Бесплатный фрагмент - Ступени

Повесть первая. Ундина

1. Вместо пролога

Снег на тротуаре постепенно превращался в воду, смешанную с оттаявшей грязью, хотя до конца зимы оставалась еще пара недель. А образовавшаяся под ногами слякоть, местами переходящая почти что в лужи, мешала идти и вынуждала постоянно выбирать дорогу.

Небо окрасилось под цвет дороги и стало таким же неровным, как по структуре затянувших его облаков, так и по их цвету, переходящему из серого в белый и обратно на всем пространстве, видимом над крышами.

Февраль в ее городе всегда разный и до безобразия непредсказуемый. Или минус тридцать или плюс один — как повезет. С осадками то же самое. Может весь день светить солнце, заливая окружающее пространство вангоговскими цветами и оттеками. А может случиться, вместо неба над домами повиснет серая неподвижная пелена, на которую даже смотреть нет никакого желания. Или пойдет мелкой белесой крупой запоздалый февральский снег.

Каждый год этот месяц отмечен одним и тем же ощущением, связанным со сменой времен года и обязательно переходящим в ожидание чего-то нового и настолько радостного, что слова подобрать невозможно. И хотя февраль всегда тянется долго, это его свойство только обостряет ожидание, делая предчувствие весны более ощутимым и осязаемым.

В один из таких дней она гуляла по городу. Без особой цели, скорее просто по привычке время от времени выходить на улицу и погружаться в атмосферу дневной суеты. Звуки и шумы, движение, происходившее вокруг, оживляли ее и приводили в чувство.

Два дня назад ей исполнилось восемнадцать. Возраст, прописанный во всех законах как начало взрослой жизни. Впрочем, до этой жизни было не близко. Одиннадцатый класс школы, предстоящие экзамены и еще раз экзамены.

Набросаем небольшой портрет. Она мечтает поступить на психолога. Уже полтора года мучает учебники биологии и обществознания, пару подготовительных пособий. Читает урывками книги посерьезнее. Особенно Юнга, мысли которого кажутся ей чем-то на грани нереального.

Она вообще много читает. Ищет в книгах ответы на волнующие вопросы, свойственные молодому возрасту… Или идеалы характера и поведения, примеры для подражания… Как бы то ни было, но книги она любит. Точнее сказать, открывает их, даже когда они особо не нравятся, считая, что обязана прочесть.

Несколько давних подруг разнообразят жизнь, вытягивая время от времени на улицу или еще куда-нибудь. Есть и аккаунты в соцсетях, где она бывает редко и пишет еще реже.

Смеется она тоже редко. Смех не ее стихия, и если приходится выражать радость и веселье, то обычно улыбкой, теплой и лучистой, сияющей откуда-то из глубины.

Другим источником сияния являются глаза. Цвет их неопределенный: то ли серые, то ли зеленые. И за светом, который пробивается через них, оттенок еще менее очевиден для окружающих. Глаза ее смотрят как бы сквозь предметы, куда-то вдаль или в самую суть окружающих вещей. Взгляд ни за что не цепляется, и словно пытается проникнуть туда, куда зрение обычно не способно.

Однако же она не кажется отрешенной от мира и живо реагирует на все происходящее вокруг. Можно назвать ее чувствительной, хотя мало какие из ее эмоций заметны окружающим.

Примерно такой портрет вырисовывался перед прохожими в этот день, по крайней мере, внешняя его часть. Другое, что было в ней, можно дорисовать после знакомства. Хотя даже те, с кем она знакома давно, не могут с уверенностью сказать, что видели ее душу во всей глубине. Разве только отдельные, редкие блики скрытого от посторонних внутреннего мира.

Следует еще добавить, что она влюблена. Канун весны, возраст, природная тонкость чувств — все это, словно опасная смесь ингредиентов, дающая непредсказуемую реакцию…

Улица прерывается поворотом во двор: через минуту она зайдет в подъезд. На этом знакомство заканчивается.

2. Зарисовка

Она села на диван и стала искать глазами что-нибудь, напоминающее о вещах, которые забыла сделать. Забывала она не часто, но иногда это все-таки случалось.

Платье висит на дверной ручке шкафа вполне к месту: завтра праздник в школе (слово «дискотека» она терпеть не могла). А забыла она что-то другое. Сотовый. Да, нужно позвонить Тане, договориться, решили вмести идти. Что еще. Плейер зарядить нужно. Убрать в стол тетради (что она сразу сделала).

Обычная комната в пятиэтажке, не то, чтобы заваленная вещами, но обставленная очень плотно, была ее домом, самой домашней его частью. Интерьер здесь постоянно менялся, как правило, за счет чего-то временного, мелкого. А постоянная смена деталей создавала ощущение, что меняется сама комната, то увеличиваясь зрительно, то уменьшаясь, то погружаясь в хаос, то упорядочиваясь. Ей иногда приходила в голову странная и немного жуткая мысль, что комната дышит, словно живое существо.

Когда окружающее пространство казалось ей излишне тесным, а стены близко расположенными друг к другу, она подходила к окну, из которого был виден узкий карниз, тонкая кайма кирпичной кладки и двор, упиравшийся в такую же пятиэтажную панельку, как и у нее. Окна по вечерам, когда темнело, светились там яркими пятнами, а еще меньшими и более близкими пятнами были лампы нескольких разбросанных по двору фонарей. Заметны были и другие источники света, которые появлялись вечерами в оконных проемах дальше стоящих домов, выглядывавших своими верхними этажами из-за крыши соседнего. Они выглядели в силу своей отдаленности как огоньки, которые под влиянием дрожавшего ветреного воздуха мигали подобно звездам, так что контуры их казались зыбкими и непостоянными.

Именно на эти огоньки чаще всего она обращала свой взгляд, пытаясь проникнуть куда-то вдаль, в глубину вечернего неба. Ее не оставляло ощущение, что ширма видимого за окнами пейзажа вот-вот приоткроется, и за ней явится что-то приятное и очень знакомое, но в то же время, скрытое за повседневностью.

