Бесплатный фрагмент - Aber Shellenberg. Исповедь контрабандиста

В этой книге речь идет о реальных событиях, что происходили на территории, расположенной вдоль обоих берегов Днестра, и людях, которые эти события развивали. О любви, ненависти, предательстве, деньгах и власти — всем том, что сопровождает нашу жизнь.

Автор этой повести — Абер Шелленберг (Тимошенко Е. Т.), родился и вырос в тех местах, речь о которых идет в этом повествовании. По воле автора фамилии некоторых действующих лиц изменены, но возможны и случайные совпадения.

Маленький еврейский мальчик, сидя у своего отца на коленях, спросил: — Папа, а что такое жизнь?

— Жизнь — это апельсин! — ответил ему отец.

Прошло шестьдесят лет, мальчик вырос, но всегда думал над словами своего отца.

Сидя у кровати в его смертный час, он все же решился спросить об этом еще раз:

— Отец, но скажи мне все-таки. Почему жизнь — это апельсин?

Едва приоткрыв глаза, тот ответил:

— А хрен его знает.

Мы не знаем, что это такое-жизнь и для чего мы пришли в этот мир, но не имеем права подменять своим восприятием этой жизни чье либо еще…

Глава первая

— Уважаемые учащиеся! Рад поздравить Вас с получением приписных свидетельств! С сегодняшнего дня Вы не просто подростки, но военнообязанные граждане нашей Великой Родины-Союза Советских Социалистических Республик! — голос военкома плавно перетекал из одного угла небольшого актового зала военкомата в другой…

— Сейчас я начну вручать свидетельства в алфавитном порядке и по школам, — произнес военком уже себе под нос, наклоняясь к столу, и беря в руки список…

— Алексеев! Первая школа… Поздравляю!

Мы зачем-то все хлопали, честно говоря, до сих пор не понимаю, зачем. Список был длинным, собрались все десятиклассники.

Шла третья четверть десятого класса, нужно уже было думать о выпускных экзаменах. А вот с выбором высшего учебного заведения проблем не было — военное училище! Но мне исполнилось только шестнадцать лет. Все мои одноклассники были старше меня, так что это приписное я должен был получать в следующем году. А без него дорога в училище была закрыта. Вот и пошел вместе со всеми.

— Шелленберг! Поздравляю!

Я остолбенел. Неужели получилось!?

— Постой-ка! А, ты какого года рождения? — и обращаясь к председателю медкомиссии, спросил:

— Вы проверяли его свидетельство о рождении? Где оно?

Что тут началось! Никогда бы не подумал, что в этом обрюзгшем пожилом человеке может быть столько энергии и силы. После словарного разноса он просто вошел в раж и разорвал мое личное дело на глазах у всех.

Вечером сидя за столом, я рассказал обо всем моему деду. Он покряхтел, но взялся за трубку телефона и набрал какой-то номер.

— Виктор Михайлович, это Cушков беспокоит. Да-да, я по поводу внука. Завтра? Хорошо! — закончил разговор дед и положил трубку. Повернувшись ко мне, он тихо сказал:

— Завтра к 10-ти утра к нему. Напишешь все, что тебе он скажет. Понял?

— Да! — ответил я.

Наутро я был в военкомате. Военком прибыл раньше, и принять меня не мог. Послал меня к начальнику второго отделения майору Тодосой. Тот посмотрел на меня искоса, пригласил сесть за стол. Вручил бумагу и ручку, и начал диктовать. Вот так я написал письмо Д. Ф. Устинову, тогдашнему министру обороны. Ответ пришел ровно через месяц. На этот раз меня вызвали к военкому повесткой.

Вручая мне приписное свидетельство, он что-то говорил мне, но я, не веря тому, что это все случилось, даже не слушал его, а просто, молча, кивал головой, как китайский болванчик.

С этого момента началась моя сознательная жизнь.

Родился я в небольшом городке Молдавии, под интересным названием Рыбница в 1966 году. Дед мой сюда переехал с семьей из Сибири подымать и строить дороги. Родители мои разошлись вскоре после переезда, отец вернулся в Сибирь, мама через пару лет снова вышла замуж. Так что получилась даже семья на первых порах.

В училище меня отвозил отчим. Добрались достаточно быстро. Деду к выходу на пенсию подарили за его же деньги «Запорожец», так что мчались мы с ветерком и свистом.

В «абитуре», так в то время назывался на период поступления батальон обеспечения учебного процесса при училище, встретил своих земляков из разных школ, но держались мы вместе, и было весело!

Одного парнишку намазали зеленкой — нарисовали очки и усы, пока он спал. На утро вся «абитура» ржала на построении, даже на команды офицеров не реагировали. А один хлопец чего удумал: в курилке выбирал самого невнимательного и поджигал шнурки. Шнурки не горели, но тлели. Было от чего давиться смехом на самоподготовке. В общем не скучали.

Сдавали четыре экзамена, и после каждого из них, нас становилось все меньше. Как бы там ни была хороша моя подготовка, но последний — физику, я провалил.

Я ее терпеть не мог, но это был скорее результат отношений с преподавателем, когда учился за границей, в ГСВГ. Отчим служил там по протекции моего деда, так как тот очень хорошо знал командира полка в Рыбнице. Пройдя полугодовую школу прапорщиков, он получил назначение в ГДР. Так мы попали в г. Готу, что в округе Эрфурт.

Так вот. Виной всему послужило мое знание немецкого языка, да только вот с нашим завучем общего языка не нашел. А она учителя физики, к которому симпатизировала, и натравила. Добрая женщина — Светлана Хорошева. Учились мы тогда в Ордруфе в школе при штабе дивизии. Это в получасе езды от Готы. Просто там была восьмилетка, и девятый и десятый класс возили в Ордруф на автобусе.

В начале девятого класса была организована олимпиада по немецкому языку среди учащихся школ округа, и проходила она в Готе. Я, благодаря своим знаниям и усилиям своей преподавательницы, занял второе место и должен был поехать в Дрезден на республиканскую олимпиаду. Но сучилось непредвиденное.

На уроке физики, вернее на перемене перед уроком, наши мальчишки надули презерватив и играли с ним в волейбол. Я же сидел на последней парте спиной к двери и просто зубрил последний из заданных параграфов. Ну вот, этот импровизированный «волейбольный» мяч упал на мой стол, а я его просто отбросил, но неудачно. В этот момент зашла завуч, и он-«мяч» попал ей на голову. Прическа у нее была прикольная. Такие называли «вшивыми домиками». И венчал это произведение большой серебряный гребень с острыми краями. Вот и все… Мяч лопается, а крик сирены… Ну, в общем вы понимаете. Настроения уже никакого, но это было еще не все. Последним уроком в тот роковой день была физкультура. Стадион располагался рядом, и преподаватель вручил нам футбольный мяч и отправил на разминку. Там уже играли какие-то офицеры в спортивных костюмах. А поскольку это происходило после празднования Дня провозглашения ГДР, то сами понимаете, что они были навеселе.

Когда мы всей ватагой подошли к стадиону, они потеряли свой мяч. И один из компании подбежал ко мне и попытался выхватить его у меня. Напряжение последних часов дало себя знать. С правой ноги я врезал ему в промежность, он просел со всхлипом, и в этот момент я добавил ему по голове мячом.

На следующий день меня исключили из школы на две недели. Этим дядечкой оказался замполит дивизии. Понятно, что олимпиада накрылась медным тазом. Последствий для родителей не было, так как мой отчим был классным специалистом по восстановлению старых «Волг». И на олимпиаду в Дрезден поехал протеже нашего завуча — Аркадий, сын какой-то шишки. До сих пор помню его руки. Они все время были потными. Хотя парень по характеру был замечательный.

