Бесплатный фрагмент - Андрей Панов

Благодарности

Автор выражает благодарность Федору Лаврову, Стасу Барановскому, Андрею Чернову, Ирине И., Александру Герберту, Евгению Титову и Лие Петровне Пановой.

Часть 1. Биография

Глава 1 Предки. Детство

Как сказала бы моя бабушка, — «сытый голодного не разумеет».

Андрей Панов, интервью программе «Персона Грата», 1995 год

Много ли вы знаете панк-рокеров, которые в интервью наряду со «стариканом Маккартни» цитируют свою бабушку? А уж когда это говорит такой скромный интеллигентный юноша из балетной семьи — Андрей «Свин» Панов, а по совместительству культовая фигура ленинградского панка. И вдруг — бабушка, неожиданно.

Андрей родился у Лии Петровны и Валерия Матвеевича Пановых. Со стороны отца Андрей происходит из «шумной еврейской семьи Шульманов» (что значит на идиш — ученый человек), родственно близких с семьей Иегуды Пэна», которые бежали в Вильнюс в начале войны и тем спаслись.

Валерий родился у Матвея и Елизаветы Петровны Шульман (урожденной Харитоновой) родился 12 марта (по паспорту 12 сентября) 1938 года. Достоверно известно, что у Валерия был старший брат Альфред, старше него на восемь лет. «Я витебский человек. Мы жили против домика Шагала. Но мой талант, в основном, заключается в том, что я живописец. И это настоящий талант, но жизнь так повернулась, к сожалению или нет, что я стал танцором,» — вспоминает Валерий Панов в программе «Абсолютный слух».

Лия Петровна подтверждает, что способности к рисованию проявлялись и по материнской линии, однако она говорит о сыне: «Но рисовать не умел. Вообще не умел. Отец рисовал прекрасно, я могу тоже, а Андрей — вообще не мог».

В возрасте семи лет Валерий впервые увидел балет «Спящая красавица», и судьба его оказалась решена: стать балетным танцором. Мальчика зачислили в балетную школу при вильнюсском театре, а педагогом его стала ученица самой Вагановой, которая и настояла, чтобы мальчик отправился продолжить учебу в Ленинград, а далее он попал в балетное училище в Москву при Большом театре. Там юный Валерий учился вместе с Марисом Лиепой.

Через год финансы родителей снова позволили мальчику вернуться в Ленинградское балетное училище, после смерти педагога носящее имя Вагановой. Сокурсником был Рудольф Нуриев. По окончании училища 19-летнего Шульмана взял премьером Малый театр оперы и балета, что на Площади Искусств, где он и познакомился с Лией Пановой.

Она — красавица и солистка Малого театра оперы и балета (сейчас Михайловского), обожаемая многочисленными поклонниками, он — юный выпускник Вагановского училища. Это было сильное взаимное чувство, Валерий смог покорить сердце Лии, и Лия с Валерием поженились. Через два года у них родился сын.

Не каждая балерина рискнула бы выпасть из мира балета на два года, чтобы родить ребенка и смотреть, как твои партии танцуют другие. Еще существовал риск вообще не вернуться на сцену, так как вряд ли Лию устроило бы место в кордебалете, после того, как являлась солисткой. Вдруг ей не вернули бы ее главные роли? Поэтому многие танцовщицы заводят детей поздно, после 35 лет, когда уходят из танца. Однако тут Лия проявила свои волю и характер, ради семьи она готова была пойти на серьезный риск, на жертву. В этот период Лия всю себя отдавала маленькому сыну, а также мужу и его будущим успехам.

Когда молодые люди в 1958 году поженились, Валерий проявил дальновидность и взял фамилию жены. Совсем недавно утихла кампания по борьбе с космополитизмом, и безопаснее было иметь нейтрально звучащую русскую фамилию. Есть фотография, напоминающая комедию положений: на ступеньках МАЛЕГОТа запечатлена труппа театра, Валерий и Лия, улыбаясь, смотрят друг на друга, а прочие балетные артисты оглядываются на них с легкой завистью.

Лия Петровна Панова, мама Андрея, родилась 17 ноября 1934 года (по паспорту значится 20 ноября) в семье Натальи Борисовны (урожденная Аксёнова, 1903—1979) и Петра Пановых. Она — самая младшая в семье, брат Юрий старше на год, сестра Зоя на пять лет. Бабушка Андрея — ленинградка, ее отец Борис и мать Мария из Мелитополя (этот город обозначен на оборотной стороне плотных, негнущихся дореволюционных фотографий с надписью «Мелитополь» и адресом ателье) перебрались в Петербург, где владели доходным домом, предположительно на Васильевском острове. До того прадед Андрея работал директором сельской школы, а в семье росло семь детей. Наташу отдали учиться в Смольный институт не потому, что она была благородного происхождения, а потому что семья была настолько состоятельна, что могла позволить заплатить за ее обучение там.

Наталья и Петр познакомились в Петергофе, в Петродворце. Петр родился на станции Новосокольники, а в институте преподавал высшую математику. Мать Наталья не работала, а занималась домом и воспитанием детей. Отец поехал на север, в Петрозаводск, чтобы заработать денег для семьи, и находился там долгое время. Правда, периодически он приезжал домой. В 1945 г. семья распалась — отца отправили служить в Одессу, мать не последовала за ним. Петр создал там новую семью, и Лия впоследствии виделась там с ним.

На довоенных черно-белых фотографиях изображены образцово-показательные дети: девочки с бантиками, мальчик, стриженный кругом, все в трикотажных кофточках, гольфах и плотных ботинках на фоне Большого каскада Петродворца.

Маленькая Лия поступила в балетное училище, где учащиеся получали практическую и теоретическую подготовку по истории искусства. Отбор был жестким, каждый семестр кого-то отчисляли за профнепригодность, оставляя только самых лучших, талантливых и способных. В их потоке выпустилось всего семь учениц. С выпускной фотографий смотрит улыбчивая худенькая девочка с косами и в платье с квадратными плечами, типичным для 1940-х годов.

Итак, Валерий — премьер Малого театра, а Лия — его солистка балета. В 1959 году Валерий с труппой отправляется на гастроли в Америку. Там он, нарушая дисциплину, ходит один по Нью-Йорку вопреки правилам советских делегаций, встречается с танцовщиками. И больше его не выпускают за границу.

23 марта 1960 года у пары рождается единственный сын Андрей, ему также дают фамилию матери. Молодая семья с ребенком и матерью жены сначала жили все в одной комнате на ул. Рубинштейна, 5, в квартире 30, пока Валерию как премьеру Кировского театра выдали трёхкомнатную квартиру в только что построенном девяти этажном доме на проспекте Космонавтов.

Сам мальчик вспоминал свое детство так: «Caмoe раннее, что о себе помню — сижу под столом, здесь всего уютнее в высокой большой комнате, где не переставая звучит музыка Брубека, прелюдии Листа, Чайковского в бит-обработках… Детство было полно музыки и шампанского. Первый раз дали в четыре года. Сказали: осторожно, оно может ударить в голову.» Этот целостный образ из детства настолько жив, что даже в 1995 году в интервью на радио основа возникает в словах Андрея при описании своих песен в танцевальных обработках: «В целом, очень приятная музыка, очень классная. Можно под эту музыку пить шампанское, можно танцевать, можно вообще не слушать».

Валерий из своих единственных гастролей привез кинокамеру, и сохранилась черно-белая семейная хроника: Андрею два года, дача, бабушка целует и обнимает его, он ей счастливо улыбается. А вот Андрей играет в кукольный театр с куклой Буратино, энергично машет руками, изображая дерущихся кукол.

Очевидно, это впечатления от закулисья, которые сын видел. Как рассказывала Лия Петровна: «Мне часто приходилось брать его с собой в театр — на работу. Не с кем было оставить дома. И иногда он сидел за кулисами во время спектаклей. Мне казалось, что ему там все нравится».

Однако Андрей шутил об этом опыте так: «Просидел я за кулисами. Матери спасибо. Наблюдал почти голых женщин (балет)».

На самом деле ребенка хотели отдать в детский сад, но он выдержал там только три дня, потом снял ботинки (а была уже холодная осень), незаметно опустил ноги в лужу, сидя на скамейке, простудился и заболел.