Размышления на этот раз прервал вошедший в комнату отец:

— Готовишься? — он любил как бы шутя задавать совершенно необязательные вопросы, какими обычно поддерживают разговор. Стоит признать, что эта его привычка поднимала настроение окружающим.

— Да, собиралась как раз.

— Мама просила зайти, — добавил он. — Она там кое-что нашла. Говорит, тебе понравится.

— Хорошо, сейчас.

Ставим плейер на зарядку, еще раз поправляем платье, висящее на ручке шкафа. Теперь можно пойти и узнать, что там такое.

Квартира представляла собой три комнаты, две из которых располагались друг напротив друга и выходили в коридор, освещение в котором обычно не включали. В этом не было необходимости: свет из комнат хотя бы немного дотягивается до всех его уголков, а выключатель находится в дальнем конце, ближе к кухне.

Только в одной из комнат свет в последнее время не горит: в смежной с родительской, где до последнего времени жила бабушка. Ее не стало несколько месяцев назад. Так что теперь туда заходят редко: еще только планируют, под что приспособить и как переставить мебель.

На этот раз свет там горел: мама разбирала вещи, оставшиеся в шкафах и тумбочке. Вокруг нее было разложено несколько шкатулок, коробок и множество других мелочей.

— Садись, — она была поглощена изучением содержимого одного из ящиков, и говорила с дочерью, не поднимая головы.

— Тебе такое не нравится? Справа от тебя.

Рядом с ней вверх механизмом лежала заколка необычной и изящной формы.

— Под цвет платья хорошо будет, — мать отвлеклась от своих дел, взяла ее в ладонь и протянула дочери. Длинную, стилизованную под морскую раковину. Заколке можно было дать никак не меньше ста лет. И что странно, никогда раньше не попадавшуюся на глаза, словно бабушка хранила ее втайне от всех.

Нельзя сказать, что это было дешевое изделие, какие массово штамповались на заводах: явно ручная работа.

— Мам, ты где ее нашла?

— Да вот, в ящике. Еще подумала, что цвет тебе подойдет.

— Это бабушкина?

— Наверное. Я ее сама первый раз вижу. Ты примерь. Вы с ней похожи. Если ей подошло, то и тебе подойдет. Не понравится, я уберу.

— Сейчас посмотрю.

Примерив находку, она сказала матери, что заберет ее себе. И решила надеть ее завтра.

***

Вечерний город то ли плыл, то ли возвышался над засыпающей землей, высокомерно глядя на редких прохожих с высоты десятых и шестнадцатых этажей своего роста. Он был поглощен пением ветра, сыростью воздуха и собственным свечением, редким, но оттого еще более живым.

Непередаваемая легкость — идти по его улицам в такое время. Словно оказавшись в потоке, плыть в нужном направлении, ощущая на щеках таяние редких льдистых снежинок, больше похожих на частицы песка, нежели на снег в привычном понимании. Как бы не было тяжело на душе, попадая в такой поток, ощущаешь легкость и почти летишь по чуть заметенным белой крупой тротуарам.

Она вернулась домой в одиннадцать вечера. Благо, школа находится рядом с домом. На улице уже потемнело, и в квартире создавали свет только торшер и телевизор в родительской комнате. Разувшись у порога, пошла к себе. По пути немного поговорила с родителями.

Настроение было ужасным. За весь вечер даже не посмотрел в ее сторону. Было от чего расстроиться…

Мы же оставим ее в покое. То, что происходит в подобных случаях, не принято рассказывать. Скажем лишь, что спать она легла рано.

3. Комната

Проснувшись утром, она по привычке потянулась к телефону, решив выключить поставленный на нем будильник: у нее всегда получалось просыпаться чуть раньше, чем он звонил. Телефон нашелся быстро, и его шум, способный разбудить весь дом, был заблаговременно пресечен.

За окном уже посветлело, и солнце, добавлявшее яркости, намекало на то, что ждать весну осталось не очень долго.

Погода была настолько заманчива после нескольких пасмурных недель, что она почти сразу встала с кровати, решив немного приоткрыть окно. Холод остывшего за ночь пола окончательно развеял сонливость, хотя от кровати до окна было совсем близко.

Однако почти сразу, как она встала, ее ступня уперлось во что-то.

Заколка… Неприятное напоминание о вчерашнем. Только сон все стер, перенес при пробуждении в другой мир, сделала вчера нереальным, плодом воображения пополам с бредом. А одна мелочь, к тому же поломанная прошлым вечером и уже совсем ненужная, снова пришила вчерашний день к сегодняшнему.

Нужно убрать куда-нибудь. Выкидывать жалко, а толку никакого, — подумала она. — Не на полу же ей лежать.

В одно движение обломок вчерашнего дня был поднят, после чего замер в руке.

На ощупь она поняла, что что-то не так. Посмотрела, вроде все нормально. Но нет. Еще раз посмотрела. Целая. Да нет, вчера же сломалась, отлетела половина. А теперь в руке лежит вся целиком.

Еще раз внимательно осмотрев заколку, она подумала было, что родители успели склеить за ночь. Но это вряд ли, тем более что следов никаких: ни трещин, ни клея не видно.

Вероятно, показалось вчера или приснилось: после такого дня не удивительно.

Она еще некоторое время продолжала смотреть на ребус, неожиданно возникший и лежавший теперь в ее ладони, после чего положила заколку на стол. Надевать ее она все равно больше не станет.

***

За завтраком не было ничего интересного. Родители смотрели телевизор, который она не любила и научилась игнорировать. Время от времени случались разговоры о бытовых пустяках, уместные утром в воскресенье.

Среди прочего, мама спросила ее:

— Как заколка? Ты вчера сказала, что сломалась.

Наверное, в такие моменты люди давятся едой (завтрак, к счастью, уже закончился для нее).

— Мам.

— Что?

— Это я тебе говорила?

— Про что?

— Ну, что сломалась заколка.

— Да, вчера. Ты не помнишь?

— Вспомнила. Наверное, вчера устала, поэтому забыла.

— Ты мне вечером крикнула из комнаты, что сломалась, когда ее снимала.

— Точно, вспомнила.

И действительно, она помнила, пусть и смутно из-за нахлынувших на нее в тот момент эмоций, что снимала ее с головы резко, крепко сжав рукой, отчего та хрустнула и переломилась. С досады она то ли уронила, то ли бросила заколку на пол.