Но остановить меня было не так-то просто. Знания немецкого языка мне очень помогли. Я просто сел на поезд и поехал в Дрезден — город моей мечты. Кандидатуру они поменяли, но вот документы на претендентов-участников были отправлены раньше, и Аркадию пришлось везти новые с собой. Мою же фамилию никто не вычеркнул там до его приезда, да и причина замены немцам была не понятна. Так что оставили они меня в списках, но и его тоже включили.

Не занял я первого места, но третье стало моим по праву. А, как известно, победителей не судят. Авторитет школы №61 вырос, директору — благодарность, а меня восстановили в школе. Завуч же с тех пор под физику меня и подвела. В общем, знаний у меня по этому предмету было мало.

Глава вторая

Сразу после провала экзамена по физике ко мне подошел Влад Шатилов, поинтересовался успехами. Я рассказал, конечно, но на душе не полегчало. А он тоже жил в Германии, только в Ваймаре, и его отец выехал туда на замену из Рыбницы. Он хорошо знал моего деда. Так что взял Юрий Владимирович, да и пошел к начальнику училища — генерал-майору Еремчуку, который и был тем самым командиром полка в нашем городе, да вот вырос.

Вызвали меня на приемную комиссию. Захожу, генерала узнал сразу, он с моим дедом не раз на рыбалку ездил, да виду не подал. А он мне сразу в лоб: « — Ты, что ли внук Сушкова?»

— Я! — отвечаю.

— Служить хочешь? — спросил он

— Так точно! — отбарабанил я.

— Все! Иди и служи! — отрезал генерал.

Так я попал в седьмую роту Высшего военного инженерно — командного училища им. Маршала инженерных войск Харченко. И в 16-ть лет 30-го августа 1982 г. принял присягу на верность Родине. Служба шла без приключений, — зарядки, занятия, наряды. Это даже не напрягало. Ребята были разные, со всего Советского Союза, хохмили, как могли. Стою я как-то дневальным по роте в ночное время, а только-только нам выдали ПШ и теплое белье после перехода на зимнюю форму одежды. Подходит ко мне дежурный по роте сержант Чиж (тот еще хохмач) и говорит:

— Давай, бери нитку с иголкой и пошли!

Берем эти принадлежности и начинаем пришивать теплое белье, что на ребятах, к простыням и матрасам. А на утро команда:

— Рота, подъем!

Что тут началось! А Чиж стоит и за живот держится:

«- О-о, вот еще у одного парашют не открылся!»

Гонялись за нами потом по всей казарме. Но без злобы. Ржали все…

Неделей ранее ребята с четвертого курса узнали, что я хорошо по-немецки шпарю, ну и пристали: сдай зачет, сдай зачет. Программа четвертого курса посложнее будет, но я пошел. Переодели меня в старшинскую форму Володи Корсуня, а он усатый был. Вот была хохма! Захожу в аудиторию, сажусь за стол, рассматриваю задание, а там, блин, новая техника Бундесвера и ее характеристики. Вспотел, но кое-что вспомнил из того, что в ГДР видел. И понеслось! Написал и подхожу к преподавателю, а у нее привычка была: она в лицо не смотрела, а только на погоны почему-то. Проверила написанное и говорит:

— Странно… Ладно, Корсунь! Садитесь и возьмите этот журнал. И подает мне «Зарубежное военное обозрение».

— Откройте любую страницу и переведите! — сказала она. Открываю и начинаю переводить. С удивлением подняв брови и снимая очки (близорукость) произнесла:

— А что же это Вы раньше старшина так не работали? Не могу я Вам поставить за семестр пятерку все равно. Но зачет сдан!

Ну, тут это быстро распространилось по училищу. Пятая, шестая, четвертая роты. Было весело. Отношения складывались хорошие, да и дедовщины никакой. Через пару недель моей службы меня знали все. Я, конечно, не борзел, но в случае легких ошибок со стороны старшекурсников просто мог им от себя лично сделать что-то веселое и без последствий.

Как-то раз прихожу в курилку, а в ней сидит Серега Васлуяну, мы с ним еще в военкомате нашем познакомились. Хмурый и нервно курит. Разговорились. Оказывается, он со стажером с четвертого курса подрался. И командир его роты майор Кантор подал рапорт о его отчислении из училища. Не буду здесь подробно останавливаться на этом, скажу лишь, что после разговора со своим командиром роты, капитаном Гнидко (а он был тоже нашим земляком, хотя нигде это не афишировалось), Сергея оставили в покое. Да и сам майор Кантор по шапке получил.

Полевой выход в конце ноября все изменил сразу.

Подняли по тревоге. Собрались быстро. Часа два бежали, молча, при полной выкладке. Потом начали хрюкать. Под утро объявили привал. Позавтракали и сразу начали галдеть и обсуждать друг друга. Я был рад, что нахожусь среди этих ребят. Вечером для меня наступил апофеоз этого действа. Разбили лесные палатки на ночь, навалили соломы. А младший сержант Дорощук взял и автомат мимо пирамиды положил. Взводный наш, старший лейтенант Рога спрятал его. Раздалась команда на построение, а я встать-то и не могу, — ноги перестали слушаться.

Так я попал в госпиталь, в хорошие руки Юрия Ивановича Терезова. Это не просто врач, но Человечище! Как ему удалось меня на ноги поднять, до сих пор понять не могу. Но удалось! Спасибо ему большое!

События того полевого выхода я намеренно описываю очень кратко, так как не хочу, чтобы те, кто еще жив, пострадали. Дело замяли, я выкарабкался, так что чего уж…

Госпиталь. Черновцы

Когда пришел в себя, странное чувство возникло — чувство одиночества. Пришла медсестра, принесла мне виноград. Я попытался встать, но тут же завалился. Такая тоска вдруг охватила. Что делать, как дальше жить!? Закусил подушку, да так и пролежал почти сутки. Мне что-то кололи, не знаю, я отключился.

Наутро пришел Терезов. Поглядев на меня, спросил:

— Ну, что сынок? Попал? Я молчу.

— Ладно, — говорит, — молчи. Ты молод еще, организм крепкий, мышцы есть. Вытащим. Диагноз неважнецкий, но прорвемся. Только соблюдай все, что пропишу, — и улыбнулся.

Его коротко стриженые седые усы топорщились при этом так смешно, что я не удержался и улыбнулся в ответ.

Началась интенсивная терапия. После пункции стал быстрее идти на поправку. А на теле от уколов не осталось живого места. Через неделю меня из реанимации перевели в общую палату. Ребята подобрались веселые, только двое ходячих. Возле дверей лежал Витька Дейбук, а рядом с ним Сашка из Белоруссии, те еще чудики. Чего удумали. У Терезова ко мне было какое-то особое отношение, так что ни санитарки, ни медсестры мою постель и тумбочку не досматривали. Так вот эти двое стали в «утках» брагу делать, и ко мне под койку прятать. Вонища! Рано утром проветривали. Так, однажды (благо мы на втором этаже располагались) Витька умудрился вывалиться из окна — рама слишком сильно открылась. Спасли кусты, что внизу росли.

Смеху было на весь госпиталь, но брагу перестали делать.

В общем, через полтора месяца я был на своих, хоть и шатких пока, ногах. И дед, и мать узнали об этом поздновато, но их поддержка сыграла свою роль. Дед бросил все и восемь часов трясся в «Запорожце», чтобы поддержать внука. А для него это испытание было не простым.

Ребята из училища тоже не оставляли меня своим вниманием. Практически вся рота и даже четвертый курс у меня побывали. Низкий поклон им за это.

Вернулся я в декабре, под Новый Год. В казарме все были удивлены, думали, что уже все. А это все уже и было, да только никто об этом не знал. Сдали январскую сессию и поехали по домам в первый отпуск. Две недели дома — это что-то! Все плакали. Дед все ходил и приговаривал, мол, наша порода.

