Город раскалялся медленно. С конца десятых чисел мая температура ниже тридцати градусов практически не опускалась. Раскалившись же, город начал таять на этой жаре, и приятного в этом было мало. Желтоватая дымка из выхлопа и пыли нависла над городом.

Ощущая себя курицей в раскалённой печи, безумно хотелось свежести, вдохнуть полной грудью, и не распыленной в воздухе таблицы Менделеева, а холодного, желательно морского, воздуха. Увы, дворики с их зелёной прохладой закончились, и дорога вывела меня в крикливый центр, пестрящий рекламными щитами, за которыми почти не видно домов. Выйдя на яркое солнце проспекта из тени, я не сразу заметила спрятавшегося за деревом молодого мужчину, целившегося из лука в идущую с собакой-поводырем девушку. Среди бела дня, в центре города, игнорируя текущий по своим делам людской поток.

Конечно, нынешнего человека уже мало чем удивишь, но этот милитаризованный тип своего добился. Я вот удивилась. Равнодушие окружающих меня озадачило. Допускаю, что сейчас всем всё по фиг, но не до такой же степени? Может, кино снимают, или рекламный ролик? В нашем захолустье?..

Оглядываюсь в поисках кинокамер и съёмочной группы. Ничего похожего в радиусе километра, если только они не засели где-то в доме. С другой стороны, долго раздумывать было некогда и никакие последствия в этой жизни меня уже не страшили. Киллеры — народ быстрый, судя по фильмам и репортажам новостей. Доказательство, что он киллер? У него в руках лук с наведенной на живую мишень стрелой. Сейчас застрелит её, а милиции ищи потом этого молодчика-оригинала, как ветра в поле. Извиниться никогда не поздно. Замах — и вот уже моя не по-женски увесистая сумочка обрушивается ему на затылок с глухим «пмм»! Девушка с собакой-поводырём спустилась в подземный переход, так и не узнав, что избежала смерти.

— Дзинь, — выругалась тетива, выплюнув стрелу в облака.

— А — у-у! — взвыл убивец, хватаясь за ушибленное место правой рукой и разворачиваясь ко мне со свирепым лицом. — Ты в своём уме?

— Нет, у соседа одолжила до вторника, — брякнула я, незаметно начиная пятиться к дороге, чтобы вскочить в троллейбус, или автобус, или маршрутку, да хоть чёрту на спину! Уж больно нехороший взгляд у него был, а съёмочная группа с матюгами и претензиями к испорченной плёнке так и не появилась.

Прохожие косились в нашу сторону, но помощь оказывать не желали, проходя с каменными лицами. Лица тех, кто менее озабочен жизнью, загораются любопытством — «скрытая камера» знакома многим, все явно ждут какого-то подвоха.

— Мало одолжила, значит, — голубоглазый мужик (на вид лет двадцать пять), упакованный в джинсу, наступал. — Что у тебя в сумочке — булыжники из Великой Китайской стены? — он с гримасой потёр затылок. Под язвительно улыбающимся ртом у него имелся квадратный, чётко очерченный подбородок, выдающий человека решительного.

— Да. То есть, нет, — проблеяла я с натянутой улыбкой, которая все время норовила сползти куда-то к пяткам, составив компанию испуганному сердцу. — Извините, меня ждут. — Я в уме прикидывала скорость убегания и мощность криков о помощи. Всплыл в памяти урок ОБЖ, где нас учили кричать в таких ситуациях не «Милиция, помогите, убивают!», а «Пожар!» или «У меня бомба!».

Остановка общественного транспорта была так спасительно близко. Делаю глубокий вдох для крика и сбивания противника столку.

— Где тебя ждут? В дурдоме? — стрелок резко задрал голову, выискивая стрелу, и скривился от боли, которую вызвало это опрометчивое движение в голове. — Ну вот, теперь из-за тебя одним однополым союзом станет больше.

— Из-за меня? — я даже пятиться перестала. — Так ты из этих… гомофобов, да? — На улице лето давно, все весенние обострения должны были утихнуть вроде.

— У тебя чудовищное греческое произношение, — парня перекосило, как при пытке лимонами. — Пожалей окружающих — не употребляй грецизмы.

— Спасибо, — обиделась я неожиданно. Обычно моё произношение устраивало всех учителей иностранных языков.

— Пожалуйста, — равнодушно бросил мне, засмотревшись на ножки проходившей девицы, выставленные из юбки на июльское солнце дальше некуда. «Мужчины!» — я закатила глаза. Страх постепенно отступил: какой из него убийца, просто чудик. Киллеры не болтают со свидетелями их несостоявшихся преступлений, предпочитая…

— Подожди, — он стремительно, как крутящийся стул секретарши, развернулся ко мне. Я шарахнулась назад. — Так ты что, меня видишь?!!

— Уже нет. И меня тут тоже нет, — постаралась успокоить его улыбкой. Не получилось, улыбка, скорее всего, вышла кривоватая. Буйный чудик. — Меня бабушка ждёт. Я ей пирожки с мясом несу. — Мои ноги быстро пятили меня вперёд, то есть назад. Тьфу ты!

— А красную шапочку в химчистку сдала? — парень ухмыльнулся совсем по-мальчишески, легко уперевшись охотничьим луком в землю. В голубых глазах его плескалось веселье.

Прохожие косились, но обтекали стрелка, воздерживаясь от комментариев. Солнечный свет заливал золотом его короткие, слегка вьющиеся слева, русые волосы и медовую кожу, придавая фигуре некий оттенок нереальности. Или виной всему жгучее полуденное солнце, бившее мне в глаза, а ему в спину?

— Типа того. Ой! — Незамеченный бордюр выбил почву у пятившейся меня из-под ног.

Уважаемые леди и дамы, джентльмены и рыцари вымерли. Лично констатирую сей прискорбный факт, и в качестве доказательства могу предъявить боль в отбитом копчике и содранный локоть. У него на глазах женщина падает на спину, как опрокинутая палкой черепаха, а он стоит и любуется.

— Это карма, — сказал он мне таким тоном, каким говорят, что дважды два четыре. — В следующий раз не лезь, куда не просят, — после чего протянул руку с видом величайшего одолжения. — Ушиблась?

— Да пошёл ты! — рассердилась я, и приблизившийся с другой стороны, с желанием помочь, дядечка в милой плетёной шляпе отшатнулся. — Извините! Я не вам, — но он уже удалялся, жалея, что сунулся.

— Настоящая леди назовет кошку кошкой, даже если споткнулась об нее и чуть не упала. — Стрелок откровенно забавлялся. Может, в самом деле, скрытая камера где-то? — Я вижу, что ты — не леди.

— Я тоже вижу, что ты не леди, — процедила я сквозь зубы, воочию узрев, что импортные колготки «летят» быстрее местных. Так спешила с работы, что забыла их снять, а еще иду и думаю, чего мне так жарко? Чудовищная стрелка на левой ноге спереди пробежалась от пальцев до того места, где ноги теряют своё гордое имя. Даже вставать с тротуара не хотелось. А всё начальство виновато, которое требует соблюдать дресс-код и даже в жару скрывать от мужчин под одеждой, что у нас, женщин, есть голые ноги, голые руки и другие провоцирующие части тела. — Что здесь смешного? — поднимаю на него глаза.

— Может то, что ты беседуешь сама с собой вслух посреди улицы? — Прохожие уже опасливо обходили нас обоих. — Как, говоришь, тебя зовут? — спросил чудак в голубых джинсах, присев на корточки и уставившись на мои коленки. Я чисто машинально одёрнула юбку вниз.

— Меня не зовут, я обычно сама прихожу, — прихватив ушибленную гордость и сумочку под мышку, я похромала к скамейке на остановке, надменно отвергнув всяческую помощь. Перевешенный через руку пиджак очень хотелось выбросить в ближайшие кусты.

Не то чтобы я ненавижу жару, но приятного в высоких температурах мало, честно говоря. Жару я люблю, но только в нерабочее время и при наличии поблизости водоёма. А вот в городе, да ещё и в трудовые будни, это просто медленно убивает. Термометры бьют рекорды день ото дня, отмечая очередной скачок градусов вверх новым количеством пострадавших от тепловых и солнечных ударов.

Пластиковый остановочный павильон разогрелся, как духовка после дня выпекания пирогов. Здесь можно было высиживать цыплят без инкубатора и, естественно, тут можно было побыть в одиночестве.

— Обиделась? — услышав этот голос, я заскрипела зубами, мысленно пожелав его обладателю провалиться в тартарары.

— А ведь это мне надо обижаться. Знаешь, как голова гудит? — он присел рядом со мной, не дав времени избавиться от рваных колготок. Этот голос — низкий, чувственный — вполне мог проходить в суде как оружие поражения ближнего действия.

— Заслужил, — буркнула я, сама прекрасно понимая, что начинаю попадать под действие его обаяния. Ну что он ко мне прилип, у меня копчик, между прочим, тоже…

— Я ведь на работе, при исполнении пострадал, можно сказать, — несостоявшийся убийца выжидающе посмотрел на меня. — Почему не спрашиваешь на какой работе? — В голубых глазах плеснула обида.

— Жить хочу. — Чтобы отвлечься, я стала разглядывать ноющие ссадины на локте. Рукав белой шелковой блузки совершенно не пострадал, в отличие от самой руки.

— Прости? Ты за кого меня приняла? За наёмного убийцу? Нет, правда? — Моё смущение его добило: стрелок жизнерадостно захохотал. Откинулся назад, не рассчитал, и со всей силы стукнулся затылком о стенку павильона. Хорошо. Не то чтобы я садистка, но приятно видеть, что кармы не избежать никому.

— Ой-ой! — потёр ушиб. — Может, познакомимся? — предложил дружелюбно. — Ты мне нравишься. Где такие красавицы водятся только?

— Со мной не надо знакомиться, — уверяю, искоса разглядывая его.

— А может?

— Не нужно. — До этого мне не доводилось еще видеть, чтобы светлая оболочка зрачка была обведена тонким черным кружочком.

— Почему? — искренне недоумевал горе-стрелок.

— Мне с вами будет скучно, а вам со мной непонятно.

— Но почему!?

— Потому что мне уже скучно, а вам уже непонятно. — Этот приём был отработан многократно и ни разу еще не давал сбоя. Обижались мужики.

— Ну, ты даёшь… — он озадаченно почесал в затылке. — Ель, — добавил тут же.

— Сам ты ель, — не осталась в долгу я, но шёпотом, хотя поблизости никого не было — умные люди толпились в ожидании транспорта под тремя чахлыми липками, пытающимися расти из асфальтового плена.

— Ты не поняла, — фыркнул, откидывая назад прядь золотистых волос небрежным жестом. Плетеный кожаный браслет, чуть потертый, на левом запястье. — Говорят, что меня зовут Лель. — Сейчас он казался вполне нормальным человеком. — А тебя?

— Шёл бы ты, лесом, а? — тоскливо предлагаю ему, не особо, впрочем, надеясь на успех.

— Я тебе не нравлюсь? — с детской обидой воскликнул Лель, положив лук на колени. Видимо, мой взгляд выдал, что думают о нём. — Ты не подумай, что я напрашиваюсь на комплименты, но обычно женщины находят меня весьма привлекательным.

Немного Казанова, немного Дон-Жуан, а в остальном — манеры сорванца, забывшего, что он вырос. Убойная смесь.

— Совсем-совсем не в твоём вкусе? — с долей обиды переспросил он.

— Совсем не в моём, — отрезала я, раздражаясь от его соседства, от порванных колготок, от нескончаемой жары, от…

— Любишь «латинос»? Азиатов? Афроамериканцев? — деловито начал уточнять неприкаянный стрелец.

— Причём тут, кто мне нравится? Серо-буро-малиновые в кубик! Иди занимайся своей работой, что ты ко мне привязался?!

— Работа не волк, — небрежно отмахнулся парень и положил мою ногу со стрелкой себе на колени. Сказать ему, что у меня попа болит, а не нога? Нет уж!

А потом мне сразу стало подозрительно спокойно, как будто обпилась антидепрессантов и улеглась в комнате с полной звукоизоляцией на десять пуховых перин. Из глубины души поднялось желание выразить этому замечательному человеку, мужчине, всю нежность и благодарность, скопившиеся во мне за двадцать с лишним лет. У него такая очаровательная ямочка на правой щеке, когда он улыбается. Я ж его всю жизнь ждала!

— А-у-у-у-у! — взвыл герой, отбросив мою конечность как ядовитую змею. — Ты зачем в меня ногтями впилась, ненормальная?! — Лель тряс рукой, где алыми капельками наливались пять глубоких полумесяцев от ногтей.

— Прости. Мне стало так хорошо, что я решила проверить, не снится ли мне это. Так всегда советуют делать.

— Надо щипать. Да не менЯ-аа! — Стрелок опасливо отодвинул от меня все части своего тела. Райские ощущения пропали без следа. Мсье у нас гипнотизёр. Ну-ну.

Мои глаза волей-неволей замечали, что немногочисленные прохожие и будущие пассажиры, имевшие несчастье оказаться в этот полдень на одной со мной остановке, косились и перешептывались, обсуждая нас. Тем лучше, будут свидетелями.

— Ты на самом деле свихнулась? — помолчав, спросил Лель. Чем-то ему моя персона глянулась, повезло же. — Или наркоманка? — он преодолел неприязнь в угоду любопытству. — Учти, меня нормальные люди — как вон те на остановке — не видят обычно. Для окружающих ты сейчас беседуешь сама с собой, если тебе интересно.

— Я была нормальной, пока чёрт не толкнул меня под руку связаться с тобой. Теперь сижу вот и беседую с пустым местом. — Мне даже стало интересно, кто он такой на самом деле?

— Я не пустое место, — оскорбился голубоглазый. — Ты меня прекрасно видишь вот. Просто для того чтобы меня увидеть, нужно иметь определённое состояние души, или тела. Сумасшедшие, алкоголики, животные, медиумы, влюблённые, естественно…

— Ты кто? Белая горячка — что ли? — изумилась я. Такой жизненный поворот был весьма неожиданным.

— С виду вполне воспитанная девица, а мысли грязнее некуда, — укоризненно произнес Лель, потирая оцарапанную руку. — Я не понимаю, как такое возможно.

— У каждой «воспитанной девицы», как ты говоришь, море грязных мыслей, открою тебе секрет.

— Да я про то, почему ты меня видишь. У тебя в роду ясновидящие, ведьмы, колдуны, гадалки, жрецы были? — он нахмурился, став похожим на наклонившего морду шар-пея.

— Нет, — опешила я. Родословное древо свое мне было известно не дальше пары веток, и ветки эти были вполне нормальными.

— Алкоголизмом родители, дедушки-бабушки страдали? Умственно отсталые, одержимые, блаженные в семье имелись?

— Господи, ты что — нарколог? Какое тебе дело до моих родственников и их отклонений? — возмутилась я.

— Кто-о? — опешил парень, едва не выронив лук. Принявшая на свой счёт обвинение, проходившая мимо тётенька с авоськами, которые хотела пристроить на скамейку в павильоне, стрелой вылетела от нас и ворвалась в уже собиравшийся отходить автобус. Автобус клацнул челюстями дверей, зажав подол юбки резвой дамочки, и укатил, бликуя на солнце плавящимися стеклами.

— Всё сходится: и вопросы, и то, что тебя видят люди в определённом состоянии души или тела. Вот только что ты делал с луком? Отстреливал неизлечимых пациентов? — Беседа получалась дикая и по-своему логичная. Я заметила у него на шее сбоку татуировку в этническом стиле. Солярные символы сейчас редкость. — В дурдом на постоянное местожительства стремишься?

— Это по тебе дурдом плачет! — сердито фыркнул он. — Воображение у тебя — дай бог каждому писателю.

— То есть, ты не нарколог? — уточнила я. — Обидно.

— Что я не нарколог?!

— Такая версия рухнула. Остаётся вариант «б», — со вздохом посмотрела на него.

— Что ещё за «б»? — подозрительно поинтересовался брюнет, загородившись луком.

— Понятия не имею. Но раз не сработал вариант «а», в действие вступает вариант «б». Это логика.

— У меня ощущение, что тебя тоже кто-то по голове стукнул, — интимно склонившись к моему уху, проговорил Лель. — Признайся.

— Увы, нет. — Встаю. Хоть бы уж гроза какая разразилась, принеся с собой свежесть. — Мне действительно пора домой.

— Ты даже не сказала, как тебя зовут.

— Оставим это для нашей следующей встречи, хотя я искренне надеюсь, что её не будет.

— То есть, увидев меня на одной стороне улицы, ты перейдёшь на другую сторону? — В его глазах промелькнуло что-то и пропало. Только губы продолжали улыбаться.

Хмыкаю и отправляюсь ловить маршрутку, спиной чувствуя провожающий взгляд. По дороге домой, я нет-нет, да и возвращалась мыслями к симпатичному, но странному типу с луком.

— Мавра! Ты чего на ходу спишь? — Юлька, стоявшая у нашего подъезда с белым английским бульдогом, схватила меня за плечо. — Ау, Земля вызывает Венеру! — помахала рукой перед моими глазами соседка по этажу и моя лучшая подруга.

— Привет! — улыбаюсь в ответ. Её пёс с хрюканьем завертелся между нами, смешно виляя толстой попой.

— Ты в порядке? — Мой потрепанный вид справедливо вызывает у нее недоверие.

— Работа доконала, — глажу хрюкающего кобеля, похожего на оживший пуфик, который сменил подозрительность на желание приласкаться. Мне восторженно обслюнявили всю руку и обе ноги. — Задумалась и спотыкнулась о бордюр, выйдя с архива нашего.

Раскалённая за день земля теперь отдавала жар назад. Даже самые фанатичные любители жары начали мечтать о дожде. Господи, хоть бы маленький дождик пролился, а?

— Бросай ты возиться с бумажками — не твое это! Вот у меня действительно работа не для слабонервных. Попробуй сутки руководить сотней капризных мужиков. — Юлька цвела и пахла, опровергая собственные слова. К тому же, работать диспетчером в такси ей нравилось. — Кончай глупостями заниматься и переходи к нам. У нас холостяков знаешь сколько!

— Я подумаю, — обещаю ей в очередной раз. Высокая, фигуристая шатенка с шоколадными глазами шла по жизни с улыбкой и гордо поднятой головой. Мужчины не просто оборачивались ей вслед, а с удовольствием были готовы идти за ней хоть к чёрту на рога.

