Бесплатный фрагмент - 1994

1994

русский роман ужасов

Все события и персонажи романа вымышлены. Любое сходство с реальными людьми и событиями — чистая случайность. Точка зрения автора может не совпадать с мнениями рассказчика и других героев произведения. Ни одно суждение вымышленных персонажей (в том числе рассказчика) не претендует на объективность, ни одно высказывание ни к чему не призывает. Роман создан исключительно в развлекательных целях. Автор не стремится никого ничему научить.

ВНИМАНИЕ! Если вы считаете себя впечатлительным человеком, то НЕМЕДЛЕННО закройте эту книгу и больше НИКОГДА не открывайте.

Часть первая

Гниль под летним солнцем

1

— Не делай из меня дуру! Я знаю, это ты виноват! Чего в стену глядишь? Отвечай!

Пожилая, но крепкая женщина отступила на шаг, когда он перевел на нее свой тяжеленный взгляд.

Он сидел в видавшем виды креслице с протертой обивкой. Руки лежали на деревянных подлокотниках. В такой позе да еще и с наклоненной вбок головой он был похож на паралитика.

Тридцать пять лет, а голова уже седеет. Лицо поросло жидкими волосками. Такие и щетиной-то не назовешь. Даже бороды нормальной себе отрастить не может, только жалкий пушок.

Впрочем, он и сам жалкий. Катится в пропасть не останавливаясь. Потерял работу. Загубил семью. Сидит теперь в позе инвалида в продавленном кресле.

Его взгляд безумен из-за затяжного алкогольного психоза. Женщина с самого начала подозревала зятя в убийстве ее дочери. И теперь он может запросто грохнуть ее саму. Прямо тут, на пороге однокомнатной квартирки на пятом этаже хрущевки.

Он схватил с журнального столика хрустальную конфетницу-лодочку и метнул в тещу. Конфетница ударилась о дверь, но не разбилась. На зеленой поверхности появилась отметина. Скрепки, шпильки для волос, фотокарточки на паспорт, катушки ниток, пуговицы — все, что годами копилось в конфетнице, разлетелось по комнате.

Старуха юркнула в подъезд. Дверь захлопнулась. Послышался торопливый стук каблуков по ступенькам.

Юрий долго не отводил взгляда от тесной темноты прихожей. Глаза пульсировали от боли. В голове стучал отбойный молот.

Ч-черт… Она ведь визжит, даже когда просто разговаривает! Это стало раздражать Юрия с того самого дня, когда возлюбленная привела его знакомиться с родителями.

Ну, не то чтобы возлюбленная. Просто так получилось, что он на ней в итоге женился…

Юра стремительно спивался. Раньше, в другой жизни, он был многообещающим комсомольским функционером, прислуживал провинциальным партийным царькам. Строил социализм, приворовывал потихоньку. Квартирку выхлопотал. Только — вот беда! — строительство дома пришлось на самый конец перестройки. Кооператив развалился, а дом так и стоит до сих пор унылой недостроенной коробкой с пустыми окнами.

А ты, Юрец, сидишь здесь — в убогой конуре, доставшейся тебе от умершей бабки. И спиваешься. Раньше был красавец мужчина, все девки по тебе сохли. А теперь кто? Неудачник и алкаш.

За окном 1994. Странный год. Все плохо, и ничего толком не происходит. Невыплата заработной платы, митинги, забастовки, теракты, пьяный Ельцин, демократия, выборы… А так-то ничего особенного, все просто плохо. Надо либо веселиться и рисковать, либо опускаться и спиваться.

Юрий избрал второй путь — года три назад, когда приказали долго жить строительный кооператив, комсомол и партия-мать. Настало время неудач, нестабильности и незащищенности. Юра попытался устроиться на завод по специальности и даже проторчал там у станка пару месяцев. Но завод прикрыли, не заплатив новому фрезеровщику ни копейки. Потом его больше никуда не взяли, а со временем он просто перестал искать работу.

Лена — супруга — устроилась уборщицей в школу у черта на куличках. Зарплата мизерная, и выплаты задерживали, но хоть что-то. К тому же начальство разрешало таскать из столовой объедки. Из утонченной молодой женщины Лена за три года превратилась в грубую, неотесанную бабу. Она обрюзгла. Лицо приобрело багровый оттенок. Появились сколы на передних зубах. Волосы все время засаленные. Совсем перестала следить за собой.

Юрий однажды понял, что избегает быть рядом с этой женщиной. С женщиной, которую когда-то… впрочем, нет, не любил.

Она начала его раздражать. С каким удовольствием он придушил бы ее подушкой! Что ему было нужно, так это другая баба, чтоб на стороне. Перспективы, так сказать. Разведись он с этой кобылой просто так, остался бы без копейки: это ведь она его содержала. Его и пятилетнюю дочку — Лизу. Которую он, к слову, тоже не любил. Это Лена уговорила его завести ребенка.

Однажды Лиза исчезла. Это случилось, когда Лена вместе с ней стояла в очереди за парой дефицитных сосисок. Был хмурый осенний день. Накрапывал дождь. У магазина толклись серые люди с угрюмыми лицами и враждебными взглядами. Лена увлеклась разговором с какой-то женщиной, отпустила Лизину ручонку, отвернулась — и малышка словно испарилась. Только через час бесплодных поисков Лена обратилась в милицию. Менты долго чесали репу, потом наорали на нее и принялись имитировать работу.

И вот, Лиза уже полгода числится пропавшей без вести.

Юра, конечно, поначалу напускал на себя опечаленный вид, но втихаря радовался: обуза долой.

И он — не то с горя, не то от радости — запил еще сильнее. Благо, самогон стоил дешево из-за жесткой конкуренции: многие старухи варили, потому что им по нескольку месяцев не выплачивали пенсию.

Незадолго до исчезновения дочери он перешел последнюю грань, отделявшую его от полного краха отношений с женой. Однажды утром он валялся на диване, не зная, чем бы заняться. Разглядывал ковер на стене. В одном месте ковер слегка провис. Странно. Разглаживая неровность рукой, Юра что-то нащупал. Это оказался конверт, набитый сто-, двести- и пятисотрублевыми бумажками. Попалось и несколько тысячных.

Всего пятьдесят тысяч рублей. Сумма по тем временам не заоблачная, но солидная. Судя по количеству мелких банкнот, Лена втихаря копила год, а то и полтора.

Юрий, одолеваемый желанием выпить, взял тысячу сотнями, а конверт оставил лежать на кухонном столе. Непростительная беспечность с его стороны.

Он вернулся домой около полуночи, пьяный. Подходя к подъезду, увидел свет в своем окне. Необычно. Лена никогда не ждала его возвращения, ложилась спать.

Спотыкаясь, он поднялся на свой этаж. Пошатнувшись, едва не кувыркнулся через перила. Нашарил ключи в кармане вонючих брюк. Света на площадке не было: лампочку опять выкрутили. Матерясь и скрипя зубами, Юра с десятого раза воткнул ключ в замочную скважину.

Лена ждала в коридоре. Ее лицо было заплаканным.

Юрий стоял с выпученными глазами, не в силах вымолвить ни слова. Шатался из стороны в сторону. «Чего ты хочешь?» — подумал он, но произнести не смог. Вместо этого громко икнул.

— Где тысяча, сволочь?

— К-к-хакая тысяча? — искренне недоумевал Юрий. Он уже и думать забыл о том, что натворил утром.

— Моя тысяча, — пояснила Лена. — Ты, паскуда! — закричала она. — Кто разрешил тебе открывать МОЙ конверт?!

— Отцепись, — пролепетал он, пытаясь обойти супругу. Но маневр оказался слишком сложным. Он врезался в тумбочку, уцепился рукой за висевшую на вешалке куртку и рухнул вместе с оторванной вешалкой.

— Какая же ты мерзкая тварь! — процедила Лена, задыхаясь от злости. А ее муж между тем ползал по полу на четвереньках, мыча.

— Чтоб ты, блядь, сдохла, — сумел вымолвить он, кое-как возвращаясь в вертикальное положение.

— Закрой пасть, пьянь! Это я тебя кормлю и обеспечиваю! Ты тут никто! Ноль! Пустое место! Я те…

Юрий впервые в жизни ударил Лену.

И вот, она лежит на полу. Корчится и рыдает.

Дверь в комнату приоткрылась. Показалось маленькое испуганное личико. Дочь проснулась.

— Марш спать! — рявкнул Юрий и рванул дверь на себя. Девочка, оставшаяся в темной комнате, горько заплакала.

— Я здесь главный! Тебе ясно, мразь?! — ревел отец семейства, брызгая слюной.

Лена не отвечала. Она лежала на полу. Ее сотрясала дрожь.

Юрий отупело смотрел на нее еще с минуту. А дочь тихо скулила за дверью.

Во второй раз силу пришлось применить через пару недель. На этот раз жена получила в глаз за то, что отказалась давать Юре денег на карман (конверт она надежно перепрятала). На третий раз он сломал ей нос. На четвертый навалял таких пощечин, что у нее потом неделю звенело в ушах. На пятый схватил ее за волосы и ударил лицом о кухонный стол. Новый метод воспитания быстро вошел в привычку.

Одной теплой майской ночью, через полгода после исчезновения Лизы, Лена сидела на кухне, курила и вспоминала, какой была в молодости. Поздний, долгожданный ребенок. Блондинка. Красивая, многообещающая. Мать и отец говорили, далеко пойдет. Учителя сулили большое будущее. Круглая отличница. Активистка. Окончила музыкальную школу. И…

Вышла замуж за комсомольского вождя. Именно так хотел отец, ветеран войны.

И чем это все обернулось?

Вот она, сидит в загаженной кухне. На животе складки, передние зубы выбиты, на пунцовом лице проступают синюшные сосуды. Видны следы от побоев. Все хуже некуда.

И она решилась.

Пока пьяный выродок не явился домой, надо собрать вещи и сбежать к матери. Пожить у нее немного, пока благоверный не сдохнет с голоду. И никакого развода не нужно: чего квартире-то пропадать — достанется по наследству.

Он скоро вернется!

Она вскочила со стула, ринулась в зал и принялась озираться, не зная, что первое ухватить.

Сумка…

Не сумка, конечно, а пакет. Большой, прочный. Подойдет.

Документы. В шкафу с застекленными дверцами.

Деньги. Достать конверт из щели под подоконником. Вот они, денежки, в целости и сохранности. Отсырели, правда, малость. Но это ничего, высохнут.

Фотография Лизы.

Лиза… Кто ж знал, что эти люди обманут и не дадут за тебя ни рубля…

Мама хотела для девочки только лучшего. Что может дать ребенку затюканная уборщица, жена алкоголика? Эти люди предложили за Лизу баснословную сумму — три миллиона. Леночка таких денег отродясь в глаза не видела.

И она согласилась. Эти люди сказали, что Лиза отправится в хорошую американскую семью, где у нее будет все, что нужно ребенку: родительская любовь, игрушки, качественное образование, безопасность.

Как эти люди на нее вышли? Лена подозревала, что школьная директриса дала им наводку.

Сначала Лена отказала, и они накричали на нее. Уехали. Потом пришли снова. И она поняла, что они не оставят ее в покое. И что ее семья давно на крючке.

Леночка долго плакала, гладя маленькую головку спящей Лизы. А потом она подумала: там, в США, ребенку будет лучше. Девочка ведь совсем маленькая, она всего через несколько дней забудет маму и папу-козла. А Лена получит много денег, чтобы начать новую жизнь. Поначалу больно, но в итоге все довольны.

В следующий раз, когда пришли эти люди, она согласилась. Ей назвали место и ее нехитрые действия. Сказали, в местном продуктовом магазине будет громадная очередь за мясными продуктами. Лене надлежало вместе с Лизой встать в очередь, завести с кем-нибудь разговор и отвернуться от дочери. Деньги обещали передать через сутки.

Она все сделала согласно инструкциям. Ребенок исчез. Только вот денег за девочку так никто и не передал. Ни гроша. Эти люди растворились в воздухе…

Документы, сбережения… Нижнее белье… Колготки…

Ключ, спотыкаясь, воткнулся в замочную скважину. Дверь открылась.

Лена стояла напротив. Из подъезда пахнуло затхлой сыростью. На пороге, шатаясь, стоял он.

Он сделал первый шаг в квартиру, но его качнуло назад, и он едва не упал. Как хотела бы Лена, чтобы он шарахнулся башкой о бетонный пол лестничной клетки!

Он ввалился в прихожую и захлопнул дверь.

Лена стояла, застыв.

Пьяный муж с недоумением смотрел на жену, пытаясь понять, что происходит. Если у нее в руках документы, белье и тот самый конверт с деньгами, то…

Сука задумала сбежать! Удрать, оставив главу семейства без гроша! Не-е-е-е-ет, бессовестная жаба, это не так-то просто!

Он рванулся к ней и схватил за волосы. Вещи рассыпались по полу. Лена закричала. Под его напором она потеряла равновесие, и они вдвоем рухнули на пол в зале. Он уселся на нее сверху и ударил несколько раз головой о пол. Она вцепилась в его лицо ногтями, пытаясь выцарапать глаза. Он несколько раз сильно ударил ее по голове и лицу. Похоже, сломал скулу.

Лена почувствовала, как выпадает из реальности. В голове что-то защелкало. Юрий хрипло матерился, оскорблял ее, но она не понимала ни слова, только интонации.

Подавившись собственной кровью, она закашлялась.

Юра, скрипя зубами, поднялся. Уставился на растекающуюся по полу темную лужу.

— Я с тобой еще утром поговорю, — пообещал он и завалился на диван спать.

Утром разговор не задался. Лена упорно не желала с ним разговаривать. Она стала такой апатичной, что за ночь даже не сдвинулась с места.

Пнув ее пару раз ногой и не дождавшись реакции, Юра запаниковал.

Убийство.

Он совершил самое настоящее убийство.

Избил человека до смерти.

И не кого-нибудь, а собственную жену грохнул!

За это ведь могут посадить…

Она точно умерла или все-таки просто потеряла сознание?

Он сел на корточки возле нее. Осторожно взялся за ее волосы и оторвал голову от засохшей черной лепешки на полу. Послышался звук, какой бывает, когда отдирают клейкую ленту. Голова не поворачивалась. Шея не гнулась.

Трупное окоченение.

Он поднялся на ноги. Перед глазами расходились ядовито-зеленые круги. Он еще некоторое время тупо смотрел на тело жены, потом принялся расхаживать по комнате.

Что делать что делать что делать что делать

Он обессиленно опустился в кресло и просидел так целый день до позднего вечера. Время от времени погружался в дремоту. Всякий раз, очнувшись, надеялся открыть глаза и не увидеть окоченевшего трупа на полу. И всякий раз Лена никуда не девалась.

Около часа ночи он завернул труп в простыни, обмотал изолентой и погрузил на маленькую тележку.

Ему повезло, что никто из соседей не припозднился, возвращаясь домой, и что шпана не хлебала пиво в подъезде. Он окольными тропами повез тележку, груженную страшной поклажей, к мосту — в овраг, где был огородик, тоже доставшийся ему от бабки, как и квартира.

По дороге убийца вздрагивал каждый раз, когда по мосту проносилась машина. Совсем страшно стало, когда из-под моста донеслось пение нестройного пьяного хора. Потом кто-то разбил бутылку. По округе разнеслись матерные возгласы и улюлюканье.

Юрий остановился и пару минут стоял как вкопанный. Покрытая тьмой реальность начала приобретать чудовищные очертания: формы искажались и приходили в движение.

Он посмотрел на завернутую в простыни жену. Ему показалось, Лена пошевелилась. Как будто ей захотелось почесаться или что-то в этом роде.

Понимая, что это лишь игра воображения, он все равно задрожал и покрылся холодным потом.

Он оставил тележку, схватился за край простыни и дотащил груз оставшиеся пятьдесят метров до своего участка. Оттуда открывался вид на заросший кустарником склон и загаженный ручеек, который был когда-то судоходной речкой Нижний Судок. Вся дача была четыре сотки земли, маленькая хибара для инструмента да металлический резервуар для воды.

С замком пришлось повозиться: он всегда заедал. Отперев дверь, Юра вынес из домика ржавую лопату. Он едва не надорвался, пока сдвигал с места резервуар. Потом понял, что проще опрокинуть его и вылить воду. Перевернуть бочку тоже оказалось непросто: за годы стояния на одном месте она вросла в землю. Когда она наконец опрокинулась, у Юрия колотило в висках от напряжения.

Тяжело и хрипло дыша, он прикидывал, сколько времени придется копать яму. А ведь еще нужно было заровнять так, чтобы никто из огородников ничего не заподозрил.

За пару часов он справился. Он все сделал как надо. Даже холмика не осталось, так что резервуар легко встал на прежнее место. Лишь одна сторона оказалась немного выше другой, но со временем земля просядет.

Юра отдышался и прислушался к тишине оврага.

Близилось утро. Землю окутала прохлада мертвых часов.

Каковы ближайшие планы? Пропить Ленины деньги, а там посмотрим. Может, дворником возьмут куда-нибудь.

А про этот огород надо просто забыть. Может быть, вернуться по осени и сжечь домишко. Пусть соседи со временем тоже забудут, что здесь что-то было. А Леночка постепенно сгниет там, под резервуаром, так что никто ничего не узнает.

2

Новоиспеченный шестиклассник Денис с понурым видом сидел на лавке.

Скукотища. Летние каникулы заканчиваются, а делать нефиг. Оно так всегда бывает в конце лета: школа уже маячит поблизости, а слоняться по улицам заколебало. Ни то ни се. Димон куда-то запропастился, дверь никто не открывает. Артемка из концлагерей только через три дня вернется.

Вот Денис и бродил один по окрестным улицам.

Дошел до магазина «Заря». Долго пялился жадными глазами на витрины ларьков. Сколько там всего интересного было, в этих ларьках: жвачки с вкладышами и наклейками, шоколадные яйца, стреляющая пластмассовыми пульками воздушка, здоровенный карманный ножик с китайским драконом на рукоятке, разноцветная газировка, конфеты с татуировками-переводками…

Только денег не было. Двухсот рублей, которые дала мама, почти ни на что не хватало. Поэтому Дениска положил их в копилку — металлическую коробочку из-под индийского чая. Денег в семье вообще было мало. Время такое.

Жарища. Съесть бы мороженого…

Он решил попить холодной воды из колонки во дворе двух немецких бараков, оставшихся со времен оккупации.

По двору был разбросан хлам. К забору прилепился гараж-коробка для инвалидного «запорожца». Между облезлыми турниками протянулись бельевые веревки. Поодаль виднелись развалины, а из них — покореженные обломки лифта. Дениса часто мучил вопрос: что тут было раньше и почему это разрушили?

Он вприпрыжку подбежал к колонке и нажал на тугой рычаг. Штуковина грозно заурчала, из крана выпало несколько капель ржавой воды. Он надавил сильнее. На этот раз вообще ноль реакции. Он не сдавался, пока из окна барака не крикнули:

— Отошел от колонки! Не работает!

Денис отправился дальше, мимо двух пятиэтажек и школы. Вид школьного здания навевал нехорошие мысли: до конца августа оставалось недели полторы. Числа тридцатого пробный день. Надо идти, получать учебники, восстанавливать прерванные на лето знакомства с одноклассниками. Ему так и не удалось близко подружиться ни с кем из них. Другое дело соседские ребята — Артемка и Димон. Вот с кем всегда весело. Двое, которые всегда с тобой. Эта троица давно превратилась в своего рода тайное братство. Они знали то, чего не знали другие: незаметные дырки в заборах, неиспользуемые сквозные трубы между переулками, потайные входы в заколоченные здания… Все эти загадочные места находили их, когда они собирались втроем.

Дениска шагал по раскаленным улицам. Вот оно, волшебное учреждение, где в полутемном коридоре стоит бесплатный автомат с газировкой. Внутри туда-сюда сновали люди. На мальчика — ноль внимания. Как всегда.

