Бесплатный фрагмент - @ Актер

Юлия Ковалькова
@ Актёр. Часть 2
АННОТАЦИЯ

Почти 10 лет Интерпол шел по следу международных охотников за бриллиантами, но не смог найти их главаря.

10 лет назад Андрей Исаев стал сотрудником Интерпола, Алекс Ресль — одним из наиболее перспективных актёров театра и кино, а высокопоставленный российский чиновник чуть не потерял дочь, которая сходила с ума из-за актера.

Что связывает эти события?

Казалось бы, ничего. Но Интерпол по-прежнему ищет главаря, Андрей будет вынужден ввязаться за друга в бой, а девушка просто исчезнет.

ЧАСТЬ III. Действие

Слепая страсть говорит: «Полюби меня, иначе тебе будет плохо».

Настоящая любовь говорит: «Полюби меня, иначе мне будет плохо».

Из социальных сетей

ГЛАВА 1

@ Москва, Теплый Стан. Тем же днем и ранним утром следующего дня.

Поездка до Теплого Стана закончилась тем, что, кое о чем вспомнив, Исаев достал мобильный, расположился на сидении так, чтобы закрыть дисплей от Домбровского, и принялся быстро печатать сообщение: «Привет. Не волнуйся, я со всем разберусь. Завтра попробую вытащить А. Позвонить тебе пока не могу, но завтра обязательно постараюсь». Смс-ку он отправил Алисе, мысленно пожелал девчонке терпения и повернулся к бывшему шефу:

— Максим Валентинович, — тот вопросительно изогнул бровь, провожая взглядом мобильник, который Андрей, чуть изогнувшись, как раз убирал в карман джинсов, — а вы не могли бы на пару минут избавиться от машин сопровождения и остановиться во-он у того строения?

Домбровский посмотрел туда, куда указывал ему Андрей. Оказалось, Исаев имел в виду многоэтажное, престижного вида здание, над входом в которое красным неоном сияла надпись: «ТЦ «Лейпциг».

— Ты хочешь, чтобы мы остановились у торгового центра? — на всякий случай уточнил Максим Валентинович.

— На парковке у этого центра, — поправил Андрей.

Домбровский помолчал, затем нажал на кнопку на ручке машины, чем слегка сдвинул звуконепроницаемый экран вниз:

— Кость, остановись на стоянке у «Лейпцига». Олег, сопровождающим позвони и скажи, чтобы они ненадолго нас отпустили.

Водитель кивнул:

— Сделаю.

Одинцов вместо ответа мертвой хваткой вцепился в передатчик, закрепленный на ухе.

Пока подчиненные занимались тем, что выполняли его распоряжения, Домбровский тем же нажатием кнопки вернул экран в исходное положение и откинулся на спинку сидения. Слегка прищурившись, он посмотрел на жилые дома, расположенные метрах в пятидесяти от ТЦ, на кафе с полосатыми зонтиками, под которыми сидели, разговаривали и смеялись люди; оценил хорошо просматриваемый периметр парковки и несколько входов и выходов из магазина, расположение которых позволяло легко затеряться в толпе. На ум Домбровскому пришло, что в конце семидесятых неподалеку отсюда, кажется, на улице Варги находился сверхсекретный институт при КГБ СССР — и генерал-полковник язвительно поднял бровь:

— Играем в шпионов?

«Нет, всего лишь простая предосторожность», — про себя отрезал Исаев.

— Да нет, хочу продукты домой купить, — вслух не без иронии отозвался Андрей.

Водитель, который, слава Богу, не слышал их, завел «Мерседес» на стоянку.

— Замечательно, — между тем хмыкнул Домбровский. — Идея с продуктовым мне очень понравилась. Особенно если ты собрался с ЭТИМ туда.

Андрей обернулся. Бывший начальник указывал подбородком на офисный «дипломат», который с момента их встречи у «Марриотта» лежал справа от него на сидении.

Здесь надо бы кое-что пояснить. Чемоданчик, о котором говорил Максим Валентинович, был с виду обычным, компактным, размером примерно 40х20. Вот только его внутренности далеко выходили за рамки «традиционного офисного». В «дипломате», оснащенном устройством для открытия «под принуждением», активация которого приводила к мгновенному уничтожению содержимого, лежал паспорт на имя сотрудника дипломатической службы Дмитрия Никитина (но с вклеенной туда фотографией Исаева), банковская карта на имя Андрея, пара пачек еврокупюр, токен, то есть специальный USB-носитель с криптографическим алгоритмом для защищенного входа в систему Интерпола — ну и до кучи подписанный Домбровским контракт с охранным предприятием «Альфа», где он фигурировал как заказчик услуг по розыску Елизаветы Домбровской.

Все это бывший шеф почти дословно перечислил Андрею, продолжая едко глядеть на него.

— Максим Валентинович, вы бы сюда еще «Самсонит» на колесиках привезли. Так и вижу, как я бегаю с ним по улицам, — «добавил» ему Исаев.

— Да иди ты! — и Домбровский обиженно отвернулся к окну. Помолчав, он покусал губы и начал: — Вот смотрю я на тебя, Исаев, и никак понять не могу. Вроде бы взрослый ты мужик…

«Ага. Но только „мужики“ лес в тайге валят».

— … и оперативник ты хороший, и выглядишь правильно, и работу свою делаешь более, чем прилично…

«Ого! Прямо бонус за бонусом. Хотя… а это вы к чему?»

— … но вот что твое чувство юмора, что твоё окружение… — и Домбровский пожал плечами. — Интересно, как тебя с этим чехом твоим девушки-то терпят?

— А они нас не терпят. Они нас любят.

Домбровский дернулся, как от удара, смерил долгим взглядом Исаева. Но Андрей продолжал безмятежно смотреть на него, хотя в уголках его губ промелькнула улыбка.

— Пошел к черту, — разозлился Домбровский. — Все, забирай свою сумку и топай отсюда! — Он даже махнул рукой, но адресовал свой взмах почему-то в сторону близлежащих домов, очевидно, решив, что Андрею туда. — Да, — спохватился Максим Валентинович, когда Андрей, оставив «дипломат» пока лежать на сидении, взялся за ручку двери, — мы теперь когда с тобой на связь выйдем?

Исаев прикинул свой утренний график передвижения и предложил:

— Давайте я вам завтра в первой половине дня наберу?

Домбровский кивнул. И тут стали происходить весьма любопытные вещи.

Открыв дверь, Исаев буквально вытек из «Мерседеса», и Домбровский с удивлением увидел, как его бывший оперативник развинченной или, лучше сказать, развязанной походкой отправился к багажнику. Как, развернувшись на пятке, Андрей окинул взглядом нарядную витрину «Лейпцига», проверяя, не крутятся ли рядом излишне любопытные люди. Как, убедившись, что «пока на границе все тихо», Исаев подошел к багажнику и быстро, почти неуловимым движением стукнул костяшками пальцев по его крышке. Как собственный водитель Домбровского, который все это время наблюдал за Андреем в боковое зеркало, нажал на кнопку на приборной доске, и крышка багажника поехала вверх. Как Исаев, выдернув из багажника свою сумку, захлопнул его и тем же прогулочным шагом вернулся к задней двери.

А дальше все стало еще интересней. Открыв дверь, его стройный бывший служащий так наклонился над сидением, что ухитрился своим не самым крупным телом заблокировать проем двери, вытащил из «дипломата» банковскую карту, переложил ее в задний карман джинсов и сунул в сумку файл с открыткой Алекса. После чего Андрей застегнул сумку и поднял глаза:

— Ну все, пока. Да, и большое спасибо, Максим Валентинович, что вы меня подвезли.

— Не за что. Ты, главное, все деньги с карты сразу не просади. Мы тебе все-таки не «Газпром», а приличное МВД, — неожиданно для себя усмехнулся Домбровский.

— Хорошо, завтра возьму плацкарт. Для дипломата как раз самое то, — отозвался Исаев.

— Андрюха, а Андрюха… не доводи до греха, — и бывший шеф, который уже начал входить во вкус пикировки с Андреем, покачал головой.

Тем временем самого Андрея так и подмывало ответить Домбровскому, что, чем состязаться с ним в остроумии, тот бы лучше выпустил Алекса из СИЗО. Но поскольку это все равно ни к чему бы не привело, Исаев просто сказал:

— Хорошо, — закрыл дверь, махнул водителю, типа, увози шефа, нырнул в проем, образованный стеклянными раздвижными дверями «Лейпцига», и растворился в ТЦ.

«Молодец. И все сделал правильно. Но главное, чтобы, отвлекшись на карточку, он пропустил основной «багаж…» — Домбровский вздохнул, прикрыл глаза и снова погрузился в невеселые мысли о дочери.

Между тем Андрей уже шагал по переходам торгового центра. Слежку за собой он пока что не видел, но понимал, что за ним будут следить. И этим в ближайшие дни, если не часы, займутся люди Домбровского, или грека, или и те, и другие. Но если у Никаса Мило, как говорилось выше, было почти звериное чутье на опасность, Андрею о ней рассказывали чистая логика и интуиция, которую кто-то бы счел паранойей. Но мнение «кого-то» Исаева не интересовало. Ему нужно было избавиться от навязанного ему «багажа» и связанных с этих проблем.

Дойдя до вестибюля, Андрей первым делом занял очередь к банкомату. Дождавшись, когда женщина, стоявшая перед ним, снимет нужную сумму, суетливо несколько пересчитает ее и отойдет, Андрей отправил карту в приемник и снял с карточки все. Сумма наличных оказалась приличной, но не заоблачной. Ровно столько Исаев получал за месяц работы в «Альфе». Наличные вместе с уже ненужной картой он переправил в сумку и направился к лестнице, расположенной справа от вестибюля. Спустившись вниз, он толкнул тяжелую неприметную дверь с табличкой: «0 этаж». Дверь вела в цокольное помещение торгового центра, где находился неизвестный посетителям «Лейпцига» платный гараж. Поздоровавшись с охранником (двадцатитрехлетний бывший стажер «Альфы», которого Исаев пристроил сюда в тот день, когда Фадеев убрал этого юношу из компании, посчитав, что толка от парня не будет), Андрей поинтересовался, как у того дела.

— Спасибо, все нормально, — охранник искренне улыбнулся ему и тихо добавил: — И ТАМ все как обычно.

— Ира приходила, «японку» или «немца» брала?

— Нет, второй день здесь не появлялась.

«Слава богу», — Исаев мысленно выдохнул. Самойлова гоняла по трассам, как та еще Спиди-гонщица. Не прощаясь с охранником («Еще увидимся»), Андрей кивнул ему, прошел вперед еще пару метров, после чего свернул за угол и очутился у отсека парковки, завешенного темной пленкой. Отогнув угол пластика, Исаев поднырнул под него и оказался в квадрате, где стояли его «японец» — мощный байк «Кавасаки», обтекаемыми формами похожий на серебряную акулу, и «немец» — туристический мотоцикл премиум-класса, произведенный концерном «БМВ». Слева от «немца» скромно приткнулся еще один «Кавасаки», но красного цвета. Этот байк принадлежал Ире. Но при всей любви к этой женщине Андрея сейчас интересовал не ее байк, и не его «Кавасаки», а «БМВ» с его вместительными боковыми багажными отделениями. Убедившись, что камера наблюдения, как обещал охранник, по-прежнему повернута в сторону «японки» Иры, Андрей опустил на пол сумку, присел на корточки и начал работать.

Покопавшись в недрах сумки, он извлек брелок от «БМВ», который привык носить с собой так же, как некоторые люди постоянно носят с собой таблетки от головной боли. Сняв мотоцикл с сигнализации, Андрей вытащил из его багажного отсека черный брезентовый рюкзак. Рюкзак он пристроил на пол рядом с сумкой. Затем, не доставая из сумки «дипломат», Исаев открыл его и переложил в рюкзак паспорт, токен, файл с открыткой Алекса и еврокупюры. После этого Андрей бросил в «дипломат» банковскую карту, закрыл чемоданчик и переправил его прямо в сумке в освободившейся багажный отсек «БМВ».

Исаев предполагал, что в чемодане или банковской карточке мог быть установлен «жучок» прослушки или же чип слежения, изготовленный умельцами Интерпола или МВД. Но если Макс Валентинович, который как-то уж очень ловко завернул разговор о девушках, которые «терпят их с Алексом», наверняка знал об Ире и о том, где она жила, то «маячки» Интерпола могли привести людей грека прямиком в ее квартиру. Но с охраной своих женщин — Иры, младшей сестры и матери — он сам как-нибудь разберется (на что, кстати сказать, и пойдут деньги Домбровского), а пока Андрей избавился от ненужного риска, просто-напросто прикрепив «дипломат» и его содержимое к мотоциклу, чем и обеспечил «глухоту» и неподвижность возможных чипов слежения.

Что касается паспорта на имя сотрудника дипломатической службы РФ Дмитрия Никитина, то ему еще предстояло сыграть свою роль. К тому же, диппаспорт был нужен Исаеву для пересечения воздушной границы и без досмотрового прохода через «зеленый» коридор.

Выполнив то, что задумал, Андрей поставил «немца» на сигнализацию, которую ему доработали специалисты «Альфы», и мысленно пожелал здоровья тем, кто полезет ее вскрывать. После изменений, которые были в нее внесены, его «бумер» вопил так, что мог в два счета поставить на уши не только посетителей «Лейпцига», но и весь штат охранной гвардии торгового центра. Затем Андрей поднял рюкзак, вынырнул из-под пленки и вернулся к «своему» охраннику. Тот, поглядывая по сторонам, довел его до служебной лестницы, открыл ему дверь и выпустил на улицу, параллельную той, откуда Исаев входил в ТЦ.

Отойдя от «Лейпцига» метров на двадцать, Андрей достал мобильный, набрал Фадееву и, извинившись, что не перезвонил ему раньше, кратко обрисовал ему ситуацию. Прослушки Исаев не опасался. Во-первых, кто бы и что бы ни думал, но получить официальное разрешение на прослушивание телефонных переговоров граждан страны не так просто, как кажется. Во-вторых, несанкционированный «жучок» — это все-таки чип, а не незаметная глазу наклейка. И чтобы поставить его, нужно КАСАНИЕ. Но любые прикосновения к своему сотовому и одежде Андрей исключил. А от «жучка», если тот был в его сумке, Исаев избавился, сменив ее на рюкзак, который держал в байке.

— И в общем, ты отправишься в Прагу один, — дослушав Андрея, заключил дядя Саша.

— Да. А еще я сегодня переведу вам деньги. Обеспечите охрану моих?

— И так понятно, что обеспечу. Жаль, конечно, что ты едешь туда один, — Фадеев вздохнул, — но если что, позвонишь мне. И вот что, крестник, давай-ка я все-таки сделаю тебе бронь на Прагу из Внуково?

— Хорошо. Спасибо, дядь Саш.

— Не за что. Себя береги. — Фадеев повесил трубку.

«Вот и всё на сегодня», — подумал Андрей.

Теперь его ничего не держало: ни обязательства перед Конторой и Интерполом, которые с этого дня становились его потенциальными противниками. Ни чувство долга перед Домбровским, который так ловко и беспринципно навязал ему поиски своей дочери. И хотя в глубине души Исаева по-прежнему сидел страх за Алекса, Андрей знал, что тот хотя бы избавлен от компании рецидивистов, повернутых на тюремном насилии. Просто Исаев уже видел в действии нравы этой тюрьмы и хорошо понимал, за что миловидный чех мог вломить кому-то из бывших сокамерников. Но завтра Андрей будет в Праге и постарается сделать то, что обещал Элисон. Плюс он попробует все-таки разобраться с этим странным рисунком креста в дневнике Лизы. А пока Андрей набрал службу «Яндекс-такси» и через пару минут уже ехал туда, где всегда было его сердце.