«Я отвела его в актерский детский сад. Он так плакал, так плакал, но меня все-таки заставили уйти — мол, обойдется, привыкнет. На следующие сутки он начал плакать уже с ночи. «Мама, не води меня туда…» — объясняет мама. Впрочем, и бабушка говорила, что лучше сама воспитает Андрюшу, коль уж сидит на пенсии.

Летом снимали дачу, где Андрей жил с бабушкой. Часто к семье присоединялся племянник Александр, сын Зои, старшей сестры Лии Петровны, старше Андрея на десять лет. Существует семейная хроника, в которой Александр и Андрей сидят за столиком перед деревянным домом, а Валерий выполняет одновременно роли режиссера и оператора. «Это же был сценарий, Валерий нам говорил, что мы должны делать», — объясняет Александр.

А еще есть дачный диптих: на одном фото золотой мальчик Андрей внимательно смотрит в объектив, сидя на коленях у мамы, а на другой погрустневший, поблекший, в компании поучающего отца.

Лия Петровна вспоминает и другой трогательный случай. Гостил у них племянник Саша со своей овчаркой, и она подошла к столу попросить кусочек, ей дали — и вдруг она повернулась и цапнула маленького Андрюшу (ему тогда было пять лет) за щеку! Лия Петровна наподдала собаке, Андрей заплакал, у него из ранки пошла кровь, Саша заплакал, что его собаку обидели, а собака отползла в коридор, легла с виноватым видом и тоже чуть не плачет. На левой щеке у Андрея так и остался шрам. А позже он признался, что сам наступил на лапу овчарке.

Есть интересное детское воспоминание самого Панова, думаю, оно относится примерно к августу-декабрю 1966 года: «Когда меня в детстве привели в кинематограф на фильм „В джазе только девушки“, я был в полной уверенности, что Мэрилин Монро — это дирижер оркестра. А когда мне сказали, что это та, которая кривляется с банджо, а потом еще и петь начала… Этот облом остался на всю жизнь».

Жил Андрей в комнате вдвоем с бабушкой, их кровати стояли рядом. Бабушка вырастила Андрея, постоянно с ним занималась. Из садика его как раз забрали, а бабушка только что вышла на пенсию и сказала: «Зачем его мучить, я сама его воспитаю!» У бабушки бывал бронхит из-за перенесенного в юности туберкулеза, она не могла долго находиться на улице в мороз и носить тяжести, поэтому Лия приходила днем, чтобы погулять с ребенком хотя бы два часа, и приносила из магазина тяжелые сумки с продуктами.

Лия в 1965 г. три месяца гастролировала с театром в Америке и привезла сыну одежду, индейское оперение и надувные игрушки, потому что они занимали мало места в багаже. Микки-Маус и другие звери, очень нравились Андрею, но скоро взрослые заметили, что они стали подозрительно быстро сдуваться… оказалось, Андрей прокалывал их иголкой, чтобы как все дети посмотреть, что у них внутри. Есть фотография, где Андрей на фоне новогодней ёлки целится в игрушки из пистолета. На другой отец меняет пластинку на стереосистеме (Брубек? Лист? Чайковский?), а Андрей в своей любимой позе на корточках сидит на родительской кровати вождем краснокожих в венце из перьев.

Андрей рос обычным ребенком. Необычным было, что он всегда любил свет и не любил темноту. Спал обязательно с незакрытыми шторами, чтобы просыпаться, когда светло, а если было темно, то просил оставить зажженную лампу.

Произошел ещё такой случай. Пановы были знакомы с Высоцким. В гостях у Пановых Высоцкий неожиданно попросил показать ему спящего Андрея, который в столь поздний час уже давно спал в своей кроватке. «Весь вечер Володя вел себя довольно сдержанно, — сказала Лия Панова. — Но когда он подошел к кроватке Андрея, то резко изменился. В его глазах появились тепло и грусть. Мне показалось, что он очень переживал разрыв с собственными детьми из-за знакомства с Мариной [Влади]…». Лия Петровна рассказывая об этом эпизоде, называет фильм «Колдунья» по повести А. Куприна «Олеся», фильм в Советском Союзе вышел в прокат в 1956 году, произвел на многих сильное впечатление и запомнился. Спящему Андрею пять лет.

В свою очередь, Андрей Панов отзывался о Высоцком иронично-уважительно: «Высоцкого уважаю, мне до него далеко, хотя думаю, что он первый в России рокер».

Поскольку маленький Андрей не ходил в садик, его воспитанием преимущественно занимались мама и бабушка, что было не редкостью для мальчиков в те времена. Бабушка научила его убираться по дому, готовить и даже вышивать: как-то он подарил маме вышитую им салфеточку. С мамой у них был такой ритуал: под музыку она рассказывала ему истории с продолжением, что-то из русских народных и сказок Пушкина, а что-то придумывала сама. «Любил, чтобы я ему читала сказки, такая у нас была серия за серией, чтобы каждый вечер я ему что-то рассказывала, я уже забуду на следующую ночь, спать охота, а он спрашивает, ну вот начинаю», — вспоминает о детстве сына Лия Петровна.

Вторым увлечением мальчика было слушать, как мать поет русские народные и советские песни, многие он сам знал и пел. Вспомните хотя бы «Ой, мороз, мороз», спетую при поступлении в Театральный институт и на 5 фестивале рок-клуба, а также в альбоме «Праздник непослушания».

До десятилетнего возраста Андрей увлекался марками — типичное увлечение интеллигентных мальчиков тех лет. Посещение специальных филателистических магазинов, отклеивание марок от конвертов, выше всего ценятся непогашенные почтовыми штемпелями. «Не оторвать его было от ларьков этих, магазинных витрин… Я ему в этом очень потакала, покупала, что он хотел», — рассказывает Лия Петровна.

В 1965 году семья получила квартиру на проспекте Космонавтов, и состоялся переезд. Андрею на Новый год родственники подарили несколько костюмчиков. Он молчит. Далее состоялся следующий диалог:

Мама: Андрюша, а почему ты не говоришь «спасибо»?

Андрей (удивленно): А подарки?

«Подарками» для мальчика были интересные игрушки, а одежда не имела значения.

1 сентября 1967 года Андрей Панов пошел в первый класс. Сначала для него выбрали школу №525 с углубленным изучением языка (в которой учился кинорежиссер Евгений Юфит), но школа находилась довольно далеко от дома. Бабушке Андрея было бы тяжело его туда водить, поэтому остановились на школе №542 поближе, через дорогу, в которой ученик Панов проучился «год или два». А потом его перевели в новую школу №448, построенную во дворе их многоэтажки.

В школе он столкнулся с буллингом, как это сейчас называют. Физически более сильные ребята выбрали его жертвой и притесняли. «Когда он учился в школе, он был толстым, а его друг Кирилл был на девочку похож, и обоих постоянно били.». Мама Лия Петровна подтверждает: «Когда в школе его обижали, и он приходил с синяками, он никогда никому не жаловался.» Сам Андрей подвел итог своему детству так: «Рос с овчаркой [кузена Саши]. До третьего класса бил всех, после третьего класса били все. Вырос в театре.»

Мог ли он пойти по стопам родителей и продолжить династию балетных танцоров? Валерий хотел отдать сына в балетное училище. Балетные данные были у мальчика средние: не было большого шага (растяжка), невысокий подъём. «Да приводите, без экзаменов приму», сказал директор училища. Андрей смог бы танцевать только в кордебалете, а для мужчины это тягостно. Если становиться — то премьером.

Еще в начальной школе Андрей с отцом ездил в Вильнюс навещать родственников, играл с цыплятами на дворе и поднимался на гору Гедиминаса.

Увлечение марками сменилось увлечением военной темой: рыцари, солдатики, доспехи, оружие, но снова в художественном разрезе. Мальчик много и хорошо лепил из пластилина. Для этого часто ходил в Рыцарский зал Эрмитажа, чтобы осмотреть оружие и потом воспроизвести его в своей лепке. Вторым любимым местом рассмотреть амуницию были Московские Триумфальные Ворота, украшенные медночеканными горельефами доспехов. Эти «кусты», или «костры», трофеев из 38 деталей придают облику ворот подчёркнутую торжественность. «Он потом их [лепные фигурки] не разрешил мне [хранить], взял так всё в комок [смял], я-то их берегла долго, а он уже не захотел». «Летом с Кириллом уходил в лес, и они бились на «шпагах», — объяснила Лия Петровна.

