Бесплатный фрагмент - Абсурд 3,14

СБОРНИК РАССКАЗОВ «АБСУРД 3,14»

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ

Сборник посвящён творчеству писателя и поэта Саше Веселову. В сборник вошли рассказы-призёры конкурса «Абсурд 3,14» — организатор сообщество ВКонтакте «Леди, Заяц & К».

Значение слова абсурд подразумевает одновременное отрицание и утверждение, оно всегда нарушает логику существования в данном мире, но при этом не является синонимом бессмыслицы или примером разорванности мыслительных процессов. Таким образом, абсурдность утверждений имеет логику, которую можно соотносить с окружающей действительностью, это не простой набор несвязных слов, превращающийся в нелепицу, абсурд — это всегда утверждение логичное и связное, но не истинное.

Иллюстрированный сборник «Абсурд 3,14», наполнен абсурдистскими произведениями, с выдуманными героями. На его страницах можно прочесть оду Абсурду; пообщаться с отмороженным на всю голову филологом; выслушать исповедь Супермена; побывать в медицинском центре «Счастье»; узнать, почему марсиане зелёные и многое другое. В общем, скучно не будет, обещаем…

Спасибо авторам. Отдельная благодарность: Татьяне Шумной за обложку; Ольге Назаровой за помощь при редактировании; Свете Ланике и другим художникам за иллюстрации, сделанные специально для сборника.

Читайте, наслаждайтесь, в сборнике «Абсурд 3,14» смысла больше чем в окружающей нас реальности.

Дмитрий Зайцев,

Сергей Кулагин,

Дмитрий Лазукин,

Григорий Родственников,

апрель 2023 года

Саша Веселов, Григорий Родственников «ОДА АБСУРДУ»

Воспеть Абсурд абсурдными стихами

Воистину, абсурдней дела нет,

Сегодня я, поднявшись с петухами,

Спешу к перу, как истинный Поэт.

Вокруг сюжетов сонмища и горы,

Но мне на них до лампочки начхать,

Один Абсурд таланту будет в пору,

Итак: воспеть! Приступим воспевать.

Кто скажет, есть на свете сердцу ближе

Абсурда что-то — тот мне будет враг!

Гоните прочь лирическую жижу!

Ату-ату эпических писак!

Журнальных пустотелых паразитов,

Певцов философической тоски,

Сегодня карта битой будет бита,

(здесь рифмы нет надёжней, чем носки!)

Я за Абсурд, коль все вокруг абсурдно;

Чего хотеть, когда абсурден свет;

Цветёт Абсурд неистово и бурно.

Виват Абсурд! Да здравствует! Привет!

Пред ним снимаю шляпу благовейно,

В поклоне разбиваю медный лоб,

И в дар ему, серьёзно, не шутейно

Мешок семян ссыпаю на сугроб.

Метёт метель, и льдом сковало реки,

А на снегу проклюнулись цветы,

Так пусть растут и буйствуют навеки

Твои Абсурд нетленные сады!

И в райских кущах пьют нектар фантазий

Счастливцы, возмутившие весь мир,

Пинают логику и в бешеном экстазе

Кричат: Ура! Абсурд — ты наш кумир!

Там можно всё: Позагорать на солнце,

Жить под водой, ходить на голове,

И даже в сказку, прорубив оконце,

По радуге промчаться на коне.

Там как-то Леди обвенчалась с зайцем,

Взяв тамадой большую букву Ка,

Гулял весь свет, от чукчей до нанайцев,

Плясали так, что сдулись облака.

Потом, конечно, заново надули,

Почистили, курчавость навели,

Расчёской подравняли бородули

И чарку медовухи поднесли.

Прекрасен мир Абсурд, которым правит,

С Абсурдом в сердце славен человек,

Долой тиранов! Будем жить без правил!

Будь наречён Абсурдным новый век!

И мы его полюбим словно дети,

Он нас накормит, поведёт вперёд,

А если мир злой логикой нас встретит,

Абсурд её прогонит и побьёт.

Абсурд спасёт от горестного плена

Всех кто его приветствует душой,

Преобразит холодный мрак вселенной.

Воскликнув громко: Это хорошо!

Не стойте, братья, поперёк его движенья,

Он нас летать научит! Он — полет!

Абсурд нам мать, отец и избавленье

От всех инструкций задом наперёд,

Плен конституций и уставов иго

Сметает революции Абсурд,

Нет выбора, не будет либо-либо,

Воспой Абсурд нам добрый Трубадур.

Пусть он поёт, а я устал чего-то,

Всё, что имел, давно вам рассказал.

Бодаться с логикой — нелёгкая работа,

А потому — Абсурд мой идеал!

В поддержку конкурса сия лихая ода,

На Зайцах подуркуем нынче всласть,

Придёт участвовать большая тьма народа,

Тут хорошо бы не ударить мордой в грязь.

Вперёд, друзья! За клавы, ручки, перья!

Пусть от безумства рушится ВКонтакт!

Нет большего на свете наслажденья,

Чем абсурдировать! И это, братцы, факт!

Александр Сержан «ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ»

Это были предпоследние батареи. Сгорбившись во весь свой двухметровый рост, приземистый Михалыч держал в руках пару чугунных радиаторов, отлитых из новейшего авиационного люминия методом мануальной нанотехнологии.

— Покупайте, пока горячие, — расхваливал товар Михалыч редким в этот утренний час вечера прохожим. Те боязливо перешагивали гигантскую фигуру карлика, размахивающую двумя раскалёнными до черноты батареями центрального отопления.

Из срезанных болгаркой сосков широкой струёй капала дистиллированная вода ржавого оттенка, превращая удачно перешагнувших в ледяные скульптуры «Отдых Церетели». Прохожие матерились, но продолжали напирать строем, развёрнутым в одну перпендикулярную саму себе колонну по трое. Лёд, вскипая, потрескивал, обугливая тела, когда кто-нибудь останавливался, чтобы на всём ходу купить понравившийся радиатор.

Иногда покупатели пробовали товар на зуб, для чего растягивали железную гармошку, наяривая на ветхом чугуне «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…». Если песня нравилась, то исполнителю тут же дарили чей-нибудь вырванный в давке зуб.

Батареи были тёплыми и отполированными до коррозии. Они приятно, до ожога третьей степени холодили зажатые между секциями головы. Ржавчина сияла под луной, переливаясь всеми оттенками морковного уходящей в зенит радуги.

Одетый Дедом Морозом Михалыч старательно изображал шамана из племени Юмба-тумба, для чего украшал ближайшую пальму оставшимися от распродажи радиаторами. Он скупо расшвыривал их щедрыми горстями, сбивая к облакам кедровые кокосы. Из вывернутого наизнанку рта неслись ядерные ругательства. Адресованные членам Антинаучного Противоисследовательского недоинститута, они посвящались эксперимента, в результате которого были разрушены мировые запасы причинно-следственных связей.

Это был странный мир. В нём можно было делать всё, и нельзя было сделать ничего.

Пробегающий мимо песец понюхал космический вакуум воздуха, поднял лапку и пометил летящий к Чёртовой матери некогда голубой шарик.

Саша Веселов, Григорий Родственников «ФИЛОЛОГ»

Неровно подстриженная луна стыдливо прикрывалась тучами. Пьяный ветер дул то справа, то слева, и Матвей, подняв воротник, брёл по опустевшему городу, проклиная непогоду и капризную Верочку, заставившую его покинуть уютную норку и тащиться на ночь глядя в магазин. Она, видите ли, захотела вина. Да у него вина в холодильнике пятнадцать бутылок. Нет, этой дрянной девчонке приспичило именно… Пано, пино… Матвей сплюнул, потому что вспомнить название дурацкого пойла не смог. Хорошо, догадался на бумажке записать. А куда деваться? Ему пятьдесят, ей девятнадцать. Приходиться потакать капризам. А иначе ведь уйдёт. От одной мысли потерять Верочку Матвея бросило в пот.

Начался дождь. Он молотил каплями по лысеющей голове, просачивался за воротник и противно щекотал спину. Матвей ускорил шаг, не заметил лужи и погрузился в чёрные ледяные воды по щиколотки. Взвыл от отчаяния, витиевато выругался и пошлёпал по ступенькам маленького продуктового магазина. В зале посетителей не было. За кассой возилась дородная прыщавая тётка, похоже, считала выручку. Матвей вытащил из кармана намокшую бумажку и, дождавшись, когда продавщица обратит на него внимание, старательно по слогам прочёл:

— Пино Нуар ЭЛЬБУЗД… Есть у вас?

Кассирша недоумённо захлопала наклеенными ресницами:

— Чего?

Матвей смутился:

— Ээээ, понимаете, мне нужно сухое красное вино…, — он вновь прочёл название. — У вас такое имеется?

— А мне нужна дача, машина и непьющий мужик! — неожиданно зло выкрикнула кассирша. — Сам понял, чего спросил?

Матвей растерялся.

— Извините. Но я только хотел…

— Нуар ему подавай. Нуара — нет! Есть водка, хорошая и недорогая!

— Позвольте, почему вы так разговариваете? — набычился Матвей. — Что за неуважение к покупателям? Я ведь могу и жалобу…

— Ибрагим! — заорала девица.

Из подсобки вынырнул зверского вида азиат.

— Достали алкаши, — показала на Матвея кассирша. — Выведи его отсюда. Хамит.

— Я хамлю?! — вознегодовал Матвей. — Да как вам не стыдно?!

Понятия стыда ни для работницы прилавка (звать Клавдией, возраст едва за сорок, страдает избыточным весом и подагрой, не любит чистить зубы, предпочитает погорячее, девственность потеряла, когда и как не помнит), ни для Ибрагима (на полставки подсобника, на полставки охранника, для души сожителя вышеописанной Клавдии, уважающего пожирней и погуще, не любящего читать, привлекавшегося к административной и уголовной ответственности сколько раз, где, когда и как не помнит), в общем, для обоих понятия стыда не существовало.

Подхваченный цепкими пальцами Ибрагима за воротник Матвей был оттащен к двери, и выпровожен из магазина пинком на асфальт.

Влага ночного дождя, скопившаяся в тротуарной луже, весело отражала городскую жизнь: сиянье витрин, свет фар и моргание светофоров. Матвея лужа приняла столь же весело, щедро окатив холодным душем, из брызг, оказавшихся в воздухе в результате его падения.

Брюки намокли сразу и насквозь. Тело нечаянного страдальца с тупой обидой заболело в районе пинка, а в районе встречи с асфальтом, с острым страданием. Матвей ощутил себя до такой степени кинутым, побитым и обиженным, что не решился сразу громко закричать «Караул!», а лишь невнятно пробормотал… Тут автор впадает в ступор, проще всего, казалось бы написать прямо, что Матвей в нецензурной форме сообщил уличной пустоте, что он в рот, ну, в смысле орально… Нет, беден наш язык ещё, беден! Двумя словами приходится выражать отношение к действительности, а слов отобразить, пояснить, обозначить эту самую действительность — не хватает, у вас их просто нет. Конечно, может они и есть, но кто из нас филолог?

Она — Клаша! Он — Ибрагим! А если я даже сообщу, что Матвей, сидит начальником отдела логистики в транспортной экспедиции холдинга «КаргоРаша», любит молоденьких кладовщиц, страдает одышкой, простатитом и отсутствием смысла в мчавшейся мимо жизни, то и это не сделает его филологом.

— Филологи, мать вашу! — заорал Матвей в ночную тьму и хотел добавить ещё пяток весомых эпитетов, когда сзади кто-то чихнул и недовольно произнёс:

— Здесь я. Зачем звал?

Матвей вздрогнул и огляделся. Улица была пуста. Из магазина доносился визгливый хохот кассирши и раскатистый гогот охранника. Над ним смеются, сволочи.

— Филологи проклятые! — прошипел страдалец и потёр ушибленный крестец.

— Да говорю, здесь!

Матвей в ужасе вскочил на ноги, заозирался по сторонам, не понимая, кто разговаривает с ним. Присмотрелся к кустам по соседству:

— Эй! Кто здесь?!

— Да не туда смотришь. Я — внизу.

У ног действительно копошилось что-то непонятное.

Матвей вгляделся в ЭТО и попятился прочь, потому что существо весьма напоминало мультяшного беса. Маленький большеголовый, ушастый, поросший зелёной свалявшейся шерстью.

— Эй, ты куда? — позвал бес и поцокал за Матвеем.

«Да у него же копыта!» — ужаснулся мужчина. Хотелось броситься прочь, взлететь, умчаться, лишь бы не видеть это чудище. Но ноги стали ватными. Получалось лишь семенить задом наперёд.

— Да погоди ты, — зелёный «мультфильм» ухватил Матвея за штанину. — Ты не бойся. Я сегодня добрый. Не обижу. Но ты мне должен. Когда позвал — я сразу прибёг и ножки промочил. Теперь чихаю. Ты, когда в следующий раз покличешь меня — в луже не сиди. А то сейчас холодно, а здоровье у меня деликатное.

— Я тебя не звал, — стуча зубами от страха, простонал Матвей. — Рано мне ещё в Ад. Я тоже… добрый. Греха не творил…

— Добрый он, — зелёный усмехнулся. — А кто с замужней бабой блуд тешит? У Верки, между прочим, муж имеется. Хороший парень, а ты ему рога наставляешь. — При этом пришелец почесал свои маленькие рожки.

— Я исправлюсь! — всхлипнул Матвей. — Честное слово!

— Какой-то ты трусоватый, — сморщил противную рожицу бес. — Блеешь, трясёшься. На! Взбодрись! Мозги промой. А то мне с тобой скучно.

Прямо с неба в руку Матвея упала чекушка водки.

— Пей, лишенец! — прикрикнул бес. — До дна!

Матвей послушно присосался к бутылке. Выпил в три глотка и даже не почувствовал вкуса.

— Закуси!

Во рту человека непостижимым образом оказался шматок солёного сала. Оставалось только прожевать.

— Вот! Другое дело, — удовлетворённо ощерил клыки бес. — Трясучка прошла, и глазки заблестели. Ну, что, Матвеюшка, пошалим?

— Эээ, не имею удовольствия знать ваше имя…

— Вот те раз! Зовёт, а говорит, что не знает! Филолог я! Так меня все величают. Потому что я грамотный, — бес принялся загибать пальцы на крошечной лапке, — начитанный, лингвистически подкованный, духовно заматеревший и отмороженный на всю голову.

