Бесплатный фрагмент - 5 безмятежных лет

Часть первая. Выборы

На Садовой

Хандулло Ниуясебейнов принадлежал к золотой молодёжи Тургении, но жизнь прожигал в Москве. Понятно, что с таким именем в Москве жить было затруднительно, и Хандулло взял себе псевдоним — Степан. Сделать это было нетрудно, так как мать Хандулло была русской, и он больше был похож на русского, чем на тургенца. Стёпа числился студентом юридического факультета. Правда на занятия не ходил и экзаменов не сдавал, а в экзаменационную сессию накрывал поляну в каком-нибудь шикарном ресторане и приглашал туда всех своих экзаменаторов. В разгар веселья Стёпа пускал по кругу свою зачётку и, выходил из ресторана уже круглым отличником. На вопрос:

— А как же Вы будете без знаний работать?

Стёпа отвечал убедительно:

— Для председателя Верховного суда Тургении я знаю предостаточно.

Администраторы и хозяева модных московских ресторанов и клубов хорошо знали Стёпу. Когда Стёпа перебирал и отключался, они поначалу звонили в посольство, и за ним приезжала машина,

а потом стали оставлять его на остаток ночи у себя в заведении. Стёпа, приходя в себя, щедро расплачивался за ночлег.

Просыпаясь, Стёпа внимательно рассматривал свои руки, если следов от уколов не было, он довольный садился на диван и руками под одеялом проверял, есть ли на нем трусы. Если и трусы были на месте, Стёпа веселел ещё больше и начинал искать сигареты и чем опохмелиться.

На этот раз трусов не было, зато рядом на диване спала Патрисия Скарлетт, известная в определенных кругах под кличкой «мисс уес», ещё она охотно откликалась на имя Стеша. Трусы на Патрисии также отсутствовали.

Стёпа надел трусы и рубашку, долго искал джинсы, наконец, он полностью оделся и стал искать, чем бы опохмелиться. У двери в кабинет на полу стоял поднос с виски «Ваня пешеход», двумя бутылочками Пепси и пачкой сигарет KENT.

Поправив здоровье, Стёпа закурил и включил телевизор. По телику шла передача о предстоящих в воскресенье выборах. На глаза Степе попал сюжет, как на Западе голые феминистки протестуют против потепления мирового океана. В этот момент проснулась Стеша и, протирая глаза, попросила:

— Дай закурить.

Стёпа прикурил, отдал Стеше сигарету и спросил:

— Скажи, Стеша, а слабо тебе голой на Садовом зазывать публику, например, на выборы?

— Просто так — слабо, а вот за колечко с изумрудом — пожалуйста.

— Договорились. Только никакого экстрима, лозунги должны быть нейтральными, ну типа «все на выборы», «голосуй или проиграешь».

— Кого ты учишь? Налей-ка лучше по чуть-чуть.

Выйдя из заведения и осмотревшись, парочка в обнимку направилась в сторону Садового кольца.

Стеша аккуратно сложила свои вещи под фонарным столбом и, с помощью Стёпы запрыгнула на выступ на столбе. Надо сказать, что ещё, когда Стеша сняла с себя трусы, около столба начали собираться прохожие.

— Все на выборы! — пронзительным голосом прокричала Стеша.

— Голосуй или проиграешь!

— Выбираем лучшего! — продолжала она.

Глуховатая Аннушка переспросила у соседа:

— Кого забирают?

Отметим, что куда забирают, Аннушку не интересовало. Куда — она за свою долгую жизнь знала твердо.

— Вы какую партию представляете? — послышалось из народа.

Стеша опустила глаза и, делая полукруговые движения ногой, ответила:

— Я из «Объединенной Родины».

Сквозь толпу к столбу пробирался оператор с камерой.

— Куда ты прёшь? С этого ракурса тебя в эфир никто не выпустит, с боку заходи.

Увидев с горки толпу, зрители, пришедшие в Театр Сатиры и Театр Моссовета, решили перед спектаклем, разузнать, что там происходит. Стыдно признаться, но к ним примкнули и зрители, пришедшие в Концертный зал им. П. И. Чайковского.

Сергей Петрович Мамалыгин возвращался на своем «Москвиче» с дачи домой, когда увидел справа на столбе голую женщину. Заметив пристальный взгляд мужа, его жена Варвара Харитоновна тоже посмотрела в эту сторону.

— Ну и что ты там не видел? — поинтересовалась Варвара Харитоновна.

— Ну, например, ямочки на ягодицах.

— Ах, ямочки! Подлец! Развратник! С кем я связала свою жизнь! У неё даже грудь меньше моей! Смотри, мерзавец! — с этими словами Варвара Харитоновна как-то необыкновенно ловко задрала блузку и, расстегнув спереди бюстгальтер, предъявила мужу свою грудь.

От неожиданности Сергей Петрович резко повернул руль влево и врезался в фургон «Молоко». Дверцы фургона медленно открылись и, в образовавшуюся щель, стали вываливаться пакеты с кефиром. Шлепаясь на асфальт, пакеты лопались, и из них медленно и неотвратимо стал вытекать кефир. Скоро между машинами образовалась порядочная кефирная лужа. Она стала медленно дрейфовать в сторону тротуара, где на фонарном столбе махала ногами голая женщина.

Водитель фургона «Молоко» вышел из машины и двинулся к «Москвичу» Сергея Петровича. Гневно посмотрев на виновника аварии, водитель заметил грудь Варвары Харитоновны, которую она придерживала снизу. Лицо водителя резко сменило выражение гнева на тёплое расположение.

— Спрячь сиськи, дура! — возмутился Мамалыгин.

— Пусть смотрит, мне не жалко, сам дурак, — и Варвара Харитоновна одарила водителя фургона своей самой нежной улыбкой.

Сергей Петрович попытался надеть на груди жены чашечки бюстгальтера, но в самый последний момент застежки вырывались из рук. Водитель фургона просунул голову в окно, и участливо спросил:

— Помочь?

— Сами справимся, ты лучше на столб смотри, — ответил Мамалыгин, показывая рукой в сторону тротуара. Водитель посмотрел в ту сторону.

— Мать честная! Да что же сегодня происходит? Праздник, какой? — поинтересовался он у Мамалыгина.

— Наверняка, ты сходи, узнай.

Водитель, перешагивая через кефирную лужу, засеменил к столбу. Сергей Петрович вышел из машины, посмотрел на передний бампер «Москвича», понял, что зашибся несильно, попросил водителя, сзади стоящего «Жигулёнка», сдать немного назад, и сел за руль. Отъехав назад, Сергей Петрович обогнул фургон и стал понемногу пробираться к Маяковке, оставляя за машиной две белых колеи.

Следует заметить, что это была уже вторая авария в этом районе. Первая произошла прямо около столба. В ней участвовало целых три машины. Что интересно, водители из машин вышли, но отношения выяснять не стали, а стали пробираться поближе к столбу. Водители, сзади стоящих машин, поначалу стали сигналить, но увидев, Стешу, сигналы стали звучать реже и глуше. Короче, через пару минут Садовое кольцо встало намертво.