Решив еще раз все проверить, она торопливо встала и пошла к себе. Заколка лежала на том же месте. Снова осмотрев со всех сторон покрытую глазурью ракушку и нехитрый металлический механизм, прикрепленный с изнанки, она убедилась, что с утра все осталось так же. Но вечером было по-другому, и теперь она в этом уверена.

***

Около полудня она вошла в бабушкину комнату. Вокруг было чисто и все привычно стояло на своих местах: порядок поддерживался в равной мере во всей квартире. Но помещение теперь стало нежилым, что ощущалось в его воздухе, искусственном и немного пахнущем затхлым.

Заглянув в выдвижной ящик, начала искать. Среди десятков сложенных там предметов попадалось многое, что вызывало интерес к оставшейся в прошлом жизни. Дедушкин портсигар со слегка помятым краем, который бережно хранился как память о нем, многочисленные клубки и мотки ниток, открытка с видом южного города, на вид годов семидесятых.

Вскоре она нашла металлическую коробку, в которой лежали бабушкины украшения. Желтую, закрытую такого же цвета крышкой. Перебирая содержимое, она пыталась найти что-то еще. Но остальные вещи, вроде стеклянных бус, не представляли собой ничего особенного. Мысленно она предположила, что все они сделаны позже, лет тридцать-сорок назад.

Затем она продолжила изучать содержимое ящиков. Ничего интересно ей не попадалось, но лишь до того момента, когда взгляд упал на фотоальбом: широкий и прочно переплетенный, лежавший на самом дне нижнего ящика, под стопкой старых документов, не имеющих уже ценности.

Она поймала себя на мысли, что почти ничего о бабушке не знает. Родители иногда пересматривали старые фото, и даже пытались показывать ей, особенно, когда она была младше. Но люди на черно-белых фотографиях казались ей чужими, а сами фотокарточки — тусклыми их отпечатками, отчего она не проявляла к ним интереса и не запоминала ничего из увиденного.

Теперь она смотрела на них немного по-другому. Захотелось узнать чуть больше. Каждая фотография обрела важность, хотя и неясно было, какой от них может быть толк.

Она знала в общих чертах, как бабушка прожила свою жизнь. О рождении в маленьком городе и переезде в более крупный. Про учебу в педагогическом и про то, что работала она учителем до самой своей пенсии. В общем-то все. С бабушкой она, конечно, общалась, но не слишком много, и почти никогда не спрашивала про ее прошлое.

Теперь, на фотографиях, прошлое открывалось по-новому. Вместо фамилий, звучавших иногда в семейных разговорах, на фото были живые люди. Или просто она смотрела на те же снимки чуть более внимательно.

Так некоторое время она листала альбом, пока на глаза не попалась фотокарточка, совсем старая, судя по возрасту изображенных на ней людей и обстановки.

На берегу водоема (река это была или озеро, она не поняла) около большого камня, какие часто встречаются в горной местности за городом, сидела бабушка, совсем еще молодая, и кто-то из ее подруг. Фотография была сделана почти что крупным планом: не в полный рост, но и не портретом, словно фотограф не умел правильно делать снимки.

В глаза сразу бросилось то, что в волосах у бабушки, чуть наклонившей голову набок, была та же заколка.

Она аккуратно вытащила снимок, взглянув на оборот, где стоял год и подпись с именем подруги. Надо расспросить про нее родителей, вдруг они знают.

***

Из разговора с матерью она узнала, что вторая девушка с фотографии была сокурсницей бабушки. Преподавала всю жизнь в педагогическом. И, кажется, до сих пор работает там.

4. За ответом

Маршрутное такси катится по ровной весенней дороге, успевшей отчасти высохнуть и даже немного прогреться. Погода никакая — пасмурно, серо, как обычно говорят. Межсезонье в ее городе всегда донельзя серое.

Мелькают дома, ряды окон сменяют друг друга, прохожие идут как по пути с маршруткой, так и в противоход: но всегда ускользают куда-то за пределы видимости, за кадр немного мутного от грязи автомобильного стекла.

Во всем, что она видит за окном, присутствует движение, почти суетливость. Город, кажется, проснулся после зимней спячки и шевелится, разминаясь, всем своим телом. Еще не окрасившись в летние тона, он показывает свое пробуждение движением, своеобразным взвинченным, хаотичным, словно спешащим куда-то танцем.

Все вокруг живет теперь своей жизнью и совершенно не замечает ее. Даже сосед по транспорту одел наушники и уставился в «читалку». Но и он не застыл неподвижно, а постоянно резкими движениями поправляет слетающий наушник.

Чудо движения: едет небольшой белый микроавтобус, обклеенный со всех сторон надписями и номерами, и она в нем. Движется все вокруг: люди, транспорт, ветви деревьев, которые чуть колышутся от легкого ветра. Движется время, меняя цифры на экране телефона. Движутся мысли, одна сменяя другую. Почему происходит все это?

В повседневном своем существовании человек обычно не задает себе таких вопросов. Они ему не нужны и не интересны. И многих других вопросов он не задает.

И тем более, человек не замечает, что перед ним непрерывно происходит мистерия: жизни, разума, случайностей, закономерностей. Непонятны ни причины всего этого, ни предстоящие последствия. Ровным счетом ничего не понятно.

Чтобы хоть что-то узнать среди всей этой безостановочной динамики, нужно спрашивать. Иначе ответ найти невозможно…

Маршрутка дрогнула на неровности дороги и гулко громыхнула своим металлическим корпусом, встряхнув пассажиров. Выходить на следующей. Надо сказать водителю на всякий случай, чтобы не проехал…

***

Минуту спустя она уже стояла на остановке. На противоположной стороне улицы высилось здание педагогического университета. Массивное, похожее на черепаху, вытянувшую свои передние лапы немного вперед. Зеленоватый цвет фасада усиливал сходство с земноводным, а массивные колонны на входе создавали иллюзию объема.