К автомату обтрепавшейся веревкой был привязан мутно-голубой пластмассовый стакан с коричневым налетом по кромке. Денис несколько раз наполнил его до краев и выпил. Глаза заслезились от газа. Он вышел на улицу и смачно рыгнул, напугав прохожую тетку. Следующие несколько минут ему вообще ничего в жизни не было нужно. Состояние полного удовлетворения.

Потом он подумал: а не взглянуть ли на завал деревьев, который образовался у моста весной во время урагана?

И Дениска двинулся в сторону оврага. Через минуту он был там.

Завал никуда не делся. И ствол упавшего дерева, соединивший два склона, тоже был на месте. Шестиклассник осторожными шагами пошел по стволу.

Ты — герой приключенческого фильма, преодолевающий бездонную пропасть по хлипкому мостику. В любой момент что-нибудь может пойти не так. Тогда ты сорвешься, упадешь в ревущий поток и будешь перемолот острыми валунами. Или съеден крокодилами. Течение настолько сильное, что увлекает за собой громадные камни. Они трутся друг о друга, издавая грозный рокот.

Это было несложно представить: внизу шумел ручей.

Денис почти добрался до противоположного края, когда ему стало не по себе от большой высоты.

Он уже разворачивался, когда заметил среди листвы нечто необычное. Это была небольшая постройка, обитая жестяными листами грязно-зеленого цвета. На дачный домик не похоже. Что-то заброшенное.

«Вот соберемся с Димоном и Артемкой — подобью их посмотреть, что там такое», — пообещал себе Денис.

3

— Многие главные нацисты сбежали в Латинскую Америку, — с важным видом разглагольствовал Димон. — Доктора Менгеле, вон, так и не прищучили. Дожил до старости и утонул в море, когда купался. И то не факт, что утонул. Может, опять в бега ударился. Трупак-то вроде как и не нашли.

— Ну и что? — спросил Дениска, повиснув на перекладине турника. Артемка в это время кидал в землю старый перочинный ножичек.

— А то, — объяснял Димон, — что пропавшие без вести нацисты могут быть еще живы. Они даже могут быть среди нас!

— Уж это вряд ли.

— Видел того деда из третьего подъезда, который ни с кем не разговаривает?

— Не хочешь же ты сказать, что он нацист? — усмехнулся Артем.

— А ты слышал, чтобы он когда-нибудь с кем-нибудь говорил? С ним здороваешься, а он не отвечает.

— Как же он тебе ответит, если он немой! — Денис с Артемом заржали.

— Кто вам сказал? — недоверчиво спросил Димон.

— Да это все знают! Спроси любого. Вон, хоть деда своего.

— Ладно, спрошу, — нехотя пообещал Димон, но не сдался. — И все равно! Может, он не говорит потому, что у него акцент! Прикидывается немым, документы подделал.

— Бежать от охотников за нацистами в Советской Союз — это, конечно, о-о-о-о-очень умно, — заметил Артем.

— Не просто умно, — не растерялся Димон, — а умнее не придумаешь. Представь себе, — обратился он к Артемке, — что ты гитлеровец. Куда тебе лучше податься — туда, где тебя сложно будет найти, или туда, где никто даже не догадается искать? А? Что, я неправ? Или, думаете, в нашей стране было мало коллаборационистов, чтоб прикрыть фашистскую задницу? Да их до сих пор одного за другим разоблачают! Вы Тоньку-Пулеметчицу вспомните.

— Да, я смотрел по телику передачу! — тут же вспомнил Денис. — Сколько наших-то положила, тварь.

— И не говори, — согласился Димон. — Ее по всему Союзу искали. Нашли лет пятнадцать назад, сразу и расстреляли. А у нее муж, дети уже взрослые. Важной шишкой была, ветераном войны числилась. Есть версия, что Гитлер тоже где-то прячется под чужим именем и с чужими документами.

— Да ладно тебе! — отмахнулся Артемка.

— А почему нет, — рассуждал Димон. — Никто ведь не может быть полностью уверен, что в Берлине был его труп. Он мог подстроить, чтоб завалили двойника, а сам слинял в Аргентину.

— Кстати, я слышал, — сменил тему Артем, — что в Аргентине недавно подстрелили зверя какого-то странного. Наука таких еще не знает. Чупакаброй зовется. Вроде собаки или койота, только лысая. Овец режет, коров.

— А я про пожирающую поляну читал в журнале, — подхватил Денис. — Там люди пропадают. Вроде как поляна, а вроде как и не совсем. Типа, живое существо на самом деле. — И он вспомнил, как несколько дней назад обнаружил сооружение, скрытое в зарослях оврага. — Мужики, а пойдемте в овраг! Я там такое видел!

— Что? — спросил Димон.

— Там какой-то не то сарай заброшенный, не то склад.

— И че в нем? — поинтересовался Артемка.

— Откуда я знаю. Я не смотрел.

— Зассал? — принялся подначивать Димон.

— Да ничего я не зассал! Одному не интересно.

— Брешешь.

— Иди в жопу! Говноед сраный!

Димон раскрыл было рот, чтобы сказать еще какую-то гадость, но его перебил мужской голос с балкона на третьем этаже:

— Это что за слова такие?

Подняв головы, они увидели лысоватого мужичка средних лет. Он вышел на балкон покурить в трусах-семейниках и майке-алкоголичке.

— Фак ю! — крикнул Артемка. — Лысый пидор! — и показал дядьке средний палец.

Картинно потряся «факом», он рванул прочь и скрылся за углом. Димон и Денис побежали следом.

— Щас догоню! — кричал вслед мужик. — Сволочи маленькие!

Их ноги почти не касались земли. Мимо пролетали пятиэтажки, турники, лестницы, качели, гаражи, клумбы из покрышек. Над головой каштаны беззаботно шелестели о лете, убегающем сквозь пальцы.

— Гля, ребя! — Димон остановился и вытянул палец в сторону единственной в городе четырнадцатиэтажки. Один подъезд, кодовая дверь, общие балконы на каждом этаже. Четырнадцатиэтажка громадной свечой возвышалась над всем городом. С крыши можно было увидеть, как земной шар закругляется.

Кодовая дверь была настежь.

— Давайте туда! — крикнул Артем. — Быстрей, пока не закрыли! — Он рванул к подъезду, вздымая вихри пыли на плешивой земле.

Они окунулись в темную прохладу, и Денис почувствовал зуд обгоревшей кожи. Перед глазами пошли ядовитые пятна, когда свет резко сменился полумраком.

Лифт тащился наверх невероятно долго. Коробка тряслась. Внутри горела всего одна лампочка, тусклая от слоя пыли. Лифт пестрел народным творчеством разных жанров — от признаний в дружбе и любви до матерных неприличностей, политических лозунгов и изображений мужских половых органов. На дверях красовались наклейки с голыми тетками, которые явно кто-то пытался содрать, но не смог.

На четырнадцатом этаже было светло и дул сильный сквозняк. Солнечный свет врывался на площадку сквозь широченный дверной проем. Две двери были сняты с петель и стояли в сторонке, прислоненные к стене.

Ребята вышли на общий балкон, прильнули к кирпичному бортику и посмотрели вдаль. Внизу как на ладони простирался 311 квартал, а за ним — еще четверть огромного района. Крыши сливались в одну неровную массу, залитую пылающим солнцем. Жара накрыла город колпаком, который дрожал, как желе. Звуки городских будней сливались в единый гул.

— Красотень, — оценил Денис.

— Вот бы сейчас отрастить крылья и полететь, — размечтался Димон.

— А хрен ли! — Артемка хлопнул ладонью по раскаленным кирпичам, подпрыгнул, перекинул ногу через бортик, потом вторую и уселся.

У Дениса ноги подкосились.

— Ты чего творишь, придурок? — проговорил он дрожащим голоском. — Слезь оттуда!

— Как нефиг делать. — Артем переместил задницу на пару сантиметров ближе к краю.

— Дурак совсем?! — Димон крошил дрожащими пальцами нашлепки цемента.

— Да что тут такого? — Артемка беззаботно качал свисающими ногами. — Все зашибись, не ссыте. Это четко. Давайте тоже сюда. Клево с такой выси вниз смотреть.

— Ой дура-а-а-а-ак…

Метрах в пяти от них пронеслись две ласточки. Артем от испуга дернулся. Денис и Димон вскрикнули.

— Слезай, урод! — Димон схватил его сзади за футболку и потянул.

— И правда, Артем, не будь дэбилом, — сказал Денис. — Что мы потом твоим родакам скажем?

— Да ничего! — разозлился Артемка. — Ну вас на хер, ссыкло! «Ну слезь, ну не надо, что мы родакам скажем!» Как девочки, чес-слово. — Он одним движением перемахнул через бортик и мягко опустился подошвами кед на пыльный коричневый пол.

На этаже лязгнули двери лифта.

Не только Святая Троица воспользовалась открытой дверью подъезда четырнадцатиэтажки. Пожаловали новые гости. И Денис сразу узнал их голоса.

4

Гопота. Гроза 311-го. Они постоянно отравляли жизнь. И всегда были тут как тут. Выруливают из-за угла. Поджидают на школьном стадионе. Окликают. Свистят вслед. Громко ржут и матерятся. Вечно бухие или под клеем. Отнимают деньги у тех, кто младше и слабее. Задирают просто так, ради развлечения.

И вот, они здесь. Пересмеиваются о чем-то. Четверо. Двоих Денис знал по именам. Это были Серега Махоркин и Юрик Кошаров. Первый — низкорослый кособокий упырь с коричневыми наростами на роже. Из неблагополучной семьи. Мать пьет и пропадает где-то месяцами, а бабка — бывшая школьная вахтерша — содержит внука на свою копеечную пенсию. Серега школу бросил, бродяжничает по окрестным дворам. Ему уже шестнадцать лет, а выглядит на четырнадцать.

А еще у него поганые, водянистые глаза, которыми он пристально на тебя смотрит, прежде чем отвесить оплеуху или плюнуть в лицо.

Кошаров — тоже мерзкий тип, хотя и из приличной семьи. Даже одевается неплохо. Собаку породистую выгуливает каждый день. Как только сходятся с Махоркиным, творят вместе беспредел. Поговаривают, они даже человека убили.

Кошаров пару лет назад чуть не сдох, причем в этой вот самой четырнадцатиэтажке. Нанюхался клея, забрался на девятый этаж, там его голоса позвали наружу — и Юрец сиганул. Чудом приземлился не на асфальт и не в мусорный бак, а пролетел четыре этажа и упал на пятый. Покалечился сильно. Шансы на выздоровление были близки к нулю. Но Юрка за два года оклемался и снова оказался в строю, где его ждали с распростертыми объятиями. Напоминала о происшествии лишь легкая хромота на правую ногу. Ну, и лицо изменилось. Появилось в нем нечто жуткое. Отморозок, которого поцеловала смерть. Он живет, а должен бы лежать в могиле и гнить. Время, полученное просто так. Чтобы творить беспредел.

С этой неразлучной парочкой были еще два малознакомых гопаря.

— Оп-па! — воскликнул Махоркин, прихлопывая ладонями. — Кто это тут? Три соплежуя!

— Ну фто, как дела, пасаны? — выступил вперед беззубый глист. Денис вспомнил, что видел его в школе пару раз. Фамилия у него была Кожемяко.

Троица потупила взгляды и насупилась.

— Я шпрошил, как дела, бля! — с шепелявым присвистом протявкал Кожемяко и отработанным движением отвесил подзатыльник Димону. Тот с ненавистью посмотрел на глиста. Будь у Димона автомат, он бы пальнул не задумываясь. — Отвечай, шучара!

Беззубый Кожемяко выбрал себе жертву на ближайшие несколько месяцев. Теперь Димону лучше было не попадаться ему на улице.

— Гондоны, бля, — зарычал Кошаров. В этот момент он напоминал раздразненного пса. Вот-вот укусит.

— Хули вы тут делаете? — вступил в диалог четвертый — коренастый краснолицый гопник с кудряшками и дергающимся глазом. Он жил в овраге, в частном секторе, на улице Вильямса. Слыл умственно отсталым да еще и буйным. Мог ни с того ни с сего накинуться на человека и начать избивать. За кудряшки местная шпана кликала его Пушкиным. Сколько ему было лет, никто точно не знал, но поговаривали, будто уже за тридцать, просто лицо такое — как у подростка.

— Че, воды в рот набрали, да, бля? — подначивал Махоркин, прохаживаясь по балкону и по очереди заглядывая Димону и Денису в глаза. Артема они все словно не замечали. Махоркин остановился рядом с Дениской и сунул ему под нос грязный кулак с заскорузлыми, опухшими от авитаминоза пальцами и обкусанными ногтями с черной каймой. — Чуешь, чем пахнет? — На самом деле кулак попахивал дерьмом.

— Бабки есть? — спросил Кошаров.

Молчание.

— Ешть бабки, говнюки? — спросил Кожемяко.

— Сотня. — Димон достал из кармана мятую синюю бумажку и протянул Кожемяке.

Вырвал сотню главный — Махоркин. Он сунул ее в карман и… На этом унизительную процедуру можно было прекратить, но «пасаны», видно, не наигрались.

— А че так мало-то? — спросил Пушкин, дергая глазом.

Ответить было нечего.

— Че так мало, спрашиваю?! — заорал отморозок.

— Ладно, пусть пиздуют, — милостиво разрешил Махоркин. Ему стало скучно.

— Пшли на хер отсюда! — прикрикнул Кошаров и топнул ногой.

— И штоб я ваш тут больше не видел! — добавил Кожемяко.

Святую Троицу как ветром сдуло. Вслед полетели ругательства и пронзительный свист.

Скатившись по лестнице на двенадцатый этаж, ребята услышали наверху звук открывающегося замка и бабский вопль:

— А ну ушли отсюда, а то щас милицию вызову!

Гопники отреагировали мгновенно:

— Пшла нах, сука!

— Да я тебя в рот имел!

— Завали хлебало!

— Мы твою дверь разнесем к херам, прошмандовка!

Через секунду дверь захлопнулась обратно. Щелкнул замок.

— Да не бегите вы так! — попытался Артем успокоить Дениса и Димона. Его голос смешно подпрыгивал, когда он сам прыгал со ступеньки на ступеньку. — Они за нами не побегут. Вообще, они нам ничего не сделают…

— Это тебе они ничего не сделают, — с досадой бросил Димон.

— С чего бы? — Артемка начал злиться.

— С того, что у тебя старший брат крутой, — ответил Денис, приостанавливаясь у двери подъезда.

— Вот именно, — сказал Димон, восстанавливая сбившееся дыхание. — Твоего брательника все знают. Ты ему только слово скажешь — он им всем яйца поотрывает.

— Да не ссыте вы! Миха и за вас им бошки открутит.

— Не гони, — ответил Денис. — За нас он с места не сдвинется. И те козлы знают это не хуже нашего, потому и лезут постоянно.

— Сотню последнюю отняли, суки, — мрачно добавил Димон. Эти деньги ему были не особенно нужны, просто душила обида, что свора отморозков может вот так взять и забрать все что хочет, а ты будешь стоять как лох печальный и ничего не сможешь сделать.

— Я слышал, Махоркин совсем псих, — с благоговейным трепетом проговорил Артем.

— Они все психи, — констатировал Денис. — Один этот Пушкин чего стоит. Урод.

— Да не, Махоркин страшнее, — заверил Артем. — Про него такое говорят, такое!

— Расскажи, — потребовал Димон.

— Да че тут рассказывать. Он деда своего грохнул.

— Да ладно!

— Зуб даю!

— И что, вот так вот взял и грохнул?

— Ну. Собрались они, значит, со своим двоюродным брательником к деду в гости. Тот их давай кормить. Нажрались до отвала и замочили деда. Как вам такая история?

— Брехней попахивает. — Денис недоверчиво покосился на Артема. Тот отличался способностью приукрашивать. Всем людям нужно есть, пить и дышать воздухом. У Артемки к этому списку жизненно важных потребностей прибавлялось еще и вранье. Он сам сочинял байки и сам в них верил — например, что из недожаренного зерна поп-корна, найденного на дне бумажного пакетика, может вырасти фруктовое дерево. Или что под мостом живут карлики-убийцы. Или что если посмотреть в окно, которое в однокомнатной квартире задвинуто мебелью, то увидишь другой мир, — потому и задвигают люди это окно: слишком там страшно, по ту сторону. Раньше Димон и Денис увлеченно слушали фирменные небылицы от Артемки, кивали нечесаными репами. Но со временем магия развеялась.

— Да я тебе серьезно говорю! — взахлеб распинался Артем.

— И им ничего не сделали?

— А что им сделаешь.

— Говорят, за убийство и сесть можно в тюрягу.

— Так они ведь несовершеннолетние. Кто ж их посадит-то.

— Ну, есть же там всякие колонии для малолетних преступников.

— А этих вот не посадили. Или они сбежали.

— Это что же получается? Я вот сейчас могу тоже кого-нибудь из вас замочить — и мне ничего не будет?

— Как-то так.

— Бляха, ну и дебри.

— Ага. Завел нас в самую жопу, Дениска.

— Не ссыте, уже почти на месте.

Ребята продирались сквозь дикие заросли к тому месту, где, согласно расчетам Дениса, должна была находиться загадочная постройка. С этой стороны за деревьями было ничего не разглядеть.

— Че-то мы промахнулись, мужики, — с прискорбием констатировал Денис. — Давайте левее. Ага, вон туда, ближе к краю оврага.

Наломав кучу веток и растревожив целый природный комплекс, они добрались наконец до чертовой постройки. Неуклюжая зеленая громадина хитро подмигнула сквозь деревья пятном ржавчины.

— Вот оно! — оповестил Дениска, бочком прорезая кусты.

— Вот эта хреновина?

— Она самая.

— Там, наверное, ничего нет.

— Вот и поглядим.

Сооружение со всех сторон обросло переплетающимися сухими сорняками.

— Давно тут, видно, никто не появлялся.

— Да уж…

— А вход-то где?

Они обошли здание кругом. Оно было обито ржавыми и мятыми металлическими листами. Каркас покосился на один бок. Дениске вспомнился обитавший где-то поблизости престарелый кореец. Он в любое время года ходил по улицам в одном и том же сероватом плаще, похожем на эти самые ржавые листы, и левое плечо было выше правого. Поговаривали, будто ему больше сотни лет.

— Смотрите, замок!

Амбарный замок болтался на уровне пояса. Его загораживала высокая трава. Взрослый и вовсе мог бы не заметить.

Артем подергал замок. Раздался грохот. Вся конструкция задрожала.

— Это, наверное, какой-то склад, — предположил Димон.

— Может, тут маньяк трупы прятал! — Больная фантазия Артема пустилась во все тяжкие. — Или наркотики! Или заперли кого-то пожизненно…

— Да ну, фигня, — отмахнулся Димон. — Дачник инструменты хранил, а потом кони двинул — вот место и заросло. — Он озирался, словно ожидая нападения.

Денис размышлял. Он думал, как открыть и посмотреть. Просто посмотреть. И какая разница, что именно они там увидят? Это ощущение, когда загадка разгадана, вряд ли можно описать. Наверное, вот это самое и называют кайфом. Так себя чувствовал главный герой «Золотого жука». И «Всадника без головы».

Денис потрогал петли, на которых болтался замок. Они держались на тонких гвоздях и уже начали вываливаться.

— Думаешь, откроем? — спросил Артем.

— Надо попробовать.

— Может, не нужно? — попытался дать задний ход Димон.

Денис и Артем медленно повернули головы и посмотрели в испуганное лицо долговязого друга.

— Ты ссыкло, что ли? — спросил Артем.

— Нет, я просто говорю… — принялся оправдываться Димон.

— Ты поменьше говори, — посоветовал Денис.

— Да я…

— Да, ты! — перебил Артем. — Трынди поменьше, тебе говорят.