Подружились мы сразу, как я переехала в квартиру сестрицы. Мировая девка — иначе не скажешь. Если нужно охарактеризовать человека, то с ней бы я в разведку пошла. Замуж Юлька выскочила, проработав всего полгода, причём отхватила сразу зам. директора — привлекательного и ревнивого. Но работа в мужском коллективе ей так нравилась, что даже большую часть беременности их сыном Юлька провела у микрофона. Об изменах и речи не шло, брак был по любви, дело было в самой атмосфере флирта. Её декрет был одним из самых коротких, наверное, — месяц. Дома ей решительно не сиделось, к несчастью для мужа.

— Представляешь, сегодня гуляем. Останавливается тетка и спрашивает: «Это какая у вас порода?» Я ей «бульдог». И дальше она мне тааааким тоном говорит, что хочется дать по голове, прям эксперты по породе у нас тетки на улицах: «Чееего? Вы что, вас обманули, никакой у вас не бульдог». Я в ужасе: «А кто это, по-вашему?» И слышу: «Ну вы, дэушка, наверно, не в курсе, это же бультерьер! Их вывели для заваливания быков!!! Так в книжке написали… Я ТАКИХ вообще боюсь ужасно! А, кстати, почему он у вас не злой?»

Мы рассмеялись. Неособаченный народ упорно не хотел признавать английского бульдога за породу как таковую. Жупик уже кем-то только не был, если верить репликам прохожих. Юлька грозилась скоро книжку издать с цитатами. По малолетству английского бульдожку часто называли шар-пеем, видимо из-за складочек, затем мопсом с неправильным окрасом (хороший такой мопс, откормленный — двадцать два кг), недавно стал боксером, перекормленным — потому вверх и не растет из-за избытка веса, да еще и уши не обрезаны — а так обыкновенный боксер! Но самое лучшее определение ему дал мальчик на улице «игрушка с челюстью шагающего экскаватора»! Еще почему-то часто спрашивают, спит ли Жупик с ними в кровати, хотя кому какое дело?

Вопль автомобильной сигнализации прямо за спиной заставил нас подскочить. Оборачиваемся с Юлькой на звук и видим, как девчонка лет шести разбегается — и с размаху плашмя — падает на капот новенького «форда». Ничего себе у детей игры пошли! Не успели мы открыть рот и высказать все, что думаем по этому поводу, а из окна на восьмом этаже высунулась злая мужская физиономия. Мужик был уже готов порвать всех и вся, но, увидев вместо автоугонщиков дитя с бантами, подавился всеми четырьмя томами мата. Девчонка расплылась в довольной улыбке, сползла с капота и закричала на весь двор:

— Пап, можно я ещё немного погуляю?

— Сколько раз я тебя просил, Рита! Есть же домофон, в конце концов, — гаркает отец. Золотые кудряшки собраны в задорные хвостики, футболка с зайцем и розовые бриджики, а глазки с надеждой смотрят на любимого всемогущего папочку. — Хорошо, — оттаивает папа, — погуляй еще пятнадцать минут — и домой.

Счастливое дитя вприпрыжку уносится в сторону детской площадки, оставив нас стоять с открытым ртом.

— Не смей! Вон травка, — Юлька, заметив попытки Жупика нагадить на тротуар, кинулась к псу.

— Ну, я пойду! — машу рукой. — Заходи, как будет время.

— Сама не пропадай!

Дом встретил тишиной. Шлепаю в ванную, морщась от дергающей боли в ушибленных местах. Все, что мне сейчас нужно — это ванна, бокал чего-нибудь холодного и новая жизнь.

Всё самое удивительное и интересное случается

с девушкой, когда она не накрашена (с).

С закрытыми глазами стремительно добегаю от кровати до туалета, спеша расстаться с содержимым желудка. Постояв полминуты над «белым фаянсовым другом» и убедившись, что дальше можно отдать только внутренности, я, кряхтя, встала с коленок. Хорошо, что коврик у меня в ванной мягкий, хоть и прорезиненный. Чтобы я еще хоть раз согласилась отмечать на природе народные праздники… Даже не помню, как попала вчера домой, только то, что на минутку прикрыла глаза у костра.

— На. — Мужской голос и стакан воды не сразу были восприняты моим сознанием, ещё не оклемавшимся после чересчур энергичного пробуждения. Благодарно приняв стакан, я прополоскала рот и допила остаток воды. По мере того, как жидкость возрождала организм к жизни, сознание растормозилось — и я подавилась последним глотком.

— Спокойно, — ласково сказали мне, хлопая ладонью по моей спине, как хлопушкой по пропылившемуся ковру. — Всё? Ещё похлопать?

Испуганно мотая головой, я разогнулась. Живу я сейчас одна, на личном фронте долговременное затишье, тогда выходит, что я притащила кого-то со вчерашнего гульбища? Или он меня притащил? Ничегошеньки не помню. «Переспали — не переспали» подавно осталось где-то в тумане утраченных воспоминаний. Хотя лицо вроде знакомое. Надо было как-то реагировать на его присутствие.

Мои красные, как у топившейся белой мыши, глаза-щёлочки хмуро изучали мужскую особь. Миленькие жёлтые шорты по колено, белая футболка с рисунком вороного жеребца, восседающего на «харлее» и подписью вверху «Машина любви».

— Кха-кха… — прочистила горло, сама испугавшись хрипатого голоса. Что же было в той выпивке намешано, раз у меня в голове такая каша? — Спасибо.

— На здоровье. — Парень явно ожидал от меня какой-то другой реакции.

— Ты вчера был просто… блеск, — стараюсь говорить тише, щадя раздувшуюся стеклянную голову, в которой каждый звук отдается губительным звоном. — Мне нужно сейчас ну, ты понимаешь…

— Привести себя в порядок? — милостиво подбрасывает мне фразу.

— Да.

— А, может, мы вместе?.. — игриво стрелял бровями, выталкиваемый из ванной, неопознанный любовник.

— Нет! — скривившись от собственной громогласности, выпихиваю его и быстро захлопываю дверь. — Уф!

Избегая зеркала над раковиной, включаю воду, чтобы принять контрастный душ. «Заткнись, зеркальце! Я просто накраситься пришла». Красть у меня нечего, моей гудящей голове было плевать на любые мысли, потому что между висками билась гулкая больная тишина. Так, сначала горячая вода…

Когда утренняя свежесть снизошла и на меня грешную, я выскочила из ванны. Лёгкий макияж — гость, всё-таки. С одеждой возникли проблемы, поэтому телу пришлось ограничиться коротким полотенцем и чёрными гипюровыми трусиками-шортиками. Так и не вспомнив, кто мой гость такой, и выпятив грудь колесом как главный отвлекающий внимание фактор, я покинула ванную. И так уже дважды стучал в дверь, чтобы поторопилась.

— Ну, заходите, девушка, раз уж залетели! — заявили мне, как будто это я случайно заскочила в гости. — Это анекдот такой, знаешь? Про девушку, которая врывается к гинекологу. Кстати, что ты там делала столько времени — хотела утопиться? — он, сложив руки на груди, ждал меня у стены. Его глаза с удовольствием обследовали моё полуобнаженное тело, прошествовавшее мимо.

— С какой стати мне топиться? — по дороге в спальню нашла почти свежую, рваную в нужных местах футболку, заброшенную на дверь. В самой спальне обнаружился форменный кавардак из одежды: лифчик болтался на шкафу, сарафан закрывал монитор компьютера, один чулок (откуда он взялся?) свисал с люстры, второго не было видно, а из шкафа была вывалена вся одежда. Что тут делали? Искали клад? Устроили маленькую оргию? Под стулом мелькнули джинсовые шортики. Сойдёт. — Отвернись!

— Зачем? — не понял он. — Я уже видел здесь всё.

— Меня не волнует, что ты видел, а что упустил, — дождавшись, когда ко мне повернётся его спина, переодеваюсь. — Так как говоришь, тебя зовут? — извиваясь, влезаю в шортики. — Завтракать будешь? — не получив ответа, ныряю в футболку. — Пошли на кухню… ээ? — Имя его я вспомнила бы разве что под гипнозом, но что-то рядом ни одного доброго гипнотизёра не было видно.

— Ты не помнишь? — Сей факт его прямо убил, если судить по голосу. — Я думал, женщины ничего не забывают, как слоны, — заявил он, следуя за мной по пятам на кухню.

— А ты мне напомни. — По пути с облегчением замечаю, что зал не пострадал и имеет почти образцовый вид. Похоже, нам хватило спальни. Чем он занимался, пока я была в ванной? Хоть бы чайник поставил, не говоря уж о банальной яичнице. Мужчины!

— Что напомнить? — с подозрением спросил он.

— Всё. Кто ты? Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Сколько у тебя детей?

Густые, слегка вьющиеся золотистые волосы. Красиво очерченные губы и волевой подбородок. Его лицо упорно кажется знакомым: наверное, мы вместе возвращалась с Купальских игрищ. Не в коридоре же я его встретила и сюда затащила. А куда делись Ольга с мужем? Черт, не помню ничего.

Чайник бодро забулькал водой, а я нырнула в холодильник. Не густо. И кушать зверски хочется. Устроить скандал с изгнанием, что ли, чтобы самой больше досталось? Ладно, он-то не виноват, если задуматься. Накормим, а уже потом изгоним.

— Говорят, что меня зовут Лель.

Керамическая маслёнка выпала из рук и замерзший кусок масла, шлепнувшись мне на ногу, отскочил под стул. Моя спина медленно распрямилась. Холодильник мягко чпокнул, закрываясь.

— О-о-о-о не-е-ет! — Память услужливо, как будто только и ждала этих слов, выдала события недельной давности. Как можно было забыть такое бредовое знакомство?!

Лель, на всякий случай, отступил, уперевшись в стенку — кухня-то маленькая. Стенка с встроенной техникой занимала большую часть пространства. Оставшиеся свободными метры делили выросший под потолок холодильник и обеденный стол, в сопровождении углового диванчика.

— Скажи мне, что я сплю, — с надеждой смотрю на гостя.

— Не думаю, — осторожно покачал головой тот.

— Хорошо (хотя, что же тут хорошего может быть?), — гляжу на него тоскливо, вытаскивая масло из-под стула. — Объясни мне тогда, как меня нашёл? — любопытствую, сдувая микробов с масла и водружая его в масленку на столе. Всегда знала, что город — это большая деревня. Четверо знакомы друг через друга со всем городом.

— Меня родила… — со вздохом начал гость.

Чем больше узнаю незваных гостей, тем больше люблю татар.

— Так много знать мне не надо, — машинально убираю с плиты вскипевший чайник. — Начни с того, как ты сюда попал.

— Не уверен… Как бы тебе помягче сказать?.. — начал мямлить Лель, уставившись на низ моего живота.

— Говори как есть, — внутренне я была готова ко всему, в том числе и к тому, что подхватила от него какую-то дрянь. Только ноги немного дрожали где-то в коленках.

— Ты читала некоторое время назад заклинание, помнишь? — осторожно спросил он.

— Это-то причём здесь? — растерялась я. Для одного похмельного утра сложностей было слишком много. — Я тебя спрашиваю, как ты сюда попал? — Пытаюсь вспомнить лица всех, кого видела на гулянии. Нет, его там точно не было — я бы заметила.

— Я и пытаюсь ответить! — огрызнулся парень. — Отойди, ты же босиком. Где у тебя мусорное ведро? Угу.

— Мне не надо с начала времён. Как ты сюда попал? — захотелось убить того, кто подкинул мне такую свинью. И заодно узнать, как сюда попала я сама. Скорее всего, завезли Оля с мужем.

— Пришёл, — ответил он, неловко пожав плечами.

— Просто вот так взял и пришел? Как это? Адрес откуда узнал? — Мысли передвигались по голове медленно-медленно. — Ты за мной вчера следил? — запоздало осенило меня нехорошее подозрение.

— Очень надо, — фыркнул он. — Ты тугодумка от природы или брала уроки? Я ведь пытаюсь…

— На себя посмотри.

— Для меня найти кого-либо не составит труда, — объяснил Лель надменно, скрестив на груди руки. — Как для тебя найти проблему на свои вторые девяносто.

— Хам! — я села на стул. Желудок предательски заурчал.

Разыграв тугоухость, Лель начал деловито готовить стол к завтраку. Для человека, который у меня дома первый раз, он слишком хорошо ориентировался, где что стоит. На клеенчатой скатерти быстро появились бутерброды с сыром, мармелад, хлеб, варенье в чашке из шкафа. Он все тщательно и долго обнюхивал, прежде чем выставить на стол. Конечно, готовлю я не часто, но дежурные продукты у меня всегда первой свежести. Сковородка с удовольствием приняла на себя разбитые яйца с кусочками колбасы и зеленью.

— Я тоже не в восторге от наших встреч, но кто же виноват, что люди никогда не думают о последствиях? — сказал он, переворачивая лопаткой яичницу.

Думаю, и о последствиях в том числе. Только разумного объяснение появления у меня на кухне этого типа не нашлось. Чего он хочет? Кто он? Псих?

— Ешь, — передо мной плюхнули тарелку с занюханной, почти до исчезновения запаха, яичницей. — Может быть, сытая ты более нормальная.

— А в квартиру ты как попал? — я застыла с вилкой и ножом. Ножом обычно я только в ресторане пользуюсь, а тут схватилась на всякий случай.

— Было не заперто, — ошарашил он меня.

«Это надо же так напиться! — подумала я. — Так ведь убьют и ограбят, а я и не узнаю. Собаку, что ли завести?» Шальная мысль завести собаку периодически наведывалась в мою голову, чаще всего это происходило после просмотра очередного фильма о святой дружбе человек-собака. Я задумывалась о породе собаки, о кличке, о прекрасных вечерах вдвоём. Но следом приходили мысли о том, что собачку эту надо кому-то будет выгуливать, дрессировать, мыть, кормить… И желание как-то само собой сходило на нет. А сейчас вот очень захотелось, чтобы у меня была собака. Большая и злобная.

— Ты не голодный? — спрашиваю Лёля. — Ну, смотри, — начинаю есть, чтобы выиграть немного времени на обдумывание своих дальнейших действий. Вкусно, кстати. — И чего ты от меня хочешь?

— Объяснений, — Лель сел напротив, как заботливая бабушка, наблюдающая за питанием любимой внучки.

— И я их хочу. Давай сначала ты. — Желудок настоятельно требовал продолжать прием пищи, угрожая начать переваривать самого себя. Яичница оказалась божественной. Чем хорошо моё похмелье, что справиться с ним можно ещё и едой, если выпивка закончилась вчера. Прекрасная наследственная черта.

— Повторяю для особо одарённых, — незваный гость почесал нос. — Ты читала заклинание?

— Когда?

— Месяц назад.

— Ну, допустим… — Вопреки чисто женской привычке никогда не признаваться в том, что сделала, вынуждена согласиться.

— Слава богам! — воздел руки к потолку Лель. — А где ты его взяла?

— Ум-м, — усердно киваю, так как рот набит. — У Насти одолжила «Книгу заговоров и колдовства», — поясняю, тщательно пережевав. Напряженное лицо гостя вызывает большое искушение начать нести ахинею. — Три раза, как полная дура, читала заклинание о возврате любви. На рассвете. На балконе. И что?

— Что? — повторил за мной Лель.

— И ни-че-го. А ты откуда знаешь про заклинание? — Мысль о том, что он за мной следил, казалась все более правдоподобной и пугающей.

— Ты уверена? — уточнил он, не слыша моего вопроса.

— Ты видишь здесь мужчину, кроме себя? — обвожу рукой комнату. Он оглядел кухню и помотал головой, дескать, не вижу. — Значит, не подействовало. Не вернулся Коля.

— У Насти этой книга откуда? Она — знахарка или колдунья? — нахмурился парень.

— Да в книжном лотке купила, когда решила колдовской салон открыть на дому, — пожимаю плечами. — Салон так и не открыла, а литературы на целую библиотеку накупила.

Лель что-то просчитал в уме, подняв глаза к потолку, и сказал:

— Не сходится.

— Что не сходится? То, что я как идиотка талдычила абракадабру? — отодвигаю тарелку и тянусь за банкой растворимого кофе. Молотый неделю как кончился, а в зернах купить вечно забываю. — Или то, что Настя подруге не помогла? У неё бабушка настоящей мастерицей была, между прочим. К ней из других областей приезжали. Только бабушка дар свой с собой унесла и осталась Настька без прибыли. — Кофе подло кончился на моей чашке.

— А ещё взрослый человек, — он укоризненно посмотрел на меня и покосился на отложенные мною в сторону столовые приборы. — Бабушка у неё, может быть, и была мастерицей, а вы с Настей этой просто дуры, — сняв турку с закипевшей водой, заваривает мне кофе в чашке. От кипятка, растворившего порошок, по комнате поплыл слабый аромат.

— Ты тоже мальчик с тараканами, знаешь? — делаю первый глоток и блаженно опускаю веки.

— Нет у меня тараканов! — дёрнулся парень, нервно отряхивая одежду, заставив меня подскочить от неожиданности, чудом не облившись кофе. — И вшей нет, и блох!

— Это образное выражение, то есть человек ты со странностями. Подай вафли — они у тебя за спиной.

— Ты тоже с тараканами, большими тараканами, — просветил меня гость не без злорадства. Взял с подоконника красную герань в горшке и с удовольствием стал нюхать. И после этого я со странностями.

— У меня столько тараканов в голове, что я уже перестала давать им имена, — философски пожимаю плечами, обойдусь и без вафлей. После каждого глотка жизнь становилась всё краше. — Ты узнал всё, что хотел?

— Тебе известно, что эти цветы заряжают воздух отрицательными ионами, которые улучшают атмосферу в доме, — с видом завзятого наркомана он кайфовал от запаха герани, как будто она была коноплёй, но, взглянув на меня, послушно вернулся к теме разговора. — Ваша книга была пиратская.

— Не было там ничего о пиратах. Обычная дешёвая книжка с заклинаниями — такие сейчас на каждом углу продаются. Чёрная и белая магия для мгновенного результата, — растягиваю последние глотки кофе.

— Помоги мне Небо, — Лель вернул цветок на подоконник. — Она — незаконное воспроизведение чужого мыслительного труда в массовых количествах.

— Чьего труда? — удивилась я. — Это старинные сибирские народные заговоры. Им уже сотни лет. Иди вон возьми её на полке в зале. — Лель протянул руку и достал из-за горшка с азалией на подоконнике книгу заклинаний. — Странно, я думала она…

Он брезгливо пролистал книжку, изредка вчитываясь в строчки заговоров.

— Это всё полный бред, а не заклинания, — обвиняющее уставился на меня. — Ты не могла воспользоваться ни одним из них.

