Бесплатный фрагмент - Амир

1

После моей выходки Амир не появлялся целый день, хотя был в доме. Он дождался, когда у меня закончились вопросы и медленно вышел из спальни. А я рухнула на постели и спросила себя: зачем, вот зачем опять устроила такой цирк? Ведь на самом деле мне было хорошо, моё тело млело от ощущения его горячего сильного тела, от его рук на себе, его улыбки, смешинки-иронии, внутреннего осознания, что ему тоже хорошо рядом со мной.

Когда зашла Яна, я сразу спросила:

— Амир уехал?

— Он в доме.

Она сразу подошла ко мне, так как я закрыла лицо руками и тяжело вздохнула.

— Рина, тебе плохо?

— Если бы ты знала, что я натворила…

Яна села на краешек постели, взяла меня за руку.

— Яна, скажи… как вы… с мужчинами, вы выходите замуж?

— Нет, мы никак не оформляем своих отношений.

— Совсем? А ритуал? Фиса мне что-то говорила, а я не запомнила.

— Ритуалом оформляют отношения только тогда, когда в паре есть человек. Я мутант… и у меня не может быть никаких отношений ни с кем, кроме мутанта.

— Как это… а если человек или боевик как Алекс?

— Есть один случай, но это только у королевы девушка-мутант вышла замуж за боевика ближнего круга. Был настоящий ритуал.

Она грустно улыбнулась, и мне показалось, что это настоящая грусть, за которой уже есть чувство. Я не решилась спросить — кто этот счастливчик, да и вовремя вспомнила, что всё кругом записывается. А Яна задумчиво посмотрела в окно и тихо сказала:

— У нас нет тех чувств, какие бывают у людей, мы не можем так чувствовать по своей природе.

— Яна, я не поняла — как это вы не можете чувствовать?

— Это не совсем то чувство, мы хищники и питаемся кровью, поэтому мы и любить не можем.

Её слова так диссонировали с грустной улыбкой на милом девичьем лице, что я ей не поверила — этого просто не может быть, как это не уметь любить? А я? Я человек, но умею ли я любить? Может поэтому мой разум так сопротивляется движению тела, он не понимает его, он не чувствует, не знает, что такое любовь.

Обедать идти я отказалась, сказала Яне, что не голодна. На её укоризненный взгляд пообещала, что попрошу обязательно, если проголодаюсь, или буду ужинать в двойном размере.

Я села на пол, и львенок включил мне море. Вот всё и объяснилось — встретились не просто два одиночества, два существа из разных вселенных, которые не только отличаются физически, невероятная мощь Амира тому свидетельство, но и самой организацией мышления, полным отсутствием возможности любить. Амир не знал любви, когда был человеком, а потом уже не мог ощутить её по своей сущности. И я, которой это чувство тоже не знакомо, вернее, не в той мере, которая может точно соответствовать определению. Нельзя сказать, что меня не любили совсем — меня не научили любить. Была только мечта, но и она не осуществилась. И теперь, когда я уже даже не мечтаю о ней, мне нужно научиться любви и помочь существу, неведомому мне.

Весь ужас состоит в том, что я постоянно забываю, кто Амир, что он не просто мужчина со странным характером, он — иное существо. Которое зависит от неведомой и непонятной мне жажды, агрессии, накопленной столетиями, да просто от того, что я даже не могу себе представить. Мне говорили, что он стремится к моей крови, но слов я не понимала. Алекс прав, мне сравнить не с чем, поэтому мозг отсекал эту информацию, как непонятную, значит, не столь важную. А как быть с тем, что он вообще ничего не чувствует? Те моменты, когда он ощущал мою кожу, превращали его в живое существо, а тогда, когда этого ощущения нет, когда для него всё одинаково — стол, меч или моя рука? О какой любви можно говорить и на что надеяться?

И вдруг вспомнилась фраза Фисы, что у нас мало времени, совсем мало. Почему? А потому, что я не выдержу этих всяких потерь энергии, оледенений и ещё всякого разного, чему нет определения, но что ломает мой организм, превращает в ничто, Пустоту. Вспомнилась одна песенка, слова которой Алекс мне нашёл по одной строчке, наговоренной ему, а Фиса заставила спеть сто раз:

Призрачно все в этом мире бушующем.

Есть только миг — за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь.

Вечный покой сердце вряд ли обрадует.

Вечный покой для седых пирамид

А для звезды, что сорвалась и падает

Есть только миг — ослепительный миг.

Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия.

Но не всегда по дороге мне с ним.

Чем дорожу, чем рискую на свете я —

Мигом одним — только мигом одним.

Счастье дано повстречать да беду еще

Есть только миг — за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь.

Я пропела два раза, что-то было в этой песне очень важное, всё объясняющее для меня, только надо понять… всё правильно. Фиса абсолютно права, конечно, нет времени! У Амира впереди шестьсот лет новой жизни, я для него лишь миг, маленький миг существования, и за этот миг я должна успеть совершить предначертанное. Обещала — делай, как сможешь — так и будет.

— Амир.

Он появился бледный, с провалившимися чёрными глазами. Я встретила его, опираясь на столик у постели, боялась упасть от своей решительности.

— Ты прав, ты во всём прав. У нас мало времени, практически нет, поэтому с завтрашнего дня, лучше сегодня, вы будете брать у меня кровь. Надо успеть, она постоянно…

— Нет.

— Амир, выслушай меня.

— Нет.

— Я могу в любой момент умереть! И тогда у тебя ничего не получится! Ты и твой народ…

— Нет.

— Амир! У тебя впереди целая жизнь, Мари, твой народ, сильный… он должен жить без страха, что снова эта болезнь… я не зря встретила этого мальчика, только я, понимаешь, только моя кровь… не зря именно я, во мне всё…

— В тебе, только в тебе…

Он как будто не слышал, говорил сам с собой, смотрел на меня странным чёрным взглядом.

— Пойми, моя жизнь лишь миг, понимаешь — мгновение, оно не стоит ничего, только то, что я могу дать тебе! Случайность, в которой сошлось всё сразу, и ты должен этим воспользоваться, взять всё, спасти всех, и себя спасти! Мне всё равно умирать…

— Нет!

И опять этот крик, от которого я замерла, а в комнате проявился бледный Вито. Амир лишь взглянул на него — Вито отлетел к стене и упал на пол, но сразу оказался передо мной.

— Амир! Рина не выдержит!

Кто-то схватил меня, и я оказалась в тронном зале, послышался непонятный шелест и голос Алекса:

— Амир сюда не войдёт.

А сам встал перед дверью, закрыл меня своей широкой спиной. Я зажала рот руками, чтобы не закричать, а сама стала падать, меня подхватили чьи-то мягкие руки и уложили прямо на стол, Яна.

— Рина, он сюда не сможет войти.

И в глазах такая готовность, что я закрыла лицо и заплакала, зарыдала в голос как когда-то Фиса. Мой плач эхом отдавался по всему залу, криком проносился вдоль стен, и оружие звенело, повторяя этот вопль отчаяния.

Вито сидел на троне со мной на коленях, а Алекс и Яна делились своей энергией. Я продолжала плакать, но уже совсем тихо, мелко вздрагивая и всхлипывая. Алекс пытался меня успокоить:

— Амир ушёл, Рина, всё спокойно, он далеко ушёл.

— Пу… пусть… вер… вернёт… вернётся… я …ска… сказать… надо… ему…

Алекс мрачно посмотрел на Вито и лишь покачал головой:

— Рина, он не вернется.

— Ска… сказа… ать…

Вито погладил меня по голове и глубокомысленно изрек:

— А ты ему так скажи, он увидит. Камера передаст ему твои слова.

— Ка… каме… пере… передаст?

— Камеры везде.

Яна принесла мне воды, и я вскоре успокоилась, лишь иногда подрагивала всем телом. Наконец, глубоко вздохнула и попросила Вито:

— Отнеси меня в этот… будуар.

Вито отнёс меня и уже хотел уходить, но я остановила:

— Не уходи.

Я сама не понимала, почему попросила его остаться, может, его присутствие придавало храбрости, а может, внимательный взгляд просто успокаивал. Несколько раз вздохнув, я заговорила:

— Амир, что бы сейчас не произошло, я не отказываюсь ни от одного своего слова. Ты просил меня сказать, если… так вот, я тебя не боюсь. И я плакала не от страха, а от отчаяния, что мы никогда не поймём друг друга, не услышим, а время идёт неумолимо, мгновения капают, унося возможности, которых уже никогда не будет. Как в этой песне, жизнь она на самом деле между прошлым, которое ушло, и будущим, которое мы создаем. Если не отпустить прошлое, то будущее никогда не придёт, ему не будет места, приходить будет некуда. И только от нас зависит… всё зависит только от нас, даже если Вито меня ещё сто раз от тебя спасет, я успею умереть от чего-нибудь другого, какой-нибудь обычной глупости. У людей это бывает.

Мой взгляд остановился на красивом букете в хрустальной вазе, их было много, но этот — яркий до сияния, состоящий из множества голубых цветов, выделялся особенно.

— Камень не может согреться сам по себе, он согревается только от тепла тех, кто рядом с ним. Если, конечно, ему нужно это тепло.

Помолчав несколько секунд, я добавила:

— Живые цветы не живут долго, их надо заменять новыми, им не прожить столько, помни об этом. Ищи себе новый цветок, который сможет… ищи.

Взглядом я поблагодарила Вито за поддержку, и он ушёл. Голубой букет ещё долго казался мне перед глазами, даже в бассейне, из которого я смогла выбраться только с помощью Яны, вовремя решившей меня накормить. Из воды мне показалось, что она просто уронила поднос, но оказалось, что она его аккуратно поставила на бортик. Мои — «не хочу, не буду, уже поздно есть» не помогли, и я что-то пожевала под её строгим взглядом. Яна так и осталась в спальне, села у окна и заявила, что будет охранять мой сон, на всякий случай. Я была рада, что она осталась со мной.

Утром меня встретила Яна с завтраком и приказ Амира ехать в Испанию. На мой мрачный взгляд Яна посоветовала искупаться в бассейне и провериться у Вито, состояние должно быть для поездки отличным, иначе постельный режим с Фисой. Я выбрала отличное состояние и Испанию.

Состояние действительно оказалось нормальным, хотя Вито и промучил меня почти до обеда. Он был на удивление весел, даже шутить пытался по поводу методов лечения Фисы:

— Песня для человека оказывается лечением хоть и жестоким, но действенным. Лучше масла, от которого ты вся краснела, и твоя энергия билась во все стороны.

— Вито, метод действительно жестокий, особенно для вас, я пела последний раз в школе на уроке пения. Наш учитель всегда всем ставил пятерки, лишь бы рот открывали, а мне единственной четверку поставил, надеялся, что я пойму и уже никогда не буду петь.

— Ты хорошо поёшь.

— Это ты говоришь, потому что я жена Амира.

— Я говорю правду, посмотри мне в глаза — мы не умеем лгать.

В самом деле глаза светились улыбкой.

— Ты поедешь в Испанию?

— Да, мы будем сопровождать тебя.

— Все? И Алекс, и Яна?

— Да.

Я облегченно вздохнула, как хорошо, что они есть, что они рядом со мной, я уже не одна в этом новом для меня мире.

— А Мари? Она поедет с нами?

— Амир ничего о ней не сказал.

Решил — как решил, не будем усложнять и так непростую ситуацию. Может, действительно, пока не стоит ей с нами рядом находиться после всего, что произошло за вчерашний день.

На мой вопрос, что с собой брать, Яна ответила, что брать ничего не нужно, в Испании всё готово, ведь это мой дом. Ну да, я же приехала сюда и лишь постояла у двери гардеробной в удивлении, хожу только в халате и тапочках. А вчера так вообще в одной ночнушке стояла перед Амиром, совсем забылась.

Заставив меня обедать, поднос с едой уже стоял в будуаре, Яна осталась, чтобы помочь одеться. Мы долго стояли у двери гардеробной, а потом я засмеялась:

— Яна, давай так, я закрою глаза, а ты мне подашь что-нибудь — в этом и поеду, сама я выбрать не смогу.

Она лишь улыбнулась, и я закрыла глаза. Брючный костюм кофейного цвета из тонкой, но плотной ткани, с удлиненным свободным пиджаком и тонкая белая блуза с воротником как шарф, меня полностью устроили. Вертясь перед зеркалом и удивляясь своему настроению, которое наполнилось ожиданием чуда, может, это ощущение дороги и новых впечатлений так на меня подействовали, я даже замурлыкала песенку:

Упала ранняя звезда, в полях прохлада.

Плывет паром, поет вода о чём-то рядом.

И там, где светится река у тихой рощи,

Соединяет берега седой паромщик.

Разлук так много на земле и разных судеб,

Надежду дарит на заре паромщик людям.

То берег левый нужен им, то берег правый.

Влюблённых много — он один у переправы.

Струится время без конца у тихой рощи.

Венчает юные сердца седой паромщик.

Но нас с тобой соединить паром не в силах —

Нам никогда не повторить того, что было.

Странно, но именно эту песню Фиса заставляла петь в разной тональности: то это её не устраивало, то другое, то грустно пой, то весело. Мелодию я не удерживала, даже обернулась на дверь, вдруг Фиса появилась и сейчас начнёт мне строго выговаривать.

Алекс вёл машину спокойно, никакой космической скорости и я всю дорогу любовалась удивительными видами за окном. Яна ехала в машине сопровождения, я только посмотрела на Алекса, и он сразу сказал:

— Яна поедет в другой машине.

Что ж, положение обязывает, раз жена вождя, то будь добра — соответствуй.

Самолёт был действительно для меня. На пустынном аэродроме среди гор он стоял как олицетворение мощи и красоты — большой, с хищно загнутым носом, глазами-иллюминаторами по бортам, и широкими крыльями, распахнутыми в готовности к полету. Машина остановилась у трапа, и Алекс мгновенно занёс меня в салон, появились Яна и Вито. Алекс посадил меня на диван, и они с Вито ушли в кабину пилота, сразу взревели моторы, и самолет слегка завибрировал.