В начале февраля, по приезду в училище, я зашел к командиру роты — Лене Гнидко доложить о своем прибытии. Выслушав мой доклад, произнес:

— Проходи! Садись! Я получил приказ отправить тебя во Львов, в окружной госпиталь, — продолжил он.

— Почему? — спросил я

— Это все твой возраст. Все перепугались. Так что выбор у тебя небольшой. Все, завтра получишь проездные и направление, — закончил он.

На завтра ничего не получилось, так как в строевой части оказались не готовы документы. Поэтому прибыл я во Львов только через две недели.

Начальник отделения полковник Кленов был замечательным человеком и прекрасным врачом. Но он меня сразу предупредил, что это освидетельствование направлено только на мое списание в запас. Так что иллюзий не оставалось.

Не обошлось и без смешного, конечно же.

В нашей палате лежал прапорщик, не буду называть его фамилии. Вредный и нудный до безумия. Но однажды терпение у ребят лопнуло. Ему перед какой-то процедурой сделали клизму и очень большую. Коридор в отделении был длинный, и туалеты были расположены в обоих его концах. Двери кабинок не доходили до пола сантиметров на десять и при этом были достаточно высокими, то есть — просто так не влезешь. Процедурная находилась ровно по середине общего коридора. Ребята взяли несколько пар тапочек и расставили их в кабинках, предварительно закрыв их изнутри. Так что, всяк туда входящий понимал, что все занято. Ну вот, вышел он значит из процедурной и направился не спеша в сторону туалета… Ткнулся, а там все занято и кабинки заперты. Разворачивается и направляется в другое крыло. А до него метров сто. Туда он уже прибежал. Но и там оказалась та же картина, что и в первом. Тут он уже заорал, как резаный и помчался в первый туалет. Но тут случилось невероятное. Дело в том, что он, как, впрочем, и мы все, был одет в больничную пижаму не по росту. Так что пробегая мимо процедурной он споткнулся, вернее, запутался в собственных штанах и упал. Этого удара его организм уже не выдержал. Вот и представьте себе картинку: кафельный пол, на нем лежит груда полосатого белья на человеческом теле и орет. А тело еще пытается при этом держать свои штаны в районе щиколоток, дабы не пролить на пол, то, что влили. В этот же день его перевели в другое отделение.

Через месяц меня вызвал Кленов и сказал, что комиссия признала меня негодным к строевой службе.

Уезжал я из госпиталя в подавленном состоянии. Компанию мне составил курсант из Хмельницкого артиллерийского, Дима, кажется. Приехали на вокзал, а денег ни у него, ни у меня не было, только проездные. Пошли в туалет отлить. Заходит обходчик, видимо тоже по этому делу, а Димка ему сразу в лоб:

— Дидько! Дай три рубля!

А это в переводе с украинского языка означает — бес. Он хотел по-украински ему, да получился конфуз.

— Милиция! — заорал обходчик.

Мы рванули, как два гнедых с места на ипподроме. Заскочили в трамвай возле вокзала и весь маршрут ехали молча. Покружил он нас по Львову и вернул обратно на вокзал. Во время. Подошел наш состав и как только он тронулся, нас просто разорвал смех.

По приезду в училище я доложил командиру роты, но он уже все знал и даже с приказом об увольнении в запас меня ознакомил. Я попросил его только, чтобы разрешил в последний раз в караул с ребятами пойти. Он подумал немного и разрешил.

Отстояли караул без приключений. Пришла смена, мы построились и пошли в училище. Дорога с полигона проходила через подземный переход. Как только мы вошли в него, я тихонечко запел песенку про Марусю. Весь взвод ее немедленно подхватил. Переход просто задрожал от гула голосов. С таким вот пением мы и дошли до расположения роты. Курсанты повысовывались из окон, что там, мол, такое?

— Да, Шелленберга домой провожают.

Так наступила моя гражданская жизнь.

Глава третья

Приехав домой, я оказался в окружении своих родных. Отчим косился на меня и при всяком удобном случае упрекал мать за то, что такого родила. Сводная сестра Оля была еще слишком маленькой, чтобы воспринимать все всерьез, но и она как-то жалостно на меня смотрела. В результате было принято решение о том, чтобы уехать учиться и подальше. Так я оказался в Таганроге у тетки. Сдали документы в приемную комиссию радиотехнического института. Тетка уехала на все лето в Молдавию, и мы с дядей (Александром Васильевичем) остались вдвоем. Он служил тогда в штабе ГО Таганрога и будучи человеком общительным знал всех и вся в этом городе. Мы ездили с ним на проверки, ходили на футбол, он перезнакомил меня со всеми ментами. Каждый раз подобные мероприятия заканчивались пьянкой. Веселились от души.

Через пару недель после отъезда тетки ему позвонила его мать из Новосибирска и попросила, чтобы он принял какую-то родственницу с сынишкой на отдых. Спустя пару дней они прилетели. Ее звали Татьяной. Саша, как мы его в семье называли, не хотел этой дамой заниматься и все переложил на меня. Мне было тогда семнадцать, ей двадцать пять.

Однажды вечером Саша пришел с работы под «шафе» и сразу же пошел к себе в спальню. Мы же были уставшие, так как сами только пришли с моря, пробыв там практически весь день. Таня все же оторвалась от кресла и пошла на кухню, надо было и пятилетнего сынишку накормить. Сделав это, она меня позвала.

— Давай перекусим! — произнесла она. — Может, выпить хочешь? — продолжила.

Я ответил, что не против. Взяв стаканы, достала из холодильника вина. Разлив по бокалам вина, она подсела ко мне и провела рукой по волосам.

— Красивый мальчик… — только и произнесла Таня.

Кровь ударила мне в голову и без вина, я обнял ее и поцеловал.

— Подожди, пусть ребенок уснет, — проговорила она.

Обнимая и целуя ее, ощущал что-то новое в своем теле. Присутствие женщины и ее ласки будоражили меня, заставляя все крепче сжимать ее в своих объятиях.

— Не торопись! — прошептала она.

Я оторвал свои губы от ее груди и поднял лицо.

— Я, что же у тебя первая?. — спросила она.

Молча кивнув, я приподнялся на локтях и наши лица оказались напротив друг друга.

— О-о! — ее возглас разорвал тишину. И вдруг обняв мою голову и прижав ее к своему лицу, она прошептала:

— Возьми меня сейчас, милый!

Так пробежало лето. Однажды утром, продрав глаза, я увидел в квартире тетку и вспомнил, что сегодня у меня приемный экзамен в институт. Подорвавшись, я помчался туда, где меня никто и не ждал. Приехала мать и забрала документы, а на семейном совете, сидя на кухне, было решено сдать документы в строительный техникум.

Таня уехала раньше. На вокзале в ожидании автобуса, что должен был отвезти ее в Ростов, мы сидели молча и она только гладила мою руку. Как только объявили посадку, она встала.

— Дальше не иди! Ты — милый, — произнесла она, и поцеловав меня в губы, прошла в автобус.

В открытую дверь лучше не входить

В последнюю неделю августа нас, вновь принятых абитуриентов, отправили в совхоз «Миусский». Во время поездки на электричке я познакомился с Замиром Хутовым и Сашкой Цыганком. Сашка только вернулся после службы в армии. Служил он в Афганистане. А поскольку у нас было кое-что общее, то мы быстро нашли общий язык. Замир же просто попал в компанию благодаря своему, как мне тогда казалось, открытому характеру. По дороге выяснилось, что Саша родом из районного центра Куйбышевский, что в трех километрах от совхоза. Так что, как только мы вышли из электрички, он помчался домой и, пока мы все устраивались, успел многое сделать.

Когда мы подходили со станции к общежитию, то я несколько отделился от толпы, обходя лужу, так как выбрал иное направление — менее короткое, но более сухое. Это поведение не осталось незамеченным.