— Ладно, молчу, — сдался Димон.

— Чем бы поддеть петли? — вернулся Денис к технической стороне вопроса.

— Палку бы хорошую, — заметил Артемка, почесывая макушку.

— Этого добра тут хоть жопой ешь.

Они попытались найти что-нибудь подходящее у себя под ногами, но там было только бесполезное гнилье.

— У тебя ж ножик есть! — вспомнил Дениска.

— Твоя правда, — согласился Артем. — Ща нарежем.

Тупым перочинным ножом они кое-как срезали с дерева увесистую ветку, заострили ее с одного конца и воткнули под петли наподобие рычага.

— На раз-два-три, — сказал Денис. — Раз… два… ТРИ!

Петли скрипнули, гвозди с визгом вылезли наружу, но не полностью. Еще одного нажима хватило, чтобы одержать победу. Замок тяжело брякнулся на землю и умер.

— Й-йес-с! — возликовал Артем.

— Получилось! — подхватил Денис.

Димон промолчал и нервно сглотнул.

Покореженная дверь вросла в землю. Они вдвоем приподняли ее и рванули на себя. Изнутри вырвался джинн застоявшегося медикаментозного запаха.

5

— Темно.

— У меня зажигалка есть.

— Доставай… Ты куришь, что ли?

— Нет. Просто ношу с собой.

— Брешешь.

— Да по правде! Не курю я! Отвали!

— Ни хрена себе! Тут бочки какие-то. Пять штук целых.

— Это не бочки, баран. Это банки стеклянные. Только большие. Во, смотри. Если протереть пыль…

— В натуре, банки.

— Какая-то слизь внутри.

— Там че-то плавает, мужики.

— Трупак?

— Похоже на то.

— Страшный-то какой, серый.

— Не нравится мне все это…

— Ты вообще закрой рот, ссыкло.

— Сам ссыкло.

— Гля-ка, и тут трупак.

— Логично. В каждой банке по трупаку.

— А давайте одну разобьем.

— Как ты ее разобьешь? Стенки-то толстые.

— А вот опрокинем и разобьем.

— Блин, ребята, не надо!

— Захлопнись, а то в жбан получишь.

— Ну-ка, ну-ка, иди сюда, зараза…

— Мать твою за ногу… Ты ее опрокинул!

— Бля! Ну и вонь!

— Она треснула! Треснула! Смотрите! Шипит!

— Жижу эту не трогай только руками! Не наступайте в нее! Целая лужа натекла!

— Сука! Он поворачивается!

— Кто поворачивается?

— Он, трупак!

— И правда.

— Ну и рожа!

— Он глаза открыл! Глаза!

— Да ни хера он не открыл, тебе кажется.

— Открыл! Гляди! Он шевелится!

— Это жижа туда-сюда ходит, потому что ты опрокинул, баран! Вот он и шевелится!

— Да ты погляди! Он пальцы разминает!

— И глаза двигаются! Он смотрит! Эта сволочь смотрит!

— Пойдемте-ка отсюда, мужики, подобру-поздорову.

6

Юрий ковыляет домой. На этот раз его занесло непривычно далеко — в самое сердце Чермета.

Чермет — это небольшой район на склоне оврага. Почему его так назвали, никто уже и не вспомнит. В сталинские времена еще прицепилось. Здесь есть целая улица из двухэтажек больного желтого цвета. Их немцы пленные возводили в конце сороковых. Центральной канализации там, ясное дело, нет нигде, туалет только на улице. Именно из-за этого Юрия и постигло тем вечером столько неприятностей.

Та баба была знакомой его знакомого. Впервые появилась в их компании. Не то мимо проходила, не то кто-то ее приволок. Слегка потасканная, с прокуренным голосом, но еще вполне себе симпатичная. От двадцати до тридцати пяти на вид. Зубы передние, правда, отсутствуют. Но не целоваться же с ней, в самом деле!

Как-то так получилось, что они с Юрой разговорились и она пригласила его к себе. Чаю попить. Сказала, мужа дома сегодня не будет. Юрец, не будь дураком, приглашение принял. У него даже что-то воспрянуло в не стиранных три недели брюках.

Квартира у девки была в одной из тех желтых двухэтажек на Чермете. Обшарпанная, занюханная конура. Зато имелся видик. И порнокассета. Там два негра в красных пиджаках и с огромными причиндалами жарили тетку с необъятными буферами и причесоном в стиле дискотеки восьмидесятых.

Водка еще имелась. «Столичная».

Выпили, поглядели порно. Юрка уже начал стаскивать с девки шмотки, но кое-что пошло не так. Приспичило ему на полдороге по-маленькому. Так, что терпеть невозможно. А сортира-то в доме не предусмотрено! Захочешь поссать — изволь на улицу. Деваха ему и сказала, что там где-то во дворе толчок деревенский, за каким-то кустом.

Юрец по-быстрому напялил обратно вонючие штаны, ссыпался по скрипучей деревянной лестнице во двор и… не нашел обещанного туалета.

Уже был глубокий вечер. На нескольких лавках сгрудились, как самодовольные воробьи, бабки и тетки. Они с раздраженным удивлением разглядывали мечущегося туда-сюда пьяного мужчину с расстегнутой ширинкой. Ему самому не пришло в голову спросить насчет туалета, а они не удосужились поинтересоваться, что он так сосредоточенно разыскивает.

В итоге деревенский сортир так и остался радужной мечтой, а нужду где-то надо было справить, причем срочно. Моча вот-вот готова была хлынуть горячим потоком по ногам.

Юра зашел обратно в подъезд, забрался в темное место за дверью и начал вершить свое мокрое дело. Пока под его ногами растекалась громадная лужа, снаружи заваривалась каша.

— Он там ссыт, что ли? — послышался женский голос из двора.

— Тебе кажется.

— А что за струя хлещет?

— И правда…

— Нет, ты посмотри, что делает!

— Весь пол зассал!

— Спрятался за дверью и думает, его не видно!

— Нахал!

— Паскуда!

— Как вас, алкашей, только земля носит!

— Наш подъезд, мы тут убираем, а эти суки гадят!

Они гурьбой подтянулись поближе, чтобы поглазеть. А моча все не заканчивалась.

— Танюх, это твой хахаль тут территорию помечает?

Девка, с которой спутался Юрий, закутавшись в драный халат, высунулась на шум из окна.

— Че тебе?

— Твой хахаль, спрашиваю?

— Твое какое дело?

— А такое, что он нам весь подъезд зассал! Мыть сама будешь!

— Да пошла ты!

— Правильно-правильно! Как миленькая щас возьмешь тряпку — и вперед. Ишь ты, вздумала водить всяких пьяных козлов сюды. Хорош ссать, козел!

— Давайте милицию вызовем.

— Да что толку. Там, в этой милиции, такие же прохиндеи.

— Вот не надо! У меня у самой зять в милиции работает, все там нормально!

— Знаем мы твоего зятя! Мент поганый! Тьфу!

— Танюха, твой благоверный приедет — я ему все расскажу! Чтоб он тебе рожу твою раскрашенную разбил!

— Да он знает все. Ему все равно…

Это продолжалось долгих три минуты. Юрий стряхнул капли, застегнул брюки и с невозмутимым видом вышел из подъезда. Под улюлюканье баб он двинулся прочь, подальше оттуда. Одна из куриц попыталась огреть его алюминиевой миской по голове, но он увернулся и шатающейся походкой уплыл в соседний двор.

Между раскаленными кирпичными коробками стояла мертвая августовская тишина. В песочницах ковырялись припозднившиеся дети.

Юрий на ватных ногах брел по лабиринту. Сначала его выкинуло к частному сектору, на Макаронку (так называется квартал, где в пятидесятых недолго функционировала макаронная фабрика). В окнах бревенчатых бараков загорались огни. Река частного сектора вынесла Юру к заброшенному Черметовскому мосту через овраг Верхний Судок.

Мост был черен, как наступившая ночь. Огромный черный язык, перекинувшийся на другую сторону оврага. Его построили лет двадцать назад, но открытие так и не состоялось. Не смогли расселить людишек из близлежащих домов, чтоб сделать нормальные подъезды.

Так он и тянулся через огромный овраг, этот пустой мост. Заброшенный, с потрескавшимся асфальтом.

Об этом мосте разное поговаривали. Число самоубийств тут зашкаливало. Сюда со всего города стекались всякие депрессивные хмыри и лярвы, чтоб сброситься и шмякнуться насмерть о дно оврага.

Еще слушок всплывал, будто тут какой-то злой дух обитает. В виде собаки якобы.

Юрию показалось, тишина взвыла. А может, это и не тишина была вовсе, а ветер сквозь какую-нибудь трубу. Асфальт под ногами заговорил. Черным шепотом десятков самоубийц — пионеров, комсомольцев, алкоголиков, изнасилованных красавиц, сломленных жизнью вояк-«афганцев»…

Он тяжело опустился задницей на бетонный блок и закурил. Нечто изнутри внушало ему: не иди по этому мосту! Но нежелание нарезать круги по городу брало верх над странным чувством тревоги.

Все стихло. Только далеко внизу, в овраге, пели сверчки и лягушки.

Он одной затяжкой выкурил папиросу и с третьего раза поднялся. Перед ним было сто метров остывающего к ночи асфальта. И ни единой живой души.

Он сделал несколько неуверенных шагов. Впереди — тысяча километров щемящей пустоты. Между тобой и вон той горящей вдали многоэтажкой — непреодолимое расстояние.

Юрец, а чего это ты так испугался? Это ведь всего лишь мост. Тут никого нет, никто тебя не тронет. Даже если бы и хотели тронуть, один взгляд на тебя — и всякая мотивация отпадает моментально. Ты уже на человека-то с трудом похож.

Нет, здесь нечто большее. За тобой кто-то наблюдает — вот что!

Он вспомнил жену. В последние пару месяцев ее лицо потихоньку начало выветриваться из памяти, но вот сейчас оно всплыло в воображении как живое. Одутловатое, кровоточащее. Как в те минуты, когда он избивал ее до смерти.

Нет, она не может. Ее давно объедают муравьи и черви…

Лицо в воображении еще больше вздулось, посинело, растрескалось. Заплывшие глаза ввалились и выцвели. В волосах — комья земли.

Мост снова взвыл. Надрывно и с угрозой. Так воет заводская сирена. Только здесь ниже намного: не сразу поймешь, настоящий это звук или в голове у тебя белочка беснуется.

Юра хотел было кинуться обратно, но, поняв, что прошел уже полпути, передумал.

Надо просто добраться до того конца моста и больше никогда сюда не приходить. Никогда. Ни в жизнь. Не приближаться к этому хренову месту!

Пьяной зигзагообразной рысью он пробежал еще пару десятков метров и остановился. Впереди замаячила громадная горбатая четвероногая тень. Размером с теленка. Шкура топорщилась и вздымалась кверху.

Юрий захлебнулся смесью страха и опьянения.

Из глотки псины донесся приглушенный рык. Откуда-то с соседних болот подул гнилостный, теплый и влажный ветер.

Псина, постояв немного, дернула головой и приблизилась на пару ленивых, неспешных шажков. В тягучие утробные звуки вторгся цокот загнутых желтых когтей по асфальту.

Прорвавшись сквозь вату оцепенения, Юрий помчался со скоростью ядерной боеголовки. Опьянение улетело прочь, словно проколотый воздушный шарик. Нервная система пришла в полную боевую готовность. Непривычное состояние, какого он не испытывал уже много лет.

Его частый топот заглушил клацанье когтей позади. Юрий подумал было, что пронесло. Едва чувство опасности притупилось, как тут же сбилось дыхание, а алкогольный шарик цвета раковой опухоли снова надулся где-то внутри.

Он ощущал, как организм ожесточенно сопротивляется физической нагрузке.

Псина обогнала его по другой стороне моста и остановилась. Снова утробный рык и болотный ветер из оврага… или…

…или из пасти?

Теперь понятно, почему этот мост стал мостом Самоубийц. Эта тварь заставляет их сигать вниз!

У нее глаза-то есть вообще? Голова — сплошь черная шерсть. И уши торчком.

Снова она делает короткие шажки в сторону Юрия.

Побежать на середину моста и шмякнуться вниз, как мешок с дерьмом?

Нет, Юра не такой. Жизнь у него не сказка, но свои прелести имеются — бухло, приятели, девки беззубые.

Бежать дальше по частному сектору? Так ведь догонит в два счета! Ей это как пописать сходить.

Он обогнул заграждение и оказался на крутом спуске. Ноги сразу стали заплетаться и вязнуть. Песок тут же набился в стоптанные туфли.

Пытаясь затормозить падение, Юра принялся размахивать руками, как тупая птица крыльями, не удержал равновесие и упал на спину. Вероломно скрывавшиеся под песком кусочки бетона впились в ладони сотнями маленьких жал. Кровавые лоскутки кожи остались где-то там, погребенные под песком на радость муравьям и прочей живности.

Песок посыпался за засаленный воротник и в потные штаны, ремень от которых был давно утерян в каких-то кустах, где справлялась малая нужда. Юрий барахтался в песке, как выброшенная на берег рыбина, и матерился дрожащим тоненьким голоском. Он готов был расплакаться.

И пока он скользил, жалкий и беспомощный, как умирающий путник, швыряемый раскаленным пустынным ветром с одного бархана на другой, позади по песочку что-то мягко шуршало. Словно прекрасная женщина в бикини беспечно прохаживалась по пляжу где-нибудь в Майами — там, где рай и где каждый алкаш — плейбой.

Только это была не сексуальная блондинка с экрана, а четвероногая тварь с изогнутыми желтыми когтями.

Юрий, задыхаясь, вскочил на ноги. Подошвы с чавканьем продавили болотистую почву. В темноте было ни черта не разобрать. Несмотря на жару, глина, щедро подпитываемая подземными источниками, за лето так и не высохла. Когда-то этот овраг был речкой. Так было еще в сороковых, но потом Верхний и Нижний Судки внезапно пересохли по никому не ведомой причине. На лице города появились две гигантские трещины, в которых как грибы после дождя стали вырастать убогие домишки и дачи. Весной всю эту рухлядь затапливало. Повсюду красовались россыпи свалок. Шпана устраивала здесь сходняки, а бомжи — сезонные лежбища.

Тут всегда было влажно до омерзения. Ушедшие под землю Судки мстили за свое заточение, выбрасывая наружу кубометры болотных миазмов и отравляя все вокруг — землю, растительность, разваливающиеся постройки. И людей. Одному богу известно, что выходит оттуда наружу вместе с испарениями.

Юрий по щиколотку увязал в полужидкой, чавкающей, как беззубый старушечий рот, глине. Он бежал куда глаза глядят, лишь бы оторваться от этого чернобыльского мутанта.

Вокруг царила кромешная влажная тьма. Под ноги то и дело попадались кочки, бревна, гнутые ржавые железки. Он раздирал брюки (кстати, единственные) в клочья, царапал ноги в кровь и мясо. На туфли налипли тонны вязкой грязи.

А сзади было слышно размеренное дыхание, сопровождаемое хрипотцой и рычанием.

Он оглянулся.

Тень скользила за ним, словно не касаясь земли. Лапы как будто проходили сквозь все преграды. Она могла бы при желании догнать его в два прыжка, но почему-то не делала этого. Может быть, игралась. Тогда следующий раунд игры — слегка потрепать жертву. Перегрызть руку, например. Сжать челюстями череп, чтобы он немного треснул…

Нет, не нужно больше оборачиваться. Только бежать. Бежать, пока есть силы. Или пока ноги не переломал.

По земляной круче, поросшей хмызником, он кое-как выкарабкался к обшарпанным домишкам на краю оврага. Они стояли без света, слепые, накренившиеся, и глядели вниз, в пропасть. Еще пара лет — и свалятся беспомощной грудой обломков, а топкая земля рассосет их, как поломанный в крошку леденец.

Склон был почти отвесным, так что пришлось карабкаться на четвереньках. Выбравшись из оврага, Юра дал деру через замызганные дворы в сторону, где, как ему казалось, находился его дом. Он думал, проклятая тварь наконец прекратит преследование и уберется в свое логово.

В одном из дворов, в глухом углу этого бесконечного лабиринта кирпичных заборов с колючей проволокой и гниющих надворных построек, он нащупал захудалую лавку. Самое место, чтобы передохнуть и выкурить беломорину-другую. Его отравленный алкоголем мозг уже начал забывать, от чего он убегал. Просто хотелось отдохнуть. Не было иных желаний, кроме как завалиться прямо на эту вот лавку и проспать до утра. А там — будь что будет.

Легкие свистели. От папиросы Юрий зашелся кашлем. По телу разлилась волна болезненной слабости. Он с облегчением выдохнул ядовитый дым.

Именно в этот момент — знаете, так бывает в дешевых голливудских ужастиках — из-за угла послышался деловитый цокот коготков об асфальт.

Юрий подскочил словно ужаленный в задницу, выронил папиросу и ринулся в темный лабиринт дворов. Где-то скулила мелкая шавка. Из замусоренных кустов ей больным волком вторила белая горячка.

Он перебежал пустую проезжую часть. Подъезд желтой двухэтажки разрывался от хора пьяных голосов, подвывающих хриплому магнитофону. Где-то вдалеке мужик ссорился с пьяной бабой. Слышались многоэтажные ругательства, удары и крики боли.

И проклятый цокот. Словно капли кислоты падали на мякоть мозга.

Как только Юрий попытался свернуть в переулок, чтобы затеряться среди бараков, цокот растворился во тьме и возник снова именно там, в барачном переулке, впереди.

— Куда ты меня гонишь? — хрипло обратился он в никуда. Тьма ответила низким урчанием.

Чудовищное отродье не просто преследовало его, а гнало в какое-то определенное место. Как только он пытался скрыться, тварюга подрезала его, но не показывалась. Не давала отклониться от одной ей известного маршрута.

Оказавшись у работающего моста через Нижний Судок, он увидел скользящую по решетке перил тень в мигающем свете щербатой цепочки фонарей. Тень образовывала прямой угол на стыке тротуара и ограждения.

Объект, отбрасывавший ее, отсутствовал!

Юрий ринулся вниз по склону. Во второй раз. Катился сквозь кусты, барахтался в песке, отбивался от налетевшего с болота комарья. Где-то под мостом, на другой стороне оврага, голоса вразнобой вторили расстроенной гитаре что-то про алюминиевые огурцы. Они так громко голосили, что не услышали, как Юрий отчаянно продирался сквозь заросли.

Еще пять минут — и он окажется дома. И тогда…

А что, если эта тварь будет поджидать тебя в твоей собственной квартире? Что ТОГДА делать?

А может, и не было никакой собаки? Вдруг это все воспаленное воображение? Нет, ну в самом деле: не могла же тень появиться ниоткуда сама собой? Не могла же, так?

Преследование прекратилось. И Юрий откуда-то знал, что оно не возобновится. По крайней мере сегодня. Видать, фантомная собака добилась, чего хотела.

Все тропинки пыльными ручейками струились в одну точку — к дачному участку Юркиной бабки. К этому отвратительному металлическому баку для воды. Такому квадратному и угловатому, что аж смотреть тошно.

А под баком…

Он знал, что Лена не проснется и не покарает его за содеянное. Но ему все равно было страшно. Когда находишься дома один и за пределами твоей комнаты — в прихожей и кухне — лишь мрак, ты знаешь: там никого и ничего нет. Но все равно ведь страшно! Ссышь ведь в штаны!

Взгляд скользнул по силуэту пустующего сарайчика для инструментов.

Что-то было не так. Какая-то маленькая деталь делала картину непривычной. Может быть, это игра лунного света?

Нет, вряд ли. Что-то действительно не так.

Перед глазами пошли ядовитые пятна.