С детства Андрей много читал. Сначала это была классика, например, «Война и мир» Л. Толстого, потом научно-популярные журналы и техническая литература. Любимым поэтом у него был Франсуа Вийон (выбор мальчика из интеллигентной семьи), любимым художником — ироничный Брейгель-младший. Юноша любил посещать кинофестивали и музеи. «Благодаря Андрею я посетила, наверное, все музеи нашего города. Где мы только не были — вплоть до музея Арктики и Антарктики, что меня, честно говоря, совершенно не интересует», — признаётся Лия Петровна.

В третьем классе ученикам задали сочинение на тему «Чем занимаются мои родители в свободное от работы время?», и Андрей написал так: «Мама мной занимается, а папа или принимает гостей, или спит». Учительница заинтересовалась: какая же профессия у отца, если он дома принимает гостей (хорошо, что ребенок не написал «выпивает») и спит? — и спросила об этом у матери. А всё просто — у премьера репетиции нового балета, днем он отдыхает перед вечерним спектаклем, и домочадцам нужно вести себя тихо, а позже, после удачной премьеры, застолье-празднование. Всё это и описал мальчик.

В 1971 году отец получил награду «Заслуженный артист Дагестана» за главную роль в балете «Горянка» (по поэме Расула Гамзатова, дагестанского поэта), поставленным Виноградовым. В Дагестане этот балет высоко оценили, и два артиста — Элла Комлева и Валерий Панов получили награды.

В начале 70-х Валерий побывал на фестивале в Москве, где танцевал с молодой Галиной Рогозиной. Лия Петровна рассталась с Валерием. Рогозина с Пановым поженились. В апреле 1972 года Валерий Панов подал прошение на выезд в Израиль. Лия Петровна с Андреем оставались в СССР.

Валерий даже попал под тюремное заключение. Обвинение было в том, что — якобы — Валерий плюнул в прохожего. Хотя, как вспоминает Лия Петровна, не такой он был человек, чтобы плюнуть в кого-то. Тем не менее, за хулиганство Панов попал в милицию.

Странное дело: бывшая жена, Лия, пыталась узнать, что с ним, настоящая же — Галина — на расспросы Лии ответила: «Я не знаю, что с ним, у меня сейчас репетиции…»

Тогда Лия Петровна, взяв маленького Андрюшу, побежала в отделение с передачей Валерию — арестовали его в парадном костюме, и переодеться не во что. Утром — суд. Снова приехали Лия с Андреем. Дали Валерию 15 суток. Лия имела возможность помочь Валерию через знакомых общества «Динамо» по фигурному катанию. Но подойти ей не разрешили. Тогда маленький Андрюшка подбежал к папе и сказал: «Мама выручит, не переживай!» Отогнали, но сказать — успел. Так маленький сын тоже принял участие в помощи отцу. Лия Петровна с помощью своих знакомых добилась свидания и то же сказала при встрече. Они с Андреем носили передачи Валерию, но Галина, к сожалению, не участвовала в этом. После освобождения Лия встретила Валерия. Они сели в такси: Лия впереди, чтобы расплачиваться, сзади маленький Андрюшка, Валерий и Галина. Панов-старший обнял обоих и сказал: «Спасибо, Галя!» Андрей поправил: «Папа! Но ведь это мама тебя встретила, а не Галя!». И только после этого меткого замечания Валерий смутился и поблагодарил Лию.

Андрей и в других ситуациях показывал себя мужчиной даже в таком юном возрасте. Как-то раз в очереди за продуктами пьяный оттолкнул Лию Петровну — водку без очереди взять. Женщина вежливо сделала замечание: «Встаньте, пожалуйста, в очередь». Тот грубо ответил. А Андрей — восьмилетний — вступился: «Не смейте грубить моей маме!». «Соловей» опешил: «Ой, парень, извини!» — и перед Лией Петровной тоже извинился.

Наконец Валерию и Галине Пановым разрешили уехать в Израиль.

Расстались мирно и даже без алиментов. Но затем Лию Петровну вызвали в органы защиты детей и сказали: «Мы никак не можем оставить ребёнка без отца! Вы должны написать заявление, чтобы получать алименты здесь, пока Андрею не исполнится 18 лет». Но Лия всё понимала. Так как Валерия уже уволили из театра, денег у него не было. Лия просто не хотела загубить человека. И сказала: «Отец сам покидает сына. Я унижаться не хочу, сама воспитаю». Её было, что называется, не подцепить.

Спустя два года Валерий Панов уже уехал на Запад, стал довольно успешен там, а алиментов всё не высылал. Тогда знакомые Лии Петровны посоветовали ей написать статью об этой ситуации, чтобы его осудила еврейская община в США. Но она поступила по-иному: сообщила самому Валерию, что её заставляют написать подобное заявление. «Лучше плати алименты», — предложила выход сама Лия, — «потому что на меня нажимают…» Импресарио Панова сказал: «Твоя жена права» — и сам стал следить за этим. С доходов Валерия отчислял алименты сыну. Лия Петровна говорит: «Он стал высылать, а так, может быть, и не высылал бы. И я получала, пока Андрей не закончил своё обучение.»

Можно представить, как это сказалось на психике 12-летнего мальчика, домашнего, при этом склонного к искусству и очень чувствительного. Так в его жизни и начинают параллельно развиваться две темы: преданности и предательства.

Один раз учитель немецкого перед всем классом взял и сказал, что у Андрея отец — предатель. Когда Лия Петровна пошла к директору и спросила — как так можно делать?! — директор ей ответил:

— Я все понимаю, Лия Петровна, но не могу же я ее уволить, у нас и так учителей нет… Да и муж ваш, если откровенно говорить, не куда-нибудь, а в Израиль уехал… Сами понимаете…

После таких высказываний притеснения усилились и со стороны одноклассников. Андрей умудрялся прогуливать уроки, даже когда Лия Петровна провожала его до самых дверей школы, и прятался в подвале. К атмосфере тех лет отсылает песня «Подвал», записанная для последнего альбома, но созданная гораздо раньше, с таким припевом:

Все повсюду ищут, куда я пропал

Но всегда укроет мой родной подвал

От невзгод всех спрячет, от беды спасет

Парня молодого он всегда поймет

И иронично, и задушевно — про «парня молодого», совсем как в советской песне «Парня молодого полюбила я».

Свое отношение к школе в интервью 1997 года Андрей выразил так: «Для меня школа — это насилие над личностью. Так что сейчас для меня 1 сентября — любимый праздник: я смотрю в окно на этих наряженных детишек, а про себя злорадствую: помучайтесь, помучайтесь, для меня-то это уже позади».

Что касается школы вообще, у Андрея были сплошные тройки. Очень трудно ему давалась математика. Что примечательно, дед Андрея по материнской линии в свое время преподавал высшую математику в институте. А любимыми предметами мальчика были литература, история и география.

В школе Андрей учил немецкий, и ему часто помогала бабушка, хорошо знавшая язык еще со времен учебы в Смольном институте. Там один день говорили только на французском, а второй только на немецком, так языки чередовались, поэтому уровень владения языками задавался высокий. В данном контексте интересно раскрывается следующее высказывание Андрея — на вопрос, патриот ли он русской речи, музыкант ответил: «Я просто терпеть не могу английский (в июне 1974 года отец уехал сначала в Израиль, потом в ноябре 1974 года перебрался в США). Очень нравится французский и немецкий.»

Иногда после отъезда отца в семье происходили такие диалоги:

— Мама, а папа точно у нас будет богатый?

— Будет.

— А если он будет бедный, мы его примем обратно?

— Примем, не переживай.

Отец вспоминает свой отъезд так: «Когда я уезжал, он маленький был, он прижимался ко мне, так подплакивал, что мама сказала, что папа уезжает. Это было очень трогательно, нежно, он был маленький». Возможно, Валерий здесь фантазирует, потому что в июне 1974 года Андрей уже не ребенок, а подросток, хотя, скорее всего, имеется в виду уход из семьи, когда Андрею было 12 лет.