Как всё красиво: мягкая светлая обивка, вдоль борта диваны, укрытые красивыми пледами, перед ними складные столики, тоже обитые мягкой тканью. А какой он большой, я поняла только тогда, когда обратила внимание на расстояние между столиками, это вам не пассажирский, где едва протискиваешься между сиденьями. Даже несколько букетов с цветами в низких вазах на столиках, я потрогала одну из них и не смогла сдвинуть — она была прикреплена к столешнице. И иллюминатор оказался больше размерами, как круглое окно, я сразу попыталась в него посмотреть, но с дивана было неудобно, и Яна предложила:

— Можно сделать кресло.

Я удивлённо подняла на неё глаза — как это из дивана кресло? Она улыбнулась и помогла мне встать. Аккуратно сложив плед, Яна куда-то нажала, детали сами по себе задвигались, диван стал складываться как трансформер и через несколько секунд у окна уже стояло большое кресло с широким сиденьем, удобной спинкой и подлокотниками. Я только ахнула, а она показала, что кресло двигается во всех направлениях и спинка опускается в удобное для меня положение, достаточно на неё нажать чуть посильнее.

Пока мы занимались креслом, самолёт начал взлёт, и в небо я уже смотрела, удобно устроившись у окна. Рассматривая облака, ни о чём особенном не думала, состояние радостного волнения было для меня странным, непривычным и я лишь старалась его сохранить в себе, никакой мыслью не испортить. Пусть будет, как будет, захотел Амир показать мне мои владения, значит, посмотрим. Всё, что хотела ему сказать, я сказала и теперь только от него зависит, как сложится. Удивительно, но я за последнее время ни разу не вспомнила свою прошлую жизнь, ни намёка, ни даже случайного сравнения. Правда и ситуация так складывалась, что думать некогда было. Да и в дни моего горного лечения Фиса всё устроила в соответствии. Она оказалась права: многократным исполнением одних и тех же слов заставила меня отвлечься от всего — от прошлого, настоящего и ожидания неясного будущего.

Яна тихонечко сидела чуть в стороне, превратив диван в такое же кресло, и не мешала моим размышлениям. Я несколько раз взглянула на неё и поразилась красоте, которой наградила её природа. Каштановые волосы, густые такой густотой, что их не нужно никак укладывать, они сами волной лежали на плечах, обрамляя белую кожу тонкого аристократического лица. Она была поразительно хороша: тёмные брови, высокий лоб, большие синие глаза, чётко очерченный нос и удивительные губы — не пухлые и не тонкие, а именно такие, которые могут карать своим словом, а могут и милостиво поцеловать. В её роду явно есть короли, Радзивиллы какие-нибудь, навечно подарившие ей этот ген красоты, который никогда ни с чем не спутаешь. Не зря они всегда женились на самых красивых женщинах, а полячки были известны всему миру своей красотой, даже Наполеон когда-то был влюблён в прекрасную пани Валевску, это я по названию духов помню. А может её и не так звали.

Вито и Алекс за всю дорогу ни разу не выходили к нам. Яна приносила мне сок, предлагала поесть, но я отказалась — возбуждение от пути всё ещё не покидало. Я хотела поговорить с Яной, но увидела её задумчивый взгляд и осеклась. Почему-то вспомнила, что они слышат лучше людей, и мне не хотелось, чтобы Алекс и Вито присутствовали при разговоре, дверь в кабину пилотов для них не преграда. Вот в Испании и поговорим, найдём возможность.

Мы приземлились на таком же пустынном аэродроме, как будто его освободили, отправили все самолеты в полет, чтобы никто не помешал нам опуститься на землю. Машина уже стояла у трапа, и все повторилось — то есть Алекс подхватил меня на руки, и мы сразу оказались в машине.

Испания, так странно, я в Испании, еду в шикарной чёрной машине смотреть свои владения. Сумасшествие мне начинало нравиться, даже внутренний разлад головы и тела не беспокоил, правда и объекта беспокойства нет рядом. Может Амир не приедет, всего лишь просто меня отправил подальше от себя? Мысль заморозила кожу, но я сразу громко заявила телу, что он будет, он уже ждёт меня, не может нарушить своё обещание. Он тогда сказал — мы поедем, мы, а не ты. И холод недоверия отступил, тепло разлилось и успокоило встревоженное тело.

Я смотрела на скалы, проносящиеся мимо — почему-то в Испании Алекс решил развить их безумную скорость — и только закрывала глаза на очередном повороте. Это неожиданное возбуждение показало, что я могу ещё чего-то хотеть, к чему-то стремиться, просто я, без экивоков на кого бы то ни было. Даже если это приказ грозного мужа. Ничего во мне не вспоминало вчерашнюю сцену — ужас и рыдания, мою речь, которая лилась сама по себе, слова появлялись за секунду до того, как я их произносила. Значит, на самом деле всё обдумано давно, процесс анализа шёл, только я сама не хотела в нём участвовать.

Уже вечерело, солнце иногда ещё напоминало о себе, иногда неожиданно сверкая среди скал, но это были уже закатные лучи, лучи прощания до завтра, до следующего утра надежды. Интересная мысль — утро надежды.

Мы въехали в какой-то город. Алекс сбавил скорость, и я с интересом наблюдала за жизнью в Испании. Всё как обычно: люди куда-то шли и ехали, разговаривали друг с другом на улицах, выходили и заходили в магазины. Может, выделялись только отдыхающие у домов — мужчины и женщины, молодые и старые, они сидели на скамеечке или стуле и наблюдали за проходящей мимо толпой. Когда наша машина остановилась на перекрёстке, пожилой мужчина, сидевший в большом кресле, взмахнул рукой и что-то сказал мне гортанным голосом, я улыбнулась и помахала ему в ответ. Алекс перевёл:

— Он пригласил тебя в гости.

Помолчал до следующего перекрёстка и добавил:

— Таких красавиц в их городе нет.

Я расхохоталась, ну конечно, откуда у них может быть такая, на почти правительственной машине с сопровождением. Образовался вопрос, и я его сразу задала Алексу:

— Амир на чём ездит?

— На джипе.

— А сопровождение?

— Обычно он ездит один.

Ну да, это меня нужно везде сопровождать: вдруг что, или кто, или еще что-нибудь. Или сама. Когда мы ехали в клинику, Амир постоянно останавливался, не хотел говорить со мной на ходу, даже когда не смотрел на меня.

Мы выехали на пирс, удивительно, ни одной лодки не было к нему привязано, я пыталась вспомнить по фильмам, но так и не пришла ни к какому выводу — должны или не должны быть лодки. Алекс помог мне выйти из машины и указал рукой направление:

— Твои владения.

Мои владения — это остров, на котором стоит замок. Пока я его рассматривала, закрыв ладошкой рот от удивления, увидела, что к нам приближается какой-то транспорт, только никак не могла понять — какой. Алекс удивлённо произнес:

— А вот и переправа.

— Переправа?

Я проследила за взглядом Алекса и заметила столбики, к которым были прикреплены толстые канаты, точно — переправа. Переправа, как в песне. Мы оба с Алексом сами встали столбами, лишь переглянулись, для него такая переправа тоже оказалась неожиданным транспортом.

К нам приближался паром, и в центре парома стоял Амир. Боевики по обеим сторонам парома тянули канаты, очень быстро и очень ровно, паром двигался со скоростью катера, рассекая воду широким, чуть приподнятым носом и образовывая своим движением волну. Я была настолько поражена, что не могла ни о чём думать, в голове только билась фраза из песни о седом паромщике. Что заставило Амира так буквально воплотить слова песни в жизни, что он хочет мне сказать этим действом? И чего он ожидает от меня?

Паром неумолимо приближался, и я заметила, что он весь украшен: перила и решетчатая арка увиты каким-то плющом с большими белыми цветами, даже на полу рассыпаны цветы, множество цветов, образовавших собой разноцветный ковер. И поняла — Амир, услышав песню, которую я промурлыкала перед зеркалом, демонстрирует мне, что слышит и понимает. А именно в этом я ему вчера отказала в своей тронной речи.

Как только паром коснулся бетонного края, Амир оказался рядом со мной и подхватил на руки:

— Приветствую тебя, Рина.

Голос был торжественным и уверенным, взгляд голубым, но никакой улыбки, серьезность вассала перед королевой. Амир оказался опять на пароме, и тот поплыл обратно, а я не смогла ничего сказать, поражённая его поведением. Лишь через несколько минут, немного придя в себя, едва слышно поздоровалась:

— Здравствуй, Амир.

— Твой дом ждёт тебя.

Мы плыли и плыли, замок оказался значительно дальше, чем смотрелся с берега. Теплый ветер обдувал мне волосы, капли иногда попадали на лицо, и я жмурилась от удовольствия, море приветствовало меня этими солёными брызгами. Амир стоял как скала, которая двигалась по волне, ни разу его руки не дрогнули, и он не качнулся. Он не обнимал меня руками, не прижимал к своему телу, я была лишь коронованная особа, решившая посетить свои владения. А он её в эти владения доставляет. Что я там думала о седом паромщике и соединении берегов? Как-то совсем непохоже, больше на доставку ценной почты смахивает.

Замок возвышался на скалистом острове, высокий, построенный из гигантских глыб, непонятным образом положенных друг на друга. Всю его красоту я рассмотреть не могла, ночь очень быстро накрыла всё пространство, и мы причалили уже почти в полной темноте, лишь видны были факела, сверкающие своим мерцающим светом вдоль берега.

Амир медленно поднимался по каменной лестнице, освещённой теми же факелами. Они чадили и потрескивали, от их пламени на каменных стенах образовывались невероятные тени, совершенно фантастические изображения. Я рассматривала их и представляла, как Амир занесёт меня в камеру, в углу которой брошена кучка прелой соломы, и прикует цепями к стене. А чтобы уже всё поняла правильно, заявит — паром нас не в состоянии соединить. От этих мыслей начала покрываться изморозью, но не позволила телу полностью оледенеть, я не доставлю ему такого удовольствия — очередной раз меня спасать, выказывая тем самым полную от него зависимость. Камера, так камера, сама предрекла, сама попросила — используй меня по полной, пока жива, вот и будет использовать, приходить иногда, забирать энергию, а Вито остатки крови в колбочки выкачает.

Внезапный яркий свет ослепил, я зажмурилась и почувствовала, что Амир уложил меня на что-то мягкое, тихо прошептал:

— Отдыхай, дорогая.

И сразу поцелуй, страстный, жёсткий, наполненный такого внутреннего жара, что я вспыхнула ответным огнем и смогла лишь тихо застонать. Когда этот бесконечный поцелуй прекратился, а я уже почти задохнулась, Амир ещё раз коснулся моих вспухших губ и исчез. Я долго лежала с закрытыми глазами и пыталась привести в хоть какое-то состояние свой организм, который ещё сотрясался от взрыва вулкана и истекал испепеляющей всё лавой. Энергия Амира, так мощно проникшая вместе с поцелуем, носилась вихрем и не давала вулкану остыть, воспламеняя очередные потоки бушующего огня.

Когда я смогла открыть глаза, то увидела, что лежу на гигантской постели с множеством подушек и укрытой полупрозрачным пологом, вышитым яркими красными розами. Встав на подрагивающие ноги, осмотрела комнату. Не камера, да и кандалов не видно, несколько мягких диванчиков с красивыми столиками, и стены, удивительные стены, на которых везде были живые цветы в маленьких золотых вазочках. Одно большое окно смотрело на море, освещенное ярким светом луны, протянувшей сверкающую дорожку прямо к замку.

В дверь постучали, и вошла Яна:

— Рина, как ты себя чувствуешь?

— Чувствую… не знаю как. А где Вито? Алекс?

— Они с Амиром в зале.

— Здесь есть зал?

— Замок большой, есть несколько залов и много комнат. Они в другом крыле. Ты не ужинала.

— Я не хочу.

— Амир…

— Неси.

Я что-то поела, запила соком и спросила Яну:

— А ванная здесь есть?

— Рядом небольшой бассейн.

Бассейн действительно оказался небольшим, но Яна показала мне дверь, из которой можно сразу выйти к морю. Естественно — открывалась она только Амиром.

Ночью я долго лежала и думала, складывала события дня и никак не могла понять, чего же Амир от меня добивается? Такая холодная встреча и такой страстный поцелуй, комната в цветах и бассейн с выходом в море, а сам исчез без единого слова. Правда, назвал дорогой, интересно — дорогая в смысле цены в спасении своего народа или дорогая жена? Седой паромщик, который не может соединить свой берег с моим, хочет ли сам или просто не умеет? Он? Который сотни лет своей хитростью добивался своего, ведь признался, что мог использовать слабости противника в любой битве. Или я не позволяю? Тоже не умею себя вести, потому что не умею любить? Оскорблен моими словами о гареме? Я, конечно, погорячилась, но и он вёл себя как хозяин, владелец меня. Вопросы, только вопросы и ни одного ответа.

Утром я встала полная решимости радоваться жизни и не обращать никакого внимания на поведение Амира. Это мой дом, вот и буду себя вести как хозяйка. Так я и заявила Яне:

— После завтрака пойдем смотреть владения.

Это был настоящий средневековый замок: с потайными ходами, гигантскими залами, наполненными оружием и старинными картинами, маленькими жилыми комнатками, в которых сохранены предметы быта. Казалось, что хозяева только что вышли по делам. Амир опять купил музей? Я со смехом изрекла свою мысль, а Яна объяснила, что этот замок долго принадлежал одной семье, которая никак его не использовала, только изредка приезжала на какой-то домашний ритуал, хотя и содержала замок в порядке.

— А что за ритуал?

— Я не знаю, Амир сам покупал замок.

Через несколько шагов добавила:

— Ты уже была.

— Яна… скажи, а что вы обо мне думали, вот я появилась, непонятно какая человеческая женщина…

Она ответила сразу, сверкнула глазами, даже остановилась:

— Появилась надежда.

На мой удивлённый взгляд неожиданно улыбнулась и робко взяла меня за руку:

— Можно?