— Не пойму, какое тебе может быть дело до этого, — с сожалением ставлю почти пустую чашку. — Дай сюда, покажу. Вот, — сверившись с содержанием, показываю заговор из раздела чёрной магии. — На возврат настоящей любви, — снова беру чашку.

— У тебя мозги набекрень? — Лель с ужасом посмотрел на меня, как будто я сунула кровоточащую руку в аквариум с пираньями.

— Можно повежливее?

— Я никогда не пойму людей, — раздражённо поджал губы. — Ты владеешь эламским языком?

— Нет, слава тебе господи. А что? — Это было бы даже забавно, если бы происходило по телевизору. Беседовать на собственной кухне с психом оказалось сомнительным удовольствием.

— Ах, не владеешь! — подозрительно прищурился.

— Я и другими языками мира не владею. Это же не преступление.

— Тогда как же ты прочитала ЭТО? — ткнул пальцем в страницу с вязью заклинания.

— Как все, — забираю книгу. — Тут же всё понятно написано. «Это древнее заклинание очень мощное. Мы выменяли его у старой таёжной колдуньи за немыслимую цену. Вся его сила именно в словах, поэтому мы не приводим транскрипцию или перевод. Каждый, кто захочет им воспользоваться, должен прочитать его сам. Главное, пылко желать воплощения своих…»

— Хватит! — скривился он. — Ты же вроде взрослый человек, с высшим образованием…

— В любви, как и на войне, нет запретов, — отвечаю с растущим раздражением в голосе.

— Да неужели? — ехидно спросил Лель. — И ты действительно прочитала ЭТО?

— Да чего ты пристал? Заняться больше нечем? Ты из службы по борьбе с незаконным колдовством? Оштрафовать меня хочешь? — Теперь и моё терпение дало трещину. Явился черт знает откуда и достает глупостями, вместо того, чтобы объяснить чего ему от меня надо.

— При прочтении любого заклинания важно всё: дыхание, мысленный настрой, поза, и уж, конечно, каждый звук и буква, — менторским тоном начал он. — А ты переврала половину и без того неправильных здешних слов!! — заорал что есть мочи, заставив меня отшатнуться назад. — Ты произнесла совершенно ДРУГОЕ заклинание, понимаешь??! Писака этой книжонки и то был ближе к оригиналу. Ты что, сочиняла на ходу то, чего не понимала?

— Ну и что? — робко спрашиваю у него — под ложечкой тоскливо заныло. — Теперь будет конец света? — Вспомнился десяток фильмов ужасов и катастроф по случаю.

— Не знаю что хуже. — Он и в самом деле был опечален.

— Можешь внятно сказать, что произошло? — пытаюсь выяснить размах катастрофы. Не то, чтобы я поверила его бредням, но надо поддерживать иллюзию — вдруг буйствовать начнет. Я ведь еще не вспомнила, где мобильник лежит, чтобы вызвать по нему психушку.

— Ты стала почти бессмертной, — скорбно сказал он. С таким лицом о последней стадии рака сообщают больному. — Временно.

Я захохотала. Успокоиться, глядя на его постную мину, было сложно.

— Закончила? — кисло поинтересовался он. — Не вижу никакого повода для веселья.

— И что мне это даёт? — подыгрывая ему, спросила я. А ведь почти поверила в этот бред. Надеюсь, он не буйный хотя бы. И телефона, как назло, нет под рукой.

— Например, почти бессмертие. — У парня был вид заговорившего под пытками партизана.

— Как это? — заинтересовалась я.

— Если тебе на голову упадёт наковальня — ты умрёшь, — судя по его лицу, пример был намеренно примитивный, — а если сумеешь избежать разных «наковален», то проживёшь лет пятьсот или всю тысячу. Но при твоей способности притягивать проблемы, тебе грозит прожить лет сто, так что не раскатывай губу, — ехидно добавил он. — Твой иммунитет теперь справится с любой болезнью и раной. Ещё сотни преимуществ, в частности, способность видеть магические существа и общаться с ними.

— С гоблинами и зелёными чертями, что ли? — фыркаю в ответ. — Сомнительное преимущество какое-то.

— Не знаю, куда в дальнейшем ты засунешь свой нос, но не исключаю такой возможности. Что ты сейчас чувствуешь? — разговор не доставлял ему никакого удовольствия. Очень нетипичный сумасшедший. Их обычно хлебом не корми, дай поговорить о наболевшем.

— Ничего, — пожимаю плечами.

— Прислушайся к себе, я не собираюсь торчать у тебя весь день.

— Надеюсь! — попыталась вслушаться в себя. Сытый организм безмолвствовал. — Ничего! — Под его мрачным взглядом брякнула первое же ощущение: — В ухе левом звенит.

— Нельзя же быть такой глухой к миру идиоткой, — Леля начинало раздражать происходящее.

— А что я такого сказала? — делаю круглые глаза. Злить его почему-то стало очень весело.

— Ты паясничаешь, вместо того, чтобы вести серьезный разговор. Между тем, тебе пора учиться распознавать, кто вокруг тебя находится. Вот кто я?

— И кто же ты? — Язык меня однажды до могилы доведёт. Мне это не раз предрекали, но ничего с собой поделать не могу. Язвить и подкалывать — моя вторая, или первая натура.

— Я — бог, — выпятив подбородок, процедил он, чувствуя мой ехидный настрой. — Но откуда поколению пепси знать свою мифологию? — презрительно закатил глаза.

Я громко заржала, как вся Первая конная товарища Буденного. Нервно, неестественно и очень близко к буйной истерике. А чего он ожидал: песнопений, цветочных гирлянд и вакханалий? Только этого мне не хватало.

— Прекрати. — Лицо у него стало злое. — Или я… Я за себя не ручаюсь!

С огромным трудом мне удалось задавить приближающуюся истерику. Осталась редкая, но сильная икота.

— До-Ок-кажи! — храбро подначила я его. Мне таки попался буйный сумасшедший. Везет как утопленнику, что называется.

— Пожалуйста, — Лель взмахнул рукой на манер иллюзиониста. И тут мне все стало ясно окончательно. — Кто ещё так сможет? — Он лихо взмыл к потолку, со следами недавнего затопления в углу, где и разлёгся как патриций, только без ложа. — Ты куда? — Воздушным шариком поплыл за мной из кухни в зал.

— СкоОорую вЫзвать. — Ненавижу икоту. Хуже неё только насморк.

— Тебе плохо?!

— ХорОшо.

— А-а! Для меня — что ли? Почему не милицию? — хмыкнул он. — Меня всё равно ведь не увидят, а у тебя будут проблемы, — Лель с легким интересом осматривает зал. Семейные фотографии вдоль кремовых стен, тибетский круглый ковёр на полу, вальяжные диваны и пара кресел перед плазменным экраном домашнего кинотеатра на стене. Стойка бара скромно притулилась у французского окна со шторами ручной отделки.

— СебЕ. Меня они тОчно заметЯт, хоть я и не болтАюсь под потол-Ик-ком! — На другом конце было занято. Не одной мне требовалась помощь людей в белых халатах.

— Глупо, — сказал мой личный глюк, оборачиваясь от окна. — Ты не ценишь подарков судьбы.

Кажется, отравление таблетками месяц назад все же не прошло бесследно и вызвало изменения в мозге. А вроде ведь хорошо себя чувствовала, разве что желудок стал чувствителен к еде, но это прекрасно объяснялось тем, что таблетки обожгли его слизистую. Хотя странно, что галлюцинации явились с опозданием. Всё у меня не как у людей. Возможно, следовало полечиться в больнице, а не сбегать оттуда на второй день?

В «скорой» всё ещё было занято. Так ведь и умереть можно, не дозвонившись до них. По крайней мере ситуация с появлением этого чокнутого прояснилась. Я даже успокоилась и сразу перестала икать.

— Хочешь анекдот? — спрашиваю у расположившегося на спинке дивана гостя, разглядывающего развешанные на стенах фотографии членов моей семьи.

— Давай, — Лель пристально разглядывал фотографию, где моя сестра с мужем и племянниками стоит на палубе яхты. Море и небо почти сливаются в одно целое за их спинами. Моё спокойствие незваного гостя слегка нервировало. Забавно.

— Идёт мужик по улице. Ведёт за собой крокодила на верёвочке. Крокодил ему говорит: «По жаре, по асфальту, животик исцарапаю… Смерти моей хочешь?!» Мужик доходит до остановки, садится в автобус. Крокодил ему: «Вот бабка на лапку наступила, перегаром пахнет, дышать нечем… смерти моей хочешь?!» Мужик выходит из автобуса, останавливает такси, садится. Крокодил не унимается: «Вот таксист молодой, на жёлтый свет проехал. Скорость превышает — наверное, лихач… Смерти моей хочешь?!» Мужик останавливает такси, выходит, снова идут они по улице. Только крокодил хотел заговорить, мужик его перебивает: «Слушай, если опять будешь канючить, то я сейчас выпью ещё стакан — и ты исчезнешь так же, как и появился!»

— Это ты к чему? — поначалу хихикнул, а потом нахмурился блондин. Фотографии были забыты.

— Да так, время убиваю, — снова начинаю терзать телефон.

— Вот некоторые всю жизнь мучаются, бьются из последних сил, чтобы получить хоть часть того, что свалилось на тебя…

— Бьются головой о камни? — На другом конце пошёл вызов.

— Я имел в виду… Брось! — он выхватил трубку и сбросил кричащую тётку снова в неизвестность. — Не дури. Просто представь, сколько выгоды…

— Так ты кто — бог Коммерции или Любви? — Пятилетнее обучение в стенах высшего учебного заведения не прошло даром, я наконец вспомнила: Лель — бог любви древних славян, аналогичный римскому Амуру и греческому Эросу. Поднатужившись, память извлекла на свет упоминание о «Снегурочке» Чайковского и пастушке Леле.

— Поверила, наконец-то?! — обрадовано вскричал он.

— А мне есть с чего не верить собственным глюкам? — я села в кресло. Забавно беседовать с галлюцинациями. — В дурдом я всегда успею.

— Мавра, ты разумная молодая женщина, — патетично начал Лель.

— То есть я могу на «раз» сойти с ума, вернее, уже сошла.

— Никуда ты не сходишь, — сердито воскликнул он. — Да что тебя так тянет в психушку? Друзей там много?

Качаю головой.

— У тебя довольно нестандартная реакция на происходящее. Нестандартная — это ещё мягко сказано, — Лель сложил руки на груди, приготовившись читать мне лекцию. — Например, тебя бросил этот самый Коля, с которым вы встречались два года. Укатил на заработки в Москву. Ты глотаешь три пачки снотворного и напиваешься. Твоя подруга Юля вызвала спасателей, потому что её собака выла как сумасшедшая. Тебя чудом успели отвезти в больницу и откачать. Оклемавшись, ты обращаешься к шарлатанке — да, шарлатанке! — и читаешь заклинание на возврат любви, — посмотрел на меня как на убогую. — В том заклинании НЕТ И СЛОВА о любви, чтоб ты знала! Это заклятье чумы, к тому же до сих пор работающее. Могу себе представить, что было бы, если ты прочитала его с ненавистью, — потёр переносицу, не видя моего побелевшего лица. — Коля твой вернулся, каким-то чудом, но ты спустила его с лестницы на виду всех соседей. Зачем всё это надо было делать?! Объясни!

Я скривилась. Глупо всё вышло. Но жизнь тогда казалась совершенно бессмысленной, да и сейчас…

— Невезучая потому что.

— Что? — не понял он.

— Была бы везучая — умерла. Вместо этого получила, — выразительно покосилась на него, — головную боль.

— Ох уж мне этот скептицизм атеистов! — пренебрежительно отмахнулся мой глюк.

— Я верю в бога! — с этими словами сунула ему в лицо нательную серебряную иконку Божьей матери. Господи, до чего я докатилась?

— Мавра, — он отодвинул от носа иконку с видом взрослого, которому трёхлетний малыш принёс доказательство существования барабашек, найденное под кроватью и оказавшееся раздавленным тараканом, — ты действительно дура. Часто к тебе боги являются?

— Лиха беда начало. И прекрати меня обзывать. Себя могу обижать только я.

— Слушай, может, тебе и в самом деле в дурдоме лучше будет? — озабоченно нахмурился Лель.

— Господи, когда ж меня отпустит? — с тоской воскликнула я.

— Никто тебя не держит, если не заметила.

— Анекдот такой есть и тебе, как моему глюку, стыдно его не знать. Стыдно!

— Тяжёлый случай, — прокомментировал вслух залётный гость, приложив ладонь ко лбу.

— Ну, раз не знаешь — слушай, — перекидываю ногу на ногу. — Тебе понравится. Идёт наркоман по парку и несёт на руках розового слоника. Вдруг слоник говорит: «Отпусти меня в травку побегать». Слоник побегал, побегал, вернулся обратно и запрыгнул на руки, идут дальше. Слоник снова: «Отпусти меня в травку пописать». Слоник побегал, пописал и запрыгнул на руки, идут дальше… Слоник снова: «Отпусти меня в травку побегать». Наркоман отпускает слоника в травку и думает: «Господи, когда ж меня отпустит…»

— Розовый слоник — это я? — ухмыльнулся Лель.

— Слушай, может, откупиться от тебя можно? — с загоревшейся надеждой открытым текстом предлагаю ему.

— Не валяй… — он пожевал губами. — О чём мы вообще говорим? Я совсем запутался.

— О том, что ты здесь делаешь.

— Я ведь уже объяснил: ты прочитала это дурацкое заклинание. Одно из побочных действий его — способность видеть богов, поэтому ты и увидела меня там, на улице. И видишь сейчас. Сможешь ли ты видеть нас потом, — задумался, пожал плечами, — не знаю.

— Да что я такого произнесла-то?! — возопила я в отчаянии. Ничего не понимаю. — Пожелала, что бы ты вечно торчал у меня перед глазами?! Я просто хотела вернуть Колю…

— Пинками гоня его с лестницы? — вытаращил на меня глаза Лель. — Ты садистка, что ли, Мавра? Или просто сама не знаешь, чего хочешь? Он даже вернулся к тебе, хотя заклинание было совсем не о том!

— Он не ко мне вернулся, а вещи забрать свои!

Лель секунду смотрела на меня, а потом расхохотался. Летящую в него вазу, правда, успел заметить, поэтому увернулся. Осколки жалобно брызнули во все стороны. Эта ваза мне никогда не нравилась, кстати.

Коля с детства расписал свою жизнь. В каждый из периодов его жизни (садик, школа, армия, университет) у него обязательно должна была быть девушка. Из этих самых девушек он планировал в своё время выбрать лучшую жену. Моя кандидатура на пост верной спутницы оказалась не подходящей, к тому же в его жизни наступал новый период — работа и взрослая жизнь. Пока я отдыхала по путевке в Индии, он успел присмотреть себе очередную «девушку», о чём и сообщил мне через неделю после моего возвращения. Расстались мы без скандалов. Я попросила его больше не появляться мне на глаза. Он искренне мне это пообещал и укатил в Москву. А заклинание, заклинание — это уже из другой оперы.

— Писать надо разборчиво! — разъярённо заявила я. — Прекрати ржать! Я тебе говорю, — замахиваюсь на него.

— Что ты на меня кричишь? Я что ли, писал эту дребедень? Мне оно вообще даром не нужно! — Лель перехватил мою руку. На мгновение мы застыли, друг против друга, учащенно дыша. И я первой отвела взгляд от этих спокойных голубых глаз с густыми темными ресницами. — Если каждый станет… — не договорив, он отбросил мою руку и принялся разгневанно ходить по залу: четыре шага вперёд, разворот, четыре шага вперёд.

Я притихла. Не надо было так строго с ним — вон как разнервничался. Из глубокого погружения в чувство вины меня вырвало его ворчание:

— … с ней как с нормальной… и что? Одни оскорбления, нелепые подозрения. Права была мама. Смертные…

— Хватит, — примирительно хватаю за рукав этот маятник на двух мускулистых ногах.

— Отпусти! С меня хватит. Я тоже не напрашивался…

— Ну, извини… — Что может быть абсурднее, чем общение с галлюцинациями? Правильно, просить у них прощения.

— Избавь меня от своих… — попытался вырвать руку. — Что? — приложил другую руку к уху. — Мне послышалось, кто-то извинился?

— Извини, — послушно повторяю вновь, наступив логике и гордости на лицо и горло, — Лель.

— Как же умилителен твой вид и как заразительна радость от встречи с божеством, — он ухмыльнулся. — Не рычи только.

— Сколько дают за убийство бога?

— Столько не живут. Но тебе это не грозит. К тому же, рожать ребёнка в тюрьме…

— Действительно, — киваю с готовностью. — Что? Какой ребёнок?!

— Что, значит, какой? Наш, — и смотрит так, будто я пытаюсь всучить ему свою голову как его собственную.

— НАШ? — внезапно хриплым голосом переспросила я. — Кто наш?

— Чем ты слушаешь? Я уже битый час перед тобой распинаюсь.

— Не было ничего про ребёнка! Так я всё-таки с тобой переспала? — От испуга забываю, что говорю с галлюцинацией. — И как ты с ходу определил мою беременность? Так не бывает, — закрываю руками плоский живот. В пупке будто горячая бомба взорвалась и внутренности улетели в бесконечность. — Не было ничего! — авторитетно заявляю, прислушавшись к своим телесным ощущениям. Память тоже все отрицает, тактично отпихивая ногой в сторону пару белых фрагментов прошлого.

— Кто говорил про переспали? — устало уточнил Лель. — Я такого не говорил. К тому же у меня алиби, — сказав это, он невольно покосился вверх.

— А ребёнок откуда?!! — В голове полный сумбур. Лихорадочно перетряхиваю свои немногочисленные связи и убеждаюсь, что ребенконосительницей я быть никак не могу. Нет мужчины — нет ребенка. Непорочное зачатие — это из разряда мифов, кто в наше время поверит… Мечущийся взгляд споткнулся о настенный календарь, висящий в углу, откуда на меня смотрел улыбающийся племянник в россыпи ромашек. Застываю на верхнем ряде цифр с возрастающим чувством недоверия. Седьмое июля.

Задержка.

Две недели почти.

Первая в жизни.

— От заклинания! Помоги мне небо! — рявкнул гость. — Я ведь тебе уже говорил. Ты превратила его из заклятья чумы в заклинание, дающее ребёнка от бога любви. Такие вот у тебя оригинальные способности, Мавра, обнаружились!