И как разительно отличается это «папа уезжает» от воспоминаний Лии Петровны. В 1992 году Любимов проводил Чеховский фестиваль в театре на Таганке. Он знал Валерия, дружил с ним и вызвал его из-за границы с балетом «Три сестры». Валерий позвонил бывшей жене и предложил: «Лия! Приезжайте с Андреем — и увидимся». Лия согласилась, а Андрей услышал, что она разговаривает с отцом и показал рукой: мол, нет меня дома! не поеду!

Лия Петровна поняла сына и ответила: «Андрей на гастролях, но я приеду». Итак, мать и отец увиделись, и Валерий передал сыну 10 долларов и банку черной икры. Мать выложила их перед сыном, а тот выбросил их в окно. Шестой этаж. «Икра, конечно, разбилась, а деньги я побежала подобрала. Я поняла тогда, что он [Андрей] был раним, переживал.»

— Я отца не бросал. Вот если он хочет меня видеть, пускай сам сюда приезжает. Я к нему не поеду, — резко сказал Андрей.

К сожалению, этой последней возможностью увидеть сына Валерий не воспользовался.

Поскольку у бабушки была астмой (последствия перенесённого в юности туберкулёза), Лия Петровна устраивала её на лечиться в диспансер. А Андрея на лето приходилось отправлять в летние детские лагеря (это было два раза), потому что мать, как она вспоминает, работала: «Андрей целыми днями ходил вдоль забора и смотрел — не иду ли я за ним. Не любил он ни детские сады, ни лагеря… Но все равно приходилось летом отправлять его». Воспоминания у Панова от суровой муштры в этих заведениях не самые радостные: «Насрал — убери, меня этому учили ещё с детства, во всех лагерях — естественно, не конц-, во всех школах: за собой надо убирать. С тех пор, даже когда выпью в ресторанах, за собой уношу посуду. Все очень смеются, а мне совершенно не смешно. Начал убирать, говорят: „Ну вот! Ну что это за панк?!“ — какой панк, если человек насрал вообще».

В лагере «Динамо» на Финском заливе мальчику нравилось, это был любимый лагерь. Там он показал свои хорошие способности к бегу и даже получил приглашение в школу лёгкой атлетики, но она была слишком далеко от дома. Поэтому ходить туда он не стал. За примерное поведение Андрей получил грамоту, о чём с удовольствием вспоминает его мать. За лето Андрей вытянулся, загорел и похудел, на фотографиях по случаю окончания смены его трудно узнать, так как это уже не толстенький мальчик. Когда мать встречала его из лагеря, вожатый сказал, что ее сын начал петь и поет замечательно. По воспоминаниям Лии Петровны, дома добавились еще и танцы: «Танцевал очень здорово. Я-то в этом хорошо, слава Богу, разбираюсь. Правда, он очень стеснялся, и я только случайно могла увидеть, как он танцует. Напоказ он никогда для меня этого не делал.» Случайно — это когда Андрей собирался со своей компанией, а Лия Петровна приносила угощение и не мешала молодёжи, уходила на кухню. Но сын просил: «Мама! Посиди с нами!». Оставалась — и тогда видела, была поражена — а сама балерина! — пластикой Андрея. Так танцевать современные танцы не умела, по её признанию, и сама Лия Петровна. Для училища требовались несколько другие данные. Эти способности Свинья развил впоследствии, когда уже выступал.

Из лагеря Всероссийского Театрального Общества в Сочи Андрей писал матери такие письма: «Мама, мне очень плохо. Забери меня…». Скорее всего, он чувствовал себя неуютно за тридевять земель от родного дома (в этот лагерь мальчика отправляли из Москвы, а не из Ленинграда напрямую). Встречать Андрея мама тоже должна была в Москве, и он почему-то боялся, что бросит и не встретит… брошенный уже раз. Но Лия Петровна и подумать не могла так сделать. Приехав в Москву, на вокзал, она буквально бежала к его поезду, к вагону. Сына она застала зажатым, испуганным. «Что такое?» — «Я думал, ты меня не встретишь…». Вот так сказался на Андрее уход отца. И больше Лия Петровна ни в какие лагеря его не отправляла.

Как Андрей относился к спорту? Каким-либо видом спорта он не занимался и, как объяснил в интервью на празднике футбольного клуба «Зенит», «меня вообще-то с детства воспитали в том духе, что на футбол лучше не ходить. Ну, я так особо футболом и не интересовался. По телевизору иногда смотрел».

Еще юноша ходил на курсы вождения мотоциклов, но быстро, по воспоминаниям матери, перестал: «Родственники отговаривали — мол, такие ужасные дороги, такие ужасные мотоциклы». Друг семьи катал Андрея на мотоцикле (подростку тогда было 14, отсюда его желание научиться их водить).

Не так далеко от дома Пановых был фехтовальный клуб. Андрей — хотел заниматься. Но руководил клубом тренер, который знал мать Андрея. И сказал ей по секрету, что маски очень плохие. И отдавать сына к ним не нужно ни в коем случае — были случаи ранения глаз. Уберёг будущего артиста.

Когда Лия Петровна собиралась выходить замуж, возникла возможность разменять квартиру: двухкомнатную родителям мужа, двухкомнатную Лие с мужем и сыном, а бабушке — однокомнатную, чтобы потом она досталась Андрею. Таким образом, у бабушки была бы возможность жить в отдельной квартире. Но Андрей сказал так:

— Я бабушку не брошу. Она меня вырастила, буду жить с ней в однокомнатной.

Так брак Лии Петровны и не состоялся — её решением. Она не имела желания жить отдельно от единственного сына.

В 1974 году Андрей с трудом окончил восемь классов и поступил в техникум медицинского оборудования, чтобы получить специальность. «Потом, когда там сказали, что из всех выпускников в городе остается только десять процентов, а остальных распределяют неведомо куда по стране — а это ведь даже не институт! — техникум всего-то, я его оттуда забрала.», — вспоминает Лия Петровна. В другом техникуме юноша проходил практику санитаром и понял, что эта профессия — не его.

«Родственники меня уговорили — давай его на завод, там его, мол, исправят. От чего исправят?.. Он работал фрезеровщиком. Это тоже ему явно не подходило,» — рассказывает мама.

Андрей окончил курсы продавцов и его поставили продавать канцтовары. «Я ходила к нему и говорила: молодой человек, покажите карандашик! Продавщицы из соседних отделов смеялись, а он смущался», — рассказывает Лия Петровна.

А впоследствии, так как Панов хорошо разбирался в музыке, ему дали место продавца пластинок и музыкального оборудования в Доме Радио. Андрей работал в отделе радиотоваров, но быстро оттуда ушел: руководство заставляло подсовывать пожилым покупателям бракованные изделия, к тому же Панов не брал денег, когда подносил тяжелую бытовую технику.

Как и всех юношей, достигших 18 лет, его могли призвать в армию, и лучше всего было учиться в вузе, что давало официальную отсрочку. Андрей захотел поступить в Театральный институт, мечтал стать киноактером. Любимыми актерами были у него Олег Даль и Сергей Юрский. Андрей хотел поступить к последнему на курс, но Юрский, к сожалению, в 1978 году перебрался в Москву.

«Андрей учился в обычной школе только до 8 класса, потом — в вечерней школе (школа рабочей молодежи — так это называлось — туда можно было практически не ходить), но чтобы в институт поступить, надо было иметь 10 классов образования», — объясняет Евгений Титов.

Поэтому Панов поступил в вечернюю школу на последний год, чтобы получить аттестат зрелости. Программа в школе рабочей молодежи была растянута: вместо двух лет учились три года: «окончил 11 классов», сказано в «Автопортрете».

Поэтому Панов поступил в вечернюю школу на последний год, чтобы получить аттестат зрелости. Программа в школе рабочей молодежи была растянута: вместо двух лет учились три года: «окончил 11 классов», сказано в «Автопортрете».

Лия Петровна вспоминает: «Вообще, лет до четырнадцати это был золотой ребенок, на него все нарадоваться не могли. Никогда не нахамит, никогда не скажет против, он ни с кем не вступал в конфликты, со всеми соглашался. Потом, когда он вырос, я поняла, что все это было внешнее, что внутренне он был против очень многого, но не хотел этого показывать, все копил в себе».