— Ты глянь, — ни к кому не обращаясь, заметила дама с цветами, — у неё лобок выбрит и выглядит, как замочная скважина.

— Я бы к этой скважине ключик бы подобрал, — мечтательно сообщил мужчина в шляпе.

— Ты тут не один такой, брат, — послышался сзади голос с ярко-выраженным кавказским акцентом.

— Вон к ней милиционер спешит, сейчас повяжет.

— Я помогу, никогда в жизни милиции не помогал, а сейчас помогу! Пропустите!

Степа взял Стешины вещи и сказал:

— Пора слезать, милиция на подходе.

Стеша помахала ногой на прощание и провозгласила:

— Все на выборы! Голосуй или проиграешь!

Она ловко спрыгнула, надела трусы, бюстгальтер, джинсы, майку и, опираясь на Степину руку, влезла в туфли. Взявшись за руки, и пробравшись сквозь толпу, они устремились в сад «Аквариум».

Толпа долго не расходилась. Подошедшие спрашивали, что случилось, а давно стоящие объясняли — да баба голая на выборы звала.

Регулировщик М. Л. Неберущий пробирался между машинами. Наконец, он достиг кефирной лужи. Обойти её не получалось. Регулировщик встал на цыпочки и, облокачиваясь на капоты машин, устремился к столбу. Но видно это был не его день — ноги милиционера поехали, а потом взлетели вверх и, Неберущий шлепнулся в лужу. Кое-как доковыляв до столба, Неберущий спросил:

— Что случилось, граждане?

— Где? — спросили из народа.

— Да здесь, вот на этом месте, здесь была голая женщина на столбе. Где она?

— Юр, ты видел?

— Если бы видел, я бы запомнил. Старлей, ты бы лучше с ДТП разобрался — кольцо стоит.

— Не надо учить меня работать. — огрызнулся Неберущий.

— Это кто ж тебя так? — показывая на зад регулировщика, спросил Юрий.

— Видно не выдержал человек, долго постился. Вот мне сосед рассказывал, что когда они служили на подлодке и по полгода на поверхность не поднимались, ихний доктор раз в месяц собирал у них сперму. Когда возвращались на базу, на берегу их ждала машина с надписью «Генофонд» и всю сперму забирала. Потом её пускали в дело, а из излишков делали крем «Спермацетовый».

— Да будет врать-то, — влезла в разговор женщина с цветами, — «Спермацетовый» делали из спермы китов.

— Ну, да, так писали, чтобы народ не возбуждать.

— Ой, мамочки, это чем же я двадцать лет себе лицо подтягивала?

По московскому каналу беспрерывно крутили сюжет с обнаженной на Садовой.

Пресс-секретарь партии «Объединенная Родина» наотрез отрицал, что эта женщина из их организации.

— Мы проверили, все женщины члены нашей партии одеты, и уж, по крайней мере, в трусах. Конечно, за периферию утверждать трудно, у них на местах бывают сомнительные акции, но за Москву и Подмосковье я ручаюсь.

Ведущая передачу Ниночка, нажала пальчиком на свое ушко и сообщила:

— Нам передали, что женщина на столбе опознана. Это есть никто иная, как гражданка США Патрисия Скарлетт. Сейчас наш МИД готовит Посольству США ноту протеста о вмешательстве в наши выборы.

Выступивший следом представитель коммунистов заявил:

— Мы идем на выборы с ясной и простой для наших избирателей программой и нас гениталиями не запугать! Мы сами, кого хочешь, запугаем!

— А теперь мы включаем камеры, которые установлены на месте происшествия. Как вы видите, народ ещё не разошелся и движение полностью не восстановлено. Наш корреспондент Игорь Несусветов пообщался с сотрудником ГАИ, который первым прибыл на место происшествия. Пожалуйста, Игорь.

— Спасибо, Нина. Передо мной находится старший лейтенант Неберущий, который первым прибыл на место происшествия. Расскажите, как было дело.

— Я ехал по делу по левой полосе, когда оказался в пробке. Я уже было хотел выехать на встречку, как увидел вот на этом столбе голую женщину. В это время на моих глазах произошло первое ДТП. Водитель «Москвича» врезался в фургон «Молоко». Из фургона полился кефир. Я решил, что разберусь с этим ДТП позже, и поспешил к столбу. По дороге я поскользнулся и упал. Вот видите — у меня весь зад испачкан в кефире. В кефире, а не в сперме, как здесь утверждают некоторые некомпетентные товарищи.

— Так, а что было дальше?

— Я поднялся и устремился к столбу. В это время произошло второе ДТП уже с тремя машинами. Я подошел к столбу, но женщины на нём уже не было. Беглый осмотр места происшествия и опрос свидетелей ничего не дал. Женщина, как сквозь землю провалилась.

— Я всё видела с самого начала, — вперед протиснулась старушка с палочкой и пластиковым пакетом, в котором на боку лежал бидон.

— Аннушка, Аннушка, — пробежало между стоящими у столба людьми.

— Как? Та самая? Да сколько же ей лет?

— Лет мне, милок, много, но не в этом дело. Тебя, я слыхала, Игорьком кличут, так вот, слушай.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросил Несусветов.

— Горелова Анна Павловна. Потомственная дворянка.

— Продолжайте, Анна Павловна, извините, что перебил.

— Пошла я после обеда в кооператив.

— За маслом?

— Не перебивай, нет, за молоком. Молоко должны были привезти от производителя, минуя посредников. Оно хоть и разливное, но дешевле магазинного аж на пятьсот рублей. Молоко не завезли, ну я и пошла домой. Выхожу на Садовую, вижу голую попу, извините. Я пригляделась, смотрю, ну вылитая подружка моя по институту — Катька Голицына, только ростом повыше. А я Катькину дочку на руках качала. Мне ли не знать. И потом ямочки на ягодицах и родинка на п…, простите, спереди. Ну, она, точно. Только я, было, хотела с ней поговорить, а она прыг на столб и давай ногой махать и что-то про выборы выкрикивать. Тут меня мужики оттеснили, я и отошла к булошной, от греха.

— Это какой же институт вы вместе заканчивали? — поинтересовался Игорь.

— Известно какой. Институт благородных девиц на Божедомке. Фрейлинами потом служили, работали по-вашему. J’ai été envoyé pour grande-duchesse Maria Georgievna, — внезапно Аннушка перешла на французский, — et Katka — pour l’impératrice à Saint-P’etersbourg.

— Нашим телезрителям невероятно повезло — ваш корреспондент закончил французскую спецшколу, что на Большой Переяславке. Анна Павловна сказала, что была назначена во фрейлины к Великой Княгине Марии Георгиевне, а Катерину отправили к самой императрице. И в каком году это было?

— Давно, помню аккурат между революциями.