Как подкошенная падаю в кресло. Ничего себе белая горячка, или как это называется у наркоманов? А какая реалистичность! Что ж, видимо, мой мозг изрядно траванулся теми таблетками. Нет, надо вызвать все же психиатричку, потому что если это все взаправду… Юльке постучать в стенку, что ли, пусть уже спасет меня от этой надоевшей галлюцинации?

— Я бы почувствовала, если была… того… — неуверенно говорю ему.

— Ха! — резко выдохнул он. Я так поняла, что это ему заменило пару-тройку матерных пассажей. — После таблеток тех мерзких и с кашей, что у тебя в голове, помоги мне небо, ты бы заметила, когда у тебя воды отошли, наверное! Так и ходила бы с животом, подпирающим подбородок, списывая на таблетки, кишечный грипп, газы и вода знает что!

— Ну, знаешь!.. — зашипела я, как угли, на которые выплеснули воду.

— Я тоже не в восторге от случившегося. Понимаю ещё отвечать за то, в чём виноват, но за чужую безответственность… — Лель развернулся и вышел. — Выпей, — появился снова, протянув стакан воды.

— Ааа… как? — многозначительно дорисовываю в воздухе свободной рукой то, что не выговаривает язык.

— Самым прямым. Про непорочное зачатие слышала, милочка?

— Непо… что? Что-о-о-о!?! — вскакиваю с кресла, как ужаленная в самое дорогое. Вода из стакана щедро выплеснулась на не успевшего отскочить Леля.

— Угораздило же меня… — цедит он, глядя на оттянутую на груди двумя пальцами мокрую футболку.

— Ты или временем, или мифологией ошибся, дорогуша, — торжествующе говорю ему.

— Ты о чём? — божество опасливо отступило.

— Непорочное зачатие — это тебе две тысячи два года назад надо, к Марии, Гавриил. Или как там тебя зовут?

— Люди говорят, что меня зовут Лель — пора бы запомнить! И ничего я не напутал. — Он весь как сжатая пружина. — Непорочное зачатие было во все времена, только рекламы было меньше.

— Раз, два, после пяти — Мама, папа, прости, — запела я вполголоса бессмертную композицию «Тату». — Я со-о-ошла с ума-а.

— Опять двадцать пять, — хлопнул себя по лбу Лель.

— Меня полностью нет, Абсолютно всерьёз. Ситуация help, Ситуация sos.

— Мавра, ты ведь не дикая особа из Средневековья. Там бы и то, мне скорее поверили.

— Я поверила. И что? Я оказалась беременна! Что мне писать в графе отец? — хватаюсь за голову. — О чём я вообще говорю?!

— Не так уж всё и страшно, — он попытался меня успокоить. — Ты станешь знаменитой…

— Подопытной мышью! — заканчиваю за него фразу. Следовало как можно быстрее сдаваться врачам, а не сидеть тут и думать об ирреальной беременности. Покой. Белая рубашечка с длинными рукавами. Укольчики. Кашки. Прогулки два раза в день по полчаса. Просто сил не было дойти до телефона.

— Хорошо, держи это в тайне.

— Прекрати!! — топаю ногами, закрыв уши ладонями. Гипотетического ребенка внутри себя я не чувствовала нисколечко. Зато осознала, сколько проблем он принесет с собой. Уже принес.

— Я подозревал, что ты неврастеничка. — Мои, почти дотянувшиеся до его горла, руки он легко обезвредил, заставив обнять его. Стал успокаивающе поглаживать спину. Это была мелочь, но такая приятная. Понимаю, что истосковалась по ласке и прикосновениям. К моему ужасу, из глаз полились слезы. — Поплачь, — участливо велел Лель. — Моя сестрёнка чуть что — сразу ревёт, говорит, становится легче.

— А может, того, рассосётся само? — Стать матерью я планировала, конечно, но в отдаленном будущем. Прикусываю губу, чтобы не разреветься, жалея себя.

— Обязательно.

С надеждой вскидываю на него глаза.

— Приблизительно через восемь месяцев.

Решительно высвобождаюсь из его объятий.

— Ты куда?

— В аптеку. Потом в больницу.

— Психиатрическую? — подозрительно уточняет он.

— Если не увижу две параллельные полоски (и здесь Лель!), то в нее самую.

— Купи в аптеке успокаивающие сборы какие-нибудь! Очень рекомендую.

Уже на выходе из комнаты оборачиваюсь.

— А почему я, — спотыкаюсь о заковыристое слово, — забеременела именно от тебя? Ты единственный бог Любви теперь?

— Ты в любом мужчине находишь недостатки? Чем я-то тебе не угодил? — он вдруг обиделся.

— Уходишь от ответа.

— Хотел бы я сам знать, почему твое дурацкое заклинание выбрало меня, — чуть помолчав, ответил Лель. — Ты ведь о моем существовании даже не знала. Надо с текстом заклинания разбираться. Ты запомнила, что сказала тогда?

— Шутишь? Я и под гипнозом не вспомню, — говорю, направляясь в спальню, чтобы переодеться. — Тебе на работу не пора? А то как без тебя влюблённые обойдутся?

Скидываю одежду домашнюю и невольно застываю перед зеркальной стенкой шкафа-купе. Смотрю на себя, ожидая увидеть какие-то внешние перемены. Но ничего не увидела. Разве что щеки порозовели да глаза блестят ярче, чем обычно, словно я немного подшофе. Вглядываюсь в зрачки — они чуть расширены, но это объяснимо эмоциональной бурей, разразившейся совсем недавно.

— Разберёмся, — Лель говорил немного невнятно, находясь за закрытой у него перед носом дверью. — Можно я с тобой? Я для всех видимым стану, не бойся!

— Посмотрим, — напускаю туману, хотя сама рада. Идти в этой запутанной ситуации к гинекологу лучше не одной, пусть даже в сопровождении ожившей галлюцинации.

— Могу принести средство от токсикоза, — коварно торгуется галлюцинация из-за двери. — Безотказное. Тебя не будет так жестоко терзать по утрам твой желудок.

— Себе оставь. Не порти мне настроение совсем. Я поверю, только когда увижу результаты УЗИ.

— Это опасно?

— Если ты заморочил мне голову, то опасно. Для тебя, — выхожу, затягивая на шее узлом лямки сарафана. Зеленые цветы на белом фоне меня успокаивали. Это был мой «счастливый» сарафан, приносящий удачу.

— Послушай. Нам многое надо обсудить, и за одну короткую встречу этого не сделать. С тобой все в порядке?..

— Не знаю. — Как назло, в животе мне теперь мерещилось подозрительное шевеление. «У меня болит живот. Значит, кто-то в нём живёт. Если это не глисты, значит, это сделал ты». Кажется, так говорили мы в детстве. — Я…

— Прежде всего, ты — женщина, которая носит под сердцем ребенка! Запомни это раз и навсегда. Моего ребенка, — глядя мне в глаза выпалил бог.

Я так и не смогла определить, с гордостью или негодованием это прозвучало.

— Ну, пошли что ли? — Выйти на площадку страшно, ведь это, возможно, будет первый шаг в мою новую, если что, беременную жизнь.

— После тебя, — Лель галантно распахнул дверь, опасаясь, наверное, что я захлопну за ним дверь, стоит ему пересечь порог. Хотя он же глюк, от него за обычными дверями не спрячешься.

— И где она, справедливость? Я вас спрашиваю: где?

— Я бы ответила, но, как сказал знакомый гинеколог — там её тоже нету… (с)

Лель всю дорогу был молчалив, за что я ему была весьма признательна. Зашли по пути в аптеку. Очередь, жара, запах лекарств, тишина. Стою, невидящим взглядом сканируя полки с лекарствами. Вздрагиваю от прикосновения. Лель кивком указывает на обеспокоено смотрящего фармацевта. Молодая девушка в круглых очочках обращается ко мне с доброжелательной улыбкой:

— Вам нехорошо?

— Н-нет, нормально, — сглатываю, облившись холодным потом.

— Слушаю вас тогда.

— Мне тест на беременность.

— А какой? — любезно уточняет она, уткнувшись в компьютер.

— Отрицательный, если можно.

Тестов на беременность я купила девять, игнорируя насмешливый взгляд фармацевта. До больницы мы с Лелем добрались молча, делая вид, что любуемся видами города. В больничный туалет я отправилась одна, вежливо-убийственно известив об это компаньона. А там оказалась очередь, как будто вселенная мало поиздевалась надо мной раньше.

— Извините, вы в женский? — вынырнув из мыслей, понимаю, что вопрос подошедшая юная мамзель на шпильках задает мне.

— Нет, я в мужской — подглядывать! — огрызаюсь, влетая по своей очереди в комнату для девочек.

Мандражируя, делаю первый тест. Женский туалет — не самое лучшее место для того, что бы узнать грядет ли мне выполнить священный долг перед природой, т.е. дать жизнь потомству. Нервно хмыкаю: на коробке с тестом написано «Я мама». Они бы еще презервативы выпустили под названием «Я папа».

Жду.

Слабенькая вторая полосочка появилась, когда ее уже никто не ждал. И остальные тесты ждала та же участь — все положительные! Тесты брешут, как хотят, не один раз слышала про них. Оле был вечно положительный при отсутствии беременности, а моей сестре доказывал, что она не беременна младшенькой дочей.

В больнице все проходит на удивление просто и быстро, если ты готов отказаться от бесплатной медицинской помощи в угоду ее меркантильной сестре. Соблюдая милую старомодную вежливость по отношению к женщине, Лель даже вызвался войти со мной в кабинет гинеколога, но я его оставила снаружи, выстукивая зубами «ребенка нет, ошибка».

Кресло, осмотр, куча вопросов, писанина в карточке, пачечка направлений на анализы и пугающая до обморока фраза «беременность в норме, маточная, плод один, сердцебиение +». Этот плюс в конце показался мне вдруг крестом, который кто-то поставил на былой независимой жизни. Это уже серьезно, это не ежемесячная безликая яйцеклетка, утекающая в никуда, это уже человечек. Жесткое и конкретное обоснование неизбежности произошедшего. Срок пять недель. На руке ребенка уже есть пять пальцев.

Кажется, они извели на меня весь нашатырный спирт, прежде чем смогли с чистой совестью выставить за дверь припадочную тетку.

Лель встретил меня у двери кабинета. Ему хватило такта не задавать вопросов, он просто пошёл со мной рядом. Действительно, о чём спрашивать, когда все результаты у меня на лице написаны. «Дорогая, скажи мне те три волшебных слова, которые свяжут нас навеки! — Дорогой! Я беременна». Когда-то я долго смеялась этому анекдоту.

Июльский вечер был стеснителен и, лишь взглянув на часы, люди могли догадаться, что он наступил.

— «Похоже, Мазай сегодня не в духе…» — переговаривались зайцы, наблюдая за Герасимом, топящим Му-Му. — Лель покосился в мою сторону. Не подействовало. — Или вот ещё случай. Поймал Вини — Пух Золотую Рыбку и отпустил. Изумилась Золотая Рыбка такой доброте и решила просто так исполнять все его желания. Идёт Винни-Пух по лесу, есть хочет. Думает: «Найти бы сейчас дерево с большим дуплом, а в нём дупло с мёдом». Вдруг откуда ни возьмись перед ним дерево с дуплом, полным мёда. «Эх, — думает Винни-Пух, — лезть туда высоко, не сумею я с голодухи…» И в ту же секунду оказывается в дупле по уши в меду. Ест, причмокивает. Бежит мимо Пятачок. Видит Винни-Пуха на дереве и кричит: «Винни, что ты там делаешь?» — «Мёд ем». — «Угости медком голодного поросёнка!.. Ой! Винни!.. Что это?.. Куда это я пошёл?..» Я тебя правильно понял?

Отворачиваюсь, пряча невольную улыбку и увлажнившиеся вдруг глаза. Это все гормоны! Ну будет у меня ребенок, а мама, наконец, станет бабушкой с моей помощью.

— Мавра, не ты первая, не ты последняя. Зачем же так переживать? — Он попытался заглянуть мне в лицо. — Конечно, ситуация не самая простая.

— Убила бы тебя, если бы могла, — в сердцах ударяю его кулаком в плечо. — Ну почему именно ты?!

— Мне кажется, что нам стоит разделить ответственность. Хотя это вообще-то твоя вина.

Зыркаю на него исподлобья так, что бедняга споткнулся. Вообще-то он прав, но признать это сейчас я не готова.

— И ты вот так просто смиряешься с тем, что станешь отцом? — спрашиваю спустя какое-то время.

— А есть выбор? — Лель прищурился.

— И что мне… нам теперь делать? — спрашиваю беспомощно.

— Рожать, естественно, — с оптимистичностью мужчины заявил он мне. — Я не отрекаюсь от ребёнка и гарантирую вам всяческую заботу. Мне просто нужно время, чтобы все обдумать. Один из нас уже проявил безответственность, и вот к чему это привело. Ради ребенка мы должны сделать верный выбор. И ради нас самих.

Я увидела на его лице решимость, и почувствовала укол совести, пробудивший недовольство собой.

— Это меняет всё. — Саркастическое моё замечание заставило его поморщиться.

— Кажется, я начинаю понимать, почему ты в двадцать четыре года так и не замужем, — наотмашь нанёс свой словесный удар. — Ужиться с такой языкастой стервой мало кто сможет. И эта беременность, похоже, твой единственный шанс стать матерью.

Пощёчина болью отдалась в руку. Сама не ожидала, что способна на такое. Всю дорогу до дома в голове почему-то было пусто. Не помню, как добралась до подъезда.

Дома все валилось из рук, аппетит приказал долго жить, и было так плохо от всех дурацких мыслей, что хотелось выть. Решив эту неприятность переспать, я пораньше отравилась на боковую. Но сны шарахались от меня, как кредитор от судебных приставов. В сто пятый раз я высчитывала, пыталась убедить себя, что врачи тоже люди, тоже ошибаются. Может, сходить к врачихе еще раз, вдруг она обозналась? Тогда моя жизнь снова станет гладкой и понятной.

В два часа ночи я вышла на лоджию, подышать свежим воздухом. Пока бродила по лабиринту своих мыслей, глухая и слепая ко всему, город радовался прошедшему ливню. Отдаленные раскаты грома, уходящего куда-то на запад, и хищные зигзаги молний, расцвечивавшие небо на горизонте, очень соответствовали моему настроению. Дышать после грозы стало действительно легко, но кошкам, скребущим у меня в душе, закапывая сделанное, было на это плевать.

Когда что-то не так, сразу вспоминаются слова мамы «а я тебе говорила…». Да, говорила, да, предупреждала, ну доигралась… Делать-то что, мамочки??? Не рожать? Когда еще представится такой шанс? Рожать? Хоть на ромашке гадать садись. Жаль, ромашек под рукой нет сейчас. И маму надо еще в это посвящать будет. Боюсь, что к непорочному зачатию дочери она не будет готова никогда. Не то что бы я сама с этой мыслью свыклась, но других у меня вариантов нет все равно. А про отца ребенка ничего родителям не скажу — буду просто улыбаться загадочно, пусть думают что хотят.

Запрокидываю голову в небо в поисках подсказки. Темно-синее, усыпанное звездами, ясное-ясное. Даже если ответы в нем и написаны, то читать их не мне. Конечно, можно забыть о причине, породившей во мне жизнь, но актуальными оставались вопросы: как жить и действительно ли я готова взять на себя ответственность за чужую жизнь? Ребенок — это всегда перемены, так что мои растерянность и страх, как жить дальше, естественны и физиологичны, но жить от этого не фига не легче.

В кабинете гинеколога меня первым делом, после выявления беременности, спросили: «Аборт?» Так равнодушно, даже не поднимая голову от медицинской карты. Словно и не подразумевалось, что ребенка можно оставить. Меня даже в зубном спрашивали, лечить зуб будете или вырывать, а там всего лишь зуб — не живое существо.

В одиннадцатом классе к нам в школу пришёл человек с черным чемоданом. Всех собрали в актовом зале. Мы посмеивались, думая, что это очередная реклама противозачаточных средств. Пожилой мужчина открыл чемодан, достал оттуда пластмассовую фигурку ребенка, железные крючки и другие самые настоящие пыточные приспособления. Всё это положил на стол перед собой, раздал фотографии и рассказал нам про аборты. Когда кто-то спросил, делал ли он когда-нибудь аборты (он был гинекологом), мужчина побледнел, опустил глаза, потом поднял их и сказал: «Делал. Много лет назад и много абортов. Теперь грех свой пытаюсь искупить». Мне полгода после той лекции снились кошмары. У каждого своя ситуация, свой выбор, свое искупление грехов.

Та подленькая трусливая часть, которая живет в душе каждого, вопила, что я не справлюсь, ребенка мне еще рано, жизнь только началась, а тут впрягаться на восемнадцать лет в кабалу. Нет человека — нет проблемы. Вторая половинка уже прикидывала, кто будет — мальчик или девочка, и куда ставить кроватку. Если рассуждать как первая половинка, то время никогда подходящее не придет, а если решила — рожай! Трудности, по сути, они временны и преодолимы. «Если бог дает ребенка, то даст и на ребенка» — любимая поговорка сестрицы моей. Ей виднее, с ее тремя маленькими разбойниками и мужем-программистом.

Мало того, что у меня случилась бессонница, так еще и звонков телефонных не было почему-то. Хотя бы работой отвлеклась что ли. Подработка эта мой хлебушек с маслицем и красной икрой, и в случае чего прокормит не только меня, но и ребенка. Вздохнув, возвращаюсь в спальню. Надо все же немного поспать, а завтра пойду в другую клинику, вдруг там скажут, что…

До больницы я так и не дошла, не сумев выделить на это время с двумя своими работами. Ни утром, ни вечером ко мне больше никто не явился в гости, и я немного расслабилась. А в четверг, возвращаясь домой из гостей, чуть не прошла родную квартиру, сбитая с толку нехарактерным для нашей площадки зрелищем. Большая плетеная корзина едва вмещала в себя пышный букет летних садовых цветов, практически закрывая собой человека. Тьфу ты, бога!

— Это не тебе, — сказал мне Лель, выступая из-за цветов. — Это ребёнку. Тебе я с удовольствием принесу свою голову на блюде, но позже.

Молча начинаю открывать дверь, как назло, никак не могу попасть ключом в скважину. Бог (очень странно его так называть!) забрал у меня ключи и занялся дверью. Неловкое молчание затягивалось — ненавижу такие мгновения.

— Я всегда смотрю, как мужчина открывает чужую дверь. Отличный способ выяснить, каков он в постели. Если грубо и торопливо втюхивает ключ в замок — от него много не стоит ждать. Если роняет ключи и не может найти замочную скважину — он неопытный любовник-торопыга. А как ты открываешь дверь? — интересуюсь у него.