Вечером были танцы. Часам в восьми приехал Саша и привез с собой целый ящик водки и полную мотоциклетную коляску закуски. А так как я уже перезнакомился со всеми девчонками, то быстро уговорил их накрыть стол в нашей комнате. Часа через два мы были не просто хорошие, но «в стельку». Несколько человек со старших курсов были уроженцами с Кавказа. Казбек из Кисловодска, Зурик из Дербента. Здоровые были ребята — коренастые и мускулистые. Просто Шварценеггеры какие-то.

После такого бурного возлияния, и под воздействием нахлынувших в пьяном угаре воспоминаний, мы с Сашей решили навести порядок «в инженерных войсках». Тут же и Замир прилип. Началась потасовка. Но надо ребятам отдать должное, они с нами справились не сразу. Нас все же угомонили, потом связали и уложили в койки. Но не тут-то было. Мы с Сашей развязались и, прокравшись к окну с криками «ура», выпрыгнули со второго этажа. Второй раз нас помог поймать преподаватель геодезии Юрий Тимофеевич Шкрылев. В буквальном смысле он встал у меня на пути. Сдвинуть его у меня не было шансов — он был просто огромен, и я, разогнавшись, хотел его сбить с ног, но набежавший сзади Сашка все испортил. Мы оба споткнулись и кубарем полетели на Шкрылева и, сбив его с ног, уже втроем оказались в кустах.

Утром следующего дня нас троих: Замира, Сашку и меня отвезли обратно в город. Стоял вопрос об исключении нас из техникума. Как оказалось, дядя Замира был руководителем одного из строительных управлений города, да и мой дядя вмешался. Просто объявили выговор.

Привезли нас 26-го августа, на выходные, так что мы были предоставлены сами себе. В общежитии народу почти не было, и мы были предоставлены сами себе. Надо сказать, что Замир нравился одной девочке по имени Таня из Махачкалы. Она души в нем не чаяла, хоть и была на пару лет старше. И у нее была сестра, которая должна была приехать 28-го числа из Хасавюрта. Вечером этого дня мы сидели в кабинете зама по АХЧ, я рисовал по его просьбе какую-то газету, Замир бренчал на гитаре. Вошла Таня с двумя девушками. Представила Замира, затем меня. Замир в ответ что-то пробубнил, что ему вроде приятно познакомиться, а я со свойственной мне беспардонностью отрезал: «Нахал — Абер», чем вызвал раздражение у девчонок. Одной из них и была ее сестра. Звали ее Эмма.

Добивался я ее долго и серьезно, но об этом в следующий раз.

В апреле 1984 г. мы поженились. В декабре родился первенец. Назвали мы его Владиславом. После родов она взяла академический отпуск, но летом следующего года восстановилась уже в моем потоке. Нам дали комнату для семейных, и, все стало налаживаться. В октябре 1985-го у нее случился приступ, думали аппендицит, но все оказалось хуже, — лопнула киста на яичнике. Была сложная операция, ее спасли. После этого мы взяли академический отпуск оба и уехали к ее родным на Кавказ. В декабре того же года я вернулся в Рыбницу, так как остро встал вопрос о жилье. Приехав домой, я просто не узнал свой город. Он строился, жил, дышал. Новый микрорайон металлургов просто как на дрожжах поднимался. Наш же, сахзаводской, хирел на глазах из-за подъема грунтовых вод, вызванного строительством Молдавского металлургического завода. Но это вовсе и не волновало тогдашних руководителей города и района. Им нужны были показатели. Так что я вернулся уже в трущобы. Жалкое зрелище.

Глава четвертая

Жена с сыном приехали ко мне в январе 1986-го. В этом же месяце я написал письмо на имя Горбачева М. С. на готовящийся ХХVI съезд КПСС, описав в нем все события, что предшествовали этому и изложив в нем мою просьбу о решении нашего жилищного вопроса (основания для этого были). Я в нем просил (о, сама наивность), чтобы перемены, на которые рассчитывала вся страна, коснулись бы и нашего райисполкома, в частности жилищного отдела. А там творились просто чудеса. Трест, что застраивал поселок металлургов, просто узурпировал власть в распределении квартир и, при прямом содействии властей перепродавал эти квартиры. Так я впервые столкнулся с чиновничьим беспределом.

В апреле мать получила квартиру на себя и сестру. В августе этого же года и я получил жилье для своей семьи. Письмо возымело действие, но поскольку квартиры нам дали сразу, то публичного скандала властям удалось избежать. Да я этого и не добивался. В августе же уволился с ММЗ и перешел работать на Рыбницкий винкомбинат в качестве слесаря — сварщика. Этот комбинат сыграет важную в моей дальнейшей жизни. В тот период его возглавляла Позднякова З. М., но на следующий год ее отправили на пенсию, и новым директором стал Кулик А. А., приехавший с юга. Не помню точно откуда. Начала бурно развиваться антиалкогольная компания. Стране нужны были соки. Мы стали срезать старые линии розлива, перестраивая их под безалкогольную продукцию, начали строить сразу два новых цеха для производства минеральной воды. Вино потихоньку списывалось, как забродившее, и продавалось на сторону. Работа кипела. Слишком близко подойти к этому «ручью» я не мог, но видел и слышал многое, что сильно пригодилось в дальнейшем. Отработав так год, я перешел на работу Рыбницкое МБТИ. Директор Козир Неонила Андреевна его бессменный руководитель была просто «замечательным» человеком.

В 1988-м году стало набирать силу кооперативное движение. Я уже не мог находиться в стороне от этих процессов. В этой обстановке мне удалось образовать костяк кооператива при МБТИ в лице себя, зам. директора, главного инженера и открыть его. «Наша Нелля» в него не попала в силу определенных причин. Раз так, то и работы в районе для нас не было. Но мы сильно не расстраивались, потому что на севере Молдавии началась массовая газификация сел и, им просто необходимо было составить первичную документацию для проектов. За период работы кооператива «Саргас» мы смогли подготовить документы более чем на двадцать сел четырех районов. И все это время я испытывал давление от Нелли и некоторых чиновников из администрации города. Меня она просто уволила с работы, так что я был вынужден, выводя из под удара своих коллег, передать бразды правления другому члену кооператива. Но это не произвело должного эффекта. Она все же получила контроль над ними и благополучно развалила кооператив.

К тому времени я уже был обладателем новенького «Запорожца», закончил вместе с женой, после восстановления, Кишиневский строительный и у нас родился второй сын — Алексей. А мне исполнилось только 24.

В сентябре машину пришлось продать, так как с работой стало хуже, и бензин исчез с заправок. Но уже в октябре 90-го одноклассница, работавшая в турфирме, предложила мне горящую путевку в Румынию. Один из челноков не смог выехать. В напарники мне попался Игорь Шаповалов. Трудились мы славно, на вырученные торговлей деньги, закупили даже партию кожаных курток и немного бриллиантов, но сбыть это все в наших краях уже было трудно, и я обратился за помощью к родственникам своей жены на Кавказ. И полетели мы на самолете в г. Грозный, а оттуда должны были попасть в Хасавюрт. Надо отметить, что и при советской власти в том регионе этой самой власти не было, а уж в начале 90-х, ее остатки совсем смыло. Начался период брожения, и Грозный был полон людей, чье мировоззрение отличалось от нашего.

Самолет аэропорт Грозного не принял, якобы из-за погодных условий, и наш рейс посадили в Минеральных Водах. До Грозного мы добирались на попутках. Надо было видеть лицо моего напарника, когда нас высадили с баулами на площади «Минутка» около 23 часов, а вокруг ходили толпами бородатые люди и косились на нас не по доброму. Мы же были парни славянского происхождения. Все-таки под утро мы добрались до Хасавюрта. Реализация товара заняла много времени, и напарник, не выдержав, забрал свою долю и просто сбежал.