Бак для воды был слегка сдвинут и чуть-чуть наклонен. Не то чтобы сильно, но достаточно для…

Нет, ну к черту эти мысли! Лучше сейчас прийти домой, забыться тяжелым похмельным сном и больше не вспоминать вообще об этой ночи. Никогда.

Ноги сами понесли Юрия на бабкину дачу.

Ну, и чего тебе там нужно? Неужели ты всерьез считаешь, что твою страшную женушку кто-то решил выкопать и перезахоронить в другом месте? Или съесть? Или поиметь, некрофилы там какие-нибудь? Или что она сама восстала из мертвых и ждет тебя за углом, чтобы прокусить горло и отправить в ад? Просто растревоженная земля просела под весом бака…

Стоп! Бак ведь был пуст! У него не такой большой вес, чтобы почва провалилась.

Собаки решили полакомиться? Тогда придется несладко. Наверняка остатки их пиршества теперь разбросаны по всему участку. Если не по всей округе.

Он осторожно подошел к баку. На том месте, с которого резервуар был сдвинут, зияла ямища, окаймленная свежей землей.

Не-е-е-е-ет. Нет, нет, нет. Такого не бывает. Должно же быть блядское разумное объяснение! Три месяца почти прошло! Тут трава должна была вырасти!

Он тупо пялился на свежий пролом, который был темнее ночной темноты, а блядское разумное объяснение все не появлялось.

Там что-то шевелится!

Он отпрянул.

Нет, показалось…

Алюминиевые а-гурцы, а-а, на брезентовом поле…

Есть только один способ узнать наверняка.

Я сажаю алюминиевые а-гурцы…

Он уперся корпусом в бак…

А-а…

Он сдвинул бак. Тот возмущенно заскрипел.

…на брезентовом…

Внизу зияла свежеразрытая яма, в которой ничего не было.

У Юрия прихватило сердце. Впервые в жизни, можно сказать. В мышечном мешке заиграли все выпитые литры.

Надо валить отсюда, подумал он. Уснуть дома и забыть обо всем. Как будто ничего и не было. Главное не возвращаться сюда потом. На самом деле все как было, так и осталось. Это тебе, дураку, мерещатся разрытая могила и сдвинутая бочка. И собака, которая тебя гоняла по оврагам, тоже привиделась. Херня это все, Юрец. Иди домой, проспись, а то так и самому недолго оказаться под полутора метрами перегноя.

Он помотал башкой, чтобы сбросить затянувшееся наваждение, и двинулся вверх по усыпанному щебнем склону под пьяные вопли: «Один лишь дедушка Ле-е-е-е-е-е-енин хороший был вождь…»

Когда он оказался в соседнем к своему дворе, ему опять нестерпимо приспичило отлить. Он встал между кирпичным домом и разлапистым кустом. Под звуки телевизора из окна первого этажа вяло заструилась по листьям жидкость. Из глубины куста циклопическим глазом глядела тьма.

В этом кусте жить можно, отметил про себя Юрий. Вот когда совсем не на что существовать станет, продам квартиру, постелю тут картон, приколочу пару досок и заселюсь. Зимой, правда, придется поискать вакантные теплые трубы, но это ничего. А тут будет летний коттедж. Если другие бомжи его со временем не отожмут. Время блатных разборок как-никак.

В кустах что-то принялось ворочаться с боку на бок.

Неужели ты, Юра, разбудил другого такого же алкаша, как ты? А то и вовсе — только подумать — нассал ему на голову!

Он спешно убрал свой вялый уд обратно в ширинку, двумя рывками застегнул заедающую молнию и направился к своему подъезду. Сзади было слышно, как разбуженный обитатель куста выбирается наружу и издает нечленораздельные звуки склеившимся ртом.

В подъезде было темно. Опять все лампочки свинтили или разбили. Где-то монотонно капало. Что-то шаркнуло по шершавому бетону. У соседей залаяла собачонка.

Юрий поднялся на пятый этаж, вошел в квартиру, захлопнул за собой дверь, включил свет в маленькой прихожей и посмотрел в зеркало, которое давно пошло черными пятнами по всей поверхности.

Ну и рожа…

Внизу хлопнула дверь подъезда. Сильно хлопнула.

Неровные, шаркающие, спотыкающиеся шаги. Хриплые звуки. Не то рычание, не то бурлящая в горле блевотина.

Неужели тот, кого Юра одарил ароматным теплым дождем, не поленился и отправился следом?

Он выключил свет. В этот самый момент шаги замерли напротив его двери. В десяти сантиметрах. Послышалось хлюпанье. А может, чавканье.

Он посмотрел в глазок.

7

— Здрасьте, теть Тань! — крикнул Денис женщине, нервными движениями развешивавшей белье на балконе четвертого этажа.

— Здравствуй, Денис, — ответила та, не глядя на него.

— Димка выйдет?

— Нет, сегодня не выйдет. — Из ее дрожащих рук выпала прищепка и клацнула об асфальтовую нашлепку метрах в трех от Дениса.

— Я сейчас принесу. — Он подобрал прищепку и мигом метнулся на четвертый этаж.

Когда тетя Таня открыла дверь, его обдало густым запахом сигаретного дыма. Видно, Димонов батя на кухне курил, и оттуда потянуло. У тети Тани глаза были красными. За ее спиной мелькнуло испуганное лицо Димона.

— Спасибо, Денис, — сдержанно поблагодарила она и закрыла дверь.

«Интересно, что у них стряслось?» — подумал он, ссыпаясь с лестницы.

На первом этаже он стукнул несколько раз в дверь, обитую перетянутым леской черным дерматином. Несмотря на наличие звонков, Троица условилась стучать. Так сразу понятно, кто пришел.

Изнутри послышался удалой топот.

— Выйдешь? — спросил Денис у высунувшейся веснушчатой рожицы.

— Пять сек. — Дверь захлопнулась.

— Не лязгай так дверью, сколько раз тебе говорить! — голос Артемкиной бабки.

— Я нечаянно, бабуш!

— За нечаянно щас по мозгам получишь!

Они никогда не договаривались, все получалось само собой: кто-нибудь один пошел гулять и позвал других. Родители отпустили — вышел, не отпустили — не вышел. И это было навсегда. Время застыло. Ничто не должно было измениться. Все трое знали: завтра все будет точно так же. И послезавтра. И потом.

— К Димону заходил? — спросил Артем, хлопая дверью подъезда.

— Да. Не выйдет.

— Почему?

— Проблемы какие-то дома.

— А, ну, я видел сегодня, «скорая» приезжала. Так и подумал, что за дедом его.

— Видно, плох дед.

— Точно. У него со здоровьем не очень давно уже.

— Да-да… Пойдем в садик, поглядим, что там со стройкой, — предложил Денис.

Через один дом вытянулись в ряд три детских сада. Вся окрестная детвора бегала туда летом воровать неспелые зеленые яблоки, кислые до одури. Во время тихого часа, когда все воспиталки следили, чтобы никто из детсадовцев не умер во сне, злоумышленники толпой перемахивали через забор и принимались обдирать яблони. Облепляли дерево, как ошалелые обезьяны. Заправляли футболки и рубашки поглубже в штаны, насыпали яблок до самого горла и с таким вот «брюхом» кое-как перебирались обратно, на другую сторону забора. А заведующая садика бежала за ними со шваброй наперевес, выкрикивая ругательства. И ей никогда никого не удавалось догнать. Она всегда выбегала слишком поздно, на слишком длинных каблуках и была слишком жирная. И дети, хоть убейся, не могли понять, почему ей так жалко этих сраных яблок. Их ведь все равно никто не собирает и не ест. Осенью они просто опадают и гниют.

Днем — заведующая, а вечером — сторож по кличке Лысый. Бонусом к вечернему снятию яблок было выкрикивание дразнилки: «Лысый, сходи пописай!» Они наперебой орали это и драпали от пенсионера, чтобы, как шавки, стоять потом за забором и лаять другие обидные слова. Кто-нибудь особенно смелый даже мог кинуться в деда огрызком.

Тогда, в девяносто четвертом, в том детском саду, из-за крыши которого выглядывал один этаж школы, велась стройка: пристраивали дополнительное крыло. Стройплощадка была целым кладезем всяких интересностей. Во-первых, во время ремонта из здания сада выкинули залежи сломанных игрушек, старой кухонной утвари и прочего барахла. Во-вторых, там сваливали строительный мусор. Во всем этом было невероятно интересно рыться. Как только работяги уходили и на стройке воцарялось затишье, Святая Троица отправлялась туда, обжиралась яблоками до тяжелой отрыжки и копалась в грудах сокровищ.

— Смотрел «Возвращение живых мертвецов»? — спросил Артем, откусывая от яблока здоровенный кусок и морщась.

— Нет. Что это?

— Фильм.

— Ужасы?

— Конечно, что ж еще. Я по видику вчера смотрел.

Видеомагнитофон в те времена был для многих заоблачной роскошью. Впрочем, родители Артема где-то его раздобыли. Наверное, купили по дешевке у какого-нибудь погрязшего в долгах и разорившегося предпринимателя.

— Ну, там, типа, военные законсервировали зомбаков, а другие ребята через двадцать лет их случайно выпустили. По дурости, типа. А потом поймали одного, сожгли в крематории, а тут пошел дождь, и пепел осел на кладбище. И все мертвецы встали и пошли по округе жрать людские мозги.

— Круто, — оценил Дениска. — Позови как-нибудь в гости посмотреть.

Артемка иногда звал друзей глянуть какой-нибудь фильмец в отвратном качестве и с гнусавым одноголосым переводом.

— Ага. Кассету только переписать надо, это не моя. Завтра сказали отдать… Так я, собственно, не о том.

— А о чем?

— Помнишь, что мы позавчера видели?

Речь шла о заброшенном ангаре с дохляками в огромных банках.

— Ну?

— Там такая ж фигня была.

— Где?

— В фильме, тупица! — Артем отвесил другу подзатыльник. Тот ответил дружеским пенделем.

— Тоже мертвяки в банке, как огурцы засоленные?

— Да-да. И тоже живые!

— Чушь собачья! Никакой он был не живой. Нам померещилось.

— Ни фига не померещилось! Не всем же троим!

— Да мы просто колбу эту опрокинули — вот там все и пришло в движение.

— А зачем их тогда туда поместили? И кто?

— Да мне почем знать.

— А прикинь, если они оттуда смахались? Ну, или хотя бы один тот, которого мы перевернули?

— Не мы перевернули, а ты перевернул. — Денис ткнул друга пальцем в ключицу.

— Ну, ладно, ладно, не спорю, моя работа.

— Хочешь проверить, что ли? — Денис с опаской покосился на Артема.

— Да, проверить бы хорошо.

— Ни хрена хорошего, дружище! Ты видел, как эта жижа бурлила? Я туда ни ногой!

— Не, а прикинь, если это и вправду зомби!

— Зомби не бывает. Это только в твоих фильмах дурацких показывают. Одни дураки придумывают, другие снимают, третьи смотрят.

— А сам-то, сам! Кто только что ко мне в гости просился смотреть «Возвращение живых мертвецов»?

— Все равно чушь это все. Посмотреть-то оно прикольно, но бред, согласись.

— А давай проверим!

— Да не буду я ничего проверять! Пошел ты в жопу!

— А давай!

— Пошел в жопу, я сказал.

— Ты, козел, сам нас туда первый потащил!

— За козла ответишь.

— В натуре, козел.

— Ладно, пошли.

8

— Главное, чтоб они нас не покусали, — продолжал нагонять страху Артем. — Если начнут жрать мозг, то все — пиши пропало.

— И что, там прямо мозг жрали, в фильме? — спросил Денис.

— Да! — воскликнул Артемка с таким энтузиазмом, словно сам принимал в этом участие. Аж слюна брызнула.

— А на хрена им? Причина-то должна быть?

— Ясный красный! Мужики эти поймали одну гнилушку безногую, связали и допросили. Она сказала, что, типа, когда мозги кушаешь, боль от гниения уходит.

— Не, ну ты же понимаешь, что это туфта?! — воскликнул Денис.

— Ни фига подобного! В начале фильма сказали, что это был секретный военный проект!

Денис проявил мудрость и промолчал.

— Чего молчишь? — не унимался Артем, размахивая руками, как ошалелая птица. — Вот сейчас придем туда — сам все увидишь.

С их прошлого визита осталась дорожка из примятой травы, покалеченных лопухов и ломаного сухостоя.

Чем ближе они подходили к таинственной постройке, тем резче становился запах не то медикаментов, не то химикатов.

Они несколько секунд стояли перед закрытой дверью в замешательстве.

— Ну, чего стоим? — спросил Артем.

— Не знаю, чего ты стоишь, — бросил в ответ Денис. — Открывай, раз самый умный. Это ты предложил.

Артем уставился на него тупым-претупым взглядом. Так бывало всякий раз, когда его загоняли в тупик.

— Хорэ пялиться, животное! Открывай долбаную дверь!

— А ты че, ссышься? — Артем явно пожалел о собственной инициативе и теперь пытался ее аккуратно слить. Но аккуратно не получалось.

— Да, — честно признался Денис, глядя другу в глаза.

Тот не ожидал такой прямоты. Теперь ему было не отвертеться.

— Ну тебя в жопу. — Он рывком распахнул металлическую дверь и отскочил на два шага.

Петли жалобно взвизгнули. Дверь снова захлопнулась.

— Давай подопрем чем-нибудь, — предложил Денис.

Они подобрали массивную палку и подперли сопротивляющуюся дверь, чтобы она не закрылась и внутрь проникал свет.

И все равно солнечные лучи едва доставали дальше дверного проема. Остальное можно было различить лишь в виде неясных силуэтов.

— Темно как у негра в жопе, — констатировал Артем, делая один осторожный шаг.

— Давай уже, проходи! — Денис подтолкнул его в спину.

Артем судорожно глотнул ртом воздух.

— Ты дебил?! — закричал он. — Чего толкаешься?!

Денис, не обращая на него внимания, зашел внутрь. По коже подрал холодок. Под ногами заскрипело битое стекло. В воздухе стоял густой кислый запах.

— Мне кажется или банки пустые? — произнес Артем, зажимая рот и нос ладонью.

Денису понадобилось секунд десять, чтобы глаза привыкли к густому полумраку. Одна из огромных стеклянных банок была разбита, остальные вскрыты. Трупаки отсутствовали.

— Твою мать! — гундосо выругался Артем. — Я ж тебе говорил! — Он закашлялся.

— И правда, — согласился Денис. — Их кто-то забрал.

— Да ни хера их никто не забирал! Они сами ушли! Я видел, как этот ублюдок шевелился там, в банке. Мы нарушили герметичность — вот он и ожил! Их спецом тут держали закрытыми, законсервированными, в растворе, чтоб не рыпались!

— И что теперь будем делать?

— Не знаю! Он вылез и освободил их всех! Теперь они будут мозги людские жрать! — Артем протянул руку к одной из открытых банок.

— Не трожь! — выкрикнул Денис, хватая его за футболку. — Подхватишь еще какую-нибудь заразу! Делать-то что будем?

— Да чего ты у меня-то спрашиваешь?! Ничего не будем делать! Пойдем отсюда.

Они вышли на свет и, окидывая опасливыми взглядами бурелом, отправились в свой уютный двор.

9

Когда Димон вышел во двор, Артем и Денис метали перочинный ножичек в неопрятную кучку песка с примесью собачьих экскрементов, сухой листвы и бутылочных осколков.

— Дима, через полчаса чтоб был дома. — Тетя Таня стояла на балконе, вцепившись руками в решетчатую ограду. Ее голос дрожал.

— Хорошо, мам, — одними губами прошелестел Димон. Его лицо было иссиня-белым, как снег в морозный день.

Тетя Таня скрылась в квартире.

— Здорово, — бесцветным голосом поздоровался Димон, невесомо опускаясь на лавку, как брошенная растрепанная салфетка.

— Что там у тебя? — спросил Артем, целясь ножичком во что-то видимое ему одному в грязном песке.

— Хреново дело, — сказал Димон после недолгой паузы.

— Дед в больнице? — спросил Денис.

— Угу. Совсем худо. Меня только что из дома предки выперли. Не нравится мне это.

— Ну, выперли — и выперли, подумаешь. — Артем стоял к друзьям спиной и словно разговаривал с кем-то четвертым, кого остальные не видели.

— Кажись, не жилец больше дед. — В голосе Димона дрожали слезы. — Батя только что… — Он всхлипнул. — Батя только что из больницы приехал весь на нервах. Матери что-то сказал, та аж руки ломать начала.

— Да ладно тебе, все нормально будет, — попытался подбодрить его Денис. — Это они, может, от радости. Может, твой дед поднялся, растолкал медсестер и сбежал куда-нибудь. В пивную по соседству, например.

— Пошел ты в жопу, — равнодушно бросил Димон.

Денис понял, что сморозил глупость, и почувствовал, как краска приливает к лицу.

— Давайте до котелки дойдем, — предложил Артем.

— Мне через полчаса дома быть, — напомнил Димон.

— Не ссы, успеешь. На котелке давно не были. Давайте сходим.

— Поддерживаю, — сказал Денис. — Пойдем, Димон. Мы быстро. Одна нога здесь, другая там.

— Ладно, пошли.

«Котелкой» называли заброшенную котельную через несколько дворов. В ней все двери и окна были выдраны с корнем, а проемы зарешечены. Впрочем, местная шпана разломала кирпичную кладку в самом незаметном углу, и заделывать ее никто не стал.

Летними днями котелка была землей обетованной для детворы. Ребята представляли себя героями крутых голливудских боевиков, которые переводил гундосый дядька. Прыгали с этажа на этаж, расстреливали друг друга из палок, взметали до потолка бетонное крошево.

Котелка скалилась из зеленых кустов ржавыми решетками окон. К пролому вела узкая утоптанная тропинка, вилявшая между кустами. В этот день (или днем ранее) на нее кто-то смачно нагадил. Да, прямо на тропинку.

Внутри было прохладно. От каждого движения воздуха тишина вздрагивала.

В полу зияла черная ямища, уходившая вниз метра на три-четыре.

— Я б туда спустился, — с благоговением проговорил Артемка.

— Да, интересно, — согласился Денис. — Может, там трупы?

— Нам на ОБЖ говорили, что до трупаков дотрагиваться нельзя, — сообщил Димон. — К ним лучше вообще не приближаться. Микробы там всякие, испарения вредные…

— Но спуститься бы все равно прикольно. Там ведь целый этаж внизу, а мы его не видим. А есть ли вход, кроме этой дыры, — хрен разберет.

— Лестница нужна, причем такая нехилая. У меня на даче есть. Батя ее один еле поднимает. Зато прямо на крышу можно забраться.

— О! Класс! Привози!

— Ты дурак? Кто мне разрешит?

— Да ладно тебе, не разрешат, что ли?

— А довозить ее как?

— Разобрать и довезти, хрен ли…

Снизу донесся низкий, протяжный храп.

— Чёйто?! — шепотом воскликнул Артем.

— Трубы, наверное, какие-то там остались — вот и гудят, — попытался дать разумное объяснение Денис. — Мало ли тут звуков. Ты прислушайся к нашему эху.

— А-а-а-а-а-а-а! — крикнул Артем в потолок.

Устрашающее эхо отразилось от сырых стен. Воздух сотрясся. Звук миллионами тягучих сонных волн пополз по котелке.

— Как из другого мира, — оценил Димон.

И снова глухой храп из подземелья. Потом еще раз, но в другой тональности. Затем вялое шуршание. Скрежет бетонной крошки, кирпича и битого стекла.

— Мне домой пора, — напомнил Димон.

— Да, пойдемте, — охотно поддержал его Денис.

— Да ладно вам, ссыкуны, — одернул их Артем. Он склонился над дырой, приложил руки рупором ко рту и заорал. Подземный этаж завибрировал по всему периметру котелки.

— Сраный ты придурок! — разозлился Дениска, схватил Артема за ворот футболки и потянул к выходу.

— Э, гондон! Футболку мне не растягивай, гомик! Новая, блин!