— Конечно, а почему надежда?

— Наш клан, любой клан, держится на главе, он центр всего. У Амира никогда не было ближнего круга, он никого никогда не выделял. Даже глав кланов, которые ему подчинялись, он мог заменить в любой момент…

Она замялась, и я продолжила:

— Или убить?

Яна кивнула и отпустила мою руку. Мы пошли дальше, а она продолжила:

— Никто не сможет взять клан в свои руки, поэтому нас всех разобрали бы другие кланы и не известно…

Опять грустно улыбнулась.

— А вы сразу знали, что я энергетическая половина для Амира?

— Да.

И пошла вперед, уходя от дальнейших вопросов. Ясно, жажда моей крови с первого дня моего присутствия показала всему его окружению, кто я есть. Как тогда сказала Фиса — Амир воин не последний, куда он, туда и остальные. Не повезло Амиру со мной, вот бы ему попалась юная красавица, которая от одного вида этого замка сразу бы полюбила его со всей страстью молодости. Радостно ждала его в будуаре, окруженная подушками и нарядами. И никаких проблем и разборок. А тут нате вам — разведёнка с горьким опытом и несносным характером. Как бы мне рот свой прикрыть, чадру что ли надеть, маску какую-нибудь, организм принимает… только с головой проблемы. Может кинуться на камни, превратиться в идиотку с мышлением растения, все проблемы и решатся. Я тяжело вздохнула и увидела Амира.

2

Мы вышли на балкон, Амир стоял у высоких перил и смотрел на море. Я остановилась в дверях, не в состоянии решить, хочу ли я с ним разговаривать, но Яна тронула меня за руку и исчезла.

— Рина, не уходи.

Я медленно подошла к нему и встала рядом.

— Как тебе приданое, понравилось?

— Понравилось.

— У нас сегодня бал, первый летний бал сезона.

Амир говорил и продолжал смотреть на море, даже не взглянул на меня, лишь лёгкая усмешка тронула губы.

— Бал? Ты здесь проводил балы?

— Как новому хозяину дома мне предложили начать сезон балом в честь свадьбы, познакомить общество со своей женой. Я согласился.

Так вот зачем он повёз меня в Испанию! Не просто показать мне мои владения, а выставить куклу, которую он назвал своей женой перед всем обозрением! Вот она, смотрите — это моя жена, та, которая… дальше я додумать не успела, развернулась и быстро ушла с балкона. Я не понимала, куда иду, залы мелькали перед глазами, а в груди вихрилась обида, это так он собирается понять меня, так соединить наши берега! И вдруг встала посередине какого-то коридора, да хоть как! Сама предлагала использовать всё в себе, кровь и энергию, пусть будет бал! Нужно ему, чтобы все на меня посмотрели — пусть смотрят! Какая тебе разница, миг, всё пройдёт как миг, звезда уже падает, она уже сорвалась в тот момент, когда мы с ним встретились. Только что собиралась броситься на камни, чтобы голова уже ни в чём не участвовала, а теперь непонятно чему возмутилась. Организм, ты во всём прав, только так. Красивое платье, милые улыбки во все стороны — да, я жена Амира, да, на миг, ну и что! Хочет он, чтобы я на балу постояла — постою.

Но всё оказалось значительно сложнее. Яна нашла меня и позвала обедать, она не пыталась выяснить причину моего мрачного настроения, видимо, слышала наш с Амиром разговор и мой побег. Столовую я не увидела, что-то поела и обрадовалась только тому, что она оказалась рядом с моей комнатой.

Я лежала и рассматривала цветы на стенах. В таких маленьких вазочках, закрепленных на платьях, в средние века богатые женщины носили цветы на балах, чтобы они дольше оставались свежими. Как я сказала — что-то о том, что живые цветы долго не живут… ну да, Амир сразу и показал мне, что всегда можно найти выход из положения. Поместить их в вазочку и гуляй себе сколько угодно на балу, только поливать, воды добавить не забудь. Вот он своим поцелуем мой организм и полил, добавил своей энергии, чтобы на бал хватило. Я для него как эти розы, иногда будет поливать, чтобы дольше прожила, да помогала ему в его целях. Пусть будет так — гарем, так гарем.

— Твоё платье.

Амир стоял в нескольких шагах от постели, на диване лежала большая коробка, в руках держал какой-то тёмный платок. Я поднялась на постели и позвала Яну, чтобы она помогла мне надеть бальное платье.

— Яна не придёт.

— Почему? Ты её…

— Я не выполнил часть ритуала нашей свадьбы… сегодня у нас тоже свадьба, пусть и символическая.

А тогда она не была символической, тогда была настоящей? Амир понял мой ироничный взгляд, усмехнулся и продолжил:

— Ритуал требует, чтобы перед свадьбой я помыл тебя и одел в свадебное платье.

Я не успела ничего сказать, только посмотрела на него с ужасом, как он мгновенно сорвал с меня одежду и завязал на глаза тёмный платок. Почти сразу оказалась в воде — он просто окунул меня в бассейн с головой и тут же достал. От невероятной скорости движений я не могла сопротивляться, лишь когда почувствовала полотенце, попыталась взмахнуть руками, но Амир их отвел за спину и послышался тихий шепот:

— Ты прекрасна.

Удерживая мои руки за спиной, Амир коснулся губами шеи, и я замерла. Почему-то вспомнились его слова, что когда он целовал мою руку, то единственное о чём думал, было стремление её укусить. И я подставила ему шею, высоко закинула голову и перестала сопротивляться.

Губы Амира медленно двигались по моей шее, иногда прикосновение становилось сильнее, иногда едва ощущалось. Сначала жёсткие и холодные, они становились всё теплее и уже обжигали меня своим внутренним жаром. Неожиданно он скинул с меня полотенце и схватил за плечи, но руки сразу обмякли, отпустили из жёсткого захвата и пальцы прошлись по коже плеч. Амир водил ими по моим рукам, и в этом движении старался коснуться большего пространства кожи, каждый его палец обнимал мою руку, а ладонь прижималась всё сильнее. Добравшись до ладоней, он поднял мои руки и поцеловал каждый пальчик, а потом прижал их к своему лицу. Его глаза были закрыты и длинные ресницы щекотали кожу, когда он водил моими ладонями по своему лицу, как бы знакомил их с чертами. Вдруг схватил на руки, сильно прижал к себе и поцеловал в губы, хриплым голосом произнёс:

— Платье.

Я стояла обнажённая на подрагивающих ногах и только старалась не упасть: огонь в крови нёсся лавовым потоком, а сердце билось как колокол. Горячие пальцы коснулись спины, прошлись по позвоночнику, едва задели бедра и опустились вниз по ногам. И вдруг обжигающие ладони прижались к животу — я вся сжалась и ладони исчезли. Полная темнота повязки усиливала все ощущения, казалось, что я чувствую не только его пальцы, но пламя и буйство энергии в нём самом.

В сознание меня привела мысль, что корсет Амир уже на кого-то надевал: слишком точны были движения, и зашнуровал его достаточно быстро, причём так, чтобы я могла в нём дышать. А вот с юбками справился не сразу, так как их было две, то вторая легла как-то не так, и после небольшой паузы Амир её несколько раз на мне повернул. Потом что-то мягко опустилось на плечи, что-то достаточно тяжёлое, но широкое и не мешающее движению рук. Видимо, от процесса надевания на меня такой сложной конструкции он тоже пришёл в себя, потому что спокойным голосом предупредил:

— Гости уже подъезжают. Я встречу тебя в зале.

Постояв какое-то время в полной тишине, я догадалась, что Амир ушёл, и сняла повязку. Только несколько раз глубоко вздохнув и чуть расслабившись от напряжения, я заметила туфли, стоявшие передо мной. Туфли Золушки. Вся поверхность была усеяна маленькими блестящими стёклышками, или бриллиантами? Я попыталась наклониться и посмотреть, но корсет мешал, поэтому просто опустила в них ноги — как раз, очень мягко и уютно, камешки совсем не чувствовались. Теперь надо рискнуть и посмотреть на себя в зеркало, что за платье так старательно надевал на меня Амир в качестве дополнения к ритуалу. Если не считать купания и исследования меня. От этой мысли я вспыхнула и решительно направилась к зеркалу.

Передо мной стояла растрепанная женщина в королевском одеянии. Я сначала долго рассматривала свои волосы, торчащие в разные стороны, только потом опустила взгляд и посмотрела на то, во что меня одел Амир. Корсет весь покрыт камешками, и они так сверкали, что я поняла — настоящие бриллианты, не стеклышки. Значит и на туфлях они. Белоснежные кружева юбки тоже были украшены маленькими бриллиантами, поблёскивающими при малейшем движении ткани. Я приподняла её и увидела, что вторая юбка сшита из тонкой, но непрозрачной белой ткани, ну да, чтобы ноги не просвечивали. И расхохоталась — уж кого могут волновать мои ноги, видны они из-под юбки или нет. Амира, гарем есть гарем, хорошо, что паранджу не надел поверх этого блистающего одеяния.

На плечах оказалась настоящая королевская мантия. Тоже белоснежная, она была украшена золотым орнаментом, явно узоры соответствуют надписям на коврах, и отделана по краю узкой полосой белого меха какого-то животного. Длиной в соответствии с платьем — в пол.

А с волосами как быть? Сама в корсете я не смогу ничего сделать, и вообще, что с ними можно сделать, чтобы показаться перед людьми, да ещё в таком платье? Оставалось одно — призвать Яну, что я и сделала. Она улыбнулась мне и сразу сказала:

— Ты выглядишь прекрасно.

— Яна, давай оставим… курица, она и во дворце курица. Я носить это не умею, сразу всем будет видно, что я не высший свет. Но волосы как-то надо причесать, помоги мне их спрятать. Корсет мешает, даже руки не поднять.

Она кивнула, сходила в гардеробную и вернулась со шкатулкой в руках.

— Что это?

— Твои украшения для волос.

— Мои?

— Там ещё есть драгоценности.

Да, как-то я совсем не поинтересовалась, что есть в моей гардеробной, надела ближайшее к двери платье. Которое, между прочим, Амир разорвал. А где оно? Я оглянулась вокруг и ничего не нашла, унёс с собой единственную улику насильственной подготовки к ритуалу. Пока я искала остатки платья, Яна достала на столик содержимое шкатулки, и я ахнула — сплошные бриллианты и золото. И это на мои волосы? А как они на них держаться будут?

У Яны волшебные руки. Она помогла мне сесть на пуфик, аккуратно разложив кружева юбки, и через несколько минут мои непокорные волосы улеглись в нужное состояние, на удивление совершенно спокойно приняли нечто подобное ободку из множества маленьких бриллиантов. Она попыталась показать мне остальные украшения, чтобы выбрать что-нибудь на шею, но я категорически отказалась:

— Я уже как… даже не знаю, как кто, Хозяйка Медной горы какая-то, каменное изваяние. Яна, тяжело всё, платье так вообще весит тонну. На голове сверкает, а если и на шею что-нибудь повесить, то можно ставить как маяк, чтобы корабли не проплывали мимо.

Она покачала головой, но не удержалась и засмеялась тихим смехом от такого сравнения. Я посмотрела на себя в зеркало, так странно, я никак не ощущаю себя собой. И дело даже не в королевском наряде, хотя и он тоже действует на восприятие себя, я становлюсь другой, пока не знаю какой, но другой. Всего скорее это Амир, его непредсказуемое поведение, постоянно требующее какого-то ответного действия, или как сегодня — принятие его поведения. Интересно, а что я могла сделать? Махать руками бесполезно, сравнивать силы даже не стоит… так, думать не будем, совсем, ни одной мысли. Бал, сегодня бал.

В зал, где состоится бал, меня повёл Алекс. Когда он зашёл в комнату, мы с Яной замерли — всегда в чёрном, он выглядел строго и, как оказалось, старше своих лет. Дорогой синий костюм и светлая рубашка, вкупе с таким же галстуком, совершенно изменили его: весёлый молодой мужчина с ярким взглядом и прекрасной фигурой. Просто красавец. Я приподняла брови и кокетливо изрекла:

— Алекс, ты как жених, а где твоя невеста?

И сразу поняла, что сказала что-то не то, и, хотя он мне улыбнулся, взгляд потемнел, а лицо стало строже.

— Мне ещё рано жениться.

Вот и всё, что он смог сказать, склонил голову в поклоне и подал мне руку, на Яну даже не посмотрел. А я посмотрела — бедная девочка склонила голову так низко, что совершенно не было видно лица, ах, молодость, молодость, даже если тебе сто лет. Я схватила её за руку и заявила:

— Яна, не грусти, всё всегда впереди. Фиса сказала, а ты понимаешь, Фиса не говорит просто так, как сможешь — так и будет. Мы с тобой Женщины, то ли ещё сможем!

Она подняла на меня грустные глаза, и я ей подмигнула — не бойся, я с тобой. А Алексу тоном жены вождя приказала:

— Веди на эшафот.

Он удивлённо поправил:

— На бал.

— Кому как.

Алекс внимательно оглядел меня с ног до головы, быстро взглянул на Яну, но ничего больше не сказал и повёл меня как королеву.

Мы вошли в высокую дверь, беззвучно раскрывшуюся перед нами, и я распахнула от удивления глаза. Гости в самых разных костюмах заполнили весь зал, как бал-маскарад, а драгоценности своим блеском соперничали со светом множества люстр и светильников.

— Господа, представляю вам мою жену Рину.

Передо мной встал Амир в белоснежном костюме. Он протянул руку, и я автоматически подала свою, пытаясь сохранить приличное выражение лица. Каким-то образом я смогла даже иногда улыбаться гостям, чуть склонив голову. Мы прошли через весь зал, вдоль стен оказались небольшие столики, к одному из них меня и подвёл Амир. Помогая сесть на стул с высокой спинкой, он тихо спросил:

— Ты хочешь познакомиться с гостями?

Я с трудом подняла на него глаза и поразилась яркой голубизне взгляда, смогла только пролепетать:

— А это обязательно?