Перейдя улицу, политую весенним дождем и кишащую многочисленным транспортом, буквально за минуту очутилась около входа. По мере приближения здание уже не казалось таким огромным, как издали в сравнении с соседними, не утратив, впрочем, своей тяжелой, классической величавости.

У дверей толпились люди, пришедшие на день открытых дверей. Она знала, что лучше всего идти именно сегодня, поскольку пускают всех и не нужно объяснять охране, что именно привело ее сюда. И на вопросы ответят охотнее.

Зайдя внутрь, увидела еще большую толпу людей, в некоторых местах разреженную, а в других более густую, потому как пришедшие образовывали компании, между которыми можно были пройти, несмотря на тесноту.

Здесь она оказалась впервые и потому стала осматриваться по сторонам, пытаясь определить, куда ей идти. А вокруг, и правда, было много всего. Столы с сидевшими за ними людьми, вывески. В дальнем конце холла большой стенд, а чуть дальше, в стороне от него, небольшой столик с фотографией и несколькими цветами. Сверху люстры и чудесный лепной потолок. Остальные детали интерьера разглядеть было невозможно из-за столпотворения.

Она не пошла в актовый зал, как многие другие, а сразу отправилась по коридорам, которые вели ее некоторое время в противоположную сторону от входа. Вскоре доносившийся из фойе шум стал тише, и стук ее собственных шагов, эхом отдающийся по коридору, начал преобладать над всеми другими звуками.

Проходя мимо стендов, она иногда останавливалась и читала, но ничего кроме незнакомых фамилий и официальных объявлений, не попадалось ей на глаза. Когда же она рассматривала один из них, то услышала у себя за спиной голос.

— Девушка, вы не заблудились? Вам, может быть, в актовый зал нужно?

Обернувшись, она увидела перед собой пожилую женщину.

— У меня здесь бабушка когда-то училась. Просто хожу, смотрю.

— Тоже к нам поступать решила?

— Еще не знаю. Мне про бабушку хочется узнать. Она умерла, а я ничего о ней узнать не успела. Может быть, вы про нее что-нибудь знаете?

— А какая у нее была фамилия?

Она назвала.

— Знаю. Ее Еленой звали? Знаю. Конечно, мы учились вместе. Как тебя зовут? — в ответ она представилась сама. Имя и отчество в точности совпали с теми, что были написаны на обороте найденной дома фотографии. — Давай ко мне в кабинет пройдем, поговорим, зачем здесь стоять.

Они отправились по коридору, в дальнем конце которого была видна открытая дверь кафедры.

5. Беседа

На кафедре не было никого: очевидно, все были в зале, к тому же воскресенье не располагало к большому скоплению людей. Тишину нарушали разве что громко тикавшие часы, висевшие рядом с окном. Несколько комнатных растений на подоконнике заметно оживляли кабинет, а достаточно тесное расположение мебели создавало иллюзию уюта.

Женщина говорила долго, отвлекаясь время от времени на различные детали. Говорила она следующее:

Я ее помню еще с первого курса. Я тогда приехала учиться в город, а она уже жила здесь некоторое время. Сколько точно, не помню, но немножко совсем. Город тогда маленький был

Когда мы с ней в первый раз встретились, я сразу ее заметила. В ней что-то было особенное, вдохновение какое-то. Необычная была девушка. Вроде молчаливая, а когда стали общаться, я даже удивилась. Настолько она интересная была, мудрая не по годам. Мы с ней всю жизнь потом дружили. Ты это, наверное, знаешь?

Училась она хорошо всегда. Я совсем заученная была. Она не так, но тоже старалась. Потом стала учителем, ты, конечно, и про это знаешь? Всю жизнь мы с ней общались. Хорошая у тебя бабушка была. А ты на нее внешне очень похожа.

— А эту заколку вы помните?

Женщина взяла расколотую ракушку и вздохнула.

— Да. Она ее часто носила, особенно если куда-то на природу ездила. Мне казалось, это у нее был талисман такой. Даже когда купаться ходили, не снимала ее. Это заколка ей очень шла. Очень она воду любила, как русалка, не выходила из нее. И сама была как вода. Пробежала ручейком через всю жизнь.

— А странное что-нибудь было?

— С кем?

— С ней. То есть, я хотела сказать, с этой заколкой.

— А что странного? Надевала она ее часто.

— Я в том смысле, что что-то необычное происходило.

— Ну не знаю, необычное это или нет, но помню такой случай. Мы когда были студентами, поехали на озеро большой компанией. В июле это было. Погода была сказочная, солнце, не то, что сегодня. Человек десять нас собралось, если не больше, и она с нами. Пришли, сели на берегу. Она как обычно в воду забралась и не вылезает оттуда. Мы к этому уже привыкли, поэтому искупались немного и сидим себе на берегу. И одна девушка из нашей компании вдруг кричит. Увидела, что Елена нырнула, и нет ее. Парни в воду бросились, стали искать. Еще люди помогали. Ныряли, а никого найти не могли. Испугались очень. Минут пять или десять, наверное, искали.

— Нашли?

— Да, она сама нашлась. Вынырнула в стороне. Так же неожиданно, как пропала. Сказала, плавала вдоль берега. Напугались мы тогда сильно, конечно.

— А вы ее не спрашивали, как она так долго не показывалась?

— Спрашивали. Ты представляешь, как испугались. А она удивилась еще, смеяться начала, сказала, что плавала все это время рядом с берегом.

Так они говорили еще почти час, пока часы на стене мерно отстукивали секунды и минуты.

После разговора она попрощалась с бабушкиной подругой и, выйдя с кафедры, пошла по коридору. На пути ей встретилась молодая женщина, видимо, работающая здесь.

— Девушка, вы не заблудились? Актовый зал в другой стороне. Вас проводить?

— Нет, спасибо, я в холл.

— Это вам тогда спуститься нужно и налево повернуть. Если б я кафедру не забыла закрыть, так бы, наверное, тут и плутали.

6. О других волнующих вопросах

Прошла неделя с момента поездки в университет. Беседа хоть и была приятной, но не позволила узнать чего-то нового, а впоследствии и вовсе почти забылась.

Шел очередной выходной. Немного после двух часов дня в гости пришла Полина, с которой она уже довольно давно училась вместе. Встреча была назначена еще утром, и теперь гостья сидела в кресле напротив раскладного дивана, где расположилась хозяйка комнаты.