Ключ царапнул дверь рядом с замком, и мы попали внутрь со второй попытки.

— Что это было сейчас? Приглашение в постель или так мне дали понять, что я прощён? — он зашёл следом за мной, захлопнул дверь, а я включила свет в прихожей.

— Скорее второе, — избавившись от босоножек, прохожу в зал.

— Я так и понял, просто решил уточнить, — кивнул Лель. — Как ты провела эти дни?

— Не расставаясь с успокоительным, — сажусь на диван, устало запрокидываю голову.

— Ты совсем не спала, — садится рядом. Светлые брюки без единой складочки, рубашка с коротким рукавом вызывающе не застегнута на верхнюю пуговицу, дорогие часы на запястье левой руки. Тонкий аромат парфюма. Кончик снятого галстука выглядывает из кармана рубашки.

— Спала.

— Врешь, — сказал он. — Вот эти тени выдают твои бессонные ночи, — и шероховатая подушечка большого пальца коснулась нежной кожи под моими глазами. Испуганно распахиваю веки: я ревностно охраняю свое личностное пространство и не люблю, когда в него без спроса вторгаются. — Они от тяжелой работы или от ночных развлечений?

— И от того, и от другого, — отбрасываю его руку. — Сделай милость, прекрати лезть в мои дела.

— Убери свои колючки, ежик. Я тебя не съем, — Лель поудобнее устроился на диване. — То есть ничего из ряда вон выходящего не происходило с тобой? — уточнил он, забросив одну руку за голову и запутав пальцы в волосах. Вокруг глаз его скопились усталые морщинки, но это не портило глянцевой красоты его лица. Да, видно бессонница не только ко мне захаживала в эти дни. Хотя разве боги спят?

— Помимо непорочного зачатия? — язвительно уточняю у него.

— Помимо. — Голубые глаза пристально смотрели на меня. Он вытянул ноги и сцепил за головой обе ладони. Выражение его лица непроницаемостью могло поспорить с ликом каменных идолов.

— Зелёные человечки мне не являлись.

— Я серьёзно.

— Не было у меня твоих родственников, успокойся, — фыркаю. Лель резко подался вперед. — Что еще?! — испугалась я.

— Почему ты заговорила о моих родственниках, если никто не являлся? — застыл, как волк перед броском. Захотелось попятиться и взять в руку тяжелый предмет — так, на всякий случай.

— Я под родственниками имела в виду всю магическую братию, а не конкретно твою родню. — Мне стало смешно. — Что, досталось из-за меня от мамочки? — не удерживаюсь от шпильки.

— Ничего не понимая в происходящем, ты играешь серьёзными вещами, — он помрачнел. — Постарайся повзрослеть. Я физически не могу быть при тебе двадцать четыре часа в сутки.

— Если я стану ещё немного серьёзнее, я сойду с ума. Причём безвозвратно. — К психиатру я все же сходила, желая получить медицинское заключение о собственной вменяемости. Получила. Но жить от этого проще не стало.

— Не надо крайностей. — Лель взял мою ногу и стал массировать ступню. Часть моего сознания была возмущена его бесцеремонностью, а другая настолько устала, что была рада этому массажу необыкновенно. — Ты живёшь сейчас одна?

— Пропустил строчку в моей биографии? — притворно посочувствовала ему я. Тонкие сильные пальцы дело свое знали на пять с плюсом, как будто пудовые кандалы снимал мне с ног. Массаж был выше всяческих похвал, но действительность нагло мешала наслаждаться ощущениями. Трудно было жить, как ни в чём не бывало, зная, что в животе у тебя растёт маленький…

— Когда я лезу в твою память, чтобы узнать необходимое, тебе не нравится, когда не лезу — тебе не нравится и подавно, — проворчал гость, склонив голову к ступне. — Не угодишь некоторым.

— Моя сеструха уехала с семьёй в Италию, и я присматриваю за квартирой. Да, после Коли я живу одна. Ещё вопросы? — угрожающе интересуюсь у него.

— Ты по мне скучала? Ну, хоть чуточку? — хитро прищурил глаз, заглядывая мне в лицо.

— Мне было некогда — я всю свою жизнь ревизии подвергла. Лель, — голос против воли дрогнул. — Кто у меня родится? — Не то, что бы мне снились кошмары по поводу рождения монстра, но определенности некоторой хотелось.

— В смысле: мальчик или девочка? — не понял он.

— В смысле: человек… неведома зверушка… или бог?

— Полубог. — Лель коснулся особо чувствительного местечка и по телу пробежались мурашки. — Получеловек. Внешность точно будет человеческая. — Пальцы исчезли, оставив щемящее чувство разочарования. — Я хотел бы, чтобы ты поносила во время беременности вот это, — передо мной возникло ожерелье с бусинами, маленькими голубками, рожками и фигурками лосей.

— Что это? — Беру украшение. Стиль этнический унисекс: подойдёт и мужчине, и женщине.

— Обереги. Их сделала мама, когда я родился, — улыбнулся при слове «мама» — тепло, но немного грустно.

— Не уверена, что могу принять…

— Одевай и не снимай, — Лель взял ожерелье и застегнул его на моей шее. Оно оказалось тёплым и совершенно незаметным по весу. — Лучше всего тебе поменьше выходить из дома, но ведь ты на такое не согласишься? — Массаж переключился на другую ногу.

— Угадал.

— Современные женщины совершенно не заботятся о своей безопасности сами и не дают это делать мужчинам, — бурчание его показалось внезапно таким родным, что я вздрогнула, на миг вообразив себя под его защитой.

— Мне что-то может угрожать? — Все эти разговоры будили во мне некоторые подозрения.

— Вряд ли. Но не исключено. Ты носишь не просто ребёнка, а ребёнка бога. — Пальцы Леля творили волшебство. — Моего ребёнка, — добавил напряженным голосом. — Уже очень давно не случалось ничего подобного. Кто-то вполне может захотеть причинить вам с малышом вред. Хоть христианство и ограничило степень вмешательства в жизнь людей магических существ.

— Каким же образом ты появляешься здесь? — Снова резкая перемена в его настроении. Ощущаю её практически кожей. Поворачиваюсь к нему всем телом.

— Любовь-страсть очень хитрая штука, не признающая законов, — ответил он с ленивой чувственной усмешкой, которая не вязалась с беспокойным выражением глаз. — Без неё жизнь на земле просто исчезнет. Мне, как её помощнику, в этом случае очень повезло.

— А другие… боги? — отворачиваюсь, не желая видеть больше горечь в его глазах.

Примириться с существованием Леля было можно (и вовсе не из-за того, что он привлекательный!). Воспринять же, что где-то живут еще другие подобные ему существа, мозг отказывался. Из сказок я выросла, а взрослая жизнь играла по другим правилам, одно из которых недвусмысленно гласило, что магия бывает лишь в кино. Беременность, к сожалению, подтверждала пока обратное.

— Не все смогли вписаться в новый мир, — голос стал почти бесцветным. — Это так важно? — он посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом. Пауза затянулась. — Ты хочешь родить этого ребёнка? — он чуть сильнее сжал стопу, требуя внимания. — Когда ты будешь по утрам вспоминать, что понесла от меня, будешь ли ты переворачиваться на другой бок, пытаясь забыть о реальности, ударяя кулаком подушку, проклинать все на свете?

— Нет, — отвечаю после некоторого молчания. — К чему злиться на то, что невозможно изменить? — И понимаю, что говорю искреннее.

— Тогда просто носи обереги и если что — сразу зови меня! Большего от тебя не требуется. Это сложно запомнить? Тебе записать на видном месте крупными буквами? — насмешливый тон сразу вызвал желание дать ему пинка.

— Я запомню: носить, кричать.

— Ты способная девочка. — Меня поощрительно погладили по голове.

— А как к этому отнеслись… — Я показала глазами в потолок, не способная выговорить непривычное слово. Всё мне казалось если не кощунством, то чем-то близким к нему.

— Боги? — он со смешком закончил мою фразу. Настроение у него менялось так быстро, что я не всегда успевала подстраиваться.– По-разному. Мы давно уже живём в тени. Люди перестали верить в нас и контакты можно сосчитать на пальцах одной руки. — Моё здоровое неверие в существование богов, помимо бога христианского, его отчего-то забавляло. — Боги уходят все дальше от людей. Или люди от богов.

— Боги… то есть вы умираете? — Это было очень странно осознавать, почти так же — как произносить. А еще я четко осознаю, что не хочу смерти сидящему рядом со мной божеству.

— Всё в природе имеет начало и конец. Мы ещё будем долго «уходить», не переживай, — тяжело усмехнулся он. — В этом одно из преимуществ богов: жить и умирать своей смертью очень долго.

Беседы о смерти следовало сворачивать. Ну ее, в болото.

— Расскажи мне о себе, — прошу. — Сколько тебе… лет? Веков? — На вид он был едва старше меня, если не всматриваться ему в глаза.

— Не забивай себе голову ерундой.

— Ты что, кокетничаешь? — удивилась я. — Обычно это женщины скрывают возраст.

— Я последний ребёнок, родившийся среди богов, — буркнул он.

— Был последним, — сказала я, и мы посмотрели на мой живот. Живот смущенно заурчал.

— Этот ребёнок на половину человек, так что не забывай регулярно питаться, — Лель прислушался к чему-то. — Нам многое надо обсудить — и не за пару встреч. Кроме того, мне уже десять минут надо быть в другом месте, — договорив это, он исчез, оставив после себя в воздухе всплеск травяных нот и мандарина.

— «Привет, я шоколадка „Nuts“. — Привет, я мозг! — Привет, я трава! Я помогаю мозгу разговаривать с шоколадками», — задумчиво рассказала я сама себе анекдот, после чего отправилась готовить ужин.

Готовить — это громко сказано. Так, разогрела вчерашнюю курицу-гриль в микроволновке, поставила кипятиться чайник. Пока еда доходила до нужной кондиции, я успела в спальне переодеться в домашние синие брючки и мягкую курточку. Тело поверило, наконец, что измываться над ним сегодня больше не будут — и расслабилось. Прислушиваясь к звукам с кухни, оглядываю себя в зеркале — ну разве я похожа на беременную? Беременные — они… круглые, капризные, не от мира сего, а я… Звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть: дерганная я какая-то становлюсь последнее время. С неохотой иду, пытаясь представить, кого там нелегкая принесла, на ночь глядя.

— Умоляю, — соседка с первого этажа сунула мне в лицо рыжего персидского кота.

— Добрый вечер, Нина Семёновна, — отстраняюсь от приплюснутой морды и широко распахнутых глаз кошачьих. — Что случилось?

— Мняуу, — пронзительно сказал кот, раздраженно дергая хвостом.

— Ложусь в больницу — место освободилось чудом, — женщина демонстрирует мне баул слева. — Позвонил участковый. Если не лягу сейчас, то только через полгода. Томочка в деревне. А бедный Рейган не переносит одиночество.

— Гостиница для домашних… — пробую напомнить ей.

— Ты знаешь, какие там цены?! — шокировано вскрикивает она. — Ты же любишь животных? — тут же смягчается. — Юлькин слюнявый у тебя месяц жил, пока они в отпуске были. А я на две недельки всего, — в лице и голосе столько надежды, что становится неловко отказать.

— Я не умею обращаться с котами, — из последних сил пытаюсь отказаться от счастья.

— Ему ничего такого не надо. Я списочек составила вот, — всучила мне сложенный листочек бумаги. — И денег оставлю, корм. Он ведь кастрированный у меня, поест и целыми днями спит в уголочке. Маврушечка, а?

Ласковые производные от моего имени режут мне слух, как человеку с тонким музыкальным слухом — фальшь.

— Не называйте меня так, Нина Семеновна, — скрипнув зубами, прошу её уже в который раз. — Две недели?

— Истинный крест! — она с такой довольной улыбкой вручает мне тяжеленного котяру, что мне становится не по себе — проглядела подвох! — Держи, деточка. Ну, не скучай без меня, Рейгуша, я скоренько, — и её уже и след прослыл.

Закрываю дверь, занеся в дом сумку с приданым котика, с облегчением сбрасывая на пол Рейгана. Возмущённо тряхнув хвостом в мою сторону, он принюхался и побежал в кухню. Ну когда я научусь отказывать людям? Угораздило же… Боковое зрение уловило какое-то движение справа, я повернулась к открытому окну.

Во дворе рядом с домом росли несколько берез, посаженных еще первыми жильцами при вселении. Высокие, раскидистые, ветвистые. Дворовые мальчишки облюбовали себе эти деревья, едва те выросли. После пары детских падений и переломов доступные низкие ветки были обрублены заботливыми отцами. Поэтому сидящая почти на вершине ближайшей берёзы светловолосая девочка-подросток в пестрой юбке с кофтой сразу бросалась в глаза.

Моргаю, решив, что это шутит с моим зрением закатное солнце, щедро поливавшее своим ярким светом мир. Нет. Девица никуда не исчезла.

Со скучающим видом человека, присевшего отдохнуть на скамейке в парке, она небрежно опиралась руками о ветку и болтала ногами на высоте третьего этажа. Представляя, как скоро ветка может обломиться под ее весом, прикидываю, успею ли набрать 01. Девчонка посмотрела прямо на меня, вроде даже улыбнулась, и помахала рукой. Мне захотелось принять успокоительное и узнать логичное объяснение происходящему за окном. Не знаю даже, чего больше. На всякий случай машинально проверяю ладонью температуру лба. Прохладный.

«Может, все же сумасшествие? — кольнула мозг вывернувшая из области страхов мысль. — Или?..» Некстати вспомнилась первая наша встреча с Лелем. Глупости все. Просто соседская девчонка какая-нибудь залезла на дерево. На вид лет пятнадцать, то есть из возраста обычных хулиганов уже должна выйти, с учетом акселерации нынешних детей. Обкурилась? Поспорила с кем-то? В лицо не знаю. Двор у нас тихий — дом старый, живут в основном пенсионеры, молодёжь разъехалась по новостройкам, так что лица давно все примелькались.

Хулиганка, как ни в чем не бывало, сидела на дереве, болтала ногами и вертела головой, словно флюгер. Распахиваю рывком кухонную балконную дверь и выскакиваю на свежий воздух, мысленно честя дурищу в хвост и гриву. Убьется же!

Атака птицы была неожиданна, но от этого не менее страшна. Нечто, показавшееся мне большой серой вороной, нависло над девчонкой — и почти под прямым углом стремительно спикировало вниз, по касательной ударив её сложенными и прижатыми к туловищу лапами. Девчонка успела загородиться выставленной рукой, защитив лицо, потеряв при этом равновесие. Пронзительный визг ее ворвался в открытые окна. Перегибаюсь через перила, с бессильным ужасом приготовившись увидеть на земле изломанное тело. В воздухе девчонка кувыркнулась, но до земли не долетела… превратившись в белого голубя. Я тряхнула головой, не веря глазам. Отчаянно молотящий крыльями воздух голубь мчался к кирпичной трансформаторной будке, на крыше которой обосновалась голубиная стая.

Пернатого хищника, в отличие от меня, превращение нисколько не смутило. Издав резкое «ке-е ке-е ке-е» птица атаковала. Вторая атака его была столь же молниеносна, а взлет стаи голубей подобен большому взрыву. Всполошено заорали взлетевшие с помойки вороны, очумело металась по двору стайка воробьёв. Резкий взлет множества птиц, гвалт, громкое хлопанье крыльев. Испуганные крики озирающихся людей. Бешено колотящееся в груди сердце.

Основная масса голубей стремительно набирала высоту плотной группой. В общей сизой куче-мале мелькнуло белое оперение. Заложив вираж, хищная птица оттеснила стаю высоко в небо, а там, разбив совместный полет голубей, отбила белого голубя. Испуганные птицы просто растворилась в воздухе, бросив собрата.

Голубь увернулся от когтей, но преследователь погнал его дальше, делая частые взмахи короткими согнутыми крыльями, чтобы набрать скорость. Белый голубь, подобно зайцу на псовой охоте, убегающему от борзой, выполнял по три — четыре угонки при каждой атаке хищником из пике. От этого зрелища захватывало дух. Сделать последний рывок и вцепиться в голубя когтями хищной птице никак не удавалось. Преследуемый голубь выделывал такие «петли» и «бочки», что его враг просто не вписывался в них. И тут ошалелый беглец заложил пологий вираж влево, по дуге через двор к ближайшему спасительному чердаку. Обогнув тополь, ловчая птица настигла свою жертву и камнем упала на голубя. Только пух закружился в воздухе!..

Я вздрогнула, словно это меня закогтили сейчас, прогоняя наваждение. Но поняла, что всю жизнь теперь перед глазами будет стоять замерший на секунду, почти вертикально, силуэт ловчей птицы с распахнутыми серпообразными крыльями и раскрытым округлым хвостом, удерживающий изо всех сил отчаянно вырывающуюся добычу на высоте не более чем четвертого этажа.

Тонкий невоспроизводимый свист ударил по ушам. Появившаяся, словно из-под земли, на детской площадке светловолосая женщина, резко выставила руку в грубой перчатке вверх. Птица вернулась неторопливо, без добычи, села на перчатку, клекоча и широко разевая клюв.

Кажется это был сокол. Птица была заметно возбуждена ловом — перья на затылке были взъерошены, крылья слегка распущены и в постоянном движении. Хозяйка успокаивающе гладила его по спинке. Контраст какой-то рыцарской перчатки и ее яркого воздушного сарафана резал взгляд. Зато я испытала изрядное облегчение. Никаких ужасных смертей. Это все немыслимая жара дурит людям голову, вот и мерещится… разное.

И птица, и женщина вполне реальны. Это просто городская служба по борьбе с воронами-голубями и иными размножившимися небесными жителями в действии. После несчастного случая с раненым мальчиком, отстрел птиц в жилых местах категорически запрещен, вместо этого в город призваны их естественные враги: пара ловчих птиц. Одно время очень шумно обсуждали это все в прессе и по телевидению.

В квартире запиликал мобильник, извещая, что со мной желает поговорить Юлька. Внутренний голос был категорически против общения с внешним миром. Он рекомендовал запереться в квартире, отключив все телефоны, залечь среди подушек и сдаться в плен бубликам и шоколаду. Но это же Юлька. Возвращаюсь в дом, мысленно делая пометку принять холодный душ, ну их, эти глюки в баню.

— Смольный, — говорю в трубку, опускаясь в мягкое кресло.

— Соловьёва, а как заканчиваются сказки, ты знаешь? — хохочет в трубку подруга.

— Какие еще сказки? — озадачилась я.