— Последнее определение не слишком порадовало человека. Но алкоголь сыграл свою положительную роль в раскрепощении и очищении сознания от ненужных фобий. Матвей даже улыбнулся.

— Вперёд! — заорал Филолог. — Нас ждёт грандиозная развлекуха!

— А что нужно делать?

— Как что? Наказывать зло. — Глаза беса полыхнули пламенем. — Я, Матвеюшка, страшный эгоист. Сам пакости делать люблю. А когда другие пакостят — терпеть ненавижу. Сейчас мы с тобой сотворим полезный симбиоз. Твоё тело и моя сила. Распахни свою душу, брат!

— Эээ, душу не отдам, — запротестовал Матвей.

— Не боись! На время!

Бес вдруг исчез, а человек ощутил в себе присутствие чего-то чужеродного. Сначала захватило дух от страха. Но в следующую минуту Матвея накрыла волна гигантской непередаваемой эйфории.

— Кто я?! — крикнул он во всю мощь новых лёгких. И сам же ответил:

— Я — безбашенный Филолог!

А потом он одним прыжком преодолел лестничный пролёт и ударом ноги распахнул дверь магазина.

Ибрагим щекотал усами раскрасневшуюся щеку Клавдии и шарил у неё под юбкой. Кассирша притворно отпихивала любовника и глупо хихикала.

Появление Матвея вызвало у обоих недовольство.

— Опять это лысое ничтожество нарисовалась, — фыркнула Клавдия, оправляя юбку. — Тебе же сказали: нету Нуара!

— Я ему сейчас под глазом нуар нарисую, — зловеще пообещал Ибрагим. — Даже два нуара…

Далее из протокола и материалов дела следовало, что обвиняемый нанёс потерпевшим помимо угроз и оскорблений многочисленные и болезненные неприятности, совершил с ними немыслимые хулиганские безобразия, устроил в магазине разорение и вандализм с поджогом, а по прибытии пожарных, и до приезда полиции успел не только воспрепятствовать пожаротушению, обратив пожарных в бегство, но и завладел их техникой, на которой продолжительное время и до последней капли горючего катался по городу во главе кавалькады машин ДПС, распугивая сиреной засыпающий город. После привлечения к операции дополнительных нарядов полиции и СОБРА Матвей был оттеснён ими из жилой застройки в пригород, где окружён многократно превосходившими его силами Росгвардии в районе железнодорожной станции Луговая и схвачен боевыми пловцами при попытке форсировать вплавь канал имени Москвы.

Кстати, здесь произошёл занятный эпизод касающейся всей нашей истории. Когда Матвей стремительными машками достиг середины водной преграды и на мгновенье задумался, не двинуть ли ему в сторону Астрахани, а там, в случае чего, Каспий и заграница, его вдохновение и азарт беглеца были нарушены словами Филолога, если кто забыл маленького мультяшного зелёного беса, так вот Филолог сказал:

— Парниша, а с чего ты взял, что я купаться люблю, у меня же желёзки слабые, горлышко больное, а лапки я из-за тебя ещё в луже замочил, давай к берегу, к берегу давай…

Матвей попытался образумить, усовестить подельника в том плане, что «русские не сдаются», «коней на переправе не меняют», и «кто не с нами тот против нас».

А потом с возгласом:

— Ликуй, Исайя! — Хотел перейти на крейсерскую скорость, но Филолог вероломно исторгся из него, вытащил из сопредельного пространства надувной матрас с механическим насосом, вероятно, также до поры сокрытом в сопредельном пространстве. Принялся накачивать прорезиненное плавсредство китайского производства, украшенное ромашками и утятами, которое содрогалось от визга сирен, сигналов, отборного человеческого мата и судорожного вихря, явившегося от несущих винтов, прибывшего на усиление вертолёта.

Матвей в прежней жизни не очень уверенный пловец, захлёбываясь, едва держался на воде, а бес, успевший притащить откуда-то маленький стульчик (должно быть, тоже из сопредельного пространства), водрузил его на матрас, уселся поудобнее и поучал:

— А знаешь, Матвей, мне стало с тобой скучно, за ночь полную безобразий я вынужден буду расплатиться насморком и ревматизмом, а ты значит, в Астрахани хочешь на волжском берегу воблу жрать? Это по-нашему не очень справедливое комильфо, так не пойдёт.

Далее бес, в соответствии с собственными представлениями о прекрасном, без всяких заморочек с пространствами, вдруг оказался обутым в высокие охотничьи сапоги, только маленького размера, как раз на бесёнка. Один за другим стащил их с худеньких ножек и вытряхнул будто бы набравшую туда воду обратно в канал.

— Нам чужого не надо, всё своё ношу с собой…

И раз! В руках Филолога уже дымится чашка с ароматным утренним кофе с сахаром и сливками. Вытянув губы трубочкой, бес чмокнул пенку, смакуя, закатил глаза и укачиваемый волной задумчиво произнёс:

— Жаль корицы мало положили и ещё бы чуть гвоздички для аромата… да… Так вот, Матвей, не всем же водку жрать и к чужим бабам шастать, есть и другие дела, пора тебе родине послужить…

— Зачем это, — забулькал, тонущий логист.

— Нада, — парировал Филолог.

— А где?

Филолог помедлил с ответом, взвешивая на мысленных эстетических весах два варианта. Первый рифмованный и нецензурный (здесь не указываю, так как это не одобряется правилами форума), второй огорчительный в своей безнадёжности:

— На лесоповале…

Филолог печально вздохнул, и тут подоспели боевые пловцы, вынужденные оставить уютный мир тёплой казармы, и поплюхаться в холодную воду прямо из вертолёта на головы Матвея и его странного спутника. Однако в их предусмотрительно взятую с собой сеть попал только сильно пьяный мужчина, почти утопленник, детский надувной матрас, стул деревянный дачный, выпускаемый артелью «Столяр и плотник» и кофейная чашка дорогого майсенского фарфора из сервиза, принадлежавшего семье последнего российского императора, злодейски замученного филологами в Екатеринбурге.

Суд Матвею запомнился плохо. Зал был переполнен. Мелькали перекошенные от ярости физиономии, блестели звёзды на погонах, матово сияли, начищенные до блеска сапоги, со всех сторон сыпались угрозы и проклятия. Какой-то пожарник свистел и орал: «Смерть террористам!» Ибрагим растягивал пальцами щеки, демонстрируя отсутствие обеих клыков. Клавдия пыталась задрать блузку, чтобы показать укушенный распухший сосок. Судья призывал всех к порядку и лупил по столу молотком. А преступник вглядывался в чужие лица, надеясь отыскать одно, родное и близкое. Но Верочки не было. И тогда Матвей погрузился в состояние мокрой туманной прострации.

В пересыльной тюрьме зэки поначалу встретили его уважительно, впечатлённые списком грандиозных преступлений, но очень скоро поняли, что отмороженный ухарь не тот, за кого себя выдаёт. Авторитет Матвея рухнул, и место для отдыха ему отвели возле параши.

Ночью, когда все спали, Матвей, по приказу смотрящего, старательно чистил зубной щёткой, пожелтевший от времени унитаз. Тут за его спиной кто-то надрывно пропел:

— И на дерзкий побег, и на дерзкий побег он пошёл в ту же ночь…

Осуждённый замер. Голос был слишком знаком. Медленно обернулся.

Филолог расположился прямо на татуированном животе смотрящего, который громко храпел и, видимо, не ощущал никаких неудобств.

Бес прихлёбывал дымящийся чифир из железной кружки и блаженно щурился.

Матвея охватила ярость. Он сжал кулаки и шагнул к обидчику.

— Вижу, — кивнул Филолог, — у тебя накопились вопросы ко мне. Но и ты должен ответить. — Бес согнал с мордочки расслабленное довольство и зло сверкнул глазами:

— Как ты посмел предать нашу дружбу?! Я сделал тебя самым уважаемым отморозком современности! О тебе будут писать в учебниках, а имя произносить с придыханием. А ты опозорил своего учителя! Ты — Глыба преступного мира драишь унитаз! Ты опорочил не только своё, но и моё имя! Надо мной уже смеются мелкие сатанята!

Филолог швырнул кружку в лицо Матвея. Горячий чифир больно ожог лицо.

— Убью, гадина! — зарычал человек и бросился на беса. Руки его обхватили пустоту.

— Тряпка! Помойная тряпка! — вопил тот, оказавшись за спиной Матвея. — Ничтожество! Халуй! Тюремный петух!

— Стой, сволочь! — ярился человек. — Я отверну твою рогатую башку и засуну в задницу!

— Уже лучше! — подбадривал Филолог, бегая по камере и швыряя в Матвея подушки!

Матвей в исступлении запустил в чёрта табуреткой. Врезавшись в стену, она разлетелась в щепки!

— Я прикончу тебя! — грозил Матвей, переворачивая стол и кидаясь в вёрткого гада чужими ботинками.

В камере стоял невообразимый шум, но все арестанты спокойно спали.

— Да, дяденька, — плаксиво прогнусил Филолог, пристроившись возле лампочки дежурного освещения и, словно кого-то передразнивая, — так ты меня, пожалуй, не поймаешь.

Потом изобразил воровскую клятву:

— Вот, зуб даю, не поймаешь, век воли не видать!

Проснулся смотрящий. Нет, лучше бы не просыпался…

Конвой, усиленный спецкомандой, подтянулся к месту ночных разборок… Нет, лучше бы не подтягивался.

Утомлять читателей подробным пересказом последующих похождений наших героев можно было бы в случае, если вся затея повествования сводилась бы к банальному участию в каком-нибудь модном сетевом конкурсе типа «Перелётного слона», но наша миссия иная. Она выше, значительнее и толще.

Зачем переполнять историю событиями грандиозного масштаба, лишённых душеспасительного содержания, как лишены его мыльные пузыри, запускаемые на ярмарке возле любого балагана промоутерами под приглядом бдительного супервайзера.

Стоит ли? Конечно, стоит! — ответит вам всякий и ошибётся. Мы пойдём другим путём.

Сокрушив все мыслимые и немыслимые запреты и авторитеты, разорив и возведя множество архитектурных излишеств, поднявшись из глубин в бездну, и из мира данного нам в ощущениях в легенду, парочка, ставшая нам известной под именами Филолога и Матвея, решила расстаться…

Филолог, сноровисто запер на молнию пластиковый мешок, и лихо хлопнул дверью санитарной машины, известной в народе, как «труповозка», отряхнул руки и, чувствуя неодолимую силу сказать что-нибудь на прощанье, глухо и доверительно пробасил:

— Ну, ты заходи, если что.

Ночь деловито паковала город в непроницаемый чёрный мешок. Сырой и холодный морок окутал пустые улицы. Окна домов одно за другим гасли. За ними исчезали наши мечты, надежды, таланты… Исчезало всё, что нам дорого. Очень скоро и мы тоже исчезнем…

От одной мысли потерять Верочку Матвея бросило в пот. Ему пятьдесят, ей девятнадцать. Приходиться потакать капризам. А иначе ведь уйдёт. А куда деваться? Матвей сплюнул, потому что вспомнить название дурацкого пойла не смог. Хорошо, догадался на бумажке записать. Она, видите ли, захотела вина. Да у него вина в холодильнике пятнадцать бутылок. Нет, этой дрянной девчонке приспичило именно… Пано, пино…

— Ээээ, понимаете, мне нужно сухое красное вино…, — он прочёл название. — У вас такое имеется?

— А мне нужна дача, машина и непьющий мужик! — неожиданно зло выкрикнула кассирша. — Сам понял, чего спросил?

Матвей растерялся.

— Извините. Но я только хотел…

— Нуар ему подавай. Нуара — нет! Есть водка, хорошая и недорогая!

— Ещё раз прошу прощения, — сконфуженно промямлил Матвей. — Извините за беспокойство, спрошу в другом магазине.

Неровно подстриженная луна стыдливо прикрывалась тучами.

Пьяный ветер дул то справа, то слева, и Матвей, подняв воротник, брёл по опустевшему городу, проклиная непогоду и капризную Верочку, заставившую его покинуть уютную норку и тащиться на ночь глядя в магазин.

Сергей Кулагин «ИСПОВЕДЬ СУПЕРМЕНА»

А нам сегодня пятьдесят, а это ведь не вечер

И годы быстро так спешат, и догорают свечи,

А годы быстро так спешат и догорают свечи,

А нам ведь только пятьдесят, а это ведь не вечер.

Сергей Павлов «Горит свеча»

Недавно мне исполнилось пятьдесят лет. «Это замечательная дата!» — скажу я вам. Уже ясно понимаешь всю ценность своего возраста и жизни в целом. Полтинник — особый момент в жизни любого человека. Я к моменту юбилея находился в гармонии с самим собой. В семье царило счастье и взаимопонимание. На работе ценили, родня уважала. Вечером друзья и близкие должны собраться у нас дома. Я уже представлял звон бокалов, смаковал тосты за своё здоровье, но оказалось, что нужно сходить за хлебом и ещё за всякой мелочью, о которой жёны вспоминают в последний момент. Надев куртку, сунул в карман джинсов список необходимых покупок, банковскую карту, и отправился в ближайший супермаркет.

На улице кружился снег, метель гоняла по двору пушистые снежинки, игриво бросая их в лица прохожих. Я дошёл до пешеходного перехода, что напротив магазина, и остановился, терпеливо ожидая, когда загорится зелёный глаз светофора. Дождавшись, ступил на мостовую, и тут меня ударила молния.

Очевидцы рассказывали, что видели вокруг меня свечение. Я ничего такого не заметил, вернее, не успел заметить. Мир перевернулся вверх тормашками, уши заложило от грохота и треска, сопровождающего грозовой разряд. Упав на покрытую снегом мостовую, я попрощался с жизнью и отключился…

Едва придя в себя, услышал шум дождя. Он перекрывал завывания ветра. Назревала буря. По небу сплошным потоком плыли тучи. Я моментально промок. Кстати, именно это обстоятельство вернуло способность трезво мыслить. Накинув на голову капюшон, тут же машинально проверил, на месте ли банковская карта и телефон. Карта оказалась на месте. Телефон отсутствовал. Я забыл его дома.