В Теплом Стане есть много хороших улиц с интересной историей, как есть и уютные скверы с симпатичными белыми двенадцатиэтажками, к одной из которых сейчас как раз подъезжал Андрей. Раздумывая о своем («Снова цветы не купил… А завтра нужно снова уезжать от НЕЕ…»), Андрей машинально следил в боковое зеркало за машинами, которые шли за его такси. Но ни одна из них не держалась постоянно в его кильватере. Автомобили перестраивались, сворачивали на прилегающие к дороге улицы или просто его обгоняли. Тем не менее, Исаев попросил водителя остановиться метров за сто до нужного ему дома. Рассчитавшись, он выбрался из машины, постоял, делая вид, что поправляет на плече рюкзак, подождал, пока желтый «Яндекс-мобиль» тронется и отъедет, и только потом направился к дому, утопленному в зелени тополей и кипенно-белой сирени.

Дом окружал забор из традиционного металлического евроштакетника. Андрей отпер калитку, поздоровался с болтающими о какой-то нужной медицинской справке старушками (те сидели на лавке перед подъездом, как воробьи на жердочке), заслужил их благосклонный кивок и даже шепот одной из бабулек, украдкой брошенный ему в спину:

— Это к Иринке. Это этот ее, который то ли компутерами занимается, то ли в «Евросети» работает.

Это была еще одна из легенд его жизни. И она очень веселила Самойлову.

Дверь подъезда, почтовые ящики и четыре ступени до лифта. Но все это стало неважным, когда лифт довез его до нужного этажа и, громыхнув на прощание дверьми, выпустил его на площадку. Дверь ее квартиры была первой слева. Он позвонил. Шагов Иры он не услышал, но она открыла так быстро, будто, ожидая его, последние двадцать минут дефилировала под дверью.

Андрей вдохнул в легкие запах ее квартиры: старинное дерево, пчелиный воск, кофе и ее мягкий парфюм. Она стояла перед ним в любимом домашнем платье. Заколка из черной резинки, пропущенной в гнезда большой красной пуговицы. Он оперся локтем о косяк двери:

— Привет, Красная Шапочка. Ждала?

— Андрюш, а мне как ответить, чтобы тебя не обидеть? — Самойлова слегка склонила голову набок, и ее пепельный хвост послушно лег на грудь, приоткрытую вырезом платья.

Он чуть наклонился, разглядывая ее фантастические глаза. Тепло… Эмоции и волнение («Опоздал на полчаса… и ведь мог вообще не приехать!») — и искренняя, отчаянная радость, что вот он здесь. Что он стоит перед ней. Что он жив, цел и здоров и сегодня уже не уйдет. Он улыбнулся и понял, что только теперь он счастлив.

Сидя на заднем сидении «Мерседеса» Домбровский окликнул помощника:

— Олег, — тот развернулся к нему, — посмотри, GPS-трекер работает?

— Работает, но… — вид у Одинцова был бледным.

Максим Валентинович вопросительно вскинул бровь («Сюрпризы?») и протянул руку. Помощник торопливо вручил ему устройство, похожее на планшетник, и тихо добавил:

— А еще он все деньги с банковской карты снял.

Домбровский хмыкнул и увеличил изображение на «планшетнике». Пару секунд Максим Валентинович рассматривал замершую на дисплее зеленую точку. Точка «сидела» ровно в центре периметра ТЦ «Лейпциг».

— И так последние пятнадцать минут, — еще тише прокомментировал Одинцов.

Водитель Домбровского, покосившись на шефа, спрятал улыбку.

— Максим Валентинович, а, может, вернуться и ребят из сопровождения в «Лейпциг» отправить? — между тем предложил Одинцов. — Судя по всему, там подземный гараж.

— Не надо. — Домбровский поджал губы. «Я его знаю: если он понял, что к чему, он нам точно сюрприз там оставил!» — Олег, а ты не помнишь, у Исаева какая машина?

— Не помню, но сейчас посмотрю в базе.

— Мотоцикл, — вмешался водитель. — Андрюха месяц назад продал машину и купил себе байк. «Кавасаки». Между прочим, шикарная вещь! Входит в пятерку мощнейших.

— Да? — Одинцов восхищенно округлил глаза и поправил очки.

— Спасибо, Костя, — иронично кивнул Домбровский, — но ты бы лучше следил за дорогой.

Водитель вздохнул и, надев на лицо выражение «А я что? Я ничего», бросил взгляд в боковое зеркало. Шеф порой был просто невыносим.

— И… что теперь делать? — Одинцов, забыв о водителе, во все глаза смотрел на начальство.

— Да ничего. Погоди, не гони. — Генерал-полковник отложил на сидение «планшетник» и задумчиво постучал пальцем по подбородку.

«Исаев, конечно, поганец, но поганец умный и хитрый. Догадался, что за ним будут следить. И даже не постеснялся это продемонстрировать, обнулив карту. Хотя можно было, конечно, нанести метку слежения и на еврокупюры, но… Но и это ни к чему бы не привело. Мари как-то мне говорила, что в подобных случаях Исаев всегда действует так: меняет евро в обменнике на рубли, рубли переводит себе на счет, а с него уже конвертирует их обратно в валюту. И бегай потом по всему городу, ищи помеченные купюры! Но, — тут Домбровский сузил глаза, — главное, чтобы Исаев при всех своих талантах не догадался, что главный „багаж“ был не в банковской карте. И что это не „маячок“, а…»

Максим Валентинович поднял голову:

— Олег, наушники дай!

Одинцов тут же вручил ему «пуговицу». Домбровский вставил ее в ухо, подсоединил наушник к «планшетнику», набрал закрытый код доступа, который не знал даже его помощник, и нажал на записи кнопку проигрывателя. Минут пять он терпеливо слушал звуки шагов Исаева и голоса людей, мимо которых Андрей, видимо, проходил по «Лейпцигу». Затем раздались шелест выдаваемых банкоматом купюр, шорох «молнии» и опять звуки шагов. Хлопнула дверь, и наконец на записи появились два голоса. Один точно принадлежал Исаеву, а вот другой, высокий, мужской… какому-то неизвестному типу.

— Привет, как дела? — Это Исаев.

— Спасибо, все нормально, — это другой. И уже шепотом: — И там все как обычно.

«Вашу мать, казаки-разбойники! Где это „там“?» — потерял терпение Максим Валентинович.

И снова Андрей:

— Ира приходила, «японку» или «немца» брала?

«Ну, кто такая Ира, я знаю», — Домбровский машинально кивнул. Мари успела ввести его в курс того, на ком собирался жениться Исаев. «Это деловая, взрослая женщина. Работает аналитиком в одном известном международном агентстве. Кстати, внешне Самойлова очень привлекательна». Но приплетать к своей игре чью-то женщину, и уж тем более давить на Андрея через нее, Домбровский не собирался.

И снова голос другого мужчины:

— Нет, второй день здесь не появлялась.

И — всё. Всё, абсолютно, если не считать шелеста «молнии», пиканья сигнализации и глухого щелчка.

Всё.

«Ну ты не зараза, Андрюха, а?» — Домбровский не столько разозлился, сколько расстроился. Вообще-то он ожидал, что Андрей вместе с «дипломатом» доберется до любой удобной ему для звонка точки и наберет кому-то — кому, он, возможно, доверял и кому он расскажет то, что не сказал ему. А оказалось: ноль, труба. Ничего. Пшик.

И все опять вернулось к фразе Исаева, которую генерал-полковник уже слышал сегодня:

— Максим Валентинович, я буду работать один.

Один — то есть без Вас…

«Впрочем, есть еще один вариант», — и Домбровский вытащил «пуговицу» из уха:

— Олег?

— Да?

— Отключай трекер с карты. И прослушку с «дипломата» снимай. Но отследи все звонки и визиты к некоему Александру Реслю. Это подследственный, чех. Сейчас он сидит в «Панкраце». Я тебе телефон одного человека в их СИЗО дам. И если кто-то попробует позвонить этому Реслю или попросится к нему на свидание, немедленно мне доложи. Единственное, обойди вниманием визиты в «Панкрац» представителей нашей дипслужбы. Мне конфликты на уровне МИД не нужны.

«Андрей не дурак. И в рамках легенды он явится в „Панкрац“ как Никитин».

— Есть! — с готовностью кивнул Одинцов, но чувствовал он себя ошарашенно. Его с утра мучил вопрос: «Это чем же таким занимается Максим Валентинович?»

***

Андрей и Ира начали целоваться еще на пороге квартиры.

«Кольцо!»

— Ир, подожди, я тебе кое-что привез, — Андрей нехотя отстранился.

— Потом, — и женские теплые руки обвили его шею. — Почему ты опять опоздал? — и Ира на секунду вплотную прижалось к нему. Он почувствовал ее легкий вдох у себя на груди.

— Я тебе обещаю, это было в последний раз, — он услышал свой севший голос. Но в бархатных модуляциях его тона Самойлова уловила ту дразнящую хрипотцу, словно он медленно провел губами по самым чувствительным точкам ее кожи.

Впрочем так реагировали на Исаева многие женщины из его окружения. И при этом никто из них не мог точно сказать, почему они сочли его привлекательным. Этот мужчина никогда не стремился брать крепости силой, не пытался стать самым ярким персонажем на вечеринке. Андрей в принципе не входил в круг тех мужчин, которым вслед обернется любая. Но так оставалось ровно до тех пор, пока он не начинал смеяться и говорить. И только тогда они понимали, насколько притягательны в мужчине уверенность в себе, гибкий ум, юмор и тот удивительный позитивный заряд, когда женщина ощущает себя влюбленной и счастливой.

— Ир, обещаю, — между тем еще тише повторил Андрей.

— Врешь! — в ее поцелуе появились ноты томления. Желание накрыло быстро, внезапно.

И все же… Отстранившись, Андрей быстро выпутался из куртки и слегка подтолкнул женщину в сторону ванной. Ира поняла, отступила. Пока он мыл руки с дороги, она завела локти назад и прижалась спиной к двери. Подняв глаза, Андрей увидел в зеркале, как она запрокинула голову и прикрыла глаза, пытаясь справиться с учащенным дыханием. В это мгновение он подумал о том, что мог бы смотреть на нее часами. Черт, да он любовался бы ей даже если она сейчас просто послала его с этими его вечными опозданиями, с его постоянными командировками (сколько их было за последнее время?) и желанием все и всегда решать самому. Впрочем, сеанс самобичевания, который порой накатывал на Исаева, закончился в тот момент, когда Ира обернулась к нему, и он поймал ее взгляд в зеркальном отражении.

Живой. Ищущий только его. Ярко-синий, каким небо бывает только в июне. Взгляд женщины, понимающей его до конца и любящей его преданно, глубоко и отчаянно.

Сообразив, что Андрей замер, заметив, КАК она глядит на него, Ира смутилась, тут же сделала вид, что поправляет волосы, оторвалась от двери и неимоверно ровным голосом предложила:

— Андрей, пойдем ужинать?

Он оценил это ее «Андрей» вместо ее «Андрюша», как обратил внимание на аромат, который, похоже, давно уже как витал по квартире. Фантастический запах свежеиспеченного хлеба и мяса с итальянскими травами. Он сглотнул комок, вставший в горле. Но думал Андрей сейчас о другом: о том, что Ира, как и большинство известных ему людей, боялась, что кто-то узнает о ней больше, чем она стремилась показывать. И что кто-то заметит то, что всегда видел в ней он: ее хрупкость, душевную мягкость. Ее совершенно не женский ум и чисто женскую беззащитность.

Он позвал ее:

— Ир…

Самойлова повернулась к нему. Заметив, что он так и стоит у раковины, вытирая кисти рук полотенцем, она уже настойчивее кивнула в сторону кухни:

— Пойдем!

Но приглашение осталось повисшим в воздухе.

Бросив на бортик раковины полотенце, Андрей развернулся, в пару шагов убил расстояние между ними и, обхватив ее затылок, заставил ее буквально лечь головой ему на ладонь. Не отнимая глаз от ее расширившихся зрачков, он распутал завязки на полочках ее платья, развел их в стороны и, накрыв рукой ее обнаженную грудь, поймал ее губы своими. Его рот брал жадно и властно, пальцы — мягко и бережно. Этот контраст сводил с ума, и она застонала. И все же, не желая показывать ему больше, чем хотела, Самойлова мгновенно запустила ногти в его напрягшийся бицепс и провела ими по его руке так, что у него перехватило дыхание, а по спине пробежали мурашки. Но он уже ее прочитал. За это она впилась ему в рот, показывая ему свою власть над ним. Женский судорожный вздох, когда его губы дразняще коснулись шеи и плавно поехали вниз. Провоцирующие касания, уже более интимная ласка, когда все открыто, и его обманчиво-тихий шепот.

Шепот нежности. Шепот страсти. Шепот контроля.

— Где ты хочешь?

Она вскинула голову, пытаясь собрать расфокусированный взгляд:

— Я… мне все равно.

— Ну раз так… — Андрей на секунду присел, и она вскрикнула от неожиданности, когда он подхватил ее и, чувствуя бешеный ритм ее сердца, понес ее в комнату.

Темные занавески и белая воздушная тюль. Еще не расстеленная постель. Его хриплый шепот, его подначка, и ее тихий смех и дразнящий укус в плечо:

— Андрей, отпусти меня!

— Обязательно.

Но вместо этого он уложил ее на спину. В два счета, как фокусник, стянув с нее платье, он приподнял ее бедра. Полоска кружевного белья скользнула вниз по ее тонким щиколоткам. Он провел ладонью по внутренней стороне ее бедра, и она, потерявшись в своих ощущениях, поджала пальчики на ногах.

«Такая красивая…»

Выпрямившись, не сводя с нее потемневших глаз, Андрей завел руку назад и потянул через голову свитер. Следом звякнула пряжка ремня. Матрас прогнулся под тяжестью его тела, когда он опустился рядом с ней.

— Знаешь, чего я боюсь? — он прикоснулся губами к ее плечу.

— Нет. Скажи? — Ира пропустила между пальцами пряди его русых волос.

— Того, что однажды ты меня не дождешься.

Вместо ответа она приподнялась на локте и, зажмурившись, потерлась щекой о его скулу, затем слегка толкнула его ладонью в грудь. Он понял, скатился с нее и прислонился лопатками к изголовью кровати. Наклонившись, она поцеловала его трепетно, яростно и напористо, и ее волосы рассыпались у него по груди. И опустилась на него, но сделала это так резко и быстро, что он поймал ее болезненный вздох. Она тут же закусила губу.

Они были вместе пока так мало, что она просто не успела привыкнуть к их близости.

— Ир? — Андрей затаил дыхание. Но Самойлова, покачав головой, уже начала двигаться. Ее тихие вдохи, все так же упрямо закушенная губа и выровнявшееся дыхание. Он поднял руки, дотронулся до ее шеи и плеч, лаская их нежными любящими прикосновениями. И снова зажглось тепло в ее синих глазах. Его ладони, скользящие по изгибам ее коленей. Оттенки страсти и наслаждения. Уже общая влага. Она изогнулась над ним, запрокинула голову. Но слишком долго и бережно он ее изучал, чтобы понять: ей не хватит.

— Ира.