Глава 2 Истоки советского панка

Тогда мы все находились под влиянием Юфы. Никакие панки здесь вообще ни при чем. Юфа был и остался главным идеологом.

Андрей Панов, интервью Житинскому для книги о Цое, 1991

Советский союз, город-герой Ленинград, конец 1970-х годов. В Автово есть ничем не примечательный пустырь за газопроводом. На нем с виду ничем не примечательные советские граждане обмениваются странными словами: табаш, насос, пайта, передают друг другу квадратные бумажные конверты довольно большого размера. Это знаменитый «толчок» — место, где нелегально шла продажа пластинок с западной музыкой. Толчок — от жаргонного выражения «толкать», то есть спекулировать, продавать что-то частным образом по завышенной цене.

Именно на толчке Андрей познакомился с Алексеем Рыбиным. Рыбин вспоминает, как принес «крутому мажору» в джинсовом фирменном костюме марки «Конвоир» полиэтилен для обертывания конвертов пластинок. Вот как это было: «Чтобы завоевать расположение Конвоира, я вынес с завода имени Ленина Метров десять [квадратных] полиэтилена. […] Конвоир безумно обрадовался стыренному мною полиэтилену».

Обмен пластинками на толчке считалась незаконным, его часто разгоняла милиция, поэтому «толчок» с пустыря в Автово перемещался на улицу к магазину «Юный Техник» Червонного Казачества, а затем и вовсе в Озерки. Лия Петровна Панова подтверждает это. Когда сын ходил в это опасное место, она всегда волновалась — там ловили, отбирали пластинки и деньги, штрафовали. Однако именно увлечение пластинками и музыкой помогли Панову после окончания двухмесячных курсов продавцов радиотоваров получить место в Доме Радио и стать продавцом именно пластинок и аппаратуры.

Андрей больше не увлекается марками. Как и все подростки, он страстно увлёкся музыкой, но не классической, а современной. Музыка помогает найти и выразить себя, осознать свои чувства, обрести идентификацию и ответить на извечный подростковый вопрос: кто я? Так что слушал юноша Андрей Панов?

Евгений Фёдоров, основатель коллектива «Tequilajazzz», рассказывает так: «Панов слушал арт-рок: группа Chicago, Fusion, Blood, Sweat & Tears, David Bowie, DEVO, Laurie Anderson и Билли Кобэма… и много чего еще, перечислять можно долго».

Алексей Рыбин также упоминает Chicago и Кобэма, но к этому списку добавляет еще «Mahavishnu Orchestra», Фрэнка Заппу, Стэнли Кларка. По его воспоминаниям, «Андрей мог легко поддержать любой разговор на тему рок-музыки. Он хорошо разбирался не только в направлении панк, но и в джаз-роке — просто обожал его».

Рыбин замечал, что культурная среда, в котором рос Андрей, была шире, чем у сверстников, и знал он куда больше своих товарищей.

Сам Панов объяснил в интервью, что «„Пистолеты“, конечно, уже были, про них все читали, все от них торчали заочно, но никто не слышал. Начиналось все с таких групп, как „Stranglers“, „Damned“, короче, с групп более тонкой подачи».

Первая пластинка «Sex Pistols», по словам Евгения Титова, появилась у Панова в конце 1978 г. Также в коллекции Андрея почетное место занимал ранний Игги Поп с группой Stooges и первая двойная пластинка Public Image Ltd. с вокалом Джонни Роттена. «Эти группы и исполнители оказали на него самое большое влияние. Но именно Игги Попа Свинья считал лучшим исполнителем, он ставил его в пример всем», — делает вывод Титов.

Таким образом, Андрей собрал целую грядку виниловых пластинок, выпущенных за рубежом, которые в Советском Союзе не издавались и не продавались, коллекция занимала всю длину от стены до стены. По словам Рыбина, «Андрей был на „толчке“ большим авторитетом, с ним здоровались за руку „взрослые“ коллекционеры».

Сохранилось фото, на котором юный рокер позирует в темных очках, с сигаретой с портретом Дэбби Харри из Blondie в руке, а за ним на стенах плакаты Sex Pistols и даже Фреди Меркьюри. Следует заметить, что, несмотря на воспоминания многих о значимости Игги Попа для Панова, сам Андрей в 1997 году его уже отрицал. Журналистка от Underground TV задала вопрос: «Даже Игги Попа не слушаете?». Это «даже» удивило Андрея, и он переспросил, а почему, собственно, Игги Поп?

«Underground TV: А потому что в одном же, опять, из своих интервью вы написали, что, впервые услышав Игги Попа, вы взялись за гитару. («Да тот же Игги Поп сразу меня зацепил. Вот, услышав этих людей, я взялся за гитару»)

Андрей Панов: Вот это да!

Underground TV: Очередное опровержение.

Андрей Панов: Вот это-то полное фуфло».

Одевался Андрей как в униформу, чаще всего в джинсовый костюм. Лия Петровна вспоминает, как на валютные чеки старалась приодеть его, но он любил только джинсы, остальные модные вещи его не интересовали, висели в шкафу. И в институте — когда приходили сертификаты от отца, мать старалась, чтобы у сына были модные вещи, но в результате все это висело в шкафу. «Кожаный пиджак у него был, дубленка — во всем этом его никто ни разу не видел. Он любил только джинсы. Также отец присылал и собственно из-за границы — и джинсы, и все, что было самым модным тогда, в семидесятые — так он все друзьям раздаривал. Его одежда совершенно не интересовала», — рассказывает Лия Петровна.

Тут надо сказать, что одежда была частью целостного образа. Очевидно, что Андрей искал свой, и джинсы подходили к нему, а галстуки, рубашки, строгие костюмы — нет, он интуитивно чувствовал это и их не надевал. У Панова вообще был актерский подход, и он был не певец или музыкант, а исполнитель — роли, музыки, текста. Титов приводит важные ориентиры не из мира рок-музыки, а скорее эстрады, где образ более целостно прорабатывается, а также актера, психологически максимально далекого в реальной жизни от воплощаемого им образа. Например, такие: «Еще мы ходили на какие-то эстрадные концерты, например, был такой болгарин Педко Педков с усами как у таракана, это было весело… Вообще, он больше ценил исполнительское мастерство в широком смысле, и поэтому таким же кумиром был для него Гойко Митич, югославский актер, исполняющий роли индейцев в ГДР-овских кинобоевиках. Также ему нравились Клаус Кински, например, Малкольм Макдауэл».

В 1976 году произошло знаменательное событие, встреча Андрея Панова и Евгения Юфита. Сам Юфит в интервью рассказывал так: «Зиждилось это на энергии двух личностей. Это конец 1976 г., по-моему, я познакомился со Свиньей совершенно случайно, на улице. Кто-то из моих приятелей его окликнул, и так, слово за слово, возник какой-то резонанс, который привел к неожиданным социальным плане провокациям, акциям на улице, эпатажу, провоцированию населения».

От этих «социальных провокаций» или, выражаясь театральным языком, хэппенингов, сохранились фотографии, дающих о происходившему довольно ясное представление: вот Андрей Панов (уже Свинья), выглядывает из мусорного бака, вот с другими «битничками» лежит под колесами стоящего грузовика, вот с веревками на шее компания прилегла отдохнуть на асфальт и шокирует бабушек, сидящих на лавочке перед подъездом.

Компания подобралась довольно большая и бесшабашная. В нее, кроме главных заводил Юфы и Свиньи, входили Кирилл Хуа Гофэн, Антон Галин (Осел), Кук (Сергей Погорелов), Постер (Эдуард Горохов), эпизодически Панкер-Монозуб (Игорь Гудков), Пиночет (Игорь Покровский), Алексей Рыбин и Виктор Цой. Тем, кто интересуется Цоем-панком, можно посоветовать прочитать биографию Виталия Калгина о нем в серии «ЖЗЛ», где все подробнейшим образом описано.

Антон Галин также рассказывал такой случай, вполне в духе дадаистов — как он, Свинья, Цой и другие культовые фигуры рока ходили в оперу с пивом. Сидели на балконе, пили пиво и слушали оперу. Осёл объяснял, что это было от отсутствия иных развлечений, а не оттого, что это были какие-то особенные люди.