«Ничего страшного пока не произошло», — успокоил сам себя и осмотрелся. Более унылого пейзажа видеть в жизни ещё не доводилось. Дождь внезапно прекратился, но меня это не обрадовало. Справа и слева, насколько хватало глаз, простиралась поросшая кустарником долина. Среди кустов, похожих на мотки перепутанной проволоки, торчали невысокие засохшие деревья. Их искривлённые стволы придавали унылому пейзажу обречённый вид. Не было видно ни домов, ни дорог, ни людей…

Страх медленно, но неотвратимо заползал в разум. Поддавшись панике, я рванул в неизвестность, то есть куда глаза глядят, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки. Пробежав метров двадцать, замёрз и остановился. Постарался отжать хотя бы часть воды на себе, не снимая одежду. Потом сообразил, что вокруг никого, разделся полностью, отжал, и снова быстро оделся. Вновь осмотрелся. На глаза вдруг попался выцветший дорожный знак — «Пересечение с круговым движением», болтающийся на ветках ближайшего кустарника. При подъезде к такому пересечению рекомендуется снизить скорость до безопасных пределов и руководствоваться правилами проезда перекрёстков. Вот только ни машин, ни самого перекрёстка вокруг не наблюдалось. Смысла в знаке ноль, но само его наличие вселило уверенность. К слову, паника сама собой улетучилась. Пришла убеждённость, что город, пусть и неизвестно где, но всё ещё есть.

Шёл несколько часов в одном выбранном наугад направлении, а конца и края долины не наблюдалось. Изредка, останавливаясь, осматривался, но глазу не за что зацепиться, кроме опостылевшего кустарника. Жутко хотелось курить. Погрузившись в невесёлые мысли, едва не пропустил появление человека. Остановился. Нас отделяла друг от друга грязная лужа. Неизвестный, заметил меня и тоже остановился.

— Привет, меня зовут Игнат, у меня сегодня день рождения, — произнёс я, первое, что пришло в голову. — А ещё меня ударила молния…

Незнакомец, разлепил губы и хрипло выдавил:

— Дмитрий.

— Дмитрий, ты знаешь, что это за место?

Парень покачал головой. Потом, резко подавшись вперёд, выразительно проговорил:

— Меня тоже молния ударила. Мы умерли, да?

Я посмотрел Дмитрию в глаза и процедил:

— Только не в мой день рождения.

Дима облегчённо выдохнул — он, видимо, уже и не надеялся, что удастся хоть кого-то встретить в этой унылой долине.

— Я за хлебом вышел… — начала я, но тут в лужу между нами с неба упал дорожный знак.

Знак определённо тот же самый, что я недавно видел. Та же надпись и также загнут внутрь ржавый левый угол.

— Игнат, что это?.. — спросил Дмитрий, дрожащим от волнения голосом.

А в следующий момент он исчез и снова пошёл дождь. Я выругался, и устало опустился на землю. Прошло несколько минут. Попытался вспомнить лицо Дмитрия и не смог. Время. Мне нужно время, чтобы принять происходящее. Главное — сохранив силы идти дальше, а там хоть потоп…

Я снова промок. Было одиноко, холодно, а ещё жутко захотелось есть. Вспомнив накрытый яствами стол, заплакал. Если уж суждено умереть…

Охваченный внезапной решимостью, не вставая с земли, достал банковскую карту, осмотрел. Где-то читал, что ей запросто можно перерезать горло…

Нет, только не в свой день рождения.

Встал и побрёл дальше.

Прошёл несколько километров. Живот нещадно крутило. Казалось, ещё немного, и меня вырвет скопившейся в желудке желчью. Пытался жевать листья кустарника, но они оказались невыносимо горькими. Однако желание поесть и прочие неприятные ощущения тотчас пропали, когда на глаза вновь попался злосчастный дорожный знак. Я остановился. Хотел пойти дальше, но решил немного постоять на месте. Вскоре впереди появилась девушка. Дождавшись, когда она подойдёт ближе, бодро поздоровался:

— Привет! Я Игнат.

Девушка исподлобья взглянула на меня, но промолчала.

— У меня сегодня день рождения, а ещё меня ударила молния.

— Я тебя знаю, ты упал на дороге, когда… — произнесла девушка и заплакала.

«Господи! Значит, я всё-таки умер!» — с грустью подумал я, до боли зажмурив глаза. Как-то сразу стало тяжело дышать, закружилась голова. Не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, я стоял, боясь открыть глаза. Вот и отметил «днюху». Промелькнули мысли о семье, о друзьях, о том, что мой «уход», выражаясь мягко, испортил праздник. От плохих мыслей заболела голова. Кстати, если я умер, то почему продолжаю чувствовать боль? И где я? Я открыл глаза и понял, что девушка исчезла. Всё повторилось точь-в-точь как с Дмитрием. Неожиданно душу напомнило умиротворение и спокойствие. Мелькнула мысль, что вот теперь можно возвращаться домой…

Первым, что попалось на глаза, оказался пакет с продуктами. Разуваясь, я протягивал его дочери. Затем прозвучал звонок. В квартиру, улыбаясь, вошли Ворсины. Я ошеломлённо замер, за их спинами стояли Дмитрий и девушка, встретившаяся мне в долине.

— Привет, Игнат! С днём рождения! — улыбаясь, произнёс Олег Ворсин. — Ты извини, но мы с друзьями. Знакомься, это Дмитрий и его жена Оля. Их машину сегодня чуть фура не протаранила. Но на дорогу неожиданно мужик вышел, и его молния ударила. В это-то время года, представляешь?

— Нет! — глухо ответил я, почувствовав сухость во рту.

— Во-во! Нонсенс, но из-за него на дороге ДТП не произошло!

Я кивнул, но если честно, ничего не понял.

— Короче… Ой! — Оля ущипнула мужа и протянула подарочный пакет. — С днём рождения, друг! — сказал Ворсин, его супруга чмокнула меня в щеку, и потащила Дмитрия и Ольгу к праздничному столу.

— Покурим? — спросил Ворсин. — Или ты…

— Что я? — переспросил я.

— Ну знаешь, многие в пятьдесят кардинально пересматривают свою жизнь и… — произнёс Олег, вновь что-то недоговаривая.

— Да, я как-то не думал об этом, — сказал я. — Пошли, расскажешь, что случилось на дороге.

Мы вышли в подъезд и спустились на первый этаж. Закурили.

— Рассказывай.

— В общем, у фуры тормоза отказали, а впереди троллейбус битком набитый народом. Дальнобойщик, естественно, на встречку вырулил, прямиком на тачку Димона. Место узкое, обоим деваться некуда, что слева, что справа толпа, ждущая сигнала светофора.

— С тех пор как торговый дом открыли, там всегда многолюдно, — тихо произнёс я.

— Во-во, а сегодня ещё и Рождество. Димка с жизнью прощался, когда мужика, что через дорогу переходить начал, молния ударила. Пешеходы, понятно, заднюю включили, а тачку Димки на обочину откинуло. В общем, фура мимо пролетела.

— А с мужиком-то, что стало? — спросил я.

— А хрен его знает! Пропал супермен, — рассмеялся Олег. — Видимо, со страху домой рванул.

Мы вернулись в квартиру. Сразу за нами пришли Сорокины, за ними Коля Маркин, потом остальные. Праздник удался — посидели, выпили, как без этого, потанцевали, вспомнили молодость.

А через месяц на том же пешеходнике меня снова ударила молния. В долине я встретил мамашу с коляской. Позже узнал о том, что у иномарки отказали тормоза. Спас её и ребёнка мужик, которого ударило молния. Иномарка тупо заглохла на месте где я стоял. Позже со мной произошли другие похожие случаи, не связанные с автомобилями, и каждый раз после удара молнии я попадал в долину, где встречался с теми, кого спас.

Суперменом себя не считаю, всё же как-то само собой получается. Единственное, что стараюсь делать — если, где беда, сразу туда иду, вдруг помощь кому-то нужна. А ещё, всё происходящее показало, что «есть жизнь после пятидесяти» и, более того, у меня она только начинается…

Алёна Макарова «СЧАСТЬЕ»

Митя искал счастье. Искал везде — в садике, в школе, в институте, на работе. Но, увы, его нигде не было. А Мите было очень надо. Прям очень-очень. И тут, вдруг совершенно случайно, он услышал рекламу. Парень в телевизоре энергично размахивал руками и вещал.

— Ищете счастье? Тогда вам к нам. Только у нас, новые технологии микрочипирования. Приходите и убедитесь сами.

На следующий день после работы Митя уже бежал в медицинский центр «Счастье».

— И что, есть результаты? — спрашивал он девушку за стойкой администратора.

— Конечно! У нас серьёзная клиника, — заверила его сотрудница медицинского центра.

— А как, как это происходит?

— Сначала вы заполняете анкету, потом оплачиваете в кассу, затем врач сделает вам укол в предплечье с капсулой микрочипа, подходящего только вам по анкетным данным. А когда уже будет результат, врач удалит микрочип.

Через час процедура была завершена, и Митя отправился домой ждать эффекта. Прошёл день, другой, неделя, а результата всё не наблюдалось. Небо по-прежнему было недостаточно голубым, трава недостаточно зелёной, солнце недостаточно жарким, зарплата недостаточно большой, начальник недостаточно добрым и кассиры в магазине тоже были недостаточно приветливы.

И Митя пошёл в клинику разбираться.

— Как же так, — говорил он администратору. — Вы же обещали.

— Подождите немного. Значит, ваш объект ещё не найден, — отвечала девушка. — Чуть-чуть терпения и результат непременно будет.

Митя направился к двери и, уже у выхода, едва не столкнулся с какой-то лохматой девчонкой.

Она с недовольным видом подлетела к стойке администратора.

— Обман, обман! Ничего не работает. Наверное, микрочип бракованный, — возмущалась девушка.

Вдруг микрочип в её руке щёлкнул и пропищал:

— Объект найден.

Она обернулась и увидела Митю.

Микрочип в руке Мити щёлкнул и пропищал:

— Объект найден.

А администратор медицинского центра «Счастье» сделала ещё одну запись в журнале — Караваев Дмитрий и Рожкова Полина.

Дмитрий Лазукин «ДОРОГА НА ШАМБАЛУ»

Ротмистр бежал ровно, не теряя скорости. Схватился за поручни, подтянулся, вбросил себя в темноту последнего вагона, набирающего скорость поезда. В это время солнце раскалилось до тридцати пяти градусов тепла, мир немного потускнел от жары.

Погоня, состоявшая из двух легендарных участников Гражданской войны, серьёзно отстала. Старший из пары понял безнадёжность своего забега за постаревшим выпускником столичного юнкерского корпуса. Сначала он перестал стрелять, потом бежать, потом остановился, устало сев на ранее брошенный отступающим монархистом багаж.

Яков Григорьевич Блюмкин сидел на брошенном чемодане. Он глубокомысленно вытряхивал гильзы из барабана на дальневосточный песок. К нему, прихрамывая на правую ногу, подошёл второй легендарный участник той же войны.

— Ушёл, паскуда! — Гимнастёрка Сашки Боханского была сплошным соляным пятном, спрашивать его о коне в данной ситуации, безусловно, считалось признаком плохого тона.

— Ушёл, — грустно кивнул коллеге Яков Григорьевич. Сашка выстрелил трижды вслед поезду на Сухарбанд, как сплюнул от сглаза. — Сашка, ты знаешь, Ленин умер.

— Вы откуда знаете? — Усы и волосы Боханского стояли торчком, после попадания электрозаряда, выпущенного экспериментальным ружьём профессора Клезе.

— Почувствовал. Астрал вздрогнул ровно без десяти семь, вчера вечером. Характерно вздрогнул. Волна была с его эгограммой.

— Куда вы теперь, Яков Григорьевич?

— Думал отыскать Шамбалу, а ты, Саша?

— Эльдорадо, Яков Григорьевич. Я в Эльдорадо поеду.

На том они и разошлись, навсегда обозначив своим расставанием истинное окончание Гражданской войны, случившееся 22 января 1924 года.

***

Если ты хочешь попасть в Шамбалу, то дорога твоя пролегает исключительно через Москву. Город, где умирали красные командиры Гражданской войны, оглушённые звонками трамваев и ослеплённые ярким светом надвигающегося коммунизма. Яков Григорьевич получил квартиру покойного эсера Ясонова, личное авто и тысячу хлопот по организации экспедиции.

Квартиру Якову Григорьевичу показывал человек с удостоверением.

— Яков, тут до тебя эсер жил, Ясонов, он все стены эгограммой расписал. После него никого. Кто сможет жить с таким-то астральным давлением?

— Ничего, потерпим.

— Ты человек тёртый, я знал, что не станешь на дыбы вставать.

— Андроп, какие дела в городе?

— Как обычно, творится всякое. Доктор один собаку в мужика превратил, другой из куриных яиц древних рептилий вывел. Этих… Как их… Velociraptor.

— И как? — заинтересовался Блюмкин.

— Бегают кусачие, но дрессировке поддаются. Ладно, пойду я, мне ещё делегата снизу встречать, он на недельку отдохнуть приехал.

Человек с удостоверением ушёл.

Яков сел на табуретку, чтобы подумать. Думал о том, что цвет астрала и отголоски эгограмм ничуть не изменились после революции. Разговор же с человеком, с удостоверением полностью повторял беседу с половым в отеле «Купецъ» в 1915 году.

«Видимо, это оттого, что коммунизм ещё не наступил окончательно», — решил Яков Григорьевич и приступил к делам.

Одним из первых дел, сделанных Блюмкиным в своих новых апартаментах, стал обрыв обоев на стене в спальной комнате. Под новыми, яркими обоями обнаружилась старорежимная стена, а на ней надпись, начертанная эгограммой умирающего человека. Надпись гласила:

«Если нет души, что тогда возникает и исчезает? Невежды, которые цепляются за концепцию возникновения и исчезновения, не понимают красоты боли и, следовательно, не знают, что такое Нирвана».

Блюмким задумался над тезисом — «настоящие это боль», но думал недолго. От всяких мыслей отвлекло хождение по кабинетам, плавно перетекающее в скитание. За месяц от этого процесса Яков Григорьевич оторвался лишь единожды, да и то не по своей воле. Его остановил человек с алой эгограммой и предложил посидеть на скамейке и посмотреть на уточек. От такого предложения нельзя было отказаться.

— Яков Григорьевич, вы несильно изменились с нашей последней встречи.

— Возможно, я давно не имел дел с зеркалами. Как мне вас теперь называть?

— Товарищ Эвер. Пусть будет так.

Они помолчали ровно четыре секунды. Мимо проковыляла старуха с очень злым лицом.