Но она снова покачала головой. Андрей не стал спорить — с ней это было попросту бесполезно. Он попытался перехватить и поймать ее руки, которыми она упиралась ему в плечи и грудь. Наконец, он переплел с ней пальцы. Шепотом говоря ей о том, как ему с ней хорошо и какая она нежная и податливая, он помог ей найти нужный темп и ритм. Теперь, когда она двигалась волнообразно и плавно, он, отпустив ее кисти, поглаживал ее грудь и шелковистые бедра. Тепло обволакивало. Она издала протяжный стон, и ее дыхание сбилось. И он, крепко обхватив ладонями ее талию, дал ей вобрать себя до конца, сжать его и, выгнувшись, вскрикнуть. Не позволяя ей выскользнуть, он перекатился с ней так, чтобы она оказалась под ним, обнял ладонями ее голову, мечущуюся по подушке, и поймал ее взгляд:

— Я люблю тебя, слышишь?

Наклонившись, он прильнул к ее рту, в пару по-настоящему сильных движений догнал ее, украл у нее новый протяжный крик и, простонав, уткнулся лбом в ее влажное плечо, растворяясь в собственных ощущениях.

— О боже, — через пару секунд выдохнула она.

— Спасибо, — Андрей перевел дыхание и усмехнулся. Самойлова на мгновение замерла. Но, сообразив, что он имеет в виду, шутливо стукнула его по плечу. В ответ он цапнул ее за палец. Разглядывая его лицо, она медленно провела подушечкой указательного по линии его губ.

«Мальчишка с мужским характером», — Ира украдкой вздохнула. Даже снизу ее Андрей ухитрялся быть сверху.

Тем временем Исаев поймал ее руку и, поглядывая на нее, прикоснулся губами к ее тонким костяшкам. Ира поерзала, устраиваясь под ним поудобнее:

— Так, ну и что у тебя сегодня произошло?

— Ты насчет того, что я опоздал? — Исаев впервые жутко смутился. Он отпустил ее и даже скатился с нее: — Слушай, ну честно, прости.

— Нет, Андрюшенька, я вообще-то насчет того, — и она, не сдержавшись, фыркнула, — почему это ты уезжал от меня с сумкой, а вернулся уже с рюкзаком?

— Сейчас расскажу. Только можно я сигареты возьму?

В его просьбе была не столько вопросительная интонация, сколько намек на паузу. Ира задумчиво посмотрела на него и, помедлив, кивнула. Андрей потянулся к спортивным штанам, которые когда-то прописались на кресле. Прихватив свои «GAP», он обернулся:

— Давай так: сначала я в душ, потом сигареты, а потом уже разговор. Ты не против?

— Нет.

Он наклонился и легко поцеловал ее в губы. Потом он поднялся и ушел. Стукнула дверь в ванную комнату, следом раздался шум льющейся воды. Самойлова перевела взгляд за окно.

Итак, ей не показалось: Исаев медлил с ответом. Андрей словно тянул время, собирая в голове то, о чем можно сказать, а что стоит оставить за кадром. И дело было не в недоверии к ней. «Нет», — Ира машинально покачала головой. Здесь было другое: просто Андрей никогда не любил говорить лишнего и ненужного. Есть люди, которые в процессе изложения событий настолько увлекаются деталями и собственными ощущениями, что в их рассказе теряются суть и соль. У Исаева был острый аналитический ум. Сбор информации, обдумывание и анализ. Мозговой штурм и решение, как действовать в сложившейся ситуации.

И в спальне, где еще пахло сексом, интимностью и где не растаяла нежность, возникло ощущение опасности. И пришло оно вместе с ее вопросом.

Самойлова вздрогнула. В этот момент в ванной смолк звук воды, снова хлопнула дверь, и Ира машинально прислушалась. Судя по направлению звука шагов, Андрей вернулся в прихожую. Прошуршала лайка его куртки, затем — болоньевая ткань рюкзака, и из коридора раздался звучный голос Исаева:

— Ир, у тебя сигареты есть? А то я свои бывшему шефу оставил.

«Ах, вот в чем дело! Андрей встречался с Домбровским…» — и Ира поймала себя на том, что у нее дрогнули пальцы. Она непроизвольно свела их в кулак. Каждая встреча Андрея с этим человеком сулила им неприятности. Андрею — командировки, из которых он возвращался измотанным и задерганным, ей — часы ожидания. И часы на мучения, когда она, пытаясь изгнать страхи и дурное предчувствие, повторяла, как мантру, по тысяче раз: «С Андреем все обязательно будет хорошо».

— Ир, ау? — догнал ее голос Исаева.

— Да, есть. Возьми в тумбочке, — спохватилась она.

— В какой?

— Там… Погоди, ты все равно не найдешь. — Она поднялась, порылась в низком шкафу, выглянула в коридор и перебросила ему пачку: — Лови.

— Спасибо.

— Иди на кухню, я скоро приду, — с этими словами Ира перебежала в ванную.

Андрей кивнул, провожая ее пристальным взглядом. «Итак, она догадалась». Распечатывая на ходу целлофан, Исаев прошел в кухню, открыл форточку и бросил в рот сигарету, раздумывая о том, как и когда сказать ей о том, что его действительно волновало.

Самойлова вернулась из ванной, завязывая пояс на платье:

— Я тебя слушаю.

— В общем, я завтра утром уеду. — Андрей прислонился бедром к подоконнику, наблюдая за тем, как Ира принялась расставлять тарелки.

— Это я уже поняла, — кивнула она. — А куда и зачем?

— В Прагу. Домбровский сунул Алекса в СИЗО «Панкрац».

— Ч-что? — Самойлова замерла. В ее пальцах звякнули вилки. — За что?!

Он сухо и просто обрисовал ей ситуацию. Он не сказал ей только о своей встрече с Терентьевой в Лондоне — не хотел тащить в их настоящее свое прошлое с другой женщиной. Но даже если Самойлова почувствовала эту ложь умолчанием, она промолчала. В этот момент ее явно интересовало другое:

— Андрюш, а у тебя есть снимок этой девочки, Лизы?

Он удивился. Вообще-то, он ждал, что она спросит его, как он собирается искать Лизу? Что он ей и озвучил.

— А зачем мне об этом спрашивать? — Склонив к плечу голову, Самойлова посмотрела на разложенные у тарелок столовые приборы, поправила их. — Это же очень просто.

— Правда? — поддразнил ее Андрей. — А мне тогда расскажи?

Она пожала плечами, продолжая курсировать по периметру их небольшой светлой кухни:

— Ну, зная тебя, можно предположить, что ты разделишь — или уже разделил — поиск Лизы на составляющие. И первым делом… — привстав на цыпочки, Самойлова достала с полки стаканы, — ты смоделируешь внешность Лизы, чтобы запустить ее фоторобот в вашу систему слежения. Так ты выяснишь, где и когда эту девочку видели в последний раз. Невидимкой ведь никто не становится, потому что прибывая в другой город или страну люди берут такси, или идут на стоянку, где оставили свои машины, или покупают билет на автобус, или их забирают знакомые. А параллельно этому … — Ира покрутила головой. Вспомнив, где то, что она ищет, Самойлова отодвинула Андрея от подоконника, и на стол перекочевал кувшин с вишневым компотом, — а параллельно этому ты попытаешься договориться с Алексом, чтобы сделать из него наживку, на которую должна клюнуть Лиза. Правда, здесь есть одно скользкое место. — Самойлова открыла духовку, и на варочную панель плиты приземлился противень. Отвернув фольгу, Ира придирчиво посмотрела на мясо: — Ага, нормально. Андрюш, а хлеб из хлебопечки достань?.. Спасибо. Так о чем я? Ах да. А скользкое место заключается в том, что если этот твой хитренький грек прав и дочь Домбровского действительно связана с жутковатой преступной сетью, то для Алекса подобный эксперимент может плохо закончиться.

Поэтому здесь ты, скорей всего, поступишь по-другому. Завтра ты встретишься с Алексом, но так, чтобы об этом не пронюхал твой грек, поговоришь с Реслем и вытянешь из него все, что он знает о Лизе. Затем ты договоришься с Элисон, и та заберет Алекса под залог из СИЗО. Правда, я не знаю, существует ли в досудебном производстве Чехии такая вещь, как залог. Но если он существует, то ты это провернешь. Затем ты приставишь охрану к Алексу и Элисон, чтобы ни Лиза или кто-то «от Лизы» не сумел к им даже приблизиться. Ну, или чтобы в случае чего оперативники «Альфы» могли перехватить дочь Домбровского. Но займешься охраной уже не ты, а дядя Саша и один из его международных партнеров так, чтобы связка «Исаев — Ресль — Элисон Грейсон» нигде не всплыла…

А к этому моменту уже появятся данные из системы слежения, и поиск Лизы станет делом техники. Ты мне как-то рассказывал про алгоритм розыска: сначала опрос тех, кто мог видеть пропавшую или пропавшего, потом сопоставление дат и времени, затем определение направления поиска. А дальше включается механизм оперативной отработки объектов, на что у тебя уходит в среднем сорок восемь часов. После этого ты говоришь, где находится разыскиваемый человек, или, если он не в адеквате, то отправляешь к нему полицию… Ну как, похоже на правду?

— Браво, Шерлок, — Андрей в две затяжки убил сигарету, — не в бровь, а в глаз.

— Спасибо, Ватсон. За стол садись.

— Ага. А перчик дашь?

— На, держи. — Ира протянула ему симпатичный керамический петушок с дырочкой на голове и вгляделась в лицо Исаева. — Так, а ну-ка стоп… — Самойлова вспыхнула.

— Что? — Андрей невинно похлопал глазами.

— Подожди, — Ира выпрямилась. — Ты что же, и ко мне охрану приставишь?

«Ну вот мы и добрались до главного». — Андрей аккуратно вернул петушка на стол.

— Да, приставлю, — теперь он не сводил с Иры глаз.

— Только попробуй!

— Ир…

— Что «Ир»?

— Я уже это сделал.

Вот теперь она разозлилась:

— Мне что же, опять под ручку с этим вашим улыбчивым орком всюду ходить?

— Ир, Аркешвили не орк.

— Ну, прости. Но вообще-то это не я его так назвала, когда он пришел к вам в «Альфу».

— Угу, — Андрей кивнул и перевел глаза на потолок.

Мужчина, о котором у них зашла речь, и вправду выглядел так, что при встрече с ним в голову сваливалась только одна мысль: этот чувак сначала любовно разделает вас на органы, а потом их продаст. И надо ли говорить, что позывной «Орк» профессиональному телохранителю «Альфы», Ладо Аркешвили действительно придумал Андрей — большой любитель соединять фамилию человека с впечатлением о его внешности? Но с кем-то это прокатывало, а с кем-то нет. «Орк», например, не обиделся, а искренне расхохотался и даже вполне задушевно показал Исаеву «фак». На что наблюдавший за этой сценой Фадеев красноречиво постучал себя по лбу и пожелал этим двоим «хотя бы умственно вырасти».

Но самое интересное заключалось даже не в этом, а в том, что «эти двое» как-то очень быстро поладили. С Андреем и так все было ясно. А что касается Ладо, то Орк был умен, наблюдателен, имел чутье на людей, опыт работы в службах госбезопасности и умение без страха в экстренных случаях прикрыть клиента собой. И в паре рисковых ситуаций Андрей уже «пристегивал» его к Ире. Но мало кто знал, что «Орк» играл роль отвлечения. А основную функцию несли две женщины-телохранителя, что было гораздо эффективнее с точки зрения реагирования на возможное нападение.

Фактор внезапности и неожиданности. Самое страшное — это не то, что ты видишь, а то, чего ты не ждешь.

— Хорошо, — между тем кивнула Самойлова, — если тебе так хочется, я, так и быть, поезжу с Ладо. Посажу его на байк к себе за спину и буду возить за собой, как чебурашку в коробке, — не удержалась она.

— А еще я хочу, чтобы ты пока не пользовалась своим «Кавасаки».

Вот теперь Ира по-настоящему раздраженным жестом сунула руки в карманы:

— Так, а это еще почему?

— А там, по-моему, с балансировкой что-то не так… Слушай, а компот какой вкусный!

— Подожди, не путай меня. — Покачав головой, Ира медленно отошла к окну и оперлась ладонями о подоконник.

Андрей повертел в руках петушка, затем перевел взгляд на курочку с дырочками на голове. Солонка… Иногда с Самойловой было очень не просто.

— Значит, это опасно… Значит, это намного опаснее, чем ты мне говоришь, — донесся до него потерянный голос Иры. Андрей поднял голову. Самойлова стояла спиной к нему, обнимая себя руками так, точно ей стало холодно. — И это из-за Домбровского ты, вместо того, чтобы уйти из Интерпола, ввязался в игру, которая неизвестно куда приведёт… Андрей, — Ира резко обернулась к нему, — дай мне фотографию Лизы.

Исаев молча отодвинул стул и отправился за рюкзаком. Покопавшись в нем, он вернулся на кухню и также молча протянул снимок Самойловой. Она взяла фотографию, прищурилась, изучая, исследуя. Андрей ей не мешал. Пристроившись рядом с ней на край подоконника, он наблюдал и ждал, когда Ира выстрелит. И долго ждать она себя не заставила.

— Андрей, можешь мне показать, как выглядят Домбровский и его бывшая жена, мать этой девочки?

На первый взгляд, в просьбе Иры ничего странного не было.

Исаев никогда не стремился знакомить ее с бывшим шефом. А о том, что Максим Валентинович был когда-то женат, он сам не знал до сегодняшнего дня. Андрей достал мобильный, открыл сайт МВД, нашел там портрет Домбровского (тот был снят анфас для обычного в таких случаях иконостаса руководства организации); затем выловил в Гугл крупную фотографию Лидии Эстархиди и протянул телефон Ире. Та вместе со снимком Лизы и его смартфоном вернулась к столу. Присев, она перевела глаза с фотографии девочки на снимок ее отца, потом на изображение Лидии… Секунда, другая, и Самойлова подняла голову:

— Почему на фотографии дочь Домбровского выглядит так неестественно?

— Ты о том, почему она здесь снята в три четверти? — не понял Андрей.

— Нет. Именно неестественно.

— А поконкретнее? Что ты имеешь в виду? — Исаев подошел к ней, оперся рукой о спинку ее стула.

— А ты внимательно на нее посмотри. А теперь сравни ее лицо с лицами ее родителей. Да, эта девочка очень похожа на них, но она слишком их копия. Безусловно, все мы внешне так или иначе напоминаем своих, но у каждого из нас все-таки есть индивидуальные черты. Здесь же, на снимке, они просто отсутствуют. У Лизы нос, скулы и разрез глаз отца, а овал лица и линия рта — матери. И что остается, если вырезать их из снимка? Ничего. А это неестественно, понимаешь?

Исаев пригляделся и медленно выпрямился. Да уж, Самойлова умела его поражать своими необычными выкладками. Но дело сейчас было в другом. Андрей был уверен, что Лиза напоминает ему кого-то, кого он видел и знал. Ира же, казалось, нащупывает совершенно иную версию. Тем временем Самойлова заглянула ему в глаза:

— И еще одна вещь. Смотри. — Она прикрыла ладонью сначала правую сторону лица Лизы, затем левую. — Как известно, любое человеческое лицо по природе ассиметрично. И несмотря на то, что девочка здесь, на фото снята в три четверти, а это не самый удачный ракурс для съемки, можно заметить, что половинки ее лица безукоризненно выровнены. Это обычно бывает при фотошопе, но здесь ведь не фотошоп. По твоим словам, этот снимок делал Домбровский. А отец не будет искусственно украшать свою дочь. Тогда — почему это так?

