы праздновали твою удачную защиту кандидатской диссертации. Потом у тебя была еще одна славная «научная семья» с коллегами — друзьями на Потешной. Об этом хорошо написал Андрей Штемберг в своих воспоминаниях.

Зима 1977 года была морозной. Араик одевался в тысячи одежек и ехал в Пушкино к Роману Ильичу отделывать свою диссертацию, защита которой состоялась осенью того же года. Араик достойно исполнил наставление шефа: «Говори так, как будто ты только что это открыл, понял, увидел, а не так будто тебе все это уже смертельно надоело».

И доклады потом Араик делал всегда с большой страстью и азартом. Завет был дальнобойным, так сказать, на все времена.

Председательствовал во время защиты сам Эзрас Асратян, директор института. А вопросы, причем в изобилии, задавал академик Ливанов. Его очень заинтересовал доклад Араика.

Присутствовало все наше семейство, а из Еревана приехали мама и папа Араика. Карен, наш друг и свидетель тоже был на защите.

— Вы не хотите послушать результаты голосования? — спросил он, увидев, что мы увлечены сервировкой стола, накрытого внизу, на первом этаже. Мы вернулись в зал вовремя: как раз объявляли, что защита прошла единогласно.

— Ты не представляешь, что мы сейчас переживаем, — сказала мне мама Еран. Почему же, очень даже я представляла. Я тоже была счастлива за тебя, Араик джан.

В этом славном праздновании был один очень трогательный эпизод.

Эзрас Асратович, дядя Эзрас, как я его называла, потому что знала его с детства, вел и праздничный стол, а потом, когда собрался уходить, завернул в носовой платок несколько кистей винограда, привезенного родителями Араика из Еревана, и сказал — это для Жанны. Супруга — тетя Жанна была любима всеми нами, красивая и достойная женщина, родом из Карабаха. Мама моя называла ее Маркизой, потому что она вопреки обычному женскому кокетству не красила волосы, и это серебро в волосах ее ничуть не портило, а придавало пикантности.

Историческая справка. Эзрас Асратян воспитывался в детском доме. Во время геноцида 1915 года он чудом спасся: его переодели в девичью одежду. Он знал, что такое голод и нужда.

У мамы и папы Араика дрогнуло сердце, и на следующий день они поехали сначала на рынок, а потом к Асратянам, чтобы попотчевать их привезенным с Родины виноградом.

P.S. Тетя Жанна рассказывала, что когда очередной президент выбирался в США, дядя Эзрас каждый раз с надеждой спрашивал: «Как ты думаешь, он признает геноцид 15-го года?» Даже странно, что мы дожили до этого исторического момента. И можно смело провозглашать: «Лучше поздно, чем никогда… Сорок шестой президент США — Джозеф Байден признал стародавнее злодеяние турок и назвал его геноцидом». Думаю, что это хорошо, что правда в какой-то мере восторжествовала и что это принесет плоды и очистит горизонты истории не только для Армении, но и для всеобщего мироустройства.

Рыцарь науки становится папой

Ровно через год после знаменитого свадебного ужина с лабораторией Араика у нас появился первенец. Это была наша Литочка. Имя для нее мы придумали заранее. Мы были очарованы поэмой Аветика Исаакяна «Лилит» и решили, что если будет девочка, дадим ей имя первой женщины, что покоряла сердца мужчин. Огненное имя, животворное. Сохранилось письмо Араика в роддом. Оно как драгоценный документ того времени, когда мы были разделены, полны любви и ожидания…

4 этаж

палата 31

Чайлахян М. М.

Маш джан, милая!

Как ты себя чувствуешь? Разлука с тобой трудно переносится. Труднее, чем в Ереване. Я к тебе очень привык. Хочется, чтоб ты меня встречала каждый раз, когда я прихожу домой. Извини, это мой первый ропот. Утешает только то, что мы скоро будем вместе и не одни. Все звонят, интересуются, как твое здоровье. Почти кончаю Р.К. («Раковый корпус»). Очень сильная, но очень давит. Вчера, когда пришли наши, пили за твое здоровье. Потом Лева предложил тост за свободу — тоже выпили. Они ушли от нас после 12.30, смотрели «Огонек», было неплохо. Сегодня Лева опять придет в 7 часов смотреть футбол. Наверно, Маш джан, скоро кончатся твои и наши мучения, и мы опять будем вместе. Я опять продолжаю заниматься английским языком. Интересно, смогу ли дойти до того уровня, чтобы прочесть Шекспира на родном языке. Мне кажется, что это предел знания языка. Читать классика, который пишет в рифму на родном языке. Маш джан, без тебя наша квартира постепенно теряет свою уютность. Правда, в этом ей немало помогаю я. Скорей бы, а то (ачкерс зур ктрец) — высмотрел все глаза.

Целую тебя, очень люблю

Араик

***

Араик так влюбился в свою доченьку, что готов был заниматься ею все свое свободное время. Они с моей мамой ловко управлялись с девочкой: и купали, и пеленали ее. Я же боялась дотронуться до столь хрупкого существа. Когда мне показала ее после кесарево наш знакомый врач Любовь Ивановна, мне показалась малютка похожей на спящую крохотную красавицу, с большими ресницами и ровными стрелками бровей. Любовь Ивановна держала ее с гордостью, словно желая убедить меня, что ради такой стоило и помучиться. Я в этом точно не сомневалась.

Араик вспоминал, что он удивлялся, с какой озабоченностью мама и папа восприняли имя. Через неделю мама сказала: Я буду называть ее Литочкой. А папа добавил: А я мадонной Литой. Допустимая вольность, к тому же создающая приятную ассоциацию с картиной Леонардо да Винчи «Мадонна Литта», где Литта — это миланское семейство, в коллекции которого находилась эта картина последние века.

Но в каждой женщине живет «мадонна», и с появлением у Литочки сына Левика это имя себя оправдало.