— Так, товарищ Эвер, чем я вам обязан?

— Дело в том, что в наших кругах наслышаны о вашем предприятии, и она считает, что вам необходимо взять с собой мальчика.

— Именно она?

— Да, именно она.

— Я возьму с собой одного из отмеченных вашей печатью детей. Пренебречь её желанием в наших реалиях непростительно.

— Да, один из пионеров столицы прекрасно подойдёт для вашего вояжа. Вам подберут юнца с красной сигной на шее.

Товарищ Эвер засмеялся, а Блюмкин лишь кисло улыбнулся. В отличие от него товарищ Эвер никогда не имел глупости снимать шляпу или сапоги при людях. Для этого были свои причины.

— И учтите, товарищ Блюмкин, возвращаться вам противопоказано. У нас, — Эвер указал глазами на мостовую. — И на самом верху считают, что Шамбала — это ваше место.

— А если я вернусь? — запальчиво поинтересовался Яков Григорьевич.

— Полночь, фонарь, аптека… А как этот коротышка сумел так высоко петельку-то закинуть? — пародируя чей-то фальцет, предупредил собеседник Блюмкина.

Они холодно попрощались и стремительно разошлись.

***

Павел Зябликов чуть не плакал — сдерживался из последних сил. В основном благодаря красному пионерскому галстуку.

— Товарищ Аникеева, ну что, совсем нет летних отпусков для пионера? Весь мой отряд разъехался! Вон Мишка на Марс полетел на экспериментальном корабле!

— Зябликов, вчера надо было приходить, — устало вздыхала Мария Васильна.

— Я же не виноват, что Ленькин папка коллапс временной запустит!

— Не виноват, — ещё более утомлённым голосом соглашалась Мария Васильевна. — Ребята пришли, преодолев обстоятельства, а ты завис во времени. Тебя никто не винит, но и ты должен осознавать, что настоящий пионер должен быть способен на квантовый скачок и быть готовым к любым неожиданностям.

— Может, какая завалящая экспедиция осталась? На подводной лодке там, кругосветка через два океана?

— Нет, её Сидоров взял, но кое-что осталось.

— Что? — Пашка весь напрягся, как дикий кот перед броском на дикого голубя в африканской саванне.

— Экспедиция в Тибет под началом Якова Григорьевича Блюмкина. Цель экспедиции — нахождение легендарный Шамбалы и распространение там идей коммунизма и учения товарища Ленина.

Пашка загрустил: он посмотрел на портрет товарища Ленина на стене, портрет посмотрел на него. Зябликов вздохнул. За такую простую экспедицию папка дома, точно ремня даст. Голос отца сам собой включился в голове пионера:

«Позор! Сын — пионер, и просто едет в Тибет! Вон сын Игнатова на Марс полетел, да что там сын Игнатова, даже двоечник Сидоров, которого в пионерию в четвёртую очередь приняли, и тот пошёл на экспериментальной подводной лодке вокруг света! А ты, олух, в Тибет! Что временной коллапс? Нас в двадцать втором, когда Перекоп брали, временные коллапсы не остановили, а ты, значит, за коллапс прячешься?! Я тебе сейчас коллапс покажу!»

А если Зябликов придёт домой и вовсе без путёвки… На такое Пашке фантазии не хватало. Он обратился к вожатой:

— Записывайте меня в Тибет, товарищ Аникеева, я еду!

***

В соответствии с личным распоряжением председателя ОГПУ товарища Феликса Дзержинского в сентябре 1925 г. в Тибет была организована экспедиция в количестве 107 человек.

26 сентября Яков Григорьевич Блюмкин покинул столицу в сопровождении юного пионера, Павла Зябликова, сотни красноармейцев под началом пехотинца Пиюси и кавалериста Копенкина, некого профессора и девицы по имени Леннор с рекомендациями из кругов, приближённых к самому. Путь из Москвы до Тибета состоял из запаха пота, стука колёс и разговоров чайного свойства.

***

Тибет буквально кишел английской агентурой и Рерихами. Если с англичанами всё было понятно, то вот Рерихи вели себя в свойственной им манере. Имевшие тысячу тел, но единый разум и фамилию на всех, они упорно творили различные каверзы, чтобы усложнить жизнь в первую очередь себе, а во вторую — экспедиции. В одной деревеньке даже попытались прервать путешествие Якова Григорьевича силой, напав в количестве двух тысяч особей. Если бы не пулемёт, заботливо оберегаемый товарищем Пиюсей, атака потомков художника, писавшего картину своей же эгограммой, безусловно, оказалась бы успешной. В этой же деревне Блюмкин повстречал человека в синем халате, который обещал довести до ворот Шамбалы. Человек этот напоминал красного командира бурятского происхождения, выдающего себя за китайца. Доверия к нему было мало, но до ворот он довёл. Подробности этих событий были следующие.

Рерихи бежали прямо на пулемёт. Падавшие не вставали. Пули убивали их, как обычных людей, но смерть единичной плоти не могла потушить единый на всех разум. Пиюся припал у прицельной рамки, давая очередь за очередью. Один красноармеец следил за лентой, второй остужал машину колодезной водой по мере необходимости.

На правом фланге Рериховцы под прикрытием домов добрались до позиции экспедиции. Завязалась остервенелая, дичайшая рукопашная.

— Охватят, охватят же, гады, — бормотал Пиюся.

Спасения не было, лента кончилась, «Максим» замолчал. Пиюся поднялся во весь свой невысокий рост.

— Несите его!

Стремительно был вскрыт ящик. Комиссар поднёс к губам глиняную свистульку — всё, что осталось от великого красного командира Чапаева Василия Ивановича. Поднёс к губам и свистнул. Пустота только и ждала этого. В тот же миг она слизнула языком Рерихов, деревню, часть горного пейзажа, дорогу на Монголию, а взамен оставила пропасть с клубящимся мраком на дне. Свистулька стала пылью. Комиссар отдал пыль ветру. Из раздумий его вырвал человеческий голос, принадлежавший китайцу в синем халате:

— Здравствуйте, я доведу вас до Шамбалы.

— Ты откуда взялся такой? — удивился Пиюся.

— Был привлечён вашим актом пустоты.

— А… Я бы тоже на такое посмотреть пришёл. Пустота — дело хорошее, так что веди.

И китаец в синем халате отвёл экспедицию к воротам. Ворота, состоящие из голубого свечения астрального плана, поставленные вертикально, были пройдены в состоянии общего воодушевления. За воротами начались болота, леса и брошенные города, но в первую очередь болота.

***

Экспедиция продвигалась по древним дорогам среди грустных пейзажей, наводящих на мысли о ноябре. Продвижение прерывалось криком кого-то из красноармейцев охранного сопровождения:

— Тханги! Тханги ползут! Берегитесь!

— Ну что же, примем сражение, — спокойно сказал Пиюся. — Штыки примкнуть! Яков, подойди к нам! Надо быть вместе. Павлик! Павлик! Скорее ко мне! Где ты?

Красноармейцы выстроились редкой цепью, отрезая собой путь тхангам из болотной тоски к утоптанной поверхности дороги. Стреляли, но было непонятно, куда целиться, чтобы убить наверняка, так что весь скоп людей больше надеялся на штыки. Профессор заполнял барабан нагана, при этом наблюдая за растущим количеством сил противника.

— Любопытные создания, вы не находите? Сухопутные осьминоги, не крупней среднего человека и поразительно способные к коллективной работе. Они достаточно разумны для принятия простых идей.

— Контра это, как есть контра! — бушевал Копенкин, передавая своё возбуждение верной Пролетарской Силе. — В Тамбовской губернии пытались из таких же колхоз организовать, так они председателя ночью задушили и в болото ушли на вторую неделю! Рубить их надо, с ними никакого коммунизма не построишь!

Красноармейцы умело отбивались от болотных жителей. Отведав штыков пролетарских солдат, тханги втянулись обратно в топь, не рискуя сражаться насмерть. Пиюся выровнял колонну, велел глаз с болота не спускать, а затем отдал команду продолжить движение. Движение продолжилось. Иногда это оно разбавлялось разговорами между членами экспедиции. Вот, скажем, так побеседовали Копенкин и Павлик Зябликов:

— Павел, а брата твоего случаем не Львом зовут? — Копенкин смотрел хитро, подкручивая ус на известный кавалерийский манер.

— Львом, — ответил Пашка, не забывая разглядывать унылый пейзаж по правую руку от дороги.

— Эхех! Ты бумаг больше секретных в шахматных фигурах не прячь! Понял?

Пашка сразу вспомнил Копенкина, тот тифозный год и швабранскую тайну в шахматной королеве. И влетело же им тогда.

— А вы, выходит, тот командир?

— Тот. Только у меня тогда мечта была, а сейчас скука одна, — сказав это Копейкин крикнул пронзительно, как перед атакой, а его тяжеловоз заржал, беря разгон вдоль колонны пехотинцев, чтобы возглавить её в поступательности пути.

***

Через шестнадцать дней экспедиция добралась до заброшенного города. Пока люди приземлённые черпали воду из колодцев, собирали плоды в одичавших садах и гоняли стаи обезьян, способных к упрощённой человеческой речи, профессор, девушка по рекомендации и Блюмкин встретились перед огромным зеркалом, занимавшим целую стену в местном то ли дворце, а возможно, и храме. Стекло явно было напитано энергией эгограмм, так что Яков смотрел на него неотрывно.

— Что вы там видите, Яков Григорьевич? Отчего вы так побледнели? — девушка искренне беспокоилась за Блюмкина и не скрывала этого.

— Москву вижу. Ночь. Я за рулём. Одной рукой управляю, второй отстреливаюсь. Да сколько же их?! Что же я такого сделал? Они что, все ЧК подняли, чтобы меня загнать, как дикого зверя?!

— Ради ключей от Шамбалы можно не только ЧК, но всю страну поднять. Пойдёмте отсюда, Яков, это место за пределами нашего понимания. — Профессор говорил, но сам с места не двигался, смотрел в стеклянную стену, как зачарованный. Одна Леннор была не заинтересована гладью зеркального стекла. Яков Григорьевич медленно поднял наган, он стрелял с перерывами по пять-шесть секунд между нажатиями курка, будто каждая пуля вызывала у Блюмкина нестерпимую тоску при прощании с ней. Барабан опустел. Боек щёлкнул вхолостую. Выстрелы не причинили зеркальной стене никакого вреда, она вобрала в себя свинец, попросту поглотила, как в озеро тонет неудачно брошенный мальчиком камень.

Наваждение все же спало, стена отпустила людей.

— Да-да, пойдёмте, Леннор Олеговна. Вы абсолютно правы.

— Кстати, товарищ профессор, а что вы видели там?

— Я, Яков? Хм Квартиру своего повзрослевшего сына, себя, старика, и рыбу. Виталик принёс его в оцинкованном ведре, выпустил в ванну и облучал своим экспериментальным прибором.

— Кого — его? — не понял Блюмкин.

— Рыбу эту.

— Откуда вы знаете, что это он, а не она?

— Он потом стал человеком — вполне себе мужской особью, с жабрами, правда, и чешуёй на груди, но довольно симпатичный такой юноша. Ницше начал читать.

— А что было потом? — е утерпела Леннор.

— Потом Яков начал стрелять.

Где-то в отдалении заржала Пролетарская Сила. Товарищи исследователи ускорили шаг, чтобы скорее вернуться в лагерь, устроенный на одной из городских площадей.

***

Следующим утром экспедиция обнаружила отсутствие в лагере Павлика. Блюмкин предполагал подобный исход, так что немедленно отправился на поиски в нужном направлении.

Дронты смотрели на людей недоуменно, без всякого страха. Своим поведением птицы напоминали голубей: ходили вокруг высохшего фонтана, курлыкали. Маленькие крылья придавали им некий комический оттенок. Ростом каждая птица была почти с Пашку, и мальчику казалось, что вот-вот, и кто-то из гигантских голубей начнёт вести с ним беседу в духе известного всем додо.

— Англичане говорят: «Мёртвый как дронт». As dead as a dodo.

Мальчик подпрыгнул на месте от неожиданности. Субэдэй подошёл неслышно, как барс.

— Вы… Вы знаете русский?

— Господин барон великолепно знает русский. — Яков Григорьевич обходил фонтан с другой стороны, наган лежал в его левой руке непринуждённо, как часть организма. — Верно, а, Роман Фёдорович? Вам, Роман Фёдорович, ужасно не идут эти синие тряпки, вы, как человек православный, смотритесь в них, как: а — предатель своих корней и б — чучело огородное.

— Вам не стоит говорить со мной так. — Рука барона легла Пашке на плечо. Пальцы, словно когти ворона, сжались.

— Хотите прикрыться ребёнком?

— От вас? От красной заразы дети не защитники. Это прекрасно известно цесаревичу.

Всё произошло практически одновременно. Блюмкин выстрелил, потом ещё раз. Пашка же потерял всякое осознание нахождения в пространстве. Ещё секунда, и он понял, что летит, а за плечи его держит огромная чёрная птица. Что-то среднее между птеродактилем и вороном.

***

Барон и Павел стояли на вершине башни, наблюдая за работой механизма войны. Роман Фёдорович большей частью оставался птицей, только голова для удобства разговора снова стала человеческой. Внизу сухо кашляли винтовки, красноармейцы Пиюси вынуждены были бросить обоз экспедиции и отходить в храмовый комплекс. Нападающих было в десятки раз больше, хотя стреляли они редко — каждый выстрел делал много шуму и создавал впечатление разрушительности их оружия.

— Французы, — пренебрежительно обозначил барон.

— Откуда они здесь? — Пашка заворожённо смотрел, как по той самой дороге, что так беспокоила Пиюсю, приближается колонна всадников. Достигнув поля, кавалеристы умело развернулись для атаки и обнажили страшного вида палаши. Грудь каждого верхового защищала кираса, начищенная до блеска, а шлем украшал плюмаж из чёрного конского хвоста.

— Оттуда же, откуда и всё. Бонапарт после Ватерлоо бежал из Европы. Несколько кораблей — преданные люди. Мир уже тогда был узок и мал, и человеку такого масштаба было скрыться крайне тяжело, особенно если не заужать себя как личность. Корсиканец нашёл выход: он отыскал дорогу сюда. Шамбалу он покорил, создал империю здесь, но отношения с внешним миром порвал. Его наследники свято чтут заветы Императора.