— Нет, для соблюдения приличий можно поговорить с несколькими, этого будет достаточно. Тем более, что ты не говоришь на испанском.

И на всех остальных языках. На данный момент не говорю и на родном языке. Чтобы хоть как-то прийти в себя от вида Амира в белом костюме, я перевела взгляд на гостей, которые в свою очередь с неподдельным интересом рассматривали меня, и пришлось опять изображать улыбку. Зазвучала музыка и Амир подал руку:

— Как хозяева мы открываем бал.

Почему-то собираясь на бал, я совсем не подумала о том, что мне придётся танцевать. Своё решение идти я оформила выражением — что если надо постоять, то постою, на том и успокоилась. Но танцевать? Да ещё и с Амиром в белом костюме?! Эти мысли проносились в голове уже с опозданием, я встала и пошла с ним в центр зала.

Я не умею танцевать. То, что изображалось на дискотеках моей молодости, танцем назвать нельзя. Никакие занятия я никогда не посещала, с мужем практически не танцевала, так как в кафе и рестораны мы не ходили из-за экономии денег, а на домашних посиделках просто сидели за столом. Естественно, не имею никакого представления, как танцуют на таких балах. Почему Амир не спросил меня, умею ли я танцевать? Почему так уверенно ведёт за руку, по дороге приветствуя гостей? Но вопросы, проносившиеся в голове, никак не влияли на моё поведение — я так же продолжала улыбаться и кивать головой особенно заинтересованным взглядам.

Амир встал в центре зала, который гости освободили в ожидании нашего танца, поцеловал мне руку и высоко её поднял, а сам обнял, прижал меня к себе… и началось волшебство. Моё тело полностью подчинилось его движениям, прижатая к его груди сильной и уверенной рукой я почти не касалась ногами пола, невесомо взлетала и кружилась в танце. Посмотрев на него, я уже не смогла оторвать глаз от небесной голубизны, которая сверкала и искрилась, заполняя меня своей радостью. Это был танец страсти, когда тела сплетаются и на мгновение расходясь, снова встречаются в неизменном стремлении друг к другу. И моё тело отвечало этому зову тела Амира — совершало невероятные па, двигалось в соответствии с его движениями, реагировало на каждое прикосновение ответной волной.

Я не сразу поняла, что музыка уже замолкла и мы стоим, прижавшись друг к другу. Лишь гром аплодисментов заставил меня опустить глаза и склонить голову. К столику я едва шла, Амир положил руку мне на плечо и этим поддерживал, не давая упасть. Едва я успела сесть, к нам подошла красивая высокая женщина средних лет.

— Амир, я требую, познакомь меня со своей прелестной женой! Какая вы удивительная пара, Рина, я восхищена тобой!

— Рина, познакомься, Ольга Поссаро, жена одного из самых богатых владельцев…

— Амир, не говори о богатстве! Как только ты появился в наших краях, мы стали просто бедняками, ты затмил нас всех! Какой замок, многие столетия его никто не мог купить, даже король не смог ничего сделать, хоть и посадил половину семейства в застенки. Рина, мы должны с тобой подружиться, я так ждала, что Амир будет чаще у нас бывать…

Она ещё что-то говорила, а я смотрела на неё и понимала, что своей женитьбой Амир разрушил планы многих семей в отношении него — ведь он богат, красив и молод. Я улыбалась ей, кивала головой — конечно, подружимся — приняла из руки Амира бокал с вином, который он взял с подноса официанта. Вино помогло успокоиться, и я спросила:

— У тебя дети?

— Да, моя дочь где-то здесь, ах эта молодежь, Амир знаком с моей Люси.

И так на меня посмотрела, что сразу стало понятно — к молодежи я не причислена. Ольга говорила с лёгким акцентом, но достаточно чисто, и именно этот акцент подчеркивал её отношение ко мне: деваться некуда, раз претендент уже женат, с таким богатым соседом нужно дружить. Амир сидел напротив и не участвовал в нашем разговоре, а я на него старалась не смотреть.

— А вот и Люси!

К нам подходила высокая девушка, очень похожая на мать. Только во взгляде присутствовала откровенность, присущая молодости, вот уж она не могла скрыть истинного ко мне отношения. Чёрные волосы были собраны в красивую прическу, а бриллианты сверкали везде — в волосах, на шее, украшениях на платье. Она влюблена в Амира, а может уже и любит настоящей любовью, слишком ярко горел румянец на щеках и сверкали тёмные глаза испанки.

— Люси, познакомься, жена Амира — Рина. Риночка, это моя дочь Люси.

Я кивнула головой, а Люси что-то сказала на испанском, сверкнула на меня глазами и демонстративно обратилась к Амиру, тот усмехнулся и спросил меня:

— Рина, ты не будешь против, если я соглашусь на танец с Люси?

Чистый голубой взгляд и смешинка-ирония — как ты отнесёшься к танцу с молодой красивой испанкой? А Люси сама его пригласила, не посмотрела на приличия, и стоит, ждёт моего решения, раз объект вожделения спрашивает разрешения старой жены. Пожалуй, страсти накаляются.

— Да, конечно, танцуй.

А девочка-то не простит мне этих слов, как она на меня посмотрела, я даже получила удовольствие от этого яростного взгляда. К нашему столику подошёл Вито, Амир что-то сказал и Вито пригласил Ольгу на танец, та радостно согласилась. А я лишь мельком обратила внимание, что Вито тоже в светлом костюме.

Я смотрела на Амира. Он держал девушку за руку, ведя в центр зала, и его власть над людьми была такова, что все отступали в сторону, он как бы раздвигал толпу своей мощной фигурой. Белоснежный костюм подчеркнул в нём эту властность, хотя странно — белый цвет обычно только добавляет яркости людям со смуглой кожей и тёмными волосами, как у Амира. Может высокая идеальная фигура, неторопливые движения и абсолютная уверенность в себе, всё это вместе ставило его на ступень выше обычного человека. И красота — яркая красота голубых глаз в обрамлении чёрных ресниц, правильных черт лица и белеющей седины на висках.

Свой танец я не совсем осознавала, вся в ощущениях тела ничего не замечала, кроме глаз Амира. И сейчас у меня появилась возможность посмотреть на него со стороны. Он владеет телом женщины в танце с первого момента прикосновения. Его руки не просто обнимают, они как бы захватывают собой женщину, притягивают её как магнитом к своему телу. Точным движениям невозможно сопротивляться: длинные пальцы руководят каждым мгновением танца, полунамёком на движение тела. И энергия — она раздвигала толпу, не давала возможности кому бы то ни было оказаться рядом с коконом бушующей страсти. Я лихорадочно вздохнула, они были прекрасны в этом невероятном танце любви двух тел, стремящихся к друг другу. Девушка любит Амира, всё в ней уже принадлежит ему, уже отдано ею самой, этот танец лишь подтверждение — я твоя, всё, чем владею, тело, кровь и энергия, вся жизнь. Ему только нужно это всё взять.

Чем дольше я смотрела на эту восхитительную пару: невероятной красоты Амир в белоснежном костюме, обнимающий своим крупным телом тоненькую фигурку юной красавицы, тем чётче понимала — надежды нет, никакой. Любовь не может зародиться по приказу, по требованию или необходимости, она рождается мановением души в такие моменты восхищения друг другом, когда тело пылает от одного прикосновения или взгляда. Правильно сказал Вито — голубой шар лишь энергия, в нём нет чувств, и я лишь энергия для Амира, электричество, киловатты. А для его народа литры крови, которые несут спасение. Никогда не сможет разгореться наш костер, несмотря на такие старания, как одевание платья перед символической свадьбой.

Танец закончился под аплодисменты гостей и Амир проводил Люси к столику, не обращая внимания на её попытки что-то ему сказать. Он ослепительно улыбнулся, нежно коснулся губами руки и переложил её в ладонь матери, которую к столику подвёл Вито. Я сразу опустила глаза, мне не хотелось, чтобы Амир понял, что я за ним наблюдала, хотя, всего скорее, он об этом догадывался.

— Ты очень хорошо танцуешь.

Когда он сел рядом, я уже взяла себя в руки, грозно остановила организм в попытке оледенения и даже смогла улыбнуться:

— Люси красивая девушка и так танцует великолепно, мне очень понравился ваш танец.

Почему-то мои слова не понравились Амиру, его глаза потемнели, а улыбка погасла.

— Рина! Как я рада тебя видеть!

Мари! Она радостно обняла меня, даже не дала возможности подняться, наклонилась и поцеловала в щёку. И я поцеловала её румяную щёчку, прижала к себе, подержала и только потом отпустила.

— Мари, я так рада, просто счастлива, что ты приехала. Амир, спасибо.

Я мельком посмотрела на него и снова подняла глаза на Мари.

— Ты просто красавица, удивительная красавица.

Она смущённо улыбнулась и поправила платье настоящим кокетливым движением юной прелестницы. Рядом с ней стоял высокий молодой человек с яркими голубыми глазами и светлой короткой прической почти под ноль. Совсем молод, всего скорее ровесник Мари, то есть выглядит лет на шестнадцать. Он тоже улыбался смущённой улыбкой и откровенно рассматривал меня.

— Рина, это Серж, он мой друг.

— Здравствуй Серж, можно я тебя буду называть Серёжей?

— Можно. Мне нравится, когда меня так называет Фиса.

Он говорил с сильным французским акцентом и радостно улыбался, явно Фиса произвела на него сильное впечатление.

— Ты видел Фису?

— Да, мы с ней… как это, Мари?

— Мы в школе вместе смотрели детей.

— Да, мы смотрели возможности мутантов.

Зазвучала музыка и Амир встал.

— Рина, потанцуем? Серж.

Серёжа тут же пригласил Мари, и они исчезли в круговороте танцующих, это был вальс. И опять все расступились перед нами, Амир встал в центре танцующих пар и подхватил меня на руки. Так и танцевал, прижимая к своей груди. Но во мне что-то изменилось после его танца с Люси, я уже не чувствовала его так. А может, не хотела чувствовать, и в глаза тоже не смотрела, просто положила ему голову на грудь и закрыла глаза. Пусть будет просто танец, ещё одно мгновение, которое пронесётся как миг.

После вальса Амир подвёл меня к небольшому возвышению у окна и обратился к гостям:

— Господа! В этот день, очередной день моего счастья, когда я представил вам свою любимую жену Рину, я хочу преподнести ей подарок.

Я смогла не поднять на него удивлённых глаз, даже губу от старательности закусила. Вот это да, вот так Амир, конечно, никто ему не может противостоять, такой артистический талант, кто бы мог подумать. Его глаза сверкали настоящей радостью, он ослепительно мне улыбнулся и нежно поцеловал в губы.

— Любимая жена, прими это колье на память о сегодняшнем дне.

Рядом оказался Вито с большой красивой шкатулкой в руках, после слов Амира он её открыл и все, кто стоял рядом, ахнули. Большие красные камни, закреплённые на золотой цепочке красивой сложной вязи. Амир взял колье в руки и надел на меня. Закрепляя его на моей шее, тихо шепнул в ухо:

— Я благодарен тебе за каждый день, проведённый рядом с тобой.

Мне стоило больших усилий не рассмеяться. Я даже не была возмущена таким коварством, только удивлялась — зачем ему это, неужели ради имиджа так старается, ведь прекрасно понимает, что я…а что я? Ведь на самом деле думала, что смогу соединить наши берега, надеялась на встречу, ждала её. И эта странная ситуация с платьем произвела на меня очень сильное впечатление. Пока я думала эти мысли, Амир ещё раз нежно поцеловал и объявил следующий танец, сразу подхватил меня на руки и закружил. В какой-то момент поставил меня на ноги и, нагнувшись, прошептал:

— Ты самая прекрасная, самая удивительная.

Ещё не придя в себя от кружения, я только кивнула головой, но покачнулась, и Амир снова взял на руки, тревожно спросил:

— Что с тобой?

— Голова закружилась.

Амир тут же отнёс меня к столику, бережно помог сесть и предложил:

— Можем выйти на балкон.

Я сразу испугалась возможности остаться с ним наедине и отказалась:

— Нет, я хочу посмотреть бал.

И в тот момент, когда я решилась спросить Амира, внимательно наблюдавшего за мной, зачем он устроил такой цирк, к нам подошла ещё одна женщина. И почему к нашему столику ни один мужчина не подошёл?

— Амир, как давно мы не виделись, куда ты исчез?

Ослепительная блондинка с яркими синими глазами и алыми губами, восхитительной фигурой в белоснежном платье и колье из голубых бриллиантов.

— Как видишь, жив и здоров. Рина, познакомься, глава клана из Англии Дженис, подруга Роберта.

Блондинка как будто только увидела меня, посмотрела взглядом оценщика раритетов и едва развела губы в улыбке. Но Амир не был настроен с ней беседовать:

— Ты привезла то, что обещала?

— Амир, ну кто сразу о делах говорит, ты устроил бал, пригласил бы меня на танец…

— Дженис.

Спокойный тон, только глаза чуть потемнели, и рядом с блондинкой встал такой же спокойный Алекс с милой улыбкой. Дженис опустила глаза:

— Привезла.

— Вито.

Неизвестно откуда появившийся Вито протянул руку, и Дженис отдала ему маленькую коробочку, которую достала из сумочки. Вито сразу исчез.

— Алекс, проводи даму.

Амир опустил глаза и стало понятно, что никаких — «прощай дорогая» не будет, вернее — «уходи, пока жива». Алекс подал руку Дженис и они ушли почти как знакомая парочка, покидающая бал раньше времени.

— Тебе лучше?

— Да. А Роберт не приехал?

— Нет.

Он поднялся, странно посмотрел на меня и позвал:

— Мари.

Она почти сразу появилась — юная кокетка, впервые попавшая на бал:

— Так всё красиво, столько цветов, Сережа пригласил одну девушку, а я танцевала и танцевала…

— Посиди с Риной, я думаю, вам есть о чём поговорить.

Я обрадовалась появлению Мари, история с Дженис как-то омрачила настроение. Амир исчез, а Мари села рядом со мной, не выдержала и взяла за руку:

— Рина, расскажи, как ты, мы так долго не виделись.