— Обычные, волшебные. Ну не знаю, например, «Двенадцать месяцев», — заливается, хохочет она.

— Моя сказка, боюсь, закончится на девятом, — пробормотала я мимо трубки.

— Что ты там себе под нос гундишь? — переспрашивает Юлька. — Я не поняла.

— Кота гоняю.

— Какого еще кота? — насторожилась она. После того случая с моими таблетками Юлька всегда готова видеть плохое там, где его и нет, может быть. — Мавра, какой кот?

— Нина Семёновна, ну соседка наша, ты её знаешь, приволокла мне своего Рейгана — в больницу ложится она.

— А ты открыла передержку для домашних животных? — поразилась подруга, некоторое время молча переваривая услышанное.

— Кажется, открыла, — вздыхаю, глядя в сторону кухни, где затаился мой временный жилец. — Так чего там со сказками-то у тебя?

— Я вот тебя экзаменую: чем заканчиваются сказки? — снова начинает веселиться она.

— Всё как положено — принцесса дожидается своего принца на белом коне, и живут они долго и счастливо, — пожимаю плечами. — Угадала?

— Мишка мой тут писал сочинение по сказкам у себя. И вдруг приходит ко мне на кухню. Лоб хмурит, ноготь грызет — крайняя степень тягостных размышлений. Потоптался рядом и спрашивает: «Мам, а ты бы хотела встретить принца на белом коне?»

— Ну, а ты? — хмыкаю. Да, принцы — они странные существа, даже без белых коней рядом. Интересно, вот мой принц хоть в природе существует?

— Отвечаю. «Сына, я уже встретила своего принца. Вон он за компьютером сидит». Мишка удивлённо на меня посмотрел, выглянул в зал, и переспрашивает с недоумением: «Кто? Папа, что ли? Он же страшный и в трусах!»

Юлька хохочет как сумасшедшая. И смех ее так заразителен, что я начинаю хохотать тоже.

Звонок издал соловьиную трель, намекая, что за входной дверью кто-то есть.

— Ой, тут ко мне пришли.

— Ага, соседи про твою передержку узнали и зверье к тебе понесли.

— Слушай, иди уже корми своего принца борщом, — вешаю трубку и открываю дверь.

Стоявшая на лестничной площадке Оля жизнерадостно мне улыбнулась. Сидевшая у нее на руке в грубо кожаной перчатке ловчая птица с клекотом распустила светлые крылья. Тёмное, аспидно-серое оперение спины, с пестринками светлое брюхо и чёрная верхняя часть головы с чёрными «усами». И в облике этой и в повадках этой птицы сквозит нечто царское: хозяйская поза, уверенное покрикивание с отчетливыми приказными интонациями. Очень эффектный вид.

— Это что? — опешила я, выныривая из прострации, когда птица хищно щелкнула клювом.

— Вас сегодня просто не узнать.

— Что? Так хорошо выгляжу?

— Не в этом дело. Вы кто?

Последний раз мы виделись с Ольгой на Купалье, куда она меня затащила, и до сих пор мне покоя не давал вопрос, каким образом я после этого оказалась дома. Учитывая, что утром мне явился Лель, позднее я испытала горячее желание пообщаться с подружкой. Но на мои звонки она не отвечала, в Сети не появлялась, дома застать ее никак не удавалось. И вот теперь появляется на моем пороге с охотничьим соколом, как будто мы с ней о встрече договаривались заранее.

— Ты меня слышишь? — нетерпеливо переспросила Оля, одергивая складку шифонового сарафана. Курносый нос, частая россыпь веснушек на круглом лице. Тёмно-русые волосы сегодня заплетены во «французскую косу», придавая гостье элегантно-деловой вид. Поблескивающий золотой ободок обручального кольца. — Мавра! Хватит витать в облаках. — Порывистая и шальная, как весенний ветер, но, при этом, создает четкое впечатление человека, твердо стоящего на ногах.

Мы познакомились с ней в группе Вконтакте, куда меня занесло в поисках новых фильмов. В группу я заглядывала часто — компания собралась приятная, готовая поболтать обо всем на свете. С Олей нас сразу сблизила любовь к мелодрамам. Незаметно разговор с фильмов и актеров переключился на личности, и я, человек не склонный исповедоваться, выложила этой незнакомой девушке половину своей биографии в личке. А когда поняла это, то ничуть об этом не пожалела. Оля оказалась настолько легким в общении человеком, что у меня сложилось четкое ощущение, будто мы с ней знакомы чуть ли не с детского сада.

— Что? — переспрашиваю, увлеченная своими мыслями. Зачем ей птица?! Невольно любуюсь красотой и отточенностью форм пернатого хищника. Силуэт изящный, туго сложенные на спине темные крылья, небольшой крючковидный клюв и жуткого вида когти, впившиеся в толстую кожу перчатки.

— Можно войти, или мы будем общаться прямо тут? — поинтересовалась подруга.

— Да, заходите, — пячусь, давая ей войти. Конечно, Ольга натура творческая, неординарная, но ловчая птица?..

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Оля, скидывая плетеные сандалии соломенного цвета в коридоре. Вела она себя как ни в чем не бывало, так что я начала сомневаться в собственной вменяемости. Может, птица мне мерещится?

— Плохо, — отвечаю, идя следом за ней в зал.

— Плохо — это когда тебя запаковывают в чёрный, непрозрачный пластиковый пакет. Очень плохо — когда по частям. А всё остальное просто отлично, — жизнерадостно отозвалась она. — Мне у тебя нравится — уютненько так, — оглядевшись, резюмировала гостья. — Душой прямо отдыхаешь. Сама обставляла? — спросила, остановившись перед янтарным панно на стене, поглаживая спину соколу. Тот жмурился, время от времени окидывая обстановку горделивым и открытым взглядом. И вид у него при этом такой, будто он осознает, что занимает вершину своей пищевой пирамиды, как это изображается в учебниках по экологии. Будто все вокруг — только его. Это меня разозлило настолько, что я вспомнила все, что хотела высказать его хозяйке.

— «Тебе понравится. Будет просто волшебно. Погружение в себя и приобщение к тайнам Вселенной», — передразнивая интонации подруги, поворачиваюсь к ней. — Ха! Чтобы я еще куда выбралась, послушав твои уговоры?! Да ни в жизнь! И как ты могла меня бросить там?! — зло выкрикнула я. — До сих пор понятия не имею, как домой добралась. Вот уж не ожидала от тебя такой…

— Никто тебя не бросал — с чего ты взяла? — удивилась Ольга, поглаживая оперение птицы. Глаза сокола темные с широкими зрачками. — Ты заснула у костра, и Володя не стал тебя будить — просто перенес в машину. Он же и домой тебя затащил.

— Да? — В памяти на эту тему было грязно-белое пятно, как от затертого ластиком слова в тетрадке.

С ее мужем военным мы познакомились по дороге на праздник. Невысокий мужчина изящного, даже хрупкого телосложения — они с Олей составляли красивую пару. Густые пепельно-серые волосы и пристальный взгляд его ярко-желтых глаз навели меня тогда на мысли о хищной птице. Такое ощущение, что он не то чтобы спокоен, не то чтобы скован, скорее наготове. И молчалив — всю дорогу говорили только мы с Олей, а Володя отделывался малозначимыми фразами. Кажется, он охранял какой-то закрытый объект — его почти никогда не бывало дома.

— Мня… — появившийся на пороге комнаты кот замер. Впервые увидев пернатого хищника, Рейган четко осознал, насколько тот опасен для жирных кошаков.

Сокол, издав угрожающий крик, воинственно раскинул крылья, начиная наливаться яростью. Весь напружиненный, как взведенный арбалет, он вперил взгляд в превратившегося в шипящий рыжий шар. Кот от таких взоров начал вжиматься в пол, низко урчать и молотить хвостом. Неожиданное перемещение в нижние уровни пищевой пирамиды ему категорически не нравится.

— Нет! — закричала я, сама точно не зная кому адресуя приказ. Кидаюсь к кошаку, подхватываю его на руки и, конечно же, получаю множественные телесно-когтистые повреждения. — Ссссс! Убери птицу. Кот чужой! — выпаливаю, как будто если бы кот был мой, его можно было бы отдать на растерзание ловчей птице. Кот утробно орал на одной ноте, явно не готовый умереть сегодня.

— Да не тронет он кота, — небрежно отмахнулась рукой гостья и присела на диван, изящно удерживая на запястье птицу. — Рассказывай лучше, как ты тут без меня время проводила, — она с заинтересованным видом приготовилась слушать.

— Я расскажу. Я тебе сейчас все расскажу: что было, что есть, что будет! — цежу, забыв про птицу. — «Ты только представь, вместо раскаленного города — прекрасное лесное место с прохладным ручьём и полянами-комнатами. Народная музыка, этнические костюмы, ночью — прыжки через костер, да?» — передразниваю ее, отстраненно ловя себя на мысли, что у меня, кажется, истерика началась. — Только ручей оказался глубиной по щиколотку, поляны со вкусом заминированы коровьими лепешками, а костры…

— А что не так было с кострами? — Ольга иронично вскинула бровь, об которую я словно споткнулась, прекратив свой монолог.

Костры горели как положено. При всем моем недоверии, какая-то частичка магии все же была в том воздухе. Некогда вся Европа в эту ночь покрывалась многочисленными огнями. В Германии, Франции, Скандинавии, далекой Британии и бесконечной Руси люди в эту ночь зажигали костры — «очи Света». И тогда казалось, что Земля, будто зеркало, отражает звездное небо, а Небо — Землю…

— Так все обещанное было, разве нет? — Оля недоуменно пожала плечами. — Отличный способ провести время так, чтобы забыть об одном придурке…

— А ты откуда знаешь?! — поперхнувшись, разгоняю кашлем навязчивые мысли о Леле.

— Что, значит, откуда? — удивилась она. — Ты сама мне плакалась на этого гада, свинтившего в Москву.

— Ах, ты про этого придурка, — с облегчением протянула я.

— С этого места поподробнее, — в глазах ее вспыхнул интерес. — Кто? Где? Сколько раз?

— Да нет никакого другого! — отмахиваюсь в сердцах. — Не-ет.

— Вот и плохо, что до сих пор нет, — скривилась Оля. — Неужели тебе на Купалье никто не приглянулся? — с затаенной надеждой посмотрела на меня. — Купала — это объединение (купа) полярных энергий на основе любви, а не борьбы, понимаешь? — она закусила губу и перешла к примерам: — Явь — Навь; Инь — Янь; Небо — Земля; Огонь — Вода; Мужчина — Женщина. Там, где есть Любовь, там нет места ненависти, лжи, зависти и другим его проявлениям. А еще Купальская ночь — это космически обусловленное время для встречи суженых, зачатия детей и укрепления семьи.

Последнее время все кому ни лень играются словами свет-тьма, инь-янь, так что я лишь тяжко вздохнула, обнаружив, что и Ольга этим заразилась. Опасаясь, что ее сейчас унесет в нескончаемый монолог о мироздании и чьей-либо избранности, перебиваю:

— Языческие сказки.

— Православные, так будет точнее, — поправила она.

— Какие? Православие — это же…

— Оно ничего общего с христианством не имеет. Православные — это помнящие прошлое и строящие будущее. А потом слово переиначили, затемнили его истинное значение, — подруга вздохнула. — Славяне никогда не нуждались, не нуждаются, и не будут нуждаться в религиях. Им незачем пытаться восстановить утраченную связь с Всевышним — они её никогда не теряли. Всевышний Прародитель и Его дети — Боги и Богини, а люди правнуки Их. У славян не только духовное, но и кровное родство с Всевышним. Ну скажи ей, Вук, — обратилась она к соколу.

Рейган беспомощно посмотрел на меня снизу вверх, безмолвно прося объяснений происходящему. Действительно, квартира же моя, значит, и отвечать за безобразия в ней тоже мне. Сокол, презрительно клекотнув, шумно развернул и сложил крылья.

— Она — человек, — присвистывая часть звуков, сказал кто-то. Причём «человек» прозвучало как «умственно неполноценный». — Всего лиссссь. Как я и говорил. Ничего ей не объяснисссь.

— Это кто сейчас сказал? Он? — указываю на сокола, потому что кот моей соседки разговаривать не умеет. Ведь не умеет же?..

— Я, — надменно произнес тот же свистящий голос. Склонив голову набок и вперив в меня красно-коричневый круглый глаз, сокол имел вид короля, которому любимый спаниель нагадил в тапку. — И сссс-то в этом такого?

— Ничего, — спасовала под его пристальным взглядом слабая я. Переступая немеющими ступнями. Не может быть, чтобы… К таким потрясениям опять моё сознание не было готово — и вряд ли когда-нибудь будет готово.

— Вук, помягче, — попросила Ольга. — Будущих матерей не стоит запугивать — это отразится на качестве потомства.

Сокол издал пронзительный свист, вздернув голову кверху. У него был брезгливый вид профессора, которого заманили на пьянку бомжей.

— Кто ещё хочет сегодня поговорить со мной? Чайник? Стены? Ты, Рейган? — обращаюсь к коту. У кота круглые глаза и жалобный вид, будь его воля, он бы влез мне в живот, лишь бы не видеть сокола. Беднягу начало мелко трясти.

— Ну что ты нервничаешь по пустякам? — закатила глаза Оля. — Каждый выглядит, как умеет. И разговаривает. Сокол ничем не хуже других.

Ну сокол. Ну разговаривает. После небольшой задержки сажусь, нет, скорее падаю, в кресло, продолжая прижимать к себе кота. Или это кот меня прижимал к себе?

Ольга, со свойственным ей спокойствием, смотрела на меня, изредка поглаживая птице горло. Сокол, прикрыл глаза, не желая больше лицезреть никого из нас, что совсем не переводило его в разряд безопасных лиц.

— Это Лель тебя подослал? — спрашиваю Ольгу. И сама понимаю, что этого быть не может. Слишком он почему-то боялся, что кто-то из его родственников сюда явится. А с Ольгой мы знакомы уже сто лет, наверное, еще ДО Леля.

— Меня нельзя прислать — я не письмо, — дернула плечиком гостья. На первый — и на второй, и на третий взгляд — она ничем не отличается от себя обычной. Те же жесты, мимика, стиль речи. — Ну прекрати уже этот цирк, — обратилась она ко мне, а я внезапно ощутила тонкий черемуховый аромат. И увидела не потолок, а пронзительно голубое весеннее небо, на его фоне тонкие ветви с набухшими почками, услышала ярый птичий гомон. — Не делай вид, что не понимаешь. Мы с тобой взрослые люди и…

— Кто ты? — спрашиваю у чужачки. А знала ли я когда-нибудь эту женщину, прикидывавшуюся моей подругой? Ту, которая говорила, что посменно работает в нескольких роддомах акушеркой, а на досуге преподает народные танцы в доме детского творчества. Я ведь все о ней знала исключительно с ее собственных слов.

— Мавра, — сказала Оля. Её взгляд задержался на моём горле, точнее на бусах Леля. Вблизи было видно, что она старше, чем казалось, — сейчас вопрос не в том, кто я, а в том — кто ты?

Машинально касаюсь ладонью подарка Леля. Прижатый к груди другой рукой, оглушительно шипит в предынфарктном состоянии Рейган.

— Бесконечно доброе, феноменально умное, необычно привлекательное, бесподобное существо, а ты? — процедила я.

— Ясно. — На лице гостьи появилась понимающая ухмылка.

— Что ясно? — чувствую, что начинаю заводиться. Явилась неизвестно кто, еще и ухмыляется. Враги так себя не ведут, конечно…

— Отчего к тебе Лель зачастил, — отозвалась, глядя мне толи в душу, толи в зрачки.

— Ко мне? — растерялась я. Имя Леля было как неожиданный удар в солнечное сплетение, хотя подсознательно ждала чего-то подобного. Хватаю ртом воздух, собирая рассыпавшиеся мысли. — Ты знаешь Леля?

— Кто ж этого блаженного не знает, — фыркнула гостья. — Все мир пытается спасти любовью. И говорит о тебе все это время так, что создается впечатление твоего присутствия на семейных собраниях. — Та, которую я знала под именем Ольги, почесала переносицу ногтем. На свету блеснул алый перстенек. — Мнения домашних разделились. Одни считают, что ты божедурье, которой повезло. Другие, что ты — баба ветрогонка — вздорная особа, замыслившая навариться на подвернувшейся случайности. Так кто же ты? — выжидающе посмотрела на меня.

— Убирайся, — вспыхнула я. — Или…

Сокол забил крыльями, издав раздраженный клекот.

— Ах, какой взгляд! Ты меня сейчас им просто пришпилила, как к стене бабочку, — рассмеялась она, поглаживая крылатого разбойника. — Характер. Лелю никогда не нравились тихони, — гостья погладила ему спинку и светло-серый с темными полосами хвост.

— Вон из моего дома, — ледяным тоном велела я.

— А не то что? Леля позовешь? — фыркнула та, откровенно забавляясь ситуацией.

— И позову. Прямо сейчас.

Мы застыли друг против друга. Прошла минута. На исходе второй минуты я почувствовала себя глупо. Когда у тебя есть вечность, ты можешь просмотреть каждую соломинку в стоге сена, одну за другой, пока не найдешь иголку. Вечности у меня в запасе не было. Ну и что делать? Взаправду кричать Леля?

— Хорошо, — сдавшись, сказала я. — А Лелю ты кто будешь? И чего от меня хочешь?

— Ты опять за своё? — возвела очи Оля.

— Да, я упертая. Так кто же ты?

— Родня близкая. Или дальняя. Это смотря откуда считать. Зови меня Ольга, — ответила гостья. И настала моя очередь возводить очи.

Обходной маневр с называнием собственного имени — ну-ну. Славянская бытовая магия запрещала называть другому человеку свое имя, так как знание имени давало власть над его хозяином. Поэтому никто не говорил «моё имя такое-то», а было принято употреблять разные шутки-прибаутки или более вежливые обороты вроде «меня зовут».

— Как твоё имя? — прямо спрашиваю чужачку, мысленно перебирая имена славянских богов и нечисти. На ум, правда, кроме Перуна, Даждьбога и загадочного Михрютки не приходило — сама не пойму, откуда это имя в голове взялось.

Ольга хмыкнула:

— А ты быстро учишься. Моему братцу с тобой повезло. Или не повезло?

Братцу? Да, у Леля вроде была сестра. Что-то смутно припоминаю из курса лекций по религии древнего мира.