Разговор продолжался уже некоторое время и поначалу был таким, какие часто происходят между лучшими друзьями и не преследуют цель переубедить собеседника. Это своего рода сверка часов, или же самый простой обмен мыслями и советами. Но вскоре он все-таки перерос в спор.

В этот раз больше говорила Полина, монолог которой затянулся уже минут на пять. Выговорившись, она подытожила:

— Если тебя не замечают, делай то же самое.

— Я не буду так делать.

— Что значит, не будешь? Надо же иметь самоуважение. Он тебя игнорирует, а ты все время сидишь и беспокоишься. О чем? Не о чем. Я тебе говорю… не перебивай меня… что не о чем.

— Ты же знаешь.

— Что он тебе нравится? Я не об этом. Вот что ты все время заморачиваешься? Скоро в вуз поступишь, все устроится, — Полина весело подмигнула подруге.

— Прекрати уже.

— А что я не так говорю?

— Я так не умею. Тем более, я знаю, что правильно все делаю.

— Думаешь, все само собой получится?

— Опять ты не понимаешь.

— Объясни тогда, — Полина положила лицо на руку и чуть наклонила голову, шутливо показывая, что слушает.

— Вот представь ручеек.

— Тебе в писатели надо идти.

— Не перебивай, — шутливо-строго ответила она. — Он всегда течет куда-то в конкретное место. Так ведь?

— Ну да. И?

— Если его перекрыть чем-нибудь, камнем например, он же не остановится. Поняла?

— Поняла, упрямая ты.

Подруги залились смехом.

— Зато понятно все объяснила.

— Понятнее некуда, — заметила Полина.

— Мне вообще иногда кажется, что я вот так же куда-то бегу, а куда, не совсем понимаю. Понимаю только, что мне туда нужно. В смысле, быть где-то в определенном месте, с определенными людьми. Чувствую, что так мне лучше будет. Вот. Интуиция, что ли, я даже не знаю, как правильно это назвать. И не знаю, у меня ли это только, или все так же думают. Правда, хочется иногда, чтобы вокруг все было понятно, чтобы никаких вопросов не было, чтобы не сомневаться ни в чем. Представляешь, как бы легко было? Хотя, с другой стороны, это скучно, если все знать заранее…

— Опять телефон садится.

— У меня зарядник есть, сейчас поищу, должен подойти.

7. Но растут там цветы

Позади почти полтора месяца. Она была занята повседневными делами, хотя где-то на границе сознания возникла и постоянно повторялась мысль о том, что нужно навестить бабушкину могилу.

Бабушка, которую она помнила уже очень пожилой, усталой и молчаливой, теперь стала для нее то ли ориентиром, то ли идеалом. Произошло это незаметно: стала обращать внимание на то, что все свои решения принимает с оглядкой на нее. Она уже узнала много нового от родителей и родственников, и часто ловила себя на мысли, что если бы не заколка, то ее поведение были бы немного другими.

В очередное воскресенье она отправилась туда. Дорога была не слишком удобной: поначалу нужно было идти по обочине оживленной дороги: от трамвая и до самых ворот. Потом, пройдя мимо будки охраны, часовни и нескольких лавочек, где на заказ делали мраморные памятники, продолжать путь по ухабистым грунтовым дорожкам.

Кладбище давно стало лесным, что, в общем-то, обычно для ее города. Деревья, высаженные когда-то ровными рядами, вытянулись далеко вверх, закрывая раскидистыми кронами большую часть оттаявшего апрельского неба.

Солнце красило янтарем, как обычно бывает в межсезонье прохладными ясными вечерами. Ветер набегал лишь иногда, и был уже не безумно-мартовским, но, вместе с тем, и не ласково-цветущим, каким он бывает при рождении лета. В такую погоду гуляют по городу. Или едут за его пределы дышать весной.

Искать долго не пришлось. Некоторое время она стояла напротив нового, недавно поставленного памятника, пытаясь вспомнить что-то из раннего детства, что вспомнить вряд ли сможет. Или просто неосознанно ища сходство с собой на черно-белом фото.

Прошло около получаса, и шум машины, проезжающей по соседней аллее, заставил ее прийти в себя. Ничего вокруг не изменилось, разве что солнце пробивалось из-за веток деревьев немного ниже, хотя расстояние между ним и горизонтом было еще достаточно велико.

Некоторое время она шла по грунтовым дорожкам, поворачивая и обходя сваленные в некоторых местах кучи мусора. Мысли занимали ее, причудливо смешиваясь между собой. То она вспоминала про заколку и пыталась понять, показалось ей или нет в тот вечер, что она переломилась пополам. То вспоминались более серьезные, личные вещи, и она пыталась понять, что ей нужно делать. То жалела, что слишком мало говорила с бабушкой, будучи уже относительно взрослой.

В какой-то момент она поняла, что не знает, куда идет. Теперь придется двигаться в одну сторону, пока не окажешься на дороге.

Решив уже направиться прямо по аллее, сбоку от себя она услышала голос.

— Девушка, ты потерялась?

— Да, — она посмотрела на человека, обратившегося к ней. Невысокий, благодушный, лет пятидесяти мужчина в потертой коричневой рабочей куртке стоял на дороге в стороне от нее.

— Иди вон туда, — он указал рукой. — Там до большой аллеи дойдешь и на нее свернешь налево. А там до выхода недалеко.

— Можешь не сомневаться, я знаю, о чем говорю. Я тут сторожем работаю, — добавил он.

— Спасибо.

— А ты, стало быть, бабушку навестить пришла?

— Откуда вы знаете? — удивилась она.

— Положено мне по работе. К тому же, ты около ее могилы стояла, а я их все здесь знаю, где какая. Обычно за советом так приходят. Но смысла не вижу это делать.

— Почему?

— Не ответит она тебе.

— Я знаю.

— Если что-то мучает, у себя спрашивай.

— А вы давно тут работаете? — она решила сменить тему разговора.

— Да. И много чего могу рассказать. Знаешь, как это кладбище возникло?

— Нет.