Андрей наблюдал, как Ира прикрыла глаза и потерла виски, едва слышно шепча:

— Лицо… Почему лицо Лизы так идеально выверено?

Она приближалась и приближалась…

— Нет, не могу ухватить, — и желтая искорка в синих глазах потухла. Самойлова раздраженно поморщилась. Она чувствовала, что почти загнала в угол ответ, прижала его и раздела, но споткнулась, и он вывернулся и растворился, как тень. И все же она была уверена, что поймает его. Это — лишь вопрос времени. Она была аналитиком, а значит, загонщиком, а ответ — ее добычей и жертвой. Хитроумной, увертливой, но все-таки жертвой.

Ира подняла голову:

— Андрей, можешь сделать мне копию с фотографии Лизы? Хочу подумать над ней на досуге.

Исаев открыл приложение на мобильном, запустил сканер и отправил ей на почту картинку.

— А теперь… — он наклонился, и она почувствовала его теплое дыхание у себя на виске, — дай мне слово, что в ближайшие дни ты не сядешь на «Кавасаки».

— Ладно.

«Ладно? Это слишком быстрый ответ», — Андрей моментально прикинул, а не вернуться ли ему завтра с утра пораньше в «Лейпциг» и не сделать ли так, чтобы Самойлова просто не смогла завести двигатель байка?

А с другой стороны…

«Я же тебе доверяю».

— Хорошо, — он, вздохнув, погладил ее по плечу. — И… слушай, Ир, давай все-таки поедим? — чуть ли не жалобно поглядев на нее, Андрей стянул самую вкусную часть горячего хлеба: горбушку.

Но ужин все-таки пришлось разогреть. Потом они вместе мирно мыли посуду. После этого Андрей потянул ее к себе за руку и положил ей кольцо на ладонь.

— Красивое, очень, — Ира смутившись, не смогла найти слов. Он поймал ее губы…

Потом он очень быстро заснул, а она смотрела на него, спящего. Разглядывая его, она впитывала в себя любимые черты: красивый рот, маленькая родинка у него на виске, ресницы, трогательные, как у мальчишки. Внезапно Андрей глухо застонал и повернулся на бок. Обнажая его, съехало одеяло. «Опять гематома. Будет синяк, — Ира, вздохнув, осторожно положила ладонь на его бедро. — И так после каждой командировки, в которую его отправляет Домбровский». Словно услышав ее, Исаев во сне перехватил ее руку. Она осторожно высвободила свои пальцы и укрыла его: «Спи». Он так и не проснулся, а она продолжала смотреть на него. Теперь она вспоминала…

Ей было семнадцать. В том году она закончила школу. Медалистка и умница, обласканная вниманием одноклассников и учителей. Признанная enfant terrible района и длинноногая мисс Мечта, обожающая расхаживать летом в объемных тонких свитерах, вельветовых шортах и с достающим почти до середины бедра хвостом того изумительного пепельного оттенка, который бывает только у натуральных блондинок. И рядом с ней — Митя. Они жили во одном дворе, дома стояли напротив. Ира и Митя — почти всегда вместе и почти всюду рядом. Нет, влюбленности к нему у нее не было. Зато были хорошие отношения, общие интересы и понимание, что им просто нельзя расставаться. Сила привычки и чувство локтя, ведь они на одной волне. Да она, если вдуматься, и не верила в это терпкое и смешное «люблюнимагу». Она с подросткового возраста была слишком рациональна, чтобы верить в безумную страсть, острые чувства, неимоверные душевные муки — или ждать, что однажды с ней это случится…

Все началось (нет, это даже забавно!), когда ее бабушка — мать отца, которая подрабатывала репетиторством, предупредила ее:

— Ириска, ко мне сегодня на урок один мальчик придет. И я тебя очень прошу, не… как ты там выражаешься? Ах да… Не прикалывайся над ним в этом вашем с Митей фирменном стиле.

— Ладно, не буду, — и она усмехнулась.

А потом появился ОН. Вернее, он ворвался в ее жизнь стремительно. Вихрь в серой футболке с дурацким принтом и потертых джинсах. Высокий рост, худощавое тело и классически-правильное лицо ранимого, умного и доброго мальчика. Лицо интеллектуала, сорванца и юного Казановы, каким тот был, наверное, в свои неполные четырнадцать лет. Лицо будущего мужчины, который станет обворожительным. Она замерла, разглядывая его. Он с любопытством посмотрел на ее заколку из резинки, пропущенной в гнезда большой красной пуговицы (ее творчество), фыркнул и вдруг тихо сказал:

— Ну привет, Красная Шапочка.

— Ага, привет Серый Волк, — почти сразу нашлась она.

А он ей добавил, засадив в нее чем-то удивительно остроумным о внучках, пирожках и о бабушках. Она тогда сразу почувствовала эту его позицию «я всегда сверху» и сцепилась с ним. Слово за слово. Укол за порез. В какой-то момент она ощутила, что уже не на шутку заводится. Она никак понять не могла, откуда в этом мальчишке такая спокойная уверенность в себе и… и раздражающее притяжение? В конце концов она влепила ему бронебойным из всех бортовых и попрощалась:

— Вали.

Она сделала шаг от него, а он рывком развернул ее к себе за плечо, обнял ладонями ее лицо и поцеловал. И — всё.

И было терпко, болезненно, сладко и остро — так, что ночью она долго лежала без сна и, свернувшись в калачик, трогала губы пальцами. Андрей не знал, что это был ее первый настоящий поцелуй. Хотя, казалось бы, юная девушка и рано выросший мальчик — что может быть проще этого? Но это ОНА была на четыре года старше его. С этого дня, пытаясь прийти в себя, она стала его избегать. А он — совершенно по-взрослому за ней ухаживать. Он приносил ей шоколадки — те самые «Hersheys KISSES», которые сначала были в продаже, потом вдруг исчезли, но очень нравились ей. Он, смеясь, вручал ей цветы и какие-то редкие фотоальбомы, которые она хотела посмотреть, но не могла достать. Не взирая на ее постоянное «нет», он приглашал ее к себе в школу, в кино и звал в свою компанию. Уверенность в себе и постоянный мягкий напор — вот чем он брал ее. Он приучал ее к себе. Он замыкал ее на себе. Он ее приручал.

Много позже она поймет: просто Андрей всегда видел в ней женщину. Ту, которую надо защищать и беречь. Ту, за которую стоит сражаться. Ту, за которую он был готов отдать все, чем дорожил в этой жизни.

Но тогда она этого не поняла и однажды почти жалобно попросила:

— Я тебя очень прошу, отстань от меня. Я тебя старше.

В его глазах зажглись ироничные огоньки. Тем не менее, он преспокойно кивнул:

— Ничего, я тебя подожду.

Для нее это прозвучало как: «Я подожду, когда ТЫ наконец вырастешь».

И тут она всё про него поняла…

— Исаев, — она покусала губу, — скажи, тебя девочки никогда бросали?

— Нет, никогда, — честно ответил он.

— Ну тогда я буду первой.

И она стала ею. Ее пугало то, что она к нему чувствовала. С одной стороны, душевные муки, влечение и выворачивающая наизнанку тоска, когда тебе не хватает его так, что впору на стену лезть и волком выть, лишь бы увидеть его. А с другой стороны, нормы общества, мораль и мнение социума. То, другое, было верным и правильным, и она отрезала его от себя. Глобально, жестоко, резко и жестко она загородилась от Андрея молчанием, институтом и банальнейшим и очень несложным романом с Митей.

Но влюбленность так никуда и не ушла. Поняв, ЧТО она тогда сделала и что, хуже того, продолжает после этого крутить с Митей роман, ушел Андрей.

Иногда до нее докатывались слухи о нем: «Снова с кем-то встречается… Уехал на сборы в Италию… Неплохо играет в шахматы и собирается на юрфак в МГИМО».

А потом у Андрея умер отец. Она узнала это от Мити и полетела — к НЕМУ. Жалость, сочувствие, сострадание и тайное, скрываемое ею от всех желание просто увидеть его. Она поймала его у парка, мимо которого он ходил в институт. Казалось, Андрей ей обрадовался: она поняла это по тому, как вспыхнули его глаза, обведенные черными кругами беды. А он заглянул ей в лицо и вдруг холодно отстранился.

— Андрей?!

— Мне не нужна твоя жалость.

— Ч-что? — растерялась она.

— Хорошо, Ир, — Исаев вздохнул, — объясню тебе проще. Ты мне не сестра, не мать Тереза и не бесполый друг. И от этой позиции я не отступлюсь.

— Но…

Он покачал головой и ушел. На ее новый окрик он даже не обернулся. И снова перерыв — уже на года. В то время в ее голове постоянно всплывал один и тот же вопрос: «Почему он повел себя так?»

Много позже, став старше, она поймет: женская жалость разрушает подобных мужчин. Он любил ее, и ее жалость была для него хуже презрения.

А пока Андрей придет в «Альфу», и она будет следить за его взлетами и успехами со стороны. Затем Исаев в очередной раз попытается до нее донести, что то, за что она держится — их четырехлетняя разница в возрасте — это миф, глупость и блеф и что «дружить» с ней, как хочет она, он никогда не будет. На это она опять скажет ему: «Нет», а заодно, напомнит ему о своих отношениях с Митей. Ведь в двадцать плюс эта разница в возрасте с НИМ кажется тебе чудовищной. На что Андрей ответит:

— Ир, я тебя ОЧЕНЬ люблю, но я никогда не стану сталкером и не буду прошибать лбом твои стены. Ты у нас не безвольная и глупая девочка и все решаешь сама. Вот и реши, кто я для тебя. Только себя не обманывай.

С этими словами он закрыл за собой дверь, а она замкнулась в себе. Затем Митя, устав от этого их вечного треугольника, предложит им пожениться:

— Ир, я люблю тебя. Выходи за меня замуж?

Она тогда не сказала ему: «Да», но и «нет» ему она не сказала. Хотя ей давно было ясно: она не сможет любить его, ей нужен Андрей, а значит, она и Митя обречены. Но для Андрея она и Митя все еще будут вместе.

И вот тогда случится то, что приведет Исаева в Интерпол. То, о чем долгое время знали только Фадеев, Мари-Энн и Домбровский.

У Андрея, которому тогда было немногим за двадцать, возникла связь с замужней женщиной. Однодневный роман, когда люди просто не интересуются прошлым другого — тем самым прошлым, у которого есть грехи и очень длинные тени. Одноразовая, случайная связь без любви и обман взрослой женщины. Связь умерла сама собой — за нее никто не держался, но через девять месяцев родилась девочка. ЕГО первенец. Его дочь. В оправдание Исаева можно только сказать, что женщина почти сразу уехала из страны, ее новый избранник принял девочку и не хотел, чтобы та считала отцом Андрея. Так возник сговор троих — двоих мужчин и одной женщины, решивших хранить покой ребенка. Любил ли Андрей свою дочь? Скучал ли по ней? Держал ли хотя бы раз на руках? Об этом Ира не знала. Но за то, что произойдет после, она будет винить только себя. Если бы она тогда, в свои двадцать плюс доверилась чувствам, осталась с Андреем, а не наглядно демонстрировала ему свой роман с Митей, ничего этого не было бы.

Но это было. И однажды эта женщина вместе с ребенком вернулась в Москву, и из прошлого выступила темная длинная тень. Бывший муж этой женщины, отверженный ею и брошенный, в своё время подвизался в определенных российских службах, работал по наркотрафику — и подсел. Наркозависимость вылилась в увольнение, срок и лечение. Но наркоманы, когда-то державшие в руках власть и оружие, практически никогда не соскальзывают, и наркозависимость перешла в одержимость и психические отклонения. Этот мужчина продолжал искать «свою» женщину и выследил ее. Увидев трехлетнюю девочку, которую его бывшая вела за руку, он понял, чем ее наказать. Он выкрал ребенка, но мишенью должна была стать именно женщина. И эта женщина позвонила Андрею:

— Найди нашу дочь! Ты знаешь, почему я не могу обратиться в полицию.

Андрей искал свою дочь и нашел. О том, что случилось после, Ире расскажет Митя:

— Исаев в больнице. Пулевое ранение. И… Ир, крепись. Есть опасность, что он не выживет.

Она тогда чуть не сошла с ума. В больницу она и Митя поехали сразу. Она хотела сдать кровь — у них с Андреем одна группа и один резус-фактор. Она совала деньги врачам, чтобы остаться в больнице — кем угодно, хоть медсестрой, хоть нянечкой, лишь бы быть ближе к нему. Но ей отказали:

— У нас, простите, не частный сектор, а ведомственная клиника при МВД.

Она сидела перед операционной в приемном покое, а Митя держал ее за руку. Они уехали только на ночь, а утром вернулись в больницу. И так — четыре дня. А на утро пятого ей сказали, что Исаев пришел в сознание и попросил никого к нему не пускать.

— Пойдем. Он не хочет видеть тебя. — Митя устало поднялся со стула, на котором сидел, и покосился на часы на стене: — Ир, ты прости, но скоро суд над отцом. И мне надо туда успеть.

И был суд, где ответчиком выступал отец Мити — тот самый дядь Саша Фадеев, который убил за Исаева, когда нелюдь, растерзавший ребенка, поднял «глок», чтобы контрольным добить Андрея. А потом у Иры и дядь Саши состоялся долгий и мучительный разговор.

Они сидели в его кабинете.

— Детка, я хочу, чтобы ты кое-что поняла, — Фадеев внимательно посмотрел на нее. — Как бы я ни любил своего сына и как бы я ни хотел видеть тебя в нашей семье, я отдаю себе отчет в том, кому принадлежит твое сердце. Но я также хочу, чтобы ты знала о том, с чем однажды столкнешься, если ты все-таки выберешь жизнь с Андреем.

А ее вдруг накрыли образы…

Темный полуподвал. Два искалеченных тела. Вдох умирающей девочки и ее остекленевшие серые глаза. И душераздирающий, пронзительный, нечеловеческий вой молодого мужчины, когда он понял: заслоняя собой ребенка, он никого не убил. Но кто из-за этого умер сейчас на его руках?

— Андрей себе этого никогда не простит, — и Ира горько заплакала.

— Нет, детка, не так. — Фадеев аккуратно взял ее руки в свои. — Андрей никогда себе не простит, что однажды он сделал неправильный выбор. По натуре Андрей не убийца. Но есть вещи, которые будут теперь жить в его подсознании. Это как кровавый след. И Андрей будет идти по этому следу, возвращаться к нему снова и снова. Но как бы он сейчас ни тосковал по тебе, он пройдет по нему один. В этом нет чуда спасения. Чудо спасения заключается в том, что, а, вернее, если человек, видевший смерть своего ребенка и винивший за это себя, не утратит человеческих качеств. Это сложно. Это как темная сторона луны, но отныне она станет частью Андрея. И если вдруг наступит день, когда он должен будет снова выбирать между тем, кому он оставит жизнь, и тем человеком, кто будет вынужден из-за этого умереть, то он убьет. В этот день он станет убийцей, как многие люди в нашей профессии. И я хочу, чтобы ты это осознавала.

А ей стало по-настоящему страшно. Андрей, любящий жизнь — и убийца? Нет, никогда. Это дико, немыслимо. Это просто несовместимо.