Вернувшись домой, я еще разок съездил в Венгрию, но на этом моя челночная эпопея закончилась.

Глава пятая

Полное приднестровье

Заканчивался 1991 год. Страна рушилась, и мы вместе с ней. Сумасшедшая инфляция только усугубляла ситуацию. В это время я уже работал в кооперации с Любовью Ивановной, которая в свою очередь составляла компанию с председателем сельского совета села Б. Молокиш Виталием Андреевичем и его супругой. Странная она женщина, на мой взгляд, но познакомила меня с председателем Рыбницкого РАПО — Цурканом М. С. Им удалось взять деньги под закупку топлива для молодой Приднестровской республики. Деньги под их фирму были перечислены в Кишинев, мы организовали мех. секцию продовольствия и отправили это в Сибирь, в маленький город, расположенный на границе сразу трех областей. Там жил и работал мой отец. А вот топливо должны были поставить его хорошие приятели. Но не теми приятелями они оказались. Приехав туда, я быстро понял, что вообще денег могу не увидеть, так как мне называли различные сроки выполнения договора по реализации продукции. Готовилось «кидалово». Тогда я предложил им свой план, чтобы избежать прямого расчета, да пока все готовилось, появились первые ростки таможенной службы. В общем бензин бы я и не получил, но вернувшись домой, встретился с Ивашкевичем А. А. — большим другом моего деда. Он уже не был директором Рыбницкого Сахспирткомбината, так как до провозглашения ПМР получил назначение в Кишинев, в Минсельхоз, на должность зам. министра. А после известных событий Ивашкевич все же вернулся домой и стал директором Агроснабсбыта. Так вот я и попросил его о помощи. Он пошел навстречу, но при условии, что на эту сумму, я привезу ему лес.

Приехав снова в Сибирь, я всеми правдами и неправдами вынудил «приятелей» отдать мне лес. А в то время не все они умели просчитать перспективу. В общем, я и лес привез, и за недополученный бензин рассчитался. Информация действительно дорого стоит. На почве этих событий я Анатолием Андреевичем познакомился ближе. Мы стали чаще встречаться. В мае 1992 года Любовь Ивановна со товарищи после удачно проведенной сделки попросили меня еще закупить бензина. На этот раз я обратил свое внимание на Таганрог. Внутри их компании уже возникли трения, но пока они держались вместе. Дядя к тому времени уже вышел на пенсию и работал в какой-то фирмочке, открытой совместно с отставными ментами. Я предложил туда отправить водку. Тамошняя цена меня вполне устраивала. Зная уже их связи среди админаппарата, я не сомневался в том, что это удастся. Сумма сделки составляла по их подсчетам миллион рублей. Даже при той инфляции это было много.

Я, вместе с Любовью Ивановной, приехал на Рыбницкий винзавод, и мы заключили договор о покупке большой партии водки. Здесь мне и пригодился тот опыт и знание людей на этом предприятии. Так что наши машины загрузили в первую очередь. Мои компаньоны были этим обстоятельством приятно удивлены.

Завод уже в то время был в сфере влияния криминальных кругов не только нашего города, да и в руководстве самого предприятия не было никакого согласия. И директор Кулик А. В. уже себе не принадлежал. Вот в этой обстановке я и полез туда. Я умел находить общий язык с людьми, и при определенном напоре мне удалось вытащить всю продукцию по договору и без взяток. Чтобы такое сделать человеку со стороны, необходимо было выложить приличную сумму в долларах. Или привезти давальческое сырье. Но об этом чуть позже.

Снарядив караван, я уехал. Дорога была «веселая», но поскольку я ее хорошо знал, то мне удалось довести караван до места назначения без потерь. Я сделал немалую глупость, взяв с собой в дорогу семью. Жена собралась погостить в Хасавюрте летом. Несмотря ни на что, через двадцать часов мы прибыли в Таганрог.

Встретили нас радушно. Жена с детьми на следующий день уехала дальше на поезде, а я остался реализовывать продукцию. Заняло это в первый раз около недели. Деньги по сделке были у меня (целый миллион!). Это было что-то. Мой личный заработок составил около тридцати тысяч в рублях. Чувствовал себя прекрасно. Но вот с деньгами в поезде ехать не рискнул. Позвонил Виталию Андреевичу в Рыбницу. Он тоже волновался, и мы договорились, что за деньгами кто-то приедет от него. И приехали четыре человека из Рыбницкого уголовного розыска при оружии. Как их через две границы пропустили даже и не знаю. Одного из них я знал лично, в одной школе учились, так что получив расписку в получении денег, я их отпустил. В общей сложности мне удалось заработать за два месяца около трехсот тысяч рублей. Объем продаваемой водки рос. Между компаньонами в Рыбнице возник конфликт при дележе прибыли, и они разбежались. Каждый из них пытался перетащить меня на свою сторону, но я решил все делать самостоятельно.

В конце июля я созвонился с женой, и на переговорах был ее брат Жора. Он сказал, что есть тут машинка у него во дворе на ремонте, можно приобрести.

Так я стал обладателем почти нового «Алеко» ярко — красного цвета. И в середине августа мы с женой и детьми отправились домой. Ехали через Ставрополье, где уже в то время начали появляться блок — посты. В воздухе запахло грозой.

Остаток денег вложил в свою уже водку, но поскольку еще не был достаточно осторожен, то попал в поле зрения ребят, из моего же города, которые умели считать чужие деньги. И внимание их ко мне все росло и крепло. Во время сделки с Агроснабом ко мне прибились два человечка: Олег Дидуб и Сергей Плугар, со странной кличкой — Франц. Оба они жили в сахзаводском поселке, а Сергей даже ту же школу заканчивал, что и я. Одному было тяжело, так что после недолгих раздумий я согласился поработать вместе. Олег умел подбирать ключики.

На празднование Нового 1993-го Года он напросился к нам в гости вместе с женой. Сказал, что приедет не один, хочет сделать сюрприз. Когда они приехали, то в квартиру вошел, кто бы вы думали, — Сергей Васлуяну. Он только что уволился из армии — отслужил два года в Афганистане. Я был рад нашей встрече. Приехал он вместе со своей женой Светланой и друзьями Зятковскими — Вадиком и Леной. Вадик заканчивал Тюменское инженерное. Нахлынули воспоминания. Хорошо встретили Новый Год.

В конце января я, вместе с Дидубом и Францем, поехал в Таганрог. После первой же поездки у меня возникло чувство какой-то тревоги. Но они вели себя тихо, и я отогнал от себя подозрения. В Таганроге картина изменилась, начала работать таможня, а дядя под давлением своих компаньонов начал ставить невыполнимые условия. Пришлось искать другие точки сбыта. Так мы нашли рыжую Аллу. У нее было несколько ларьков по всему городу. Муж ее уже тогда начал заниматься компьютерами и электронной биржей. Мы нашли точки согласия, и работа не стояла.