Сам Панов вспоминает об отличительных чертах битников-ковбоев так: «А потом стали появляться разные плакаты, показали их по телевизору, и мы сразу завелись. Идиотничаем. То в трусах зимой по улице, то обвешиваемся разными „паяльниками-фигальниками“, надеваем одежду не по размеру. Разные глупости. А как-то показали, что они еще и булавками обвешиваются. Нам понравилось. Мы, типа, тоже меломаны, давай булавки».

Мать музыканта вспоминает, как переживала в своё время за сына. Они с друзьями обвешивались булавками, красились, за что не раз попадали в милицию.

Информация о панках была очень скудной: панков показывали по телевидению в «Международной панораме» и всячески осуждали, Можно было также достать англоязычную музыкальную газету NME, которую, например, регулярно читал Майк Науменко или купить газету французской компартии Humanite. Достать пластинки, чтобы услышать новоявленных западных панков, было почти невозможно, так как в виду редкости они стояли баснословно дорого и тут же оседали у коллекционеров.

Это было, вспоминал сам Панов, когда к нему пришел один из друзей в больницу на медпрактику и принес статью о новом течении. Когда прочитали первую статью: «Я спускаюсь в дурно пахнущий подвал и т.д.», Андрей подумал, как Маяковский в свое время: «Принимаю, мой панк-рок».

Андрей Панов утверждал, что когда он и его друзья начали жить этой культурой, еще не было никаких панков. Просто один раз ему позвонил Юфит. И сказал так: «Ты знаешь, на Западе появилась группа каких-то кретинов типа нас. Называется «Sex Pistols». Сейчас передали одну вещь по «Голосу Америки» [Юфит всегда его слушал]. На вопрос Свинью, какая именно музыка, описал как «типа Slade, только хуже раз в пять». Андрей решил, что на это не стоит обращать внимания.

Как бы то ни было, Андрей в школе писал только стихи и не владел ни одним музыкальным инструментом. Как сам он сказал в радиоинтервью, за гитару взялся в девятнадцать лет и сразу за электрическую, когда Гудков убедил его, что есть уже ребята, играющие рок на русском — «Аквариум» и Майк, которого он записал. И начать — несложно!

Андрей вспоминал в передаче «Персона Грата»: «А с Монозубом я познакомился, когда Юфа его привел устраиваться на работу. Я тогда был работником торговли по радио и телеаппаратуре, поскольку меломан».

В «Персоне Грата» Панов отмечает, что взялся а гитару и сразу начал писать песни. Условно первая песня совсем не панковская, а, можно сказать, романс «Рассвет». Написана, как он неуверенно вспоминал, на полу-деке Musima (на самом деле Orpheus). Припев в ней звучал так:

Мне приснился наш первый рассвет,

Но тебя я совсем не ждала.

Ведь тебя для меня больше нет

Да и я для тебя умерла.

Сам музыкант рассказывает это про Цоя, но это можно применить и к нему, что процесс этот естественный. Сначала ты много читаешь, потом много слушаешь музыки, учишься играть и снимаешь аккорды и все это не может не вылиться в собственное творчество. «Очевидно, что человек, который жутко много читал и жутко много снимал, должен был и сам начать писать. У меня тогда только намечался первый состав, а сам я в семьдесят девятом первый раз взял гитару в руки. И через полгода уже гастролировал».

О своем увлечении гитарой он вспоминал сам так: «А я как раз поступал в институт, и тут на мои плечи падают полторы тысячи деревянными — от папы. Мой папа свалил из страны законным путем в семьдесят третьем (на самом деле в 1974). И по их правилам, если ребенок учится, бухгалтерия оплачивает обучение. Финансирует его образование, значит. Конечно, я сразу купил всякого — барабаны там, три-четыре гитары. Все на это ухнул, короче. Взялся сразу за гитару и настолько заразился, что поехал и поехал. Каждый день с утра до ночи. Сейчас фиг так сделаю».

Летом 1979 года на пустыре напротив дома Панова Покровский и Кук пили портвейн и встретили Андрея. То есть Кука познакомил с Пановым Покровский, так как они были бывшие одноклассники, а со Свиньей он уже общался.

Как пишет Титов: «Привет! Тебе нужен был гитарист? Так вот тебе гитарист!» — и показал на Кука. Они втроем пошли к Свинье домой. И в пустой комнате Свиньи — там ещё не было никакой аппаратуры, они продолжили пить вино и обсуждать планы. Свинья сказал: «Ну, всё! Завтра начинаем репетировать!» И уже через два-три дня небольшая комната серьезно преобразилась — Свинья откуда-то притащил барабанную установку, усилитель, колонки и гитары. Всё это он купил на деньги, которые ему подарили родители за поступление в театральный институт. И они сразу начали репетировать, позвали на барабаны приятеля Эдика Постера (19 лет) из их же с Пиночетом школы, и репетировали втроём. Тогда у Свиньи уже было придумано название «Автоматические Удовлетворители», но было и шуточное название группы — «Х-й».

Как появилось название «Автоматические Удовлетворители»? Существует несколько версий. Самая распространенная — что это вольный перевод названия «Sex Pistols» на русский язык. Однако кто именно придумал его? Тут мнения мемуаристов расходятся. Авторство приписывается Юфиту, который хорошо знал английский, а также безымянным «битничкам».

Таким образом, в этом составе: Панов — вокал и гитара, Кук — бас-гитара и Постер — ударные, группа репетировала более года и сочиняла свои песни.

Собирались у Андрея, благо места в трехкомнатной квартире было много. Клуб. Слушали пластинки, грели сухое вино в духовке, разговаривали, репетировали.

Играли дома, после «Sex Pistols» стали сочинять песни в их манере. Была записана демо-пленка для Троицкого в 1979, вероятнее в конце года. Иногда на репетициях присоединялись другие приятели. В частности, Максим Пашков, Цой, Покровский и Алексей Рыбин.

«Бомбочка» — то есть пленка с магнитофонной записью группы, поскольку была записана для москвича Троицкого, получила бодрое название «На Москву!» со вторым самоироничным намеком «Дураки и гастроли»: по нему вполне очевидно, что ребята серьезно к себе и группе не относились, но очень хотели поехать выступить в столицу. На самой бобине имелись «Весна», «Выруби Сук», «Шуточки», «Икра», «Появились панки в Ленинграде», песня про Сида Вишеса (название песни никто не помнит, текст был примерно такой: «У меня за стенкой сосед застрелился, а ещё мне сказали, что Сид Вишес отравился»).

Как вспоминает сам Троицкий, текст другой песни гласил:

«Появились панки в Ленинграде,

То ли это люди, то ли гады.

Они танцуют твист и пого.

Покажите к Роттену дорогу!»

И отмечает, что это была не демозапись, а «запись квартирного выступления группы „Автоматические удовлетворители“. Троицкий вспоминал, что сам Свин понравился ему больше своих песен. Артемию он показался странным, однако не лишенным обаяния. Критик также отметил хорошие вокальные данные. Выслушав замечания по записи от Артемия, Свинья, сказал, что „живьем“ это все в сто раз круче и что он должен побывать на их концерте».

Следует сказать, что на бобине были еще записаны отдельно песни Рыбина («Лауреат», «Я пошел в гастроном» и «Звери») и Палаты №6 (скорее всего, две-три песни из альбома «Слонолуние», записанного у Пашкова дома на два магнитофона), которая тогда состояла из Пашкова — гитара, вокал тексты, Цоя — бас и бэк-вокал и Олега Валинского — барабаны). То есть это был сборник трех разных исполнителей, примерно 30 минут, такова длина магнитофонной ленты. Эта запись считается утраченной. Во всяком случае, официально она не издана и в интернете не появилась, за ней охотятся коллекционеры и не теряют надежды найти и выкупить ее.

Причина, как справедливо пишет Кушнир, в том, что «для громких квартирных джемов, записанных на магнитофон „Маяк“, они придумывали броские названия типа „Дураки и гастроли“ (или „На Москву“), а затем искренне поражались, в какое небытие канули их шедевры, „растиражированные“ в количестве одного-двух экземпляров».