Если бы она знала, как Фадеев в ту секунду глядел на нее. С удивлением. Ни скорби, ни боли на нежном женском лице, лишь выражение искреннего неверия, а потом — такое же непреклонное, как у Андрея, когда тот на все его увещевания по поводу Иры однажды ему ответил:

— Вы ничего о нас не знаете. Из семи миллиардов людей на этой земле я бы выбрал только ее, как и она — меня. Но я живу с пониманием этого, а она пока не готова это принять.

«Две стороны одной души», — Фадеев вздохнул, понимая, что в ближайшие дни, если не часы, эта молодая, хрупкая, незаурядная внешне женщина раз и навсегда разорвет роман с его сыном и сделает то, что могут очень немногие люди: она будет или с тем, кого она любит, или вообще ни с кем, чем обречет себя на одиночество.

Но Ира тогда не собиралась копаться в значении взгляда Фадеева. Она всего лишь пыталась остаться вежливой с ним. И она, откинувшись на спинку стула, учтиво осведомилась:

— И что же вы мне предлагаете?

— Как что? — Фадеев пожал плечами. — Жить.

— Жить? — поразилась она. — Как можно жить и, ничего не делая, ждать, когда Андрей станет убийцей? Или… — она вгляделась в его лицо и кивнула. — Я поняла. Вы считаете, у меня с Андреем нет общего будущего.

— Детка, — мягко напомнил Фадеев, — я сказал тебе: «Жить», а не ждать. Я не знаю, как в дальнейшем сложится ваша жизнь. Но если Андрей сумеет смириться со своей темной стороной, то он к тебе вернется.

Фадеев оказался прав. Исаев вернулся к ней, пройдя свой кровавый след до конца. Он пришел за ней, когда они уже стали взрослыми. Но, увидев его, Ира даже не удивилась. Андрей засмеялся, заговорил, и она вдруг почувствовала себя так, словно окунулась в юность. Дом, теплое солнце и глаза смеющегося мальчишки… То самое чувство, когда ты переносишься в те места, где был по-настоящему счастлив. И все-таки кое-чем Исаев ее удивил. Он стал ощутимее старше ее, и иногда в его поведении и словах проскальзывало что-то такое… проницательность, когда ты с ним, как на детекторе лжи. Его мгновенная реакция и постоянный контроль над эмоциями.

И он никогда не рассказывал ей о том, что пережил после смерти дочери. Свои грехи Исаев всегда замаливал сам. Ее же он защищал и берег от мира, в котором жил и видел по-настоящему страшные и грязные вещи. Их роман развивался бурно, стремительно, и она сдалась. И больше не оглядываясь на мнение тех, кто ничего о них не знал, она осталась с Андреем.

Но иногда, когда он ночью вот так же стонал во сне, она спрашивала у себя, что было бы лучше: жить свободной и без него — или жить, зная о том, что однажды произойдет?

Но она никогда без него не могла. А он? Мог бы он жить без нее? Но он мог — и он так жил, делая в МВД и Интерполе то, что нужно, что должен. За последние семь лет — ни одного поражения, ни одного проигранного дела, ни одного провала.

Впрочем, она тоже давно не обманывалась на его счет. За эти годы Андрей стал не только отличным розыскником, но, как служащий определенных структур российских спецслужб, имел негласную лицензию на убийство. И эти длинные пальцы могли не только нежно и долго ласкать женское тело, но и за долю секунды хладнокровно перекрыть дыхательные пути, раздробить позвонки или разорвать сухожилие. Боевое ударное искусство убийства — айкидо ёсинкан. От традиционного айкидо оно отличается тем, что всего один удар может привести к смерти противника. Когда-то давно, когда Андрей еще только-только получал свой первый дан, он вроде бы в шутку обучил ее и Алекса паре относительно безопасных приемов. И, может, поэтому миловидный чех смог противостоять насилию в той страшной тюрьме, куда завтра собирался съездить Исаев?

У Иры не было таких кинетических способностей читать людей, как у Андрея, но в этот момент она с оглушительной ясностью поняла: независимо от того, какие отношения будут у Андрея с Домбровским, Исаев будет искать его дочь и он найдет ее. В память о той, кого он не смог сберечь и спасти, он защитит эту. Кровавый след… Извечное, человеческое искупление ТОЙ вины. Вот почему Андрея когда-то взяла в Интерпол Мари-Энн. Вот почему его выбрал Домбровский.

Ира вздрогнула. Интуиция кричала ей, что очень скоро случится то, чего она боялась больше всего, и Андрей окажется перед выбором.

«Ты пока никого не убил? Но кто тогда останется умирать на твоих руках?»

И — что тогда? Что она выберет?

— Я люблю тебя, — Ира обняла его и прижалась к нему. На ее безымянном пальце заиграл синими бликами темный камень кольца. К черту всех — она его приняла. Она сказала Андрею: «Да», прекрасно отдавая себе отчет, ЧТО за этим стоит. Быть со своим мужчиной — до конца. В здравии и в болезни. В жизни и в смерти. А значит, независимо от того, что дальше произойдет, она никогда его не предаст и останется с ним.

Совпадающие части головоломки. Идеальные грани одной монеты. Две стороны души.

***

Потом Ира заснула. И ни она, ни Андрей не увидели, как мимо их дома хрупкой и длинной тенью прошла девушка, одетая в джинсы и худи. Лицо девушки закрывал капюшон. На минуту девчонка остановилась, задрала голову, посмотрела на окна их квартиры. На ее губах мелькнула улыбка. Сделав рукой легкий жест, словно желая им счастья, девушка отправилась к дому Исаева. На часах было семь утра. И теперь ей оставалось лишь ждать.

Это была прилетевшая из Лозанны в Москву Лиза Домбровская.

ГЛАВА 2

@ Утром следующего дня. Теплый Стан — ТЦ «Европейский» — Внуково.

Ровно в семь тридцать две Андрей вышел из квартиры Самойловой, дождался щелчка замка с другой стороны (Ира закрыла за ним дверь) и одновременно с этим уперся взглядом в убитый желтый велосипед, стоявший напротив лифта и метрах в пяти от Исаева. Велосипед производил впечатление дважды героя времен Куликовской битвы, выглядел так, что на нем можно было запросто собирать долги — все прослезятся и никто не откажет, и, тем не менее, был заботливо пристегнут тросом-велозамком к батарее центрального отопления.

«Ну класс», — Исаев быстро отыскал глазами незаметную для посторонних крохотную красную «пуговицу» на ручке руля. Андрею не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы опознать в «пуговице» беспроводную видеокамеру с объективом типа PIN-HOLE, которая осуществляла наблюдение в режиме реального времени. Что и подтверждалось тем, что руль двухколесного ветерана был четко повернут так, чтобы мини-камера охватывала обзором объектива периметр у лифта плюс дверь квартиры Самойловой.

«Значит, прибыли». — Андрей неторопливо направился к лифту. На ходу он на пару секунд сложил из пальцев опущенной вниз левой руки знак «Виктория» и слегка пошевелил указательным и средним, как ножками, делающими два коротких шажка.

«Я ухожу. Пост сдан. Объект в квартире один».

И почти сразу со стороны «черной» лестницы до Исаева донесся хорошо знакомый ему грудной женский голос:

— Машунь?

— А?

Женщины разговаривали естественно и небрежно, но достаточно громко — так, чтобы их услышал Андрей, находившийся на лестничной клетке.

— Ты что, не знаешь, какие сейчас мужчины? Один наш зам генерального чего стоит. — И та, которая «не-Машунь», сделала многозначительную паузу.

Исаев быстро нажал на кнопку вызова лифта, в душе молясь не услышать продолжение этого бесподобного диалога. В шахте зашуршали стальные тросы, как на грех, поднимая к нему коробку лифта не с ближайшего, а с первого этажа.

«Их работа?»

— Я тебе сейчас быстренько анекдот на эту тему расскажу, — подхватил голос «Машуни». Для Исаева это прозвучало как: «Подождите, Андрей Сергеич, мы же готовились». — Мама говорит сыну: «Давай, давай, сынок, женись. Сделай маму несчастной!»

Исаев, пытаясь сохранить каменное выражение лица, перевел глаза на потолок и поправил рюкзак на плече. До него донеслось дружное женское хихиканье. Казалось бы, что здесь такого? Обычный разговор двоих закадычных подружек, а может, соседок по подъезду, встретившихся на лестнице, чтобы покурить и обсудить вечно животрепещущую тему взаимоотношения полов. На самом же деле это был сигнал ему, что «не-Машуня», то есть Рената Аркешвили, жена Ладо, и пока незамужняя Маша Макарова, которые входили в группу Орка и пятый год возглавляли десятку лучших женщин-телохранителей Москвы, уже на месте. И что заодно с этим они нашли способ как поздравить его.

«Мы поняли, Андрей Сергеич. Пост принят. И с надвигающейся свадьбой вас…»

«Вернусь из Праги и обеих нашинкую в капусту, — мысленно пообещал Исаев и шагнул в коробку приехавшего лифта. — Юмористки, блин».

Вторая часть мероприятия под названием «Мы храним ваш покой, или В „Альфе“ могут не только хохотнуть, но и вполне прилично делают свою работу» ожидала Исаева при выходе из подъезда. Первое, что, распахнув тяжелую дверь, увидел Андрей: свежевымытый, такой блестящий, что его унесут вороны (если, конечно, поднимут) черный «Гелендваген» с затонированными стеклами задних дверей и сидевшего за рулем Ладо. При виде Исаева Орк посмотрел на него, как на не родного, рассеянно почесал свое сломанное ухо борца и отвернулся, являя другой части публики свой кривой нос. Следующее, что после этого бросилось Андрею в глаза: «другая публика», то есть встретившиеся ему вчера у подъезда бабульки, которые сейчас не столько замерли на лавочке, сколько вклеились в ее спинку и, не мигая от ужаса, не сводили глаз с Орка.

— Доброе утро, — стараясь не рассмеяться, вежливо поздоровался Андрей. Одна из старушек отмерла и громко сглотнула.

— Д-доброе… О хосподи, привидится же такое, — пожаловалась она, после чего перевела испуганный взгляд на Ладо, бочком слезла с лавки и юркнула в подъезд.

И, наконец, третью часть мизансцены представляли дворники-таджики, одетые в оранжевые жилеты, стоявшие у соседнего подъезда и бурно обсуждавшие что-то на своем родном языке. Причем, бешено жестикулируя, они таращились на Ладо с неподдельным ужасом, восхищением и чуть ли не влюбленно.

«Девять из десяти за шумовую завесу», — мысленно поздравил родимую фирму Исаев. Но, по правде говоря, это было десять из десяти, поскольку на фоне Орка две рослые женщины, которые сейчас остались на лестничной клетке охранять Иру, терялись в пространстве и по сравнению с Ладо вообще могли показаться миниатюрными статуэтками. Хотя Андрей сам имел счастье наблюдать, как Рената на раз укладывала на татами троих самбистов. А ее лучшая подруга Машуня, пришедшая в «Альфу» из Росгвардии в чине ефрейтора, как-то на спарринге чуть не сломала Исаеву пальцы.

«Но в принципе все мы в своем мировоззрении опираемся на шаблоны. Если профессиональный телохранитель, то обязательно неулыбчивый тип в костюме и темных очках. Если начальник оперативно-розыскной группы и по совместительству зам генерального, то серьезный чувак в погонах и с кобурой на бедре, — Андрей бросил взгляд на свои ноги: подвернутые джинсы, загорелые щиколотки и кроссовки с узкой полоской носков в тон обуви по новой удобной московской моде. — А если владелец охранного предприятия, то расплывшийся бывший мент с хитрым прищуром в глазах», — и перед мысленным взглядом Исаева возник интеллигентнейший дядя Саша, который имел привычку, если только не сидел перед монитором компьютера, носить на лбу очки-половинки и всей одежде на свете предпочитал рубашки с оксфордским воротником, уютный вязаный кардиган и слаксы, что делало его, генерал-полковника МВД (то же воинское звание, что у Домбровского) похожим на ведущего Метеопрогноза на НТВ или университетского профессора.

Стоя на крыльце подъезда, Андрей сложил ладони лодочкой, прикурил — и фыркнул, представив себе «радость» мужчин-коллег Самойловой, которые часа через два будут лицезреть Орка, подвезшего Иру к зданию ее офиса. «Правильно, моя женщина, не трогать», — Исаев спрыгнул с крыльца, обогнул подъезд и толкнул встроенную в штакетник калитку. Он шагал к своему дому, гоняя в голове мысль о том, что спокойное чувство собственника у мужчин — это очень и очень неплохо.

От веселья до осознания того факта, что женщина, которая любила его, не хочет его слушать, слышать и понимать, его отделял всего один телефонный звонок. До почти шокового состояния, которое Андрею редко когда доводилось испытывать — пятнадцать минут. Но самый страшный выброс адреналина за этот день случится с Исаевым всего через два часа. Это будет бешеная игра на опережение и схватка со временем, когда ему придется буквально зубами выгрызать минуты, чтобы не подставить лучшего друга.

И завертелись шестеренки судьбы.

От мыслей об Ире Андрей плавно перешел к воспоминаниям о встрече с Терентьевой в Лондоне. Та встреча закончилась тем, что Андрей попросил Наташу позвонить ему, если ей не понравится хоть что-то в поведении ее поклонника. Пройдя сквер, Исаев пропустил вперед молодую пару, достал телефон и набрал Наташе. Разница во времени Лондон-Москва составляет всего два часа. И исходя из графика дня его бывшей, который Андрей еще не забыл, Терентьева должна была сейчас находиться дома и собираться в «Тео Феннел». Два гудка, соединение, и Наташа подняла трубку.

— Привет, — ее голос звучал несколько странно. У Исаева вообще создалось впечатление, что она поздоровалась с ним на сплошном выдохе без единого вдоха.

— Привет. Я не вовремя? — не понял он.

— Ну, так. — Пауза. — Я глаза крашу.

И Андрей моментально представил, как она стоит перед зеркалом с распахнутыми глазами, щеточкой туши в руке и разомкнутыми губами. Необъяснимая привычка большинства женщин красить ресницы, открыв при этом рот.

Хотя… И он мысленно улыбнулся: «У Иры такой привычки никогда не было».

— Ты говорить-то можешь? — усмехнулся Андрей.

— Могу.

В этот момент он все-таки уловил в ее интонациях легкое напряжение, словно Наташа дала себе установку держаться с ним в четко очерченных ею же границах. Не сказать ему лишнего слова. Ограничиться в разговоре с ним только парой общих, самых простых и банальнейших фраз. Искусственно раскалить ситуацию, чтобы выставить его на эмоции, а затем обжечь холодом.

Так бывает, когда человек обижен на вас, но старается этого не показывать.

Исаев пролистал в своей голове книжку записей, и перед ним всплыла иллюстрация их последней встречи. То, как растерялась и побледнела Наташа, когда он был вынужден ей сказать, что скоро женится. Как потом она бесшабашно тряхнула головой и выпалила ему беззащитно и гордо: «Андрей, а я рада, что у нас с тобой ТАК все закончилось!» И то, как она, то ли находясь на грани истерики, то ли в отместку ему заявила, что у нее самой отношения с другим мужчиной.

Но Исаев помнил и другое: то, как она, уходя, улыбнулась ему. Долгий взгляд, теплые карие глаза и улыбка на миллион. Искренняя, хотя и безответная женская любовь. Его прощание и ее прощение. По своей природе Наташа была отзывчивой, но вспыльчивой и впечатлительной — из той категории женщин, которые сами растравливают свои раны, а затем зачем-то еще и суют в них раскаленную кочергу. И после их разговора Терентьева, оставшись одна, видимо, принялась раз за разом пропускать через себя детали их встречи, весь их роман, оценивать свое поведение и то, как держался с ней Андрей, сравнивать его отношения с ней и его отношение к другой женщине. В итоге, разозлилась на себя, затем — на него, тут ей еще добавила ревность к сопернице, и к ночи Наташка уже основательно себя накрутила. А утром, встав, что называется, не с той ноги, она решила ему показать… что? Ну, что она не такая. А какая? Ну, другая. Короче, не такая, как он считает и какой он видел ее.