— Спасибо, Анна Павловна, а что было потом?

— После революции?

— Нет, вот вы отошли к булошной, как вы изволили выразиться, и что увидели?

— Да, что увидела? Катькина внучка замахала ногами, мужики погрязли в слюнях. Авария случилась. Олух какой-то поворачивал на Садовую, увидел девицу, и дал под зад двум машинам. Ещё мужчина со мной рядом стоял, он стал к столбу пробираться, поднял Катькину одежду, она спрыгнула, оделась, и они побежали в сад «Аквариум», а оттуда дворами на Тверскую.

— Неужели вы отсюда увидели, что они забежали в «Аквариум»? И потом там нет прохода на Тверскую.

— Милый, прохода нет, а есть дырка в ограде — один прут спилен, я этой дыркой с измальства пользуюсь. Да вот еще. Когда девица раздевалась, обронила она серёжку с изумрудиком, я и подобрала. Вот при свидетелях отдаю представителю власти. — Аннушка протянула сережку регулировщику. Тот стал сережку рассматривать и спросил:

— Откуда вы знаете, что с изумрудиком?

— Нам ли изумрудов не знать, — потупилась старушка.

— Анна Павловна, а чего же вы её себе не оставили? Ведь никто не видел, как вы ее подобрали, — спросил корреспондент.

— Эх, милый! Я с некоторых пор чужого не беру и другим не советую.

— Это кто же вам такую науку преподал?

— Кто, неважно, не скажу, а то плохо спать будешь, только наука крепкая.

— Спасибо, Анна Павловна, с вами было очень интересно. До свидания!

— Прощай, касатик, я в тебе сразу воспитанного человека разглядела. Заходи, я по-прежнему в 48 квартире живу.

Корреспондент покраснел и спросил в объектив камеры:

— Нина?

Курочкин

Доцент Владимир Васильевич Курочкин с кружкой пива в одной руке и с портфелем в другой, пробирался к окну пивной в Печатниковом переулке. Добравшись до подоконника, и ополовинив кружку, Владимир Васильевич открыл портфель и, оглядевшись, достал из портфеля чекушку и, завернутые в белую бумагу, бутерброды. Перелив водку в кружку, доцент выдохнул, сделал большой глоток и занялся бутербродом. Глаза его повлажнели, а лицо разгладилось и подобрело. В этот момент к нему подошел хорошо одетый человек в белых перчатках и попросил:

— Я вижу у вас добрые глаза, не поможете ли мелочью — на поллитру не хватает, а мы бы её потом с вами вместе и выкушали?

— Водка закуски требует. Вот тебе тысяча, купи сырок, что ли.

— Слушаюсь, не извольте беспокоиться, я мигом, на уголок, одна нога здесь, другая там, — и человек ловко пробираясь между посетителями, пропал из виду.

Владимир Васильевич допил напиток, поставил кружку на подоконник и оглядел зал. У стола рядом с дверью он заметил своего соседа по коммунальной квартире Докукина. Комнату доцент получил при размене квартиры после развода с женой. В коммуналке на Трубной было четыре комнаты, одну занимал Докукин, другую — Курочкин, а в оставшихся двух никто не жил — дом предназначался под снос и они были опечатаны. Мишка Докукин был соседом шебутным. Если Владимир Васильевич позволял себе выпивать изредка, то Мишка иногда квасил с утра и до ночи. Да ещё был драчлив и задирист, правда, к соседу не приставал. Курочкина Мишка зауважал, после того как увидел у доцента целый шкаф с книгами, да ещё и полку. Как часто бывает на Руси у Мишки кроме кучи недостатков, было и одно несомненное достоинство — золотые руки. Если надо было подковать блоху, шли к Докукину. Вследствие этого у Мишки была куча друзей и ещё больше знакомых. Числился Мишка в каком-то металлоремонте разнорабочим, по крайней мере, так было записано в его трудовой книжке.

— А вот и я, разрешите представиться — Коровкин Яков Спиридонович, — с этими словами человек в перчатках, поставил на подоконник поллитру и ловким движением развернул свёрток с колбасой, сыром и осетриной.

— Доцент Владимир Васильевич Курочкин, откуда такое богатство?

— Ах, простите старика, запамятовал, встретил я у магазина земляка, товарища по несчастью, так сказать. Позвольте рекомендовать вам, Владимир Васильевич, — Котовский Ипполит Абрамович. Прошу любить и жаловать, как говорится, — с этими словами Коровкин выхватил из-за спины старичка маленького роста с пышными усами, с кругленькими глазками, и тоже в перчатках.

Котовский протянул доценту руки, в которых была буханка «бородинского».

— Руки не подаю не из-за зазнайства, а по причине болезни — экзема у нас, — пояснил Ипполит Абрамович.

— Надеюсь, это не заразно? — спросил доцент.

— Не извольте беспокоиться, совершенно не заразно, но вид отвратительный. Вот ещё припас, — и Котовский протянул пакет с четырьмя стаканами.

— Василич, что ж ты, сукин сын, прячешь от меня своих знакомых? Я сосед этого олуха, Михаил Докукин.

— Да, познакомьтесь, — и Курочкин представил соседу новых знакомых.

Между делом, Миша разлил по стаканам водку, пододвинул на середину подоконника приготовленные им же бутерброды и, приглашая рукой к «столу», торжественно произнёс:

— За знакомство!

Все дружно выпили и стали закусывать.

— Сто лет осетрину не ел! Откуда она к нам приплыла? — спросил Михаил.

— С берегов Волги из-под Ахтубы. Мы же с Ипполитом оттуда, — пояснил Коровкин. — прибыли в столицу наблюдать за выборами по приглашению партии «Объединенная Родина», да они нас, видимо, не особо ждали — не обеспечили проживанием.

— Эти ребята известные прохвосты, не переживайте, сегодня у нас переночуете, а завтра мы что-нибудь придумаем, — убедительно заявил Докукин и выразительно посмотрел на доцента. — Я приличных людей за версту чую.

— Да, пожалуйста, ночуйте у нас. У нас две комнаты свободны, правда, горячей воды нет. Миша колонку разобрал, а собрать всё никак не соберётся.

— Не ссы. Ребята, ради вас сегодня же починю. Там ремоту-то было — форсунку продуть.

— Спасибо за гостеприимство, выручили. Давайте выпьем за вас, за вашу доброту! — предложил Коровкин.

— Без возражений! — согласился Михаил.

Компания выпила, стала дружно закусывать. Пауза затянулась.

— Однако водка кончилась, не сбегать ли ещё? Что у нас с деньгами? — осведомился Докукин.

— Непременно сбегать, да и на вечер надо взять, не так ли Ипполит? — поинтересовался Коровкин.

— Я сбегаю, не извольте беспокоиться. Деньги имеются. А для дам, не взять ли чего?

— Каких дам? — удивился Курочкин.

— Да за нами две дамы увязались из избирательной комиссии.

— Да где ж они?

— Сейчас подойдут, пошли переодеться.