— Всё хорошо, я скучала без тебя. А ты чем занималась?

— Мы с Сержем…

И вдруг осеклась, как-то сникла, и я встревожилась:

— Мари, что-то случилось?

— Нет, всё хорошо. А Вито уже ушёл?

— Он где-то здесь. Ты хотела его видеть?

Мари встрепенулась и быстро осмотрела зал, но не увидела его и опять сникла. Удивительная девушка, такая непосредственная в своих чувствах.

— Мы с Фисой обговорили несколько моментов, но думаю, отец его со мной не отпустит, а помочь может только он.

— Но… а когда вы уезжаете? Может быть, мы вернёмся вместе?

— Мы уезжаем завтра.

Вот вам и погуляем с Мари, поболтаем, поэтому Амир её сейчас и позвал, а завтра отправит с утра, пока я спать буду. И вдруг появился сам Вито, но подходить не стал, остановился у двери и улыбнулся мне. Я решила позвать его к столу:

— Вито, подойди, пожалуйста.

— Рина, извини, бал… а я…

— Мари, я так рада тебя видеть, что с удовольствием просто посижу рядом с тобой.

Вито подошёл к нам и вежливо поздоровался с Мари. Она вся вспыхнула, быстро заговорила на английском, и сразу осеклась — ведь я не понимаю этого языка:

— Рина, извини, но медицинские термины…

— Мари, говори, как вам удобно.

Вито тоже смущённо посмотрел на меня, а я величаво кивнула головой — жена вождя разрешает. Через несколько минут подошёл Сережа, и они уже втроём что-то обсуждали вполголоса, хотя иногда Мари всплёскивала руками и чему-то громко возмущалась. Вито в эти моменты мягко клал ей ладонь на руку и напоминал, что вообще-то кругом бал. Я смотрела на них и радовалась — такие удивительные, такие чистые во всём, одинаково в стремлении помочь несчастным детям-мутантам, мне и Амиру, такие искренние в своём отношении к друг другу. Вито старше, но и он с ними становится совсем молодым, даже румянец на щеках появился. И я вспомнила свою мысль, что если бы он не был иродом, то явно влюблён в Мари. А почему нет, Мари прекрасная девушка, удивительная, такая действенная во всём. Я улыбнулась, вспоминая первые дни, когда она шантажом заставляла Амира во всём мне признаться. И Вито явно пережил в своей жизни много такого, от чего холодеет сердце, но дети-мутанты так и липли к нему в школе, а дети они все дети, всегда видят искреннее отношение. А как Амира останавливал, доказывал свою правоту, прекрасно понимая, чем это для него самого может закончиться.

Я решила не смущать троицу в их обсуждении, так как Вито всё-таки иногда посматривал на меня — вдруг недовольна, стала оглядывать зал, и сразу увидела Амира. Он стоял у двери и смотрел на меня.

3

Последний танец бала. Амир торжественно провёл меня в центр зала, несколько минут говорил на испанском, ослепительно улыбаясь и обнимая меня за плечи. Гости тоже улыбались и чему-то радовались, а потом вообще все засмеялись — Амир шутил? Однажды даже произнёс моё имя, и я тоже всем улыбнулась. Наконец, он взмахнул рукой, и зазвучала медленная, очень красивая и нежная мелодия.

Удивительные руки, нежные и мягкие, я их ощущала даже через корсет и мантию. Амир чувствовал меня и пытался коснуться всем своим телом, не только руками, благо такой танец позволял. В какой-то момент он остановился, поднял мои руки и положил себе на плечи, а сам обнял за талию, несколько раз даже приподнял, крепко прижимая к себе. Я не знаю, как это смотрелось со стороны с нашей разницей в росте, но гости улыбались. Правда не все, я мельком заметила бледную Люси и её недовольную мать. Удивительно, но я была спокойна, почему-то присутствие Мари так подействовало на меня, а может странный взгляд Амира, когда он смотрел на меня от двери — задумчивый и тёмный. Спектакль закончился.

Мне не пришлось прощаться со всей толпой гостей — как только замолкла музыка, Амир провёл меня к двери и развернул лицом к гостям, сказал несколько слов и повернулся ко мне:

— Помаши рукой на прощание.

Я помахала и послала всем воздушный поцелуй, хозяин гарема рассердился, подхватил меня на руки, и мы оказались на балконе.

С удовольствием вздохнув свежего ночного воздуха, я восхитилась освещением замка. Вдруг в тёмном небе появилось лазерное шоу, вокруг которого с шипеньем вспыхнули фейерверки. Горы, реки с бурлящей водой, какие-то города — я узнала только Париж с Эйфелевой башней — всевозможные невероятные изображения менялись друг за другом под искрящиеся вспышки, и я даже вздохнуть не могла от этой красоты. Когда всё закончилось под звук аплодисментов где-то внизу, на тёмном пространстве моря появилась широкая световая дорожка и через несколько минут по ней стали двигаться катера, увозящие гостей бала.

— Тебе понравилось?

Амир так и держал меня на руках, мягко прижимая к своей груди. Я вздохнула и прошептала:

— Очень, мне очень понравилось. Ты часто проводишь такие балы?

— За последние сто лет впервые.

Я не смогла заставить себя поднять голову и посмотреть на него, наблюдала за гостями, уезжающими на украшенных многочисленными цветными лампочками катерах. Мне стало грустно, вот и закончился праздник, это всё равно был праздник, не важно, по какому поводу Амир его устроил. В моей прошлой жизни праздники ограничивались скучными посиделками за общим столом и разговорами ни о чём. Дело даже не в красивом платье и драгоценностях — я их никак не воспринимаю как настоящие, то есть имеющие отношение к себе — а в том состоянии радостного возбуждения от ожидания какого-то чуда, которое впервые оправдалось. И, конечно, сами танцы с Амиром, невероятное ощущение тела, оставившее след в душе. Я всё понимаю умом, но тело… оно не хочет верить логике разума, воспринимает лишь свои чувства, отзывается на прикосновения и не слышит никаких доводов.

— Спасибо, бал был великолепен.

— Я рад, что тебе понравилось.

— Мари… она не может остаться на несколько дней?

— Ты хотела бы ещё побыть здесь?

— Да, мне здесь хорошо.

— Она останется.

Амир опустил меня на ноги, повел руками по плечам, как погладил их, и поднял моё лицо ладонями.

— Рина… поверь мне… только ты…

Я смотрела в его тёмные глаза, в них была печаль и тоска, никакой радости, только страдание и боль, и пыталась заставить себя поверить словам, не дать возможности вмешаться ощущениям тела. А тело уже стремилось к нему, губы вспыхнули в ожидании поцелуя, руки поднялись и коснулись его пальцев. Может действительно поверить телу, которое знает и чувствует без всяких сомнений. Оно или чувствует, или нет, у него нет серого цвета, только красный и никакой — в котором нет этого ощущения. Амир коснулся моих губ нежно, как лепестков невероятного цветка, который может исчезнуть от его дыхания, растаять в сумраке ночи как лунный свет. Его мягкие пальцы удерживали моё лицо и при этом странно касались его, поглаживали кожу, жили своей жизнью чувственности. Я ответила на это касание, и Амир не выдержал, сразу обнял, а губы прильнули к моим губам, обхватили собой, их пламя обожгло и всколыхнуло жар моего тела. Невероятное чувство единения тел, энергии, не знаю ещё чего, находящихся в стремительном потоке огня, обжигающего и очищающего, воспламеняющего страстью.

Я лежала на воде и пыталась хоть немного охладить тело, продолжавшее пылать внутренним огнем. Амир принёс меня в комнату и сразу исчез, поцелуй закончился стремительным перемещением с балкона. Мои губы ещё чувствовали огонь его губ, а я уже была на своей постели в полной темноте. Потребовалось много времени, прежде чем я поднялась на подрагивающих ногах, случайно нажала рукой на какую-то фигурку, и включился свет.

Вода была той температуры, которая остудить не может, хотя мне сейчас только в Ледовитый океан, между айсбергами поплавать. Думать я не могла, мысли не собирались, только хаос картинок бала и глаза Амира — то яркие, светящиеся невероятной голубизной, то тёмные, полные боли и тоски. Моя кожа чуть подрагивала, никак не могла забыть прикосновения рук Амира, а губы продолжали пылать и ощущать поцелуй.

Яна принесла ужин, и я с удовольствием поела фруктов. Она ещё не сказала ни слова с того момента, как вошла в комнату и помогла мне снять бальное платье и драгоценности, лишь иногда поглядывала с улыбкой. Я спросила:

— Ты бывала уже на балу?

— Да, мы иногда обслуживали гостей.

— А я так первый раз, толком ничего и не увидела, только с балкона… очень красиво.

— Алекс будет рад, что тебе понравилось.

— Так это он приготовил?

— Да.

Больше я не стала ничего спрашивать, хотелось быстрее лечь и уснуть, обо всём подумаю завтра. Или не буду думать, утро покажет.

Мари разбудила меня почти к обеду:

— Рина, сколько можно спать, мы с Вито уже всё кругом обошли, столько всего интересного!

После короткого купания в бассейне под бдительным надзором Яны, почти мгновенного завтрака — я успела лишь выпить стакан сока, и с печеньем в руках пошла с Мари осматривать красоты. Она говорила без умолку:

— Отец сказал мне, что это ты попросила, чтобы я ещё осталась, спасибо, здесь так хорошо, так красиво. Мы нашли сад, и я хочу, чтобы ты посмотрела залив, там уже купаться можно, вода совсем тёплая. Фиса говорит, что тебе нужно купаться в море, тебе это полезно. И Вито с ней согласен.

Мы шли, обнявшись, и мне было радостно, что она со мной: приятно слушать её щебетание, ощущать удовольствие от нашей совместной прогулки.

— А Серёжа где?

— Он уехал, мы с Вито всё обсудили, и он уехал готовить детей к операции.

— Сережа …он ещё так молод, а сколько ему лет?

— Четырнадцать, но он быстро растёт, уже как взрослый правда? Он первый появился, его королева послала, а потом мы встретились у неё, я сразу поняла, что мы родные, что у нас кровь одна.

— Родные?

— Да, я же говорю — он первый появился из народа. А теперь нас много.

Она радостно засмеялась и побежала вперед, юная красавица, счастливая от самой жизни, каждого её проявления. И немалую роль в этом её восприятии играет Вито.

Выведя какими-то коридорами меня из замка, Мари остановилась под аркой и заявила:

— Смотри!

Большой сад, чётко разделённый дорожками на ровные квадраты, а через просветы между деревьями видно море. Мари схватила меня за руку и потянула:

— Идём же, попробуй воду, она тёплая, можно купаться!

Мы почти побежали, так Мари торопилась, и я только оглядывалась в попытке посмотреть сад. Несколько раз я замечала скульптуры на постаментах, но решила посмотреть их потом. Белый песок узкого пляжа лишь оттенял синеву заливчика, а вода действительно оказалась теплой, видимо глубина была небольшая, и солнце успевало её нагреть. Однако, размер острова оказался не таким уж маленьким, крепость занимала совсем небольшую его часть. На другой стороне виднелись скалы, покрытые мелким кустарником.

Мари потянула меня, и я скинула туфли, с удовольствием прошлась по песку, а потом вообще по колено вошла в воду. Высоко подняв руки, я потянулась к солнцу и пропела:

— Море, море — мир бездонный. Пенный шелест волн прибрежных.

Над тобой встают, как зори, над тобой встают, как зори,

Нашей юности надежды.

Мари подбежала ко мне, засмеялась и стала брызгать на меня воду, я сначала прикрылась руками, а потом ответила ей тем же. Мокрые, но довольные, мы сидели на скамейке и сохли под солнцем. Мари рассказывала о своих подопечных, а я смотрела на море и наслаждалась видом. Амира я заметила сразу, тёмный костюм выделил его на фоне белого песка. Мне не было видно, с кем он разговаривает — этот некто был ещё скрыт за скалой, и я залюбовалась его радостным настроением, он смеялся и даже иногда взмахивал руками, что-то весело рассказывая. Но, когда из-за скалы вышла Люси и прижалась к нему, а он обнял её за плечи, во мне всё заледенело.

— Рина, что с тобой?

Мари схватила меня за руку, она не могла видеть этой сцены, так как сидела к берегу боком, и я сразу решила её отвлечь:

— Давай вернёмся, мне стало холодно, надо переодеться.

Она только кивнула головой, помогла мне встать, и мы вернулись в замок, теперь уже я торопилась скорее уйти с берега. Всю дорогу до комнаты я твердила про себя, что не должна рухнуть, нельзя допустить, чтобы мне стало плохо, не хочу его видеть, тем более, чтобы он меня касался.

Яна встревоженно встретила меня, но я только покачала головой, и попросила Мари прийти ко мне позже, я немного устала и хочу полежать. Они переглянулись, но не стали спорить, хотя у Мари взгляд изменился, и она нахмурила брови. Я, как смогла, изобразила улыбку и извинилась:

— Мари, прости, я полежу, как-то не привыкла я к балам, да и не танцевала давно, а потом мы с тобой пойдем купаться, хорошо?

Она кивнула и сразу убежала, а Яна спросила, можно ли ей посидеть со мной в комнате, но я опять покачала головой, и она ушла.

Зачем? Зачем вчера Амир устроил этот цирк? Этот спектакль для меня? Ведь можно было и просто так привести меня на бал, показать всем, а потом отправить обратно в ковровый дворец, посадить в будуар. Зачем паром этот, танцы и поцелуи? Зачем говорить мне, что я такая-рассякая, о счастливых днях со мной, так демонстрировать перед всеми своё счастье. Перед всеми это не столь важно, зачем мне доказывать свои несуществующие чувства, а потом вот так же демонстративно обниматься передо мной с Люси. Амир знал, что я увижу их, раз чувствует меня везде — чувствовал и сейчас. Это он мне показывал свои отношения с Люси, зачем? Чтобы знала своё место? Какое? Всегда зависеть от него, его настроения — сегодня я готов, не так, настроен быть с тобой, значит и ты должна быть в том настроении, а завтра я буду с другой женщиной, и ты должна это принять. Гарем.