— Наполеон? — Пашка смотрел, как кирасиры смяли цепь красноармейцев.

— Да, и не только он. Ваша экспедиция не первая и не последняя, которая сумела пройти через врата. Если у нас будет время, мальчик, я покажу тебе настоящую могилу Тэмуджина. Лабиринт, построенный вокруг его гробницы, действительно может отнять немало времени у пытливого ума.

— Вы можете помочь нашим?

— Мне они не наши. И, опережая твой новый вопрос, я отвечу заранее. Ты важен, в тебе течёт кровь йорхуратцев, а значит, врата работают только когда ты рядом.

— Вы хотите вернуться?

— Нет, но здесь немало тех, кто хочет.

— Французы?

Барон то ли закаркал, то ли засмеялся.

— Очень давно, Павлик, это место служило тюрьмой: сюда отправляли очень опасных существ. И некоторые из них живы до сих пор и хотели бы вернуться назад, только вот беда — создатели Шамбалы практически исчезли: сначала погибла их великая цивилизация. Потом они сами растворились среди новых хозяев земли.

— Наполеон — он тоже йорхуратец?

— Да.

— И почему он не помог этим вашим опасным сущностям?

— Император недвусмысленно отказался сотрудничать. Когда мой господин решил взять его тело под свою власть, корсиканец успел пустить себе пулю в лоб. Ты, я думаю, в большей степени настроен для сотрудничества.

Павлик сглотнул.

***

События возвращались стремительно, как шашка в руках казака. Сразу за исчезновением Павлика к городу подступил противник. Слышались команды на французском, двигались цепи, разгоняли коней кавалеристы.

Пиюся сшиб первых двух всадников из наганов. Он стрелял с колена, поочерёдно то с правой, то с левой руки. Третий кавалерист рубанул комиссара особой экспедиции палашом, оборвав всякое сопротивление. Кирасиры решили исход дела, поле осталось за Великой армией. Яков Григорьевич не знал, что ему делать. С одной стороны, стоило немедля пустится в погоню за проклятым бароном и Пашкой, а с другой стороны, необходимо было организовать спасение остатков экспедиции. Нельзя было бросать профессора, Леннор, отважного Копенкина, красноармейцев, отступивших из-под палашей под защиту храмовых стен. Он выбрал второе.

— Копенкин, отставить контратаку! — остудил пыл соратника Яков. — Товарищи, срочно строим баррикады, наши винтовки значительно скорострельней, мы сможем их сдержать на узком пространстве с большим уроном для атакующих.

— С каких это пор, Яков Григорьевич, вы стали специалистом в военном деле? — искренне удивился профессор оказавших в самой сердце суеты по укреплению позиции.

— Я прошёл тяжёлую школу Гражданской войны перед тем, как заняться исследовательской деятельностью.

В этот самый момент к Блюмкину шагнула Леннор. Она смотрела на него глазами сестры короля.

— Зачем вы здесь? — спросил Яков.

Леннор в ответ светло улыбнулась, от улыбки этой Яков Григорьевич опешил и засомневался в правильности многих своих слов и поступков.

— Я здесь для того, чтобы вы могли даже в самом страшном нигде наблюдать красивую девушку. Это раз.

— А два?

— А два вот в чём состоит. В восемнадцать пятьдесят, в тот день, когда Гражданская война завершилась, моя эгограмма соприкоснулась с его эгограммой — так я узнала, что мне суждено родить вам сына и прожить свои дни в Шамбале.

— Исчерпали вы меня в вопросном колодце окончательно, — ответил Блюмкин и немедленно повёл красноармейцев в контратаку, ещё недавно казавшуюся ему абсурдной, окрылённый таким признанием девушки с рекомендациями от самого. Только Копенкин остановил его. Небо говорило им, что нет никакой надежды для одного из них. Копенкин выхватил шашку, развернувшись лицом к врагам.

— Знаешь, Яков, ты, главное, не смотри, как я их кончать буду! Тебе не надо такое видеть. Ты при коммунизме жить будешь!

Сказав это, Копенкин повёл красноармейцев за собой. И это была славная битва.

***

Яков Григорьевич снял Копенкина на землю. Кровь первых ран уже засохла на рваной и рубленой шинели кавалериста, а свежая и жидкая ещё не успела просочиться.

— Я же так умирал уже, там, под Чевенгуром. Не смог тогда тоже всех собой сдержать! И знаешь, что я тогда понял: на нас Красная армия напала. А знаешь, почему? Им нужно было государство, а нам коммунизм. И был у нас в Чевенгуре коммунизм, ни у кого его не было, а у нас был! Обещай мне, Яков Григорьевич, что никогда не пожелаешь государства вместо коммунизма?

— Обещаю, — ответил Блюмкин.

Довольный Копенкин скончался, а конь его сам взвалил хозяина в седло, а затем удалился, распоров пространство в междумирье. Там Копенкин должен был воскреснуть в положенный срок, чтобы вновь прийти на выручку правому делу.

Когда реальность зарубцевалось за Пролетарской Силой, Яков Григорьевич собрал всех уцелевших в битве: как красноармейцев, так и французов. Как умел, он рассказал им про коммунизм и необходимость построить его здесь, в Шамбале. Воодушевив таким образом людей, Блюмкин отправился спасать Павлика одной, только ему доступной, дорогой.

***

Барон не стал досматривать ход сражения и то, чем кончилась контратака Копенкина. Он доставил мальчика к башне в стороне от города, где обитал его хозяин и небольшое количество Каппелевцев, объединённых ненавистью к советской власти и страхом перед Унгерном.

Когти птицы-человека клацали по древним камням. Им кланялись встречные — естественно, барону, а не Пашке. На Павла люди смотрели с любопытством, но не глазели. Люди здесь все были сплошь воспитанные — интеллигенция. Часовые пропустили их в тронный зал. Пол здесь был выложен чёрным мрамором, а потолка вовсе не было видно, потолок скрывала клубящаяся тьма.

— Не смотри долго. Он этого не любит, — посоветовал барон.

Пашка немедля перестал вглядываться в верхнюю черноту. На троне без всякой надежды сидел юноша, бледный с лица. От него к потолку тянулись тонкие чёрные нити. Вдоль стен стояло два десятка офицеров в форме сибирской императорской армии, но они пока были мало отличимы от колонн, скучны на фоне потолочной тьмы и не вызывали никакого любопытства.

Павла представили чудом спасшемуся цесаревичу и ещё двум офицерам, имён которых он не запомнил, после чего он два дня посвящал себя себе, пока барон не пришёл за ним. Унгерн отвёл мальчика в комнату с тьмой, а сам встал на часах перед входом. Ждал он недолго. Пространство в двух метрах от его поста распороло синевой эгограммы-клинка, и из раны, как сгусток крови, шагнул Блюмкин с простым вопросом:

— Как вам удалось выжить, Роман Фёдорович?

— Вы, безусловно, слышали про фукацу, переселение души убитого в тело убийцы. Будда Амина хранил меня и, приняв некоторые меры, я сумел избегнуть объятий Слепой и красного возмездия одновременно. — Барон вытянул из своего разума шашку-эгорамму, аналогичную оружию его супротивника.

Двое обменялись серией выпадов и контрмер, после чего продолжили беседу на остановленном моменте.

— Видимо, общение с Семеновым и его японскими друзьями не прошло для вас даром. Ответьте, для чего вам все это, барон?

— Яков Григорьевич, милый, вы видели мою эгограмму в астрале? Я был рождён в час великой битвы, в моих жилах течёт кровь мёртвых гуннов — естественно, я желаю войны.

— Роман Фёдорович, опоздали на японскую, и взгрустнулось?

Снова обмен звонкими взмахами, необычный танец двух человек, знающих толк в умирающем искусстве клинковых дуэлей.

— Я вынужден вас покинуть, Яков Григорьевич.

— Что же так, Роман Фёдорович, мы же только вышли с вами на уровень сейцземоре, астрал только начал потрескивать от наших ударов, да и то еле-еле. Я расстроен.

— Мальчик сделал выбор — и выбор не в мою пользу, так что поспешите к нему, чтобы сказать Павлу вашу утешительную ложь про небо на земле.

Вслед за этими словами барон распался на тысячу черных птиц, которые разлетелись в разные стороны, находя выходы, а там, где их не было, — разрезая пространство своими черными эгограммами. Стрелять в такой ситуации не имело особого смысла. Блюмкин вогнал шашку в ножны.

***

Тьма задала Павлу Зябликову свой вопрос. От её шёпота он чувствовал, как волосы стекают жидкостью с его головы.

Пашка сказал своё твёрдое «нет»:

— Я не хочу, чтобы люди воевали, чтобы плакали матери и умирали сыновья. Не хочу, чтобы дым пожарищ затмил солнце, а рыба в морях умирала от излишков свинца в воде. Не хочу увидеть в деле то оружие, которое я не способен даже вообразить. Я хочу мирного неба для всех братских народов.

Чернота отползла от мальчика, утекая в тени на стенах и углы. На прощанье тьма показала Зябликову 16 сентября 1935 года. Пашка увидел людей в чёрной военной форме с четырёхкрылым солнцем, один из них улыбался тьме. Слов не было слышно, но Зябликов прочитал по губам два слова слившихся радостной улыбкой в триумвират: «Ich will».

Пашка понял, что это значит. Понял и упал на колени. Слезы текли по щекам. Тысяча хороших людей могут сказать «нет», но один негодяй рано или поздно скажет «да». Из горести его вытащил вошедший в комнату товарищ Блюмкин.

— Что, Пашка, плачешь?

— Вы барона победили?

— Нет, он улетел, но обещал вернуться. — Яков Григорьевич сел рядом с мальчиком на гранит, уложенный здесь мозолистыми руками рабов из народа людей-рыб тысячу тысяч лет назад.

— Плачу я от бессилия и неспособности изменить обстоятельства! Яков Григорьевич, ведь эта чёрная гадина вырвется отсюда рано или поздно! Выползет из своего тёмного угла!

— Не грусти, Пашка. Выползет — так мы её обратно в нору и загоним.

— Мы?

— Мы. Знаешь, какое это страшной силы слово — «мы»? Я, ты, Леннор… Все, кто уцелел.

— Так это нам тут до скончания века дежурить придётся?

— Придётся, Пашка, нам, а потом детям нашим и их детям.

— Французы тоже охраняли, а нас сдержать не смогли, а если придут те, кого мы сдержать не сможем?

— Мы всех сдержим!

Павлик усомнился, но промолчал, зато спросил про другое:

— А как же коммунизм?

— А что коммунизм?

— Он там, а мы здесь.

— Вот за это не волнуйся, Павел Зябликов: коммунизм мы здесь построим отменный, а теперь пойдём, а то сбегутся сюда скоро люди решительных поступков.

Яков Григорьевич снова вспорол пространство эгограммой и увёл мальчика к своим. В разрушенный город.

Солнце садилось над Шамбалой, вполне довольное проведённым днём, в Шамбале появились крепкие хозяева, которые не дадут спуску никакой тьме. Хозяева, которые готовы строить коммунизм даже по сторону бездонного астрального моря, хозяева, которые ещё не разучились мечтать и помнят, какое оно — небо над Чевенгуром.

Инна Воронова, Алёна Макарова «СТРАХОВОЙ СЛУЧАЙ»

Эту историю, как, впрочем, и все остальные, мне подкинула сама жизнь. Нужно, просто, внимательно смотреть по сторонам. Но тут, даже и этого делать не пришлось.

В тот день я, как обычно, пришла на работу. А работаю я старшим менеджером в салоне сотовой связи. Помимо продажи телефонов и прочих аксессуаров, мы занимаемся также оформлением страховых полисов.

Не успела я приступить к своим обязанностям, как директор вызвала меня к себе в кабинет.

«Странно, — подумала я. — Вроде не опоздала сегодня. Наверное, что-то случилось».

И точно. Директор просто так с утра вызывать не станет.

— Маша, я просмотрела отчёты твоего отдела о продаже страховых полисов за год, — начала разговор директор. — По всем видам страховок результаты есть, по всем, кроме страховок от укусов клещей. За год, Маша, за целый год, не оформлено ни одного полиса. В чём дело, Маша?

— Понимаете, Алла Юрьевна, — стала оправдываться я, — клещи у нас не водятся. Совсем. Холодно им в нашей широте.

— То есть, как это не водятся? — нахмурила лоб Алла Юрьевна. — Этого не может быть. У меня план, между прочим. А ты, Маша, не выдумывай. Иди и работай. И чтоб завтра, нет, сегодня, хотя бы один полис, но был продан.

— Но…

— И никаких, но! Ничего не хочу слушать. Уволю, и иди куда хочешь. Сказки она тут мне рассказывает.

Я в слезах выбежала из кабинета. Директор у нас строгая, шутить не любит. Сказала, уволит, значит, уволит. А у меня двое детей и муж-оболтус, диван давит без работы уже который месяц.

«Надо продать этот чёртов полис, — думаю я. — Ведь останусь без работы».

На ловца и зверь бежит. Или удачный день у меня сегодня по гороскопу, не знаю. Только откуда ни возьмись заходит в салон мужик в камуфляже и с рюкзаком.

— А можно у вас полис от укусов клещей оформить? — спрашивает. — На рыбалку еду, на месяц, в лес. А страховку оформить забыл.

— Конечно, можно, — отвечаю, не помня себя от радости. — Давайте паспорт, сейчас всё оформим.

Дело было сделано, довольный клиент ушёл с полисом. Теперь ему нечего бояться — ни один клещ не возьмёт. А если вдруг что, то он защищён, застрахован, так сказать.

— Маша, зайди, пожалуйста, — услышала я голос Аллы Юрьевны.

Я схватила полис и, довольная, побежала в кабинет директора.

Алла Юрьевна сидела в своём кресле и была явно чем-то расстроена.

— Маша, я посмотрела в интернете про клещей. Ты была права. Они у нас не водятся.

— Зато люди водятся глупые, — помахала я полисом. — Вот, только что оформила.

Алла Юрьевна удивлённо захлопала глазами.

— Да ладно? Ну, Машенька, премия в этом месяце твоя.

Счастливая, я выпорхнула из кабинета.

Но на этом история не закончилась. Через несколько дней, тот мужик, который полис оформлял, явился с медицинским заключением. Там всё чёрным по белому было написано. Как оказалось, он поехал на рыбалку, в отпуск, в Тверскую область. Там-то клещ его и укусил.