— А ты не выеживайся тут!

На нижнем этаже началась ритмичная возня, словно кто-то проснулся с дикой похмелюги и пытался размять затекшие ноющие чресла о битое стекло. Это проняло даже Артема.

— Млядь! Драпаем отсюда к хренам! — перепугался он. — Дерьмище! Срань господня!

Они выбежали из котелки. Димон, забывший о том, что неплохо бы смотреть под ноги, вляпался в дерьмо на тропинке. Мухи, возмущенно жужжа, разлетелись в разные стороны.

— А-ха-ха-ха-ха! А-ха-ха! — залились дружным ржанием Денис и Артем. Они пробежали еще несколько шагов, сложившись пополам.

— Ну ты и лох, Димасик! — сквозь смех и слезы проговорил Артем. — А-а-а-а-а-а! Лох!

— Лошпет! — добродушно добавил Денис.

— Да пошли вы, говнюки! — сквозь зубы процедил Димон, краснея как рак и пытаясь соскоблить экскременты о поросшую мхом бетонную глыбу. Получалось у него плохо: как известно многим из нас по горькому опыту, данная субстанция обладает способностью крепко приставать к подошвам. Если подошвы сильно рифленые, точно хрен что получится. В домашней раковине или ванне вымывать эти продукты жизнедеятельности — перспектива совсем не радужная, так что обычно вытираешь как можешь об траву, пачкаешь все самые угловатые новые бордюры поблизости, а потом пытаешься забыть об инциденте. А говно само частица за частицей со временем отстанет от обуви. Ежели в новое не вляпаешься.

— Не надо было с вами идти, — горько заключил Димон, шаркая подошвой кеда о бетон.

— Полчаса прошло? — спросил он на обратном пути, когда они шли мимо школы.

— Мы соткуда знаем, — ответил Артем. — Часов ни у кого нету.

— Счастливые часов не наблюдают, — продекламировал Денис, сам не зная зачем.

— О, смотрите! — воскликнул Артемка, когда они шли вдоль школьного забора. — Юрик!

Навстречу им, шатаясь, брел пьяный в дрова сосед дядя Юра, беспробудный алкаш и домашний тиран.

— Я слышал, он свою жену грохнул, — напомнил Денис.

Всякий раз, когда они видели осоловело маячащего где-нибудь вдалеке «дядь Юру», кто-нибудь обязательно озвучивал спорные факты биографии алкоголика. И так поступала не только Троица. Каждая старая и малая сволочь, завидев Юрия, считала своим священным долгом сказать что-нибудь об исчезнувших жене и дочери, хотя вину несчастного хрона так и не доказали. Впрочем, никто и не пытался ее доказать. Милиция тогда сами знаете как работала.

— Я слышал, он и дочку свою того — чи-и-и-ик, — добавил Артем. — По пьянке мочканул, а жену запугал, чтоб не проболталась. А она все равно хотела рассказать ментам — вот он ее тоже… того… ножичком по горлышку — и в колодец.

— Или в холодец.

— Ну да, или в холодец. Он-то не работает, денег не получает, жрать ему нечего. А правда, прикиньте, если он ихним мясом до сих пор закусывает!

Юрий уже был в нескольких метрах от них. Несмотря на предельно пьяное состояние, ему удалось уловить обрывки детского разговора.

Он попытался схватить Дениса за волосы. Тот отскочил. Грязная рука лишь скользнула по коротким волосам.

— Пидор! — выкрикнул Денис.

— Че ты-ы вя-акнул, щ-щ-щенок?! — протянул пьяный дядь Юра. — Иди сюда, бл-л-ля!

— Сучара! — пролаял Артем, отбежав на безопасное расстояние. — Алконавт! Убийца! Душегуб!

— Гадены-ы-ыш-ш-ш! С-с-с-сука! — тащились ругательства из пьяного рта.

Димон посчитал, что молчание гарантирует ему неприкосновенность, и спокойно шел своей дорогой. Но Юрий, смекнув, что Артема и Дениса ему не достать, решил отыграться на Димоне. Он схватил его за рубашку и с силой рванул на себя. Швы и пуговицы затрещали. Димон вскрикнул.

— Отвали от него, козел! — оскалился Артем, размахивая кулаками, но не сходя с места.

Денис подбежал к алкашу сзади и отвесил пенделя. Тот попытался использовать свободную руку, чтобы схватить его. Маневр не удался. Денис отбежал подальше — туда, где Артем собирал с земли щебенку.

— Па-адем со мной, щ-щ-щенок, — прорычал Юрий Димону, который отчаянно вырывался.

— Отпустил его, мразь! — выкрикнул Артем, подняв руку для запуска первой боеголовки. — Последний раз предупреждаю!

Но Юрий не обращал внимания. Он пытался тащить куда-то свою жертву, а Димон вопил и пинал алкаша ногами по коленям.

На дядь Юру один за другим посыпались камни. Из первой десятки в цель попали один или два. Остальные либо пролетели мимо, либо угодили в Димона. Но метатели вошли во вкус, приблизились к Юрию и принялись кидаться щебенкой почти в упор. Камни били в лицо и голову. Когда один попал в глазное яблоко, дядь Юра взвыл от боли и отпустил пленника.

Алкоголик принялся оглушительно орать фальцетом. Он хватался за лицо обеими руками и корчился, словно его черти поджаривали на адской сковородке.

— Вы мне глаз выбили! — кричал он голосом, которого сам не узнавал. — Выбили глаз, подонки! Твари!

Чтобы закрепить позорное поражение противника, Артем набрал горсть пыли с крошечными осколками асфальта. С криком: «Н-н-н-н-на!» — он швырнул горсть дядь Юре в лицо.

Новый вскрик боли. Юрий согнулся пополам, не удержал равновесие и рухнул в лопухи у забора. Но Артему показалось, что и этого мало, и он несколько раз пнул его в ребра носком ботинка.

Когда они оказались в своем дворе, Димона уже высматривала на балконе мать. Ее лицо опухло от слез, которые лились ручьем.

10

Ублюдочные дети едва не выбили Юрию глаз. Острый кусок щебня разорвал нижнее веко. Боль была адская. Пришлось обратиться в травмпункт, чтоб заштопали.

Теперь он сидел в продавленном, затертом задницами кресле у себя дома. За окном стемнело. В голове не было ни одной мысли. Он окончательно отупел не то от анестетика, не то от протрезвления. А выпить-то было нечего. Деньги жены недавно закончились, а больше взять негде. Нет денег — нет бухла. И дворовые приятели в тот день не собрались как назло.

А еще Юрию нечего было есть. Он уже давно не покупал еду. Довольствовался скудной общаковой закусью из хлеба, шпрот и просроченной колбасы. Временами желудок скручивало так, что хотелось сдохнуть.

Так, в тупом оцепенении, минул вечер. Юрий время от времени впадал в дрему.

Около полуночи хлопнула дверь подъезда.

Он узнал шаги. Это были те самые, которые он услышал, вернувшись с дачи, где обнаружил пустую могилу жены. Тяжеленная, медлительная, шаркающая поступь. Нет, старики и старухи так не шаркают. Люди так шаркать не могут, как бы больны и немощны они ни были. Это словно не ноги, а деревянные колодки, обернутые чем-то мягким.

И они, мать их, снова поднимались по ступеням! Поднимались к нему, на пятый этаж. Чтобы снова, мать их так, стоять у его двери и… и издавать эти мерзкие звуки. Этот клокочущий хрип.

В ту, первую, ночь оно торчало там и лапало дверь. Не скребло, а лапало. Словно что-то искало ощупью.

Юре не удалось разглядеть в глазок, кто или что это было: в подъезде не горел свет.

Но оно там было — вот что самое главное. И чего-то хотело. А с первыми лучами солнца ушло. Юрий хотел выглянуть с балкона и посмотреть, но не сумел побороть страх.

Он надеялся, что это галлюцинации.

Но вот, оно пришло опять. Шаги гулким молотом эха ударяют по стенам подъезда.

Останавливаются. Здесь, совсем рядом.

Ждет. Так ждет человек, чтобы ему открыли, когда он нажал кнопку звонка.

Юрий смотрит из своего кресла на дверь. Не двигается.

В дверь стукнули. Один раз. Рука ударила и упала. Повисла.

Может быть, впустить его и покончить с этим? Может быть, это какой-нибудь знакомый алкаш пришел с бутылкой самогонки и банкой шпрот? Может быть, он просто в таком состоянии, что не получается даже постучать по-человечески?

«Не открывай. Не открывай. Не открывай», — отстукивает распухшее сердце.

Не шевелись вообще! Пусть оно не знает, дома ты или нет. Пускай думает, что тебя здесь нет! Пусть уйдет туда, откуда пришло, и больше не возвращается!

Еще раз стук. Один.

Юрий поднялся с кресла. Комья страха забили горло. Стало нечем дышать. Он открывал и закрывал рот, не зная, что делать.

Стук.

Дверь скрипнула.

Эта сволочь прислонилась к хлипкой двери! Она прислушивается. Хочет узнать, есть ли кто дома.

— Кто там?! — орет Юрий. Голос срывается на бабий визг.

В ответ — снова стук. Потом еще.

Хрип.

— Кто там? — повторяет Юрий. — Что тебе надо?

Стук.

— Пошел вон!

Стук.

— Отвали от меня, блядь! — Изо рта Юрия брызжет слюна. Он сжимает кулаки и принимается лупить душный, гнетущий мрак.

Стук.

Дверь вздрагивает. С косяка сыплется отвалившаяся побелка.

Оно таранит дверь. Обрушивается на нее. Но не как человек, который напрягает мускулы, а как мешок с картошкой. Как мертвое тело.

Снова сыплется побелка.

Опять стук.

Хоть бы сосед какой вышел на площадку. Или говнари пришли поиграть на гитаре.

Юра поднялся и включил телевизор. Антенна с трудом ловила два канала — первый и второй. На первом светили задницами какие-то поп-звезды. Сойдет. Сделал звук погромче. Задницы-то ничего. Все лучше, чем рожа пьяного Ельцина. Развалил страну, мудак…

Стук.

Представь себе, что этого нет. Это все твоя галлюцинация. Просто хреновы галюники…

Выпрыгнуть в окно? По ящику в криминальных хрониках показывали, так мужик слинял от ментов во время следственного эксперимента. Сиганул с балкона — и деру. Никто его до сих пор так и не нашел. Хотя там был, конечно, не пятый этаж, а третий.

Ну, допустим, у тебя получится не покалечиться. А дальше-то что? Ну, вернешься ты домой. А эта гадина следующей же ночью опять придет тебя изводить…

Стук.

Нет, если дело дойдет до выноса двери, то по-другому уже никак. Но пока вроде не выносит, просто стучит и запугивает.

Сильный стук. Звук сыплющейся побелки.

Твою ж мать! Неужели придется привыкать к этому аду? А если ты будешь поздно возвращаться домой после попойки, а оно тебя уже будет поджидать?

Стук. Глаз дергается, словно в ответ.

Внизу, надрывно рыдая ржавой пружиной, открывается дверь подъезда. Возня, голоса. Кто-то матерится сквозь зубы.

— Заноси… осторожнее, гроб не поцарапай, — слышны обрывки разговоров.

Видно, помер дед с четвертого этажа. Завтра-послезавтра хоронить будут. Его внучок был среди тех, кому Юрий готов был открутить яйца и оторвать головы.

С лестничной площадки донесся шорох.

Процессия, гремя деревянным ящиком по перилам и матерясь, поднялась на четвертый этаж и скрылась в квартире. Было слышно, как внизу двигают мебель.

Оно скользнуло вниз по лестнице. Как змея. Внизу что-то хлопнуло. Дверь подъезда так не хлопает. Значит, другая дверь — в заброшенное техническое помещение. Там коммуникации и всякий хлам.

Через некоторое время люди, притащившие гроб, ушли. Несколько минут подъезд наполняла могильная тишина.

Потом тяжелые, деревянные шаги, поднимающиеся по лестнице.

11

Дед Димона умер в больнице. Рак. Умирал недолго, но мучительно. Мать постоянно плакала. Количество сигарет, выкуренных за последние дни отцом, перевалило за тысячу.

Самого Димона в дни перед похоронами никуда не выпускали. И вовсе не потому, что родителям была нужна его помощь, — не путался бы под ногами, и слава богу, делов-то. Но в такое время лишняя головная боль совсем не к месту: где он ошивается? не похитили ли его продавцы человеческих органов? не избили ли хулиганы? Каждый раз, когда он уходил играть с Денисом и Артемом, мать строгим голосом напоминала ему, чтоб возвращался вовремя и не совался дальше соседних двух дворов. И он с ангельски покорным личиком обещал делать все так, как она сказала. И она, конечно, знала, что он врет.

Ей не слишком нравилась компания сына, а именно Артемка. Было в нем что-то хитрое, лукавое. Как говаривал дедушка, еще будучи здоров, хитрожопый маленький засранец. Тете Тане казалось неестественным, что одиннадцатилетний мальчишка врет напропалую и искусно обменивает свои плохие игрушки на чужие хорошие. И братец его якшался со всяким отребьем. Соберутся в подъезде вечером, курят, заплевывают пол, ржут в голос, матерятся. Скоты, одним словом…

В те дни родители Димона не имели ни малейшего желания разыскивать сына по подворотням, дворам бараков и заброшенным дачам. Поэтому они просто запретили ему выходить из дома. Только пару раз послали за хлебом.

Дениска и Артемка на время остались вдвоем.

20 августа. Начало осени не за горами. Мама Дениса с утра пораньше отволокла упирающегося сына на рынок за учебными принадлежностями. Как всегда, это заняло немеряное количество часов. Результат — пакеты, доверху набитые тетрадками, ручками, новым спортивным костюмом для физкультуры и прочим учебным барахлом.

Прошли те дни, когда лето казалось целой вечностью, а школа — гадкой страшилкой. На город пролились первые прохладные дожди, попахивающие осенью. Пришлось надеть ветровку, а шорты сменить на неудобные штаны с миллионом карманов. Осень напоминала о себе шумом ветра в кронах деревьев, как рэкетир, посвистывая, оповещает о своем приближении мелких рыночных барыг. На поверхности луж топорщилась рябь.

— Готов к школе? — спросил Артем, когда они с Денисом сидели на лавке у подъезда, не зная, чем заняться.

— Готов. Мамка уже портфель заставляет собирать. А ты?

— Мы все купили, что надо. Эх… Шестой класс. Скоро выпускаться.

— Тебе еще после него пять лет учиться.

— Я, может, после девятого в училище пойду, как брательник.

— А я не пойду. Хочу в институт. На юриста.

— Этих юристов сейчас как грязи.

— Посмотрим. Далеко еще. Может, война будет, придется на фронт идти.

— Да кому мы нужны. Нас и так уже американцы под себя подобрали. Ельцин им постоянно жопу лижет.

— Тем более. Так нас проще захватить.

— Слушай, я вчера такое видел! — сменил тему Артем. Его зрачки расширились, как у наркомана. Денис понял, что его друг сейчас будет врать напропалую. — Помнишь, у дядь Юры, алкаша того, жена пропала?

— Помню. Говорят, это он ее и кокнул в темном углу.

— Да, говорят. Так вот, у меня свежие новости.

— Дай угадаю, — принялся издеваться Денис. — Она на самом деле жива?

— Мне кажется, я ее вчера видел.

— Да что ты! — Денис взмахнул руками, подражая сплетничающим старухам. — Ты ее не мог видеть. Знаешь, почему?

— Ну? — насторожился Артем.

— Потому что она вместе с Гитлером живет в подземном бункере в Чили.

— Свинья ты, — разобиделся Артемка. — Я тебе дело говорю, а ты…

— Да ты брешешь как сивый мерин! — разозлился Денис. — Ты, сука, постоянно брешешь! Хоть бы одно правдивое слово от тебя услышать!

Артем толкнул его обеими руками. Денис свалился с лавки на грязный островок травы у палисадника. С воплями: «Ах ты сука! Чтоб ты сдох!» — он вскочил и пнул друга ногой в живот. Они сцепились, потеряли равновесие и с грохотом вмазались в дверь подъезда. В этот самый момент оттуда выплывала похожая на кита соседская тетка.

Раздался поросячий визг.

— Собаки! — визжала китообразная женщина. — Кто вас, таких мразей, воспитывает только?!

— Бежим! — Артем дал деру за угол, Денис кинулся за ним.

— Я вашим мамкам все расскажу! — догнал их визг, которым можно было резать стекло.

— Не вовремя вылезла, — констатировал Артем.

Они остановились у входа в библиотеку имени Станке Димитрова на другой стороне дома.

— Куда пойдем? — спросил Денис. Толстая тетка забылась, как только последние отголоски ее воплей улетели в прохладное предосеннее небо.

— У меня рублей двести есть.

— И у меня сто. Как раз на мороженое. Одно на двоих.

— Точняк. Погнали.

Через три дома находился универсам «Заря». Чтобы что-нибудь купить там, нужно было сначала зайти в отдел и посмотреть на цену или попросить взвесить продукты, потом отстоять в очереди в кассу, затем еще раз в отдел, чтобы показать чек и получить товар.

Артем и Денис встали в длинную шумную очередь из домохозяек и пенсионеров. Там вовсю перемывали косточки соседям, поносили алкоголика Ельцина и обсуждали многосерийные мыльные оперы. Ребята хотели взять фруктовый лед. Это было самое дешевое мороженое — единственное, на которое могло хватить трехсот рублей. Дениска держал деньги в руке развернутыми, хотя впереди было еще человек шесть.

— Везде секс, на всех каналах…

— Смотрела вчера Ельцина по телевизору. Ну сволочь!..

— Нинка-то со второго подъезда повесилась…

— Ельцин…

— Самогонка…

— Зарплату не платят…

— Ельцин…

— Горбачев опять в президенты лезет, плешивый иуда…

— Когда ж все это кончится…

— Что там в сегодняшней серии было?..

— Ельцин…

— Красные скоро опять придут…

— Ельцин…

— Кэпвелл в коме…

— Ельцин…

— Ельцин…

— Она его не любит…

— Ой, как жизненно!..

— Ельцин…

И вдруг откуда ни возьмись посреди этого курятника раздается:

— Оп-па!

От этого фирменного восклицания у Дениса нутро перевернулось.

Их снова настигла гроза 311 квартала — малолетний уголовник Махоркин и его ублюдки. Любители отнимать мелочь у малышей, издеваться над старухами и пьяными, бить стекла и кидаться камнями в своих бывших училок.

Все были в сборе: вечно скрипящий зубами от злости Кошаров, извивающийся слюнявый глист Кожемяко и умственно отсталый Пушкин с живописными кудряшками. От всех веяло застарелым перегаром.

Деньги испарились из рук Дениса. Кожемяко выхватил их привычным, отработанным движением тонких пальцев с обгрызенными ногтями.

— Слышь, сюда дай, гондон! — прикрикнул Махоркин на Кожемяко. Тот лошадино гикал. Выпирающие зубы блестели от обильного слюноотделения.

Махоркин вырвал у дружка честно отобранную мелочь и спрятал в карман нестираных спортивных штанов.

Ближайшие тетки замолкли, наблюдая развернувшуюся драму.

— Сережа, верни деньги детям! — властно приказала пожилая женщина в толстых очках, похожих на оптические прицелы. Учительница истории из школы. Она вела уроки в старших классах, но иногда заменяла болеющих учителей у среднего звена. Денису становилось не по себе, когда она направляла на него свою оптику.

— Пшла нах, старая, — последовал лаконичный ответ.

— А ну, верни деньги, мерзавец! — не сдавалась историчка. Она потрясала пустой тряпичной сумкой, словно дубиной. — Сейчас-то ты от меня убежишь, но я тебя потом в школе поймаю. Наглец! Загремишь в детскую колонию.