В целом, Троицкий прохладно отнесся к ленпанкам и долго не принимал их всерьез, только в 2010-х гг. он изменил свое мнение о Панове и группе АУ. «Это выдающаяся группа, которая была питомником панк-рока».

Чтобы лучше понять истоки образа «Свиньи», стоит подробнее рассказать о Евгении Юфите (1960—2014) — режиссере, фотографе, художнике и основателе жанра некрореализм. Юфит или как его называли в компании Юфа, учился в английской спецшколе, что очень помогало в прослушивании «голоса Америки» и ВВС и переводе текстов новой западной музыки.

Во второй половине 1970-х кино он еще не снимал, ибо не имел ресурсов, но вовсю режиссировал действа на улице и фотографировал их. Позднее эта стилистика была им воссоздана в ранних фильмах 1980-х гг.: «Санитары-оборотни» и другие ранние работы.

«Однажды — дело происходило в глубоко застойные времена — школу, где учился Евгений Юфит, посетила западногерманская делегация. Юный Юфит принял в подготовке посильное участие. В частности, убедил одноклассников приветствовать гостей-антифашистов хоровым возгласом „Гитлер капут!“. Едва на пороге появились первые гости, весь класс вскочил и гаркнул. С таким энтузиазмом, что благовоспитанные фрау и увешанные фотоаппаратами герры пулей вылетели вон, решив, что стали жертвами тщательно спланированной провокации. Экстренное комсомольское собрание, обсудив ЧП, пришло к выводу: класс поддался действию необъяснимого массового психоза. Зачинщика не могли найти, потому что, как выяснилось, сам Юфит в последний момент остался сидеть за партой и ничем себя не скомпрометировал».

Евгений Титов объясняет это творческое влияние так: «Свинья очень ценил Юфу, в чем-то они дополняли друг друга. И очень многое в ранних песнях «АУ» отсылает к эстетике некрореализма Юфита. И эту эстетику потом переняли очень многие наши и панк, и рок, а теперь уже и поп-группы и другие сочинители-исполнители.

Как точно сформулировали создатели фильма «Нате!»: «Некрореализм — сводный брат русского панка, был вдохновлен эстетикой смерти и разложения. Они имитировали драки и самоубийства для того, чтобы спровоцировать обывателя, выдавить его из зоны комфорта.

Разъясняя суть своего метода Юфит объяснял: «Мы совершали какие-то неожиданные события, не вписывающиеся в логику повседневности, в логику нормальной последовательности действий обычного советского человека и это вызывало шок и недоумение»

Зачем этим было заниматься? Юфит: «Многие работали, я работал инженером-механиком, в этом и была как раз абсолютно другая жизнь, интерес, что это были две грани человеческого существования, то есть ты ждал выходные и переходил в другое качество, другое измерение, менялось… как вурдалак ждал ночи, чтобы выйти на улицу».

В конце 1970-х-начел 1980-х годов Андрея Панова вызывали в Большой Дом, вызывали также и Лию Петровну, его мать. Панов-младший якобы был антисоветчик — якобы старший его оставил здесь, в СССР, коварно спаивать молодежь. А молодёжь смеялась: ведь у него никогда больше рубля не было — как он мог их спаивать?!

Проблемы начались сразу после отъезда отца на Запад. Андрей был на заметке у милиции. Произошло несколько характерных случаев, о которых рассказала Лия Петровна. Таким образом, еще продолжалась меломания — как Панов называл, «меломанство», поездки на толчок, провоцирования населения с Юфой и актерское выражение себя. Дальше это вылилось в желание заниматься музыкой на манер западных панков и поступление в Театральный. Кроме искреннего желания, у юноши была и другая причина — грозила армия.

По словам Фёдора Лаврова, Андрей уже тогда действительно хотел стать актером. Он еще никуда не поступал. А Рикошет, с которым они учились в школе, хотел стать режиссером. Лавров, из семьи художников, решил, что будет заниматься сценографией — декорации делать. Ребята еще мечтали об авангардном театре.

Андрей серьезно готовился к поступлению, год он ходил в театральный кружок при Доме Пионеров на Невском.

Представления о кинопредпочтениях дают следующие остроумные ответы на вопросы анкеты: «Любимые кинорежиссеры — Бондарчук и Гайдай. Любимые артисты — Юрский и Назаров. Любимые композиторы — оба Дунаевских, Шостакович и Зацепин. Апогей — это Алла Пугачева. Гребенщиков — революционер. Щукин — это гений, я не понимаю, почему его не расстреляли, Ленин Щукина — это Чарли Чаплин! Любимый государственный деятель — Андропов. Я его слишком люблю. Шевчук — это вокал, это сильно, он в это верит. Любезно-хитрый Кинчев. Кречинский — хороший образ, думаю, в театре я бы его потянул!».

Летом 1979 г., когда Панов поступал в театральный, он принципиально отказался, чтобы мать помогала ему ставить танец. Какую басню он читал неизвестно, а стихи — кого, как не Франсуа Вийона. Экзаменаторы удивились такому мрачному выбору, но когда Андрей после Вийона спел им «Ой мороз, мороз…», они поняли, что с парнем все в порядке.

Поступал на курс к актёру Леониду Захаровичу Кацману (Михайловскому) с будущим участником группы «Секрет» Максимом Леонидовым. На прослушивании, увидев имя-отчество в документах, спросили, кем юноше приходится Валерий Панов и, узнав, что отец, просто не допустили до следующего тура. Тогда пришлось обратиться к Игорю Олегович Горбачеву, который прослушал юноша, взял обещание, что тот не уедет на Запад — и взял к себе на курс.

Примечательно, что Панов учился в одном институте с Николаем Фоменко. Когда Андрей поступил в театральный, мать приобрела для него синий пиджак и серые брюки, он надевал рубашку, галстук… и вот позвонила Лие Петровне один раз мать Фоменко и поражённо спросила: «Я же знаю вашу интеллигентную семью! Что это ваш сын цепь от сливного бачка себе на шею надел?!».

Проучившись два месяца, театральный он бросил. Лия Петровна рассказывает: «Он разочаровался, потому что он уже немного начал заниматься музыкой — и вот когда они стали там „жевать камни“ для дикции, он посчитал, что ему это мешает для пения».

Андрей был, без сомнения, бессребреником. Он год проучился в Театральном институте, увлёкся музыкой и решил: «Я ухожу. Музыка мне больше нравится». «Андрей!» — говорила мать, — «Ты пойми — ты ещё четыре года можешь получать алименты! Можешь купить технику, у тебя будет свой зал, студия… мы небогаты». А он сказал: «Я из-за этого учиться не буду». Вот так человек отказался — учился хорошо, педагог — Игорь Олегович Горбачёв — был студентом доволен. Друзья говорили: «Ты ненормальный!», но он сказал — нет.

«Не моё это дело», — говорил Андрей, «я не настолько талантлив, чтобы выбирать себе роли, но не хочу тратить жизнь на то, что я не хочу». (Это относилось к предложенной ему роли образцового комсомольца). И ушел сам. Горбачёв с удивлением отмечал: в жизни это был первый раз, чтобы студент сам ушёл. Лия Петровна хотела, чтобы сын остался — не только из-за алиментов, но и потому, что чувствовала в нем актёра. Впрочем, это, актёрское, Андрей впоследствии ещё проявил…

Также в университете ему дали роль в пьесе «Старший сын», (к сожалению, Лия Петровна не припоминает, роль Сильвы или Володи (то есть Боярского или Караченцова, применительно к фильму) — но это была достойная роль, а потом… Панову стали давать роли образцовых комсомольцев. И он сказал: «Я не настолько талантливый, чтобы отказываться, а играть я это не хочу». В результате Андрей увлёкся музыкой — и ушёл. Преподаватели очень удивлялись, так как это был, пожалуй, первый случай, чтобы кто-то сам ушёл из Театрального. На следующий год (1980) юноша получил возможность поступить ещё раз, к Горбачёву, в Александровском театре, но он уже серьёзно занимался музыкой — и не стал поступать.