— Отчего же не взять? Давненько в нашей берлоге не звучал женский смех. Правда, Володя? — спросил Докукин.

— Не звучал, — подтвердил Курочкин.

Тем временем Котовский исчез, а Докукин принёс три кружки пива.

— А чем вы изволите заниматься? — поинтересовался Яков Спиридонович у Курочкина.

— Я доцент, историк, сейчас преподаю историю религий.

— Скажите, как интересно. А вы Михаил?

— Мы по металлу всё больше. Надо поправить чего?

— Нет, нет, я просто из любопытства.

— А вот скажите, Владимир, вы сами в Бога веруете? — спросил Коровкин.

— Скорее всего да, верю. Родители мои были атеистами, да и я до недавних пор, был членом партии, преподавал себе «Историю КПСС» и «Научный коммунизм» и о Боге не задумывался. Когда страна зашаталась начал, конечно, задумываться. Чем я занимаюсь? О какой науке может идти речь, если история КПСС каждые пять лет, после очередного съезда, переписывается? А однажды летом иду к метро «Улица 1905 года» мимо Краснопресненского райкома партии, а на крыльце, возле входа этакой пирамидой лежат партийные билеты. Так люди выходили из партии. Вот тогда я и задумался, стал изучать православие, ну и другие религии.

— Сейчас бывшие партийные начальники стали примерными прихожанами. На службах ближе всех стоят к амвону, держат в руках самые толстые свечи. Не так ли, Владимир? — спросил Коровкин.

— Это всё показное, Бог должен проникнуть в душу, а для этого надо к нему прийти.

— Вы пришли? — поинтересовался Коровкин.

— Нет, я ещё в пути. Но давайте оставим эту тему, она во многом личная.

— Конечно, конечно, простите, что я осмелился задеть ваши душевные струны, так сказать, — приобнял доцента Яков Спиридонович.

— А вы Михаил? Какие у вас с Богом взаимоотношения?

— Конечно, Бог есть, смотрите, сколько народу сохранили в него веру. Вот Володя давеча говорил, как партия в два дня развалилась. Семьдесят пять лет она с религией боролась — церкви рушила и грабила, попов сажала и расстреливала, церковь жива, а КПСС нет.

Пришёл Котовский с двумя пластиковыми пакетами «Marlboro».

— Ипполит вернулся, — увидев Котовского, обрадовался Докукин.

— А дамы где? — спросил Курочкин

— Дамы будут нас ждать в семь часов около входа на центральный рынок. Они сказали, раз будет вечеринка, то без фруктов никак нельзя.

— Идти до рынка пятнадцать минут, значит у нас с вами ещё целый час. Предлагаю выпить и обсудить план на вечер, — предложил Докукин.

— Принимается, — улыбнулся Коровкин.

Компания давно переселилась с подоконника за, освободившийся рядом, стол.

— Господа, не уступите ли мне ваши пустые бутылки? — обратился к компании трезвый дедок в чистой и аккуратной одежде.

— Бери дед, а что их ещё где-то принимают?

— Принимают, драгоценный вы мой. Принимают, только цены сами устанавливают. Культура сдачи стеклотары совершенно утрачена, замечу я вам. Сначала пропали продукты, но бутылки принимали, потом пропали сигареты, но бутылки продолжали принимать, и тогда я понял — перестанут принимать бутылки и страна рухнет. Ну, и кто оказался прав? Сейчас снова стали принимать, но без прежнего размаха. Благодарю вас от всей души, дай бог вам здоровья, драгоценные вы мои.

— Вот, подишь ты, побирается, а философствует, — удивился доцент.

— Старик прав! — стукнув по столу кулаком, громко сказал Докукин, — раньше, бывало, встанешь с бодуна, в карманах шиш, голова раскалывается, идешь по углам собирать пустую посуду. Соберёшь рублей на пять, остальные не трогаешь — их время ещё не пришло, и бежишь в «Пункт сдачи и приёма стеклотары», и молишься — лишь бы работал и пустая тара была. На Сретенке принимали любую стеклотару. За магазином «Грибы ягоды» — принимали стеклянные банки. В Сретенском тупике — бутылки из-под молочной продукции и баночки из-под майонеза. По 10 копеек, между прочем. Напротив тупика, за гастрономом принимали бутылки из-под алкогольной продукции. Но этот приёмный пункт был неблагонадёжным — работал по одному ему известному графику. Поэтому бутылки надо было идти сдавать в Большевистский переулок на Кировской. Сейчас его обратно переименовали в Гусятников.

— Пункт был былинный — надо было по гнилым деревянным ступенькам спуститься в подвал и, там была вожделенная дырка в двери, через которую собственно и происходила сдача. Разойтись двоим на этой лестнице, было затруднительно. Я на этой лестнице со своей второй женой познакомился. А сейчас? Где эта дверь? Где эта дырка? Я вас спрашиваю! Просрали такую страну!

— Говорят, — понизив голос и приложившись к кружке, продолжал Докукин, — что где-то в Москве принимали тару и из-под импортной продукции, но по смешным ценам. Были ещё пункты приема флаконов из-под духов и одеколонов. Около этих пунктов терлись тёмные личности, как перед «Берёзками», и они предлагали нешуточные деньги за редкие пузырьки.

— Да, было время — в сердцах бросил Коровкин, — а вот рынок закроют, и мяса свежего не купишь!

— А что должны закрыть?

— Ходят такие слухи, — подтвердил Котовский, — вроде новый мэр, Лужков, положил глаз на эту территорию.

— Вот сука, итак всю Москву перекапал — Манеж разрыл, бассейн сломал — храм восстанавливают. По центру хрен проедешь. — в сердцах бросил Докукин.

— Вот ты говоришь, что КПСС в два дня рассыпалась, — обсасывая хрящик, заметил доцент. — Хрен бы она развалилась, если бы о людях заботилась, а не издевалась. Вспомни, что она с водкой делала — то с одиннадцати отпускала и до семи, то по выходным перестала продавать, а то вдруг, раз, и повысила цену. Или вот взять, к примеру, дачи. Да нигде в мире такого нет, чтобы жить на два дома — дорого, а у нас земли полно — выдали всем желающим по шесть соток, а ни стройматериалов, ни саженцев не достать! Разве не издевательство? Или вот пиво, — Курочкин поднял кружку и посмотрел сквозь неё на свет. — Мне в университете один чех рассказывал, что в 80-х мы закупили у них пятьдесят заводов по производству пива. Пятьдесят! Помните, у нас появился сорт «Ячменный колос»? Вот это оно. И что же? Половину заводов даже не запустили — нет сырья, тары. Вот я и утверждаю, что если бы человек после работы мог свободно купить или выпить пару кружек пива, купить саженцев, а весной рассады, без всякого блата купить материал для дома, то хрен бы Советский Союз развалился, а наоборот превратился бы в цветущий оазис.