Но слишком хорошо ее знал Андрей, чтобы поддаться сейчас на ее дурацкие провокации. И так понятно, что морально влепив ему между глаз, Терентьева уже завтра пожалеет об этом и сделает все, чтобы сохранить с ним нормальные отношения.

И Исаев миролюбивейшим тоном продолжил:

— Как у тебя дела?

— Все окей. — И новая пауза.

— Понятно. А как в личном плане?

Его никак не отпускала история с этим ее странным поклонником. Андрей понять не мог, почему его экс делает такой секрет из его имени? И это при то, что Наташка была всегда максимально открыта с ним. Впрочем, Исаев тоже пока не забыл номер, с которого ей звонил этот тип. Но не набирать же ему, чтобы спросить: «Разрешите поинтересоваться, как вас зовут и что у вас с моей бывшей?»

Зато Терентьева в эту секунду отрезала:

— А в личной жизни у меня еще лучше. Ой, черт… — и, судя по ее вдоху, она, выронив тушь, теперь наклонялась, чтобы ее поднять.

Исаев прислушался к неразборчивым шорохам и Наташиному брюзжанию: «Что ж за день-то такой сегодня, а?» и предложил:

— Слушай, если я не вовремя, давай я тебе попозже перезвоню?

— Не надо. Я же сказала, что я могу говорить!

Она все-таки выплеснула на него свое раздражение.

— Хорошо, я тебя сейчас отпущу, — Андрей глубоко вздохнул. Утро было слишком хорошим и солнечным, чтобы ссориться со своей бывшей или завязнуть с ней в придуманном ею конфликте. — Только не нервничай и ответь мне всего на два вопроса: что на самом деле у тебя с твоим поклонником и почему ты отказалась назвать мне его имя? Он что у тебя, Волан-де-Морт? — произнеся это, Андрей пытался снять напряжение юмором, но вместо этого к нему самому пришло стойкое чувство, что вот теперь он точно полез своей экс прямиком в душу.

— Ха-ха, ужасно смешно. А как у тебя с твоей Ирой? — Терентьева ощутимо повысила голос, и Андрей закусил губу:

— Спасибо, у нас все нормально.

— Вот и у НАС все нормально. И кстати, не волнуйся: мне МОЙ вчера эсэмэску прислал. Написал, что едет в командировку, что скучает по мне и спросил, что мне привезти. — Наташа говорила отрывисто, резко. Потом вроде опомнилась: — Правда, он не сказал, куда он едет. Но и я, в общем, его не спрашивала.

— Своеобразно. — Исаев прищурился, рассматривая желтый сигнал светофора, к которому он как раз подходил.

— Ну уж как есть! — Еще одна пауза, на этот раз долгая. А потом Наташка насторожилась: — Андрей, у тебя что-то не так? Ты во что-то влип?

— Нет. — У светофора загорелся красный «глаз».

— И все же? — Вот теперь уже она настаивала на ответе.

— Наташ, пока все хорошо. — Голос Исаева звучал ровно. Но вместо того, чтобы успокоить ее, это произвело на Терентьеву обратный эффект. Едва она услышала от Андрея, что у него всё хорошо, как в голову ей соскользнула мысль, полночи не дававшая ей покоя.

— Наташ, ау? — окликнул ее Исаев.

Но она уже просто его не слышала.

«У меня все хорошо» — вот его типичный ответ на любой мой вопрос. И так каждый раз, когда я расспрашивала его о работе, делах, о том, что у него на душе… Исаев, я же чувствую тебя! А ты… ты, видимо, только со своей будущей женой соловьем разливаешься?!» И ревность острая, едкая, очень болезненная настолько взвинтила градус, что Терентьева, уже не сдерживаясь, зашвырнула кисточку в тюбик с тушью.

— Знаешь что? — выпалила она. — Перестань меня опекать. И прекрати мне звонить. И не смей приходить ко мне в «Тео». И не лезь в мою личную жизнь.

— Наташ…

— Или мне напомнить тебе, что это ты меня бросил?!

— Наташ, остановись.

Но в этот момент она уже не разбирала ни своих, ни чужих.

— Да катись ты к черту, Андрей! Женись на ней. Хочешь, рожай с ней детей. Люби ее и будь счастлив… Если сможешь, конечно!

И она бросила трубку.

В этот момент светофор переключился на зеленый сигнал. Шагнув на пешеходную зебру, Андрей еще секунды две послушал злые короткие гудки, после чего пожал плечами и убрал телефон в карман:

«Вернусь из Праги и пробью номер этого типа по своим каналам. А насчет тебя, моя дорогая, мы поступим так: сначала ты успокаиваешься, а потом мы с тобой разговариваем».

Андрей не знал, что в эту секунду Наташа стояла у зеркала и, запрокинув голову, глотала жгучие слезы. Он не знал, что она, сжав кулаки, шептала: «Черт, черт… Ненавижу!» Зато он знал другую, более важную вещь: этот тип, появившийся в жизни Терентьевой, почему-то весьма его напрягает. И с помощью Наташи или без нее, но с этим он разберется…

Чтобы дойти до своего дома Исаеву оставалось примерно десять минут.

Тем временем Ира, которая пока находилась в своей квартире, опустилась за кухонный стол. Сдвинув в сторону тарелку с бутербродами, которые не доел Андрей, и ограничившись долькой яблока («На четыре года старше его — надо быть слишком самодовольной, чтобы не следить за фигурой»), Самойлова положила перед собой снимок Лизы, который до этого увеличила и пропустила через домашний принтер. В ее голове крутилась мысль, не дававшая ей покоя со вчерашнего дня: что не так с лицом этой девочки?

И хотя Андрей никогда не перекидывал на ее плечи свои проблемы, точно не собирался брать ее напарником в свои розыскные дела и никогда не просил ее ему помогать, Самойлова понимала: как любой нормальный человек, Андрей на эту помощь все-таки надеется.

Ее глаза остановились на фотографии. Затем взгляд Ирины медленно обвел овал лица Лизы. Неестественность идеальной сбалансированности ее черт — то, вчера не понравилось ей — сегодня казалась Самойловой еще более фальшивым, ненатуральным и деланным.

«Деланным?!» Коротая пауза, и у Иры возникло чувство, что внутри ее будто опустошили. Следом в центре образовавшегося вакуума появилась горячая точка, и по телу хлынуло тепло. Предвкушение разгадки, покалывание в подушечках пальцев — так работает интуиция. «Деланным — вот оно!» Самойлова откинулась на спинку стула, задаваясь вопросом, почему из всех прилагательных на свете она выбрала это слово? И в темном, похожем на картотеку, помещении ее памяти возникли неясная тень, звуки шагов и, наконец, очертания приближающегося к ней ответа. Ответ кривлялся, он пока еще глумливо хихикал над ней, но его лицо уже было серьезным.

Внезапный звонок мобильного произвел эффект брошенной под ноги сковороды. Вздрогнув, Ира перевела взгляд на определитель и буквально увидела, как ответ, издевательски хмыкнув, показал ей средний палец и юркнул в щель между тихим миром мыслей и шумным миром действительности. Где и растворился.

Вздохнув, Самойлова подняла трубку:

— Доброе утро, Ладо.

— Доброе утро, Ирина. — Если Орк и услышал разочарование в ее голосе, то он этого не показал. — Прошу прощения, вы сегодня на работу поедете?

— Что? Ах да, сейчас спущусь вниз, — спохватилась она.

— Отлично, я вас жду, — Ладо дал отбой. Гнать по пробках он никогда не любил: в его работе и без того хватало стрессов и напряжения.

Все еще сжимая в руке телефон Самойлова перевела взгляд на снимок Лизы и непроизвольно поморщилась. Кто бы знал, как невовремя иногда бывают звонки от, в общем-то, добрых людей, которые к тому же преданы своему делу. Она ведь чувствовала, что была близко к разгадке, очень.

«Ладно, но игра еще не закончена», — Ира поднялась и убрала снимок в сумку. Ей оставалось обуться и закрыть за собой дверь квартиры.

Между тем Исаев уже подходил к своему дому.

Бросив взгляд на столпотворение машин во дворе («Кто-то в кого-то въехал?»), Андрей, не вдаваясь в подробности чужих проблем, придержал дверь для невысокого полного парня лет девятнадцати-двадцати, может быть, чуть постарше. Молодой человек как раз выходил из подъезда с кипой газет, которые он прижимал к груди одной рукой, толкая другой впереди себя сумку на колесиках. Кивком ответив на признательный взгляд парня, Исаев переступил порог и наткнулся на колючие глаза консьержки, сидевшей, как сыч, в своем «домике».

— Доброе утро, Елена Михайловна, — усмехнулся Андрей.

— Доброе утро, Андрюша, — и женщина, расслабившись, уткнулась в экран телевизора.

Задержавшись у почтовых ящиков, Исаев, погремев ключами, открыл дверцу своего бокса, выгреб порядком надоевшие ему рекламные проспекты, листовки и очередной привет от Мосэнерго в виде квитанции на оплату. Свалив всю промо-продукцию в стоявшую рядом коробку, Андрей пошарил в глубине почтового ящика. Ему все казалось, что там есть что-то еще. В этот момент его пальцы нащупали нечто узкое, плоское, плотное. «А это еще что?» — Андрей потянул «это» из ящика, и на свет появился конверт, который можно купить в любом отделении Почты России. Но этот конверт был лишен какой-либо маркировки. «Ну и кто же нам пишет?» — Исаев повернул «посылку» к себе лицевой стороной и впервые за это утро пропустил вдох.

На конверте стоял его адрес: «Ул. Варги, дом Х, стр. Х, кв. 40». Но дело даже не в том, что его адрес был указан с абсолютнейшей точностью, а в том, что написан он был прекрасно знакомым Исаеву почерком. Тем самым. Каллиграфическим. С характерной для НЕЕ, если судить по ЕЕ дневнику, завитушкой под буквой «у».

«Ну здравствуй, Лиза», — и в голове Андрея подвисли все мысли разом. Исаев уставился на серый кафель подъезда. Разум твердил, что так не бывает, что — ТАК! — быть не может. Следом ему в голову пришло уж совсем идиотское: «А может, конверт надписывала не Лиза?» Но интуиция говорила: «Не смей отрицать очевидное». И вслед за растерянностью к Исаеву пришло нереальное чувство злости.

Подобные «подарки» судьбы Андрей ненавидел и никогда не ценил: за них потом приходилось чересчур щедро расплачиваться. Хотя, если вдуматься, он со вчерашнего дня подозревал, что Лиза может что-нибудь выкинуть. Например, взять и связаться с отцом, чтобы сказать тому: «Я жива». Или что эта милейшая барышня, будучи в курсе того, что Алекс в СИЗО, могла попросить своего батюшку выпустить бро. Но Исаеву и в голову не пришло, что дочь Домбровского может иметь доступ к личным делам бывших сотрудников папеньки, раздобыть там его адрес и сделать вот такой, абсолютно не прогнозируемый ход.

«Ну так что, — и Андрей неприятно сощурился, — позвонить сейчас лопухнувшемуся Домбровскому и задать ему один вопрос, ответ на который я бы очень хотел получить? Хотя… а ну-ка, стоп. Подождите-ка». И вместе с конвертом, который он теперь держал за угол — так, чтобы больше не пачкать его отпечатками собственных пальцев, Исаев направился к консьержке.

Это была темноволосая пожилая женщина с цепкими глазами, проживавшая в их доме столько, сколько Андрей себя помнил, всё видевшая и всё про всех знавшая. Одним словом, из категории тех людей, мимо которых не то что мышь — таракан не проскочит.

— Елена Михайловна, — Исаев дождался, когда пенсионерка обернется к нему, — скажите, меня за время моего отсутствия никто не искал?

— Нет, Андрюша, никто, — женщина говорила спокойно, уверенно, честно.

— Ага. А к моему почтовому ящику за это время никто из посторонних не подходил?

О том, поднимался ли чужак к нему на этаж, Исаев ее не спрашивал. Там, на лестничной клетке у него была камера наблюдения, установленная по согласованию с полицией. И по идее, аналогичную можно было прикрутить и тут, но по здравому размышлению Андрей отказался от этого. Просто те, кто увидят в зоне ящиков «красный глаз», обязательно зададутся вопросом, и зачем жильцу из квартиры «40» нужно сразу две камеры? И по дому пойдут гулять ненужные слухи и сплетни. А лишний треп не доведет до добра. Так что Исаев поступил проще: он регулярно приплачивал консьержке за наблюдение и информацию.

— Никто, Андрюш. Чужих я бы не пропустила. Но вчера и сегодня почту приносил Ваня. — И видимо, поймав что-то такое в глазах Исаева, женщина слегка напряглась: — Ваня — это наш почтальон, — пояснила она. — А что, что-то не так?

— Пока не знаю, — изобразив улыбку, Андрей развернулся и отправился к лифтам…

Они шли к разгадке тайны разными дорогами.

Исаев по-прежнему держал конверт за угол и поднимался на лифте на свой этаж. Самойлова, сидя на заднем сидении машины Ладо, кусала губы и глядела в окно. Мимо нее пронеслись щиты с рекламой женских журналов: «Cosmopolitan», «Vogue», «L’Officiel». Вспомнив о том, что перед прибытием в офис надо бы все-таки навести заключительный глянец, Самойлова нехотя потянулась за сумкой…

Между тем Исаев уже стоял на своем этаже.

Быстро осмотрев дверь квартиры на предмет возможного вскрытия, Андрей снял жилище с сигнализации и шагнул из прихожей в комнату, которую использовал под офис. Осторожно пристроив конверт на стеклянную поверхность стола, он скинул куртку и включил ноутбук. На то, чтобы в режиме прокрутки проглядеть запись с камеры, ему понадобились четыре минуты. Убедившись, что за время его отсутствия периметр у двери квартиры был чист и пуст, Исаев выдвинул ящик стола, вытащил нож для разрезания бумаг и провел лезвием вдоль линии верхнего сгиба конверта. Набрав в легкие воздух (его личная паранойя с учетом того, что однажды ему уже приходилось сталкиваться с отравляющими веществами, присланными ему в «подарок»), Андрей поддел ножом образовавшуюся щель и заглянул в проем. Затем глухо вдохнул и перевернул конверт.

И на стол выпал сложенный вдвое лист бумаги — единственное, что в нем хранилось. Исаев подцепил острием ножа угол листка и раскрыл его. Продолжая удерживать острием верхнюю часть, он вытащил из ящика степлер и пристроил его на нижнюю часть бумаги. Теперь лист был полностью распрямлен. Первое, что бросилось Андрею в глаза — отпечаток пальца, сделанный синими чернилами вверху листка. Четкое, почти фотографическое отображение практически всех папиллярных линий — привет тем, кто захочет убедиться, что послание написано Лизой. Далее, под отпечатком пальца шли восемь арабских цифр: 15.10.11.13, заканчивающихся знаком «решетка», а следом — несколько абзацев письма. Но в нем Лиза обращалась не к Андрею, а к другому, более важному для нее человеку:

«Здравствуй, папа. Постарайся не волноваться и на всякий случай запомни цифры, которые я указала вверху. Я жива и здорова. Это письмо я пишу тебе сегодня утром. Но когда ты прочитаешь его, я уже улечу из Москвы. Пожалуйста, пока меня не ищи. Поверь, у меня есть причины, чтобы сейчас прятаться. Но я обещаю, что обязательно позвоню тебе, как только смогу. Ты же, пожалуйста, в свою очередь обещай мне беречь себя и не доверяй никому из своего настоящего окружения. У меня есть все основания считать, что рядом с тобой находится или скоро появится человек, который убил маму.