А премию я, всё равно, получила. Полис оформила — оформила, директор обещала — обещала. А все вопросы к клещам Тверской области.

Андрей Киреев «НЕВЕРОЯТНЫЕ ИСТОРИИ БАРОНА МЮНХАУЗЕНА»

Каждый год на Рождество я принимал в своём замке друзей. За круглым столом в главной зале мы предавались воспоминаниям о былых приключениях. У каждого накопилось немало забавных историй произошедших на войне и охоте, а также невероятных и нелепых случаев в амурных делах. В коротких промежутках между подачей блюд и откупориванием новых бутылок вина, мы соревновались в стрельбе по уткам через дымоход, а ещё в метании шампуров в чучело медведя.

Время шло весело и непринуждённо, когда вдруг виконт де Брюсак неожиданно поинтересовался:

— Скажите, барон, что стало с тем оленем, на голове которого выросло вишнёвое дерево?

— Сдох, — невозмутимо заверил я.

— Как же так?

— Дело в том, что я не особо люблю вишнёвое варенье. Недолго размышляя, решил привить к ней яблоню. Пару лет собирал знатный урожай яблок и даже делал сидр, но с годами яблоня дала такие корни, что бедное животное стало с трудом передвигаться. Не знаю, что послужило безвременной кончине оленя: ударившие в мозг корни, смертная тоска по лесу или застрявшее в его глотке яблоко, мне неизвестно. Однако вы вполне можете оценить на вкус этот окорок принадлежавший оленю, закопчённый на дровах из той самой яблони.

— Обязательно попробуем. Но мы ещё не успели полностью осмотреть ваше имение. Как часто вы принимаете гостей?

— Увы, друзья. Я почти всегда в разъездах. Жажда приключений и подвигов настолько затягивают меня, что я бываю дома едва ли несколько раз в году.

— Расскажете нам? — не унимался виконт.

— Извольте, — я показал в направлении стульев. После чего, сделав большой глоток бургундского, продолжил: — Вы, наверняка, слышали, что я не один раз был на Луне. Так вот, однажды, случай подсказал самый простой способ туда попасть. Эта мысль посетила меня в тот день, когда я находился на борту каравеллы «Святая Елизавета». Позади нас преследовала турецкая эскадра, а впереди темнеющий с каждой минутой горизонт не предвещал ничего хорошего. Надо признаться, я уже простился с жизнью, когда по правому борту ввысь взметнулся столб смерча. Взметая с морской поверхности сотни галлонов воды, ураган образовал гигантскую воронку, в которую нас потихоньку стало затягивать. Пару раз в беснующемся вихре я замечал промелькнувшую тушу кита. И тогда мне пришла идея, которой я тут же воспользовался. Встав у штурвала, я направил корабль по касательной к вздымавшемуся вихрю. Через минуту поток подхватил нас и стал поднимать, всё выше и выше пока не выбросил на поверхность Луны. Местные жители встретили нас душевно. Угощали лунным вином и сахарной ватой.

— А как же вы спустились назад?

— Нет ничего проще. Как вы знаете, в отличие от Земли Луна плоская. И когда пришло время вернуться домой, лунатики столкнули наш корабль с края Луны. Сшитые вместе паруса, закреплённые на мачтах особым способом, наполняемые воздухом не дали нам рухнуть камнем вниз, раскрывшись над нашими головами огромным куполом. Так медленно мы и опустились на морскую гладь.

— Хотите сказать, что воздух может послужить двигателем для путешествия по небесам?

— Конечно, ровно так же как он служит двигателем в море.

— Хорошая история, барон. За это стоит выпить. Кстати, не расскажете, откуда у вас это чучело медведя, в которое мы уже битый час метаем шампура.

— Занятная история… Недавно я вернулся из России, где мне посчастливилось поохотиться на медведя-шатуна. Более опасного противника и придумать сложно, особенно если вокруг непроходимый лес, а у вас отсырел порох. Более безвыходной ситуации и придумать невозможно. Повезло, что при мне оказалась баночка мёда. У одного из кирасиров я одолжил кирасу и велел нашему проводнику прибить её к дереву. Потом намазал её мёдом, и мы укрылись в зарослях, в надежде, что медведь найдёт мёд раньше, чем нас. Нам повезло. Голодный зверь почуял сладость за версту, а как добрался до него, тут же принялся его лизать и мгновенно примёрз языком к кирасе. Так мы его и взяли, без использования ружей, заметьте. Сначала били зверя около часа прикладами в надежде выбить из него дух. Не вышло. Только упрели. Пришлось ждать, пока он сдохнет от голода. Чтоб ночью не околеть от холода пришлось разжечь костёр. Но как это сделать, если спички отсырели. Пришлось дать себе затрещину, дабы искрами из глаз поджечь собранный в лесу хворост.

— Ты веришь ему? — обратился шёпотом виконт де Брюсак к корнету Удалову.

— А, то! Смотри, какой медведь тощий. В России я и не о таком слыхивал.

— Во время своего пребывания в этой варварской стране я даже побывал на рыбалке, о чём непременно сейчас расскажу. Я гостил у помещика Кислякина в Московской губернии. Порядком перебрав, мы и не заметили, как вечерняя попойка незаметно перешла в рыбалку на утренней зорьке. Оказавшись на берегу реки, мы в недоумении заметили, что не захватили удочек. Кроме шашек и двух гнедых кобыл под нами у нас оказались только портки и ботфорты. В такой ситуации я не даю отчёт абсурдности своих мыслей, а просто действую. Лошади мгновенно лишились своих хвостов. Из них я сплёл длинный волосяной поводок. Помещик к тому времени уже срубил в орешнике пару хлыстов, к которым мы и привязали сплетённую из конского волоса леску. Потом из жвачки, я вылепил рыбку, приладил к леске и забросил в воду. Не прошло и минуты, как голодная щука со всей свирепостью вцепилась в приманку, а вот разжать челюсти уже не смогла. Так, без удила, лески и крючка я вышел из затруднительного положения. На следующий день мы приволокли к реке пушку, которую Кислякин хранил в сарае и дали пару залпов картечью по воде. В тот вечер каждый житель поместья хлебал наваристую уху.

Сделав паузу, чтобы опустошить бокал, продолжил:

— В другой день я пошёл к омуту. Закинул удочку и задремал. Очнулся оттого, что удило, выскользнуло из моих рук. Мне удалось его перехватить у самой воды. Стал тянуть — не тут-то было. Тогда мне на помощь пришли люди из ближайшей деревни, работавшие неподалёку в поле. Впятером нам едва удалось вытащить на берег огромного сома. В его зубастой пасти оказалась щука, а у той — карась. Так, проспав клёв, я на одного червя поймал трёх рыб сразу. Но самое интересное оказалось внутри желудка сома. Как только его вспороли, внутри оказалось полведра раков и гусь, пропавший в деревне ещё утром.

— Для вас нет безвыходных положений, мой друг, — высказал своё мнение полковник де Бриньон.

— Вы правы. Главное не унывать. Порой самое абсурдное решения и является единственно верным в сложной ситуации. Вот к примеру. Летать на ядре дело непростое, соскальзываешь и поэтому я наловчился набрасывать перед выстрелом на ствол орудия узду. Путешествие похоже на галоп лошади — быстро и более удобно. А вот будучи в Африке как-то взялся поливать хлебное дерево тростниковым сиропом, и уже через месяц там выросли сладкие булочки. В другой раз на пирсе один моряк чихнул. Да так, что его глаза выпали на колени. Я вспомнил, что клин клином вышибают, и выдал бедолаге такую затрещину, чтоб глаза вмиг вернулись на место.

— А случалось ли вам сталкиваться с волками? — спросил виконт, разливая вино по бокалам.

— Как же! Приходилось. Однажды по осени в поместье того же Кислякова повадился волк таскать овец. Никак его изловить не удавалось. Тогда-то я и посоветовал набить шкуру ягнёнка камнями и оставить у овчарни. Волк без разбору заглотил наживку и, вмиг отяжелев, уже не смог убежать. Там его и забили палками.

— Удивляюсь вашему самообладанию и находчивости, — восхищённо воскликнул корнет Удалов.

— Сам удивляюсь. Правда, иногда происходят наиглупейшие случаи, итогом которых становились великие открытия. Почти никто не знает, но Ньютон мне обязан своим законом тяготения и, если честно не яблоко послужило тому. Просто я решил продемонстрировать ему, как умею жонглировать фунтовыми ядрами. Архимед, между прочим, прислушивался ко мне. Хоть в своих экспериментах с начищенными до блеска щитами всё же переборщил и спалил свой дом.

— Я заметил у вас хорошая библиотека. Сочинения Геродота, Софокла … — полковник пробежался взглядом по пыльным полкам в гостиной.

— Сочинение Геродота… мастерское повествование богато одарённого человека. Местами он был недостаточно разборчив в полученных сведениях. Но в то же время некоторые части его сочинения — настоящая энциклопедия того времени.

— Барон, долой грусть и уныние. Вы же весёлый и неунывающий человек.

— О да. Но вы не знакомы с Софоклом. Вот кто действительно весельчак.

— А разве он не писал трагедии?

— Ну, да. Баловался. Он много почерпнул из моих историй, но зачастую видел заключённый в них трагизм. Он отличается весёлым, общительным характером и не чуждается радостей жизни. Как-нибудь я непременно вас с ним познакомлю. В своих трудах Софокл любит сталкивать между собой героев с разными жизненными принципами. В моих приключениях он видел только трагедию и накал страстей, которые сразу переносил на бумагу.

— Как не прискорбно признавать, но время уже позднее, а люди мы служивые. — Полковник поднялся из-за стола. — В вашей компании часы превращаются в мгновения. Хочется слушать вас бесконечно. Есть ли у вас ещё истории?

— Конечно. Их много. Я ходил по морскому дну, летал на цапле, усмирил ураган, варил в шляпе борщ, а в сапоге кашу, бегал по воде, а однажды, я даже обогнал свою лошадь. Но это совсем другие истории и может быть, в другой раз, я вам их обязательно расскажу…

Андрей Киреев «ВСЯ ЖИЗНЬ — АБСУРД»

В тот день всё началось как в «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина.

Я, расположившись на веранде в уютном кресле с клетчатым пледом на коленях, грелся в утренних лучах солнца, и, пребывая в томном состоянии, размышлял о книге Конан Дойла, когда протяжный скрип калитки, вернул меня из забытья. Я открыл глаза. Искрившийся бисером утренней росы сад утопал в лучах солнца, а по узкой дорожке ко мне решительно приближался Костерин Радион Митрич. Буквально влетев по ступеням на крыльцо и плюхнувшись в соседнее кресло, он безапелляционно заявил:

— Голубчик, нужно погодить.

Это заявление меня крайне озадачило. Последнее время я только и делаю, что гожу. В силу своего преклонного возраста я уже как три года удалился от государственных дел и предаюсь размышлениям о насущном, каждодневно наслаждаясь уединённым покоем в своей усадьбе на окраине города Н.

Реплику своего соседа я не оставил без должного внимания:

— Что конкретно вы имеете в виду, мой друг?

— Ну, как же. Разве вы не слышали последние новости?

— Отнюдь. Не припомню ничего э -э -э…

— Так, я вас просвещу, — перебил меня Митрич и, перейдя на шёпот, добавил: — Схвачен Ртищевский Потрошитель.

— Продолжайте.

— Не далее как третьего дня вечером я был в жандармерии. В силу своей слабохарактерности, так сказать, не сумел остаться в стороне от волнения охватившего меня после прочтения утренних газет. Не выдержал. И как только узнал о пойманном преступнике, немедля, решил узнать, что там да как. В тринадцатом участке как раз нёс службу мой старый приятель Пахом Петрович Вяземский. Он-то и поделился последними новостями. Мерзкого пройдоху повязали за старым околотком, когда он разделывал очередную дурёху, застигнутую врасплох. Не поверите, он даже не пытался спастись бегством, а наоборот напустил страху на блюстителей закона. Размахивая тесаком, загнал жандармов в заросли крапивы, но споткнулся и был связан. На первом же допросе молодчик признался во всех убийствах, но…

Я, не перебивая, ждал со скучающим видом, когда Митрич выдержит эффектную паузу и закончит:

— Он не хотел этого делать.

— Бред.

— Никак нет. Всё намного сложнее. И знаете, в некоторой степени, я согласен с умозаключениями этого субчика.

— Так просветите же меня.

— Терпенье, батенька, терпенье. Вот я смотрю, вы читаете сэра Конан Дойла о сыщике Шерлоке Холмсе.

— Виновен, — признался я.

— Не юродствуйте Андрей Павлович. Главный герой рассказов в раскрытии преступлений использует дедуктивный метод. Так что это, по-вашему?

— Ну как же… Я как раз об этом и размышлял, когда вы пришли. Весьма занятная тема. Деду́кция — это своеобразный метод мышления, следствием которого является логический вывод, вытекающий из звеньев на первый взгляд мелких и неважных деталей складывающихся, в единственно верное заключение из общего. Холмс методом рассуждений создавал цепь умозаключений, в которой звенья связаны между собой логическими выводами. На первый взгляд всё сложно. Но… Немного поразмыслив и взглянув на происходящее под другим углом, всё оказывается до безумия простым.

— Вот! Вот! — Воскликнул, вскочив с места Митрич, после чего стал ходить из стороны в стороны, заложив руки за спину. — Рассуждения Потрошителя поначалу мне тоже показались бессмысленными. Я бы даже сказал абсурдными. В них не было никакого здравого смысла. Но постепенно он объяснил, насколько я был слеп… вроде бы какой смысл в убийствах?

— А тут должен быть смысл?

— Конечно! Возможно, не явный, но он должен быть. Парень оказался весьма начитанным. Во время нашего общения он даже воспользовался законом достаточного основания.

— Его суждение может считаться достоверным только в том случае, если оно было доказано, — тут же блеснул я своими познаниями.

— Так и есть. Он привёл достаточные основания, в силу которых его можно считать истинным. Сначала я думал, что его ситуация парадоксальна и, по сути, может существовать в реальности, но не будет иметь никакого логического объяснения. Но его суждения оказались весьма осмысленными и логичными. Он ставит под сомнение религию, говоря о нелогичности её учений. Приведя отрывок из Библии, где Авраам жертвует своим сыном ради Господа, Потрошитель указал на то, что человек зависим и не свободен, а существование его парадоксально. Вера Авраама абсурдна, так он легко превратил убийство в святое и возвышенное деяние. Несмотря на свои радикальные размышления, убийца не отрицает значимость религии в жизни. Он определил веру, как нечто трансцендентное, что находится за границами человеческого понимания, то есть является абсурдной. Религию нельзя логически объяснить, но вера определено играет важную роль в развитии человека.