В кассовых очередях послышался ропот поддержки. Другие тетки слабыми голосами требовали вернуть ограбленным школьникам деньги. Никто не хотел сильно выделяться на общем фоне, потому что мало ли в какое время суток повезет нарваться на Махоркина на улице.

— Я уже год как закончил, старая курва, — усмехнулся он. — Ты мне сама трояк нарисовала.

— Вот же сукин ты сын, а! — не удержалась от сквернословия историчка. И тут ее понесло: — Да я еще и не таких, как ты, на место ставила! Всяким подонкам крылья обрубала, а уж тебя, сопливое дерьмо, и подавно достану! Из-под земли вытащу!

Квадратное лицо старухи налилось розовой краской. Из волевого рта, сверкающего металлическими коронками, летели капли слюны.

Квартет отморозков от этой вдохновенной речи нисколько не смутился. Происходящее их забавляло. Они ржали, корчили рожи, хрюкали и показывали на училку грязными пальцами.

— Пойдем отсюда, — сказал Денис так, чтобы услышал только Артем.

Но тот наблюдал за происходящим с довольной улыбкой, предвкушая занятное продолжение.

— Да ну, — отмахнулся он — Давай посмотрим.

— Ты дурак?! — разозлился Денис. — Пойдем быстрее, пока они не видят! — Он потянул Артема за рукав куртки к выходу.

— Да не ссы ты, я брательнику скажу, если что. Он их отмудохает, с говном смешает.

Денис открыл было рот, но ничего не сказал, а только скрипнул зубами и направился к выходу один.

— Э, погоди! — позвал Артем, догоняя его.

Денис толкнул металлическую дверь с толстым стеклом и оказался на обдуваемом ветром пятачке, где сгрудились киоски.

— Да ты чего, мужик? — недоумевал Артемка. — Прикольно ведь!

— Иди в жопу! — ответил Денис и толкнул друга в грудь. У этого дурака только что отняли последнюю мелочь, а ему весело.

— Да иди ты сам куда подальше, псих ненормальный! Я скажу брательнику, он их найдет и вернет деньги.

— Ты сам знаешь, что он только твои деньги вернет!

— Ну и что? Там ведь твоих сто рублей всего. Подумаешь, потеря.

— Пошел ты в жопу, — только и хватило сил выговорить у Дениса.

Артемка собирался было что-то вякнуть в ответ, но не успел: за дверным стеклом показались четыре похмельные рожи. По-видимому, словесная дуэль с историчкой им быстро наскучила.

— Оп-па!

— Лови этого модного пидораса! Зуб даю, у него бабла немеряно.

«И чем это я модный?» — мысленно недоумевал Денис.

Наверное, тем, что не напиваешься и не ссышь в штаны.

Сейчас они схватят его и подвергнут унизительной процедуре выворачивания карманов. А там ключи от дома.

А вот хер им!

Денис сорвался с места и сразу развил такую скорость, будто сзади в него целились торпедой.

— Стой, бля! Догоню! — донеслось позади сквозь конский топот.

— Денис, че ты такое ссыкло, а? — весело крикнул Артем. — Че ты боишься, а?

Плюнуть бы ему в рожу.

Но Денису было не до того. Он летел по улице так, словно за ним гналась эскадрилья нацистских бомбардировщиков.

Через минуту он уже был в своем дворе. Встал на стреме за углом, отдышался. Артем нагнал его через полминуты. Денис думал, тот отправится в свободное плавание по улицам. Но Артемка боялся заскучать — вот и прибежал.

— Где они? — спросил Денис.

— Сюда бегут.

— Суки.

Послышался приближающийся топот.

— В подъезд! — скомандовал Артем.

Он рывком распахнул дверцу в техническое помещение под лестницей. Уж сюда преследователи точно не догадаются заглянуть. Мозгов не хватит.

Года два назад Троица случайно обнаружила, что дверца незаперта, и нашла там кучу всего интересного. Дневной свет с трудом проникал вглубь, и можно было различить только смутные очертания предметов. Детям почудилось, будто там лежит труп. Но это оказались всего лишь потрепанная фуфайка и черная женская сумочка, которая легла как раз на место головы. В сумочке обнаружились помада, маленькое зеркальце и прочая дамская хренотень. Денег в ней не было. Артем взял помаду и написал на внутренней двери подъезда: «Rap — калл». Эта надпись до сих пор там красовалась.

Еще они нашли один мужской ботинок, обертку от мороженого 1989 года выпуска, исписанную тетрадку для работ по русскому языку и резинового жирафа. И был там огромный заржавелый вентиль, от вращения которого ничего не происходило. Тогда Денис подумал: может быть, тут есть потайная дыра, которая ведет в другое измерение и засасывает людей, а от них остаются вот эти вещи?

Вниз вела шаткая деревянная лесенка с шестью ступеньками. Артем пропустил Дениса вперед, затем слез сам и закрыл дверь.

Как раз в этот момент к подъезду приблизился топот.

— Блядь, где он?

— Должен быть тут. Он в этом подъезде живет.

Денис затаил дыхание и вжался в сырой кирпичный угол сбоку от двери. Ему казалось, дрожь его тела приводит весь дом в движение.

Артем спрятался в углу напротив.

Пружина подъездной двери скрипнула.

— Ну че, Серег, нету?

— Завали хавальник!

— Э-э-э-э-эй! — голос Пушкина прокатился до пятого этажа.

— Муда-а-а-а-а-а-ак, иди сюда-а-а-а-а! — Кошаров.

Денис сросся со стеной.

— Дома спрятался, стопудняк! Знал бы я, где его квартира…

Денис с ужасом представил себе, как они ломятся к нему домой. Как пугается мама, если папы нет дома. А ведь они могут. Могут и вломиться, и сделать бог знает что. Ограбить, убить. И никто не поможет. Соседи будут сидеть по своим норам. Телефонов почти ни у кого нет, милицию навряд ли вызовут. А если и вызовут, то она не приедет.

Кто-то из четверых харкнул. Густая слюна вперемешку с соплями шлепнулась на бетонный пол.

— Может, он за этой дверкой спрятался? — сказал Кожемяко.

Дверь дернулась. Денис почувствовал, как болезненное тепло страха разливается в паху. Смутные очертания предметов перед глазами пустились в бесовский пляс.

Кожемяко выругался и потянул на себя дверь еще раз. Ручки на ней не было, так что приходилось браться обеими руками за контур и пальцами дергать на себя. И открывалась она туго.

Денис надеялся, что и в этот раз у глиста ничего не получится и он больше не будет пытаться. Но вышло иначе.

— Оп-па!

Он превратился к камень. В один из кирпичей холодной стены. В многолетний налет плесени.

— Ну и срач, — высказал свои эстетические соображения Кошаров. Шаткие весы душевного равновесия качнулись куда-то не в ту сторону, и токсикомана понесло: — Блядь, ну и вонь! Да ну на хуй это все, я домой пойду! Бля! Да ну вас в жопу! Я туда не полезу! Мудаки! Гондоны штопаные, мать вашу! Говноеды позо…

— Да захлопнись ты, придурок! — Махоркин хлестнул его по щеке.

— Э, ты че, бля! — мгновенно отреагировал Кошаров и засандалил тому в лицо кулаком. — Да я тя ща с говном съем! Ты на кого наехал!

С обеих сторон посыпались тумаки. Кожемяко ржал. Пушкин завывал по-волчьи и хлопал в заскорузлые ладоши.

У Дениса перед глазами поплыли фиолетовые пятна, приобретая форму извивающихся щупалец. Он представлял себе, как этот отмороженный балаган обрушивается на него, чтобы отнять мелочь, которой у него нет. Как они его бьют ногами по ребрам и почкам, вышибают зубы, ломают пальцы, выворачивают карманы. Они забирают ключи от его квартиры и идут примерять к каждой двери в подъезде, посмеиваясь. А он лежит в луже крови, и никто не приходит на помощь.

Кошаров и Махоркин сцепились и повалились на пол, кряхтя и хрюкая. Двое других улюлюкали.

— Мир?! Мир?! Мир, придурок?! — сквозь скрипящие зубы цедил Махоркин.

— Отвянь, сука! — без голоса произнес Кошаров, которому тот сдавил горло.

Они поднялись на ноги.

— Этот щенок там?

— Да нету его там, смотри.

— Ушел, дрищ энурезный. Поймаю — убью.

Семья Дениса не была религиозной, но в этот момент он был готов уверовать в бога. Причем в любого.

К счастью, бока стены с дверным проемом хорошо затемняли те углы, где притаились они с Артемом.

— Пошли отсюда, — сказал Пушкин. — Щас другого какого-нибудь малолетку словим.

— Ща, поссу только, — ответил Махоркин, откашливаясь.

Хулиган встал на самом краю убежища и, балансируя, вытащил наружу свое хозяйство. Денис видел часть его лица.

Сейчас он меня заметит — и конец мне.

Стук сердца стал оглушительным. Фиолетовые пятна перед глазами сгустились.

На покрытый пылью и мусором пол хлынула упругая струя. Из-за холодной сырости вверх поползли языки пара. Вокруг распространился запах мочи и немытого паха. Несколько мелких брызг приземлились Денису на штанины.

От долгой неподвижности тело замлело, в голове помутилось. Дениса повело в сторону. Рукав ветровки шаркнул о шершавый кирпич.

Голова Махоркина повернулась.

Пропало дело.

У подъезда послышались неуверенные, вялые шаги.

— Э, ты че тут ссышь? — голос алкоголика дядь Юры. — Совсем охерел? Места мало, где поссать? — Его язык уже заплетался, хотя время было раннее.

— А ты кто такой, мудило?

— А ну, пшли отсюда! — Юрий был настроен показать свою крутизну. Видимо, не сталкивался еще с этими ребятами. Или просто рамсы попутал.

— Ты кому сказал?!

— Иди суда!

— Н-на тебе! — Удар по лицу.

— Ай-й-й-й! — вскрикнул Юрий.

— Че, крутой, да? На тебе еще, пидорас!

— Дерьмо собачье, а разговаривает…

Юрию всыпали еще. Из его рук выпал металлический бидон. В открытую дверцу подсобки выплеснулась белая жидкость. Молоко.

— Что там происходит? — донесся требовательный мужской голос со второго этажа.

— Валим отсюда, а то сильно задержались, — сказал Махоркин, отвешивая прощальный пендель дезориентированному дядь Юре. Сережины дружки тоже выдали алкоголику по пенделю.

Всхлипывающий Юрий минутку постоял у открытой дверцы, потом вялым движением захлопнул ее, подобрал бидон и поплелся наверх.

Артем и Денис оказались в полной темноте.

У дальней стены началась возня. Послышался странный звук — нечто среднее между болезненным стоном и отрыжкой.

Как будто человек.

А как будто и не человек.

12

Денис и Артем сидели на крыше беседки в детском саду. Это была одна из тех дальних, что скрылись за яблонями от зорких глаз вредных детсадовских дур-воспиталок. Если не шуметь, то останешься незамеченным.

Нет, ну а что, не дуры, что ли? Никто ведь им ничего плохого не делает. Сидим, значит, на крыше спокойно, никого не трогаем. Как будто мы тут ломаем что-нибудь, или водку пьем, или ссым с высоты. Нет, просто сидим. Ну, подумаешь, на крыше. Не сломается этот шифер. До сих пор ни разу не ломался — и не сломается.

В этих трех детских садах столько яблонь с переплетающимися ветвями, что, собравшись толпой, можно разворачивать локальные обезьяньи войны. Одна группировка окапывается в зеленом саду (это потому, что забор зеленый), другая — в синем (синий — по той же причине). Основная цель — выкурить враждебную группировку с ее территории. В ход идет все: яблоки, куски грязи и мха, палки, камни. А кому-то удается наскрести деньжат на петарды.

В девяностые петарды были прибыльным бизнесом. Ларечники, торговавшие китайским дерьмом, поднимали на оторванных детских пальцах и выбитых глазах чертову уйму денег. Только пиво и портвейн приносили больше навара.

Маленькие дешевые петарды продавались связками в сто штук. Сотня рублей все удовольствие. Кто любил растягивать кайф, тот взрывал по одной. Кому нравилось погорячее, поджигали самый длинный фитиль, бросали связку на асфальт и наблюдали, как она трещит искрами, исчезая без следа.

А еще всем нравился до одури запах, который оставался в воздухе от разорвавшейся петарды.

Хуже всего во время локальных войн приходилось детсадовской малышне, в которую чисто случайно летели травмоопасные объекты. Или объедки. Надкусить яблоко, перед тем как размозжить его о чей-нибудь незадачливый череп, — без этого никак.

А воспиталки — те и вовсе становились третьей стороной конфликта. Чтобы противостоять абсолютному злу, две враждующие группировки временно объединяли силы на нейтральной территории и начинали массированный артобстрел.

В тот день обстановка была спокойная. Кроме Дениса и Артема, посторонних в детском саду не наблюдалось. А постоянные обитатели вымерли на время тихого часа.

На одном из балконов соседней пятиэтажки надрывалась из магнитофона баба, которая «одна стою на берегу».

Денис сидел с белым, как погребальная кружевная простыня, лицом и смотрел в одну точку. Артем свесил с крыши ноги и болтал ими. Время от времени его голова вертелась туда-сюда, точно у птицы удода.

Они молчали.

Долго.

— Нет, ты правда видел то, о чем говоришь?! — первым взорвался Артем, по-турецки подобрав под себя ноги.

Денис попытался было ответить, но из горла вырвался сухой хрип. Он откашлялся и произнес:

— Я тебе уже сто раз сказал! Там кто-то спал!

— И как ты успел разглядеть? Ты ведь даже не обернулся, когда мы убегали.

— Это просто ты не видел, как я обернулся, потому что сам дал деру, как торпеда.

— Нет, ну правда — человек? Или ты мне брешешь?

— Да не брешу я. Я видел, как он… или она… вошкался там в мусоре.

— А лицо не разглядел?

— Да какое там лицо! Он мордой по полу елозил. Руки-ноги в стороны, как ящерица, только огромная и жирная.

— Жирная?!

— Самая что ни на есть! Мне даже показалось, что это жена дядь Юры.

— Да ладно тебе!

— Да не она это, конечно. Просто показалась. Такая же бочка, только еще больше расплывшаяся. Бомжиха какая-нибудь.

— Слушай, а вдруг нет?

— А кто тогда?

— Ну, из этих…

— Блин, только не начинай, пожалуйста, как человека прошу!

— А хрен ли тут удивляться? Ты что, не помнишь, что мы видели в той хибаре?

— Не говори мне только опять, что они сами оттуда ушли.

— А что, их забрали, считаешь?

— Почему нет.

— А почему да? Кому нужно это трупное дерьмо? Тебе нужно? И мне нет. На рынке не продашь, дома для красоты не поставишь. Да и не очень-то они легкие, таскать туда-сюда.

— У меня есть мысля получше, — нашло на Дениса внезапное озарение.

— Н-ну?

— Мы ведь не знаем, что это за жидкость, в которой они плавали, так?

— Так. Вроде не спиртом пахло.

— А ты откуда знаешь, как спирт пахнет?

— У бати отпивал пару раз. — Артем махнул рукой так, словно говорил о сущем пустяке.

— Ну ты кекс, — оценил Денис.

— Хочешь — приходи ко мне, когда родаков дома не будет. Я и тебя угощу, так и быть. По чуть-чуть тяпнем, они не заметят.

— Не, я не буду, — сразу отказался Денис.

— Слабак.

— Фак ю. Станешь алкашом на всю жизнь, как дядь Юра. Не человек, а мусор.

— От пары глотков ничего не сделается.

— Сделается-сделается. Еще как сделается. С этого все и начинается. Сегодня с одной расстегнутой пуговицей ходишь, а завтра уже хер из ширинки вываливается.

— Иди в жопу. Ты мне надоел. Что ты там про жидкость говорил?

— Я говорил, что там хрен знает чего понамешано. Может, эти ребята, которые там плавали, так пропитались, что от соприкосновения с воздухом просто разложились.

— Вот так вот, без следа?

— Может, жижа навроде болотной осталась, но к нашему второму пришествию уже высохла.

— Все в твоей теории хорошо, но ты забыл про главное.

— Что именно?

— Мы только одну банку расколотили. Остальные-то кто открыл, по-твоему?

— Кто-нибудь другой забрался случайно и вскрыл от нечего делать, — нашелся Денис.

— Этот гадючник уже лет десять никто не ворошил. И это минимум. Ми-ни-мум!

— Кто-нибудь мог видеть, как мы полезли в заросли. Не одних же нас черт может дернуть вляпаться в говно.

— Неправдоподобно, — вынес безжалостный вердикт Артем. — Трещит по швам.

— Опять ты со своими долбозомби. Ты скоро сам станешь как эти упыри из фильма твоего дурацкого… как его…

— «Возвращение живых мертвецов».

— Точно.

— Между прочим, мне теперь понятно, кто по подъезду шуршит ночами.

— В смысле?

— Я несколько раз просыпался. Кто-то туда-сюда по лестнице шастал и стучал в какую-то дверь наверху, а ему не открывали. Громко так, настойчиво колотил. Как гестаповец.

— Так и не открыли?

— Не-а. Зато еще я слышал, как скрипела дверца этой каморки под лестницей.

— Хренов Папа Карло.

— Точно. У меня ж первый этаж, оттуда рукой подать. Все слышно, что делается. И он… или она… так мимо двери проходит тяжело, как словно вот-вот с ног свалится. По стенам ладонями шелестит.

— Шелестит?

— Шелестит. Как листами бумаги.

— Думаешь, у нас один из тех зомбаков поселился в подъезде? — Денис не заметил, как сам принял теорию о возвращении живых мертвецов за наиболее вероятную.

— Не знаю. Можно проверить. Это говно вылезает наружу примерно в двенадцать ночи. Твои родичи во сколько спать ложатся?

Разговор прервал вопль:

— А ну, слезли оттуда! Щас возьму метлу и отхожу по спине!

— Не залезешь, — усмехнулся Артем.

— Подошел сюда! — скомандовала женщина средних лет с прической в стиле «глэм-рок» и приняла позу шерифа в пустынных землях штата Невада. Положила руки на пояс. Теперь ей достаточно двух долей секунды, чтобы выхватить из кобур револьверы и начать палить на поражение.

Но в этот раз ребятам повезло: револьверов у воспиталки при себе не имелось. Вероятно, забыла на столике дежурного в комнате для тихого часа.

Артем вскочил на ноги, схватил длинный шишковатый дрын, поднял его над головой и принялся изображать дикарский танец, выкрикивая: «Тумба-юмба! Тумба-юмба!» Ноги угрожающе грохотали по шиферу. Было бы очень эффектно, если бы этот обитатель необитаемого острова вдруг проломил шифер, провалился и сломал ногу, а воспиталка добила бы его, кричащего звериным криком. Каблучищами. По сломанной конечности. Еще наступила бы на место перелома и долго держала бы там подошву, постепенно увеличивая нажим. И инфернально хохотала бы при этом, запрокинув голову.

— Ах ты негодяй! — разъярилась злобная воспиталка.

Она схватила кусок растрескавшегося асфальта поувесистее и запустила в танцующего дикаря. Черный ком тяжело, жирно описал в воздухе дугу и приземлился на шифер. Крыша беседки, за годы службы принявшая на себя множество ударов, на этот раз не выстояла. Образовалась рваная дыра, в которую можно было просунуть голову.

Артем так и сделал: встал на четвереньки и, просунув башку в беседку, проорал:

— А-а-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а-а!

Воспиталка подлетела к проделанной ею бреши, подпрыгнула и выбросила вверх руку, чтобы схватить Артемку за лицо и сорвать его, как кровавую мясную маску. Но тот оказался проворнее и успел ускользнуть от смыкающихся когтей.

На прощание спустив штаны и показав воспиталке зад, он с криком: «Вуууухуууу!» — скакнул вниз и оказался по другую сторону забора. Денис прыгнул следом.