— По документам оно здесь в тридцатые годы появилось. В самом начале. Город рос, строили заводы, и его переносили все дальше и дальше. Пока сюда не перенесли. Кто мне это рассказывал, они знали, о чем говорят. Сами с этим связаны были. Но есть тут одна загвоздка.

— Какая?

— Оно тут раньше появилось. Тут же бои шли.

— Какие? У нас в городе разве кто-то воевал?

— Было такое. В Гражданскую войну. Красные тогда город взяли, а с севера Колчак наступал. Прорваться, значит, пытался в город. Они потом до реки почти дошли. Но выбили их…

Так вот. Жил тогда в городе один рабочий. На железной дороге числился. И когда началось это все, ну в смысле белые к городу подошли, пошел воевать за красных. А там разговор короткий, дали винтовку и вперед.

Встал он, значит, с отрядом недалеко здесь. Немного было с ним человек, тридцать, наверное. Они дорогу в город охраняли. Тут-то города еще не было. Здесь и погиб, белые с поселка прорвались на севере.

Местные его потом нашли и похоронили здесь неподалеку. Погода, как сейчас была, солнечная, тихая. А потом уже остальное кладбище сюда перенесли. Вот так вот.

— Вам историком надо быть, — с улыбкой сказала она. — Столько знаете.

— Работа у меня такая: все знать и помнить. К тому же, если не помнить ничего, то и дальше ничего не будет. Поэтому то, что сюда пришла, это ты умница. Не все сейчас так делают… Вот мы и дошли, видишь, в той стороне выход, — он указал рукой в сторону, где заканчивались деревья.

Она посмотрела в ту сторону, увидев вдалеке въездные ворота, сказала «спасибо» и повернулась к спутнику, чтобы попрощаться. Но его уже не было. Видимо, дела заставили его быстро удалиться.

8. У воды

Весна уже ощущалась в полной мере, и гулять в такую погоду было особенным удовольствием.

Ее всегда тянуло в этот парк, а сегодня тяга была больше обычного.

Надо признать, что место это приятное и даже в какой-то степени уютное. Парк составляли хвойные деревья, и он совершенно незаметно перетекал в необъятный сосновый бор. Где проходила граница между ними, никто толком сказать не мог. Это были части общего организма, большого, зеленого и флегматичного, придавшего своим существованием особое очарование ее городу.

Гулять между деревьев было приятно в ясные дни, когда их стволы заливал солнечный свет, от чего те становились янтарно-рыжими или цвета гречишного меда, смотря как падало освещение. Прибавьте сюда шум зеленых игольчатых шапок высоко над головой и особый, ни с чем не сравнимый, запах… Наверное, любому, кто хоть раз побывал в сосновом лесу, хочется возвращаться туда снова.

Особое очарование этому месту придавали карьеры. Когда город был совсем небольшим, в них добывали то ли гранит, то ли другую горную породу. Но все давно забросили, и карьеры заполнила вода. Они превратились в маленькие, глубокие пруды с обрывистыми, даже скалистыми берегами, вокруг которых толпились вековые сосны, свидетели их рождения и преображения.

Около одного из таких прудов она остановилась. Присела на край и стала смотреть на воду. Мысли она отпустила, так что они лились сами собой.

Она размышляла о воде, о том какая это странная вещь. Текучая, игривая, непостоянная. Но как легко она все смывает и ничего не держит в себе. Грязь оседает на дне, и вода уже снова она прозрачная и гладкая как стекло. И еще никогда не знаешь, что внутри. Одна загадка. И у нее на душе загадка. Вроде все прозрачно, понятно, но есть что-то, не дающее покоя.

Так думала она, а точнее, давала своим мыслям возможность протекать в голове, глядя на поверхность пруда. Своего отражения она не видела — вода была темной из-за недостатка света в лесу.

Неожиданно что-то заставило очнуться от наваждения и осмотреться по сторонам. Ничего вокруг, на первый взгляд, не изменилось. Разве что за ней, чуть сбоку метрах в двух стоял парень лет двадцати. Худощавый, с длинными, забранными в хвост волосами. Ролевик или металлист — подумала она. Только чехла от гитары не хватало для полного набора.

Знакомиться с кем-либо у нее желания не было, но и он похоже не собирался говорить с ней. Просто стоял и смотрел на воду.

Пожалуй, он был так же задумчив, как и она минуту назад, разве только его мысли были более приятны, иначе как объяснить легкую, чуть заметную улыбку?

Минуту погодя, он подошел ближе к месту, где начиналась вода и сел на край карьера. Теперь он смотрел то на воду, то на верхушки сосен и игравшее в них лучами солнце, и по прошествии некоторого времени произнес:

— Май — самый короткий месяц в году. Еще не лето, а есть подозрение, что оно уже наступило.

— Да, правда, — коротко ответила она.

— Часто такое бывает, — продолжал собеседник. — Знаешь и ощущаешь, что есть что-то, и оно уже у тебя в руках. В общем, знаешь, что понял нечто важное. Увидел, ощутил, а что именно, выразить или даже вспомнить никак не выходит.

— Да, у меня тоже такое бывает, — какая-то идея на миг мелькнула у нее в голове, и это заставило ее слушать. — А как вспомнить?

— Мне кажется, нужно в себе искать.

— Как это, в себе? Думать об этом?

— Не только.

— Тогда как?

Легкий ветерок поднял шум в кронах наверху и обдал ласковым солнечно-прохладным дыханием.

— Вы знаете? — повторила она вопрос.

— Не сказать, чтобы знаю. Но слышал про один способ.

— Какой?

— Говорят, если хочешь найти ответы, нужно уйти в себя.

— В психушку попасть?

— Нет, — он засмеялся. — Не обязательно.

Смеялись уже оба. Потом он снова стал серьезен и продолжил:

— Нужно выйти ночью на улицу.

— Хорошее начало, — перебила она, снова залившись смехом. — Чему вы только молодых девушек учите?

— Я говорю только то, что знаю, — ответил он. — Так вот, выйти нужно ближе к полуночи. И самое главное, ничего с собой не брать. Даже ключей от дома.

— А потом?