Однажды они предложили поехать с ними в баню, предупредив, что с нами будет отдыхать еще одна пара. Они живут вместе и бизнес у них общий, но не расписаны, так что по просьбе Аллы, Франц не должен был оказывать Наде, так звали ее подругу, никаких знаков внимания. Я и Олег были женаты, и она за нас была спокойна. А Франц уже как-то имел возможность продемонстрировать свою любвеобильность, приставая в пьяном виде к самой Алле. В назначенное время мы все собрались у сауны. Нас представили. И мы всей гурьбой прошли в помещение. Надо сказать, что место было отделано со вкусом, и было уютно и тепло. Мы все переоделись, и первыми пошли в парилку мужчины. Сидя на полках говорили ни о чем. Разговор не доставлял удовольствия, пришло расслабление, которого так не хватало в последнее время. Попарившись, мы вышли в душ, тем самым освободив место для женщин. Когда мы обменивались местами для отдыха, я, выходя из душа, столкнулся с Надей. Она была невысокого роста, так что даже смотрел на нее сверху вниз. Я извинился, за что получил одобрительный кивок от ее мужа, а она, глядя на меня снизу вверх, открыла шире глаза и чуть приоткрыла рот. Убийственный прием. Через минуту мужчины сидели за столом и, воспользовавшись отсутствием женщин, налили себе коньяку. Когда женщины вышли из парной, спутник Нади был уже под «шафе». Она недовольно вздернула носик, но никак больше не отреагировала на это обстоятельство. Я же, заметив мимику ее лица, невольно улыбнулся. Повернувшись ко мне лицом, она пронзительно на меня посмотрела, но это меня нисколько не смутило. Я выдержал ее взгляд. А он говорил мне о многом. Разгоряченные коньяком и паром все, кроме меня и Нади, снова стали говорить о текущих делах. Картина выглядело несколько комично: сидящие в простынях люди с красными лицами разглагольствовали о будущем бизнеса в бывшем Союзе. Тема ни для меня, ни для нее была неинтересна, и мы сидели друг напротив друга со скучающими лицами. Вдруг она встала и, посмотрев на меня, пошла в парилку. Через минуту и я вошел туда. Было жарко. Несмотря на то, что места там было предостаточно, она подвинулась, как бы указывая на место рядом с собой. Я присел, скинув простынь, до пояса. Она тоже сидела с оголенной грудью. Так прошло не больше минуты, как вдруг она наклонилась и поцеловала мне грудь. Потом резко, обхватив мою голову руками, завалила на полок и стала бешено целовать мое лицо, грудь, руки… Я лежал безучастно и наблюдал эту картину. Она отстранилась и посмотрела на меня. Тут уже я, резко поднявшись, обхватил ее за талию и притянул к себе…

Это продолжалось около получаса, затем мы вышли в душ, и там продолжали целовать друг друга до боли в челюстях. Когда мы вернулись к столу, то на меня только Алла и посмотрела исподлобья. Остальные просто продолжали разговор ни о чем.

Олег после двух поездок купил «восьмерку», а мой «Алеко» начал уставать. Все это время они вели за моей спиной двойную игру и в Таганроге, и в Рыбнице.

Однажды, проезжая мимо винзавода, я увидел машину из Кишинева, которая привезла пустую первичную тару под розлив водки. Но ведь тара может быть и вторичной, подумалось мне. А что, если мой «Алеко» поменять на эту тару. Подсчитав все расходы, я убедился в том, что иду в правильном направлении. И обратился к документам. Путем определенных действий мне удалось сдать на завод необходимое количество тары. Так что «Алеко» мой полностью окупился. И я смог приобрести себе «девятку». А Олег и Франц уже полностью подготовили почву для того, чтобы отодвинуть меня от моего же канала поставок. Для этого Олег использовал своего брата Вилли, так как не хотел идти на прямую конфронтацию. По прошествии лет, я понял, что это было, но тогда ничего серьезного противопоставить не мог, а вот в тюрьму попасть не хотелось.

Глава шестая

Расставшись с приятелями, я недолго был в одиночестве. Налаженный канал сбыта никогда не пустует. Сначала пришлось вновь познакомиться с братьями Ласкерами — Сашей и Геной. И хотя они бизнес раздельно, нужно было знать, кто и чем из них, чем дышит. Гена начал гонять водку в Калининград, а Саша спирт перевозил на Кишинев из Чечельника.

Почему вновь? Да потому, что наши матери учились вместе в одном институте, мой отчим и их отец дружили, но я с ними до этого времени практически не общался. У Генки был достаточно налаженный бизнес, своя команда. Сашке было сложнее, любил выпить, а в таком состоянии много не наработаешь. Не знаю уж как так получилось, но однажды я и Саша встретились в городе, разговорились. Он пожаловался, что его бизнес хиреть начал. Предложил поработать вместе. Мы ударили по рукам, и снова начались поездки в Таганрог. Но мне уже хорошо сели хвост, и однажды, когда забрал деньги у очередного покупателя, ко мне подъехал некий Эдик. Дело происходило в районе ДК Авиационного завода города Таганрога. Он передал мне привет от общего, как оказалось, знакомого в Рыбнице. Я не был сильно удивлен, но насторожился. По приезду домой я отогнал машину на профилактику к мастеру Валентину, которого знал весь город. В ожидании осмотра я просто стоял и курил возле мастерской. В этот момент подъехала вишневая девятка, и из нее вышел человек маленького роста с темными волосами в перхоти. Представился Володей Штейном.

— А, это ты тот самый Абер, что водку в Таганрог гоняет? — спросил он.

— Предположим, а тебе что за дело? — ответил я.

— Да вот, — говорит, — ребята недовольны, что ты ездишь к ним в город, а ничего и никому не платишь, ни им, ни нашим.

— Это кто же придумал такое двойное налогообложение? — спросил я.

Он что-то промямлил, но толком ничего не ответил. У меня не было желания разговаривать с ним. Как оказалось, он был «добрым знакомым» для всех, в том числе и для Сашки Ласкера. Используя его алкогольную зависимость, Вова смог его убедить в том, что лучше справится с той работой, которую мы с ним, с Сашкой, делали. И Ласкер повелся. А Штейну вовсе не он нужен был, но я. С ним Саша прогорел на первой же сделке. Я же возвращать разорванные отношения не захотел. А потом тот и вовсе в Израиль уехал. Что с ним теперь я не знаю.

Блуд

Мы познакомились с ней на рынке, возле магазина «Дружба», что в центре Рыбницы. У меня был свободный день, и к обеду я позвонил Сереге Васлуяну с предложением выпить пивка на природе. Шел июль 1995-го. Приехав на рынок, мы потолкались по рядам, поболтали с валютчиками. И вдруг я ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. К слову сказать, я носил в это время бороду и был похож на шкипера. Ощущение не проходило, и я попытался найти его причину. Увидел.

Она стояла среди валютчиц. Девчонки о чем-то болтали, а она смотрела на меня, не отрываясь, будто пыталась приворожить. Высокая (выше меня на голову), волосы стрижены под «каре», крашеные хной. Глаза просто огромные — карие. Фигура была такой, что можно было захлебнуться. Ноги, как тогда говорили, от ушей. Наташа.

У меня никогда не было проблем в общении с женщинами, так что я просто подошел к ней и заговорил. Ее острый язык, шуточки, отнюдь не сальные, понравились. Разговаривали, шутили, смеялись. Слово за слово и ее рабочий день закончился. Подвез ее к дому, она переоделась, и поехали к озеру. Оказались там вдвоем. Вечерело, и мы, разогретые слегка коньяком, решили искупаться нагишом. Выйдя из воды, я обтерся полотенцем, она не спешила, плавая возле берега и оглядывая меня. На воде появилась лунная дорожка. Устав плавать, он тоже выбралась из воды и присела рядом со мной. Повернувшись к ней лицом я уткнулся взглядом в ее красивые губы и прижался к ним. Пели цикады и пахло свежее скошенной травой… Наши руки сплелись.

Новый поворот

Однажды проезжая мимо сахзавода, я встретился с Анатолием Андреевичем Ивашкевичем. Его к этому времени вернули на завод директором. Обнялись, и я его поздравил с назначением.

— Анатолий Андреевич! Подскажи-ка, что сейчас на заводе творится из-за этой войны? — спросил я. — Работает? Ведь поставки прекратились.

— Да, Абер, хреново, — ответил он.

— А может я смогу чем-нибудь быть полезен? Как думаешь?

— Так. Слушай, Абер (он всегда называл меня по имени)! Я знаю твою семью, ты меня тоже знаешь, хочешь заработать — приходи. Но помни — не светись! И о чем-то, что даже издали, напоминает взятку, забудь! Понял! — ответил Анатолий Андреевич.

— Да. — говорю.