— Весьма занятное заявление. Кощунственное и спорное.

— Вначале я тоже так подумал. Так вот. Убийца рассматривает абсурд, как противостояние и конфликт человека, который стремится понять молчаливую Вселенную и обрести смысл. Жизнь человека абсурдна. Осознание этого побуждает человека выбирать между суицидом, «прыжком веры» и принятием. По его мнению, самоубийство — это прямой выход из абсурдности бытия. Но люди по своей сути неимоверно слабы. Человек, таким образом, признаёт, что сама жизнь не заслуживает усилий, чтобы её проживать. Выбирая «прыжок веры», человек примиряется с действительностью, пропитанной обманом и абсурдностью, пренебрегая правдой и свободой. Третий выход — это полное принятие абсурдности своего существования. Именно этот вариант даёт возможность человеку обрести свободу и смысл своего существования. «Жить, не уповая», то есть воспринимать независимость Вселенной от абсолютного и универсального, и тогда человек станет свободным. Но до конца свободным можно стать, только перешагнув за край абсурдности бытия. Здесь мы вновь возвращаемся к самоубийству. И Потрошитель даёт своего рода свободу и избавление тем, кто слаб и боится сделать шаг с края крыши или нажать на спусковой крючок пистолета.

— Вы не правы. В жизни важно понять, что человек может самостоятельно искать смысл жизни и предназначение, создавать собственные ориентиры и идеалы. Одни отрицают какой-либо смысл и живут сегодняшним днём, другие убеждены, что всё предопределено и ощущают внутреннюю пустоту. Но жизнь без смысла не может приносить удовольствие и счастье. Каждый из нас может сам определить своё предназначение, которое будет меняться со временем.

— Абсурд, — отмахнулся Митрич. Прохаживаясь взад-вперёд он заложил одну руку за спину, второй же задумчиво теребил бакенбарды.

— Ну, знаете… — возмутился я. — Ваше заявление не менее абсурдно. Мне кажется, вы путаете реальность и вымысел. Ваше утверждение могло бы найти объяснение в литературе. Абсурд — это ощущение свободы писателя. Автор свободен от сюжетных, смысловых, композиционных рамок, он может не думать о том, насколько правдоподобно его произведение, насколько оно отражает реальность. «Алиса в стране чудес» — вот образчик абсурда в литературе. Льюис Кэрролл в своём произведении, во-первых, вскрывает значение светлого детского мировосприятия, не подчинённого никаким рамкам. Во-вторых, он отражает и акцентирует абсурдность и парадоксальность окружающего мира, к нелепостям которого читатель привык настолько, что уже их не замечает. Абсурдный мир литературы — отражение чрезмерно сложного и непознаваемого окружающего мира. Он породил весьма своеобразную поэзию сюрреализма, чаровавшую многих и многих. Но в жизни…

— А что в жизни? В ней тоже хватает нелепостей, противоречащих здравому смыслу. Сейчас появилось новое словечко в кругах литераторов, как его… рерайт.

— За мудрёное. А смысл его в чём?

— Цель в том, чтобы изменить готовый текст, сделав его более уникальным. Зачем это делать, если смысл написанного не изменится? Зачем ворошить мысли высказавшегося человека и выдавать их за свои? Мы цитируем высказывания одних, после чего нас обвиняют в плагиате. И знаете почему?

— Потому что сказанное — точнее не изложить. Это эталон философского дискурса. Несущий в себе истинный смысл высказанного. Праматерь точного значения. Симбионт опыта, науки и мудрости. Выражая свои мысли, люди обычно претендуют на их истинность. Но это не так. Возможно, оно имеет целью не утверждение истинности мысли, а лишь передачу её содержания.

— Вы правы и, тем не менее, абсурд окружает нас вокруг повсеместно. Мы ходим вокруг да около, вместо того чтобы говорить и действовать прямо. К своей цели нужно идти кратчайшим путём тогда в жизни всё успеется. А чувства… Они не поддаются никакой логике. От любви до ненависти один шаг! Это как? — Радион Митрич поправил лацканы сюртука и наконец, остановился, всматриваясь в горизонт.

— Мой друг, — попробовал я успокоить соседа, — все заблуждения возникают вследствие ошибочных суждений разума, в которых мы домысливаем к тому, что содержится в представлениях нечто такое, что не находит подтверждения или опровергается в чувственном восприятии.

Какое-то время Радион Митрич, погруженный в свои мысли, молчал. Я уж добрым делом решил, что он уснул. Но тут он снова заговорил:

— Знаете, что согласно Эпикуру, вселенная не создана богами? Она вечна, поскольку бытие не может возникнуть из небытия, как и небытие — из бытия. Вселенная содержит в себе тела, движущиеся в пространстве, или пустоте. Существование пустоты между телами следует из того, что иначе не было бы возможно движение. Все тела представляют собой соединения неделимых и неизменных частиц. Двигаясь в бесконечной пустоте с равной скоростью, они слегка отклоняются от своих траекторий. В бесконечном пространстве и времени существует бесчисленное количество миров, которые рождаются и гибнут благодаря беспрестанному движению этих частиц. Допущение самопроизвольного отклонения частиц служит двоякой цели. В физике оно объясняет столкновение атомов и тем самым образование тел, которое были бы невозможно, если бы атомы двигались только по прямой. В этике — теоретически обосновывает учение о свободе, доказывая, что в мире всё происходит не только по необходимости, но есть и случайность, есть то, что «зависит от нас». Таким образом, человек не должен страшиться богов, поскольку они, вопреки мнениям толпы, не оказывают никакого влияния ни на мир, ни на людей. Боги — бессмертные, блаженные существа, которым не свойственны ни гнев, ни благоволение к людям. Не следует бояться и смерти, поскольку душа, состоящая из атомов, после смерти рассеивается, как и тело. Смерть не имеет к нам никакого отношения: когда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Освобождение души от гнетущих её страхов открывает путь к блаженной жизни.

— Этика Эпикура основывается на положении, что наслаждение есть начало и конец блаженной жизни. Человек, как и все живые существа, по природе стремится к наслаждениям и избегает страданий, и в этом смысле наслаждение является мерилом блага. Однако блаженная жизнь заключается вовсе не в получении всё новых и новых наслаждений, а в достижении предела наслаждения — свободы от телесных страданий и душевных тревог. Все мы стремимся к умиротворению.

— Вот именно. Для достижения этого состояния самодовлеющего душевного покоя человеку необходимо преодолеть страдания, возникающие вследствие неудовлетворённых желаний: голода, жажда славы, богатства, бессмертия. Большинство людей несчастливо потому, то их терзают непомерные и пустые желания. Подлинное наслаждение доступно лишь тому, кто умеет довольствоваться легко достижимым минимумом естественных и необходимых потребностей. Безмятежному покою человека, помимо его собственных желаний и страхов, могут угрожать внешние обстоятельства, в том числе окружающие его люди.

— Приятно думать, что Эпикур считал телесное удовольствие единственным смыслом жизни, — рассуждал я. — Но в действительности его взгляды на удовольствие не столь просты. Под удовольствием он понимал, прежде всего, отсутствие неудовольствия, и акцентировал необходимость учитывать последствия удовольствий и страданий. Цитирую мой друг: «Так как удовольствие есть первое и прирождённое нам благо, то поэтому мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность. Также мы считаем многие страдания лучше удовольствия, когда приходит для нас большее удовольствие после того, как мы вытерпим страдания в течение долгого времени. Таким образом, всякое удовольствие есть благо, но не всякое удовольствие следует выбирать, равно, как и страдание всякое есть зло, но не всякого страдания следует избегать».

Поэтому телесные удовольствия должны быть подконтрольны разуму: «Невозможно жить приятно, не живя разумно и справедливо, и также невозможно жить разумно и справедливо, не живя приятно». А жить разумно, по Эпикуру, значит — не стремиться к богатству и власти как к самоцели, удовлетворяясь минимально необходимым для того, чтобы быть довольным жизнью: «Голос плоти — не голодать, не жаждать, не зябнуть. У кого есть это, и кто надеется иметь это и в будущем, тот с самим Зевсом может поспорить о счастье… Богатство, требуемое природой, ограниченно и легко добывается, а богатство, требуемое пустыми мнениями, простирается до бесконечности».

— Да! Да! Да! Ещё Камю рассуждал о важнейшем, с его точки зрения, вопросе: «Стоит ли жизнь труда быть прожитой?» Ведь если учесть все обстоятельства, она оказывается абсурдной. Мы осознаём это в редкие моменты, когда наши представления о мире вдруг перестают работать, когда рутинные действия и усилия начинают казаться бессмысленными. В этом и заключается абсурдность нашего существования: абсурдно быть разумным в неразумном мире. По его утверждению есть два способа существования в этом мире. Первый — игнорировать бессмысленность существования. Второй способ избежать абсурдности — отказаться от разумных рассуждений.

— Тогда мы перестанем быть гомо сапиенсами. Ведь цепь разумных рассуждений и отличает нас от приматов.

— Камю раскрывает содержание понятия «абсурд» во взглядах представителя такого философского направления, как экзистенциализм. Основное внимание Альбер акцентирует на проблеме абсурда и его роли в жизни человека с точки зрения философа. Он рассматривал понятие «свобода» и её роль в жизни человека в контексте экзистенциализма. Ещё в двадцатидвухлетнем возрасте, Альбер Камю начал размышлять о бессмысленности существования одинокой личности. Всё дело во внутреннем мире личности обособленной от других людей условиями её бытия и её собственным духовным миром, глубоко личным и в силу этого, исключительно индивидуальным, лишённым социального содержания, представляется ему непрерывным страданием души, цепью бесцельных действий, поступков без социального смысла.

Несколько позже свои мысли он оформил в философию абсурда. Основным вопросом он считал смысл жизни. «У абсурда куда больше общего со здравым смыслом, творчество составляет содержание жизни и деятельности „абсурдного человека“». Но ради чего следует личности заниматься творчеством? Ведь все цели эфемерны, их смысл не более чем иллюзия. Поэтому принципом творчества «абсурдного человека» является каждодневность: твори, не вглядываясь в завтра. Человек, согласно Камю, не должен бояться абсурда, не должен стремиться от него избавиться, тем более что это просто невозможно, поскольку абсурдный мир пронизывает всю человеческую жизнь. Абсурд — это одновременно и проклятие человека, которое он должен постоянно преодолевать, и фундаментальное условие его существования, которое ему надлежит неустанно поддерживать, чтобы быть всякий раз в форме, и активный протест перед лицом самого абсурда.

— Друг мой, к чему весь этот спор? — удивился я.

— Потому что я хочу докопаться до истины, — отрешённо вымолвил Митрич. — За последнее время я перерыл огромное количество литературы в поисках правды.

— Признаться, я стал терять нить нашего разговора.

— Минуту мой друг, скоро вы всё поймёте. Эпикур доказывал свою правоту следующим образом: «Допустим, что страдания мира интересуют богов. Боги могут или не могут, хотят или не хотят уничтожить страдание в мире. Если они не могут, то это не боги. Если могут, но не хотят — то они не совершенны, что также не подобает богам. А если они могут и хотят — то почему до сих пор этого не сделали?» Вот я и говорю: «нужно погодить». Во всём этом винегрете очень сложно разобраться, что бы прийти к конечному умозаключению. Потрошителю на это понадобилось несколько лет, и у него не было наставника, который открыл бы ему всю суть бытия.

— И?

— И… в некоторой степени я вам благодарен в дискуссии. Цепь наших с вами рассуждений, значительно пролили свет на, казалось бы, это тёмное дело. Митяй был прав. Мы должны всё время бороться против обстоятельств нашего существования. Никогда не признавать поражение, даже смерть, хотя мы знаем, что она неизбежна. Абсурдный человек знает о своей смертности, но всё-таки не принимает её. Каким-то непонятным образом этот мальчишка предстал для меня лучом света в царстве пошлости, навязанных иллюзий и низких вибраций.

— Митяй?

— Арестованный Потрошитель, — пояснил Митрич. — Это он подбросил мне пищу для размышлений.

— И к чему же вы пришли в своих умозаключениях?

— Люди не достойны жизни! И если они, осознавая абсурдность своего существования, не хотят уйти из неё добровольно в силу своей нерешительности, то им нужно в этом помочь.

— ?

Видимо, на моём лице отразилось неописуемое удивление. Поскольку Радион Митрич вдруг вперился в меня своим колючим, нехорошим взглядом из-под густых бровей.

— Как давно вы спали? — спросил я, неожиданно сменив тему.

Тот запнулся, о чём-то соображая.

— Дня три как… К чему это вы вообще?

— Вид у вас нездоровый. Радион Митрич, голубчик, наш спор ни к чему не приведёт, — попытался я его успокоить.

— Отнюдь, мой друг. Лишь в споре рождается истина. Наша жизнь полна противоречий, что и есть — абсурд. А если она абсурдна, то и всё к чему мы стремимся и делаем — не имеет смысла, как и сама жизнь. Мы рождаемся, чтобы умереть. Не думал, что вы настолько слабы и нерешительны.

Костерин решительно шагнул ко мне. В его руке блеснул нож…

P.S. В данном произведении, как ни абсурдно это звучит, использован ряд статей и цитат других авторов.

Алёна Макарова «КАРТОЧНЫЙ ДОЛГ»

В мире мёртвых царил хаос. Дело в том, что царь, Аид Иванович, проиграл должность в карты своей ассистентке.

Да, вот так бывает. Ему уже чёрт знает сколько веков, а тут она — молодая девчонка. Ну Аид Иванович и не выдержал, сдался в плен чаровнице. Опоила, одурманила, а дальше, он толком и не помнил. Вроде в карты играли на желание. Ну а карточный долг — это святое.

И вот, теперь, на его троне сидела Мара Петровна. А новое начальство, как известно, устанавливает новые порядки. И Мара была не исключением. Для начала, она освободила себя от обязанностей богини смерти, а затем, сделала новые назначения. И это был, отнюдь, не случайный выбор. Эти девицы, три сестрёнки, задирали её ещё в школе при Академии смерти. Теперь-то она им покажет, где раки зимуют. Вот они, стоят перед ней, такие скромницы, в чёрных одеяниях, волосы распущены, прям красотки, но это ненадолго.