— Истинно, истинно говорите, — согласился Котовский. — И ещё лицемерие их сгубило. С трибуны говорят одно, а сами делают совсем другое. В магазинах шаром покати, а в их распределителях полки от товаров прогибаются. Даже медицину себе отдельную сделали. Вот и доигрались.

Без двадцати семь компания вышла на улицу и стала спускаться вниз.

— Вы идите, а я побегу колонку починю и вообще приберусь. — сказал Докукин и перешёл на спортивную ходьбу.

По дороге к рынку Курочкин стал вспоминать, когда у него в последний раз была женщина. И понял, что давно, ещё до развала страны, когда он преподавал «Историю КПСС». На экзаменах студентки так и лезли к нему в постель — отбою не было. Бывало, сядет с ним рядом, закинет ногу на ногу, пошуршит капроном, наклонится вниз, выкатывая перед носом Курочкина свою грудь, ну и кто в таких условиях устоит? Доцент был не из таких, и водил студенток на дополнительные занятия к себе домой регулярно. А как только предмет сняли из программы, студентки пропали. Хорошо, что Владимир Васильевич подсуетился, и сумел из часовой своей лекции сделать двадцатичасовой курс «История религий». Правда «Историю КПСС» он читал всему потоку, а курс религии был факультативным — по записи, и приходили к нему на занятия всего пятнадцать человек. Были среди них и студентки, но водить таких к себе домой, доцент, даже в нынешних условиях, не решался.

На лестнице, ведущей ко входу в здание универмага, предваряющего рынок, стояли две симпатичные девушки. Курочкина представили, он галантно поцеловал ручку Раисе, а потом Ларисе. «Эх, не перепутать бы» — мелькнуло у него в голове.

Коровкин взял у Раи корзинку с фруктами, и они двинулись на Трубную…

Докукин

Коммуналка была в полном запустении. Зайти в нее было бы страшно — стены в черной плесени, масляная краска на стенах коридора потрескалась и осыпалась, кафель в ванной и на кухне почти весь отвалился. Но Докукин сделал из квартиры конфетку. Сначала расправился с плесенью, потом очистил и отшпаклевал стены и потолок.

— Вова, пропади на три дня — будем белить потолок. Комнату не закрывай, забери самое нужное — жемчуга, алмазы, — хохотал Мишка. — За мебель не беспокойся — укроем намертво, хрен потом отдерёшь, — продолжал дурачиться Докукин.

Через три дня Курочкин зашел в комнату и не узнал её. Потолок и лепнина сверкали белизной. Дом был старый, дореволюционный, поэтому потолки были под четыре метра. Розетка над люстрой была отреставрирована и, оказывается, имела сказочно красивый орнамент из листьев и гроздьев винограда.

— Володя, ты какие хочешь стены крашеные или с обоями? — спросил Михаил.

— Давай покрасим. Колер сам подбери, я тебе доверяю. А когда?

— Да сегодня и покрасим. Ты заметил, мы проводку спрятали?

— Значит мне опять пропасть?

— Да, дня на два, надо подождать пока высохнет, а потом проветрить, чтобы запах выветрился. Есть куда съехать?

— Буду искать.

— Не ищи, перебирайся ко мне. Я тебе раскладушку дам.

— Спасибо, с меня причитается.

— А то, как же! Но только после того, как работу закончим, ты же знаешь, я заводной.

Паркет реставрировал дед, который укладывал паркет ещё в Шереметьевском дворце самому графу. Циклевал он быстрее любой машины. Где его Мишка откапал? Да чему удивляться, у него пол Москвы в знакомых. В перерывах дед любил вспоминать о Сергее Есенине, с которым был знаком не понаслышке. Хвалился, что у него сохранилась салфетка из пивной на Каланчевской площади со стихами поэта

На время реставрации паркета соседи снова съехали, на этот раз вместе переехали в какой-то резерв местного ЖЭКа.

Особо Курочкин выделил туалет. Раньше он представлял собой тусклый, длинный пенал, в конце которого на возвышении (две ступеньки) стоял унитаз. Где-то под потолком располагался чугунный бачек для слива воды, с которого свисала причудливая цепочка с фарфоровой ручкой на конце в виде усеченного конуса.

После ремонта Курочкин сортир не узнал. Сначала он подумал, что ошибся дверью, но оглядевшись, понял, что не ошибся. Во-первых, туалет стал светлым — из-под потолка, через матовое стекло большого квадратного светильника лился ровный тёплый свет. Стены были зашиты белым пластиком. На полу лежали большие кафельные плитки, тоже белого цвета. Наконец, унитаз также сиял белизной и стоял по-прежнему на возвышении. Никакого сливного бачка не было, просто из стены выходила толстая труба и заходила в унитаз. Доцент нажал на кнопку, и сантехническое изделие благородно заурчало и, появившаяся вода, закрутилась винтом по стенкам унитаза и ушла вниз. Вода набиралась бесшумно, что тоже было необычно. Доцент опустил крышку, присел, не снимая штанов, и заявил:

— Теперь здесь только государственные вопросы надо решать.

— Так решай, кто ж тебе не дает? — заулыбался Михаил.

— Миш, а где ты такой большой унитаз взял?

— Брал на вырост, — засмеялся Докукин, — у одного космонавта на польский смеситель сменял. Как их в космонавты отбирают? Привёз из Японии унитаз, а он у него в сортире не помещается — выход-то японский, но у меня не забалуешь, как видишь, пристроил. А слышишь такое тихое жужжание? Это вентилятор, с американской ЭВМ списали, а я подключил к вытяжке. Пластиковые плиты ребята из управления дипкорпусом организовали. Сам видишь — брак, — засмеялся Докукин.

— Нам осталась ответственная и сложная задача, — продолжал Михаил, — вывести тараканов и мышей с крысами. Крысиные ходы я заделал — специальным составом с резаной фольгой, а вот от тараканов будем избавляться израильским средством. Меня уверяли, что убегут, как арабы с Голанских высот. С тебя десятка

— В смысле?

— В смысле — тыщ.

После ремонта квартира преобразилась. Поднимаясь по лестнице на третий этаж, трудно было представить, что среди этой грязи и запустения, вот за этой дверью их ждёт квартира, ничуть не хуже, чем на каких-нибудь Елисейских полях, только мебель, конечно, убогая. Курочкин задумался: «А не поменять ли мебель?»

— Ты тоже об этом подумал?

— О чем? — переспросил Владимир Васильевич.

— О мебели.

— Да, — засмеялся Курочкин. — Только где взять? Да и деньги откуда?

— Дай срок, я уже подобрался к антикварной комиссионке. А деньги дело наживное, Слава Богу, не перевелись ещё в Москве унитазы и смесители. Кстати с тебя должок. Принёс?

— Давно ждёт, подожди, я хотя бы яичницу пожарю…

Докукин входную дверь не закрыл и из кухни услышал, как большая компания ввалилась в квартиру.

— Ба, какая красота! — не справился с эмоциями Коровкин. — куда прикажите?