— Тогда так. Привозишь на завод патоку, взамен получаешь спирт. Договор в бухгалтерии. А что ты будешь со спиртом делать — это твоя проблема. Идет?

При совсем не тихом развале Молдавии образовалась трещина, куда сваливалось все и вся в это бурное время.

Поставки свеклы в адрес завода со стороны молдавских хозяйств еще полностью не прекратились, но вот долги за прошлые годы им уже никто не собирался возвращать. Впрочем, это касалось и территории Приднестровья. Долг завода рос, но правовых последствий не было. Об этом я начал думать чуть позже, а начал с того, что стал ездить по хозяйствам и скупать патоку будущего урожая. Никто из руководителей не верил, что им и патоку-то отдадут, не то что спирт, так что дело было только в цене. Первый «сезон» я отработал сам, но уже к началу декабря 95-го я работал с напарником — Вовой Штейном. Нас поближе познакомила Наташа.

Мне было важно поставить дело на поток, так что пришлось над этим крепко подумать. Так родилась схема переуступки долга между хозяйствующими субъектами. Проще говоря, я затрачивал минимум усилий, а результат получался сногсшибательный. Но все оставались довольны. Ведь лишняя патока на заводе тоже никому не была нужна. К середине декабря 95-го у меня на балансе было накоплено приличное количество тысяч декалитров спирта. Зима выдалась снежная. Сбыт оказался делом не простым. До этого времени я уже был знаком с Олегом Волку (он теперь в Питере холдингом руководит) и его помощником Леонидом Михайловичем из Кишинева, так как помог им решить кое-какие вопросы на заводе в период уборки. Они тоже спиртом занимались. В то время напряженность между двумя берегами Днестра сохранялась, мост в Дубоссарах был разрушен, через Каменку пропускали только легковой транспорт. Через Рыбницкий же мост проехать с таким грузом на виду у всех было просто не реально. Так что оставался пригодным для грузового только мост в Вадул — Луй — Водэ, который восстановили только наполовину. И на каждом из них стояли миротворцы. Но надо было знать Вову Штейна. Он нашел лазейку. У него была любовница, совсем еще девчонка, Оксана, но ее какой-то родственник служил в Дубоссарах в штабе миротворцев. Для того, чтобы большегрузный автомобиль проехал через мост в Вадул — луй — Водэ, необходим был специальный пропуск, а со спиртовозами дело обстояло сложнее. Вывоз сырья этой категории официально не был запрещен, да и документы проходили все проверки, но налоговая уже обрастала крыльями, а жрать хотели все, вне зависимости от должности и погон.

Все это время Наташа находилась рядом, но перед самым Новым Годом устроила истерику. Это сейчас я понимаю, что таким образом она пыталась меня о чем-то предупредить. Боялась последствий. Только вот о том, что за этим стояло, я узнал много позже. Встречи с ней я не прекращал, и Вова был всегда рядом со своей Оксаной, всегда поддерживал: попить и погулять он был мастак. Так вот во время одной из очередных истерик, она проговорилась, что хорошо знает Сергея Сморжона, так как он сильно помог ей и ее семье в каком-то деле. Сморжон был «предводителем местного дворянства» в Рыбнице, то есть криминальным авторитетом. Тогда особого значения ее словам я не предал. А зря.

Глава седьмая

Вова пропуск достал, и работа закипела. За четыре дня до нового 96-го года мы отправили на Кишинев почти весь наработанный спирт. Как нам удалось? Да просто работали. Повторюсь, что зима в тот год удалась снежная, и на последней машине мы чуть не сорвали все. Она так застряла на подъеме при въезде в Кишинев, что я подумал, а не бросить ли ее совсем. Но все обошлось.

Но Вова! Это что-то. На скольких он успевал работать, это только ему было известно. В один миг ко мне прилипли все, и менты, и ребята, которые уже научились деньги считать по чужим карманам. Такая популярность мне была ни к чему, но деваться уже было некуда. «Взялся за гуж, так не говори, что не дюж».

Одни хохмачи (Толик, по кличке Гусь, со товарищи) тоже проскочили под шумок за нами. Да чего там, Вова и помог им. Так вот они уговорили меня принять их товар в Кишиневе, но при условии, что сами им будут распоряжаться. Ну и ладно, думаю. Разбирайтесь с Вовой сами. Под наше Рождество у них появился покупатель. Чудаки! Приехали «распальцованные» и давай их грузить. Они тут же ко мне. Мы с Олегом Волку посоветовались и все решили. Ребята уехали домой с деньгами, но благодарности я не дождался.

К 10-му января основная масса товара была реализована, и я спокойно уехал домой. К слову сказать, к тому времени я уже купил себе дом. Утром десятого января раздался звонок, и тихий голос представился старшим уполномоченным налоговой милиции Семеновым Сергеем Васильевичем и пригласил меня на беседу к нему в кабинет.

Примерно через час я туда приехал. Когда вошел в кабинет, то сразу его узнал. Семенов тоже учился в военном училище, только курсом старше. Он поздравил меня «с успешно проведенной операцией». Радости мне это не доставило. Он попросил из города никуда не уезжать, но повестки при этом не вручил, да и подписки никакой не взял. Я понял, что это чистой воды развод, и откуда ветер дует, тоже понял.

В ночь на 11-е мне позвонила мама и сказала, что сестра рожает (она к тому времени была уже замужем) и ей срочно надо в больницу, не в Рыбнице, а в Резине — город на другом берегу Днестра через мост. Плод у нее неправильно лежит. Нужна срочная помощь. Рванул, конечно же, да впопыхах забыл о просьбе Семенова. Но все прошло гладко. Сестра родила нормально, а вот то, что за мной никто не гонялся, говорило уже о многом. Никто и не собирался этого делать. Ко мне уже был приклеен жучок в виде Вовы Штейна. Но Во избежание эксцессов со стороны другой братии и до выяснения отношений с ментами, я уехал в Кишинев. У Олега была квартира в городе, а сам он жил в доме. Он любезно предложил пожить пока в ней, и я согласился.

Чтобы как-то увеличить свою прибыль, я попросил Олега остаток денег перевести в готовую продукцию — водку.

Вова приехал ко мне в Кишинев с Наташкой и Оксаной, сказал, что нашел покупателя на этот товар. Сделку в Штефан-Водэ завершили быстро и, получив деньги, вернулись в Кишинев. Он предложил остановиться в гостинице «Космос», так как квартира была для нас маловата. Я согласился. Устроились в хорошие номера на шестом этаже. Вечером около девяти спустились в ресторан и хорошенько отдохнули. Наутро договорились проехать по Кишиневу, прогуляться.

Я спустился на лифте первым. Остальные трое чего-то задержались. Два колеса с правой стороны машины (это была уже моя БМВ седьмой серии) были пробиты. Проматерившись про себя, я полез в багажник за запаской и насосом. В этот момент ко мне (и откуда только взялись?) подскочили два молодца с радиостанциями «Моторола» в руках, у одного из них был пистолет. Краем глаза я заметил, что Вова с девочками уже вышли из гостиницы, их окружили человек пять таких же бойцов. Ребятишки отчаянно жестикулировали и о чем-то говорили с ними.

— Хочешь уехать без проблем? — вернул меня к своей картине голос того, что был с пистолетом. — Придется заплатить.

Опасаясь за своих попутчиков, я молча достал деньги и отдал их ему, улыбнувшись при этом. Его это сильно покоробило, но почему-то не ответил.

— Это все? — задал вопрос рекетир.

— Да! — ответил я.

— Хорошо!

Уходили они быстро. Через минуту подошел Вова.

— Что случилось?

Я посмотрел на него пристально, он как-то съежился под моим взглядом и отвел глаза в сторону.

— Деньги забрали. — ответил ему я и посмотрел ему в глаза. Удивления в них не было.