— А потом идти и отпускать. Отпускать все, что держит, привязывает. Поверить, что ничего вокруг нет.

— И что будет?

— Говорят, можно узнать много о себе. Найти ответы. Или просто время провести там.

— Где?

— Не знаю. Но когда очнешься, пройдет совсем немного времени.

— Сказочник. Вы в интернете это прочитали?

— Конечно, — ответил он, улыбнувшись, после чего встал и пошел прочь.

«Ест же такие чудики», подумала она и снова обратила свое внимание на спящую поверхность воды.

9. Вечер начинается

Прошло две недели с момента прогулки в парке, которая почти уже смешалась со всеми другими событиями из весеннего прошлого, оставив в голове только картины соснового леса, оживленного ветром и нежным майским солнцем. Вспоминая подобные пейзажи, обычно снова хочется на природу, чтобы опять почувствовать всю красоту происходящего, но еще острее, чем в прошлый раз.

Дела захлестывали. Голова была забита. Нужно было готовиться к экзаменам, на что уходила большая часть времени.

И все же, раз или два в день, то реже, то чаще возникало желание куда-нибудь пойти. Зачем, она не могла себе ответить, но чувствовала, что что-то важное происходит или только готовится случиться, ожидая ее.

В такие минуты она подходила к окну и смотрела во двор: на другие дома, на дерево перед балконом соседней комнаты, на землю. Движущиеся машины и прохожих она не замечала, а точнее, не обращала на них внимания, как на второстепенную часть картины, главным в которой был неподвижный фон.

Вечер был на этот раз таким, какой ей и нравился. Прохлада стояла за окнами и осторожно прокрадывалась в комнату через открытую фрамугу окна. В небе на большой высоте очень медленно, незаметно для глаза, ползли перистые облака, нанесенные редкими мазками на гаснущую синеву и подкрашенные последними лучами солнца в слегка золотистый цвет. Самого солнца было почти уже не видно, тем более что окно выходило на север, и если даже выглянуть из него в сторону заката, перед глазами возникала лишь стена соседней пятиэтажки.

Но время еще не позднее, и ясное спокойствие неба, окрашенного закатными полутонами, вызвало желание выйти на улицу. Хотя родители уехали на дачу, а она любила побыть в одиночестве, в этот раз ее нестерпимо потянуло из дома. Много времени для этого не нужно: оделась, вышла, хлопнула подъездной дверью.

Воздух во дворе был еще свежее, чем тот, что влетал в окно, вероятно, за счет еле заметного своего движения. Захотелось вдохнуть его как можно больше.

Она направилась к выходу из двора. Уже оказавшись на тротуаре, тянущемся вдоль дороги и огражденном от нее небольшой полоской газона, вспомнила разговор в парке, который как-то сам пришел в голову. Было бы неплохо, если сказанное оказалось правдой. Почему нет? Вечернее небо само по себе волшебное, шелест древесных крон тоже, почему сказанному пару недель назад и почти всерьез не оказаться частью всего этого реального, частью мира, который ее окружает и который отражается в ней как на водной поверхности.

В сумочке звякнули ключи. «Теперь точно ничего не получится», — решила она и еле сдержалась, чтобы не засмеяться. И сумочка с собой, и ключи. Сотовый разве что не взяла.

Улица спускалась к реке, очень широкой и одетой в камень на этом участке, но совсем не глубокой, так что, наверное, ее можно было перейти вброд. Река обнимала город, извивалась по его изгибам, постоянно меняя направление и облик. Здесь же она пыталась казаться большой, солидной и немного строгой, однако заросли камыша по берегам и плавающие в воде утки создавали обратный эффект: уголок природы посреди большого промышленного города многим казался чудом.

Дойди до реки, она решила остановиться в сквере, расположенном почти на самом берегу. Там открывался симпатичный вид на город, и, к тому же, было немного прохладнее. Захотелось постоять, облокотившись на парапет, и попытаться раствориться в ощущении наступающего вечера.

Но редко что происходит, как запланировано. Проходя мимо одной из скамеек, она услышала голос своей одноклассницы.

— О, привет! — Алиса почти что подбежала к ней и завела многословный разговор, что умела делать великолепно.

— Что это ты вечером гулять надумала? — спросила подруга.

— А сама-то?

— Я всегда тут хожу. Мне же рядом с домом. И погода такая хорошая сегодня. Я со своими договорилась встретиться: они сейчас уже должны прийти, задерживаются. Сейчас позвоню, узнаю, когда будут.

— Мне тоже от дома недалеко, — она села на скамейку рядом с Алисой.

— А ты тут как? Говорила же, что учиться будешь с утра до вечера. Экзамены… Беспокоит что-то?

— Да нет. Просто проветриться решила. Захотелось.

— Скоро экзамены, а ее на романтику тянет.

— Аль, прекрати. Хочется просто пройтись.

— Просто так что ли ходить одной? Это же скучно. Давай с нами.

— Давай. Ты здесь будешь?

— Да.

Она хотела сказать подруге еще что-то, но не стала, так как глядя по сторонам во время беседы, увидела на противоположном берегу девушку, стоявшую у парапета набережной. Расстояние было не слишком большим, и хотя черты лица во всех мелочах разглядеть не удавалось, лицо это показалось ей странно знакомым. Она сказала Алисе, что вернется через десять минут и пошла по направлению к мосту, который начинался сразу в конце сквера.

10. Вечер завершается

Проходя по мосту, она бросила взгляд на небо. Начинало понемногу темнеть. Закат, окрасивший землю рыжими пятнами, превратился в розово-красные полосы на горизонте, перемежающиеся с темными полосами облаков. Ветер набегал слабыми, тихо свистящими порывами, обдавая вечерней свежестью.

Все, что было над головой, казалось огромным, бесконечным в своей глубине, а закатные отблески делали небо почти осязаемым.

Перейдя на противоположный берег, она поняла, что девушка, в сторону к которой она направилась, исчезла из виду. Еще она заметила, что вокруг непривычно пусто. Настолько, что возникло ощущение уединенности, словно где-то на природе: посреди леса или в поле.