— Если не ошибаюсь, Леля — вечно юная богиня весны, любви и продолжения рода? — Сама поражаюсь тому, как много разной информации, оказывается, есть в моей голове. Мысли мечутся, как стайка подростков, на вечеринку которых раньше времени вернулись родители хозяина квартиры. Одно дело хихикать по поводу каких-то далеких родственников Леля, и совсем другое — встретиться с ними лицом к лицу.

— Она, она самая, — ехидный голос, принадлежащий соколу, разбил повисшую тишину. — А вот со мной будет сложнее.

Кот, едва заслышав его голос, вновь вжался в меня, словно решил поиграть в «Чужого» наоборот: не выбираться из человеческого живота, а влезть туда целиком. Морщусь, отдирая от себя его когти. Птиц сказочно-мифологических я знала не так уж много, поэтому брякнула самое известное сказочное мужское имя:

— Финист Ясный Сокол.

Птица изумленно раззявила клюв, резко и шумно развернув крылья. Оля, то есть Лёля, залилась хрустальным смехом.

— Не в бровь, а в глаз, да, Вук? — обратилась она к ловчей птице. — Так что хоть она и человек, но человек не простой. Ой, не простой, кто бы меня не пытался убедить в обратном.

— Обычный я человек, — ощетиниваюсь. Не люблю, когда не понимаю смысла происходящего. — Так чего вы от меня хотите?

— Поговорить, — Леля опускается на диван с таким видом, что понимаешь — оттуда ее не сдвинут три эвакуатора. Её сокол мрачно следит за каждым моим движением — в интересах моей мебели, чтобы мрачный вид у него был вызван запором.

— О чем, господи, ты, боже мой?! — хватаюсь за голову. Я совсем-совсем не этого хотела.

— О божественном в том числе. Мавра, пойми, если бы я не хотела, чтобы ты знала, кто я, то не явилась бы сюда таким образом. Вселяться в человека — брр, — она передернула плечами.

— Ты вселилась… — В голове тут же всплыли фрагменты фантастических фильмов, где зло внедрялось в человеческие тела.

— О, убери эту гадость из мыслей, — женщина брезгливо морщит носик, словно я поднесла к ее лицу дохлую мышь. — Людей хлебом не корми, дай себя лишний раз попугать разной дрянью. — Я ничего не делала с душой твоей Ольги. Просто временно ее потеснила.

— А как ты сюда попала?

— Было незаперто, — пожала плечами гостья.

— Я имею в виду этот мир. Лель сказал, что богам и им подобным сущностям сюда вход заказан. Получается, ты не можешь, как Лель, являться сюда в своем облике?

— Не могу. Или не хочу. Это не важно, — она моргнула и неуверенно улыбнулась. — Важно сейчас то, что ты натворила.

Слушаю ее краем уха, куда больше прислушиваясь к самой себе. Богиня юной женственности, весенней возрождающейся природы, проклюнувшихся всходов, зачатия. Вторая — но не по значимости — Рожаница. Воплощение могучей силы, пробуждающей в мертвом жизнь. Но ничего этого я не чувствую. Никакой магии. Передо мной обычная молодая женщина, хм, с говорящим соколом. А, может, она чревовещательница?

— Мавра, ну сама послушай, что ты думаешь, а? — закатила глаза Оля-Леля. — Тебе необходимо, чтобы явилась я тебе во вспышке света, превратила твою квартиру в цветущий весенний сад, несла всякую глубокомысленную чушь под пение жаворонков?

— Нет. Но… ты не обижайся, только. Ну не похожа ты на богиню, — говорю, старательно пихая ногой бубнящий внутренний голос.

— А Лель был похож на бога для тебя? — фыркнула она. Я смутилась. — Вот что есть богиня в твоем понимании? — тоном усталой матери пришедшей с работы спросила она.

— Ну, — не найдя вот так сразу подходящих слов, развожу руками. — Сила, власть, красота неземная…

— Всем этим отчасти наделено каждое существо во вселенной. Дело лишь в том, какой ярлык ты повесишь, и во что будешь верить. Для бабочки-однодневки — ты всемогущая богиня и почти бессмертное существо. Мавра, думаешь, если ты дашь определение всем вещам на свете, жить станет проще?

— Да. Отчасти, — добавляю не так уверенно.

— Я решила, что производить на тебя впечатление спецэффектами бессмысленно, но могу явиться снова, во всем могуществе. — Перехватив мой рассеянный взгляд на сокола, улыбнулась, нежно огладив голову птицы: — Сокол-сапсан — в переводе с калмыцкого значит «русский сокол». Правда, он красавец? Изогнутые крылья, выдвинутая вперед светло-серая голова с изогнутым клювом. Всем своим видом эта птица символизирует яростный порыв, фантастическую скорость в сочетании с неотразимым ударом. Охотится лишь на летящую птицу и никогда не питается падалью. Верен своей подруге до конца жизни и готов умереть за нее в неравной схватке. Муж очень беспокоится за мою безопасность, поэтому Вук сопровождает меня сюда.

— Дал тебе в охранники сокола? — Ее манера резко менять тему разговора начинала вызывать у меня зубовный скрежет. — Не сочти за грубость, но птица — не лучший вариант телохранителя. При всех ее достоинствах. Я еще понимаю собака там или…

— Вук и есть мой муж, — с любовью произнесла она. — Просто на землю ему нет хода в истинном облике, увы.

Слушаю Лелю и понимаю, что сил удивляться у меня больше нет. Просто принимаю все как данность. А испугаюсь или буду шокирована потом, не сейчас. Обнимаю покрепче кота, молча изучая лицо гостьи. Не красавица в общепринятом смысле слова, но излучает такое обаяние, что забываешь о ее внешности почти тут же. И бояться ее я совершенно не хочу. Что-то внутри меня уверено талдычит, что гостья — друг.

— Говорят, черная полоса это расплата за счастливые дни… И где же я столько счастья отхватить успела, скажи? — обращаюсь к Оле-Лёле. — Жила, никого не трогала, и на тебе — вы на мою голову свалились.

— Еще кто на чью голову свалился, — парировала она. — Вот с какой стати тебе понадобилось залетать именно от моего брата?

— Мне понадобилось?! — подскочила я. — Да у вас там такой бардак творится, что представить страшно. Я читала заклинание на возврат любви, а вместо этого получила вот. — Мы обе смотрим на мой живот. Кот, распластавшийся на нем, прижал уши и угрожающе заурчал-завыл.

— Магия — очень тонкая вещь, открою тебе секрет, Мавра, — терпеливо, как воспитаннице яслей, сказала Леля. — Читать по сиюминутной прихоти древнее заклинание на неизвестном тебе языке, словно шепоток от поноса… Чем ты думала вообще?

— Ой, только не надо снова читать мне лекции. Лель это уже делал.

— Да? И рассказал о том, что твоя шальная выходка всколыхнула самые разные слои мироздания?

Лель предпочитал отделываться туманными ответами на все мои вопросы, сразу уводя разговор на свои любимые темы. Только я уже слышать не могла ничего о меню и распорядке дня беременной человеческой самки.

— Нет. Об этом можешь рассказать поподробнее.

— Мир, после… нашего ухода, — разговор дается гостье не так легко, как кажется, — был поделен на сферы влияния. Давно устоявшиеся. Официально, наш народ считается изгнанным, а здешняя территория принадлежит христианским святым. Да, мы можем бывать здесь, но это личные визиты, ограниченные по времени. Забвение запирает старые пути, отторгает саму нашу суть, как чужеродную, хотя когда-то…

Вопрос не в том, почему меня окружают психи. Вопрос в том, почему я чувствую себя комфортно в обществе больных на голову!? Не знаю точно, как сходят с ума, но это их безумие такое абсурдно-логичное, что ему хочется поддаться. Ведь реален же ребенок у меня в животе, так почему бы не быть реальной стоящей передо мной богине?

— Что ты собираешься делать с ребенком? — деловито интересуется она, в который уже раз перескочив на новую тему. — Будешь претендовать на божественный престол или создавать собственную религию? Если ты до сих пор не растрезвонила всему миру о непорочном зачатии, надо полагать, и в дальнейшем будешь молчать? — Мотаю головой — ни создавать религию, ни осчастливливать научный мир собой я не собираюсь. Прятаться от ополчения христианских святых и журналистов, не говоря уж об учёных, которые просто с ума сойдут от счастья, узнав про нас с малышом, мне сейчас не хотелось. — В таком случае можно будет утрясти это дело с их правозащитниками, — с облегчением улыбнулась Оля-Леля. — А у тебя есть что-нибудь вкусное в доме? — вдруг жалобно спросила она.

От такой резкой смены темы (это у них фамильное, точно) вздрагиваю.

— Кажется, было что-то в холодильнике. А что ты хочешь? — озадачилась я.

— Она хочет, чтобы ее взяли за длинный любопытный нос и оторвали его! — сердитый голос за моей спиной мог принадлежать только одному типу… — Какими судьбами, сестренка? — с наигранным весельем осведомился он.

— Лель! — гостья скорчила гримасу, хлопая коровьими ресницами и успокаивающе оглаживая сокола. — С родственницей вот новой знакомлюсь, — радостно добавила она. На появление брата Леля явно не рассчитывала. — Грех такую девицу-красу от своих прятать.

Оборачиваюсь, поудобнее перехватывая кота. Кот держится из последних сил — впечатлений сегодня ему хватит на всю жизнь.

Обычно аккуратный, подтянутый, сейчас Лель был небрит и как-то взъерошен. Ни следа от былой небрежной элегантности: белая рубашка расстегнута на три пуговицы, края ее торчат из серых джинсов, заправленных в мягкие красные сафьяновые сапоги, изукрашенные (нагибаюсь посмотреть) растительным узором. На голове заломленная набок сизая шапка с пером в центре, словно позаимствованная со сказочной картинки у Ивана-царевича. В руках лук в расшитом футляре.

— Я уже миллион лет Лель, а ты все такая же глязопялая сорока! Кто тебя просил сюда приходить? — он был очень зол, и еще, кажется, немного смущен. — Да еще и его сюда тащить! — Лель ткнул пальцем в сокола.

— Никого я не тащила, — Оля-Леля встряхнула волосами. — А если ты, баламошка королобый, не понимаешь, что тебе желают добра…

— Яа? — вспыхнул бог. — Ты со своим как лучше вечно заваришь кашу, расхлебывать которую потом должны другие. Когда ты уже поймешь, что надо помогать, когда просят, а не ставить телегу впереди лошади! Это моя жизнь и никого не касается…

— Досталось же божедурье в братцы родные. Этот ребенок касается всех!

Брат с сестрой застыли друг напротив друга, словно кошка с собакой, готовые сцепиться. Подумаешь, секреты-конфликты у них. Другого места не нашлось для их выяснения, конечно, кроме моего дома.

— Брейк! — встаю между ними. — Этот ребенок, живущий во мне, касается, прежде всего, меня. И мне решать, кому быть рядом с нами. — Оба зыркнули на меня с такой яростью, что просто чудом не спалили на месте. — А кого не устраивает — вон там дверь, — договаривала я уже менее уверенно, понимая, нет у меня реальной силы, чтобы выставить их за порог. И они тоже это прекрасно понимали, конечно.

— Мы поговорим об этом ещё, — Лель посмотрел на меня с улыбкой. Не знаю, что у него были за мысли, но вид он имел облизывающегося Серого Волка, провожавшего взглядом Красную Шапочку. — Попозже. Сейчас нам с Лелей надо уйти, — цапнув за руку сестру, он щелкнул пальцами другой руки в воздухе, и в следующее мгновение на кухне их с птицей уже нет. Лишь в нагретом воздухе квартиры остался специфический запах хищной птицы.

Во мне живут три личности: первая пытается захватить мир,

вторая уже владеет миром, а третья, устав от борьбы с первыми двумя,

пытается вспомнить номер психушки (с).

После таких потрясений уснуть казалось нереальным. Можно было бы принять снотворное, но боюсь за ребёнка: хватит уже того случая с отравлением таблетками. Лучше поработаю немного.

— Фаустина, — созваниваюсь со старшим оператором. — Есть работа? Могу помочь.

Горячий чай дымится на подставке, укутанная в тёплый плед на кресле, и я готова работать всю ночь. Фантазии роятся в голове.

— Соединяю, — говорит Фаустина. Ей почти шестьдесят, у неё бессонница, маленькая пенсия и сексуальный голос. Начальство на неё не нарадуется, клиенты балдеют, очарованные голосом сирены.

— Але? — на проводе очередной робкий юноша.

— Привет, дорогой…

Остаток ночи мы с котом, тяпнув по паре капель валерьянки с коньяком, провели, занимаясь каждый своим делом. Изначально, я попыталась объяснить Рейгану, что все поделено в доме по-честному: у него своя миска, у меня свои тарелки. У него своя подстилка, у меня свое постельное белье. Он ест корм, я человеческую еду. Я смотрю ноутбук, он стиральную машинку. Но как-то незаметно кот сумел меня переубедить — наверное, во сне загипнотизировал мурчанием, когда лежал на моей подушке справа.

Беседы на сексуальные темы с одинокими мужчинами утомляли больше, чем секс. Под конец, чувствуя себя выжатой как лимон, сдаю службу сменщице, рассчитывая поспать хоть пару часиков перед работой. Забираюсь под шелковую простыню. Рейган давно дрыхнет без задних ног, растянувшись на соседней подушке. Двуспальная кровать кажется в темноте бесконечной, когда некому подкатиться под бочок. До сих пор не могу привыкнуть спать одна. Переворачиваюсь на правый бок.

Как назло, сон не шёл. Не помогли ни стакан горячего молока, ни пересчёт овечек. Кажется, бессонница имеет большие шансы стать моей близкой подругой. Хорошо, говорят, успокаивают в таких случаях йога, медитации. Йогой я пробовала заниматься в юности, увидев картинки в папином журнале «Наука и жизнь». Старательно заворачивала ноги за уши, зубрила мантры, протирая попой тонкий коврик. Через какое-то время решила, что можно подумать о доске с гвоздями. Но так как делать такую доску было некому — папа уехал в командировку, а сама я с молотком не дружила, — решила просто поспать на голых досках. Потом мне показалось, что это не по-йоговски как-то, надо бы усложнить. Насыпала себе под футболку детскую мозаику, улеглась на дощатый пол, а рядом насыпала горстку семечек, чтоб хоть какое-то удовольствие получить. Лежу, колет ужасно, жестко, терплю, семечки щелкаю, в темноте спальни. Вдруг мне показалось, что очередная семечка отличается на ощупь от остальных — какая-то мягкая она. Я долго ее ощупываю, не могу понять, что это. Встала, включила свет — оказался живой таракан! С тех пор медитировать мне больше не хочется. Переворачиваюсь на левый бок.

Окна не закрываются уже месяца два, наверное, в квартире. Но только глубокой ночью кожей ощущается робкое дуновение прохлады. Тишина спящего района давит. В такие глухие часы, если ты не спишь, обостряются чувства, лезут в голову дурные мысли.

— Люся, открой дверь! Я в форточку не пролезу, — хриплый мужской голос под окнами очень хорошо слышен в ночи. У кого-то в это время жизнь бьёт ключом — им спать некогда.

Слава богу, неведомая Люся дверь открыла с первой просьбы, потому что вновь воцарилась тишина. Стрекотание сводного ночного оркестра кузнечиков и сверчков благополучно возобновилось. Переворачиваюсь на спину. Раздражает путающееся в ногах одеяло и каменная подушка, на которую невозможно устроить голову. Кот равномерно урчит во сне, не зная о моих проблемах. Переворачиваюсь на левый бок.

Очень странное ощущение знать, что внутри тебя где-то растёт твоя маленькая частичка. С каждым днём маленький червячок становится всё более похожим на человека. Лель не говорит, как на моём малыше отразится божественное отцовство (от недостатка информации перечитала мифы народов мира, где хоть что-то говорится о детях богов и смертных), а у меня сердце обрывается каждый раз, как об этом подумаю. В жизни бы не подумала, что беременность — это так сложно. Все чаще заглядываю на форумы для беременных.

Переворачиваюсь на живот, вздрагиваю, и переворачиваюсь на правый бок поспешно. Да, никаких особых чувств к малышу будущему я не испытываю, но и убивать не собираюсь. Он же не виноват, что меня — вместе с ним — угораздило впутаться во все это. Убить ребенка ради собственного будущего счастья? А в чем оно — моё счастье? Может, как раз в материнстве? Представляю маленького золотоволосого мальчика у себя на руках. Он улыбается и что-то лепечет, показывая мне куда-то за спину… Переворачиваюсь на левый бок, по пути воюя с ночнушкой, спеленавшей меня. Дурацкое ощущение, что тебя обнимают чьи-то нежные руки. Сдергиваю ее, выбрасываю на пол, но легче не становится.

Ложусь на спину. Кладу ладонь на живот, пытаясь уловить какое-то шевеление. Нет, рано еще, конечно. Малыш или малышка, сейчас видны разве что под микроскопом, наверное, а вокруг уже такие страсти кипят. Понять Леля и его родню можно, дети — это надежда на продолжение рода, которому грозило вымирание. Пусть не совсем боги, но и не люди уже. О полубогах я помню из мифов Древней Греции, только я ведь не гречанка и местные особенности могут отличаться от тамошних. В любом случае мой ребенок будет расти как положено ребенку, вот когда вырастет — пусть сам решает, кем хочет стать. Переворачиваюсь на правый бок.

А, может, и не было никакого Леля? Забеременела я от Кольки, и с тоски навыдумывала, бог знает чего, как тот мужик из анекдота с черепахой. Заходит к психиатру мужик: — Доктор, я каждое утро, как только проснусь, сразу же иду к аквариуму проверить, как моя черепаха себя чувствует, даю ей воды, еды, беру с собой в парк, пару часов погуляем — и домой. Так каждый день. — Уважаемый, я даже не представляю, на что вы можете жаловаться? — Доктор, У МЕНЯ НЕТ ЧЕРЕПАХИ!

Вдруг и у меня не было никакого Леля, и беременность себе я тоже придумала? Каждый сходит с ума как умеет, как говорится. Переворачиваюсь на правый бок. Электронные часы показывают начало пятого. Устало прикрываю глаза.

— Ой, Лелю-люлю-люлю! — запел звонкий женский голос, и припев подхватил целый хор.

В испуге вскакиваю… и падаю в душистую траву, что-то роняя с колен. Озираюсь по сторонам. В ночи то там, то здесь горят костры, чьи огни видны сквозь деревья. В ясное звездное небо уносятся людской смех и песни. Это место мне знакомо — сюда меня привозила Оля-Леля справлять Купалье. Шелестит листвой молодая береза, украшенная разноцветными лентами. Ее утром с песнями украшали девушки и женщины, погнав мужчин за дровами для костров.