— Вот ванная, это туалет, видите на двери картинка — мальчик писает на фоне Эйфелевой башни. Это чтобы не перепутать. А затем прошу в эту комнату, стол практически накрыт. Владимир, займись гостями.

Михаил вернулся на кухню, где на плите в большой сковородке жарился омлет с помидорами. Когда Михаил принес сковороду в комнату, гости уже сидели за столом. Разложив омлет по тарелкам, Докукин сел на свободную табуретку. Справа от него сидел Котовский, а слева Раиса. Слово взял Коровкин.

— Я, как самый старый из присутствующих, позволю себе начать наш вечер и предложить первый тост за знакомство. Человеческое общение это то, что отличает человека от других животных. Давайте это ценить и множить!

— А хорошо сказал, — подливая себе коньяку, удивлённо произнес Докукин. — Молодец!

После первого тоста последовал второй — за дам, потом третий — за хозяев, дальше Курочкин помнил плохо. Помнил, что пил с Ларисой на брудершафт, и уж совсем плохо помнил, как оказался с ней в одной постели…

Проснувшись в семь часов, доцент почувствовал на себе чью-то ногу. Осторожно повернувшись, Курочкин не сразу узнал, в рядом лежащей девице, Ларису. Курочкин снял с себя ногу, высвободился из-под одеяла, надел трусы и босиком отправился в туалет. По дороге он услышал, как на кухне Михаил разговаривал с какой-то женщиной. «Раиса, наверное, или Лариса? Не, Лариса со мной спала. Один чёрт!»

Выйдя из туалета, Владимир Васильевич стал раздумывать о том, стоит ли в таком виде идти на кухню или нет. Какой-то чертёнок в его голове говорил: «иди, ты же дома, у тебя самый домашний вид». И Вова пошел. Каково было его удивление, когда он увидел, что на Раисе вовсе не было одежды.

— Доброе утро!

— Какое оно на хер доброе? Голова раскалывается, а выпить нечего. У тебя, случайно, нет?

— Пойду, поищу, — ответил Курочкин.

Лариса продолжала спать. Доцент нашел в серванте початую бутылку водки, надел рубашку и брюки и вернулся на кухню.

— Вот нашел. Раиса вы будете?

— Буду, — простуженным басом ответила девушка.

Выпили без всяких церемоний. Курочкин спросил:

— А наши гости спят?

— Ушли куда-то с час назад. Обещали вернуться и принести лекарство. — ответил Докукин. — Рай, ты бы оделась, что ли, а то есть неприятно.

Рая фыркнула, и, пошатываясь, вышла.

— Да, погуляли мы вчера. Сегодня ещё суббота?

— Суббота, — ответила, входящая Раиса. — Сегодня День тишины, а завтра нам с Лариской на работу, аж к шести

На Раисе были надеты трусы и Мишкина рубашка, а на ногах туфли на высоких каблуках, в которых она вчера пришла.

— Рая, а откуда вы этих дедков знаете? — спросил Докукин.

— Яшу и Ипполита? Так мы их ещё с прошлых выборов знаем. Они, как в Москву приезжают, сразу к нам. А чего? Они щедрые и безобидные. Вот в прошлый раз, они нам по писцовой шапке подарили.

— Это куда к вам? В Центризбирком что ли?

— Ну да. Мы там операторами по обработке данных работаем.

— Так, жизнь налаживается! — закусывая, произнёс Докукин. — Значит, Раиса, вы сегодня целый день свободны? Какие планы будем строить? Поедем куда-нибудь или здесь будем отдыхать?

— Да куда ехать по такой погоде? С утра дождит. Давайте здесь.

— Принимается. Будем ждать постояльцев, посмотрим, что они принесут и решим.

Воскресенье Докукин и Кошечкин провели дома. С утра сходили в соседнюю школу на выборы, а потом из дома не выходили, пили и закусывали перед телевизором. Квартиранты притащили целую коробку водки, и друзья культурно с нею расправлялись, т.е. чокались и даже закусывали. Мишка два раза варил пельмени. К вечеру Мишка ещё держался огурцом, а доцент поплыл. Его разморило, он задремал перед телевизором и, просыпаясь, спрашивал у Мишки:

— Какой счёт?

— По нулям, — отвечал Мишка, и доцент довольный засыпал снова.

В одиннадцатом часу пришли постояльцы. Они быстро переоделись и прошли на кухню. Котовский положил на стол торт «Прага» и поставил на огонь чайник. У подошедших хозяев, Ипполит поинтересовался:

— Чай будете?

— Будем, — икнув, ответил доцент.

— Похоже, что нас ждёт второй тур. В первом туре никому не удалось победить. — сообщил Коровкин.

— Друзья, вы, наверное, догадались, что мы участвуем в выборах, то есть помогаем президенту их выиграть и, поскольку будет второй тур, нам необходимо задержаться еще на три недели. Вы не будете возражать, если мы ещё у вас поживём? Не беспокойтесь, мы заплатим.

— Мы с друзей денег не берём. Так, Владимир?

— Абсолютно так, — ответил Курочкин.

— Ну мы же должны покрыть ваши расходы на нас? Ну не покрыть, так разделить?

— Это за еду и танцы? — спросил Докукин.

— Да, — засмеялся Коровкин.

— Это можно, это по товарищески. Правда, Владимир?

— Абсолютно!

— Завтра мы отсыпаемся, а вот во вторник приглашаем вас на обед на шашлыки в парк Сокольники. Знаете там легендарную шашлычную? Вот к 14—00 и подходите. Девочки тоже приглашены.

Докукин и Курочкин собирались в шашлычную. Практически перед самым выходом, Докукина вызвали к телефону. Владимир услышал обрывки этого разговора. Недовольный Докукин практически кричал:

— А где она живёт?

— А такси нам оплатит?

— Я буду с помощником. Он по юридической части, — подмигнул Владимиру Михаил. — Вот об условиях пусть она с ним и поговорит. За срочность двойной тариф, такси в оба конца. Устраивает?

— Хорошо, выезжаем.

— Володя, нужно срочно подъехать в одно место, там пацаненок, запер себя в ванной, открыть не может. Мать — дура, уже с час рыдает вместе с ним. Надо помочь! Поедем, она нам такси оплатит.

— Поедем, конечно, — согласился Курочкин.

— Так, мамаша, вот это Владимир, прошу с ним на кухню, обговорить детали операции.

— Нужна операция? — испуганно спросила хозяйка

— Это мы так называем свою работу. Прошу, прошу, вы мешаете мастеру.

Докукин расстегнул саквояж, такой же, как у Айболита, постучал в дверь и спросил:

— Тебя как зовут, горемыка?

— Петя, — шмыгнул носом малыш. — А вы кто?

— Меня зовут дядя Миша, я спасатель. Спасать тебя будем? Не возражаешь?

— Нет, а как?

— Ну, дверь будем открывать.

— Ломать?

— Зачем ломать? Мы аккуратно. Тебе сколько лет?