— Работы у вас сильно прибавится, — сообщила им Мара Петровна. — Жизнь человека теперь будет длиться ровно один год. За это время он рождается, учится, работает, создаёт семью, оставляет потомков и умирает. На всё про всё отводится только триста шестьдесят пять дней и ни дня больше. Пропустите момент — пеняйте на себя.

Мара была очень довольна собой.

«Как ловко я всё сделала, — думала она. — И Аида очаровала и этим трём курицам отомстила».

На Земле царил хаос. Люди, не успев родиться, начинали ходить, говорить, учиться в школе. Обучение в каждом классе занимало пару дней. Времени было мало, все спешили жить.

Богини смерти тоже спешили. Старшая сестра, Лахесис — отвечала за прошлое. Она назначала жребий человеку ещё до его рождения, а потом следила за его исполнением. Средняя, Клото — была ответственна за настоящее. Она пряла нить судьбы, на которую нанизывала события настоящего времени в жизни человека. А младшая из сестёр, Атропос — следила за будущим. Это она перерезала ножницами нить человеческой жизни, обрывая её.

Людей было много, а их всего трое. Не прошло и сотни лет, как они устали. Устали до смерти.

Первой не выдержала старшая, Лахесис.

— Мне тяжелее всего, — говорила она сёстрам. — Не успеешь назначить жребий, как человек уже при смерти.

— Нет, мне тяжелее, — отвечала ей Клото. — События развиваются так стремительно, что я едва успеваю. Последние десять лет даже поесть некогда.

— А у меня уже ножницы совсем затупились, — жаловалась младшая. — Нет, я так больше не могу. Девчонки, надо что-то делать. Завтра же пойду к Аиду Ивановичу.

На следующий день, Атропос, выкроив немного времени, отправилась в Царство мёртвых. Аид Иванович был занят, осматривал свежую партию дубовых гробов.

— Аид Иванович, миленький, — взмолилась Атропос. — Ну, сделайте что-нибудь, поговорите с Марой Петровной. Не можем мы больше работать в таком режиме.

Аид Иванович повернулся к ней. Выглядела Атропос не лучшим образом — бледная, худющая, растрёпанная, глаза и щёки впали. Кошмар, одним словом.

«Да, — подумал он, — видимо, и правда, тяжело».

— Ладно, пойдём в тронный зал к Маре, — согласился Аид Иванович.

Тем временем, Мара сидела на троне и болтала по зеркалу с подругой, Керой, богиней смерти.

— Что ж делать, приходится терпеть этого противного старикашку, — жаловалась она. — Пусть и дальше думает, будто должность свою мне в карты проиграл.

— А как на самом деле-то было? — спрашивала Кера.

— Ну, начали мы играть, я желание озвучила, — отвечала Мара. — А сама Аиду дурман-вина подливаю и подливаю. Он вскоре вырубился и захрапел. Много ли ему надо, совсем ведь старенький уже.

— Это я-то старенький?! — вскипел Аид, багровея от злости. — Обманула, говоришь?! Дурман-вина подливала?! Пошла во-о-он, курва! Убирайся из моего царства!

Мара выбежала из тронного зала, чуть не сбив с ног Атропос.

— Аид Иванович, указ Мары Петровны больше не имеет силы? — спросила Атропос. — Я верно поняла?

— Верно. Всё будет, как раньше. Жизнь человека — сто лет.

А на Земле снова царил хаос. Людям, как и прежде, было отмеряно сто лет. Но они, всё равно, спешили. Спешили жить. Ведь теперь они знали истинную цену времени.

Инна Воронова «СУЩНОСТИ»

В моём доме проживают потусторонние Сущности. Находятся они здесь, по всей видимости, совсем давно, задолго до того славного момента, когда в отдельно взятой квартире поселилось наше семейство.

Обычно Сущности довольно миролюбивы, и совместное сосуществование с ними не вызывает особых хлопот, но временами им, видимо, совершенно соскучившимся от безделья хочется, что называется «пошалить». И вот тогда и происходят различные неприятности, которые даже к разряду серьёзных отнести достаточно сложно. Скорее это некие курьёзные моменты, как правило, с хорошим окончанием.

Ну вот, например, однажды я возвратилась из очередной поездки, коих в моей беспокойной жизни случается немало, и вознамерилась сдать для оплаты билеты, заранее приготовив и сложив их в отдельный файлик. В нашем крайне северном регионе периодически оплачивают дорогу, но для этого необходимо сдать все документы и посадочные талоны.

Надо ли говорить о том, что на следующий день файл пропал без следа.

— Ты мои документы не видел, на столе лежали? — стала я пытать Любимого супруга.

— Сама спрятала и забыла, вечно всё теряешь! — ответил Любимый и демонстративно ушёл на кухню.

Я же, преисполненная гневом, старательно перебрала всё, что можно было перебрать в комнате, заглянула везде, куда только можно было заглянуть. И, конечно же, ничего не нашла.

— Дети! У меня тут файлик лежал на столе…

— Мать! Склероз пора лечить! Ты ещё у Кота спроси! — ответили сыновья, с трудом оторвавшись от компьютерной игры.

Эх, я-то точно знаю, кто виноват! Жаль, нельзя поймать и вытрепать за ухо…

В этих раздумьях, и с нерадостными мыслями ещё и о том, что билеты придётся восстанавливать заново, я ушла заниматься неотложными делами.

Вот тут-то и посетило меня желание, заглянуть на всякий случай в сумку. А вдруг… и правда, склероз?..

Ведь у меня, как и у всякой приличной женщины есть дамская сумочка. И в этом «бездонном океане», удивительным образом теряется всё.

И не имеет никакого значения, каков размер этой сумки, в нужный момент там невозможно найти самого необходимого.

Казалось бы, как такое возможно? Да просто Сущности уже давно поселившиеся в квартире, периодически прячут или перекладывают вещи в моей сумке. Ключи от квартиры, которые, ну вот только что, я сама видела, лежали сверху, никак не хотят находиться, когда стою перед закрытой дверью квартиры, да ещё и руку оттягивает тяжёлый пакет с продуктами.

Я пыхчу от злости, а они смотрят со стороны и, видимо, веселятся, развлекаются, одним словом.

А что творится в холодильнике! Решив себе устроить «ночной дожор», я с вожделением отправилась к холодильнику.

На часах было два часа ночи, но кого это когда останавливало…

— О! Город уснул, просыпается мафия, — мать пошла греметь кастрюлями, — раздался из соседней комнаты сонный голос засыпающего сына.

Открыв холодильник, я с грустью обнаружила, что вот только что свежекупленная полукопчёная колбаса и другие «вкусняшки», удивительным образом пропадали из этого самого холодильника.

— Любимый, мы же только сегодня колбасу покупали… — глас вопиющего в пустыне — весь дом прикинулся крепко спящим.

— Мяу! — отозвался Кот и повернулся ко мне всем своим пушистым хвостом, давая понять, что дальше дискутировать на эту тему не намерен.

Понятно, значит, Сущности уже побывали и здесь. Они, «Эти самые», не любят борщ и полезные брокколи. Эти Негодники, как, впрочем, и я сама, любят неполезные «вкусняшки».

Устремив голодный взгляд в холодильник, я, замерев медитативным взглядом в глубину его содержимого, пыталась понять, каким же это таким образом, в нём скоропалительно исчезают продукты. Причём именно те, которые люблю!

— Нет, ну ладно колбаса, даже сыра не оставили! — бурчала себе под нос, доставая кастрюлю с борщом.

Кот перебрался на соседний стол и стал внимательно наблюдать за моими действиями. Потом зашипел и уставился в угол.

Котяра — единственное существо, которое в нашем доме видит Сущности. Время от времени он вглядывается в пространство, понятное только ему. Потому что там точно никого нет, я проверяла.

Его Котейшество, снисходительно взглянув на меня, уставившись своими голубыми глазами в никуда, явно наблюдает, а возможно и свободно общается с Сущностями, как единственный проводник в мир потустороннего.

На следующий день билеты нашлись. Просто лежали на столе, самом видном месте, который я обшарила несколько раз. Ну, понятно, пошутили и вернули, как и всегда, они не злые, им просто скучно.

А между тем приключения продолжались. Из моей дамской сумки пропал любимый «Паркер».

Лет пятнадцать назад, ручку подарили коллеги, по случаю моего очередного рождения. «Паркер» никогда не покидал сумку и доставался оттуда, либо для того, чтобы где-то расписаться, либо при смене самой сумки, совместно со всем остальным содержимым. Ручка красивая, памятная и бессовестно дорогая.

Я перевернула весь «бездонный океан» — результат не порадовал.

— Ты что там, нефть ищешь? — поинтересовался Любимый, бросив в мою сторону критический взгляд.

— Отстань, ручку потеряла, ту, красивую, помнишь? — ответила я, продолжая поиски.

— Может, спёр кто? — задумался супруг.

Конечно, спёрли, и я даже знаю кто такие эти «Кто»…

Поиски продолжались. Я вытрясла всё содержимое на стол, нашла множество давно потерянных и благополучно забытых «страшно нужных» вещей.

Вспылив, вытрясла «совсем всё», проверила кармашки, вывернула подкладку, дабы не пропустить потерю в случайной складке. Ну, что сказать: «Паркер» пропал без следа. Опечаленная решила заняться делом и навести порядок в квартире.

Здесь надо отметить, что совместно со мной и Котом, в нашем доме проживают любимый супруг и сыновья — мужики, одним словом. А дом, в котором есть мужики, наполнен бесконечным количеством носков, которые периодически пропадают в неизвестном направлении.

Носки — это такая удивительная субстанция, которая никогда не находится парами, как им носкам и положено. И как, наверное, и происходит во всех нормальных семействах. В нашем же доме, не успев заселиться, они упорно «сбиваются в кучу» по трое, либо существуют в гордом одиночестве.

При этом совершенно вдруг, разыскиваются в таких местах, которые даже моя бурная писательская фантазия не в состоянии вообразить, чего они собственно там забыли.

Но я-то точно знаю, что это Сущности, которые, обладают странным количеством ног, и периодически замёрзнув, хотя в квартире тропическая жара, но кто их Сущностей поймёт, одалживают носки чтобы согреться.

На днях нашёлся «Паркер». Лежал на самом верху той самой «бездонного океана», который я несколько раз глубоко опечаленная практически вывернула наизнанку, или «вычерпала до дна», кому как нравится.

Видимо они, то же что-то записывают, для своих, потусторонних читателей. Что-то чрезвычайно важное, а может быть нечто забавное из жизни нашего мира. А может участвуют в потусторонне-абсурдном писательском конкурсе, издают книги и мечтают о счастье.

Григорий Родственников «КУРИНОФОБИЯ, ИЛИ ХРОНИКИ ГОРОДА ОБЧИНСКА»

Когда снег растаял, случилось страшное. Полицейский Ефим Манеев обнаружил куриную косточку со следами тяжких телесных надругательств, прямо у входа в мэрию города Обчинска. Тут же поползли слухи. Кто-то говорил, что в город вернулся Куриный Человек, известный душегуб и таксидермист, иные утверждали, что всему виной комбинат Локо Бруевича, выпускавший тяжёлые металлы для нужд обороны, а городской глава и вовсе заявил, что во всем виноват госдеп.

За несколько дней образовали гражданскую оборону — теперь по мокрым улочкам чинно расхаживали красномордые молодцы в свитерах с красными повязками. Полицейского Ефима Манеева посадили под домашний арест от греха подальше. Ведь всем известно — где куриные косточки, там и грех обретается. Повсюду завелись крысы, но быстро отступили под натиском дрессированных ужей из минюста.

Потом в город въехали танки, и стало уже не до смеха. Городской глава тщетно выступал с трибуны, подписывал мандаты, раздавал мизерные пособия — танки никуда не девались. Мрачно стояли они, целя в окна длиннющими дулами. Семилетний Иван Б, инвалид первой группы и ученик второго класса общеобразовательной школы N 3 города Обчинска, отважно помочился на гусеницу танка при всех свидетелях. Эти же свидетели затем показали, как умер маленький Иван Б: ночью к нему залетела в окно чёрная курица и снесла яйцо прямо в голову. Больше с танками люди не баловали.

Ефим Манеев откровенно скучал. На улицу его не пускали, выставив у двери эскадрон чипированных летучих тараканов. Тараканы мерзко скребли лапками бетонный пол и громко распевали гимн «Защити нас, Цезарь, от куриной напасти». Это сильно действовало на нервы, и Ефим Каллистратович, чтобы ничего не слышать привязывал к ушам подушки. Не сильно помогало, но противное щебетание членистоногих уходило на второй план. На первом же плане для доблестного блюстителя порядка всегда была работа. Еду ему доставляли в корзине на верёвке. Туда же помещали папки с уголовными делами. С подушками на ушах и с трубкой в зубах, Манеев сидел в кресле и не спеша пролистывал документацию. Дело малыша Б. заинтересовало детектива. Оказывается, покойный был ещё тот озорник. Любил лепить из пластилина куриные лапки и подбрасывать соседям. Те страшно пугались и уезжали прочь из города. За несколько лет мальчуган очистил от жильцов весь дом и жил практически один, не считая бабушки Варвары, которая страдала куриной слепотой, а потому не обращала на шалости Б. никакого внимания. Родители озорника покинули отпрыска одними из первых.

Детектив наморщил лоб гармошкой, поправил подушки на ушах и спросил сам себя:

— А откуда же взялись свидетели гибели ребёнка, если в момент смерти, он был в комнате один?

Манеев полистал дело и убедился, что свидетельских показаний нет. Если не считать заявления дворника Христодула, который обнаружил на месте преступления чёрные куриные перья…

— Фигня это, а не показания свидетелей! — ответил он сам себе и так наморщил лоб, что гармошка сползла на глаза. Так, в полной темноте он сидел два часа, потом разгладил кожу и воскликнул:

— Позвольте! А где же описание трупа?!

Акта в деле не обнаружилось.

Детектив вскочил с кресла и бросился к телефону. Телефон молчал. Никаких гудков. Ни длинных, ни коротких. Не более пяти минут потребовалось сметливому полицейскому, чтобы найти причину отсутствия сигнала. Одним решительным взмахом руки, он скинул с ушей подушки!