Добравшись до СТО и соображая, что же дальше делать, я вышел из машины и закурил. Вова вышел следом. Девчонки пошли в бар при станции пить кофе.

— Что намерен делать? — спросил он.

— Пока думаю, — промычал я в ответ.

— Слушай, у меня тут есть знакомый авторитет! — начал свою песню Штейн. — Давай поедем, все объясним, уверен, что он сможет помочь.

— Я подумаю, — ответил я, но продолжал его слушать пока ребята занимались моей машиной. Примерно через полчаса машина была готова и, усевшись за руль, включая зажигание, я сказал:

— Сначала я к Олегу заеду, бумаги надо подписать.

Подъехав к фирме и выходя из машины, я предупредил движение Штейна выйти и попросил подождать меня в машине. Он сразу как-то сконфузился, и это обстоятельство не ускользнуло от меня.

— Звони пока своему авторитету, — предложил ему, я скоро. После этих слов он сразу взбодрился и даже улыбнулся. Хитрец.

Зайдя в рабочий кабинет к Олегу, я ему выложил все. Он моча выслушал меня, но ничего не ответил. Потом снял трубку телефона и набрал какой-то номер. Когда на другом конце провода ему ответили, он произнес:

— Слушай, Николай Георгиевич, это Олег. Тут такое дело…. Можешь быстро приехать? …Хорошо! Жду!

Буквально через двадцать минут в кабинет зашел человек, роста невысокого в кожаной куртке и с запахом дорогого парфюма. Что поражало в его внешности, так это усы. Они были очень пышными и черными. Вкратце и ему изложил все события сегодняшнего утра.

— Узнать сможешь? — спросил он.

— Да. — ответил ему я.

— Хорошо. Значит так. Езжай к этому авторитету, пусть они создадут шумиху. А то, что она будет, я не сомневаюсь. Жди моего звонка. Сразу после этого езжай в Рыбницу, как только я тебе вновь позвоню, сразу вернешься, но только сам, — закончил он.

Так я и сделал. Весть о происшедшем быстро распространилась. Уж кто постарался, сомнений на этот счет у меня уже не было. На следующий день из Кишинева приехало человек десять. Встреча происходила в ресторане «Тирас». Вова привел туда некоего Скорика Олега, познакомил нас и сказал, что именно он теперь будет выступать от нашего лица перед «братвой» и, что делегировал его тот самый авторитет — Джон Балашевский. Встреча закончилась мирно, а Скорик чувствовал себя на высоте.

Утром на домашний телефон мне позвонил Николай Георгиевич.

— Приезжай сегодня!

К обеду я уже был в Кишиневе. Машину оставил у Олега на фирме, пересел в служебный «Москвич» Николая Георгиевича с затемненными стеклами, и он привез меня в Городское управление по борьбе с бандитизмом.

— Значит так. Сейчас тебя отведут к одному майору. Он тебе покажет фотографии из альбомов. Как только узнаешь кого-нибудь, то не кричи и пальцем не тычь. Постарайся запомнить страницу и строчку, где его фото расположено. Понял? — закончил он.

Я кивнул. Через десять минут я вернулся и назвал ему то, о чем он просил.

— Будяк! — произнес он.

— Что? — не понял я.

— Кличка у него такая — Будяк. Послезавтра приедешь и заберешь деньги. Но купишь в отдел оргтехнику. Я больше звонить не буду, так что в три. Идет?

— Да! — только и сказал я в ответ.

Деньги вернул мне другой человек вместе со списком необходимой техники.

— Николай Георгиевич сказал, что волноваться не о чем, но вот, что касается списка, просил обязательно чеки из магазина приложить. Все я сделал в течение двух часов. По приезду в город никто мне не звонил, и я продолжал работать. Вова появился только через неделю. А еще через две я услышал, что Будяка свои же и замочили.

Паутина

Вова же продолжал плести свою путину. У нас оставались общие деньги, он очень хотел их заполучить. Для этого он даже договорился с нашими ментами и братвой, чтобы мне дали спокойно вернуться домой и не мешали работать. Инцидентом в Кишиневе он был сильно напуган, особенно последствиями. Доступ на фирму к Олегу ему был закрыт. Но он не оставлял попыток проникнуть на завод и там чего-нибудь нахороводить. Этому ему удалось сделать только путем подлога. В апреле текущего года стали назревать перемены. А на мою фирму через Вову стали поступать не мои товары. Воспользовавшись ситуацией, он взял деньги у людей на каких-то условиях и без меня, и попытался провернуть сделку. Но вернуть их он просто не смог. И тут снова на горизонте замаячил Скорик. Чудо Природы.

Как я уже говорил, он был приспешником и, в некотором роде подельником, Джона Балашевского, хотя для меня это было странно. Поговаривали, что в школе еще у него были проблемы с законом, но связано это было с «неосторожным обращением с мальчиками» в одном из летних лагерей. Джон же в свою очередь водил дружбу с Сергеем Сморжоном — местным предводителем. Используя Вову Штейна (и на старуху бывает проруха), они плавно внедрились под мою фирму. Но вышла осечка. Кое-что им удалось вывезти с завода, но в апреле спиртоцех остановили, а Анатолия Андреевича освободили от должности. На его место пришел Соловов Н. Г., ставленник Сморжона и его лучший «друг». Вова кичился такой дружбой, но результат был у него нулевой. Анатолия Андреевича по каким-то причинам хотели отдать под суд, но мне удалось тогда его вывезти из города в Резину, а оттуда он уже уехал в Кишинев на лечение. Больше я ничего сделать для него не мог. Пора было и о себе подумать. В то же время Наташа заговорила о своем переезде за границу. Разговор получился тяжелым. Приехав к ней домой, я застал ее одну. Было тихо, она сидела на кухне и, молча, курила.

— А почему ты решила именно в Чехию? — задал я ей вопрос.

— Да там вроде с работой полегче, — ответила она.

— И больше ты мне ничего не хочешь рассказать?

— А что? — она подняла на меня глаза.

— Да, наверное, пора уже. Я так думаю.

— Я тебя все время об этом предупреждала! — сорвалась она в крик

— Ну, а поподробнее нельзя? — спокойно ответил я.

Возникла пауза. Она затянулась сигаретой и начала. — Я уже говорила тебе, что моя семья, и я были обязаны Сморжону. Так вот, по приезду из Москвы, где работала в гостинице, я увидела Вову Штейна. Через два дня мне позвонил Сергей и попросил придти к нему домой. Дескать разговор есть. Я пришла.

— Слушай, Наташа! Есть реальная возможность отблагодарить меня — сказал он. Штейн сидел с безучастным видом в кресле и рассматривал какой-то журнал.

— Есть в городе молодой да ранний коммерсант, — продолжал он. — Зовут его Абер Шелленберг.

Я тогда еще подумала, что за кличка такая необычная, а потом поняла ее суть. Это — шумящая гора. Хотя увидев тебя в первый раз, ни за что бы и не подумала. Но, как оказалось, шума вокруг тебя действительно много.

— Так вот, — продолжал Сморжон, — тебе необходимо оказаться с ним рядом. И стать, если можно так выразиться, его путеводной звездой. Он при этом рассмеялся вместе со Штейном. — Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вова будет за ним приглядывать тоже, но ты должна сделать все, чтобы он от тебя, ни на минуту не отрывался. Все поняла?

— Да.

— Хорошо. Ко мне больше не приходи. Все вопросы через Вову.

— Значит, все это было спланировано? Так? — спросил я ее. Она заплакала и сквозь слезы прокричала:

— Я же не знала, что полюблю тебя!

— Ну, да, — только и смог ответить я, — кто бы мог подумать. А тот случай возле гостиницы, помнишь? — она кивнула. — О чем вы говорили с теми парнями?

— Вова их предупредил о том, что по договоренности они должны были только деньги забрать и оставить тебя в живых.