Хорошо, когда всё идёт по плану. Хуже, когда ты в этот план не посвящён. Так что же такое со мной произошло? Поднимаюсь на ноги, машинально подбирая с земли пышный венок из цветов и трав. Тот самый, который я сплела тогда и потеряла потом в суматохе праздника, не успев пустить его по воде, чтобы неведомый суженный мой его выловил где-то. Нет, это все конечно интересно, но пора уже и проснуться. Щипаю себя за руку. Больно! Так это не сон? Вот только путешествий во времени не хватало.

— Я знаю, ты давно ждешь принца на белом коне, — прозвучал бархатистый мужской голос у меня за спиной.

— Да, — замираю на месте.

— Я пришел, — нежно сказал он, а на плечо мне легла тяжелая рука.

— Круто, — оборачиваюсь, сбрасывая чужую руку, — и где принц? — меряю взглядом чубатого блондина в косоворотке и шароварах.

— Н-не знаю, — протянул блондин, и посмотрел на меня с детской обидой.

— Ну, увидишь принца — передай, что я его все еще жду, — говорю ему, и ухожу к людям, туда, где горит большой костер.

Под аккомпанемент бубнов, футбольных дудок, барабанов самодельных, песнопений, символизируя мистический союз Огня и Воды, Мужчины и Женщины, в свете купальского костра шло разгульное веселье. Празднуя «свадьбу» двух начал, люди водили хоровод, символизирующий круг времен и возможность черпать из него энергию жизни (это меня просветил бородатый дядька с живым петухом в руках, стоявший слева). Когда костер достаточно прогорел — пришел черед очистительных прыжков через Огонь.

Помню, воодушевившись всеобщим настроем, я тогда тоже собралась прыгать, приготовилась, но… не решилась. Потопталась в веселой толпе и отошла, испытывая смутное сожаление. Ну не за этим же я сюда вернулась! Вернулась? Никуда я не возвращалась. Мне просто нужен был отдых, возможность привести мысли в порядок. А здесь этому точно не произойти. Надо срочно проснуться, проснуться, проснуться. Я должна проснуться. И тут грохнуло так, что я в испуге присела. С недоверием поднимаю глаза к небу. Толстая мокрая капля смачно поцеловала меня в лоб — и на мир обрушился ливень.

Не успела я прорычать нечто возмущенное по поводу того, что не было той ночью никакого дождя, как бородатый великан в меховой безрукавке дернул меня за руку, затаскивая под куст, поверх которого был наброшен целофан.

— Дождь — это хороший знак, — сказал он мне, подняв указательный палец к небу. Палец уткнулся в целлофан, который бомбардировался дождем. — В дождь хорошо любое серьезное дело начинать: жениться, жизнь новую. Да ты не бойся, малая, капли крупные у него — быстро пройдет, — подмигнув, великан обхватил себя за колени руками, и даже стал немного меньше вроде. — Пересидим здесь.

На буйного сумасшедшего он не смахивал, а, учитывая, что на праздник собрался народ с причудами, сильно опасаться не стоило. Немногие начали с визгом искать укрытия, но большинство людей продолжали веселиться под дождём.

— Пересидим, — вздохнула я, устраиваясь под ветками. По пленке стучал дождь, здесь было довольно уютно. Промокшие призраки где-то за стеной дождя продолжали водить хоровод вокруг разожженного огромного костра, и земной огонь горел, побеждая небесную воду.

— Ты с кем сюда приехала? — спросил великан после некоторого молчания. — Что-то я не припомню твоего лица…

— Я твоего тоже, — поворачиваюсь к нему, все еще пытаясь понять, что хочет сказать мне мое подсознание. — А ведь ты мне почему-то снишься сейчас.

— Бывает, — понимающе кивнул он, почесав кудрявую бороду. — Сегодня одна из особенных ночей, когда границы миров истончаются. Решается судьба мира: быть ли Свету или мир поглотит Тьма.

— Мне бы просто домой вернуться, — вздыхаю тоскливо. — Ну зачем я здесь?

— На-ка, глотни, — мужик сунул мне в руки бутылку, оплетенную соломой. А находиться в той бутылке могло что угодно. — Да пригуби хотя бы — простынешь еще в наших лесах, городской цветок, — хмыкнул он и демонстративно приложился к горлышку, после чего крякнул и выдохнул влево от себя. Воздух не загорелся — это обнадеживало. А, была не была! Забираю у него бутылку и делаю осторожный глоток. От холода ключевой воды заломило зубы, испуганно глотаю. На языке остался мягкий привкус трав и легкая горчинка. — Ну, как? — поинтересовался насмешливо.

— Вкусно, — пожимаю плечами. — А что это?

— Живая вода, — хохотнул тот, забирая бутылку и вбивая ладонью в нее пробку. — Так на чем я остановился?

— Сегодня особенная ночь, — подсказываю, прислушиваясь к организму. Нет, ничего алкогольного в жидкости не было точно.

— Точно! — обрадовался мой подкустный сотоварищ. — Солнце начало поворот на зимний путь. И вся природа, как бы предчувствуя свою близкую старость, спешит жить полною жизнью, любить… — воодушевившись, он приобнял меня за плечи.

— А стихия, вообще-то уже побеждена, можно вылезать в люди, — ехидный женский голос заставил нас вздрогнуть, — Власик. Я тут тебя обыскалась, — черноволосая девушка в сарафане посветила фонариком — загораживаюсь от яркого света рукой.

— Марийка, — обрадовался великан, по-медвежьи косолапя вылезая из-под куста. Заловил девчонку в объятия и крутанул её вместе с собой, игнорируя злой визг. — Ты где пряталась? В ручье — что ли?

— Пусти, дурак! — вывернувшись, она зыркнула на меня. — Это кто?

— Эээ… — великан растерянно посмотрел на меня. Разговаривая о православии и границах миров, мы как-то не успели с ним познакомиться. — Да вот… спряталась со мной от дождя.

— Я вижу, — Марийка приобняла великана в вывернутой мехом наружу безрукавке за талию, давая понять, что собственность имеет хозяйку. — Пойдем, мне надо тебе кое-что показать.

— Да-да, — кивнул он и, неловко махнув мне рукой, потопал за девушкой на поляну.

Выбираюсь из-под куста тоже и решаю прибиться к какому-нибудь костерку. Большинство народу парочками разбрелось по лесу искать цветок папоротника. Одиночество сейчас кажется совершенно невыносимой вещью.

Огонек нашелся неподалеку, обогревая от ночной сырости человека под серой лохматой овчиной, прикорнувшего по другую сторону от костра. Настроение коту под хвост. День коту под хвост. Личная жизнь коту под хвост. Во всем главное — стабильность! Выбираю место поудобнее и сажусь, ожидая…

— Проблемы нельзя воспринимать всерьёз, а то они поверят, что они есть, — человек поворачивается ко мне и садится, по-турецки скрестив ноги. Вышитая красной нитью белая безрукавка на босу грудь и мешковатые штаны. Отблескивает в свете костра сережка в ухе. — Мавра, где же твоя обычная жизнерадостность? — Отброшенная овчина сиротливо улеглась в стороне, больше не скрывая под собой «волка».

— Так это ты меня сюда затащил?! — взвизгнула я.

— Никуда я тебя не тащил — очень мне надо, — Лель устало потер переносицу большим и указательным пальцами. — Плевать, даже если это твои штучки! Я хочу проснуться.

— Ну и просыпайся — кто тебе не дает? — пожимает плечами.

— Не могу, — это получилось так жалобно, что Лель с удивлением на меня посмотрел. — Не получается.

— Восприятие веревки как змеи так же ложно, как и восприятие веревки как веревки.

— Чего? — переспросила я, тряхнув головой. — Еще раз.

— Восприятие веревки…

— Сам придумал?

— Угу, — отрицательно помотало головой божество. — Шанкари, Адвайтаведанта.

— И как это надо понимать? Веревки, змеи…

— Ничего не надо понимать. Надо просыпаться, — с улыбкой сказал Лель и дунул на огонь. Жаркий язык пламени устремился мне в лицо. Отшатываюсь, заслонившись рукой.

Боли не было. Осторожно сдвигаю локоть и щурюсь от яркого солнечного света, бьющего в окно спальни. Козёл! Вскакиваю с постели, сжимая кулаки, представляя в них шею божества с дурацким чувством юмора. Сонный кот, щуря глаза, с недоумением смотрит на меня, возлегая на подушке. Спальня, словно келья монашки, мужчин не имеет. Ничего, он еще мне попадется, и вот тогда…

На работу я не опоздала, как ни странно. Вошла вместе с Галиной Ильиничной и Светланой Петровной, чем заслужила их удивлённые взгляды. В обычном случае моё опоздание было минимум двадцать минут. Что поделаешь, пунктуальность — не мой конёк.

— Доброе утро, — раскланиваюсь с ними. Наша начальница Антонина уже на месте, так как живёт через дом. Часы в фойе показывают без пяти девять. Никогда ещё не приходила так рано!

— И тебе, Мавра, — отвечает Светлана Петровна. До моего прихода она была здесь самой молодой служащей — до пенсии ей оставался год. Свой «молодой» облик она старательно поддерживала: каждый вечер бегала трусцой, раз в два месяца подкрашивала седину чернилами, покупала губнушки фирмы «Ревлон» и просила звать её «Светой». Дети разъехались, муж умер, работа была для неё смыслом жизни — при этом она оставалась вполне нормальным человеком. — Что-то ты поправилась, вроде.

— Это всё белый. Белый — всегда полнит, — пояснила Галина Ильинична. Проработав в библиотеке всю свою сознательную жизнь, она твёрдо уверилась, что знает ответы на все вопросы, вплоть до того, в чём смыл жизни.

— А мне нравится, — сказала я, оглядев еще раз свою новую блузку из марлевки, имеющую длинные разлетающиеся на ветру рукава. В жару само то, особенно с модными капри на подтяжках и изящными сандалиями без каблука. Смотрелось очень стильно.

— Конечно, тебе идёт, — поспешила уточнить Светлана Петровна, на рабочем месте носившая по учительской привычке блузки и юбки «чёрный низ, светлый верх».

Теперь можно было целый час бездельничать: открывалась библиотека в десять. Я перелистала купленную в подземном переходе «Энциклопедию славянских богов». Интерес к дохристианскому прошлому был не только у меня, поэтому прилавки книжных лотков и магазинов были завалены сейчас самой разнообразной литературой на эту тему. Притом, что достоверные источники можно было пересчитать по пальцам, и все они в основном принадлежали к церковным летописям, любой желающий мог узнать быт, обряды, песни и заговоры, сексуальную жизнь древних славян. Не говоря уж о единственно верном ходе тех или иных исторических событий. Но, читая в справочнике по славянской мифологии «Один — русский демон, второе имя Водана», «Натигай — неизвестное божество», «певалицы — славянские музы, учившие молодёжь, весёлую и счастливую, петь» неспециалисту надо было вот из такого бреда попытаться выделить крупицы истины.

На все мои вопросы о семье мерзкий тип, именовавший себя Лель, отвечал столь уклончиво, что оставалось разбираться во всем это самой. Основная масса текстов содержала столько бреда, получившегося из смеси христианства и язычества, постоянного «дублирования» функций некоторых богов и богинь, что я ещё больше запуталась в потенциальной родне. С разложенной по полочкам греческой или римской мифологией нашу мифологию было не сравнить — это точно. Объяснялось ли это религиозными войнами и насаждением христианства, не знаю, но легче от этого не становилось. Например, оказалось, что на Руси существовало, как минимум, три пантеона богов! И новые, и старые боги довольно мирно сосуществовали в вере славян. Расхождения в образах святых нисколько не пугали народ, который видел не внешнее проявление богов, которым молился, а их суть.

Крайности, в которые бросает историков из-за политики, чрезвычайно раздражали. Сначала (а в школах и до сих пор!) нам говорят, что дикие русские сами не смогли управлять государством (которое у них откуда-то всё-таки взялось) и призвали на помощь варягов. Кирилл и Мефодий дают им письменность. Мудрый Владимир отвращает от язычества. А потом выясняется, что славяне и без всего этого прекрасно существовали уже не одно тысячелетие. В Сибири находят славянские города, которымнтом выясняется, что русские и без всего этого прекрасно существовали. торое у них откуда-то всё-таки взялось) и призвали на пом по четыре-пять тысяч лет. И письменность у славян была. Взять того же святого Стефана Пермьского, получившего канонизацию после того как сжёг книги законов пермяков и принёс им свою азбуку. Бумага всё стерпит, но когда меня пытаются убедить в том, что вся Россия с радостью крестилась по воле Владимира, а те же самые летописи скупо фиксируют восстания против христианской веры в пятнадцатом веке, в начале семнадцатого, то возникает здоровое недоверие. Кому верить тогда?

Отложив в стол энциклопедию, набираю в виртуальном хранилище журналов поиск статьей по русской мифологии. Журналы все же выходят чаще, может, там будет что-нибудь поновее? Прежде чем перейти к первой странице, бросаю взгляд по сторонам. Света листает свежий молодёжный журнал, она всегда в курсе веяний моды. Галина Ильинична вяжет свитер, поглядывая на часы — скоро откроемся. У нее трое детей и семеро внуков, которым нужно помогать. Вот она и обшивает соседей, вяжет на продажу, наскребая копеечки.

В комнату для персонала заглядывает Антонина — наша главная. Вскидывает брови, отмечая моё раннее появление на рабочем месте. Я ей улыбаюсь и впервые замечаю, что у неё длинные волосы. Коса цвета перец с солью змеёй обвивает ей голову, поблескивая камешками приколок, придавая облику Антонины степенность и благородство. Как начальница, она держится в стороне от коллектива, не делясь с нами секретами личной жизни. Помнится, кто-то говорил, что у неё сын наркоман. Кивнув на часы, Антонина исчезает в своём кабинете. Это можно считать третьим звонком в театре. Рабочий день начинается.

Сегодня посетителей оказалось мало, поэтому я читала практически весь день, заново открывая для себя историю и культуру моего народа. Привыкшие видеть у меня в руках, в лучшем случае, любовный роман или сотовый телефон женщины недоумённо переглядывались. А мне было все равно, мне срочно нужно было узнать, что же это за птица такая Лель. Характер божества и личные особенности его я на себе испытываю регулярно, сама могу парочку томов написать об этом.

Помня о том, что первое же академическое издание авторитетно заявило мне «Лель, Лелья, Лельо, Любич — имя сочиненного польскими мифологами славянского языческого бога, будто бы поминаемого в свадебных припевах», с осторожностью вчитываюсь в статью. В журналах была почти та же самая картина. Открываю следующее издание, еще одно — слово в слово абзацы про Леля переходят из одного текста в другой. Лель — сын богини любви Лады, один из двух близнецов. Красота рождает страсть, так что он бог страстной любви. Изображался он в виде златовласого, как и мать, крылатого младенца: ведь любовь свободна и неуловима. Лель метал из рук искры, воспламеняя сердца людские. Священной птицей его считался аист. Другое название этой птицы в некоторых славянских языках — лелека. В связи с Лелем почитались и журавли, и жаворонки — символы весны.

Я закрыла программу и поняла, что ничего не поняла. Уж на кого-кого, а на младенца Лель точно никак не походил. На золотоволосого еще тянул, а вот на младенца — никак. Искры если и метал, то глазами, когда слышал от меня какую-то раздражающую глупость. Плюнув на эту пыльную древность, не редактировавшуюся, чувствую еще со времен князя Владимира, лезу в Интернет через телефон. Здесь информация была посвежее.

Лель-Полель — один из древнейших славянских богов. Эн-Лиль — Владыка Лиль, называет его Сет, выводя его происхождение из шумерских богов. У него, как любого уважающего себя божества, несколько ипостасей. Одна из них — бог солнечного света, тепла, телесного нервного жара, бог наступления весны не календарной, а видимой, хотя и не бог солнца. Другая — покровитель молодежной организации при племени, скотоводства; Волчий Пастух, вовкулак (оборотень-волк). Третья — младенец на руках Лады, символизирующих вместе плодородие и жизненное изобилие. Покровительствует змеям (хорошо это или плохо я не поняла). На Руси известен так же под именем Святого Георгия (Юрий Змееборец). У него есть одноименная женская параллель — сестра-близнец Леля. Еще приводилась гипотеза о первоначальной связи юных богов «близнецов Лиль» с имевшим универсальное распространение обрядом инициации, приема во взрослые. Как и все языческие боги, близнецы Лель не пережили в сознании славян тысячелетнего господства христианства, отблеск его сохранился только в лексике. Это если кратко и по существу. Вот тебе и несуществующий божок-пастушок, дитя весны.

Чтобы узнать подробности о своих новых родственниках пришлось перелопатить такое количество информации, что страшно вспомнить. Боясь что-то забыть, я притянула к себе бумагу с ручкой и, как в студенчестве, принялась строчить конспект. Про Лелю-Лилю-Лёлю информации было куда больше — в ее существовании почти никто не сомневался. Леля — Нинлиль, Госпожа Лиль. Младшая из трех дочерей Лады. Жена загадочного Волха Огненного Змея, охранника Ирийского сада. Молодость её связана с функцией продолжения Жизни, а отнюдь не с параметром «младшей» среди Богинь и Богов, это было прямое свидетельство бессмертной природы этой Богини, объяснение незыблемости жизни. Переварить сразу полученную столь объёмную информацию моему сознанию было сложновато, поэтому откладываю в сторону записи и иду пить чай. Часы показывают, что до конца рабочего дня остается полтора часа. Есть время подумать.

Думаю на работе. Думаю по дороге домой.

Август размеренно близился к концу. На фоне размытого голубого неба темнели припыленные дубы, вязы и каштаны. Казалось, опытный живописец усилил контрасты и сгустил тени деревьев в этой городской акварели. Слепили глаза стекла домов, отражающие медленно катящееся к закату солнце. Жара радовала ребятню и мороженщиков, все остальные медленно, но верно, превращались в разморенных на солнце холоднокровных. Народ медленно передвигался, медленно разговаривал, медленно понимал чего от него хотят, подолгу замирал на одном месте, чтобы вспомнить, чем же он только что занимался. Три проливных дождя, выпавшие на область, с разницей в две недели, чуть не смыли эту самую область с карты страны. Такого лета в наших краях, говорят, не было лет сто пятьдесят.

За окном в пыльно-зеленых тонах пролетают район за районом. Яркие пятна клумб на кольцевых поворотах, как всегда в это время, обильно орошаются поливальными установками.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.