Я лежала на постели, завернувшись в одеяло с головой. Меня трясло от холода, ноги совсем окоченели, но я твердила и твердила — не смей, организм молчи, умру, но не допущу его к себе. Не позволю ему коснуться себя, если только тронет — сразу умру. И организм меня понял, а может, испугался боли, которую я вспомнила: тогда Амир не смог мне помочь, я не принимала его энергии, не приму и сейчас. Постепенно я согрелась и сделала вывод, что организмом можно управлять, главное вовремя вспомнить нужную ситуацию.

Амир её чувствует, судя по тому, как вёл себя — радостно, почти счастливо, обнимал, а может и целовал. Что ж, вот всё и произошло, раз чувственность восстановилась — ведь мог сразу после бала проверить — то я уже не нужна, а кровь я и так предлагала, всегда можно использовать для возрождающегося народа.

— Рина, как ты?

Мари появилась неожиданно, оказалось, что сидит на полу и держит меня за руку, а я даже не заметила.

— Хорошо, я переоденусь, и пойдём купаться.

— Отец запретил.

Она опустила голову и вся сжалась.

— Почему?

— Просто запретил. Даже выход в сад закрыл. А сам уехал. И Вито с собой забрал.

Я только усмехнулась, логично, всех на место поставил, заодно и дочь воспитал. Погладив её по голове, я почти весело заявила:

— Мари, не стоит переживать, мы найдём, чем заняться. Для начала будем обедать.

Переодевшись в платье невообразимого жёлтого цвета и накинув на плечи красный с золотом шарф, я привела в шоковое состояние Яну и Алекса, когда зашла с Мари в столовую.

А столовая оказалась очень даже интересной. Это был обеденный зал с длинными столами и стульями с высокими спинками. По стенам развешаны щиты, на которых изображены гербы видимо ещё со средних веков, а гигантские люстры с настоящими свечами свисали на толстых цепях. На одной стене висели несколько портретов каких-то строгих синьоров с бородой клинышком. Одному из них я показала язык и попросила Яну:

— А вино мне подадут?

— Ты хочешь вина?

— Хочу, продолжим праздник.

Весь обед я развлекала молчаливую компанию рассказами о своей юности: танцах на дискотеке, поездках в деревню и особенно смешными ситуациями во время учебы. Мои старания, наконец, увенчались успехом — Мари стала задавать вопросы, а Яна несколько раз улыбнулась. Только Алекс оставался серьёзным и смотрел на меня тревожным тёмным взглядом. Я выпила два бокала вина, которые помогли полностью успокоиться.

— А теперь мы пойдём сплетничать, мужчины могут быть свободны. Где в этом замке можно уединиться?

Наконец и Алекс улыбнулся — везде камеры, уединиться можно в любом месте. Он провёл нас в уютную комнату с видом на море, и мы втроем сели на широкий диван.

— Алекс, ты совершенно свободен.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. Иди, иди.

Я даже рукой замахала, чтобы уходил. Обняв Мари, спросила:

— Как там Фиса?

— Она такая интересная, так говорит много, дети очень ей радуются, когда она приходит.

— А где она живет?

— В домике там же на территории. Она нескольким детям уже помогла, даже не пришлось оперировать. Рина, так интересно, она поёт — и кости срастаются. Она просила тебе передать, чтобы ты обязательно пела, каждый день.

Вино взыграло в моей крови, и я вскочила с дивана.

— Петь так петь! Слушайте!

Кавалергарды, век недолог, и потому так сладок он.

Поёт труба, откинут полог, и где-то слышен сабель звон.

Ещё рокочет голос струнный, но командир уже в седле…

Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Течёт шампанское рекою, и взгляд туманится слегка,

и всё как будто под рукою, и всё как будто на века.

Но как ни сладок мир подлунный — лежит тревога на челе…

Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Напрасно мирные забавы продлить пытаетесь, смеясь.

Не раздобыть надёжной славы, покуда кровь не пролилась…

Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле…

Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Я махалась руками, совершенно перевирала мотив, точно убедившись, что Фиса не может меня контролировать, даже покрутилась по комнате. Когда я без сил рухнула на диван, то сразу расхохоталась:

— Девочки, вы меня не слушайте, это я приказ Фисы выполняю.

Они захлопали, и Яна высказала своё мнение:

— Ты очень хорошо поёшь, мне нравится.

— Ага, Мари повтори, что Фиса о моём пении говорила.

— Она сказала, что песня тебя спасёт.

— Зато слушатели могут не выжить.

Мари засмеялась вместе со мной и попросила:

— Рина, научи меня своим песням, они мне очень нравятся. Я знаю несколько песен Фисы, но они мне непонятны, а твои очень интересные, весёлые. Спой ещё что-нибудь.

И Яна попросила, скромно опустив глаза.

— Спой.

— Уговорили, никто не слышит, кроме вас, а вы простите. Тем более, что я духам гор уже дары отнесла и духам моря тоже обещаю хлебушка с молоком вынести, может, простят.

Я обняла их обеих и запела песенку, которая мне нравилась всегда, но только благодаря старанию и упорству Фисы смогла выучить слова:

Если у вас нет собаки, её не отравит сосед,

И с другом не будет драки, если у вас, если у вас, если у вас друга нет,

Друга нет.

Оркестр гремит басами, трубач выдувает медь.

Думайте сами, решайте сами — иметь или не иметь,

Иметь или не иметь.

Если у вас нету дома, пожары ему не страшны,

И жена не уйдёт к другому, если у вас, если у вас, если у вас нет жены,

Нету жены.

Если у вас нету тети — то вам её не потерять,

И, если вы не живете, то вам и не, то вам и не, то вам и не умирать,

Не умирать.

Когда я допела песню, то от избытка чувств поцеловала обеих в головки. Мари сразу прильнула ко мне и обняла обеими руками, а Яна вздрогнула всем телом и сжалась в комочек. Я погладила её по голове и предложила:

— Яна, а давай ты споёшь что-нибудь.

— Я не умею петь.

— А я? Ты Фису не слышала, каждый день меня позорила перед боевиками, хуже у тебя уже не получится.

Но она только отрицательно мотала головой, и я уговорила Мари спеть одну из песен Фисы. Та радостно согласилась, устроилась поудобнее и запела.

Тягучая тональность исполнения Фисы изменилась из-за звонкого голоса Мари, песня зазвучала веселее, и многократные повторения строк наконец-то стали мне понятны, я уже различала отдельные слова и понимала их смысл. Сила — в тебе самой. Эта сила дана природой женщине, только ей для продолжения рода, эта сила неизменна веками, переходит из рода в род, переносится на детей, а если их нет, то она передается мужчине, которого она полюбит. И только тому, которого выбирает сама. А разве может быть иначе? Раз выбирает, значит любит. Или может выбрать без любви? «Кого люблю, тому дарю», так, кажется, вышивали женщины на свадебных полотенцах и вручали их своему суженому. А, может, именно этого от меня добивается Амир? Чтобы я сама передала ему эту самую свою силу, выбрала его, а любовь на самом деле совсем и не причем. Почему я думаю о любви, может на самом деле имеется в виду лишь выбор и это выражение, что всё зависит от нас двоих, на самом деле есть моё согласие на передачу Амиру своей силы?

Мари уже закончила петь, а я так и сидела в задумчивости, держа её руку в своей ладони. Она тихо спросила:

— Тебе не понравилось?

— Ты молодец, очень хорошо пела.

Я встала и подошла к окну, надо додумать эту мысль, чтобы правильно себя повести с Амиром. Он как всегда прав — любовь не имеет никакого отношения к нашим отношениям. Моя любовь, да и его тоже. Не нужно ему менять свою сущность, у него и так всё получится, он чувствует, судя по… не важно, чувствует, значит… в общем, пусть будет, как будет.

— Девочки, а я бы чего-нибудь выпила, чаю, сока, а может и вина.

Только чтобы подвигаться, отвлечься от своих тягостных дум, я пошла в столовую. Вина я не захотела, на самом деле я очень редко пила алкоголь, совсем немного и то по случаю, когда отказаться невозможно. А вот сок мы с Мари выпили с удовольствием и развеселились обе, обсуждая всякие варианты перемешивания соков разных фруктов. Чтобы всё попробовать, Яна принесла нам несколько кувшинов, и мы начали дегустацию. Алекс пришёл посмотреть, от чего такой смех и тоже принял участие в обсуждении, не пробуя конечно, лишь рассказывая, каких витаминов станет больше, если перемешать лимонный сок с яблочным. Но вкус такой смеси нам не понравился, а вот апельсиновый с манго устроил обеих.

Дегустация соков плавно перешла в ужин, который тоже сопровождался комментариями Алекса о наличии полезных веществ в поданной нам еде. Мы с Мари пришли к выводу, что полезное не обязательно вкусно, а вкусное бывает совсем не полезно. И продолжали веселиться.

Уже поздним вечером мы стояли с ней на балконе, и Мари призналась, что никогда не была так счастлива, как сегодня. Я обняла её и тоже призналась:

— Мне очень хорошо с тобой.

— Правда?

— Очень-очень. Ты же ещё не уедешь?

— Не знаю. Отец сегодня был… так строг непонятно почему и так сердито сказал что-то Вито, он даже побледнел и сразу ушёл. Ты не знаешь, что случилось?

— Нет, ты же была со мной, а потом я просто лежала, отдыхала.

Мне пришлось отвернуться от неё и сделать вид, будто рассматриваю что-то в стороне. Не должен был Амир так рассердиться на свою дочь из-за того, что я увидела их с Люси, сам продемонстрировал свои чувства к ней. Мари совсем в этом не виновата. Или он не хочет, чтобы я с ней общалась? Значит, завтра он её отправит куда-нибудь, особенно посмотрев записи с нашим весельем.

Но на следующее утро Мари разбудила меня радостным известием, что Амир разрешил ей остаться ещё на один день — она уедет только завтра.

— Амир вернулся?

— Да, они разговаривают с Алексом, Вито тоже с ними.

Во время завтрака мы вспоминали лекцию Алекса о полезности продуктов и опять развеселились. Когда зашёл Вито, я предлагала Мари в обед попробовать что-нибудь перемешать и уточнить у Алекса степень полезности в этом варианте. Например — манго с мясом. Вито лишь улыбнулся и сказал, что вода в заливе достаточно тёплая и нам можно искупаться. Мы с Мари только переглянулись, а Вито добавил, что в залив можно выйти из моей комнаты и купальник для Мари в моей гардеробной. Немного придя в себя, я уточнила:

— А дверь открыта?

— Да.

И показал маленький пульт, значит, он может открыть выход в море в любой момент.

Когда мы с Мари переоделись, Вито проводил нас по лесенке в стене, и мы оказались на небольшом огороженном пляже из мелкого белого песка, совсем не там, где резвились вчера. И где Амир гулял с Люси. Где-то вдалеке виднелись скалы, в этом месте залив был шире, но глубина соответствовала требованиям хозяина гарема. То есть, как в кино — вам по шею будет. Утонуть практически невозможно, если ещё добавить Яну на страже, Вито на берегу и тёмные пятна боевиков на скалах.

Я запретила себе как-то оценивать поступки Амира, буду радоваться присутствию Мари, петь песни по приказу Фисы и жить. Не обращать никакого внимания на хозяина гарема, пусть занимается своими делами. А я буду плавать в тёплом море, смеяться и есть мешанину из еды вопреки советам Алекса.

Всё же Яна достала нас из воды. Мы плавали, ныряли, брызгались и смеялись просто так, от радости. Уговоры Вито не помогли, мы только чаще стали прятаться под водой и пугать его утоплением, поэтому он что-то сказал Яне, она оказалась в воде и строгим голосом потребовала выходить — скоро уже обед. Мари кивнула ей, я пообещала, но из воды не вылезли. Тогда она подхватила меня на руки и оказалась на берегу. Мари ничего не оставалось, как выбраться самой.

После обеда выход к морю был закрыт. Мы опять устроились на диванчике, и Мари разучивала песни, которые я пела вчера. Разучивала — это не то слово, она их сразу стала петь, только повторяла моё исполнение, и я сразу ей заявила, что пою неправильно, надо прослушать в настоящем исполнении. Мы позвали Вито, и он исполнил их так, что я стала краснеть при первых же звуках. Потом он спел те песни, которые я озвучивала, иначе это назвать нельзя, а Фиса ему не разрешала мне помогать.

— Вот, Мари, ты лучше его слушай, меня не нужно.

Вито со мной не согласился:

— Ты хорошо поёшь, только немного неуверенно, не позволяешь себе петь.

— Вито, да мой ор …от него в горах эхо спряталось, а ты говоришь — не позволяю.

Как они меня не уговаривали, я больше петь не согласилась, и Мари разучила с Вито ещё несколько песен. Не согласилась петь и Яна, хотя слушала очень внимательно, и вся напрягалась, всем телом ощущала звучание.

Ужинали мы под комментарии Алекса, так как исполнили свою угрозу и перемешивали еду во всяких вариантах. Мари даже решила разрешить детям в школе самим выбирать сочетания еды, может это поможет в излечении некоторых заболеваний. Предполагаемая реакция Фисы нас рассмешила, и мы опять много смеялись.

Мы стояли с Мари на балконе и смотрели на звезды. Я обняла её и призналась:

— Мари, я так рада, что мы вместе провели эти дни, ты очень помогла мне.

— Я тебе помогла?

— Да, без тебя я бы не справилась.

— Рина… скажи, тебе сложно с отцом?

— Сложно.

Я решила быть откровенной с этой мудрой девочкой — ей самой с Амиром тоже явно непросто. Судя по рассказу самого Амира, он и до своего изменения не занимался дочерью, девочка из гарема его явно не интересовала, да и её мать тоже. А потом он получил в дочери уже почти взрослую и очень самостоятельную девушку. Фиса права — слишком много на него сразу свалилось совершенно для него непривычного, я в том числе.