— А ну, подошли сюда, шпана! Я вас достану, будете все беседки мне ремонтировать!

— Тумба-юмба! Тумба-юмба! — завывал Артем, убегая.

13

Юрий проснулся от стука адского молота в голове.

Впрочем, «проснулся» — это не совсем верное слово. Его деградировавший разум слегка высунулся из разрыхленного алкоголем мозгового вещества.

Вчера Юрец хорошенько приложился к пузырю вместе с друзьями и подругами из окрестных дворов. Должно было так случиться, что пузырь оказался не один и все мероприятие затянулось часов до двух ночи.

Как возвращался домой, он не помнил. Такие провалы в памяти — обычное дело, если самогонку запить пивом. Компания редко так шиковала, но в этот раз кто-то что-то где-то спер и удачно сбыл. А тут уж, если присоединился к вечно пьяному братству, то принцип простой: один за всех и все за одного. Твои деньги — общие деньги, хочешь ты того или нет. И если после знатной попойки у тебя остались какие-нибудь жалкие копейки, тебя даже просить не приходится. Ты сам предлагаешь купить пивка. Идешь за этой самой бутылкой в магазинчик через дорогу. Новый. «Луной» зовется. В него несколько раз сходишь — и фейс действительно как луна становится. Сиреневатая, бугристая, с кратерами.

Высыпаешь мелочь в железную тарелку, заплетающимся языком требуешь бутылку пива, грудой хлама высыпаешься наружу, в дверях сталкиваешься с местным хулиганьем, которое тоже пришло за бухлом, получаешь по морде, с третьей попытки открываешь пиво о бордюр, отколов горлышко. До своих друзей не доносишь. Все равно одной бутылки на всех мало, смекаешь ты. И, стараясь не порезаться об острые края, залпом всасываешь чудотворную жидкость. Как хренов пылесос «Буран».

И вот тут-то тебя накрывает конкретно. Разум оказывается погребен под обломками разрушенных спиртом мозговых тканей…

На бутылку пива Юрию хватило, даже после того как он скинулся на самогонку.

Откуда деньги? От бабки, вестимо. Попросила его соседка за молоком сходить. Сказала, пятьсот рублей даст. Ну, он и рад. Почему бы за пятьсот рублей доброе дело не сделать? Бабка-то не ходит почти, тяжело ей. Туда-сюда, уже скоро в простыню заворачивать.

Купил он, значит, молока, на сдачу заглянул к самогонщице и жахнул стаканчик. Бабке решил соврать, что молоко подорожало, даже своих сто рублей пришлось доложить. Так даже не пятьсот, а шестьсот вышло бы.

А тут эти вырожденцы ссут в подъезде. Нет, это вообще беспредел! Сраные демократы довели страну до ручки! Никакого порядка!

Как всякий приличный человек, Юрий сделал гопникам замечание, за что и получил по лицу. Бидон с молоком он, естественно, уронил. Старушка, к счастью, слышала перепалку, даже выглянула в подъезд, так что Юрию не пришлось ее убеждать в своей невиновности. Пятьсот рублей она ему, конечно, не дала (зажала, старая карга), но двести отсыпала мелочью. В квартиру она его не пустила, а вынесла вознаграждение в целлофановом пакете.

Вот откуда у дядь Юры в тот день взялись деньги. Доброе дело сделать не получилось, но он искренне старался, так что заслужил…

И вот, его разум толчками прорывается к суровой похмельной реальности.

Сколько времени-то?

Стук адского молота спазмами боли отдается во всем теле.

Юрий хватается за голову и скулит как побитый пес. До боли сжимает руками лицо. Скрипит зубами. Сворачивается в комок под одеялом.

Молот стучит сильнее. Металлический скрежет расходится волнами по телу. Умирающие нейроны мозга отчаянно пытаются сбиться в кучу и наскрести хотя бы слабое осознание того, что происходит.

Что, черт вас всех дери, здесь вообще творится?!

Может быть, это и есть преисподняя? Вот она. Сначала ты пьешь, взмывая в небо. Ты — новый человек. Ты — сверхсущество. Один глоток — и ты можешь все что хочешь. Ты — философ, повелитель стихий, властелин мира, обладатель Абсолютной Идеи!

И чем дальше, тем могущественнее ты становишься.

Ты — Бог!

И ты не замечаешь того момента, когда вдруг низвергаешься в похмельную пропасть. В клоаку, где кипят моча, рвотная жижа и дикая головная боль…

И ты уже не сверхчеловек, а полное дерьмо. Без вариантов.

Ч-черт, это ведь в дверь стучат!

Не буду открывать. В гробу я их всех видал, мудаков, гондонов штопаных. Пусть отправляются в жопу.

Но они не отправляются. Все стучат и стучат как заведенные.

Нет, это был не тот стук, который преследовал его ночью. Не то существо. Оно днем не явится — это Юра знал точно.

Прошедшей ночью он ничего не слышал.

Впрочем, это неудивительно. Странно, что он в таком состоянии ухитрился подняться на пятый этаж, вставить ключ в замок, раздеться… нет, пожалуй, раздеться у него как раз не получилось. Триканы болтались на левой ноге, а рубашка так и осталась криво застегнутой, какой была с утра больше суток назад. В том состоянии, до которого он напился, он должен был завалиться спать под куст.

А ведь он был близок к тому. Несколько кустов по дороге домой радушно приняли его в свои объятия. Будь он немного трезвее, с удовольствием остался бы там. Только в состоянии полного алкогольного безумия ему удалось забыть, что может поджидать его в подъезде…

Нет, вы прекратите там стучать или нет?! Я разве неясно дал понять, что не хочу никого видеть и слышать?! Настырные паскуды.

Неужто пришли выселять за неуплату?

Нет, так нельзя. Тогда выселяйте еще полстраны! Или хотя бы половину нашего дома. Я вам лично покажу, кто еще тут пользуется благами цивилизации на халяву.

— Открывай!

— Меня нет дома! — пьяно прохрипел Юрий. Достаточно громко, чтобы они услышали.

Да, он был еще изрядно пьян. Ему нужно было еще хотя бы два часа сна.

— Ну что, вскрываем дверь?

— Да там он, там. Небось, пьяный валяется как бревно. — Это был вороний голос его тещи.

— Замок хлипкий, минута работы. Андрей, иди вниз, смотри, чтоб этот хмырь с балкона не сиганул.

Только теперь до Юры дошло: менты что-то разнюхали. Или теща самолично приложила руку. Пришли его забирать, а она с ними, тут как тут.

Нет, мне таких прелестей жизни не надо. Кто эту дверь потом чинить будет? Они меня сейчас заберут, в СИЗО захлопнут как кузнечика в банке, а сюда — заходи кто хочет. Казалось бы, нечего брать… но ведь телевизор! Это я, значит, потом вернусь, а телевизора-то и нет. А как жить? Что смотреть? Нет, друзья мои, так не пойдет.

— Иду, иду! — закричал Юра.

— Быстрей давай! — Стражи порядка явно церемониться не собирались.

— Да щас, щас! — стонал Юрий, тщетно пытаясь принять сидячее положение. — Дайте штаны-то хоть надеть…

Он кое-как натянул жеваную штанину на правую ногу, сунул ноги в тапки и прошаркал к двери.

— Пойдешь с нами, — скомандовал с порога моржовый хрен в форме. С моржовыми усами. — Обувайся.

Ни «здрасьте», ни «до свидания». Беспределят по-черному, менты поганые.

— А что я сделал такого? — покатил ответную бочку Юрий, аристократично приглаживая колтуны на башке.

— Я те ща покажу, сука, что ты сделал, мудак паршивый! — Усы уперли руки в бока и плюнули прямо на затертый резиновый половик. — Обувайся, я сказал.

Юрий счел за лучшее повиноваться.

Старуха-теща смотрела на него с раздирающей в клочья ненавистью.

— Это он ее убил! — проскрежетала она железными яйцами. — Вы посмотрите на рожу эту! Пьянствует беспробудно! На человека уже не похож!

Она ринулась к Юрию, протянув к его горлу свои шишковатые пальцы с длиннющими ногтями. Ее сморщенное лицо дрожало, как иссушенный осенний лист.

Безликий субъект в милицейской фуражке взял ее за локти и оттащил на два шага назад.

— Дамочка, будете лезть — мы вас удалим, — расставил приоритеты усатый.

— Это же моя дочь! Да как вы…

— Последнее предупреждение, дамочка.

— Да чт…

— Последнее, я сказал! — Его неотесанный указательный палец едва не уперся в ее ведьмин нос.

Это умерило ее пыл.

Пока Юрий завязывал шнурки, его порванное веко снова напомнило о себе острой болью. Оно задергалось, как курица под лезвием ножа.

Проклятые дети, мать их за ногу! Чтоб им в аду гореть! Если Юрия сейчас не заметут, то он их отловит по одному, как поганых хорьков, и… и порешит. Всех троих. Ему-то уже не впервой.

Впрочем, убийство супруги стало казаться ему чем-то эфемерным. Как будто не на самом деле. Да и супруги никакой, в общем-то, не было. Лишь иллюзия. Тающие день ото дня воспоминания о бытовом кошмаре, когда жилое пространство приходилось делить с неопрятной бабой, которая (только подумать!) имела наглость не одобрять привычки Юрия. И вот, это наваждение рассеялось. Теперь даже трупа не осталось.

Нет, он определенно ее не убивал. Это все был сон. Она просто исчезла. Ушла из дома и не вернулась. Уехала с прекрасным непьющим принцем в волшебную страну грез.

В жопу это все! Естественно, ты ничего такого не делал. Ты ведь трусливая душонка, бывший мелкий бюрократ, нынешний неудачник и просто дегенерат и кретин. Куда тебе до такого! Убийство — удел сильной личности, а ты ничтожество. Вошь. Тебе жить-то осталось год-два и обчелся. Да и «жить» — это слишком громко сказано.

Не было никакого убийства. Тебе померещилось. И отсутствие трупа там, где ты его якобы (якобы!) закопал, — весомое тому доказательство. Если бы там действительно что-нибудь было, ты бы не увидел разрытую яму, когда огромная собака загнала тебя в овраг.

Но дети…

Эти мерзкие исчадия ада!

Они должны поплатиться за то, что сделали.

Дядя Юра вырежет их поганые языки, а потом будет заталкивать в глотки горстями камни. Такие же, как те, которыми эти мерзавцы швырялись в него. Они ответят за все. Пожалеют, что посмели проявить неуважение к старшему да еще и повторять в его присутствии сплетни, гуляющие по округе.

Первый шнурок на стоптанной туфле удалось завязать довольно быстро и без происшествий. Но, едва Юрий взялся за второй, начались серьезные проблемы. От пребывания в согнутом в три погибели положении закружилась голова. Перед глазами поползли черные извивающиеся щупальца. Изо рта к полу потянулась нить слюны. Глаза налились свинцом и перестали видеть.

Он пошатнулся, уперся головой в угол под зеркалом и сложился пополам у порога, так и не завязав один шнурок.

Он бы так и остался там и пролежал несколько часов кряду, если бы усатый мент не схватил его за шиворот. Он выволок его на лестничную площадку, поднял на ноги и толкнул вниз по лестнице.

— Симулянт сраный! — выкрикнул милиционер ему вслед. — Пошел, давай!

Юрий судорожно схватился руками за перила, проскользил несколько ступеней вниз, развернулся по инерции и рухнул на задницу внизу лестничного пролета. Было больно.

— Я спускаюсь, — предупредил милиционер. — Вставай, пока я не подошел.

Их разделяло девять ступеней. Девять ступеней, которые здоровый человек преодолеет в три прыжка за одну секунду.

Юрий схватился за перила, сделал рывок, но снова рухнул задницей на пол.

Вторая попытка почти увенчалась успехом. Он уже почти встал, как вдруг сзади оказались проклятые Усы. Они дали ему такого пинка, что он спотыкающейся трусцой пробежал следующий пролет.

Дальше он спустился сам.

Внизу его ждали еще один милиционер и опер в гражданском. Опер с прищуром курил, облокотившись на капот ментовоза. Он был из тех, кто постоянно курит и вынимает сигарету изо рта, только чтобы закурить следующую. Его лицо было пергаментного цвета и покрыто сетью морщин, а короткие волосы — пепельно-серого оттенка. На лбу красовался фиолетовый шрам. Затянувшиеся швы просматривались настолько хорошо, словно рану зашили проволокой.

Юрий вспомнил, что ему нечего курить. А так захотелось, глядя на смолящего напропалую следака.

— Дай закурить, отец, — попросил он и протянул руку, словно стоял на паперти у церкви.

— Бог подаст, — процедил сквозь зубы следак. Втоптав окурок в дворовую пыль, он сел на переднее пассажирское сиденье.

Юрия затолкали в зарешеченный кузов и куда-то повезли.

14

В это жаркое утро умирающего лета Денис и Артем были заняты изготовлением «прыгунов» — натирали упавшие зеленые каштаны об асфальт, чтобы получить коричневые «волосатые» прыгучие шарики. Когда все мыслимые рекорды прыжков были установлены, занятие порядком надоело. Да и пить захотелось. Они отправились к ближайшему «водопою» — колонке у моста.

Рядом, по кромке оврага, тянулась улица Вильямса. Что это был за человек со странной такой нерусской фамилией, никто толком не знал. И почему в его честь назвали захолустную улицу у забытого богом оврага — тоже хрен разберет.

Самым популярным местом здесь была колонка. Она была, черт возьми, популярнее, чем рюмочные и пивные!

Во-первых, в домах на улице Вильямса отсутствовал водопровод. Эти хмурые бараки наспех слепили лет тридцать-сорок назад в качестве временного жилища для рабочих, строивших 311 квартал. Когда строительство закончилось, развитой социализм позаботился, чтобы добро не пропало зря. Заселили туда людей на ПМЖ. И вот, жильцы уже почти попали в коммунизм, а водопровод так и остался несбыточной мечтой.

Во-вторых, когда в окрестных хрущевках отключали воду, их обитатели хватали ведра, канистры, бидоны, пластиковые бутылки и тоже устремлялись сюда. Становились в очередь, вступали в перепалки, сплетничали, ругали Ельцина и демократов.

Вода из колонки стекала по крутой горке, и зимой овражный склон покрывался толстой ледяной коркой. Это был самый популярный зимний аттракцион у местных ребятишек. Тех, что поменьше, приводили родители, остальные приходили сами. На дне оврага валялись старые покрышки от автомобилей. На одну такую помещалось двое-трое ребят. Визжа от восторга, они скатывались на много метров вниз, взмывали в воздух с небольшой дамбы и рассыпались, словно горсть песка.

Артем и Денис хлебали воду так, чтобы потом от резкого движения в боку могла образоваться кровавая трещина.

Напившийся до тошноты Артемка всем своим весом давил на упрямый рычаг колонки, а Дениска горстями отправлял в рот ледяную воду с привкусом железа. В этот момент к улице Вильямса спустились по неровной пыльной дороге, переваливаясь с боку на бок, две милицейские машины — «козел» и «жигуль». Они остановились метрах в десяти от колонки. До ребят долетели обрывки разговора из салона. Менты выспрашивали у кого-то, как куда-то проехать. Им отвечал хриплый пьяный голос. Говорящий, судя по интонации, оправдывался.

— Куда… сука… отвечай… вышибу…

— Да я же ска… другой стороны…

— Пьянь… бензин… из-за тебя… а вы почему молчали?

— Вы быстро… — женский голос. — … я не успела…

Артем поднял голову и навострил уши, словно дикий зверь.

— Мне кажется или это дядь Юру в мусоровозе везут? — сказал он.

— Не знаю, не расслышал. Может, и его, — ответил Денис.

— Ты в курсе, что у него дача рядом, по ту сторону моста?

— Нет. А ты откуда знаешь? — Денис всегда удивлялся чрезмерной осведомленности Артема.

— Я все знаю, — с самодовольным видом ответил тот.

Денис хмыкнул.

— Побежали на ту сторону, поглядим, что к чему! — предложил Артем.

— Не вопрос, — согласился Денис.

— Наверняка он жену свою там спрятал, — говорил Артемка на бегу. — В смысле, труп. Менты его сейчас раскалывать будут прямо на месте.

Они пробежали под мостом по стеклянному крошеву вперемешку с сигаретными бычками. Нырнули в полоску высокой травы, которая отделяла неряшливый, словно выпущенные кишки, коммуникационный узел от дачного поселка. Машины, подскакивая на овражных ухабах, направлялись туда, к дачам.

Мальчишки, представляя себя ловкими парнями с Дикого Запада, дождались, пока «мусоровозы» проедут немного дальше. Короткой перебежкой переместились к крайнему дачному заборчику. Изгородь была не бог весь какая, по колено в высоту, так что дальше пришлось передвигаться на четвереньках.

Как только грунтовая дорога оборвалась у узкой тропинки, машины остановились. Школьники наблюдали за происходящим из-за корявого ящика для скошенной травы.

Из машин лениво вывалилась куча людей.

Главного было несложно узнать — смурной тип в гражданском, с вечно недовольной харей. Со вздувшимся, похожим на экзотическую фиолетовую гусеницу шрамом на лбу. Смотрит на всех как на говно. Навряд ли когда-нибудь улыбается. Только разве что во время пыточных допросов. И курит не переставая.

Два снулых мальчика-конвоира с усиками девственников вывели под ручки шатающегося дядь Юру. Тот был похож на побитого пса. Лицо посинело и заплыло. Глаз не видно. Недельная щетина. Давно не стриженные, свалявшиеся волосы торчат колтунами, как у немытой цыганской кобылы. Ноги заплетаются, еле идут.

Была еще сухая пожилая женщина с тугим пучком на голове — Зинаида Павловна Кузнецова, школьная биологичка. Редкостная мымра. Детей люто ненавидела, все жилы из них вытягивала. Одно слово не так сказал — садись, два. Прозвище — Швабра Смерти.

— А она тут что делает? — шепотом удивился Денис.

— Она мать его жены, — без колебаний ответил Артем.

Глаза Дениса приобрели форму тарелок для салата оливье.

— Чего уставился? Думаешь, почему она в нашем подъезде постоянно ошивается?

Денис вспомнил, что действительно несколько раз встречал биологичку в своем подъезде, но не придал этому значения. А оно вон как, оказывается.

Один из ментов остался с сонным видом слоняться возле машин. Процессия скрылась из виду.

Артем и Денис передвигались, прячась за изгородями и кустами смородины.

Дачный участок Юрия приютился прямо под тем склоном, на котором стоял склад с законсервированными трупаками. Между дядь Юриным огородом и складом — метров десять сухостоя и бурелома. Вглядевшись в сплетения ветвей, можно было различить очертания ржавой металлической коробки.

Школьники улеглись за поваленным стволом и продолжили наблюдение.

Следователь, не вынимая тлеющей сигареты из сжатых зубов, раздавал указания. Биологичка стояла спиной, демонстрируя свой тугой пучок. Про пучок Кузнецовой ходили легенды. Она, казалось, никогда его не расплетала. Из него никогда не выбивалось ни одной волосины. Ни при каких обстоятельствах. Даже когда один из старшеклассников запустил прямиком в этот самый пучок линейкой. Кто-то утверждал: если подкрасться к карге сзади и выдернуть шпильку, то старуха вся начнет бурлить, распадаться и источать ядовитую вонь. Многие смельчаки заявляли о готовности проверить это, но, едва доходило до дела, шли на попятную.

У Дениса и Артема биологию вела другая учительница. Однако, по слухам, в наступающем учебном году она намылилась в декрет. Их параллель должна была понести кару за все мыслимые и немыслимые грехи. За легкую и беззаботную жизнь.

Пучок глянцево сиял в лучах солнца. Женщина стояла неподвижно, наблюдая за происходящим. Одну ладонь она прижала ко рту, а пальцами другой вцепилась в ткань черной юбки. Даже в жару этот цербер носил темную юбку и вязаную кофту, которая висела на плечах, как на швабре.