— Три, скоро будет пять.

— Здорово. Я сейчас пошумлю немного дрелью. Вот послушай. На что похоже? — и Докукин включил дрель.

— Чего молчишь? Испугался?

— Нет, думаю. Ни на что не похожа. Покажешь, когда откроешь?

— А то, я даже пожужжать дам. Ты, Петя, отойди на шаг от двери. Хорошо?

— Я отошел.

— Отлично. — Михаил просверлил в двери отверстие. Вынул сверло. В дырке виднелась станина замка с крохотным отверстием.

— Глаз — алмаз, — сказал Докукин, покрутил в отверстии какой-то железкой, раздался щелчок, и дверь открылась.

— Петя, выходи! Дядя Миша это я.

— Здорово, а дрель это вот это? Дай пожужжать, ты обещал.

— Пожужжи, только недолго, а то аккумулятор посадишь. Беги, мать обрадуй, да зови её сюда.

Михаил вставил в просверленное отверстие спичку, тихонько стукнул по спичке молоточком. Спичка сломалась, Миша бритвой срезал неровные края, ещё пару раз ударил молоточком, спичка сравнялась с дверью. Подошла хозяйка в обнимку с сыном.

— Спасибо, Михаил, выручили, а то наш слесарь пришел, говорит надо дверь ломать, тот ещё мастер. Сколько я вам должна?

— За срочность двойной тариф плюс такси. На круг — двадцать пять. У меня вопрос. От кого дверь закрываете?

— Ой, у меня сейчас столько нет, можно я вам завтра занесу? А дверь, даже не знаю от кого. Мужа нет, от себя, наверное, — рассмеялась хозяйка.

— Тогда так. Замок я стопорю, а вы вызовите своего слесаря, пусть с той стороны крючок прикрутит. Договорились? Вот мой телефон — звоните, приезжайте, это я про деньги.

Такси привезло друзей к служебному входу в парк. Пробираясь к кафе, Михаил стал рассказывать, про то, что кафе открыли в 1957 году к Американской национальной выставке. Открыли для американских строителей, которые строили павильон. Кафе снабжалось продуктами по высшему разряду, чтобы американцы были довольны. Интересно, что и после закрытия выставки, снабжение осталось на том же уровне.

— Говорят, что в этом кафе даже обедали вице-президент США Никсон и наш Хрущев в 1959 году, когда открывали выставку. Я был на выставке с братом. Мне было шесть лет, ещё в школу не ходил, а брату, соответственно, тринадцать. Я был маленький, но и меня восхитила красота и изящество авторучек, зажигалок, бытовой техники. Заворожено мы любовались их автомобилями. На улице перед павильоном можно было попробовать Пепси-Колу. Мы с братом пили ее так: занимали очередь и, когда она подходила к середине, один из нас снова занимал очередь, потом отпрашивался на минуточку — брат уже был на раздаче, выпивал свой стаканчик и назад в очередь, а брат вставал в хвост. Когда больше не влезало, мы шли глазеть на автомобили и демонстрацию мод. Потом опять шли дегустировать. На Олимпиаду наши стали выпускать Пепси, но её вкус никак не совпадал с тем вкусом, вкусом детства. Однако, мы пришли.

Шашлычная представляла собой стеклянный павильон, на улице к павильону примыкала летняя веранда. На веранде за угловым столиком их уже ждали.

— Садитесь за стол, друзья! Вы пунктуальны, а мы пришли пораньше и позволили себе по бокалу шампанского. Не желаете ли? — поинтересовался Коровкин.

Соседи переглянулись, и дружно отказались.

— Если будут шашлыки, то лучше пить сухое вино. Сначала холодное белое, а потом красное. Ну-ка, что там в меню? — Михаил открыл меню с конца и стал изучать алкогольные напитки. Изучив, предложил:

— Давайте начнём с шашлыка по-карски с белым вином, а потом перейдём к грузинскому шашлыку с красным вином. Сегодня здесь есть Киндзмараули. Из закусок я бы предложил зелень, сациви и хачапури по имеретински. — и Михаил выжидающе обвёл взглядом всю компанию.

— Браво! Вы знаток! Часто тут бываете? — просил Котовский.

— Был давно, с отцом, но я вам по-секрету скажу — Михаил наклонился и перешел на шепот, — в Москве шашлык подают во многих других местах. — захохотал Докукин.

Когда карский шашлык был съеден, девочки поднялись и стали прощаться:

— Нам сегодня во вторую смену, извините, но мы никак не можем остаться. Сами понимаете — выборы.

После ухода девушек, образовалась неловкая пауза. Курочкин, чтобы поддержать беседу, спросил у постояльцев:

— Как идёт подготовка ко второму туру?

— Очень хорошо. Американцы развернули бурную деятельность — разместили рекламу во всех центральных газетах, на радио и телевидении, причём в зависимости от времени трансляции, передачи рассчитаны на определённую аудиторию. Днем — на домохозяек, во время сериалов — на пенсионеров, а ночью на молодёжь. Рейтинг постоянно растет, — ответил Коровкин.

— На такую рекламу и денег надо немеренно, — заметил Докукин.

— Вы правы, Михаил. Именно не меренно, — ответил Котовский, — но что удивительно, в деньгах недостатка нет — в приёмной толпится очередь из людей, желающих помочь президенту.

— Кто же эти люди? — полюбопытствовал доцент.

— Главным образом, деловые люди, банкиры, по-моему, присутствует и теневая экономика.

— А на что же они рассчитывают? Ведь эти деньги никто обратно не вернет.

— Это просто. Они рассчитывают завязать нужные знакомства, а потом получить выгодные подряды, кредиты и т. п.

— И какова в этом ваша роль? — поинтересовался Докукин.

— Самая непосредственная — мы принимаем деньги и ведём учет пожертвований и, по возможности, знакомим меценатов с нужными людми.

— За что же вам оказано такое доверие?

— Это тоже просто. Нужны были люди, которых в Москве никто не знает, ну практически никто. Без связей, друзей, родственников, знакомых. Более-менее честных — это обязательно, вот и пригласили нас с Ипполитом.

— А кто же вас рекомендовал? — глядя в глаза Коровкину, поинтересовался Курочкин. Коровкин взгляд не отвёл и ответил:

— Вы, как всегда, зрите в корень, Владимир. За нас поручилась одна очень влиятельная персона. К сожаению, я не могу назвать её имя, но поверьте, этой персоне все верят безоговорочно.

— Вот это крыша! — восхищенно воскликнул Михаил. — Давайте выпьем за тех, кто нас крышует! Дай Бог им здоровья!

— Давайте, — с улыбкой согласился Коровкин.

— Кроме того, у нас есть обширная информация на каждого мецената, так сказать. Мы ею очень редко пользуемся, только в случае необходимой защиты. Вот, например, один видный олигарх заартачился, стал слишком сильно тянуть одеяло на себя, пришлось предать огласке некоторые факты из его биографии. Органы стали проверять, вызывать на допросы, теперь олигарх живёт в Испании.