— Он старается… очень сильно из-за тебя переживает. Отец так боролся со своей жаждой, не хотел подвергать тебя опасности. И сейчас боится за тебя, что с тобой может что-то случиться.

Я отвернулась и сжала губы — ну да, старается, боится, видите ли, чуть не довёл меня до очередного оледенения. Но этого девочке знать совсем не обязательно.

— Всё будет хорошо, ты не переживай. Я всё сделаю как ему нужно.

— Рина!

Она лихорадочно обняла меня, прижалась и прошептала:

— Ты самая лучшая, мне с тобой так… так ни с кем не было, ты всё чувствуешь, с тобой весело… отец всё понимает… только сам не умеет.

— Мари, девочка, ты такая удивительная…

— Это ты удивительная, самая-самая, я так хочу, чтобы вы с отцом… всегда рядом, вместе, он с тобой другим стал… он смотрит на тебя и улыбается. Я таким его никогда не видела до этого…

Она замолчала, поняла, что проговорилась, а я лишь улыбнулась — конечно, смотрит в свои камеры, наблюдает за своей суженой, понять пытается. И использовать.

— Мари, ты не бойся ничего, он уже получил свою силу, будет жить долго и счастливо.

— Я хочу, чтобы вы вместе жили, ты нужна нам всем, отцу больше всех… и мне нужна.

— А ты мне как нужна… у меня тоже никогда так не было, так хорошо, как с тобой. Ты приезжай чаще, будем секретничать и петь песни. И Фису привози, когда она меня ругает, у меня песни лучше получаются.

Мы засмеялись, и я погладила её по светлой головке.

— Ты красавица, на балу была самой красивой, небось, отбою не было от кавалеров?

— Мне так понравилось танцевать, я не думала, что сумею. А посмотрела, как другие танцуют, как вы с отцом танцевали и получилось.

Мы ещё долго с ней обсуждали подробности бала. Мари рассказала по секрету, какие молодые люди её приглашали, но особенно никто ей не понравился, ясно, что с Вито никого даже сравнивать нельзя. На прощание Мари мне пообещала чаще приезжать, если, конечно, отец позволит. А я высказала надежду, что уговорю его навестить их с Фисой в школе.

На следующий день я проснулась с мыслью, что пора уезжать, раз Мари уехала, в замке без неё уже не может быть того состояния радости, которое она вносила собой, своей детской непосредственностью и чего от себя скрывать — своим отношением ко мне.

Амира не было весь день, Вито сказал, что он уехал и будет только вечером. Купаться в заливе меня тоже не отпустили, туда приплыли какие-то хищные рыбки, которые могут сильно покусать. Я так демонстративно усмехнулась, что Вито показал мне картинку в книге о рыбах местных вод. Так себе рыбка — ничего страшного.

Я гуляла по залам замка и размышляла. Невозможно внести человеческие отношения в нечеловеческий мир. Мне никогда не понять Амира, потому что я человек, не просто человек, а женщина. В обычной человеческой жизни я не могла понять мужа, а что говорить о таком, как Амир. Что бы сделал мой бывший в подобной ситуации? Да то же самое! Начал чувствовать — сразу во все тяжкие, перепробовать всё, чего был лишен, особенно, если диета длилась сотню лет. А жена значения никакого не имеет, принесла продукты, чисти картошку и молчи. Продукты, в смысле энергию я Амиру принесла, вручила, а теперь на кухню, в данном случае в будуар, хорошо, хоть картошку чистить не надо.

Интересно, а как жили эти, которые на портретах? Тоже, наверное, со своими страстями — явно женились по требованию родителей, по расчёту: кто богаче, та и будет невестой, или по политическим мотивам. У Амира расчёт жизненный, ему деваться совсем некуда было, сам в агрессии, жажда крови мучает, а по моей добровольности всё быстрее получается. Да ещё и Фиса с жестоким требованием.

Рассматривая море с балкона, я очередной раз твёрдо решила, что никак на поведение Амира, его чувственное восстановление на стороне реагировать не буду. Но тут же поняла — вряд ли получится, если только не посадит в будуар, а сам исчезнет на века. Даже удивилась своей реакции, а собственно, чему удивляться? Всегда была холодной рыбой, недвижимой скалой без эмоций, а тут от одного поцелуя — вулкан в организме, от прикосновения — пламя в крови. Вот наивно и понадеялась, что на самом деле нужна, тело победило разум. И Фиса со своими разговорами о спасении мира, мол, от тебя всё зависит. Теперь уже не зависит — другую нашёл, а может, уже не одну. Вот пусть они мир и спасают.

А чему я, собственно, возмущаюсь? Мне же за всё заплатили — драгоценностей коробками, даже прилюдно полкило взвесили, замок подарили, да счета с зеро. Ноль, вот и нашла слово, которое всё обозначает, всё означает ноль, пустота. На самом деле все наши отношения и есть зеро.

Лежание на постели новых мыслей не принесло, купание в бассейне тоже. Так и прошёл весь день, пустой как зеро.

В обед я на глазах Алекса и Яны перемешала всю еду, которую мне подали, в одну кучку, поковырялась в ней и объявила — такова жизнь. Яна предложила поднять настроение песней, но я так им «Ворона» спела, что Алекс побледнел. Только чтобы что-то сказать, я спросила:

— Рыбки уже уплыли?

— Нет, в заливе ещё нельзя плавать.

Но при этом так странно на меня посмотрел, что я заподозрила неладное — совсем не в рыбках дело.

— Говори.

— Ничего страшного, но выходить за пределы замка тебе не стоит.

4

Амир пришёл на балкон, когда я грустно рассматривала звезды.

— Добрый вечер.

— Добрый… может и добрый.

Вся моя решимость быть спокойной и благоразумной рухнула в одно мгновение. Я вся сжалась и опустила голову — что бы ни сказал, рта не открывать. Амир молчал долго, я смогла сделать вид, что смотрю на море. Наконец, он спросил:

— Ты хочешь ещё остаться?

— Нет, можно ехать.

— Тебе понравилось?

— Да, здесь было хорошо. И Мари приезжала.

— Вы красиво пели.

— У неё очень хороший голос, красивый и сильный.

— Без тебя она не пела.

— Её Фиса научила. Мы завтра поедем?

— Да.

— Хорошо.

Я развернулась и хотела уйти с балкона, но Амир подхватил меня на руки и прижал к себе:

— Рина…

Приложив палец к его губам, я сказала, чётко произнося слова:

— Ты во всём прав. Не нужно ничего объяснять. Отпусти меня.

Глаза из голубых стали чёрными и сощурились в жёсткой усмешке. Я убрала палец и опустила глаза.

— Ты простила меня?

— Мне нечего тебе прощать.

— Гарем?

— Гарем.

И сразу мы оказались в моей комнате. Но Амир не отпустил меня, встал перед постелью и спросил никаким голосом:

— Значит, гарем?

Мои нервы не выдержали напряжения последних дней, и я крикнула:

— Гарем! Хватай, рви на части, используй, делай, что хочешь! Убей меня! Ты всё получил! Всё! Теперь уже можно убить! Ненавижу тебя! Отпусти меня! Не смей!

Я пыталась вырваться из его рук, стучала по груди кулачками, а он не отпускал, только пытался прижать меня к себе.

— Отпусти! Иди к ним! Перед тобой весь мир! Всё твое, всё для тебя! Мне только умереть! Ненавижу! Закон прав!

— Амир!

Как оказалась на руках Вито и куда делся Амир, я не поняла — пришла в себя на балконе. Прохладный ветер шевелил волосы и звезды ярко светили на тёмном небе. Огромная луна безразлично смотрела на меня своими таинственными пятнами и ни о чём не думала. Я тоже не буду думать.

— Рина, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Амир ушёл.

— Его право.

— Рина…

— Его право — он хозяин.

— Он тебе не хозяин.

— Хозяин.

Вито не стал спорить, лишь покачал головой, но тут же пожалел об этом.

— Вито, тебе не нужно меня спасать, не рискуй больше собой. Не думай обо мне и не переживай. Я лишь вещь из гарема.

— Рина…

— Причем вещь очень дешёвая. Сколько стоит литр крови для вас? Явно не очень дорого. Неси меня в лабораторию.

— Зачем? Тебе плохо?

— Мне хорошо. Мою кровь в колбочки переливать будем.

— Никто не будет…

— Будет. Ты и будешь. Или Сережу позовём, он талантливый мальчик, уже детей лечит. И ты лечишь. Ты собой больше не рискуй и Яну в обиду не давай. Мари. Она его дочь, он её не тронет. И Сережу не тронет, потому что его королева нашла и к нему послала, а тебя может убить из-за меня.

— Не убьёт.

— Это пока я есть, а потом сможет, придумает, все твои грехи вспомнит и убьёт.

— Когда потом?

— Когда меня не будет.

И тут железная выдержка Вито сдалась — он крикнул:

— Не смей так говорить!

— Теперь ты меня бить будешь?

— Буду! Пороть, Фиса права — только пороть.

А сам только вздохнул и сильнее меня к себе прижал.

— Вито, ты на меня не сердись.

Я погладила его ладошкой по широкой груди.

— Понимаешь, закон прав, на самом деле прав. Амир не виноват, что вождём родился, и его так воспитали, а потом шестьсот лет так жил. И я не виновата, что такая на свет уродилась, что мужа не понимала, всё неправильно делала. Это же случайность, что я ему попалась, не повезло ему.

— Не случайность, в тебе…

— Я знаю, что во мне всё собралось. Поэтому закон прав — я должна умереть.

— Не должна.

— Пойми, я тоже не сразу поняла, ты меня слушай. Я всегда забываю, что вы так от крови зависите, Амира не понимаю, как ему тяжело со мной. Не понимала, что не чувствует ничего — я ведь сама чувствую. И сегодня скандал устроила, а он прав, понимаешь, прав, ему каждый момент надо чувствовать. А со мной что? Ему на меня приходится оглядываться, а это неправильно — он жить должен, жить полной жизнью. А я всё равно умру, днём раньше днём позже, это для вас как день, мои годы. Поэтому, какая разница, мне только надо успеть всё отдать.

— Ты будешь жить.

— Буду, но вряд ли долго. Пошли в лабораторию.

Но Вито в лабораторию не пошёл, отнес меня в комнату и уложил на постель.

— Отдыхай.

Всю ночь мне казался Амир: то стоял у постели, то держал меня за руку. Я открывала глаза, и никого не было. Но каждый раз просыпалась, как только появлялось ощущение присутствия. Утром я встала разбитая на множество осколков от своих мыслей и недосыпания.

Купание настроение не улучшило, было стыдно за истерику перед Амиром и Вито. Яна только посмотрела на меня с грустью, и мы обе долго вздыхали. Уже в столовой, а кроме нас больше никто не появился, Яна вдруг подошла ко мне и взяла за руку, неожиданно встала на колени.

— Яна, встань немедленно!

— Рина, я всё слышала. Ты нужна нам, ты такая удивительная… мы людей не знаем, существуем в своём мире и не понимаем вас. Прости.

— Ты что, как ты можешь такое говорить! Ты мне так помогаешь, я без тебя уже сто раз бы пропала. Яна, я вздорная тётка, из-за которой ты теперь вынуждена отвечать перед Амиром, а кто же сможет предположить, что я выкину! Немедленно встань!

Яна встала и очень серьезно сказала:

— Я навсегда запомнила твои слова, что мы женщины и многое можем. Я почувствовала себя женщиной, а не бойцом.

— Вот и правильно! Ты прекрасная женщина, удивительная, такой всегда и оставайся, ты…

— Свободна.

В дверях стоял Амир, и, хотя взгляд был светлым, лицо говорило само за себя. Яна несколько долгих секунд ещё подержала мою руку в своих ладонях, а потом исчезла. А я опустила голову и сложила руки на коленях, соответствующий вид при появлении хозяина. И всё-таки, что со мной творится?

— Прости меня.

— Мне не за что тебя прощать.

— Я хотел, чтобы ты ревновала меня.

— Ревновала? Зачем?

Я не удержалась в изображении покорности и подняла на него глаза — Амир стоял передо мной и смотрел со своей высоты ярким голубым взглядом.

— Ревность очень сильное чувство.

— Чувство? Ты специально…

— Да.

Мгновенным движением он встал на колено и взял меня за руку.

— Ты так спокойно отнеслась к моему танцу с Люси, что я подумал… тебе всё равно. Решил проверить.

У меня получился только шёпот:

— Проверил?

— Да. И должен признаться, что прикосновения к её коже… её смех, радость от моего присутствия тоже доставили своеобразное удовольствие.

Пощёчина звонко прозвенела в столовой, а я лишь подумала — надо же, кожа у него оказалась тёплой и мягкой. Первая в моей жизни пощечина мужчине: ты получил удовольствие, а я тоже, и почти радостно посмотрела в яркие глаза Амира. Только рука побаливала, сильный получился удар, и я потрясла ею, стала растирать, даже дунула на пальцы.

Голубизна глаз светилась так, что, казалось, затмила собой всё вокруг, Амир приблизил своё лицо к моему, будто в ожидании следующего удара. Он подставлял себя, а губы чуть раскрылись как алые лепестки и подрагивали в ожидании. Я вдавилась в спинку стула и, защищаясь от этого взгляда, протянула пальцы к его губам. Той руки, которой ударила. Амир коснулся их горящими губами, и я медленно убрала руку, спрятала за спину. Он опустил голову и хрипло спросил:

— Ни пощёчины, ни поцелуя?

Я отрицательно помотала головой и так же хрипло ответила:

— Нет, я не прошла… проверку… мне всё равно… на тебя.

Ледяная стрела пронзила сердце, и я вздрогнула, схватилась за него, но не успела — оно остановилось.