Но это был город: пустой, без машин и пешеходов, без музыки, без привычного диссонанса бытовых шумов и звуков. Это был ее город, хотя и совсем другой. Он будто ожил, впитав в себя, как губка, все живое и движущееся, обретя душу (или явив ее, скрытую в каменной кладке стен и под слоем асфальта).

Она спустилась вниз по пешеходной улице, начинавшейся сразу за мостом, направившись к главной городской площади. Зачем она пошла именно туда и почему ее не удивляло отсутствие вокруг привычной жизни, объяснить она не могла. Просто не думала об этом. Почти как во сне, когда человек воспринимает самые странные картины и события как должное и не размышляет об их реальности.

По дороге никто ей не встретился. Только на половине пути к площади она увидела открытую дверь по правой стороне, располагавшуюся на стене старого здания, за которой в помещении горел свет. Других таких дверей на пути не попадалось, и потому большего было и не нужно — она заглянула.

Внутри помещения, не имевшего окон и какой-либо обстановки, около дальней от входа стены стоял человек. Это был высокого роста немолодой мужчина. Глаза его закрывали затемненные очки, что выглядело несколько странно в вечернее время. Лицо, не слишком подвижное, не несло на себе печати каких-либо эмоций. Из одежды запомнился только коричневый, или ей так показалось в освещении комнаты, костюм. В руке что-то наподобие подсвечника со вставленной в него горящей свечой. Или это была не свеча, а огонек.

Напротив него, спиной к входу, стояла женщина, похожая на ту, которую она увидела около моста. Но лица не было видно, и сказать определенно не получалось.

Оба то ли не заметили гостью, то ли не обращали на нее никакого внимания.

После недолгого молчания мужчина заговорил:

— Старайтесь не отставать, света на пути немного, только тот, что я держу в руке. Прошу за мной.

Он прошагал до угла комнаты, где, выхваченная ярким светом свечи, обнаружилась дверь. Открыв ее, вошел в темное помещение, и женщина ступила следом.

Помедлив на секунду, она осторожно вошла за ними. За дверью оказалась лестница, уходившая вниз вдоль стен, словно спираль с прямыми углами: ее почти не было видно, но по траектории движения света, который использовали двое, можно было об этом догадаться. В другой стороны лестницы не было ни стены, ни перил, отчего свет внизу был хорошо виден, но нужно было смотреть под ноги, чтобы не упасть.

Идти пришлось почти наощупь, держась за стены и глядя то под ноги, где ничего почти разглядеть было нельзя, то на свет, ускользавший все ниже.

Спускаться пришлось достаточно долго, пока она, наконец, не очутилась на площадке, где располагалась еще одна дверь. Здесь никого не оказалось, но было уже не так темно: из-за приоткрытой двери пробивался свет.

За дверью оказался коридор, тускло освещенный и будто бы облицованный камнем серо-зеленого цвета: точнее в полумраке сказать было нельзя.

***

Широкий, под низким закругленным сводом, коридор вел все дальше, и она уже не понимала, где какая сторона света и много ли пройдено. Время от времени путь рассекался резкими поворотами, то вправо, то влево, которым она вынуждена была следовать. Впрочем, это не был лабиринт: ни разу не попадалось развилок и перекрестков. Двигаться выходило все время вперед, слушая эхо собственных шагов и довольствуясь тусклой иллюминацией, освещавшей дорогу.

Тишина и одиночество совершенно сбили с толку. Она смотрела перед собой, не останавливалась и не оборачивалась назад. Не хотелось останавливаться. Было лишь желание идти вперед, оставляя за собой каменную кладку пола и стен.

Наконец, впереди появился свет, значительно более яркий, нежели тот, что освещал коридор. Не столь сильный, как днем, а скорее отмечавший собой более просторное помещение, в полной мере освещенное и совсем не сумрачное.

Затем, по мере приближения к источнику света, она различила звуки, которые оттуда доносились. Это был разговор, складывающийся из нескольких мужских голосов, которому аккомпанировали вполне бытовые звуки вроде скрипа деревянных стульев и глухого стука посуды.

Когда она вошла в зал, взгляду ее предстала странная картина. За длинным деревянным столом сидело четверо старомодно одетых людей. Первый, что расположился на самом освещенном месте с краю, был полным мужчиной лет сорока с круглым лицом и курчавыми волосами. Одет он был в нечто похожее на камзол: как называлась такая одежда, она точно не знала.

Второй, сидевший за ним, был в подобии монашеской рясы, но так как его закрывала тень, лежавшая в углу, точнее описать внешность было невозможно.

Третий, что расположился напротив толстяка, был преклонных лет, с густой и длинной седой бородой, одетый тоже во что-то несовременное, плотное, густого черного цвета. Рядом с ним был четвертый, в серой монашеской одежде, с выбритой макушкой, как делали когда-то католики.

Когда она подошла и поприветствовала их, толстяк с приветливой улыбкой повернулся к ней и сказал:

— Филипп. Напротив меня сэр Джон, — он указал на длиннобородого, — это отец Роджер, — на монаха в сером, — и отец Тритемий, — на сидевшего в темноте. — Мы искренне рады Вашему обществу, однако хотим спросить, что заставило фройлейн прийти сюда?

Она на секунду замешкалась. Ведь нужно же было что-то отвечать.

— Я, честно говоря, сама не знаю.

Полный мужчина засмеялся.

— Ну как это вы не знаете? Если бы не знали, не пришли бы. Боюсь показаться настойчивым, но какой-то вопрос у вас все же есть.

Она еще немного подумала и ответила:

— Вообще, я хотела бы узнать про бабушку.

— Вот, уже лучше. Знать свою родословную — хорошее дело. Что же вы конкретно хотели узнать?

— Видите, у меня есть заколка. Так вот…

— Продолжайте, здесь все свои.

— Она сначала сломалась. А потом.. В общем, я нашла ее целой.

Полный мужчина снова засмеялся.

— И это все? Вещи имеют свойство ломаться со временем. А иногда нам только кажется, что они ломаются. И так ли это важно? Право, не могли вы прийти сюда только поэтому.

— Кажется, вы правы, но я здесь.

— Случайностей не бывает, юная леди, — заметил бородатый господин. — Случайность — это опоздавшая закономерность.