Следователь отдал приказ обшарить крошечную хибарку для хранения садового инвентаря. Все его подчиненные в составе четырех человек набились внутрь (как им это удалось, одному богу известно) и принялись там греметь как слон в посудной лавке.

Пока они хозяйничали в несчастном домишке, дядь Юра скромно стоял в сторонке. С каждой секундой его шатало все сильнее. Взад-вперед, взад-вперед, как неваляшка. Из носа поползла нить густой желтой слизи. Наконец он не выдержал и рухнул костлявой задницей на землю. Если бы не случайно подвернувшаяся кочка, опрокинулся бы на спину.

— Что, стоять тяжело? — ухмыльнулся из дверного проема здоровенный жлоб, сдвигая пропотевшую фуражку на затылок.

— А ну, вышел оттуда и прочесал территорию! — прикрикнул на него следователь, подкуривая новую сигарету.

— Есть, — ответил жлоб, мгновенно понурившись. Потряхивая желеобразным брюхом, обтянутым голубой рубашкой, он принялся прохаживаться туда-сюда.

Из домика выкидывали ящики, покореженные тяпки с намертво присохшей грязью, два гнутых ведра, еще какие-то железки, рваные куски пленки для теплиц. Все это пребывало в таком негодном состоянии, что даже дачным ворам и цыганам до сих пор не приглянулось.

— Тут ничего, — сообщил занудный голос из домика.

— Видишь бочку? — спросил Артем у Дениса шепотом.

— Ну да. Сдвинута.

— Ага. И под ней яма такая нехилая, как будто что-то было закопано. А потом как будто выкопали.

— Ну да, похоже.

— Зуб даю, там был труп его женушки, теть Лены.

— И куда он делся?

— Не знаю. Может, сам ушел.

— Опять ты за свое…

— Тихо, они что-то говорят!

Опер встал над Юрием, уперев руки в бока и роняя сигаретный пепел прямо в дебри колтунов на голове алкоголика.

— Встать, быстро, — потребовал он.

Юрец, который даже сидя ухитрялся шататься, смог лишь невразумительно вымолвить слово «начальник», потом икнул и уронил голову на грудь.

— Встать, гнида, блядь! — «Начальник» рванул Юрия за рубашку. Тот повис на руке следака, словно поношенное пальто на вбитом в стену гвозде.

— Зачем эта яма? — спросил следователь и швырнул подозреваемого прямо в углубление, которое когда-то прикрывала сдвинутая бочка из-под воды.

Юрий упал на четвереньки и принялся ползать по рыхлой земле, жалобно всхлипывая.

— Я тебя, мудило, еще раз русским языком спрашиваю: что за яма?

— Ненаю, — ответил Юрий, скорчив страдальческую рожу и почти плача. — Я тут не был давно.

— Насколько давно?

— С год.

Следователь повернулся к Швабре Смерти, которая все это время неподвижно созерцала происходящее. Она была похожа на тощего истукана с какого-нибудь каннибальского острова.

— И что, мы просто так сюда приехали? — обрушился на нее следователь, придвинувшись почти вплотную и выпуская клубы дыма женщине в лицо. — Здесь же нет ни хрена никакого трупа вашей дочери! — Весь этот балаган его не на шутку разозлил.

— Я… я… я не знаю… — Кузнецова выглядела смущенной и растерянной. В присутствии учеников она никогда себе такого не позволяла.

— Не знаете, да?! — хрипло каркнул следователь.

— Я думала… я вспомнила, как… то есть, что у него, — она кивнула на зятя, — здесь участок. Подумала, он мог ее тут закопать. Не знаю… может, я…

— Зато я знаю! — перебил следак, тыча желтым от табака пальцем училке в лицо. — Мозгами потому что думать надо, а не другим, блядь, местом! У меня из-за таких как вы раскрываемость знаете как страдает? Дел хренова гора — рэкет, наркоторговля, серийные изнасилования. Это вам не какая-нибудь бытовуха на почве алкоголизма. Зато вот на что мне приходится транжирить время каждый день! Может, вы за меня будете работать, женщина, как вас там?

Та молчала.

— Нет, вы мне ответьте: вы будете работать вместо меня? Заниматься рэкетом, наркоторговлей, серийными изнасилованиями, а?

Понурое молчание.

— Бесполезно, — сказал опер, махнул рукой и отвернулся от биологички.

Он глубоко затянулся, выдохнул дым и презрительно сплюнул в траву.

— Поехали отсюда, — сказал он, направляясь к машине. Его удаляющаяся спина добавила, обращаясь к Кузнецовой: — А вы, если еще раз позвоните, будете оштрафованы за ложный вызов. В двойном размере.

Училка развернулась и быстрым шагом удалилась, выбрав тропинку, противоположную той, что вела к милицейской машине.

— Товарищ оперативный следователь, а этого хрена обратно отвозить будем? — спросил один из жлобов, которые распотрошили сарайчик для инструментария.

— Если хочешь, можешь его на своем горбу допереть, уложить в кроватку и в лобик поцеловать, — бросил «начальник». — А мне это барахло в машине на хер не надо.

Юрий еще некоторое время валялся на земле, пытаясь оклематься. Когда стражи порядка укатили прочь, он тяжело поднялся и неровным шагом двинулся домой.

Школьники дождались, пока он скроется из виду, и вышли из укрытия.

— Сто пудей, там труп бабы евойной еще недавно лежал, — сказал Артем, испытующе глядя на свежую яму на участке Юрия.

— Значит, он ее перепрятал, — предположил Денис. — Жопой, видно, почуял неладное.

— Пойдем-ка, поглядим как следует, — позвал Артем, и они двинулись вниз, к заросшему сорной травой огороду Юрия.

Они остановились у края ямы.

— Точно, под человека вырыто, — провозгласил Артем. — Этот мужик с сигаретой просто сразу смекнул, что глухарь. Не захотел геморроиться.

— Смотри-ка, — сказал Денис и спустился в яму, сразу набрав земли в кеды.

— Что там?

Денис подобрал и продемонстрировал Артему маленький металлический зажим для волос. Точно такими же пользовалась его мама. По бурому налету можно было понять: зажим долго пролежал в земле.

15

Дениса прогнали спать в десять часов вечера. Одежду он снимать не стал: зачем? Только шум лишний поднимать потом. Взял с собой в кровать маленький фонарик и будильник. Наручных часов у него не было, так что пришлось обойтись этой здоровенной хреновиной, которая тикала с интонацией предвестника апокалипсиса.

Денис щелкал фонариком каждые пять минут. Когда наваливалась сонливость, он принимал сидячее положение. Как только отпускало, ложился снова.

Родители долго ворочались, не могли уснуть. Это все из-за жары. Дома духотища, что хоть топор вешай. Форточка не спасала, а открыть балкон настежь значит обречь себя на увлекательную ночку в обществе комаров, а это еще хуже.

Нужно было пробраться через родительскую комнату к двери и бесшумно проскользнуть в подъезд. Мама спала чутко. Она очень сердилась, если сын по нескольку раз за ночь ходил в туалет и мешал спать.

Дверь в свою комнату он специально не захлопнул, а только прикрыл, чтобы не пришлось поворачивать ручку. Кеды в прихожей поставил справа от двери, в самом углу, чтоб не шарить руками и не греметь лишний раз.

Все было готово к операции. Только бы Артем не проспал. Иначе будет обидно. Тем более он клятвенно обещал спереть у брательника электрошокер и газовый баллончик. Эти приспособления вожак местных лабухов нелегально прикупил у каких-то барыг.

Без самообороны — никак. Никто ведь не скажет наверняка, как этот дядька или тетка из полуподвала себя поведет. Нормальный-то человек не будет спать на засранном полу днем и шататься по подъезду ночами. В конце концов, где он… она… оно… берет еду?

Глаза в очередной раз стали слипаться. Мысли дружно споткнулись и свалились в одну кучу, в которой ничего нельзя было разобрать.

11.43. Скоро выходить.

Денис поднялся с кровати. К счастью, матрац был без пружин и не скрипел.

Он приник ухом к двери и прислушался. Родители сопели в четыре дырки. Он подошел к окну, взобрался на подоконник, приподнял накомарник и высунул голову в форточку. Издалека доносились пьяные вопли. Во дворе царила глухая, жаркая тьма. Было пусто. Только коты и собаки время от времени шныряли туда-сюда.

Денис посветил три раза фонариком на ствол березы перед окнами. Через несколько секунд то же самое сделал кто-то другой.

Порядок. Артем не проспал. Может, уже околачивает груши под козырьком подвала. Ему ведь ничего не стоило слинять прямо через окно. Первый этаж ведь.

Денис рассовал пожитки по карманам и отправился в путь.

Он помнил, что дверь его комнаты слегка поскрипывала. Многочисленные ночи хождений в туалет научили его приподнимать дверку и открывать ее не сразу, а постепенно. В этот раз он потратил целых три минуты. Треклятая стерва даже не пикнула.

Следующей задачей было бесшумно пройти по залу до прихожей. Денис на ходу вспоминал и обходил скрипучие места на полу. Один раз просчитался.

Замер.

Не двигался несколько минут, пока ноги не замлели.

В кромешном мраке прихожей случайно натолкнулся на мамины тапки. И это едва не сгубило все на корню. Один тапок с шаркающим звуком проехался по полу. По телу Дениса прошла дрожь.

Отец беспокойно заворочался и проворчал что-то невнятное. Потом встал.

Изо рта Дениса вырвался беззвучный крик.

Что теперь делать? Сейчас меня спалят и обругают — и никуда я не пойду. Зачем я вообще в это ввязался? Что я там хочу увидеть? Старую бомжиху, которая спит в подвале и ищет пожрать по ночам? Надо было не соглашаться…

Отец поднялся с кровати, нашарил в темноте тапки и сделал первые шаги к туалету.

Денис скользнул за открытую дверь ванной.

Папа щелкнул выключателем, зашел в туалет и закрыл дверь.

«Возможно, это надолго», — тревожно заключил внутренний голос.

Сидение на горшке было для отца своего рода ритуалом. Он выкуривал там сигаретку, размышлял о жизни и мироустройстве или почитывал книгу.

Клацнул унитазный кружок. Потекла вялая струя, которая быстро иссякла. Удрученный вздох. Шелест книжных страниц.

Нет, только не сегодня!

Совсем скоро книга шлепнулась на плиточный пол. Не заладилось. Отец еще несколько минут восседал на своем белом троне и вздыхал об испорченной ночи, даже не догадываясь, что его разбудило.

Денис ждал, боясь дышать.

Папа поднялся с унитаза, тихо открыл дверь и вернулся к себе на диван, ничего не заподозрив.

Теперь надо было дождаться, пока он уснет. В последнее время он засыпал совсем не так быстро, как в более молодые годы.

Артем подождет еще минут пятнадцать и вернется домой, к бабке не ходи. Утром будет проклинать и обзывать последними словами. Если его самого, конечно, не засекли.

Пока отец захрапел, прошло минут десять.

Денис дождался, пока храп станет увесистым, как гиря. Проверил наличие ключа в кармане шорт. К счастью, верхний замок открывался легко и почти бесшумно. Дениска повернул ручку. В прихожую проник желтоватый свет с лестничной площадки.

Теперь — быстро выйти и прикрыть дверь.

Получилось.

Ему бы ликовать от этой маленькой победы, но, оказавшись посреди безмолвного пустого подъезда, он еще раз сокрушенно подумал, что не следовало в это ввязываться.

Может, вернуться, пока не поздно?

— Э, — голос на лестничном пролете выше.

Денис подпрыгнул на месте. Обернулся.

— Долго я тебя ждать должен? — спросил Артем шепотом. — Стою тут уже три часа как дурак, ей-богу.

Стоял он, конечно, не три часа, а минут пять, но по охреневшему лицу было понятно: он на измене. Что-то происходит.

— Оно там уже шевелится, копошится! Быстрее вниз!

Они ссыпались по лестнице на первый этаж и встали у дверей подъезда.

Из полуподвала доносились скрежет трущихся друг о друга кирпичей, клацанье пластмассового мусора, ворошение старых тряпок.

Оно просыпалось.

Школьники спрятались за внутренней дверью подъезда. В ней как раз было две дырки — не то от замков, не то просто так. Сквозь них можно было наблюдать за происходящим, оставаясь незамеченным. В случае опасности выскочить во двор и смахаться куда глаза глядят — раз плюнуть.

Артемка уселся на корточки и приник правым глазом к нижнему отверстию. Денис стал наблюдать сквозь дырку на полметра выше.

В подъезде на днях поставили новые лампочки, которые никто не успел ни выкрутить, ни разбить. Поэтому все было хорошо видно.

Внизу, в полуподвале, нарастал шум. Обитатель вставал, спотыкался, падал, тыкался в стены. Иногда издавал звуки, от которых у Дениса сводило желудок. Знаете, бывает такое, когда очень страшно.

Звуки были вроде как человеческими, а вроде как и нет. То есть горловые, но такие, что ни один человек с нормальным речевым аппаратом их не изобразит толком. Не то рычание, не то бульканье. Словно у обитателя полуподвала отсутствуют голосовые связки, а в горле клокочет кипящий чайник.

Оно еще несколько раз потыкалось в стены, один раз упало и наконец нащупало лесенку из четырех ступеней, ведущую к выходу.

— Начинается, — шепнул Артем.

«Как будто без тебя непонятно было», — подумал Денис, но ничего не сказал. Ему было страшно до рези в животе. И он не боялся ничего конкретного. Он просто боялся. Боялся, что откроется эта чертова блевотно-зеленая дверь.

Доски вибрировали от громкого горлового клокотания. Оно выражало не то недовольство, не то какую-то другую эмоцию. Шаги тоже звучали неестественно. Ноги подволакивались, но не как у стариков, а как будто они были… мертвыми, что ли. Словно их передвигал кто-то посторонний. Как огромная кукла в уродливом кукольном театре, где все представления — безумная пьяная импровизация.

Толчок в дверь.

Она распахнулась настежь и грохнула о стену. В нос ударил кисловатый запах с примесью гнильцы.

Чувствуя дискомфорт в области паха, Денис пожалел, что не отлил перед вылазкой.

То, что произошло дальше, заняло считаные секунды.

На площадку вывалилось одутловатое тело. Раздувшееся до безобразия. Со смачным шлепком оно плюхнулось на грязную плитку, потом поднялось на ноги. Они двигались так, словно были поломаны в нескольких местах. Размахивая такими же деревянными, мертвыми руками, оно обрело равновесие и повернулось лицом к двери, за которой спрятались ребята.

И застыло.

Денис с трудом узнал изуродованную до невозможности жену дядь Юры, тетю Лену. Ее лицо…

Нет, это кошмарное месиво и лицом-то не назовешь.

Землисто-серое, с коричневыми потеками и трупными пятнами. С торчащими наружу зубами из-под скатавшихся в трубочку губ. С полупустыми глазницами, из которых выглядывали высохшие глаза, похожие на испачканные резиновые шарики. Эту омерзительную маску облепляли жидкие волосы с комьями подвальной пыли.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — заорал Артем, пулей вылетел наружу и ринулся в объятия летнего ночного мрака.

Самооборона? Электрошокер? Газовый баллончик? Хрен там! Бежать и прятаться!

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — завопил Денис и очертя голову кинулся следом.

Пока он пересекал двор, по его глазам обжигающей плетью хлестнул свет автомобильных фар. Рыча, пронесся мимо мотор. Что-то тяжелое ударилось в дверной проем подъезда. Треснули двери.

Мотор взревел еще раз.

Снова удар. Хруст ломаемой древесины. Скрежет железа о кирпич.

Опять рык мотора. На этот раз удар пришелся не по кирпичам, а по мясу. Такой звук бывает, когда достанешь размороженный кусок свинины из холодильника и шмякнешь об стол.

ШМЯК!

Денис обернулся и увидел убитую почти до состояния металлолома «копейку». Ее перед сплющился, как лицо вечно недовольной старой училки, к которому еще и основательно приложились сковородкой. Капот треугольником задрался вверх, словно заячья губа. Двери подъезда превратились в груду обломков. Поднялось облако кирпичного крошева.

Раздутая мерзость — обитатель полуподвала, она же жена дядь Юры — валялась здесь же. Внутри «жигуля» пьяно матерились.

— С-с-с-сука ты конченая! Куда ты, блядь, лезешь! Не видишь, я еду? Еду, блядь! Че за хуйня… Че у меня с рукой?..

Денис узнал голос Боевика.

Соседский восемнадцатилетний дебил Петька по прозвищу Боевик нажрался в хламину и пытался на раздолбанном драндулете заехать в подъезд, причем не в свой. И сбил это.

Из окон начали выглядывать матерящиеся люди.

То, что осталось от тети Лены, поднялось с земли и вприпрыжку понеслось прочь, волоча перебитую в нескольких местах ногу. Теряя внутренности, оно исчезло за углом.

— Я же сказал, — промолвил Артем. — Она труп. И была трупом. Зомби, млядь.

Лязгнул замок водительской двери, и Боевик высыпался наружу, скуля от боли и хватаясь за сломанную руку. Судя по его ошалелым глазам, которые выхватила из мрака лампочка под козырьком подъезда, одним алкоголем дело не обошлось. Придурок нанюхался клея или бензина.

Из подъезда вышли два мужика — один в спортивном костюме и тапках, другой — в драном трико и начищенных туфлях. Вслед за ними вылезли бабки в халатах, тетки. Через минуту появились отец Дениса и брательник Артема.

— Петька, ты, что ль?

— А кому ж еще быть. Он, мать его за ногу. Сучонок.

— У него рука сломана.

— Да лучше б он шею себе свернул! Сколько говна всякого в мире, боже мой…

— Дайте дорогу! Нужна первая помощь! «Скорую» вызывайте, чего стоите!

— Уже вызвали.

— Милицию вызвали?

— И милицию вызвали.

До слова «милиция» Боевик торчал на одном месте, шатаясь и поскуливая. Но тут его прорвало.

— Кто ментов вызвал, суки, бля?! Порву на хуй! Менты — козлы вонючие! Я, сука, всех порешу! И тебя, и тебя, и тебя, бля!

— Я тебя самого порешу щас, псих ненормальный!

Боевик не стал продолжать полемику и бросился наутек, но метров через пять споткнулся, пропахал пыль носом и сломанной рукой. Толпа соседей ринулась к нему.

Пока они его ругали и пытались привести в чувство, Артем и Денис перебежали под балконы. Вжавшись в стену, они добрались до подъезда. Если их кто и заметил, то не придал значения. Дома Дениса засекла мама, когда он крался от входной двери в свою комнату. Ему КРУПНО повезло. Спросонья мама подумала, что он сидел в туалете.

Зато у Артема вся семья ко времени его возвращения стояла на ушах. Ему не поздоровилось.

Когда Денис ложился в кровать, перед его глазами все еще стояла картина, которую он мельком увидел несколько минут назад. Пока он крался в подъезд, он успел взглянуть на смятую «копейку» Боевика. На ней не было ни капли крови. Зато вся лобовуха была заляпана слизью неопределенного цвета, которая лениво и комковато стекала на асфальт. От нее несло противной кислятиной.

16

На следующий день состоялись похороны Димонова деда. Петька Боевик облегчил задачу мужикам, которые выносили гроб. Подъезд лишился дверей, а они на каждых похоронах мешали из-за пружин. Чтобы вынести гроб, их приходилось держать. Теперь держать было нечего, а дверной проем немного расширился.

Прощание началось, как водится, дома. Мама Дениса отпросилась с работы, чтобы помочь с подготовкой — нарезать скромные салатики, сбегать в магазин за пластиковыми стаканчиками для поминальной водки и прочее по мелочи.

Денис пошел с ней, поскольку дома делать было нечего. Тем более тут такое событие.

Артем тоже приперся.