Кругом был лёд, и я состояла из льда, из множества колючих ледяных звёздочек, их острые лучики пронзали меня, разрывали тело и вырывались в ледяное пространство. Яркий свет отражался на их гранях, сверкал голубым холодом. Звёздочки летали в Пустоте, заполняли её собой, образовывали Ледяную Пустоту. Наконец, вихри блистающих ледяных граней объединились в один сплошной поток, несущийся в Ледяной Пустоте к Ледяной Звезде. Она ждала их, протянула к ним свои ледяные протуберанцы, готовые принять, втянуть в себя, в своё ледяное нутро, а потом создать из них новую Ледяную Звезду.

И вдруг появилась волна, похожая на свет утреннего неба, встала на пути ледяного вихря почти перед самой Ледяной звездой, растеклась по пространству и прикрыла протуберанцы, не дала им возможности коснуться звёздочек, завернула их в себя. Волна цвета зари собрала их в единый сверкающий голубой шар и закрутилась в собственном вихре, постепенно меняя свой цвет на жёлтый, наполненный солнцем и теплом. И ледяные звездочки стали таять от этого тепла, ручейки растекались по поверхности голубого шара, он постепенно исчез в потоке чистой прозрачной воды.

Солнце светило своими лучами, обволакивало меня теплом и тихо нашептывало:

— Твоя любовь всё может, сила в любви, только она может рассеять темноту. Только любовь, верь ей.

Но в моём сердце остался кусок острия ледяной стрелы, который не растаял, не поддался теплу, не растёкся ручейком, и сердце не понимало слов солнца.

Я пришла в себя, резко открыла глаза и увидела Яну, Вито и Алекса. Яна отпустила мою руку и вскрикнула:

— Рина!

— Всё хорошо, Рина, всё хорошо, только не двигайся, молчи.

Алекс тронул мой лоб и покачал головой:

— Что-то не так, Вито, убери камни.

Поведя глазами, я увидела, что лежу на столе, а на мне корсет моего бального платья, сразу почувствовала тяжесть и прошептала:

— Тяжело…

— Рина, только из рук не отпускай.

Вито снял корсет, я облегченно вздохнула и повела пальцами, оказалась, что мои ладони полны крупных камней, очень горячих и тяжёлых. Я попыталась подвигать руками, но Яна сразу накрыла их своими ладонями и быстро заговорила:

— Рина, их пока нельзя убирать, в тебе мало энергии, потерпи.

— Туфли поправь, одна упала.

Алекс держал ладонь на моём лбу, и от его руки шло тепло, оно доходило до сердца, но не проникало в него, уходило дальше, лишь едва коснувшись ледяной оболочки. Яна поправила туфлю, съехавшую с моей ноги, но тепло Алекса так и не достигло моего сердца.

Меня всю обвесили драгоценностями, даже на голову нацепили много украшений, завернули в несколько одеял как подарок, и Вито взял меня на руки:

— Мы немного полетаем.

— Самолётом?

Я разговаривала с трудом, почти шёпотом, и, хотя Алекс грозно требовал молчать, иногда изрекала что-нибудь.

— Самолётом.

— Сразу?

— С крыши.

— Не уронишь?

Он улыбнулся, вспомнил мой вопрос в один из первых дней моего присутствия в ковровом дворце.

— Не уроню.

— Закрой глаза.

Алекс коснулся моего лба, и я уснула.

Меня разбудил голос Фисы — громкий, полный ярости и негодования:

— Ирод! Погубить захотел, мечта говорил единственная, а сам сердце разбил, на кусочки рассеял! Крови тебе мало, жизни светлой! Ниточки не осталось, чтобы вернуть, только лучик один, глазки ясные закроет и его не будет! Из-за шалавы подзаборной, куклы соломенной свет потушить во всём мире тёмном, нет тебе прощения во веки веков! Птица наша святокрылая темень твою чёрную на себя взяла, муки терпела, которые никому не пережить, только бы душу твою мерзкую спасти, волю тебе дать, свет хоть краешком глаза увидеть, а ты…

И Фиса такое сказала, что я даже зажмурилась и хихикнула, вот уж не ожидала услышать такие слова из её уст. Она тут же и меня приструнила:

— А ты молчи, тебе слова нет, и ты виноватая, посмела из-за этого…

Слова повторились в том же порядке с добавлением подробностей, от которых я даже одеялом прикрылась, не на шутку Фиса разбушевалась.

— Сгинь с глаз долой, иди к своим…

И опять с конкретным объяснением — к кому и зачем нужно идти Амиру, глаз я не открывала, но сразу поняла, для кого предназначена её грозная речь.

— Да смотреть не смей в сторону спасителей! Если бы не они, не их свет да любовь, погибель уже была вам, тебе веры нет теперь, а значит и помощи для мечты твоей от тебя! Единожды даёт Матушка-земля такое счастье, да ты сам всё потерял, своими руками погаными оборвал ниточку, которая тебя с мечтой связывала! Второго такого раза не будет!

Наступила тишина, в которой было слышно только тяжелое дыхание Фисы. Я зашевелилась и скинула одеяло с лица, но посмотреть на Амира не успела, грозный окрик Фисы заставил сразу зажмуриться:

— Не смей свет свой на него обращать! Тебе даже вздохнуть с ним одним глотком нельзя! Раз не сумели уберечь, растеряли по глупости своей дар бесценный, обиду нанесли Матушке-земле, так и быть вам врозь! Сгинь в свою темноту, не являйся, покуда не позову!

Последнюю фразу Фиса сказала тяжёлым тягучим голосом, как будто скинула Амира в бездну, дверью чугунной вход прикрыла, да калёным железом печать установила.

Прошло много времени тяжёлой тишины, я так и не посмела открыть глаза без разрешения Фисы, только слушала её взволнованное дыхание. Наконец, послышался её уже почти спокойный голос:

— Витёк, зайди, говорить буду.

Через мгновение голос Вито ответил:

— Слушаю тебя, Фиса.

— Ты ирода сопровождай, да Машу с собой возьми, перечить не посмеет, моё слово для него теперь закон неизменный, знает — если ослушается, то и конец всему сразу наступит. Машенька девонька мудрая, сумеет слово правильное сказать, душа чистая, темнота её ещё не коснулась, она ему помощь сейчас.

Она помолчала, а потом со вздохом добавила:

— Витёк, ты вот что, скажи ему о себе, правду скажи, да о Маше не молчи, знать ему надо, сейчас тебя понять. Ежели сможет, то и надежда какая появится.

Я едва расслышала слова Вито, так тихо он сказал:

— Ты знаешь…

— Дак женщина я, хоть и ведьма старая. Рина небось тоже догадалась, изреки, можно уже.

Вито стоял бледный, с опушенными глазами и сжатыми в кулаки руками.

— Догадалась. Мари… она… верит тебе.

— Зело правду говоришь, вера она основа всего, есть вера, значит и всё будет, коли нет её, так и зачинать нечего.

Фиса подошла к нему, посмотрела снизу вверх:

— Только ты сейчас ироду помочь сможешь. Ты тоже силу свою осознать должен, велика она, больше, чем знаешь о себе, а с Машей ещё и свет к тебе пришёл, вам и тьму рассеивать, да себя познавать каждым мгновением. Иди, далеко небось ирод-то успел…

— Амир не ушёл, он в доме.

— Как так не ушёл?! Да как посмел?! Витёк, гони его, метлой поганой гони из дома этого, чтобы духом не пахло!

Вито исчез, а Фиса гневно обернулась ко мне:

— А ты молчи, да глаза закрой, у меня к тебе тоже речь будет, не меньше чем ироду говорить буду! Яся! Иди сторожить, а я ирода из дома провожу, чтобы даже тени его рядом не было!

Яна проявилась у моей постели и взяла за руку, а Фиса унеслась, грозно махая кулачком. От удивления, практически шока, я ничего не придумала, как спросить:

— А почему Яся?

— Фисе так больше нравится меня называть.

— А давно… долго я спала?

— Четыре дня. Фиса запретила будить, пока тебе не станет лучше.

— И она всё время ругалась на Амира?

— Только сегодня разрешила ему прийти.

Да, за четыре дня в ней накопилось много всего, даже слова разные выплеснулись.

— Позвала, чтобы сказать, что она о нём думает?

— Камням свою энергию передать, чтобы тебе можно было ими помочь.

— Яна, как это камням энергию передать? Или они тоже как стол?

— Определённые камни, не все, только бриллианты совершенной чистоты, принимают энергию, сохраняют её в себе. Защищают своей силой того, для кого они предназначены. И при необходимости эту силу можно использовать, направить так, что она передаётся человеку. Все камни, которые были на твоём платье, Амир наполнял своей энергией.

— И туфли?

— И туфли, и украшения. А на колье бриллианты особой силы, в них кроме энергии Амира есть энергия Мари и Алекса.

— Получается, что я у Амира не могу принять энергию?

— Нет, он пытался, когда твоё сердце остановилось, но ты не принимала его энергию.

— Моё сердце остановилось? Я думала, что это сон…

— Оно действительно замерло… Алекс силой камней смог заставить его снова работать.

— Вы втроём, Фиса сказала, что только вы и смогли меня спасти.

Она кивнула головой и опустила глаза.

— Но без энергии камней у нас бы не получилось, сила Амира в камнях и наша, вместе.

И я почувствовала ледяной осколок в сердце, он зашевелился после слов Яны, решил напомнить о себе.

— Теперь всё хорошо, хочу поплавать.

— Ещё чего вздумала! Наплавалась уже, нагулялась по бережку! Яся, уходи, я этой… этой…

Фиса всё-таки не смогла мне сказать тех слов, которые выпалила в гневе Амиру:

— …девице премудрой, курице безголовой, которая по двору бегает, только кудахтать не может, по тому как голову-то уже потеряла!

Яна улыбнулась, чуть пожала мне руку в качестве поддержки и исчезла. А Фиса упёрла руки в бока и началось:

— Ты что себе надумала?! Мужик он и есть мужик, хоть ирод, хоть святой, он завсегда мужиком остаётся, а этот сейчас пацан безмозглый, в нём не то, что мыслишки нету, он как только глаза раззявил, девку первый раз увидел! Ему сейчас вся его мудрость за тыщи лет только дури добавляет, помнить ничего уже не помнит, кроме драк своих, а хотенье оно… всё никак уложиться в башке не может! Хоть и седой, да щенок, кидается в разные стороны, от радости куснуть может, а мозгов не хватает помыслить, как кус его тебя убить может! Ты вона сама всего-то ничего как оклемалась, а уже туда же, доказывать решила, мол сам дурак, чего посмел!

— Фиса, я…

— Замолкнь! Замужняя уже была, не девка неученая! С одним иродом жила, так помяни, каково оно, с другим-то уже надо маленько гонор свой поумерить, змейкой проскользнуть, да пухом ласковым приголубить, а ты…

И опять Фиса удержалась, только широко руками взмахнула и отвернулась к морю, призывая его в свидетели моей женской глупости:

— И откель такие только берутся, жизнь свою подарком драгоценным преподнесла, кровь всю чистую, ничем не замутнённую, муки перетерпела, ни словечком не попрекнула, а глупости мужицкой, каковая в них отроду не переводилась, не может перенесть!

— Я…

— Да ты умишком своим куриным хоть бы успела… ведь всех под монастырь подвела, словом одним, а тепереча что? Я ведь Витька-то может на погибель послала, да Машеньку на растерзание, кто ж теперь за него поручиться может, за ирода твоего?

— Не посмеет… Фиса, он их не тронет…

— Ан ты тепереча ему не указ! Нету твоего слова для него! Собственными устами отвергла! Во тьму послала, свет свой для него погасила! Он может только за твой взгляд ласковый и держался, да спектаклю эту и устроил, чтобы ты хоть капелюшечку себя приоткрыла, радость свою от егонного глаза голубого, от рук его… бесстыжих… иродовых… И как только ты мысль такую допустила, что эта… эта… шалава… да рядом с тобой встать на берегу может?

— Сам сказал.

— И ты премудрая, да великозрячая сразу и поверила?

— Да я сама видела!

— Так как тебе ещё показать, что рядом он, туточки…

— Но не так же! То целует, купает, одевает сам… мол, ритуал не доделал, а сам потом танцует с ней так… Фиса, да не совсем же я курица, замужняя была, вижу всё, как это… Понимаешь, для него гарем как был, так гарем и остался — все мои, кого захочу та и будет!

— А ты крылышки свои и сложила, головку опустила, да помирать собралась: не хочу в гареме, хочу королевишной, потому нечего мне на этом свете делать, вы как хотите живите, хоть сгиньте все, оставляю вас на растерзание!

Фиса очередной раз взмахнула руками и опять отошла к морю, а я опустила голову: я так не думала, хотя я ни о чём в этот момент не думала. Наше молчание длилось долго, Фиса вздыхала, а я ничего не могла придумать в своё оправдание.

— Фиса, я ведь права, всем будет легче, если у меня взять кровь, пусть будет, если что со мной случится…

— Курица, курица и есть, одно слово, безголовая, только кровью двор забрызгать и может, мозгов-то уже нет.

— А ты меня не ругай!

Я рассердилась — Амир вытворяет, всё что захочет, а я стала виноватой.

— Сама говоришь, что они все такие, а я, значит, молчать должна? Смотреть на всё? Так я и молчала, так и сказала — что прощать мне его не за что, гарем, пусть будет гарем, всё как тебе угодно, милый муж!

Фиса обернулась ко мне, постояла в задумчивости, сложив руки на животе, потом подошла, утерла губы краем платка и строго заявила:

— А ты, девка, молодец, правильно ему по морде-то дала. Только потом зазря в ледышку превратилась, сама его до сердца своего допустила, а теперь льдом прикрываешься.

— Я его до сердца допустила? Я?!

— А как же, ежели тебе до него дела никакого нет, так чего обиду держать, пусть хоть всех баб пересчупает, да перетаскает в свою каморку. Тебе же лучше — хоть дело мужицкое вспомнит.

Возмущённо фыркнув, я прикрылась одеялом — с ума сошла Фиса, нашла о чём говорить. А она вдруг засмеялась тихим смешком опытной женщины и заговорила уже другим тоном:

— Птица в тебе запела, песня уже в слова облачилась, только сама ты от звука её ухо своё отворачиваешь, да крылья морозишь, страх свой лелеешь.