«С великой наколки Майка», как это называл Панов, поехали они в Москву к Троицкому. Майк до этого уже был там с Гребенщиковым, так сказать, под видом панка. А в этот раз — большой толпой давать концерты. Виктор Цой выступил там с «Вася любит диско, диско и сосиски». Но тогда в этих кругах все были против диско (Свинья позже говорил: хорошая музыка). А они удачно выступили с переделкой песни Макаревича «…И первыми отправились ко дну».

Ну а Москва, как иронично заметил Свин, город маленький! Сразу все узнали, схватились за новый приток в музыкальной жизни. И пригласили на квартирник, а потом в маленький клуб. По возвращении в Ленинград оказалось, что и туда уже дошли разговоры.

Панов познакомился с Майком через Игоря Покровского, тоже меломана и коллекционера пластинок и скорее всего поводом стал обмен пластинками западных групп. Как вспоминает Игорь Гудков: «Это был 80-й год, и мы со „Свином“ Пановым вовсю уже слупили панк-рок, хотя все остальные его тогда не очень слушали. Я позвонил, и мне был продан альбом. Потом мы с Гребенщиковым стали меняться пластинками — мы с Пановым давали ему всякий панк — Игги Поп, „Stranglers“, „Public Image Ltd“, тогда мало было таких дисков вообще». Майк жил у родителей на Бассейной, совсем недалеко от проспекта Космонавтов, завязалась дружба.

Рыбин также отмечает, что: «Майк и Свин очень уважали и ценили друг друга. Свина, поскольку он был парнем умным и образованным, удивить отечественным роком было чрезвычайно сложно, но Майка он принял мгновенно, однозначно и никогда над ним не хихикал. Слушал — только головой качал, молодец, мол».

«Майк даже несколько раз принимал участие в репетициях „АУ“, играл на гитаре и на басу, а однажды (перепутав, видимо, Ленинград с Лондоном) предложил Андрею купить у него песню».

Это была песня «Белую ночь», и Майк хотел продать ее Свину за три бутылки сухого вина. Панов послушал песню, обдумал предложение Майка и ответил: «У меня и у самого такие песни неплохо выходят».

Тогдашняя жена Майка Наталья Россовская вспоминает: «Андрюша — Свин неоднократно пытался эпатировать уже ко многому привыкших соседей своими панковскими штучками. А иногда был тих и разговорчив. Майка Свин звал Майваком (чтоб ничего английского!), меня, соответственно, Мойвой (зато не жабой)».

Это тесное общение вылилось в песню-посвящение «Я не знаю, зачем» (Бу-бу) и позже добавленное разъяснительное название «Песня для Свина». Интересно, что Майк мало кому посвящал песни и делал их именно в стиле исполнителя. У него, например, есть «Лето. Песня для Цоя». Рыбин считает, что это одна из самых слабых песен Майка, потому что стилизована будто под панк-рок — но от панк-рока в ней нет ничего.

А Панкер, наоборот, называет «Песню для Свина» чистым панк-роком. Несмотря на такие разные мнения, песня, несомненно, хорошо передает характерные особенности стилистики ранних АУ и тех песен, которые писал не только Андрей, но и другие авторы. Здесь и безнадежность, и смелое принятие этой отчаянности, и описание того, как все плохо в жизни, и наигранно-равнодушное отношение к этой ситуации. Позднее Панов незначительно переделал текст, сделав более своим, стал исполнять ее на концертах и даже записал.

А закончилось-то всё довольно печально. Как вспоминал сам Андрей, они были друзьями довольно длительное время, тем более что жили рядом. Но за три года до смерти Майка что-то случилось — Свинья и сам не помнил, что же. «Он страшно разозлился на меня, перестал пускать к себе домой и всюду лажал. Может, я что-то по пьяни сотворил, не знаю. И теперь уж и не узнаю». Майк умер в 1991 году.

Глава 3 Москва и окрестности

Я на сцене с микрофоном чувствую себя хозяином, хотя и здорово позирую.

Андрей Панов, интервью журналу «Рокси», 1982 год

Летом 1979 года Андрей Панов готовился поступать в Театральный институт. Он уже тогда писал стихи, но пока не умел играть ни на одном музыкальном инструменте. Лия Петровна вспоминает, что на гитаре его учили играть старшие товарищи, которые жили в том же дворе.

Информация о панках была скудной. Она шла из газет и журналов с иллюстрациями, которые, очевидно, выменивались на том же толчке и доставлялись в город моряками дальнего плавания. Толком панков никто не видел. Потом добавились песни, услышанные Евгением Юфитом по «голосам», в частности, «Голосу Америки» и «Би-би-си». Значительнее позже панков показали по телевизору, разумеется в сопровождении идеологически правильного комментария. Фёдору Лаврову это запомнилось так:

«Человек рассказывает про международные новости и между делом, вот в Лондоне появилась такая новая мода. В общем, панки даже не назывались панками. Это называлось шпана рока. И названия групп переводились на русский язык: Душители, Мертвые мальчики, Вонючие игрушки. Эти названия по-русски звучали еще круче, чем по-английски. То есть они хотели отвратить нас от этого, но на самом деле приманивали.»

Панками они себя не называли, скорее битничками (слово придумал Юфа), а еще иногда городскими ковбоями и одевались соответственно: кожаные жилеты, джинсы, булавки.

По словам Сергея «Кука» Погорелова, они встретили на пустыре Панова и тут же спонтанно организовали группу, репетировали, а позже записали домашний импровизированный концерт. Пленка через Майка Науменко дошла до Троицкого, музыкального критика, который интересовался подпольной музыкой Ленинграда. Прослушав запись, он предложил организовать группе АУ концерт в Москве.

Приглашена была группа АУ, но с ней поехали и люди из тусовки. Концерт пришлись на субботу и воскресенье, в конце декабря 1980 года потому что все учились или работали и не хотели прогуливать. Троицкий поступил довольно хитро, он договорился о двух выступлениях. Первое фактически являлось прослушиванием и проходило в квартире художника Рошаля, на котором выступили все три группы: «АУ», «Пилигрим» (в котором играл барабанщик Олег Валинский, и Андрей Михайлов по прозвищу Дюша-маленький) и «Гарин и Гиперболоиды», бывшие тогда дуэтом Цоя и Рыбина, также поехали Игорь Покровский и Игорь Гудков. А второе было в клубе и до него допустили только группу АУ, в составе Эдуард Горохов — ударные, Сергей Погорелов — бас и Андрей Панов — гитара и вокал.

Музыкант Сергей Рыженко вспоминает, как встречал десант из Ленинграда: «Артемий Троицкий позвонил и сказал: приезжают хорошие ребята из Питера и хотели бы выступить. Я нашел хорошую точку. Это был клуб при ЖЭКе. В сталинских домах, прямо напротив гостиницы «Украина». Но нас предупредили: «Ребята, можно играть только до восьми вечера.» Всем очень понравилось, причем ровно в восемь пришли менты, с полковником хохляцкой наружности, гостиница же Украина рядом, мы думали, сейчас будут вязать, нет, они просто сказали: «Ребята, все, ваше время закончилось».

Сам Андрей Панов подчеркивает, что поездка в Москву произошла через Науменко и Троицкого: «С великой наколки Майка поехали мы в Москву. К Троицкому. Майк до этого уже был там с Гребенщиковым и еще с кем-то. Якобы как панк. И мы зимой семьдесят девятого, по-моему, поехали туда большой толпой давать концерты. А мы там проканали с переделанной вещью Макаревича «…И первыми отправились ко дну».

Существует более поздняя запись концерта в Москве, 1983 года, с кавер-версией этой песни Макаревича под названием «Капитан». «Песня Москвы, которую никто не любит», — с вызовом объявляет Андрей Панов этот номер. Но вернемся в 1981 год, эта информация об этой выходке быстро дошла до Макаревича, который через Бориса Гребенщикова выразил свое неудовольствие.

Какие же песни еще исполнялись? По воспоминаниям Алексея Рыбина, «Свин был освобожденным вокалистом, но в нескольких песнях брал гитару и издавал пару звуков. Зрители медленно сползали со стульев на пол. Добил их Свин, спев двадцатиминутную композицию „По Невскому шлялись наркомы“ — я до сих пор считаю, что это лучшая русская песня в панк-роке, и никто меня не переубедит».