Мне неимоверно сложно писать тебе это письмо. Постоянно приходится выбирать, о чем рассказать, а о чем умолчать. Но, поверь, я бы все отдала, чтобы сейчас вернуться к тебе, спрятаться за тобой или просто побыть с тобой рядом. Но я также знаю, что если я это сделаю, то это никого не спасет и будут новые жертвы. Поэтому с этой проблемой — если, это, конечно, можно так называть! — я разберусь сама.

Я обещаю тебе: я сделаю все, чтобы однажды вернуться домой. А ты взамен дай мне слово, что ты будешь беречь себя, слышишь?! Твоя безопасность — это мой самый надежный тыл. Когда-нибудь я расскажу тебе, что случилось со мной и почему я тогда сделала такой выбор. Но я знаю, что, узнав правду, ты поймешь меня и простишь, ведь на моем месте ты поступил бы так же. А я — твоя дочь, я — твоя кровь. И это — самое главное, папа.

И еще… Пап, пожалуйста, у меня будет к тебе еще одна просьба. Тот, кого ты всегда ненавидел… ты еще называл его «мальчишкой с театральными идефиксами» … Ты же догадываешься, о ком пойдет речь? Так вот, пожалуйста, не нагнетай лишнего и помоги «этому мальчишке» выйти оттуда, где он сейчас находится.

Детали, как я понимаю, есть у того человека, который будет вынужден показать тебе это письмо. И поверь мне. пожалуйста, этот «мальчишка» давно не имеет к Лизе Домбровской ни малейшего отношения. Между им и мной больше нет ни ненависти, ни общего будущего. Он здесь вообще ни при чем.

Я очень люблю тебя, папа. Пожалуйста, береги себя.

Твоя Лиза».

Если Исаев, увидев конверт, решил, что он испытал шок, то он жестоко ошибся. Настоящий, подлинный шок — тот, когда люди даже не пытаются сражаться с собственным потрясением — пришел к нему, когда он прочитал письмо Лизы. Послание, в котором дочь Домбровского, не сказав лишнего, дала ясно понять отцу, что он в опасности, что Алекса надо выводить из игры и что Андрей, возможно, единственный человек, которому она сегодня доверилась. Забывшись, Исаев на секунду даже прикрыл глаза и потер переносицу. И в его голову соскользнул целый ворох вопросов:

«Получается, что Лиза знает меня? Но откуда, когда мы встречались? И почему я не могу ее вспомнить? Или в момент нашей встречи — а эта встреча стопроцентно была — эта девушка создала иллюзию, что была кем-то другим? И где, ГДЕ, мать его так, то потерянное звено, из-за которого я никак не могу вспомнить, где Я видел ее?»

После очередной встряски вопросами, ответов на которые не было, Андрей более-менее пришел в себя. Машинально нащупав позади себя кресло, он придвинул его и сел. Здесь его взгляд переместился на цифры:

«15.10.11.13#… И хотя, Максим Валентинович, они предназначены вам, вы уж извините меня, если я над ними тоже подумаю… Итак, что мы имеем, шифр, ключ или, прости меня Господи, код нейтрализации где-то заложенной бомбы?.. Да нет, какая бомба, это полные бред и чушь. Это же не киношка! И дочь Домбровского не ребенок, чтобы играть в подобные игры. А судя по тому, как написаны ее письмо и дневник, эта девушка умеет четко и ясно доносить свои мысли, причем, до определенного ею круга людей. И она наверняка в курсе того, что у ее отца, как, впрочем, и у меня, нет квалификации подрывника, нужной для деактивации взрывного устройства… Тогда получается, что цифры — это послание? Окей, предположим… И что же за ними стоит?»

Андрей внимательно присмотрелся к строке: 15.10.11.13#. Секунда, другая…

15.10.11.13…

15.10.11…

Он вычленял. Он видел то, что не видят другие.

15.10…

«15.10?! Пять баллов, Лиза! А у меня IQ, конечно, хорош, но мог бы быть и трехзначным». И хотя с учетом сложившейся ситуации смешного было мало, Андрей все-таки фыркнул. Женская логика порой преподносит мужчинам сюрпризы, но настоящий женский ум (если он есть, конечно) на порядок превосходит средний мужской. И в общем, не надо было быть сверхчеловеком с уникальнейшими способностями, чтобы вспомнить о том, что означает первая пара чисел. 15.10. — дата и месяц рождения Алекса. А вот насчет второй пары цифр и знака «решетка» в конце… И тут можно было начинать пытать свою память, и так взбаламученную шокотерапией от Лизы, но Исаев этого делать не стал. В этот момент он выводил другое логическое построение.

«Предположим, послание — это код (назовем его так для ясности). Код, отправленный Лизой, начинается с даты и месяца рождения Алекса. Что это, совпадение? Ошибка Лизы? Случайная комбинация? Я думаю, нет. Больше того, выдвигаю предположение, что код Лиза адресовала Алексу, а не отцу. Это спорная версия? Да. Но кто, скажите на милость, пойдет на заведомый риск и «на всякий случай» пошлет код, который содержит дату и месяц рождения человека, которого ты типа «забыла», не кому-нибудь, а генерал-полковнику МВД? Хорошо, предположим, что Домбровский слопает эту ложь. К тому же Ресль у него не в чести, и Макс Валентинович не обязан помнить, когда у Алекса день рождения. Но тут возникает одно весомое «но». Письмо с кодом Лиза отправила мне. И она понимала, что я это письмо прочитаю. И если предположить, что ей известно, что я и Алекс тесно общаемся, раз у меня есть «все детали» относительно его отсидки в СИЗО, то она не могла не знать, что я обращу внимание на код и у меня в голове всплывет ассоциация с датой 15.10. И что с этой информацией я, естественно, пойду к Алексу… А вообще, что-то не верю я в это ее «у нас с Алексом больше нет отношений». Но распинание бро на столбе поиска истины мы пока оставим до Праги, а сейчас вернется к насущным делам.

А насущные дела заключаются в том, что код должен что-то открыть. Вопрос: что? Отталкиваемся от того, что в современном мире (а Лиза у нас не в Средневековье живет) кодовые замки, коды-пароли или же коды доступа чаще всего используются для открытия мобильных устройств или банковских приложений. Но в этих кодах не используется знак «решетка» и на сенсорной клавиатуре подобных устройств такого значка нет. Но знак «#» часто встречается в кодах электронных замков. Например, «#» есть на клавиатуре устройства охранной сигнализации, которой пользуюсь я. А значит, будем исходить из того, что код открывает не мобильное устройство, не банковское приложение, а что-то механическое. Это может быть дверь, ведущая в дом, в офисное помещение или банковское хранилище, не знаю точно, тут вариантов много… Но это мы пока отложим в дальний карман головы и вернемся к сути.

А суть состоит в том, что конверт с письмом Лиза отправила на мой адрес. Это раз. На конверте нет погашенных марок, и послание Лизы через почту не проходило. Это два. Три: Елена Михайловна, то есть консьержка, сказала, что бросить в мой ящик конверт мог почтальон. Ваня, так, кажется, его зовут?.. Так вот, Ваня мог получить послание Лизы только одним из трех способов. Во-первых, конверт ему в сумку могла тайком пристроить Лиза или выбранный ею для этого человек. Но судя по тому, что заметил я, Ваня сумку из вида не выпускал. Во-вторых, Ваня мог получить конверт из рук Лизы или из рук ее «посланника». Но у дочери Домбровского, если судить по ее дневнику, есть черты характера, свойственные Алексу. Это — недоверчивость, это — закрытость и это — авантюрная жилка. А значит, Лиза не стала бы доверять доставку письма случаю. Ей было проще самой передать конверт Ване. А раз так, то Ваня видел ее!»

Андрей бросил взгляд на часы. Почтальон, если исходить из груженой тележки и охапки газет, которую он держал в руках, за истекшие семь минут не мог далеко уйти. И можно было, конечно, хватать куртку, конверт и бежать за ним, но Исаев вытащил из колоды другого туза. Андрей набрал консьержке. Та сняла трубку быстро:

— Да, Андрюша? Что ты хоте…

— Елена Михайловна, извините, что перебиваю. У вас телефон Вани есть?

— Да, конечно, — Исаев не видел, но в этот момент женщина даже кивнула. — Когда он начал почту нам приносить, я сразу у него номер взяла.

«Молодец».

— Чудесно. Тогда можете ему позвонить и мягко, но только именно мягко попросить его подняться ко мне?

— Да, сейчас сделаю. А что?.. — И в интонациях женщины ясно зазвучал вопрос: «А зачем он тебе?»

— Тогда если вас не затруднит, — и Андрей нажал на «отбой»…

Они приближалась к разгадке тайны внешности Лизы. Но если Андрей сейчас стоял у стола и, задумчиво поглядывая на письмо Лизы, поглаживал губы костяшками пальцев, то Ира покосилась на Орка. Но тот был занят: следил за дорогой. «Отлично!» Самойлова достала из сумки пудреницу, консилер для губ — обычное бьюти-средство, которое делает кожу почти идеальной перед нанесением помады — и замерла, уставившись на него…

Между тем в квартиру Андрея уже звонили. Бросив взгляд на монитор ноутбука, где трансляция с камеры показывала, что под дверью стоит почтальон, Исаев прихватил снимок Лизы, конверт и шагнул в прихожую, не забыв плотно прикрыть за собой дверь, которая вела в комнату. Открыв входную, Андрей впервые присмотрелся к стоявшему перед ним юноше. Средний рост; очень полный. Собранные в хвостик редкие, но чистые волосы, простоватое, но аккуратно выбритое лицо, недорогие, но опрятные брюки, ветровка и обувь. В целом Ваня производил впечатление человека, может, и не очень удачливого по жизни, но чистенького, славного и обстоятельного.

— Привет. Иван? — С ходу взяв уважительно-доброжелательный тон, Исаев пошире распахнул перед ним дверь: — Я Андрей. Проходи.

Но переступать порог Ваня не торопился. Для начала он оглядел Исаева, затем сложил пухлые руки на животе и кивнул:

— Здравствуйте. Мне тут сказали, что у вас с доставкой почты проблемы? — в голосе Вани наблюдался оттенок легкой насмешки.

Своеобразно, конечно, но Исаеву всегда нравился подобный подход к делу. Разговаривая с ним, Ваня смотрел ему прямо в лицо, не краснел, не тушевался, не дергался и держался с тем спокойным и слегка ироничным достоинством, из которого можно было заключить, что это надо еще постараться, чтобы довести Ваню до ручки. Из общего впечатления выбивались только кольца на толстеньких пальцах Вани. Стальные широкие обручи на большом, указательном и мизинце его правой руки, и такие же кольца на левой кисти. Подобные украшения еще называют мужественными и брутальными.

«Интересно, а Ваня у нас случаем не романтик?» — подумал Андрей.

— С почтой нет никаких проблем, но есть пара вопросов к тебе, — невольно улыбнулся Исаев. — Но прежде, чем их обсуждать, я бы все-таки предпочел, чтобы ты вошел.

Взгляд Вани на секунду приклеился к конверту в руке Андрея, и Ваня вздохнул:

— Ладно. — Переступив порог, он снова с достоинством сложил ручки на животе: — Ну, я вас слушаю.

— Давай в кухню пройдем?

Нет, ну в самом-то деле, не в прихожей ведь разговаривать? Но Ваня в ответ отрицательно покачал головой:

— Мне не хочется ботинки снимать.

«Ах ты Господи…»

— Вань, так и у меня не Версаль.

— Н-да? — Почтальон изогнул бровь, недоверчиво разглядывая периметр его двухкомнатных «хором». — Ну хорошо, пойдемте.

Андрей развернулся и отправился в кухню. Ваня потопал за ним. Заведя парня в свой «камбуз», Исаев кивнул на диван у окна:

— Присаживайся. Чай или кофе хочешь?

— Нет, спасибо. Скажите, а я правильно понимаю, что раз вы мне чай предлагаете, то разговор у нас с вами будет долгим? — усевшись, прищурился Ваня, и Исаев прямо-таки разглядел в нем родную душу.

— Вань, честно? Не знаю, — придвигая к себе табурет, признался Андрей. — Но сегодня я получил одно важное для меня письмо. И я бы очень хотел узнать, как оно попало в мой ящик.

— Вы сядьте, — наблюдая за его маневрами с табуреткой, обстоятельно посоветовал Ваня. — Ну, конверт бросил в ваш ящик, конечно, я. А его мне дала одна девушка. Вас, видимо, интересует, как она выглядит? — снисходительно предположил Ваня, и Исаев кивнул, уже не сводя с него глаз. — Ну, в общем, одета она в джинсы и серую кофту худи. Волосы темные…

«С чего бы это?»

— Глаза зеленоватые…

«А вот здесь в точку».

— Ростом она с меня…

«Метр шестьдесят семь — шестьдесят восемь».

— Сколько весит — не знаю, но, по-моему, она раза в полтора легче вас. Она худенькая, но такая… — и Ваня, чуть смутившись, сделал в воздухе руками движение, напоминающее контуры песочных часов.

«Приблизительно сорок шесть килограммов. Телосложение хрупкое. Женственная фигура».

— Ну и выглядит она лет на пять моложе вас. Но вообще-то она у ВАС, конечно, с большим чувством юмора.

«Обана».

И Андрей, который только-только устроился на табуретке, медленно выпрямился.

— Вань, — помедлив, осторожно начал он, — а почему «у меня»?

— Ну, если она рассказала мне, как вы выглядите, знает ваш адрес и даже сказала мне, что вы будете меня искать и о ней расспрашивать, то какие еще выводы здесь можно сделать? — усмехнулся Ваня. — Только такие, что она хорошо знает вас. И что вы, как минимум, с ней знакомы. Вот поэтому и «у вас».

«Еще лучше».

— Вань, — Андрей слегка откашлялся, прочищая горло, — скажи, пожалуйста, а эта девушка случайно не сказала тебе, как ее зовут?

— Сказала. Лиза. Подошла и представилась: «Привет, я Лиза». Совсем, как вы у двери.

«Ну, теперь совсем хорошо», — и Исаев поймал себя на том, что ему сейчас очень хочется потерять сознание и минут пять отдохнуть, спокойно полежав в обмороке. А вообще поведение Лизы (если, конечно, к Ване подходила она) становилось все интереснее и интереснее.

— Так, Иван, давай разбираться, — Андрей вместе с табуреткой передвинулся так, чтобы полностью видеть его лицо. — Во-первых, я бы очень хотел узнать, куда пошла эта Лиза, после того, как ты взял у нее конверт?

— Без понятия. Она просто сказала мне: «Спасибо» и… ну, ушла. А что, ее не Лизой зовут? — и Ваня с интересом уставился на него.

— Сейчас отвечу, погоди. А ты случайно ей вслед не смотрел? — интуитивно «прощупал» его Исаев.

— Ну так, — и Ваня впервые с начала их разговора отвел глаза в сторону.