— Ты понял, Володя, с кем мы под одной крышей живём? — Докукин налил всем вина. — За нерушимый союз!

— Простите, Михаил, союз кого и с кем? — полюбопытствовал Коровкин.

— Да нас с вами, Яша!

— А ну тогда конечно! — улыбаясь, чокнулся с Докукиным Коровкин.

— Сейчас подадут грузинский шашлык, предлагаю под него выпить коньяку. Есть возражения? — спросил Докукин. Возражений не последовало.

— При таких возможностях вы живёте у нас в коммуналке. Почему? — поинтересовался Михаил.

— И это просто. Если бы мы жили в какой-нибудь гостинице, то меценаты нам бы там житья не дали — замучили бы приватными беседами и просьбами. А здесь нас трудно вычислить, согласитесь.

— Это да, в наш подъезд, если только по малой нужде забежать, — согласился Докукин. — А вот я слышал, что у вас в гостинице есть настоящий кегельбан. Нельзя нам там поиграть?

— Можно, Михаил, организуем. Только я заранее предупреждаю, что кегельбан пользуется очень большим спросом. Так что я запишу вас на первое свободное время, там сеанс два часа, а вы уж постарайтесь к этому времени освободиться.

— О чём разговор? Освободимся, обещаем. Да, Владимир?

— Конечно, конечно.

Холодец

После Сокольников Михаил решил угостить постояльцев жареной говядиной. На рынке у Докукина тоже было всё схвачено. Михаил зашел в мясной отдел, оглядел прилавки — сплошные кости и внутренности. Миша пошёл в подсобку к Ерофею.

— Здравствуй Миша, здравствуй дорогой! Мяса нет, не могу тебя порадовать, дорогой, ещё не привезли. Из-за этих выборов машины по несколько часов проверяют, и не один раз. Чего ищут? Возьми ножки на холодец, вчера привезли, армяне хаш сварили. Хочешь?

— Нет, Ерофеич, спасибо, не хочу. Хаш с похмелья хорош, а я, как видишь, трезв, даже самому противно. Холодец, говоришь… А давай! А пятачок и уши добавишь?

— Для тебя, дорогой, и жены не жалко… чужой! — заулыбался Ерофей, — сходи, хрена купи, а я все устрою.

Миша пошел к зеленщикам. Взял толстый корень хрена, петрушку с корнями, укроп, две средних луковицы. Подумал, и купил малосольных огурчиков и розовых помидоров, потом завернул в молочный отдел, купил банку сметаны и вернулся в мясной. В проёме, ведущем в подсобку, стоял Ерофей, он глазами показал на прилавок. За прилавком на двух подносах лежали свиные потроха. Продавец, увидев Михаила, достал из-под прилавка тяжелый пакет.

— Сколько с меня? — спросил Докукин.

— Вай-вай, забыл? Ты же вчера расплатился.

Михаил, прежде, чем взять пакет, сделал Ерофею жест нерушимой дружбы.

На кухне, на плите в большом алюминиевом баке с надписью «Детсад. Первое» пятый час варился холодец. Запахи гуляли по квартире, через форточки выбегали на улицу и смущали прохожих.

Миша положил в кастрюлю несколько корней петрушки, две луковицы и головку чеснока. Само собой ножки были опалены и почищены. Особо много возни было с копытцами.

На столе стояли две баночки сливочного хрена, мисочка с нарубленными корнями петрушки, десяток уже очищенных от скорлупы варёных яиц и шесть пустых лотков для холодца. Хрен Миша сделал сам, никому не доверял эту работу. Тёр его Миша на специальной тёрке из нержавеющей стали, которую ему сделали на авиационном заводе.

— На покупной тёрке нельзя, хрен окислится и испортит весь вкус. — объяснял Докукин.

Михаил процедил бульон и, наконец, настало время разделки холодца. В это время на кухне появились Коровкин с Котовским. Когда Докукин достал из кастрюли первую ножку, Котовский зажал себе рукой рот и выбежал из кухни.

— Это что? — спросил Коровкин. Лицо его было бледным, как мел.

— Ножки свиные, вы, что их раньше не видели? Холодец сварил. Холодец-то раньше пробовали?

— Ты знаешь, Михаил, как-то не приходилось, — ответил порозовевший Коровкин, — Вкусно?

— Язык проглотишь, чувствуешь какой запах? Ты не мешай, сейчас разделаю, яичком украшу и, когда остынет, в холодильник. А вас я на бульон приглашу. Только водка за вами.

— Договорились, — ответил Коровкин, и вышел из кухни.

В кухню зашел Кошечкин. Он поставил на стол бутылку «Зубровки», втянул ноздрями воздух и спросил:

— Михаил, а чего это наши гости ругаются? Раздеваюсь в коридоре, и слышу из-за двери: « Ты что творишь? Ты сорвешь нам всё задание! Знаешь, перед кем ответ держать будешь?». А Котовский отвечает: «Знаю! Но как только я увидел ножку с копытцем, такую нежную, румяную, я сразу вспомнил своих малюток. Как это можно есть?» Коровкин отвечает: «Не ешь, скажи, что у тебя подагра, и холестерин употреблять нельзя. Думаю, прокатит».

— У меня два вопроса. Первый, что за задание и второй — что за малютки с копытцами?

— Вот говорят же, что подслушивать нехорошо. Не подслушивал бы, и не было бы вопросов. А вообще странно — Абрамыч, как увидел ножку, рот зажал и убежал. Я грешным делом подумал, не беременный ли? А ты знаешь, евреи свинину едят?

— Едят, только кошерную.

— Это как?

— Скажу по секрету, по-моему, евреи и сами не знают. Вроде, свинья считается у них грязным животным и в пищу её мясо непригодно, но евреи умудрились вывести кошерную породу свиней и теперь уплетают её за обе щеки. А о задании ты что думаешь?

— Давай, Вова по полтинничку, твоей целебной и вообще, садись, бульон хлебать будем, пока не остыл совсем. Холодец я разделал, видишь, на подоконнике остывает, скоро в холодильник переместим, а через час после этого можно пробовать. Только думаю у нас водки мало, надо бы сбегать. Давай возьмём эту немецкую — «Распутин».

— Я не против, только у меня с деньгами негусто. А что коробка уже закончилась?

— Э, милый! Коробка закончилась ещё в среду. Не волнуйся, деньги есть. Мне сегодня с утра мамаша вчерашнего мальчика привезла. Ты знаешь, вполне симпатичная женщина оказалась, в гости звала.

Закусывая водку мелко нарезанными кусочками поросячьей шкурки, сдобренными сливочным хреном, Докукин произнёс:

— Я за ними странное давно наблюдаю. Пьют и не пьянеют, бабами не интересуются, пропадают куда-то. А вчера Коровкин по телефону с кем-то по-английски говорил. Не шпионы ли, не дай бог?