— Вань, да ладно тебе, — сообразив, что случилось, «утешил» его Андрей. — Ну посмотрел и посмотрел…

«Похоже, я знаю, что там произошло. Ваня при всех активах своего характера вниманием барышень не избалован. А тут девица — женственная, хрупкая (судя по данному им описанию) сама подходит к нему, первой с ним заговаривает, смеется и шутит (раз Ваня с таким задором упоминал ее чувство юмора), и мальчишка растаял. После этого наша Лиза — не-Лиза рассказывает ему интригующую историю с детективным сюжетом: „Жилец из квартиры „40“, вот, на конверте его адрес стоит, будет искать тебя и расспрашивать обо мне, но ты мне помоги“, и Ваня поплыл. А дальше хитроумная девица всучивает ему конверт и уходит. Ну и естественно, что Ваня обернулся ей вслед плюс хорошо запомнил ее и, гордясь своим маленьким приключением, снисходительно описал мне ее внешность. Но это пока абсолютно голая версия, которую нужно еще доказать. А пока продолжаем раскручивать Ваню».

— Иван, да перестань ты смущаться. Что ты ей вслед поглядел, это твое личное дело. Ты мне лучше вот что скажи: что было, когда она от тебя отошла? Ее что, кто-то ждал, или она села в машину, или что?

— Слушайте, а вам все это зачем? — не моргая, уставился на Исаева Ваня — и следом, уже подозрительно: — Вы что, из полиции? Эта девушка что-нибудь натворила?

И за это Андрей в пояс мысленно поклонился Домбровскому: «Ну, спасибо вам, Макс Валентинович, за подобные развлечения. И как прикажете мне выкручиваться? Ваня далеко не дурак, да и я вам не Господь Бог».

— Не из полиции. Хуже, Вань, — доверительно начал Андрей. А вот дальше был экспромт чистой воды: — Понимаешь, какая история вышла? — Изображая муки, предшествующие раскаянию и откровению, Андрей смущенно почесал нос. — Просто в свое время я познакомился с одной девушкой. Хорошей, красивой. Умной. Мы общались. Я с ней дружил. Я…

«Самойлова, умоляю, не убивай!»

— … я за ней даже ухаживал. И эту девушку звали Лизой…

«Так, Ваня вроде бы начинает понемногу оттаивать».

— Но мы поссорились. Откровенно говоря, глупо все вышло, — Андрей, придавая трагизм ситуации, картинно потер виски. — Ну, а когда я остыл и попытался с ней помириться, она не дождалась меня и уехала…

«Куда бы мне отправить ее, чтобы Ваня не вспомнил про адресный стол России?»

— … на Украину. Так мне, по крайней мере, сказали. И после этого Лиза на мои звонки не отвечает и общаться со мной не хочет. А сегодня ко мне вдруг приходит письмо от нее. А это — мой единственный шанс вернуть ее, понимаешь? И я все пытаюсь сообразить, это она к тебе подходила? Или она прислала кого-то с этим письмом…

«И дурит всем нам головы!» — мог бы добавить Андрей. Но не стал.

Нет, ну реально, не говорить же Ване, что ты ищешь женщину, на которую вот-вот объявит охоту Интерпол, если судить по напористой активности грека?

— Ах, вот в чем дело, — выдохнул Ваня, с удовольствием дослушав романтичную сказку Исаева до конца (сказку, за которую Ира с присущим ей изяществом намылила бы Андрею холку). — Ну, теперь ясно. А то я все понять не могу, почему эта девушка вроде бы хорошо знает вас, раз в точности мне вас описала. А вы так ведете себя, словно вспомнить ее не можете. Ну, глядите, — и Ваня деловито хлопнул себя ладонями по коленкам. — В общем, у меня как с Лизой вышло? Когда она мне конверт отдала, она сразу ушла. Я только успел заметить, как она у пешеходного перехода капюшон с головы сняла, волосы под ворот кофты зачем-то заправила и вытащила бейсболку из рюкзака.

«Оперативное изменение внешности?» — в первый раз выстрелило в голове у Андрея. Следом пришла другая мысль: «Лучше бы эта Лиза — не-Лиза села в автобус или взяла такси. И вот тогда можно было бы попытаться договориться с Домбровским, объявить план-перехват и ее накрыть».

— Вань, а в котором часу ты распрощался с ней? — Андрей взглянул на часы. С начала их разговора прошло две с половиной минуты…

Он не знал, что в это время Самойлова, спрятав в сумку консилер для губ, достала мобильный и теперь, задумчиво разглядывая широченную спину Ладо, задавалась вопросом, позвонить ли Андрею, чтобы поговорить с ним при Орке, или же лучше будет отправить Исаеву смс-ку?..

Тем временем в квартире Андрея разворачивались иные события.

— Во сколько я с ней распрощался? — переспросил Ваня. — Ну, назвать вам точное время я не могу. Но, по-моему, было 07:10.

— А почему ты так думаешь?

— Потому, что я в это время уже газеты у вас раскладывал. А у вас в подъезде над головой Елены Михайловны часы висят. И я обратил внимание, что на них было четверть восьмого.

«Мм. А сейчас уже восемь утра. И за истекшие сорок пять минут эта Лиза могла не только добраться на метро до площади трех вокзалов, но и до аэроузлов Внуково, Домодедово и Шереметьево. И пока я буду препираться с Домбровским на тему того, что эту супер-Лизу надо перехватить, она, если ее, конечно, этому обучали, успеет завернуть в любой работающий магазин, купит там шмотки, переоденется, после чего напялит парик и умотает хоть в Тулу, хоть в Вашингтон или вообще заляжет на дно… Впрочем, вместо того, чтобы тратить время впустую, можно попробовать провернуть розыск Лизы по другому сценарию».

— Вань, а кстати, как ты встретился с ней? Где она к тебе подошла? У отделения почты, у моего подъезда, да?

— Да нет, — досадливо отмахнулся Ваня. — Там вообще все не так было. У вас позади дома асфальтовая дорожка есть.

— Удобная, чтобы тележку возить? — машинально предположил Андрей.

— Ну да, — удивленный его сообразительностью, уважительно кивнул Ваня.

А Исаев в этот момент обдумывал следующую мысль. Штука в том, что асфальтовая дорожка, о которой упоминал Иван, представляла собой крутой подъем вверх. Причем справа от нее располагались два продуктовых, работавших круглосуточно, то есть места априори людные. А вот слева — всегда пустовавшая в семь утра детская площадка с горкой, грибками, домиками, поездами и прочей игровой атрибутикой для детей, среди которой могла с легкостью спрятаться миниатюрная девушка.

— Вот с этой дорожки я к вашему подъезду и подходил, — тем временем догнал его голос Вани. — Иду я, в общем. Вокруг — никого. Только мужики с утра пораньше туда-сюда по магазинам вашим за бухаловым гоняют. И тут я замечаю, что во дворе у вас какое-то столпотворение. Там две черные «бэхи» друг в друга въехали. Но это я уже потом разглядел. А тогда — ну, когда я шел к вашему дому — меня за плечо кто-то тронул. Я аж подпрыгнул. Нет, реально, когда к тебе кто-то сзади подкрадывается, а ты даже шагов человека не слышишь! Короче, разворачиваюсь я и вижу… ну ее, — Ваня слегка зарделся. — А она говорит: «Привет, меня зовут Лиза. Можешь мне помочь?» Все, думаю, сейчас она у меня денег попросит, — улыбнулся своим воспоминаниям Ваня, рассеянно крутя на руке кольцо. — А она говорит, что в первом подъезде один человек живет — ну, в смысле, вы — и что ей жизненно важно передать вам письмо, а разбираться с консьержкой до умопомрачения она не хочет. Я на конверт еще посмотрел: чистый, не мятый. И девушка тоже… приятная. Ну и я — куда деваться? — Ваня несколько театрально развел руками, — Согласился. И потом, мало ли какие бывают у людей обстоятельства? Помогать ведь не запрещено. К тому же мы бросаем вам в ящики мелкие посылки из «АлиЭкспресс», не зная, что в них находится. Так?

— Так, Ваня, так. — Андрей кивнул, но в голове у него давно мигала красная кнопка.

«Нет, Ваня, не совсем так. Ты просто не понял, что эта „приятная“ девушка прежде чем к тебе подойти, какое-то время за тобой наблюдала. Она пыталась тебя прочитать, а это требует времени. Вот почему она, догоняя тебя, к тебе со спины подошла. А во двор — тут, конечно, моя ошибка, я-то думал, что она у подъезда крутилась — Лиза — не-Лиза не стала соваться из-за аварии, поскольку там люди, а люди — это, прежде всего, ненужные ей свидетели. Ну и плюс во двор как минимум пару раз наверняка заглядывала вездесущая Елена Михайловна… О! А кстати…»

— Вань, а как ты думаешь, почему эта девушка с просьбой передать мне письмо к консьержке нашей не подошла? Это ведь было проще, чем тебя напрягать?

— Так Елена Михайловна у вас сущий цербер, — внезапно развеселился Ваня. — И кстати, только… ну, между нами, но цербером ее назвала Лиза. А что, Михайловне подходит!

«Теперь ясно, откуда взялось про ее непревзойденное „чувство юмора“. Излишне остроумный Алекс номер два!.. А еще мне понятно, что эта Лиза, просчитав все ходы, все-таки кое в чем прокололась. Увлекшись шутками с Ваней, который глядел ей в рот, она своей фразой про цербера невольно раскрылась и показала, что знает хватку Михайловны, а значит, бывала или продолжает бывать в моем доме. И если эту Лизу — не-Лизу действительно кто-то натаскивал, то она в курсе, что даже если бы она до неузнаваемости закамуфлировала свое лицо, Михайловна могла опознать ее по голосу, поскольку голос у женщин не меняется даже с возрастом… Ну что сказать? Прикольно!»

И теперь оставалось одно.

— Вань, последний вопрос, — Андрей взял фотографию Лизы, которая до этого лицевой стороной лежала у него на столе и протянул ее почтальону, — скажи, ЭТА девушка к тебе подходила?

Парень чуть ли не с трепетом принял снимок и секунд пять его изучал. Затем поднял глаза на Исаева:

— Да, это она. Но… — голос у Вани был не то чтобы неуверенным, но задумчивым. Больше того, покрутив фотографию, Ваня повернул ее к себе оборотной стороной так, как это бывает, когда люди ищут дарственную надпись или дату на фото.

— Лизе здесь шестнадцать лет, — опередил его вопрос Андрей. — Да, согласен, что снимок старый. У меня были и другие ее фотографии. Но когда я переезжал в этот дом, фотоальбом потерялся, а это — единственный снимок, который выжил, потому что ехал со мной.

«Вань, пожалуйста, давай заканчивать, а? Я врать как-то не очень люблю».

— Шестнадцать? Ого, сколько же лет вы знакомы! — поразился Ваня. — Ну, понятно теперь, почему вы ее ищете. Конечно, неприятно друзей и… ну, девчонок таких по жизни терять. Но, вообще-то, если бы вы сейчас встретились с ней, вы бы ее не узнали. Нет, ко мне подходила точно она, — покровительственно добавил Ваня. — Но сейчас ваша бывшая девушка выглядит по-другому.

И у Исаева закололи кончики пальцев:

— А в чем отличие?

— Ну, здесь, — почтальон кивнул на снимок, — у нее волосы светлые, глаза светлые и кожа бледная. Нет, на этой фотке она, конечно, симпатичная, — пожалел Исаева Ваня. — Но в жизни она более броская, как… ну, как если бы этот снимок пропустили через яркий фильтр. Она смуглая теперь. Плюс у нее волосы черные с рыжиной, — и Ваня, демонстрируя их длину, чиркнул себя пальцем по пояснице. — Знаете, — прищурился он, возвращая Андрею снимок, который, по всей видимости, Ваню больше не интересовал, — когда вы сказали, что она на Украину перебралась, я еще подумал, что она правда на южанку похожа. Только не на ту, что на Юге родилась, а на ту, которая там долго жила.

«А дочь Домбровского с двенадцати лет действительно проживала с матерью в Греции…»

— Вань, но цвет-то глаз у Лизы прежний? — закинул Исаев удочку.

— Прежний-то прежний, только у нее взгляд сейчас другой. Здесь, на снимке он у нее грустный, а в жизни он смелый. Только не наглый, — Ваня поморщился, — а смелый. Уверенный такой. Видно, что она сначала думает и только потом говорит, и знает, что делает. А это располагает к ней. Понимаете?

— Понимаю. А что еще ты заметил?

— Что еще? Ну, рот у нее как рот. Как на фото. Сек… сексуальный такой, — Ваня помялся. А вот нос… — и почтальон на автомате тронул кончик своего. — На вашем снимке он у нее нормальный, как у всех. А сейчас он у нее тонкий, прямой. Фиг его знает, — Ваня пожал плечами, — может, у нас у всех с возрастом носы меняются, но только теперь он у Лизы как у девчонок, которые прилично так отфотошопили себя в Инстаграм или вообще, сделали себе…

«…пластику, — и у Исаева возникло чувство, что его будто ошпарили. Стало жарко, затем сразу холодно. Андрей невидящими глазами уставился на почтальона:

«Ё-моё, ну конечно же! Как я же сразу этого не понял?!»

— Вот вроде и все, — тем временем почти закончил свои объяснения Ваня, но их с Андреем прервал звонок с мобильного. Телефон принадлежал Исаеву. Поморщившись, Андрей извлек его из кармана, уже собираясь нажать на «отбой». Но на дисплее высветилось имя: «Ира».

— Вань, извини. Но давай я все-таки чаем тебя угощу? — Не давая мальчику ни шанса ответить: «Нет», Исаев прихватил со столешницы чайник, молниеносно поставил его в мойку и открыл кран с водой. Та тонкой струйкой ударила о стальное дно чайника. Но дело было не в гостеприимстве: шум воды «убивает» возможность подслушивания. После этой небольшой, но вынужденной операции Исаев перешел в коридор. Наблюдая за Ваней через открытую дверь (тот, покосившись на чайник, вздохнул, вытянул ноги и демонстративно взглянул на часы, показывая, что гонять чаи по душам — это дело, конечно, хорошее, но вообще-то у него тоже дела), Андрей нажал на кнопку «ответить».

— Привет.

Он говорил доброжелательно, ровно, спокойно. Но по имени он ее не назвал, и она поняла:

— Андрюш, ты занят? Ты не один?

— Да.

— А ты выслушать меня можешь?

— Да.

— Тогда я телеграфным способом. — Ира покосилась на затылок Ладо, который, продолжая вести машину, внимательно поглядывал по зеркалам: — Андрей, у нее была пластика. Я в этом уверена. До меня это дошло, когда я консилер достала.

— Что это такое?

— Консилер?

— Да.

— Бьюти-средство для губ, которым я иногда пользуюсь. Купила его, когда повелась на рекламу: «Консилер делает кожу ваших губ идеальной». Делает идеальной, ты понимаешь? Вот откуда у ее лица такие идеально выверенные пропорции. И вот откуда у нее…

— Я уже это понял.

— Что? То есть? — Самойлова даже растерялась. — Ты хочешь сказать, что ты уже знаешь, что она сделала себе операцию?

— Да, но тут все хуже. Эта женщина — хамелеон. И она не только меняет внешность, но и мимикрирует, подстраиваясь под обстоятельства. Поэтому от Орка ни на шаг, ты слышишь меня?

— Да. Ты мне попозже перезвонишь? — Ира не обвиняла и ни на чем не настаивала: она просто спрашивала.

«Ты знаешь, что я никто без тебя?» — подумал он, но вслух сказал:

— Обязательно.